Дочка священника глава 79

Пришло Вербное воскресенье. Холодное, ветренное, с утренним проливным дождём. Из-за карантина, а больше через погоду, людей пришло на службу немного. Хильда стояла в конце храма, на своём месте, в гордом одиночестве. Ни Маричка, ни Руслан не пришли. Было немного грустно без друзей, а с другой стороны, Хильда ощутила неведомое доселе чувство радости от духовного единения себя с Богом. Она не умела молиться, плохо понимала о чём поют на службе, зато абсолютный покой вдруг коснулся сердца, в котором просияло необъяснимое желание всех любить, всему радоваться, со всем смириться.
В конце службы к ней подошёл Вовка, протягивая веточку вербы.
— Эт-то те-те-тебе, — волнуясь выговорил он.
Стояло лишь Вовке приблизиться, как прекрасное чувство куда-то мигом подевалось. Хильда искоса взглянула на парня, не спеша принимать от него подарок. Ей неимоверно захотелось укорить его за то, как они поступили с её подарками, мало того, возникло желание прямо здесь устроить-таки скандал. «Вот тебе и с Праздником», — укоряя свою несдержанность, подумала девочка, а вслух ответила:
— Не стоит! Уверен, папа принесёт этих веточек домой. Для чего они?
Вовка задумался. По-видимому, он и сам не знал для чего, так что решил промолчать, слегка искривив улыбку. Удивительным показалось и другое. Недавно такая любезная и участливая Вовкина мать Раиса, предпочитала совершенно не замечать Хильду. Войдя в храм, она не поздоровалась с ней, мало того, сделала вид, что вовсе её не существует. Про Лину и говорить нечего. Девчонка, с вечно хмурым лицом, стала под стенкой, нагнув низко голову, так простояла всю службу.
— Я з-знаю, эт-то т-ты принесла, тогда, п-п-пакеты с е-е-едой, — проговорил неожиданно Вовка.
— Дура, потому что, — эти слова как-бы сами-собой вырвались из уст Хильды.
— П-почему д-дура? – лицо Вовки странно побледнело, а он отвёл глаза в сторону.
— Я видела, что вы сделали с едой, — Хильда нахмурила брови, даже немного поднялась на носочках, желая казаться выше. — Вы совсем не нуждаетесь. Только претворились, а я идиотка поверила. Убирайся! И никогда не подходи ко мне, понял!
— З-значить, гов-воришь, т-ты всё видела.
Лицо Вовки сделалось совершенно бледным, он опустил голову, сильно заикаясь пытался что-то произнести, но к нему сзади подошла Лина. Девушка слегка толкнула его в спину, прошипев громким шёпотом:
— Иди переодевайся, домой пора.
Затем она бросила небрежный взгляд на Хильду, поправила на голове свои дурацкие заколки-спицы, неспешно проследовав к выходу. Раиса предпочла Хильду вовсе не заметить, так же, как и утром.
— Придурки! – еле слышно прошептала Хильда, вмиг почувствовав, как её лицо залилось краской.
Прекрасное чувство теперь улетучилось совершенно, а на душе остались обида с раздражением.
Наступила Страстная седмица – время скорбных воспоминаний, равно как и красивых служб. Но, служить их нам было не суждено. На Вербное воскресенье, к храму подъехали несколько человек, предупредив, что если мы посмеем проводить богослужение, нас накажут, а конкретно оштрафуют на очень высокую сумму. Бабы наши заохали, запричитали, но ослушаться мы не смели. Конечно, каждый понимал – условия карантина, мало помогали при распространении вируса. Народ легкомысленно относился ко всем предостережениям. Некоторые вообще продолжали считать, что вирус – не больше, чем искусственная паника, по тем, или иным причинам. Мало кто носил вообще защитные маски, которые казались эффективными, как сетчатый забор от мошкары. А те кто пытался носить, одевали их лишь перед входом в магазин. В быту селяне общались друг с другом, как прежде, ходили в гости, собирались на посиделки, алкоголики просто насмехались над пандемией, приговаривая: мол их заспиртованных, никакой вирус не возьмёт.
Посоветовавшись с отцом Виктором, решили провести службы Страстного Четверга, а равно как и выноса Плащаницы, у него в храме, при закрытых дверях, оповестив только самых близких, для этого дела людей. Только как тут затаишься, в таком случае? Желающих попасть на службу, не смотря на раннее утро, а литургию четверга назначили на полпятого, получилось немало. Как откажешь? Всех жалко. Посему получилось – маленький храм Анечкино оказался набитым под завязку. Мне трудно передать те эмоции, присутствовавшие, не побоюсь этого слова, в душе каждого. Невероятный подъём, неописуемая доселе ревность, а главным образом духовная радость, восхищавшего всех и каждого.
Страстные Евангелия читали поздним вечером, при одних только зажжённых свечах и лампадах. И хотя тусклый свет, всё равно отображался в окнах, мало кто об этом тогда задумывался.
После службы, Ауксе нас с Хильдой и Маричкой отвозила домой. И утром, и на вечерней, Маричка присутствовала вместе с дочерью. Имея авантюрный склад характера, ей невероятно понравилась идея подпольных служб. Правда я долго не соглашался посвящать её в это, по известным причинам. Но, Хильда, как простодушный ребёнок, просто проболталась за обедом, после чего от Марички уже было не отвертеться. Она буквально поклялась держать нашу идею в строжайшей тайне, с тем условием, что её непременно возьмут с собой. Куда уж деваться, пришлось брать. И Маричка держалась молодцом. Хотя ей нельзя причащаться, литургию она выстояла, не приседая, как раньше, на скамейку для пожилых людей. А на вечерней Страстных Евангелий, что-то там пыталась даже подпевать, вместе с хором Ирининского храма.
Возвращались с вечерней в самом прекраснейшем расположении духа, не смотря на усталость. Сегодня почти целый день служба, но усталость казалась какая-то добрая, от которой словно душа силилась ввысь. Девчонки щебетали о чём-то своём на заднем сиденье, а мы с Ауксе молча смотрели в лобовое окно, глядя, как медленно проплывают тёмные химеры начавших одеваться в зелень, деревьев.
— Как думаете, отец Павел, — спросила Ауксе, — правильно ли мы делаем?
— Ты о службах в карантин? – уточнил я.
Ауксе молча, утвердительно кивнула головой.
— Не знаю, — пожал плечами я. — По сути, мы приступаем закон. Эти события с вирусом настолько противоречивы, что трудно стало понимать, где правда, где ложь. Да и спросить то, по сути, не у кого. Одни отмалчиваются, иные советуют строго соблюдать карантин, третьи наоборот, а кто вообще не желает разговаривать на данную тему. В общем, каждый поступает, по совести, по обстоятельствам, по каким-то своим личным принципам. Я также не желаю рассуждать на эту тему. Отслужили – Слава Богу, а там посмотрим. Вот Пасха на носу. Её нужно как-то отбыть. Тут труднее окажется.
— Да уж, — вздохнула Ауксе.
Она хотела было ещё что-то сказать, но тут, в свете фар, показался человеческий силуэт. Словно кто-то вылез из стороны обочины, пошатнулся, стал на четвереньки, взмахнув рукой.
— Стой!! – выкрикнул я, так что Ауксе передёрнуло и она, отвернув руль в сторону, нажала по тормозам.
— Папа что там такое? – послышался испуганный голос Хильды с заднего сидения, когда автомобиль, завизжав тормозами, остановился, а Ауксе успела выругаться по-литовски.
— Там человек, — сказал я, открывая дверь.
Ауксе хотела выразить своё недовольство, но вовремя спохватилась, прикусив язык. Она также открыла дверь, не выходя из автомобиля стала всматриваться в темноту, надеясь разглядеть того, кто выполз на дорогу.
— Мы кого-то сбили? – робко переспросила Маричка.
Ей никто не ответил. В темноте послышался слабый стон, за ним еле различимая возня.
— Нужен свет! – попросил я.
Хильда с Маричкой осторожно подошли ко мне, кто-то из них включил в телефоне фонарь, и дрожащий лучик скользнул по обочине.
— Вон там! – вскрикнула Маричка, указывая на шевелящуюся, небольшую фигурку, лежащую на земле.
Мы подошли ближе. Тот, кто лежал на обочине, в очередной раз пошевелился, и подняв голову, проговорил:
— Помогите мне, прошу.
Голос показался очень знакомым.
— Ты?! – вдруг выкрикнула Хильда.
Лежащий на обочине - оказалась девушка со светлыми волосами, в какой-то оборванной, грязной одежде, с синяками и ссадинами на лице, руках, ногах.
— Помогите, пожалуйста, — повторила девушка, всхлипывая и потирая ушибленную скулу.
— Леська, — Маричка покачала головой, изобразив гримасу, в которой заключалось сочувствие, надменность и злорадство. — Что с тобой случилось?
— Так тебе и надо! – перебила её Хильда, порываясь пнуть несчастную ногой в бок.
— Так, девочки – девочки, — пришлось тут же вмешаться, — давайте только без эмоций. Отправляйтесь в машину, немедленно, подождите там!
Но, меня никто не послушался.
— Я вызову скорую, — проговорила Ауксе, доставая мобильный телефон.
— Не нужно скорую! – истерично вскрикнула Леся Крук. — Никого не нужно! Прошу вас, спрячьте меня! Очень вас прошу!
— Как не надо скорую?! Посмотри на себя, живого места нет. Что с тобой произошло?
— Не надо никакую скорую! – настаивала девушка. — Я в порядке! Мне нужно где-нибудь укрыться! Прошу, не оставьте…
— Ничего не понимаю, — развёл руками я.
— Куда ты опять вляпалась? – спокойным тоном, попыталась уточнить Маричка.
Леська, со стонами поднялась на ноги, оглянулась по сторонам, и хромая залезла в автомобиль.
— Если вы мне не поможете, — скуля, проговорила она из заднего сидения, — они меня убьют.
— Кто они? – спросил я, надеясь разобраться, в том, что же на самом деле произошло.
Но, Леся не ответила. Она обхватила ладошками лицо, тихонько заплакав.
— Пожалуй, стоит её отвезти к нам, — сказала Ауксе. — Пусть Алиса осмотрит её. Кто его знает, возможно у неё серьёзные травмы.
Услышав это, Леся опять встрепенулась и забившись в уголок закричала:
— Я к ней не поеду! Я её не знаю, я боюсь! Ну, пожа-алуйста, спрячьте меня! Прошу вас!
— Задолбала, — еле слышно проговорила Хильда. — Одни неприятности вечно от неё.
— Хильда, не бросайте меня! – продолжала причитать Леся. — Вспомните, как там, в Зоне, я спасла вас от тех опасных ублюдков. Что бы с вами сейчас было, если б не я?!
— Ладно, — мой голос выдавал снисходительность, — поехали к нам. Там разберёмся. Но, учти, если за тобой криминал, я буду вынужден сообщить в полицию.
— Нет! Нет за мной криминала, — проговорила Леся. — Я ни в чём не виновата.
— Дома расскажешь.
Ауксе ударила себя ладонями по бокам, с рычанием вздохнула, сказав:
— Вечно куда-нибудь вляпаюсь с этими детьми. Когда же это всё закончиться?!
Едва войдя в дом, Леся мигом метнулась к лежанке, быстренько залезла туда с ногами, спрятавшись за шкафом, служившим перегородкой. Было видно, девушка по-настоящему очень сильно напугана.
— Эй, слышишь, — возмутилась Хильда, — кроссовки то скинь, здесь, вообще-то постель моего отца.
Леся сбросила обувь, но вылезать из-за шкафа не собиралась. При свете лампы её вид показался весьма удручающим. На лице куча мелких ссадин, ушибов. Из-под волос несколько засохших струек крови. Нижняя губа разбита, выбит один зуб, крашенные розовым оттенком волосы частично в грязи. Некогда весьма недурной, короткий маникюр, теперь имел весьма жалкий вид. Джинсы разорваны на колене, которое украшало пятно из раны и царапин.
— Нет, так не пойдёт, — снова принялся настаивать я. — Всё-таки тебя должен осмотреть врач.
— Повторяю, я не поеду к врачу! – отрицательно замотала головой Леся.
— А если рёбра сломаны, сотрясения мозга, или ещё что-то! – поддержала меня Ауксе.
— Они били меня только по лицу, — всхлипнув, ответила девушка. — Сотрясения нет, точно! И ничего у меня не сломано. Пожалуйста, не хочу к врачу. Они меня тогда точно найдут.
— Да кто они то?! – крикнула Маричка.
Леся обвела нас всех по очереди долгим взглядом. Только теперь я заметил, сколько в том взгляде было страха, волнения, какой-то затравленности. Стояло лишь догадываться, что этой бедной девушке пришлось пережить.
— Месяц назад, — осторожно, робко, начала рассказывать Леся, — это я уже потом узнала, некие люди, из одной радикальной группировки, принесли к нам в офис деньги. Часть денег предназначалась на развитие нашего движения. Нам, периодически приносили небольшие суммы, затем говорили, что нужно делать. Мы делали. Не спрашивайте, мне самой такие поручения не нравились. Но, как говориться, сделал один раз, уже позволил себя ввести в зависимость. Самое главное, об этих деньгах я ничего знать не знала. Мы тогда ездили на мероприятие, нужно было выразить протест в поддержку осуждённого активиста. В офисе оставались пара человек, в том числе одна новенькая, появившаяся, в нашем обществе, совсем недавно. Деньги левые, скорей всего криминальные, это не первый раз, когда их перепрятывали, передавали, а ещё…
— Такие подробности нам знать ни к чему! – оборвала её Ауксе.
— Ну да, — Леся говорила, не поднимая глаз.
Её лицо, периодически вздрагивало. Она то и дело плотно прижималась к стенке шкафа, словно пытаясь срастись с ним. Одной рукой, девушка поглаживала колено, время от времени трогая пальцами разбитую губу, и место выбитого зуба.
— Короче, — продолжила она, — деньги те куда-то пропали. Вообще пропали. Я догадываюсь, что девчонки, во главе с новенькой, попросту их украли. Украли и скрылись неизвестно куда.
— А кто эта новенькая? Откуда она? – спросил я.
— Я не знаю. Звать Саша. Хотя, думаю, имя не настоящее. У нас такое в порядке вещей. Кто-нибудь появится, или кого-то специально пришлют из Большого города, под акцию, или протест какой-нибудь. Деньги свои заработает и поминай, как звали.
— То есть идейных у вас немного?
— Как видите. Я вообще, раньше думала, что делаю великое дело, борюсь за равенство, демократию, а получалось…
— Почему не бросила?
— Деньги платили. А мне чего.
— Ясное дело, лучше, чем на работе вкалывать, — сказала Ауксе, приседая в кресло.
— Думайте, что хотите.
— Хорошо, ну а потом что? — снова спросил я.
— А потом всё плохо и страшно. Хозяева за деньгами вернулись. А денюшки тю-тю. Обратились ко мне с вопросами. Оно то ясно, я же руководитель организации. Хотя, какой я руководитель? Только сейчас понимаю – обычная марионетка… Я про те деньги даже слыхом не слыхивала. Меня попросту не поставили в известность. Одним словом – бардак. А им то что? Им деньги нужны. Сказала, что ничего не знаю. Не поверили, — Леся наспех смахнула накатившуюся слезу, слегка потрогав разбитую губу. — Меня и ещё двух девочек, из наших, усадили в машину. Главное, мы вообще ничего не подозревали. Просто попросили проехать, для выяснения кое-каких обстоятельств, в дальнейших действиях нашей организации. Привезли на хату, тут в Покровском. Я там даже никогда не бывала. Вообще не знала, что там что-то есть, какие-то постройки. Говорили мирно, то да сё, чаем угощали нас, с виски. Затем… Затем приехали очень страшные люди. Все здоровые такие, бритоголовые в зелёной форме с нашивками, изображающими волчью голову и перекрещенные молнии. Господи…
Леся вдруг запнулась, содрогнувшись в беззвучном рыдании.
— Я таких страшных людей никогда ещё не встречала, — всхлипывая, дальше продолжила она. — Они сначала очень сильно кричали, матерясь и обзывая нас самыми последними словами. Дальше, потащили в подвал. Их главный, высокий такой, бил нас исключительно по лицу. Один удар, будто пятиэтажный дом на тебя падает. Мы не понимали, чего они от нас хотят. Нелечку, самую пышную, они насиловали у нас на глазах все втроём. Она, поначалу, кричала, а потом попросту уже не имела сил. Затем, ей облили волосы подсолнечным маслом и зажгли. Представляете? Она мечется, кричит, а те стоят абсолютно спокойные и наблюдают. Мне повезло больше всех. Я у них шла третьей по счёту. То что они сделали со второй – Женей, страшно вспоминать. Это всё на глазах, представляете? У меня на глазах. Меня принялись избивать, когда кто-то приехал и позвал этих ублюдков. Они собрались впопыхах, бросили мне, чтоб я не скучала и уехали, обещая вскорости вернуться.
— Господи, какой ужас, — Маричка заливаясь слезами, бросилась к подруге, осторожно обняв её.
— Как тебе удалось вырваться? – абсолютно хладнокровным тоном спросила Ауксе.
Леся крепко обняла Маричку. Слёзы текли по её щекам, она их уже не вытирала.
— Мне повезло. Там обычный дом, без решёток на окнах, без затворов. Когда те упыри уехали, на верху остался один дед какой-то. Он включил телевизор на полную громкость и болел за Динамо. Я вылезла в подвальное окно, затем брела в темноте, куда глаза глядят. Всё время думала, что меня преследуют, прислушивалась, таилась. Потом добралась до трассы. Редкие машины едут, сигналят, никто не останавливается. Тут вы…
— А что с твоими подругами? – спросила Ауксе.
— Не знаю, — крепко зажмурила глаза с размазанной тушью Леся. — Когда я уходила, они ещё были живы.
— И ты их бросила?! – сквозь зубы процедила Хильда.
— А что мне прикажешь было делать?! – сорвалась Леся. — Как я им помогла бы?! Они б нас точно тогда поймали. Они и сейчас ещё могут это сделать, если вы не спрячете меня!
В комнате наступила мрачная тишина, только тиканье часов, какой-то неведомой тревогой, нарушало её.
— Всё же следует сообщить в полицию, — сказал я, потирая лоб.
Я уже привык о том, что идёт война, что происходит беспредел, но слушать такое, всё равно казалось страшно. Леся беспомощно заскулила, а Ауксе ответила:
— Отец Павел, вы что забыли, где вы живёте? Какая полиция может быть?
— Ну да, — сокрушённо вздохнул я.
Самое сложное, в тот вечер, было принять правильное решение. Что делать с этой одиозной особой, как с ней поступить, а главное, какие могут последствия последовать за всем этим? Я и сам понимал, всю опасность, которая ей сейчас угрожает, и помочь ей в нашем государстве уже не сможет никто. Просто прогнать на улицу? Ведь неизвестно во что эта девчонка вляпалась, и чему она может подвергнуть нас с Хильдой, бабушку Аню, тех кто ей помогает. Всё равно всё сводилось к однозначным выводам – пусть пока побудет у нас, а там как Бог управит. Будем молиться.
— Тебе нужно привести себя в порядок, — тяжело вздохнув, сказал я, бросив Леси Крук халат Хильды. — Утро вечера мудренее, как говорят здесь. Бог милостив.
Хильда пыталась протестовать. Ей не нравилось, что Леська будет одевать её вещи, которые подходили как раз по размеру. Но, все склоки решили отложить. Не могла же девушка находиться в таком виде. Ауксе помогла ей помыться, обработать раны, перевязала голову. Теперь Леся выглядела чистой, светлой, хотя и изрядно потрёпанной. Она робко вошла в гостиную, заметно смущаясь, оглядела нас пугливым взглядом, тут же метнувшись опять на лежанку, откуда хотела перебраться на печь, чтоб спрятаться там.
— Нет, так не пойдёт! – возразил я. — На лежанке сплю я. В доме не так уж много места. Раз уж такое дело, придётся потесниться. Поживёшь, пока мест, в комнате вместе с Хильдой.
Маричка громко хихикнула, а Хильда взорвалась негодованием:
— Что-о?! Да никогда в жизни я не стану жить с ней в одной комнате! Ты знаешь кто она такая?!
— Это не важно, кто она! Уверен, ей сейчас не до разных глупостей. Поставим раскладушку, поместитесь. А дальше, что-нибудь придумаем.
Хильда нахмурилась, засопела, сложив на груди руки. Только я заметил, она всего лишь кочевряжится, на самом деле, также, по-своему переживает.
— Ох, отец Павел, ерунду вы затеяли, — тихо проговорила Ауксе. — Завтра попрошу Алису, чтоб осмотрела её, всё-таки.
— Только прошу тебя, больше никому, — попросил я.
— Да поняла я, поняла.
После ухода Ауксе вместе с Маричкой, мы решили поужинать. Леся отказалась. Она была очень сильно напугана. Каждый звук, любой шорох заставлял её вздрагивать, напрягаться, прислушиваться. Она, и без того имея светлую кожу, моментально бледнела, сливаясь с комнатными стенами и лишь испуганные глаза отражали жизнь, наполненную невыразимым ужасом.
Рядом с кроватью Хильды поставили раскладушку. Раскладушка старая, не очень удобная, но мы навалили сверху подушек, ватных одеял, постелили шёлковую простынь, так что ложе приняло вид, прямо-таки царского. Хильда прилегла для пробы и тут же сделала вывод, что постель очень удобная, и что она б сама на ней, с удовольствием бы улеглась.
Ложились далеко за полночь. Девочки ещё долго, о чём-то разговаривали, а когда утихли, я зажёг свечу, решив немного помолиться. Всякие мысли роились в голове: правильно ли я поступаю, во что может вылиться моё опрометчивое решение оставить в нашем доме эту девчонку. Да и вообще, кошки скреблись на душе.
На улице блаженная, весенняя ночь. Тихо так, лишь робкая перекличка собак, звонкой луной разносилась над селом. Яркий свет уличного фонаря заглядывал в окно, бросая отражения силуэта окна на пол. Легонько покачивались ветки бузины, растущие под окном. При первых словах молитвы стало как-то спокойно, хорошо. Непонятное, абсолютно необъяснимое умиротворение объяло тело. Все переживания, мысли вмиг улетучились, и не хотелось совершенно ни про что думать. Я присел на пол, как часто так делал, почувствовал пальцами чётки. «Господи, буди милостив нам грешным», — прошептали губы.
Чуть слышно скрипнула дверь. Лёгкие шаги, совершенно беззвучные приблизились ко мне. В блеклом свете лампады и свечи я увидел Лесю. Со светлыми волосами, белой ночной рубашке, белоснежных носках, она походила на бледное привидение, несмело прохаживающееся по комнате.
— Вы молитесь? – прошептала она, также приседая на пол неподалёку.
— Да, — ответил я. — Ты почему не спишь?
— Не спится. Всё время кажется, что под окнами кто-то бродит.
— Никто не бродит. Конёк на крыше скрипит, нужно будет полезть починить.
— Всё равно не смогу уснуть. Можно с вами помолиться?
— Ну… Можно, конечно. Я вот Иисусову молитву читаю. Знаешь?
Леся отрицательно помотала головой.
— Она небольшая, хотя я три в подряд говорю сразу: Господи, Иисусе Христе, помилуй мя; Господи Иисусе Христе, помоги мне; Славословлю Тебя, Господь мой Иисус Христос, — сказал я.
— Я запомнила.
— Неужели?
— Да, у меня очень хорошая память.
— Тогда давай поочерёдно. Один раз я, второй ты.
— Давайте попробуем, — Леся пододвинулась ближе к стенке, возле подоконника, укутала полами ночной рубашки ноги, закрыла глаза, прислонив голову к серванту.
Читали мы молитву медленно, не спеша. Леся действительно запомнила слова и повторяла без запинки, практически шёпотом, периодически сжимая на груди кулачок. Она не просто читала слова молитвы, она молилась. Я понимал, как ей, должно быть, тяжело сейчас, страшно и она в эту молитву, будто вкладывала последнюю надежду, всё упование на милость Божью. И время словно утратило свою власть, никто о нём тогда не думал.
Стало сереть за окном. Запели петухи, выключили уличный фонарь. Так хорошо было, радостно, будто мы вне законов мира, его суровой действительности, пугающей жестокости.
— Вот и утро, — проговорил я, — новый день пришёл. Всё же следует хоть немного отдохнуть.
— Я не хочу. Мне сейчас так хорошо, так спокойно. Давно так не было. Давайте ещё помолимся.
— Помолимся. Вот вечером и помолимся. А теперь давай хоть пару часов подремлем. Иначе сил не хватит день прожить.
Леся слегка улыбнулась. Первый раз за всё это время.
Продолжение следует...