Звонок В Никуда

Думал ли я ещё десять минут назад, когда отвечал на звонок, что буду стоять перед живым трупом со шприцем в руке? Я и представить себе такого не мог. Никогда не ожидаешь, что звонок изменит твою жизнь.

Это произошло давно. В те годы стужа и метель стелили город тяжёлым слоем снега ещё с октября.

Было поздно. Я сидел за компом в кромешной тьме, укутавшись в одеяло. Мне так проще отстраниться от мира. Отгородиться, чтобы написать какой-нибудь очередную никому не нужную историю.

Звонок. На смартфоне высветилось «Лена».

— Да?

— Привет. Ты умеешь ставить уколы?

— Пару раз ставил собаке. А что?

— Мне нужна помощь. Приди, пожалуйста. Как можно скорее.

— Зачем? Что случилось?

— Пожалуйста, прошу тебя, просто приди. Тебе сложно?

— Нет, не сложно. Жди. Выхожу.

Я жил через два дома от неё. Может быть, именно поэтому она позвонила мне в тот день. А вовсе не потому что я к тому моменту подкатывал к ней уже полгода, а она благополучно меня отшивала.

Какой миленький мальчик. Всё сделает ради меня. Славный ручной пёсик. Сорвался с места и помчался к ней, стоило только набрать мой номер.

Уже через пять минут я был у её дома. Готов был встать на задние лапки и просить кусочек заветренной колбаски из сои, консервантов и вторсырья.

Звонок в домофон. Дверь открылась. Без лишних слов. Минуя лифт, поднялся по лестнице на третий этаж. Двери были открыты. У входа меня никто не ждал.

— Привет? — спросил я на пороге.

Никто не ответил. В такие моменты, — когда не знаешь, чего ждать, — время идёт медленнее.

Прошло всего пару секунд и она появилась в коридоре. Её лицо… Бледное как иней. Отёкшее от слёз.

— О боже, что случилось?

— Пойдём.

За эти полгода надежд и отчаяния, пока я пытался завоевать её сердце, мне удалось побывать в её квартире несколько раз. Все несколько раз ещё летом, когда квартира была пуста, и мы могли с ней делать всё, что вздумается. Всё, что вздумается ей.

Она отвела меня в гостиную комнату. Всё как всегда, всё в персиковых тонах: гостиный гарнитур, стеклянный столик, мягкий коврик с узорами в виде мопсов и небольшой диван.

Небольшой диван, на котором лежало лихорадочно мокрое тело исхудавшей до костей женщины с соломенными сальными волосами до плеч. На ней не было ничего. Только серых истёртых трусы. Руки и ноги исколоты: местами следы от инъекций, местами кровоточащие ранки, местами гнойники, местами просто не зажившие дырки.

Лена вложила в мою руку шприц, пока я в шоке смотрел на лежащий на диване живой труп. Она прижалась к стене, сползла на пол и в истерике заревела.

Вот этот момент. Когда мгновение отражается в нашем сердце вечностью. Время замедляется, а весь мир словно затаился. Мозг начинает судорожно думать.

Я может так и стоял бы в оцепенении, если бы она сквозь слёзы не сказала:

— Обычно она сама себе ставила… Но ей стало плохо. Я смогла только наполнить шприц. Но поставить духу не хватило.

Если бы она не рассказала сама, вряд ли я стал бы спрашивать сам. Также, как не стал спрашивать, кто эта женщина на диване.

— Что с ней? — спросил я.

— Она болеет. Сильно болеет.

— Это я понял. Что здесь? — спросил я, показывая шприц.

— Не знаю. Ей прописали. Я знаю только дозу, которую она обычно колола.

Я недовольно показал головой. Подошёл к телу. Глубоко вздохнул, в надежде набраться смелости, и ввёл инъекцию. После чего сел на пол возле Лены с пустым шприцем в руке. Мы молча сидели и томились в ожидании хоть какой-либо реакции.

— Почему ты не вызвала скорую? — спросил я.

— Не знаю, — пауза, — испугалась.

— А если эта штука не поможет?

— Должна.

— Ты же сама сказала, что она сама вкалывала себе…

— Она должна помочь!

— …Значит, вводила эту дозу тогда, когда в состоянии была. А сейчас она явно не в состоянии…

— Прекрати!

— …Ты уверена, что тут нужная доза? И что вообще в данном случае стоило вводить именно это?

— Что ты делаешь? Зачем ты это делаешь? Оставь меня в покое!

— Ты серьёзно? Решила истерику устроить? Да я помочь тебе пытаюсь! — крикнул я.

— А что мне делать то?

— Скорую надо было вызывать.

— Ну так давай вызовем.

Я молчал.

— Вызови, пожалуйста, — попросила она.

— А сама что?

— Боюсь.

— И что мы им скажем? Что-то вкололи ей, а что не знаем?

— Прекрати мучить меня. Скажи, что делать.

— Ладно, давай позвоним. Но я не знаю, сколько они будут добираться. Может, проще будет просто донести её, не знаю, до травмпункта?

— И как мы это сделаем?

— Подожди немного. Я попрошу машину у отца. Положим её в одеяло, загрузим в салон и отвезём.

— Ты серьёзно?

— Да. Какие уж тут шутки?

Мои отношения с отцом были вечным противостоянием. Это не было конфликтом поколений. (Мы живём в такое время, когда молодые прекрасно могут понять, что мотивирует их родителей, в то время как родители поняли, как быстро взрослеют их дети и считают их равными себе.) Это больше походило на торг перед сделкой.

— Пап.

— Алло. Да?

— Мне нужна машина.

— Тебе нужно что?

— Машина, пап. И срочно. Пожалуйста. Это ненадолго. Минут на пятнадцать. Слишком долго объяснять.

— Если нужно отвезти что-то, я могу и сам.

— Нет, пап. В данном случае ты не сможешь помочь. Слушай, я тебя никогда о чём не просил. По крайней мере так, чтобы реально жизненно важно было. Считай, за мной огромный должок будет. Реально большой должок. Я верну машину уже через пятнадцать минут.

— Хорошо. Только матери ничего не говори.

— Конечно. Ещё бы я ей стал что-то рассказывать.

Закончив звонок, я подошёл к Лене и сказал:

— Слушай, меня не будет буквально десять минут. Потребуется время, чтобы машина отогрелась. А тем временем, пожалуйста, подготовь всё, чтобы мы с тобой могли буквально за минуту взять и вынести её. Переложи в какое-нибудь большое одеяло. Собери все документы. Возьми все лекарства, рецепты и направления, которые у неё могут быть.

Странные и вместе с тем страшные слова, но я надеялся, что это её близкий родственник. Потому что если бы это была какая-то проходящая мимоходом подруга, заглянувшая в гости, шансов не было, что получится как-то что-то объяснить врачам.

Я выскочил из квартиры и побежал до своего дома. Через пару минут уже был в своей квартире. На пороге меня ждал взволнованный отец. Передавая ключи, он успел спросить:

— Что-то серьёзное?

— Не спрашивай, — отмахнулся я. — Расскажу, как только закончу с этим.

Отец всё также взволновано, но с пониманием посмотрел на меня и отпустил.

Через минуту я был в машине. Завёл её и ждал, пока отогреется. Тем временем, чтобы лишний раз не думать о том, что происходит, я стал перебирать салон, убирая лишнее с сидений.

Что такое настоящий страх? Ведь человек не боится стоматолога. Не боится прыгнуть с парашютом. Не боится сдавать важный экзамен. Не боится собеседования. И так далее.

Страх — это время, в течение которого тебе приходится томиться в ожидании. Страх — это домыслы человека о том, что ждёт его. И чем дольше ты ждёшь, тем сильнее страх. Чтобы отгонять страх, нужно отгонять мысли. А их отгонять можно только действием.

Когда машина была готова, я подъехал к подъезду Лены. Оставив машину заведённой и открытой, я на одном дыхании забежал на третий этаж. Лена была уже готова. Я схватил за один край одеяло и сказал:

— Берись.

Меня не было возле машины меньше минуты. Полностью подчиняясь инстинктам и адреналину, мы также в одно дыхании спустили девушку и закинули её на заднее кресло, а сами сели вперёд.

Машина трогается с места. Мы мчимся по пустому крайнему микрорайону ночного зимнего города.

Три перекрёстка позади. Крик. Мокрое от пота тело на заднем сидении салона забилось в конвульсиях.

Я жму по тормозам.

— Что это, мать твою?

— Я не знаю…

Увидев женщину в приступе припадка, Лена завопила и впала в истерику.

— Заткнись! — крикнул я.

Я дал Лене по лицу.

— Ты что, охуел? — крикнула она.

Я промолчал, развернулся, мёртвой хваткой схватился за руль и вдавил педаль газа в пол. Игнорируя дорожные знаки, пешеходные переходы и светофоры, я мчался на пределах возможностей.

Подъехав к центральному входу городской больнице, я остановился у ворот, заглушил машину и вышел наружу.

— Что ты делаешь? — спросила Лена.

Я открыл заднюю дверь и потянул девушку на себя, взял её на руки и побежал в сторону травмпункта. Ей становилось всё хуже и хуже.

Зайдя в травмпункт, где не было очереди, я стал стучаться в окно приёма. Было поздно. Открыли не сразу.

— Что у Вас? — спросил дежурный.

— Девушке плохо.

— Что случилось?

— Не знаю. Это был какой-то припадок. Я не разбираюсь. Похоже как эпилепсия. Откуда мне знать?

— Понятно. Кем она Вам приходится?

— Никем. С ней девушка вот.

Лена настороженно подошла к окну и сказала:

— Это моя мама.

— Документы есть с собой?

— Да.

— Хорошо, ожидайте. Скоро Вас заберут. Это не по травматологии.

Тем временем женщина на моих руках холодела. Приступы прекратились. Она была бездыханной. Хотя пульс ещё чувствовался. Её сердце билось также быстро, как и моё.

— Ты же понимаешь, что мне дальше нельзя с вами, — сказал я Лене.

— Почему?

— В некоторых случаях даже родственников не допускают до больных. А я и вовсе посторонний человек. Тебе придётся самой дальше. Тем более, что ты не одна теперь будешь. И я всегда на связи буду.

Я пытался вроде как немного приободрить её. Но должен признаться, у меня не было никакого желания здесь задерживаться. Все остатки моего альтруизма закончились на том, что мне пришлось как-то объясняться перед отцом и везти неизвестную мне женщину спасать ей жизнь.

Но она всё понимала. Поэтому молчала.

Вскоре пришёл врач с двумя санитарами. Он спросил всё тоже самое. Отвечала уже Лена. Пока санитары клали её маму на медицинскую каталку, врач рассматривал документы, которые были при себе.

— Хорошо. Мы сейчас отвезём её в предоперационную палату. Там уже решим по методам лечения. Девушка, решайте, Вы поедете с нами или доверите всё нам?

— Думаю, с вами.

— Хорошо. Тогда пойдёмте. А Вы, молодой человек, уж простите, Вам с нами никак нельзя.

— Понимаю. Лен, ты главное напиши, как и что, ладно?

— Ладно.

Я вышел наружу. Было настолько поздно, что на моём дальнем микрорайоне уже отключили ночное освещение дорог. Я вдохнул горький холодный воздух и отправился домой. Я не представлял, как об этом расскажу отцу.