Рукпись-черновик книги Антилопа

Рукопись-черновик рассказов в книгу: «АНТИЛОПА»


Веришь? – «во весь голос» – не хочу.
Кто я, чтобы быть Мессией?
Лишь о том сегодня, не смолчу,
что горжусь своей Россией
за её простую… простоту,
а ещё – нерасторопность,
и смешную отрешенность
от ухода Мира в пустоту!

«Без уважения в море нельзя»

Рукопись-черновик первого рассказа-эпиграфа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.

     Это неправда, что у шлюпок, катеров, прочих небольших корабликов и всякого рода других вспомогательных суденышек военно-морского флота нет имен.
     Очень даже есть!
     Чем меньше плавательное средство, тем ласковее и нежнее называют их моряки. К своим боевым товарищам, пусть даже самым маленьким и невзрачным, они относятся трепетно, нежно.
     Ну, а то, как иначе-то?
     Морская стихия – это не ласковый курортный пляж. Она, что на открытом просторе в безбрежном океане, что в узкой гавани, на рейде не терпит пренебрежительного отношения к себе, с ней нужно с нежностью и трепетом, как с девушкой; уважением и почтением, как к родителям; боязнью и страхом, как к самому суровому наставнику, учителю. Отсюда и отношение у моряков к плавательным средствам, как к живым, впрочем, они и есть живые, особенно в минуты опасности, когда вдруг сами без чьей-либо подсказки и помощи уйдут прочь от разверзнувшейся под ними, казалось бы, неминуемой бездны, пропасти.
     На флоте нет мелочей, нет ничего второстепенного и незначительного. За триста лет своего существования каждая мелочь здесь отточена до полного совершенства, присутствуя в том или ином казалось бы бестолковом действии, ритуале, обычае моряков. Потому-то даже последний буй на рейде, створный знак, ориентир, банка и даже иногда бочка имеют свои неофициальные, но по-матросски точные названия. Кто знает, может быть, по той же самой привычке моряки и в гражданской жизни дают имена и названия всем и всему вокруг себя, даже машине, даче, квартире, балкону, шкафу, себе.
     У настоящего моряка имеется собственное суждение на всё, вся и всех, даже в отношениях с Всевышним. Этим морские офицеры сильно отличаются от армейских, не говоря уж о том, что и разговаривают они совершенно на разных языках… и в прямом, и в переносном смысле.
     Да что там армейцы, менталитет действующего «плавсостава» не в состоянии понять даже обслуживающий флот персонал, которого, скажу по секрету всегда в  несколько раз больше, чем плавсостава: всевозможные многоуровневые штабы, тыловые службы обеспечения, медицинские учреждения, ремонтные терминалы, научные и учебные заведения, специальные и воспитательные службы, мобилизационные и прочие предприятия. Без них никуда, но то, что очевидно настоящим морякам, часто непонятно и даже смешно «околофлотским» тыловикам. От этого, возможно, и появляются на необъятных просторах литературных волн множество всякого рода «юморных» историй о так называемом «военно-морском маразме», выданных в свет бесспорно очень талантливыми мастерами слова, но по сути никакого отношения к флоту-то не имеющими.
     Ни один офицер флота Российского, который хотя бы раз выходил в «кипящее море» с вверенным лично ему экипажем, никогда не позволит себе «юморить» даже над самыми неуклюжими действиями «салаги» или… «тыловика», разделившего с ним все прелести походной жизни. Ну, разве что по-доброму подшутит над ним для острастки, да науки, и не более того.
     Без уважения в море нельзя!
     Среди плавсостава нет, и никогда не будет «неуставных отношений», каждый член экипажа на своем боевом посту уникален, бесценен, по-своему незаменим! Для визуального общения на расстоянии моряки используют неподражаемый по грации флажный семафор, музыкальную азбуку Морзе, красочные разноцветные сигнальные флаги на мачтах и многое-многое другое. У них всех свой, понятный только им одним язык, с помощью которого истинные моряки с первых слов находят своих и так необходимое ныне человеческое понимание. Этот язык прост и удобен, а уж про его славяно-ордынский трехэтажный колорит, основанный на пяти корнях и паре сотен приставок с суффиксами, думаю, и говорить незачем, ведь на флоте, как известно, матом не ругаются, на нём просто разговаривают, а это огромнейшая, принципиальнейшая разница с бульварной бранью «зелёных юнцов». На флоте этот древнейший язык общения кроме как высококультурным и даже единственно-правильным никак по-другому и не назовешь. Если вдуматься, без его краткости, выразительности и точности определения многих аспектов морской жизни русский флот просто-напросто остановился бы, рухнул, как Вавилонская башня в момент проклятия её Всевышним путем лишения строителей языка общения. В море не обойтись без четкого, точного, всеобъемлющего понимания, уставные армейские команды плаца тут не пройдут.  Многие абсолютно безвыходные ситуации в боевом морском походе решаются одним кратким красноречивым «словцом-командой», без которого не возможно, никак не возможно, ну, совершенно!..
     Но в обычной светской беседе или даже просто в присутствии рядом не то чтобы дамы, просто «гражданского лица», настоящий «морской волк» никогда, – слышите господа современные деятели культуры, всерьез обсуждающие вопрос о разрешение использования «мата» на телеэкранах? – никогда себе этого не позволит! И не надо даже пытаться, сугубо профессиональный язык использовать в произведениях искусства.
      Во всяком случае, здесь его точно не будет.
     Ну, а теперь не крикнуть-ка нам всем, добравшимся до этих строк, как бывало, кричали –курсанты восьмидесятых нашей необъятной страны:
     – Великому военно-морскому флоту, ВИВАТ»!
     Почему великому?
     Здесь не о чём спорить, достаточно взглянуть на статистику тех лет.
     Впрочем, ныне флот кажется снова в почете. Он динамично развивается, а значит, мои дорогие современные лейтенанты, вчерашние курсанты, вновь сталкиваются с теми же самыми вечными проблемами становления на своих первичных офицерских должностях, что и лейтенант Стариков в далекие восьмидесятые. Очень не хотелось бы, повторюсь, что б кто-нибудь судил о флоте того периода по гениальным и высокохудожественным запискам разного рода тыловиков и прочих около флотских специалистов, не отягощавших себя ответственностью за личный состав экипажей боевых кораблей. Его у них просто-напросто не было, ну, не положен он им по статусу, потому и непонятно много из того, что происходило и происходит в море. А раз так, то и не понять им, что иногда действительно в «маразматических» до абсурда командах повидавших виды командиров скрыт сакральный смысл и опыт поколений, позволяющий уберечь этот самый личный состав от беды, дабы банально выжить вместе с ним.
     – В море каждый, не задумываясь, обязан выполнить любую, самую, казалось бы, нелепую команду командира, даже подчас рискуя собственной жизнью, – наставлял молодых офицеров командир звена рейдовых тральщиков капитан-лейтенант Дмитрий Семёнович Нестеров.
     Старожилы после рассказывали им, как когда-то на его корабле впередсмотрящий матрос первым обнаружил контактную мину непосредственно у борта корабля и, не раздумывая, ринулся в кипящее море, дабы оттолкнуть её от борта, чем в итоге спас всех от неминуемой гибели.
     Что произошло с ним, матросом?
     Эта их история, поведать о ней могут только они! Хотя – кто знает? – может быть лейтенант Стариков как-нибудь в разговоре случайно и поведает всем нам о том секрете его сурового и неразговорчивого первого командира звена.
     О чем он поведет речь теперь? – лично мне совершенно неизвестно, ведь его повесть сейчас в самом начале и точку в ней ставить ему, не мне.
     А пока…


Дивизион рейдовых тральщиков»

Рукопись-черновик второго рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Конец восьмидесятых.
     Середина сентября.
     Стенка главной пристани Минной гавани. Вечер. Смеркается.
     Лейтенант Стариков Валерий Феликсович или попросту Феликс, как все беззлобно дразнят его с первого курса училища, стоит напротив раскачивающегося на натянутых швартовых концах во все стороны рейдового тральщика, коих в каждой даже самой небольшой гавани флота всегда «пруд пруди»…
     Да и, правда, куда ж без них?
     Эти маленькие пластмассовые «пахари-камикадзе» круглосуточно и круглогодично обеспечивают противоминную безопасность рейда гавани и всех его основных фарватеров.
     Почему пахари?
     Так ведь тащат они свои огромные тралы в строю уступа, словно трактора, вскапывающие тяжелыми плугами поле. Ну, а камикадзе потому, как и теперь, спустя столько десятилетий после окончания ужасной войны, то там, то здесь в их тралы по-прежнему попадаются забытые в море мины, выброшенный, либо затонувший боезапас.
     Рейдовые тральщики – настоящие морские труженики базы: все брандвахты, дежурства по гавани, мелкие перемещения и перевозки грузов, бесконечные плановые обследования рейдов и полигонов ложатся на их «хрупкие плечи».
     Но всего этого Феликс пока ещё не знает. Он лишь только-только закончил пять лет учебы на штурманском факультете одного из старейших военно-морских училищ страны, где его очень даже неплохо готовили на должность штурмана корабля любого ранга, вплоть до атомных подводных крейсеров и больших белых гидрографических «пароходов». О них-то и мечтало его ранимая романтическая юношеская душа.  Однако, стоит он теперь на стенке напротив маленького, и, прямо скажем, невзрачненького для «белого воротничка», как зовут штурманов всех флотов мира, рейдового тральщика длиной едва больше стандартного спортивного школьного зала. Вчера вечером в базе Флота, откуда они вместе с женой и прибыли сегодня днём на междугороднем автобусе, его назначили командиром сего «крейсера».
     Этим нежданным поворотом судьбы Феликс, скажем так, слегка оказался озадачен.
     Почему?
     Так ведь ни в одном училище мира курсантов не учат на командира корабля, такой специальности в Вузовской квалификации просто-напросто нет! За пять-шесть лет учебы из гражданского молодого человека можно подготовить высококлассного штурмана, связиста, механика, артиллериста и прочих, прочих, прочих ещё пару тройку десятков различных профилей морских специалистов. Но обучить всем этим специальностям сразу, одновременно, как того требует должность командира корабля, да ещё попутно дать основы физико-математических, психолого-педагогических, воспитательно-философских и прочих пару десятков других гражданских, но не менее важных наук, невозможно.
     Впрочем, обо всём этом Феликс тоже ещё не знает, не думает, теперь его мысли заняты куда как более прозаичным вопросом, точнее вопросами: как попасть на корабль и куда поселить жену?
     - Свободного жилья в базе нет, – с ходу заявил ему замполит бригады, когда тот после доклада комбригу о прибытии в часть обратился к нему с вопросом о размещении семьи. – Доложите своему командиру дивизиона, что вам даны сутки на подбор для съема жилплощади в городе.
     - Есть, товарищ капитан второго ранга, – только и осталось ответить Феликсу.
     - Чем могу, – с интересом глядя на молодое пополнение, сетовал в ответ замполит.
     В мыслях Феликса, признаться, сразу всплыл мало романтический эпизод из фильма Владимира Рогового 1971 года «Офицеры», как главный герой картины Алексей Трофимов, гениально сыгранный Георгием Юматовым, со своей молодой женой Любой (Алиной Покровской) обустраивают угол в солдатской казарме где-то у «черта на куличиках» в горах Средней Азии, куда они прибыли Родину защищать. В тот момент подумалось даже также вот временно поселить свою Малышку у себя в каюте на корабле. Курсанты 80-х годов любили этот фильм и, как и Алексей Трофимов, не могли представить, чтоб отправиться к месту своего назначения без боевой спутницы, половинки, чего б это им вместе с женой не стоило.
     Ро-ман-ти-ка!
     Хотя, конечно, Балтика относительно недалеко от Питера, ну, всё-таки не «Тьмутаракань» какая-нибудь за тысячи верст, можно сказать центр цивилизации, правда, малоперспективный для молодых офицеров: море маленькое, проливы узкие, современных больших кораблей нет и быть не может – неперспективный театр боевых действий. А раз так, то и нет здесь ни серьезных дальних походов, ни больших настоящих свершений, а значит и быстрого карьерного роста, зарплаты, выслуги! Да и с жильем на Балтике традиционно хуже, чем где-либо. Цивилизация, знаешь ли, стоит дорого, дефицит... То ли дело Северный или Тихоокеанский флот, вот где простор, новая техника, перспектива.
     Феликс, хотя и окончил училище с красным дипломом, но теплых мест не искал, просто ждал своего распределения и всё! «Будь что будет, что Бог пошлёт», – решил он вместе со своей совсем ещё юной восемнадцатилетней женой, на которой женился на последнем курсе, познакомившись, как и большинство его одноклассников на танцах прямо в училище. Она явилась ему тогда, словно фея во сне, в один прекрасный и незабываемый миг, сразив наповал одним лишь словом, а, растворяясь в пространстве, оставила, как «Золушка» на память свою «серебреную туфельку», ту, что он до сих пор бережно хранит в своей голове.
     …- Вахта, – нетерпеливо кричит Феликс матросу, давно с интересом, наблюдающим за ним от рубки дежурного, укрывшись от шквалистого западного ветра.
     - Старший матрос Стрельба, – представляется матрос, приблизившись к незнакомому офицеру.
     - Скажите, товарищ старший матрос, куда трап с корабля делся?
     - Объявлено штормовое, товарищ лейтенант, – по-деловому докладывает моряк, – трапы убраны, корабли оттянуты от стенки.
     - А личный состав?
     - Личный состав в казарме, здесь дежурная служба. – Вахтенный ежится на ветру, придерживая бескозырку, невольно жмурится от хлещущих по щекам ленточек. – А вы кого-то ищите?
     - Нет, уже не ищу, – вздыхает Феликс, – нашёл. Я командир вот этого, двести двадцать девятого тральщика, – и, чтоб развеять сомнения вахтенного, протягивает ему связку ключей, – вот, комдив от каюты вручил.
     - Как фамилия комдива? – придирается матрос.
     - Капитан третьего ранга Мо-ря-ков, кажется, – не уверено тянет Феликс. Имена, фамилии, названия всегда плохо запоминаются у него, другое дело цифры, факты, события.
     - Меряков, – лукаво улыбнувшись, поправляет Стрельба, – на «Антилопу» просто так без трапа  запрыгните, когда её волной к стенке вплотную прижмет.
     - На Антилопу? – вскидывает брови Феликс.
     - Ну, да-а!.. Двести двадцать девятый у нас в гавани все Антилопой обзывают, как в «Золотом теленке» – помните? – за уникальные ходовые качества, – с заметным уважением поясняет матрос, – она у нас самая шустрая.
     - Вахта, в рубку! – прерывает их беседу команда, прилетевшая сквозь усиливающийся вой моря из динамика громкоговорящей связи дежурного по дивизиону.
     Феликс, оставшись на пирсе перед взбрыкивающей Антилопой один, невесело вздыхает, прикидывая расстояние от стенки до юта корабля. В принципе для молодого здорового организма действительно недалеко: метра три в длину и пара метров вниз в самой глубокой точке падения палубы под волну. Но для безопасного прыжка неплохо б видеть эту самую палубу в темноте, чтоб, хотя б выбрать место для приземления, а ещё б не помешало иметь силы для мало-мальски приемлемого прыжка. Ночь в рейсовом автобусе без сна, а затем беготня с самого раннего утра до позднего вечера по штабам базы, бригады, дивизиона, пока, наконец, они с женой не добрались до Минной гавани, – уже во всю о себе знать. В общем, всё происходящее виделось им, как в анекдоте, в виде картины маслом – «С корабля на бал», в их случае, правда, наоборот: «С балла на корабль», а точней из их безоблачного детства под теплым крылом родителей, во взрослую самостоятельную жизнь с суровыми буднями и передрягами, в ту самую, что за науку берет дорого, но всему учит быстро, надежно!
     Что ж, придётся прыгать, медлить нельзя, на КПП в комнате посетителей четвертый час лейтенанта дожидается жена, волнуется, время позднее, а ещё нужно найти ночлег.
    Феликс, предварительно оценив траекторию полета своих чемодана, рюкзаков и сумки, прыгает в точке, как ему казалось, максимального подхода корабля к стенке, но волны в гавани не имеют закономерности, движения их крайне непредсказуемы. Вот и теперь после неожиданно сильного удара об огромные резиновые кранцы, намертво пристегнутые к стенке пирса, они быстро и к тому ж под острым углом заваливают Антилопу на правый борт. От сильного удара об убегающую мокрую палубу нога лейтенанта при приземлении подворачивается и едет в сторону. Падая, он неудобно заваливается на бок и, больно ударившись головой обо что-то невидимое, твердое, опасно откатывается к самым леерам на краю правого борта на юте.
     - П-привет, Антилопа, – первое, что пришло Феликсу в голову, после получения порции холодной воды в лицо, приведшей более-менее его в себя.
     Дислокация на палубе корабля оказалась удручающей: правая нога, не раз подвернутая в детстве и юности на многочисленных лыжных и беговых кроссах, распухая, гудит в районе стопы; голова раскалывается; сам сидит на мокрой палубе и молча обнимает леер правого борта, мысли путаются, врываясь в сознание бессвязным набором букв, слов, предложений.
     - Ну, здравствуй, что ли ещё раз, Антилопа, – упрямо повторяет Феликс вслух, – это ведь я, твой новый командир!
     - Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, что случилось? – кричит со стенки вовремя подоспевший вахтенный матрос, похоже, чудом услышавший, монолог командира с кораблём. – Вы что-то сказали? – всматриваясь в темноту, говорит он. – Вы где?
     - Здесь, – глухо выдыхает Феликс, пытаясь преодолеть боль и встать на ноги.
     - Стойте, не двигайтесь, – определив опасное местоположение лейтенанта у лееров, торопится матрос, – я сейчас. – Сойдя на верхний кранец стенки, он без видимого усилия запрыгивает на  корабль и, мигом отыскав Старикова у правого борта тральщика, легко, одним рывком, обхватив его обеими руками за пояс, ставил его на ноги. – Что с ногой? – заметив гримасу на лице лейтенанта и поджатую правую ногу, деловито спрашивает вахтенный.
     - Всё… нормально, – давит Феликс и, с трудом удерживая равновесие на ногах, беспечно добавляет, – не переживай, пройдет, у меня с ней старые счеты.
     - Держитесь за вьюшку, товарищ лейтенант, – требует тот, вытаскивая из лужи чемодан, рюкзак и фуражку, чудом застрявшую в них здесь же на скачущей палубе. – А рюкзаков разве не два было? – беззлобно улыбается.
     - Два… – безразлично кивает Феликс, – и сумка… ещё.
     - По-нят-но, – веселится Стрельба, протягивая лейтенанту его мокрую фуражку, – идти-то в состоянии?
     - Само собой, – нарочито бодро выдает Феликс. И, придав лицу беззаботный вид, интересуется, – а как вас зовут, товарищ старший матрос Стрельба?
     - Меня-то? – удивляется тот, – Сашка, – и тут же, посуровев, докладывает по уставу, – старший матрос Стрельба… Александр, боцман-артиллерист РТ-229.
     - А-а-а, – радостно тянет Стариков, – так мы с вами с одного корабля значит, очень приятно, Александр, боцман Антилопы, будем знакомы, лейтенант Стариков Валерий Феликсович, – улыбается лейтенант, протягивая руку, – командир Антилопы.
     - И мне приятно, – чуть заметно улыбаясь, отвечает суровый вахтенный и, не без труда высвободив от вещей широченную ладонь, крепко жмет небольшую протянутую руку Феликса,– давайте-ка я вас провожу, товарищ… командир.
     - Не возражаю, – улыбается лейтенант, протягивая ключи от своей каюты.
     Боцман переваливающейся с ноги на ногу походкой в такт амплитуде движения палубы, без труда маневрируя между кран-балкой, вьюшкой и надстройкой корабля, ловко ныряет вовнутрь, быстро добравшись до массивной железной двери тральщика по левому борту. Феликс, копируя его странные движения, пытается не отстать и из-за того, на всем ходу, влетев в темный внутренний коридор корабля, в очередной раз прикладывается лбом теперь уже о низкий косяк двери.
     - Задрайте переборку, товарищ командир, – слышится откуда-то изнутри звонкий голос матроса, – и включите свет, а то лоб расшибете с непривычки, – командует, гремя ключами в трюмах, – пакетник справа от броняшки.
     - Вот, спасибо за своевременный совет, – недовольно бормочет себе под нос командир, потирая раздувающуюся шишку на лбу, – уже расшиб, зато нога чудесным образом болеть перестала.
     С трудом захлопнув за собой тяжелую бронированную входную дверь, Феликс не сразу, но всё-таки нащупывает в темноте огромный железный элетропакетник. Тусклая желтая лампочка под низким потолком у разбегающихся в разные стороны кабель-трас мягко освещает внутреннее пространство. Крохотное помещение два на два метра густо усеяно многочисленными входами и выходами: три глухих люка вниз, одна капитальная бронированная дверь наружу и четыре легких дверки-лаза во все четыре стороны.
     - Товарищ лейтенант спускайтесь в кубрик, – прерывает наблюдения лейтенанта приглушенный голос матроса из глубины корабля.
     - У-у-у, – приложившись в третий раз на развороте о ближайший выступ кабель-трассы, всхлипывает Феликс и, неуклюже скатившись по крутому трапу вниз, чудом не врезается в очередной косяк у узкого прохода в дверь командирской каюты.
     - Вот ваши апартаменты, – лукаво улыбается приключениям лейтенанта Стрельба, шумно откатив в сторону дверку командирской каюты, расположившейся прямо посреди матросского кубрика.
     - О, Ларуня! – удивленно восклицает Феликс, заприметив внутри неё на письменном столе небольшую симпатичную черную крысу с белой грудкой. – Давно не виделись. Ты, не меня ль здесь дожидаешься?
     Командирский люкс, отгороженный от матросского кубрика лишь легкой переборкой и движущейся вбок на роликах малюсенькой дверью-купе, судя по обилию оставленных крысой фекалий, давно пустовал, а потому не мог быть ею не облюбован. Ларуня, словно узнав голос Феликса, без страха и, как говорится, упрека воззрилась на него, шевеля своими потешными усиками.
     - Ларуня? – с негодованием выдыхает боцман и, безапелляционно выхватив свой дежурный штык-нож из ножен, без спроса ринулся на неё, пытаясь настигнуть симпатичную бестию.
     Крыса не сразу, словно наигравшись с беспокойным матросиком, в какой-то неуловимый для него момент испарилась в пространстве, оставив боцмана в нелепой воинственной позе посреди малюсенького, значительно меньше входного коридора командирской каюты.
     - Я за этим зверем вот уже, как год охочусь, – виновато поясняет своё некорректное поведение матрос безудержно хохочущему уже лейтенанту, – всех крыс на корабле повывел, а эту какую-то ненормальную не могу, она все ловушки с презрением обходит, а наша кошка из-за неё с корабля сбежала.
     - Да, знаю-знаю, сам когда-то ловил её, – добродушно веселится Феликс, забыв о сегодняшних ударах судьбы, обрушившихся на него, –  она и меня не один раз вокруг пальца обводила.
     - Ка-ак? Когда? – недоверчиво тянет боцман. – Где?
     - Да было дело, – задумчиво цедит Феликс, мечтательно улыбнувшись чему-то своему, давнишнему, приятному, – на Юрковском.
     - Ого! – недоверчиво тянет Стрельба, – да неужели, тот самый, боевой морской тральщик, последний довоенный, что два года назад списали.
     - А то какой же ещё!?
     - Ух, ты-ы, – уважительно тянет боцман, – а я не застал его, когда в гавань пришёл. Может, расскажите?
     - Да что там рассказывать? – неохотно отнекивается Феликс, – на практике курсантской дело было, старый корабль в море уже не ходил, на списание готовился, но своего грозного вида даже в таком положении не утерял. Но теперь о том нет времени вспоминать, торопиться надо…


«Разрешите представиться»

Рукопись-черновик третьего рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …- Ну, вот, а теперь действительно здравствуй, Антилопа, – уверенно выдыхает Феликс, выйдя вслед за боцманом на ют тральщика, – давай, что ли, знакомиться по-настоящему!
     Корабль, будто услышал мысли нового «седока», вдруг замирает на секунду, повиснув на натянутых швартовых, а затем, словно в знак согласия, шумно хлопает пластмассовым «пузом» об очередную набегающую волну. Лейтенант, как бывалый моряк, уверенно переступает с ноги на ногу в такт движения волны и, подражая впереди идущему матросу, неспешно движется на корму, где в верхней точке подъема палубы легко перепрыгивает вслед за ним на широкий кранец стенки.
     - Будем считать, познакомились, – не оборачиваясь, одними губами шепчет новый командир Антилопы и почти бегом спешит в комнату гостей на контрольно-пропускной пункт базы, где его заждалась жена.
     Весёлое получилось знакомство: подвернутая нога, шишка на лбу, потерянная сумка с вещами, а, впрочем, всё нормально, могло быть и хуже, к тому ж нога почти прошла, шишка не мешает, сумку не жалко – туда теща, кажется, дежурный комплект постельного белья уложила. Ну, какое к лешему теперь белье, когда не то чтоб комната, даже кровать на ночь им с женой пока ещё не предвидеться. В общем, Феликсу не до… всякой ерунды, пришло время подумать о главном, о доме!
     - Как ты?.. – неуклюже обняв жену под строгими взглядами дежурной службы КПП, как можно беззаботней выдыхает он, предусмотрительно прикрыв шишку фуражкой.
     - Всё хорошо, – нарочито уверенно шепчет та и, углядев-таки лоб мужа, действительно забывает обо всех своих неурядицах и неудобствах, полученных в течение последних тридцати шести часов дорожной жизни. – Валера, что случилось?
     - Да это так, – беззаботно машет рукой Феликс, проследив за беспокойным взглядом любимой, – мелочи жизни – с кораблем познакомился, вот и стукнулся пару раз в темноте, но зато, – загадочно уводит разговор от неприятной темы, –  Ларуню встретил, а это… добрый знак.
     - Какую ещё Ларуню? – осторожно приложив холодную ладошку к посиневшей шишке мужа, потешно негодует жена.
     - Ну, как же, – забыв про посторонних, нежно целует её  глаза Феликс, – Ларуня Африкановна с Юрковского, помнишь, я ж рассказывал про крысу… африканскую, встреченную здесь в Минной гавани во время летней практики в позапрошлом году на морском тральщике.
     Измученная необычными хлопотами дня восемнадцатилетняя девчушка под забавный рассказ мужа о малосимпатичном животном, пока они, обнявшись, неспешно движутся в сторону невзрачной четырехэтажной гостиницы, расположенной недалеко от гавани и примеченной Феликсом ещё утром, мало-помалу успокаивается. Стариков же под весёлую и непринужденную болтовню – за курсантские годы этому он хорошо научился – про Ларуню, а затем и про знакомство с Антилопой, напряженно обдумывает, что сказать любимой об отсутствии в базе жилого фонда и о перспективах сегодняшней ночи. Вообще-то такое положение вещей не стало большой неожиданностью для него, но надежда все ж была на иное развитие ситуации, она, как известно, умирает последней.
     - Что же делать, что? – с несокрушимой силой навис в мыслях его вездесущий вопрос нашей жизни, когда рассказ его весёлый подошёл к концу.
     - И кто виноват? – словно подслушав мысли мужа, по классике жанра, неожиданно восклицает жена.
     - Ты это… о чем? – Испуганно таращит на неё глаза Феликс.
     - Ну, как же? – удивляется та, – об этих самых, как ты там сказал «заходнях», что ли, на кораблики, которых почему-то не оказалось на месте.
     - А-а, – облегченно тянет новоиспеченный командир. Оказывается, размышляя о предстоящем разговоре с администратором гостиницы, он не заметил, как после рассказа об Юрковского перешёл на встречу с летающей по волнам Антилопой. – Ты знаешь, – рассеяно продолжает он, – никто не виноват, просто ветер усилился, здесь в городе почти не чувствуется это, объявили штормовое предупреждение, вот и пришлось снять трапы с кораблей, чтоб не попадали за борт.
     - Поня-атно, – улыбается успокоенная Малышка, заходя за мужем в небольшой, но аккуратный, плотно уставленный комнатными цветами холл, по-видимому, заводской гостиницы.
     - Здравствуйте, молодые люди, – приветствует немолодая интеллигентного вида дама в строгом темно-синем костюме, не без интереса рассматривая их из-за высокой стойки. –  Вы к кому?
      - Здравия желаю, – машинально реагирует Феликс и, усадив жену на низенький мягкий диванчик, одиноко стоящий посредине холла, подходит к ней, – будьте добры, нам с женой однокомнатный номер на неделю.
     - Однокомнатный? – чуть заметно искрятся глаза администратора.
     - Так точно! – уверенно кивает Валерий.
     - На неделю?
     - Да! – громко повторяет он.
     - У вас, молодой человек, «бронь»? – с некоторым колоритным прибалтийским акцентом и абсолютно безэмоционально давит дама.
     - Нет, – смущается тот.
     - И что такое «бронь» даже не догадываетесь?
     - Угу, - грустно кивает Стариков.
     - Тогда, товарищ лейтенант, – не без иронии, но всё ж незлорадно, продолжает она, – мест нет, ни на недельку, ни на день, ни даже на ночь.
     - Поня-атно, – сникает Феликс, – тогда подскажите, пожалуйста, как добраться до ближайшей гостиницы?
     - Да вы что, молодой человек, с луны свалились что ли? Все гостиницы в городе ведомственные, без предварительного записи в дирекции или специального разрешения на использование резерва от спецслужб вас никто и на порог не пустит, – строго чеканит администраторша. – Не теряйте время даром, немедленно шагайте в частный сектор, да поторопитесь, чуть позже никто вам и дверь не откроет.
     - Как это… в частный сектор? – с надеждой вскидывает глаза Феликс.
     - Как? Как? Как все! Заходите во двор и спрашиваете всех, кто попался навстречу. Вокруг гавани «пятиэтажек» целый квартал, старый фонд, а значит, на ночь за небольшую плату всегда найдется кто-нибудь, – вдруг совсем даже небезэмоционально и совершенно без акцента наставляет повидавшая жизнь дама, – а уж там, утром что-нибудь придумаете на следующий день.
     - Есть, товарищ командир! Спасибо, – искренне благодарит Феликс, – все понял, утро вечера мудреней, –  и, подхватив жену, торопится на улицу.
     На незнакомой улице людно, весело, ярко горят желтые уличные фонари, погода, несмотря на конец сентября и разыгравшийся штормовой ветер, здесь вполне комфортная, теплая. Во дворах много прогуливающихся: молодые пары с колясками по тротуарам, детишки, сбившись стайками, на дворовых площадках, а вездесущие старушки, на своих скамейках-тронах посреди дворов, зорко наблюдая за происходящим в округе.
     - О! – Поправляет фуражку Феликс. – Эврика! Я пошёл.
     - Куда? – удивляется жена, проследив за его взглядом в центр первого попавшегося им двора.
     - К коменданту?
     - Какому ещё коменданту? – смеется жена. – Ты после знакомства с Антилопой хорошо себя чувствуешь?
     - Хорошо. Очень хорошо, – хорохорится Стариков и уверенным шагом движется в самую гущу бабушек-старушек. – Здравия желаю почтенному собранию старожил вашего замечательного двора.
     - Ну, что ж и тебе не хворать, матросик, – бойко рапортует в ответ самая, кажется, невысокая, невзрачная, и, придирчиво глянув на шишку на его лбу, строго спрашивает, – кого надо?
     - Разрешите представиться, товарищ комендант и уважаемые члены совета старейшин двора, – спрятав, на сколько это возможно шишку под фуражку, рапортует Стариков.
     - Представляйтесь, – по-строевому верно и четко, принимая шутливую интонацию лейтенанта, командует та, вдруг приосанившись на своем «троне» и от того помолодев.
     - Командир рейдового тральщика 229 лейтенант Стариков, прибыл в военно-морскую базу к постоянному месту службы совместно с семьёй, в сложных штормовых условиях успешно прошёл боевое знакомство с кораблём, – Феликс для наглядности трет посиневшую шишку на лбу, – в настоящее время занят поиском временной жилплощади для жены.
     - По-ня-атно, – удовлетворенно тянет польщенная докладом комендантша и, обращаясь к остальным в той же шутливо-командной манере, спрашивает, – ну что, товарищи уважаемые члены совета старейшин двора, какие будут на сей счет предложения?
     Заинтригованные необычной формой просьбы незнакомого молодого человека почтенные дамы, хорошо сами познавшие суровую правду послевоенной кочевой жизни, вдруг посерьезнели, внутренне подобрались, посуровели. Они немедленно приступают к обсуждению поставленной задачи, проникшись искренней симпатией к необычному лейтенанту и его заметно уставшей малышки-супруги, поочередно перебирая, казалось, каждого жителя дома, двора, и чем дольше и настойчивей они делают это, тем отчетливей и безысходней приходят к выводу, что предложить-то им собственно совершенно некого. В конце сентября многочисленные обитатели маленьких «квартир-хрущевок» возвращаются с летних каникул и отпусков домой, период после отпускного безденежья у большинства тоже уже позади, а значит никто не захочет тесниться в своих квартирах. Но им, этим почтенным старушкам, так хочется помочь смышленому лейтенанту, умудрившемуся попасть в их никогда не остывающее материнское сердце, что в ход идут все ближние и дальние родственники, а также знакомые и знакомые знакомых.
     Феликсу же ничего не остаётся, как молча и с глубокой надеждой смотреть взглядом подросшего, но несмышленого телёнка, надеясь на них, доверия им и одновременно понимая, что вмешиваться в диалог настоящих профессионалов-психологов человеческих судеб этого микрорайона бесполезно. Он ни на секунду не сомневается в благоприятном для себя исходе их поиска и в принципе даже не задумывается о том, что именно сейчас и здесь решается его дальнейшая судьба, ну если и не всей жизни, то уж карьеры точно.
     Ну, а то, как же иначе?
     Неужели он, настоящий русский офицер, оставит свою половину одну на улицах незнакомого города. Ну, какой он после этого будет офицер, мужчина? Это ли не значит предать? И предать кого, саму Родину, потому как любимая любящая половинка твоя – это и есть Родина. Разве не так? Искренне жаль того, кто не понимает этого! Да он скорей оставит всё-всё на этом свете, саму жизнь и уж тем более карьеру, но не оставит свою девчонку пока не устроит её. В конце-то концов, он же не какой-то там армейский офицер Шанечка (главный герой фильма Станислава Говорухина «Благословите женщину»), который только и делал, что ничего не делал для своей семьи, бросая и жену, и неродившегося сына своего, в сложных житейских ситуациях на произвол судьбы, прикрываясь удобным во все времена словом – «служба».
     - Знаешь, командир, есть-таки один вариантик, – облегченно выдыхает, наконец, одна из старушек, – в пятом доме по нашей улице Нахимова, в первом подъезде на четвертом этаже живет подруга моей сестры Нина Егоровна. Так вот у неё вчера сын уехал на два месяца в командировку, а она не любит оставаться дома одна. Хотя она и не просила найти квартирантов, но ты, родимый, всё ж иди к ней, скажи, что от Лилии Семеновны, думаю, она всё поймет.
     Феликс счастлив, улыбается, жмет натруженные руки бабушек, те радуются вместе с ним, что-то говорят,  советуют, смеются. Спустя минуту он, как мальчишка, не сдерживаясь, бежит к жене, оставшейся в начале дорожки на входе во двор и, неожиданно легко подхватив её при всех на руки, звонко целует прямо в носик.
     Вечер. Окончательно стемнело.
     Середина сентября.
     Конец восьмидесятых.
     Где-то на Балтике…


Рассказ: «Стань для них Богом»

Рукопись-черновик четвертого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Конец восьмидесятых.
     Поздняя осень.
     Понедельник. Утро. Стенка главного пирса Минной гавани. Дивизион морских тральщиков. Подъем флага, точней, пятиминутка командира дивизиона сразу после него.
     - Та-ак, – среди прочего завершая «утренний доклад» командиров кораблей, буднично тянет суровый, не терпящий никаких возражений, комдив рейдовых тральщиков капитан третьего ранга Меряков Александр Иванович, – сегодня в 14-00 также запланирован выход в море на размагничивание у РТ-229… Какие у кого есть вопросы по выполнения плана?
     - Разрешите, товарищ командив? – слышен обескураженный голос командира рейдового тральщика 229 лейтенанта Старикова.
     - Ста-ри-ков? – взрывается комдив. – Ну, какой ты к лешему Стариков? Старики вопросов не задают, они, не рассуждая и рассусоливая, выполняют приказ. Слышишь? Не рас-суж-да-я и рас-су-со-ливая! «Путь постигает, идущий», товарищ лейтенант, слышали такую концепцию? Мудрость… восточную, кажется. Ну, что тут может быть неясным, иди и готовь свою хромую Антилопу к выходу и скажи спасибо механику, что подал тебя в план Базы на размагничивание теперь в конце сезона, будто ему лета было мало. Всё! Снять выход невозможно, пробовал. Выполняй. Ясно?
     - Ясно, товарищ командив, – вытянувшись по стойке «смирно» обречено выдыхает Феликс. Хотя, что тут может быть ясного, ничего-то ему не ясно, по утвержденному плану подготовки его экипажа первый выход корабля в море был запланирован лишь на весну следующего года, а тут на тебе, гонка какая-то. – Что же делать? – с новой беспощадностью, в который уж раз за прошедший месяц, как Феликса назначили командиром корабля, в его голове материализуется этот вездесущий вопрос.
     - И кто виноват? – словно подслушав мысли друга, шутит Пашка, бывший одноклассник Феликса по училищу, ныне командир соседнего с ним тральщика. Он сразу смекнул всю серьезность возникшего ситуации, ведь с момента их назначения на боевую единицу флота прошло едва месяц. И здесь совершенно не важно, что до полигона размагничивания, куда Феликсу предстоит отвести корабль всего полмили от створа гавани, это полноценный выход боевой единицы флота на боевое задание, в море, где всё возможно.
     - Виновного, Пашка, комдив назначил, – уныло парирует Феликс, – это дивизионный механик, но чем это поможет мне он, почему-то не сказал.
     - Потому и не сказал, что не его это дело корабль к выходу готовить.
     - Хорошенькое дело, а чьё?
     - Твое и дивизионных специалистов, – хлопает по плечу друга Пашка, – так что не трать время, беги к начальнику штаба, мировой мужик, он поможет, уверен.
     - Ты прав, Пашка, – радуется Феликс, глядя в спину уже убегающего по своим неотложным делам, коих у любого командира корабля всегда и везде невпроворот, друга и круто меняет курс, направившись в штаб…
     Капитан третьего ранга Данилин, – недавно назначенный начальник штаба дивизиона рейдовых тральщиков, в прошлом опытнейший командир многих больших кораблей, одних только дальних походов у него за спиной больше десятка. Но, всё-таки это не главное: Николай Григорьевич отзывчивый, деликатный и до щепетильности принципиальный человек. Не было случая, чтоб он повысил на кого-либо голос, какую бы антипатию не вызывал у него собеседник, – неважно начальник перед ним или подчиненный – но при этом за нерадивое отношение к делу спуску не давал никому. Увы, это редкость! Огромная редкость, если не сказать больше: сочетание этих качеств в одном человеке в жизни не встречается… почти! Только за одно это его уважают и… боятся. Почему боятся? Так ведь правда глаза колет! И ещё, ему трудно соответствовать!
     …- Знаю, Стариков, знаю, – перебивает командира начштаба, лишь завидев того на пороге своего кабинета. – С вами на выход пойдет опытнейший офицер штаба старший лейтенант Морзун, раз уж он заварил эту кашу с размагничиванием, но это не снимет с вас ответственности ни за корабль и ни за экипаж. Запомните, Валерий Феликсович, командир на выходе вы, а не он.
     - Есть, товарищ капитан третьего ранга, – бодро выдыхает лейтенант.
     - Задача по подготовке «матчасти», – не прерываясь, продолжает Данилин, – механику поставлена, к управлению кораблем он допущен, да и на рейде он бывал чаще чем дома, так что если даже стемнеет, то по огням и РЛС не заблудитесь. Но это лишь часть дела, для выполнения всей поставленной боевой задачи вам потребуется все ваши знания, смекалка и немного везения, так что садитесь и записывайте…
     В течение часа он подробнейшим образом, выгнав из кабинета собственный штаб, втолковывает Старикову каждый, даже самый незначительный эпизод предстоящего, в общем-то, не особо сложного похода. Феликс записывает, спрашивает и снова записывает. Боже мой, сколько всего надо сделать для всего-то двухчасового выхода на несколько кабельтовых за молы гавани: заполнить многочисленные журналы, проложить предварительную прокладку курса, подготовить многочисленные рапорта на спецдокументацию, согласовать и получить всевозможные разрешения, позывные, отыскать специалиста по размагничиванию, подготовить экипаж и корабль. Но самое сложное это, конечно же, после всей этой «кутерьмы» выполнить приемы маневрирования на небольшом, но очень даже строптивом кораблике.
     Э-эх, чему только не учат курсантов в училищах, даже психологии и философии великих мечтателей-утопистов в светлое завтра, что в принципе-то наверно и неплохо на самом деле, – чего не помечтать-то? – а вот непосредственному командованию кораблем: ведению корабельного хозяйства, экономике и финансам, делопроизводству, матучету, бухучет, навыкам непосредственного управления, швартовки – нет! Считается, видимо, что всё это офицер освоит в своей повседневной практической деятельности исходя на первичной лейтенантской должности в ходе оперативных дежурств по кораблю, глядя за действиями командира, старпома, командиров боевых частей. Но как быть, когда ты единственный офицер на корабле и выступаешь одновременно и в роли дежурного офицера, и старпома, и… командира, наконец? Понятно, что  стать полноценным руководителем целой войсковой части, коей является каждое плавательное средство в ВМФ, сразу по назначению с курсантской скамьи невозможно, но… надо!
     …- Ну, как, тебе всё понятно? – ободряюще улыбается после затянувшегося инструктажа начштаба.
     - Так точно, товарищ командир! – уверено чеканит повеселевший Феликс, – спасибо.
     - Не за что! Уверен, у тебя всё получится, – выходя вместе с ним из кабинета, продолжает Данилин, – главное помни, настоящий командир не тот, кто беспрекословно, не задумываясь, выполняет всё, что валится на него сверху. А тот, кто из нескончаемого потока дел, событий, задач, так называемого «болота», «текучки» безошибочно выбирает те, которые требуют немедленного разрешения. Определив их, не бойся принимать своё самостоятельное решение, как говорит наш корабельный устав, сообразно возникшей обстановки, потому как в море нет мелочей, – наставляет Данилин, – нет простых или сложных ситуаций, задач, каждая самая незначительная проблемка или совокупность проблем может стать серьезной преградой для выполнения боевой задачи. Никто не может за командира выбрать способ и очередность их решения.
     - Понял, товарищ командир!
     - Ты знаешь, многие опытнейшие офицеры будут говорить тебе, мол, инициатива, на флоте наказуема, – горячо, словно продолжаю какой-то свой многолетний диалог, говорит Данилин, – так вот это… правда. Но всё же правда ущербная, неполная. Действительно инициатива не поощряема, да и не только на флоте, но равнодушное отношение к своему делу, а главное людям, выполняющим его рядом с тобой, много хуже. Основная задача командира – это боевая готовность корабля, понимаешь, не красота на палубе и бумагах, а реальная способность твоего экипажа выполнить поставленную задачу в любых, самых неблагоприятных условиях. А это возможно лишь при наличии живой, неформальной взаимопонимания всех членов экипажа. Слышишь меня, Стариков?
     - Угу, – рассеянно кивает перегруженный информацией лейтенант, озабочено глядя на плотно исписанный лист своих записей.
     - Феликс, закрой свой стратегический план, можешь даже выкинуть его, – понимающе смеется Николай Григорьевич, – ситуация тебе сама подскажет что делать и как, да и Морзун думаю уже давно всё подготовил: и документацию, и матчасть. Ты просто послушай меня ещё чуть-чуть, – они неспешно движутся по стенке Минной гавани в расположения дивизиона рейдовых тральщиков, – я расскажу тебе одну маленькую, скажем так, сказку:
     «В некотором царстве в некотором государстве, возможно даже, что и у нас в дивизионе, некогда, ну или точнее, лет так восемь-десять назад, когда кое-кто из сегодняшних командиров ещё в пионерском галстуке в школу бегал, вдруг, откуда ни возьмись, вероятно, что даже из вашего училища, появился добрый молодец. Правильней сказать молодой, великолепно подготовленный по своему профилю лейтенант: золотой медалист, умница, весёльчак, добряк, очень даже неравнодушный до настоящего дела, к тому ж хороший товарищ. Выдали, значит, этому русскому витязю настоящего боевого богатырского коня, рейдовый тральщик, кто знает какой, может даже и твой, Антилопу. И взялся этот богатырь за дело, да так ретиво и усердно, что объездил коня своего в два счета, за полтора месяца, то есть, в несколько раз быстрее отведенного уставами времени, успешно освоив все элементы кораблевождения и маневрирования. И вот, как только в Минной гавани растаял лед, вместе со своим боевым экипажем он первым в базе сдал курсовые задачи на готовность корабля к новой навигации. В результате нашего отличника, как первого богатыря во всей дружине отправили в самый сложный, но почетный дальний дозор, на первую в новом году брандвахту. А это без шуток, действительно очень почетно, и не только для корабля, но и для всего дивизиона, за это право командиры кораблей в базе традиционно соревнуются каждый новый год. Курсовые задачи принимают флагманские специалисты не только базы, но и флота, так что не подмухлюешь. Опытные командиры немного завидовали молодому витязю, ну, сам понимаешь, вдруг впервые за всю историю бригады конкурс выиграл никому не известный командир, «без года неделя», как назначенный на корабль. Впрочем, завидовать недолго пришлось, брандвахта выпала на редкость сложной, выматывающей. Погода в конце зимы, сам знаешь, не сахар, да и лед огромными полями ещё мигрирует по Балтике, вот и пришлось экипажу вместо недели задержаться на дальней банке у приемного рейдового буя в трудных погодных условиях, аж на двадцать дней. Кто знает, может из-за этого, все-таки рейдовым тральщикам не дано долго находиться в море без захода в гавань, а может по другой какой причине мне неведомой, на корабле случилось ЧП. При возвращении, уже перед самым подходом к базе командир, сделав очередную плановую перекличку по боевым постам, командир обнаружил отсутствие матроса. После говорили, что тот не выдержал долгой изнуряющей качки: не удержался на леерах при возвращении, отдавая очередную порцию внутренностей «Нептуну», а то и просто не смог больше терпеть невыносимое выворачивание организма, сиганув навстречу стихии. Увы, так бывает, от того никто не застрахован, учти это, особенно на ходу корабля. Как бы там не было, но полный осмотр тральщика положительного результата в его поисках не дал. Наш лейтенант, как и положено тут же доложил оперативному дежурному Бригады. Тот по тревоге поднял всю Базу, спасательные вертолёты, но поиск ничего не дал, матрос исчез, а нашего богатыря, обвинив во всех «тяжких», выбили из седла – отстранили от должности. Дальше проверка, следствие, суд. Экипаж нашего витязя встал за командира горой, он действительно был лучший, выдержали всё, вины ни за командиром, ни за экипажем, как не искали, не нашли. Его реабилитировали, но коня не отдали, назначив командиром боевой части на морской тральщик в другое тридевятое царство, на котором он, кстати, и служил всё это время до недавнего времени в звании капитан-лейтенанта без малейшей перспективы дальнейшего карьерного роста, хотя вверенный ему участок службы неизменно лучший на всем флоте. Впрочем, не в карьере счастье, да и не о ней мой рассказ, настоящий русский богатырь после этого случая очень изменился, сник, погас, что ли, практически перестал общаться с окружающими, словно вычеркнул себя из этой жизни. Он до сих пор не может простить себе того случая: что не предугадал, не почувствовал, будто бы мог это сделать. Увы, не всё на свете мы можем изменить, не всё, человек не Бог».
     Остановившись напротив трапа пыхтящей на всех порах Антилопы, начштаба грустно вздохнул и, чуть помолчав, задумчиво добавил:
     - Но ты всё ж попробуй стать Им для своего экипажа. Ешь, пей и спи вместе с моряками, не держи дверь в каюту и… душу свою закрытой для них. Стань для них Богом, Феликс!..


«Поднять якорь»

Рукопись-черновик пятого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …- Баковым на бак, ютовым на ют, по местам стоять с якоря и швартовых сниматься, – спустя час, завершив вместе с опытным дивизионным механиком подготовку своего корабля к первому самостоятельному выходу в море, командует лейтенант Стариков.
     - Баковые на баке. – Боцман, матрос Стрельба, с нетерпением дожидающийся начала похода на носу корабля, заметно волнуется, как никак Антилопа полгода не сходила со своего места, бывали дни, когда и проворачивание механизмов толком никто не делал.
     - Есть бак. – Мысленно командир, в какой уже раз «на чем свет стоит» ругает себя за то, что поддался-таки на соблазнительное предложение в штабе Флота стать командиром корабля, – «…лучше быть головой мухи, чем… хвостиком слона!..» – а мог бы настоять на распределении по специальности штурманом на какой-нибудь «белый пароходик»…
     Да и то, верно, командовал бы себе спокойненько в худшем случае боевой частью на большой «коробке», как и планировали с женой, после выпуска из училища, горя б не знал! Глядишь, и с женой бы чаще виделись, а то лишь по выходным, да и то только во время культпоходов с экипажем, или глубокой ночью, удрав из казармы, пока дивизион спит. Почему удрав? Так ведь не сдавший к самостоятельному управлению командир – это не командир вовсе, и даже не офицер, а так… практикант какой-то. А практиканту сход с корабля не положен! Да и дел у лейтенанта на корабле, где долгое время была вакансия, невпроворот: личный состав, прикомандированный к другим кораблям, потерял слаженность; вещевое и прочее расходное имущество пришло в негодность, требуя замены; бесхозная «матчасть» без ежедневной эксплуатации ведет себя непредсказуемо, словно обиженный капризный «ребёнок». Впрочем, о том, как Феликс, спустя полгода службы обнаружит, числящиеся за его тральщиком винты старого крейсера, в совершенстве освоив бухгалтерский и материальный учет, маркетинг и юриспруденцию, история совершенно другая, о которой он пока ещё даже не помышляет. Сейчас полный дум и сомнений он стоит на ходовом мостике и принимает доклады экипажа.
     …- Ютовые на юте, – также как и боцман, радуется неожиданному выходу в море опытный минер старшина первой статьи Родька Рудер, прикомандированный на выход с соседнего с Антилопой корабля.
     - Есть ютовые, –  мотнув головой, сбрасывает гнетущие сомнения  лейтенант.
     - Ют, отдать трап!
     - Есть отдать. – Родька проворно с командой минеров и вахтенным у трапов на стенке выталкивает сходню на пирс. – Трап отдан!
     - Бак, отдать носовые.
     - Есть отдать носовые, – вторит командиру Сашка Стрельба.
     - Ют, отдать кормовые.
     - Есть отдать кормовые.
     - Бак, – чуть помедлив, выдыхает лейтенант, – якорь… пошёл!..
     Ох, непросто выбраться из кучи кораблей, судов, малых вспомогательных плавсредств, словно в «тетрисе» ежедневно меняющих своё положение в гавани, а значит постоянно забрасывающих и снимающих свои якоря и швартовые концы поверх чужих якорей и швартовых. Пока распутаешь всю эту армаду крепёжей, приспособлений, ухищрений, прочно удерживающих корабли на безопасном расстоянии друг от друга во время штормов и бурь, проходит много, очень много времени, не дай-то Бог в этот момент налететь боковому озорнику-ветру. Даже незначительный навал на рядом стоящий корабль – всегда серьезное происшествие, связанное с риском, как для экипажа, так и для корпусов кораблей, со всеми вытекающими из этого последствиями. По статистике подавляющее число столкновений происходит именно в узкостях, а из них большая часть на рейде и непосредственно в гавани.
     …- Мостик, Бак, – через мгновение захлёбывается боцман, – гидравлику заклинило. – В глупой нелепой позе Антилопа виснет на нырнувшей под воду по направлению к бочке якорьцепи меж стенкой, соседними рейдовым тральщиком и огромным железным учебно-пожарным комплексом, выполненного из довоенного морского тральщика. Освободившуюся от крепежа корму кораблика немедленно подхватывает боковой ветер и навалом несёт на гиганата-УПК, в десятки раз превышающего его размеры, грозясь разбить пластмассовый корпус в «пух и прах».
     - Ют, Мостик, – сориентировавшись, ревет командир, – подать левый кормовой на тральщик.
     - Есть подать левый кормовой, – торопится минер.
     Командир дивизиона капитан третьего ранга Меряков, пришедший на стенку удостовериться в благополучном выходе Антилопы – всё-таки случай неординарный – поощрительно улыбается в усы, оценив своевременное решение Старикова. Да и командир монстра-УПК, согласно корабельному расписанию появившийся на ходовом мостике, чтобы оказать соответствующую помощь давнишнему соседу при снятии со швартовых, непроизвольно одобрительно кивнул на выбранный Феликсом маневр.
     - Мостик, Бак, – врывается в затянувшую паузу боцман, – якорь пошел.
     - Есть, Бак, – успокаивается лейтенант, мысленно поблагодарив дивизионного механика, немедленно «улетевшего» куда-то вниз, лишь только заслышав о неисправности гидравлики. – Ют, отдать кормовой.
     - Есть, отдать кормовой, – вторит старший минер.
     Корабль вслед за вытягиваемой гидравликой якорь-цепью послушно выравнивает своё положение и медленно направляется носом к швартовой бочке, где теоретически и должен оказаться якорь. Однако, порыскав в разные стороны, ежеминутно останавливаясь, для сброса с помощью висящего за бортом боцмана, поднимаемых со дна чужих цепей, Антилопа вдруг резко разворачивается и вновь прямиком направляется на железного соседа, куда почему-то чудом потянулась давно невыбранная якорь-цепь.
     - Бак, Мостик, – раздражённо, даже немного обижено взвизгивает Феликс, – стоп якорь!
     - Есть, стоп якорь, – уверенно басит боцман и буквально через мгновение растерянно добавляет, – Мостик, Бак, гидравлику заклинило, – и далее не по уставу, – якорь-цепь… не останавливается.
     - КП-6, Мостик, – чуть помедлив, соображая, взрывается Стариков, – обесточить гидравлику.
     Ответа нет!..
     Согласно расписанию при прохождении в узкости почти весь личный состав, в том числе и электрик, находится на верхней палубе в команде швартовых, а аварийного дистанционного выключателя электроснабжения механизмов, увы, проектом не предусмотрено. Видимо конструкторы корабля не без основания полагали, что если гидравлика вдруг не включиться, то ничего страшно случиться не случится – ну, повисит кораблик чуть дольше на якоре, пока механики «колдуют» над ней, да и только, – но, что гидравлика в нужный момент может не выключиться, такого, похоже, никто не предполагал.
     Нельзя всё на свете предусмотреть вперед, не бывает такого.
     Тем не менее, маленький рейдовый тральщик продолжает медленное, но неуклонное наступление своим не самым крепким пластиковым носом прямо на огромный бронированный борт УПК.
     Электрик, что есть сил спешит в четвертый отсек, за ним торопится и дивизионный, ситуация нештатная, вряд ли сходу удастся без отключения электропитания всего корабля снять напряжение с гидравлики.
     Моряки обоих сближающихся кораблей заворожено замирают в немом оцепенении.
     Комдив, капитан третьего ранга Меряков на стенке от увиденного роняет вечно торчащую у него во рту сигарету, а командир УПК, до боли, в пальцах сжав микрофон корабельного громкоговорителя, растерянно не прерываясь, водит встревоженным взгляд с него на Феликса, не зная, что предпринять самому.
     Лишь боцман Стрельба, надев на нос Антилопы смягчающие кранцы и бесстрашно схватив трехметровый багор, упирается им в надвигающийся высокий борт, пытаясь хоть как-то смягчить предстоящий удар.
     - КП-5, Мостик, – срываясь на фальцет, рвет оцепенение всех негодующий глас командира Антилопы, – обе машины малый назад.
     - Есть, обе малый назад, – испуганно на всю базу хрипит в динамике механик тральщика, матрос Горбадея, и два веселых белоснежных буруна морской пены, ту же взрываются за кормой, – обе машины работают малый назад. – Корабль со скрипом, присев на корму, начинает медленное поступательное движение назад, набирая обороты и до предела натягивая якорь-цепь.
     - Стоп обе машины, – режет Феликс, ощутив, как натянувшаяся струна цепи вырывает-таки якорь со дна гавани из-под морского чудовища, – БП-6, отставить «обесточить гидравлику».
     - Есть отставить, – выдыхает из трюма электрик.
      - Бак, Мостик, – сыпет на всю гавань командир.
     - Есть Бак.
     - Что с гидравликой?
     - Порядок, – удовлетворенно сопит обескураженный голос дивизионного механика, старшего лейтенанта Морзуна. – Якорь-цепь остановлена.
     - Якорь пошёл, – понижая напряжение, давит Феликс.
     - Есть, Мостик, – вступает боцман, – якорь пошел!
     - БП-1, Мостик, – не унимается командир.
     - Есть, БП-1, – звенит рулевой.
     - Лево руля.
     - Есть, лево руля.
     - БП-5.
     - Есть, БП-5, – кричит Горбодей.
     - Правый длинный назад.
     - Есть правый длинный назад.
     Антилопа, развернувшись носом к стенке, движется кормой по направлению в узкий створ между швартовой бочкой и носом соседнего рейдового тральщика.
     - Мостик, Бак, – радуется Стрельба и, не дожидаясь ответа, выдыхает, – якорь на борту.
     - Есть, Бак! БП-1, руль прямо, – гремит командир, – БП-5, обе малый назад.
     Комдив, до сих пор стоящий с открытым ртом на стенке, облегчено выдыхает и только теперь замечает отсутствие сигареты во рту.
     Командир УПК, сняв фуражку, тыльной стороной рукава трет вспотевший от напряжения лоб и, глянув на комдива, одобрительно поднимает оттопыренный большой палец правой руки вверх, незаметно кивая головой в сторону Феликса.
     Антилопа, завершив маневр, радостно набирает ход по направлению к восточным воротам Минной гавани, где её поджидает весёлая в два бала волна…
     Восторг!
     Непередаваемый восторг охватывает Феликса при проходе распахивающихся молов гавани, накатывает ничем необъяснимая эйфория перед бесконечным чарующим глаз морским простором, волей, стихией. Колючие брызги, нечаянно сорванные ветром с гребня надвигающейся на нос корабля волны, дарят ему свою первую здесь на Балтике освежающую пощечину, заколдовывая, влюбляя, поражая. Ничто в жизни не сравниться с этим незабываемым чувством восторга неуправляемой живой бездной воды, неба, ветра, всего-всего, что видно и не видно, но непременно чувствуется здесь на управляемом тобой корабле при проходе границы порта, ничто-ничто кроме… любви, дарующей такую же неописуемую свободу и величие!..


 «Что решил, командир?»

Рукопись-черновик шестого рассказа-повести в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Впрочем, неожиданно с восторгом распахнувшиеся перед Антилопой молы восточного выхода из Минной гавани, увы, также неожиданно живо и захлопнулись за ней быстро сменяющимися рутинными будничными событиями корабельного расписания.
     Стенд размагничивания, – две стационарно установленные на рейде огромные морские бочки – видные даже со стенки пирса, надвигаются на тральщик с поразительной быстротой.
     Что ж! – пора готовиться к швартовке.
     Хорошо хоть волна тут небольшая, – далеко уходящий в море восточный мыс узкого залива, да несколько крупных островов на западе, практически при любом направлении ветра не дают ей разгуляться здесь. Но, хотя ничего сложного и не должно случиться, – кораблевождение простейшее, курс понятен и без карты, заблудиться невозможно даже ночью, да и какая ночь, обычно у заводских специалистов на размагничивание рейдового тральщика уходит мене часа, – любоваться бескрайним простором всё-таки не получается, некогда.
     На удивление командира экипаж практически сам без его команд справляется с растяжкой корабля на швартовых концах, крепя их специальными морскими узлами к бочкам строго с севера на юг. Боковой ветер не мешает, моряки соскучились по работе в море. Феликс, впервые выполняющий этот маневр, даже залюбовался, как Родька Рудер, старший минер ловко высаживается на «морские гиганты», умело и быстро крепит швартовые к их железному кольцу, и вместе с боцманом, Сашкой Стрельбой феерически четко и быстро выполняет вертушку с переброской кормового фала на бак. Такого сложного «такелажного плетения» швартовых концов на кнехтах корабля и бочки он никогда раньше не видел, поэтому и не мешает, лишь украдкой вскидывая брови, наблюдает с мостика за работой двух «годков», матросов последнего полугода службы. Молодежь, как и командир, с уважением следили за ними, беспрекословно выполняя подаваемые ими короткие команды…
     Говорят, в армии есть «дедовщина». Ну, или была раньше, все-таки время немало прошло с тех времен. Но если это итак, то это от безделья. На флоте, на действующем плавающем флоте самые сложные опасные операции в море выполняют только опытные моряки. И ни как иначе! Настоящий «морской волк» гордится не сроком своей службы, а приобретенным навыком и доверием экипажа на его выполнение именно ему, – одно неверное движение в море может привести к необратимым последствиям для всех. Свой статус мастера ни один старослужащий моряк, ни за что не променяет на роль салаги-наблюдателя, «пассажира», «балласта», да и выполнить большинство боевых элементов в море может только он, «годок», после нескольких лет каждодневной «рутиной» тренировки и многократного их повторения.
     …Заводские специалисты работают на совесть, не торопясь, – нерегламентированные магнитные поля тральщика могут дорого стоить ему в реальной боевой обстановке, – но сегодня у них, кажется, что-то не задалось, что-то не получается, прошло уже около четырех пяти часов, как Антилопа отошла от стенки.
     Похоже, смеркается.
     На проходящих по фарватеру судах и кораблях зажигаются ходовые огни.
     Дивизионный механик, выйдя на сигнальный мостик, с тревогой вглядывается на зажигающиеся огни базы, на напряжённого зелёного Феликса – от напряжения, тот всегда становится такого цвета, – и, ничего не сказав, уходит в теплую ходовую рубку.
     Боковой ветер несколько крепчает, увеличивая выматывающую боковую качку, во всяком случае, Феликс давно уже не отходит от лееров мостика, – оказывается, он плохо переносит крутую балтийскую волну.
     Антилопа зажигает якорный огонь.
     - Командир, мы закончили, – как-то вдруг, неожиданно старший бригады «спецов» появляется на мостике по внешнему трапу со стороны юта, – пора на базу.
     - Понял, – безэмоционально кивает Феликс и, тяжело вздохнув, неохотно сбегает вниз в радиорубку запросить у оперативного дежурного Базы разрешение на вход в гавань…
     Вообще-то связаться можно и с мостика, к тому же качку, как известно, легче переносить на верхней палубе, но Феликс пока предпочитает выйти в эфир в закрытой наглухо радиорубке рядом с молодым радистом Андрюшкой Леоном. Они вместе с ним на прошлой неделе только-только сдали зачет по радиообмену флагманскому специалисту. У Леончика, как прозвал его экипаж за малый рост, феноменальная память, если что, он тут, как тут, подскажет нужную комбинацию из слов и символов для разговора в эфире, да и качку, как выясняется, он переносит легко, весело.
     Эх, везёт же ему!
      …- Баковым на бак, ютовым на ют. – После теплой радиорубки, напичканной работающей аппаратурой и расположенной прямо над камбузом, на мостике зябко и мерзко. – По местам стоять со швартовых сниматься, – отыграв звонками «Большой сбор», хрипит командир в динамике корабельного громкоговорителя «Каштан».
     - Мостик, баковые на баке.
     - Есть, Бак.
     - Мостик, ютовые на юте.
     - Есть, Ют. – Феликс сыпет заученными на виртуальных уроках кораблевождения командами, не замечая, как те сами складываются у него в привычные скороговорки, принятые у командиров соседних кораблей гавани. – БП-1, БП-5, о готовности доложить.
     - БП-1 к бою и походу готов, – звенит рулевой, старшина 2-ой статьи Федька Моисеев.
     - БП-5 к бою и походу готов, – с пульта управления двигателями докладывает старший моторист Ромка Горбадей.
     - Есть. – Феликс в отчаянье ищёт силуэт огромных бочек в темноте за кормой. – Отдать кормовой.
     - Есть отдать комовой, – звенит старший минер Рудер на юте и, дав слабину, легко сбрасывает с правого кнехта кормовой конец, оказывается ранее продетый в виде большой петли через кольцо бочки и закрепленный обоими концами на юте. – Мостик, ют, кормовой на борту.
     - Бак, Мостик! – счастливо выдыхает командир, – полдела уже позади.
     - Есть, Бак.
     - Носовой передать на ют. – Дивизионный механик пояснил Феликсу, зачем делается этот необычный маневр с разворачиванием корабля на отшвартованном конце в море.
     - Есть носовой на ют. – Запрыгивать на бочку для забора швартового конца с юта много проще, удобней, да и возвращаться обратно тоже.
     - Ют, включить гидравлику. – Боцман и минёр со своими командами мигом, как и при дневной швартовке, совершают «неподражаемую вертушку», превращая носовой конец в кормовой. – Выбрать кормовой.
     - Есть выбрать кормовой.
     Вечерние сумерки прекращают свое долгое движение к тьме, – некуда! – тьма накрывает Антилопу с головой. Давно зажжённые дежурные огни на верхней палубе тускло освещают её и на пару тройку метров пространство за кормой. Где-то там, при выборке швартового конца со скоростью работы гидравлики на корабль надвигается огромный железный монстр – бочка.
     Жуть!
     От этой мысли командира бьёт лёгкий озноб, зато подступающая было к горлу очередная порция тошноты, как-то сама по себе испарилась в пищеводе от наступающей на него неизвестности. Безопасность корабля и экипажа в мирное время – первейшая задача командира!
     - Что решил, командир? – выводит из оцепенения Старикова дивизионный механик, во время подоспевший на мостик.
     - Сигнальщик, – не ответив, ревёт в «Каштан» Феликс, – включить сигнальный прожектор.
     - Есть включить прожектор, товарищ командир, – сквозь завывание ветра слышен хрип пулей влетающего по внешнему трапу на сигнальный мостик старшины второй статьи Толика Шарапова. Невысокий, если не сказать низенький, щупленький паренек, буквально вместе с лейтенантом прибывший для дальнейшего прохождения службы на рейдовый тральщик, за какие-то провинности был отчислен после летней сессии с третьего курса Калининградского военно-морского училища. Этот выход в море для него, как и для Феликса первый. – Прожектор включен, – спустя мгновение заметно волнуясь, докладывает он. Толя очень старается, всё-таки почти три года службы у него позади, нельзя ударить «в грязь лицом» перед его новыми товарищами...
     - Стрельба на ют, – видя мощный луч света за кормой, успокаивается командир, – к гидравлике.
     - Есть, товарищ командир.
     - Рудер, обвязаться подавательным.
     - Есть, обвязаться. – Родька, передав выборку кормового на тральной вьюшке Стрельбе, нехотя опоясывает себя легким подавательным концом. Эта идея, похоже, не нравится ему, всё-таки прыгать на бочку и так не просто, а ещё с дополнительно привязанным ограничителем и того хуже.
     - Ютовым, держать страховочный конец, – перекрикивая дыхание двигателей и удары волн о корпус, рычит разгоряченный Феликс.
     Прожектор режет пространство за кормой, выхватив, наконец, в темноте наступающую бочку.
     - Стоп гидравлика. – Морской гигант останавливается в паре метров от среза кормы. – Закрепить кормовой.
     Необычно длинная для Балтики волна то выбрасывает бочку вверх над палубой юта, то наоборот загоняет её под самую корму, норовя провести болезненный апперкот в рулевое отделение Антилопы. Оставаться долго в таком неуклюжем положении нельзя.
     - Что решил, командир? – снова выводит Феликса из оцепенения встревоженный голос дивизионного механика.
     - Ют, мостик, – просыпается лейтенант, – ослабить кормовой.
     Стрельба со вторым минером, матросом Лешкой Мазь моментально исполняют команду. Антилопа, качнувшись, медленно ползет по волне прочь от опасного соседа, и…
     …в этот момент на удобном подъеме юта над бочкой Родька не удерживается от соблазна, прыгает на неё без команды Старикова.
     - Ох… – невольно выдыхает Феликс.
     - Ах! – вскрикивает старший лейтенант Марзан
     - У-ух, – вздыхает на юте Стрельба и вся швартовая команда вместе с ним.
     Прожектор в руках сигнальщика дрожит и, на секунду соскользнув с палубы юта за корму, буквально выхватывает ловко карабкающуюся к центру бочки фигуру матроса, крепко держащегося за насквозь промокший натянутый швартовый конец корабля.
     Всё, кажется, удалось?!
     Но тут…
     …спасительный луч света во тьме, как впрочем, и всё освещение Антилопы неожиданно гаснет. Тусклое аварийное освещение, загоревшееся тут же взамен дежурного, издевается, выдав глазам экипажа лишь контуры тральщика. Да, полгода у стенки не прошли для него даром, в самый ответственный момент что-то опять замкнуло и… корабль снова обесточен!
     - Вот так номер, – скрежещет зубами дивизионный и шустро, как мальчишка, сорвавшись с места, улетает вовнутрь к распределительному щиту, к дизелям…
     Тьма давит, кажется, целую вечность – секунд двадцать – пока «стар-лей» вместе с электриком колдуют в помещении главного распределительного щита и дизель-генераторного отсека.
     - Спасибо за оперативность! – облегченно выдыхает командир, беспомощно хаотично водя взглядом из стороны в сторону по кромешной стене ночи, обступившей корабль, в поисках контура бочки. – Странно, - думает он, – Антилопа, похоже, развернулась к волне, а значит…  кормовой на борту!? Но где же минер?.. Родька где? – Сигнальщик бесполезно метр за метром  ощупывает ярко-ядовитым лучом прожектора всё пространство за кормой. – Ничего-ничего, он привязан, по бросательному концу нужно лишь определить направление на бочку и подрулить к ней.
     Неожиданно со стороны юта на мостике появляется взъерошенный, пугающе обескураженный боцман, в руках которого беспомощно болтается оборванный бросательный конец, видимо сброшенный минером при натяжении во время разворота тральщика, и успешно отвязанный им же швартовый конец.
     Бесконечно долгая мучительная пауза – не более десяти секунд – повисает на мостике, даже ветер, кажется, немеет от ужаса происшедшего.
     - Что решил, командир? – молят глаза боцмана, сигнальщика и снова во время подоспевшего дивизионного механика. Они, молча с мольбой и какой-то наивной детской надеждой, взирают на своего молодого, неопытного, но всё же самого настоящего командира корабля.
     - Стань для них Богом, – материализуются в сознании Феликса слова начальника штаба, сказанные ему в напутствие перед самым выходом.
     - Это моя вина, товарищ командир, – опустив голову, хрипит боцман, – Родька хотел отрубить кормовой, а я не дал, жалко мне стало, только-только на «бербазе» получил, выбил.
     - Давайте покричим его через «Каштан», – волнуется Толя Шарапов, продолжая хаотично крутить лучом сигнального прожектора в ночной темноте веселящейся Балтики за кормой тральщика.
     - Куда светишь, салага? – раздражается на глупое предложение сигнальщика Марзан, – не видишь, корабль лежит лагом к волне, значит цель не за кормой, а на траверзе.
     - Правильно на траверзе, – мысленно соглашается командир, – вот только какого борта? – судорожно соображает он, представив себя на месте минера, выполняющего эту непростую даже для идеальных морских условий операцию. Как бы он повёл себя там, на бочке посреди ночного зимнего неспокойного моря? – Видимо за секунду до аварии Родька отцепил на бочке швартовый конец, а вернуться на корабль не успел, прыгать наугад в темноту, да ещё при сильном волнении не решился. Да и правильно не решился и от конца бросательного освободился вовремя, – тот целый в руках Стрельбы был – пока его не утянуло в воду на развороте Антилопы. Но тогда получается, он жив и следит сейчас за нами, сидя на бочке, раскачивается, мокнет, трясётся от холода, как никак конец осени, и… страха, – Феликс невольно ежится, глядя на огни Антилопы глазами Родьки
     - Р-ру-де-ер, – что есть мочи все-таки кричит навстречу утихающему на ночь, но асё ещё по-прежнему сильному ветру сигнальщик, – Ро-одька-а.
     - Не кричи, – оживает, примолкший было командир, – он нас и без твоего крика отлично видит и слышит, а вот мы его из-за дизелей, ветра и волны все равно не услышим. Лови бочку в прожектер на траверзе по обоим бортам по очереди.
     Незаметно для Феликса весь экипаж корабля собирается на верхней палубе возле него, с неподдельно-робкой и видимо последней надеждой ожидая его срочных команд, распоряжений, приказов, готовые немедленно и во что бы то ни стало выполнить их во что бы, то ни стало.
     Ну, а на кого же им надеяться?
     Он же их командир, ему и принимать решение теперь и нести полную ответственность за него, ему одному и никому больше.
     - Может, «расходящуюся коробочку», – неуверенно предлагает «стар-лей» Марзан, слышанный им когда-то на учениях термин поискового штурманского маневра.
     - «Коробочка» в темноте бесполезна, погрешность движения с кабельтов, на бочку наткнуться, что на иголку в стоге сена, к тому же ветер и качка, – не взглянув даже в его сторону, бурчит Феликс себе под нос давно уже обдуманную им мысль.
     - Тогда локация, точно… локация. – Боцман, по-прежнему стоит на внешнем трапе мостика, трясясь и чуть не плача от нетерпения, он готов бежать, лететь, прыгать, вытаскивая Родьку из любой беды. Сашка Стрельба и Родька Рудер одногодки, оба в дивизионе третий год. Первый – лучший боцман-артиллерист, второй – оператор-минер! Стрельба – сибиряк, богатырь, боксер, борец, соответственно вспыльчив, задирист. Рудер напротив – щупленький ленинградский студент, крайне сдержан, тактичен, интеллигентен. Они очень разные вообще-то, а вот сдружились как-то, впрочем, так часто бывает. – Разрешите мне к РЛС, я найду его.
     - Самое крупное разрешение на нашей станции, – обречено тянет сигнальщик, – не менее кабельтова на периферии, а в центре экрана засветка и того больше, сейчас ничего не увидим.
     - Увидим, – обрывает его командир и, спешно подняв микрофон «Каштана», рычит, – внимание всем: баковым на бак, ютовым на ют к бою и походу приготовиться!
     - Ютовые на юте, к бою и походу готовы, – незамедлительно отзывается второй минер Лешка Мазь, оставшийся старшим на корме.
     - Баковые на баке, к бою и походу готовы, – секундой позже звенит боцман, мигом «улетевший» с мостика на свой пост.
     - Мостик –  БП-1, к бою и походу готов, – вторит рулевой.
     - Мостик – БП-5, к бою и походу готов, – шипит простуженный старший моторист.
     - БП-1, лево руля, курс прямо на волну, – вселяя уверенность экипажу, режет тьму Феликс, – БП-5, обе малый вперед.
     - Есть, лево руля.
     - Есть обе малый вперед.
     - БП-2 - мостик.
     - Есть, БП-2, – отзывается за спиной Феликса, примерзший к прожектору сигнальщик Толя Шарапов.
     - Включить РЛС на самое крупное разрешение.
     - Есть, товарищ командир.
     - Старший лейтенант Марзан к прожектору, – не глядя за спину, сыпет команды командир.
     - Есть к прожектору, – Александр Викторович и сам без подсказки, заняв опустевший пост, направляет луч света прямо по курсу Антилопы.
     - Шарапов, о появлении цели на радаре прямо за кормой доложить.
     - Есть доложить, товарищ командир.
     - Бак, Мостик, – не унимается лейтенант.
     - Есть, бак, – рыдает Стрельба.
     - Приготовиться к высадке на бочку и креплению к ней швартового конца.
     - Есть, товарищ командир, – с надеждой в голосе выдыхает боцман.
     - Внимание баковым и ютовым, приготовить носовой швартовый конец к креплению на бочку и последующей передаче с бака на ют, – выговаривая каждое слово, медленно по слогам выговаривает командир, – старшим на верхней палубе на время отсутствия боцмана и минера назначаю старшего матроса Листопадова.
     - Есть, товарищ командир. – Серёга Листопадов – довольно-таки опытный и знающий электрик, отслуживший два полных года в дивизионе, но по какому-то роковому стечению обстоятельств вечно попадающий во всевозможные неприятности, виной которых вероятно является его болезненно-вольнолюбивый, можно сказать вздорный характер. Вечно-то он всем недоволен, всегда и во всем сомневается, исполнять даже самые очевидно-необходимые поручения не спешит, действуя по известному матросскому принципу: «не торопись выполнять сегодня то, что возможно отменят завтра». Но сейчас Сергей не подведет, командир уверен в нём, он это чувствует всем своим «нутром», каждой клеточкой. Листопадов потомственный донской казак, с детства увлекающийся конным спортом и фехтованием, а значит у него отменная реакция, неисчерпаемая выносливость и… упрямство.
     - Мостик, БП-2, – взывает сигнальщик.
     - Есть Мостик.
     - Справа 140 градусов, два кабельтова, вижу цель.
     - БП-1, Мостик.
     - Есть, БП-1, – дрожит голос рулевого Федьки Моисеева.
     - Право на борт, курс прямо на цель, – наливается несгибаемым металлом громкоговоритель Антилопы, словно это она сама говорит с экипажем, – БП-2, корректируй курс рулевого до потери видимости, далее на бак.
     - Есть «Мос-ик», –  захлебывается в эмоциях Толик.
     - БП-5, Мостик, стоп правая, – чтоб уменьшить радиус разворота командует командир.
     - Есть, стоп правая, – кричит, срываясь на шёпот простуженный моторист.
     Антилопа валится на левый бок и удивительно быстро по рискованно крутой траектории забирается на заметно притихшую, но всё же ещё немалую волну, выйдя на заданный курс.
     - БП-5, мостик, – выдыхает Феликс, – обе машины малый вперед.
     - Есть малый вперёд, – тут же отзывается Ромка Горбадей, – обе машины работают малый вперед.
     - Обе стоп, – неожиданно рубит командир.
     - Есть стоп обе машины, – пугается моторист, – обе стоп…
     Ночь равнодушно с холодным безучастием спускается на корабль. Время и пространство исчезают в ней. Ветер, волны, мысли – всё уходит в никуда, глаза всех напряжены до предела и направлены в бездушную пустоту темноты по курсу движения тральщика. Антилопа живо и бесшумно дрейфует по волне прямо предполагаемого нахождения бочки. Два кабельтова – ничтожное расстояние для столкновения с ней, ускорять движение никак нельзя, как бы и этой не оказалось много.
     Дивизионный механик, последовательно режет черную мглу прожектором по ходу движения корабля, захватывая пятнадцатиградусный сектор с упором на правый борт на расстоянии в полкабельтова.
     Напряжение экипажа растет прямо пропорционально уменьшающемуся расстоянию до невидимой цели, больно отдаваясь монотонным стуком дизелей на холостом ходу в висках и темечке каждого.
     «Быть или не быть?» – этим, кажется, вопросом более тысячи лет назад мир литературы определил страшный «момент истины», после которого жизнь каждого человека круто меняется, как бы не развернулись события дальше.
     …- Мостик, бак, – рвет оцепенение Антилопы боцман, – справа десять, вижу контур бочки.
     - БП-1, право десять, – машинально командует Стариков и тут же виснет на леерах мостика правого борта, словно желая рвануть по желтому лучу прожектора навстречу с заветной целью. Но… в дрожащем из-за всё ещё ощутимой волны луче света на бочке он никого не находит и от того, сорвав голос на альт, нервно скрипит на ни в чем неповинный экипаж, а заодно и на дивизионного механика, – не выпускать бочку из прожектора.
     Марзан понимает, молчит
     Неожиданно пошёл снег, быстро съедая драгоценные метры видимости, отвоеванные у ночи, а заодно и без того натянутое до предела терпение экипажа. Зато мокрые хлопья своей тяжестью давят ветер в черную толщу воды и значительно сглаживают волны.
     - БП-1, мостик, – секунду спустя весело звенит командир, наконец, отыскавший заснеженную фигуру матроса посреди бочки, плавно раскачивающейся в паре десятков метров от носа корабля, – держи чуть левее бочки.
     - Есть левей бочки, – выдыхает рулевой.
     - БП-5, обе длинный назад.
     - Есть обе длинный назад, – машины в течение пяти секунд работают малый ход назад, Антилопа, погасив инерцию, мягко стукается правой скулой через предусмотрительно выброшенный боцманом за борт огромный вязаный кранец о «морского гиганта».
     - Стрельба, подать швартовый.
     Боцман атакует «железного монстра».
     Листопадов, Мазь, Шарапов и второй моторист по его команде переносят за правым бортом швартовый конец на корму.
     Марзан при вращении Антилопы ни на секунду не теряет бочку из поля зрения прожектора, буквально вцепившись в фигуру минера и боцмана.
     Личный состав, не включая гидравлики, опасаясь опять «выбить питание» корабля, мигом, на одних руках выбирает слабину швартового конца, вплотную притягивая «драгоценную бочку» к корме.
     На ласковой, но всё ещё непредсказуемой Балтийской волне корабль и морская «гигантша» чрез кранцы прижимаются на пару секунд бортами-щечками друг к дружке, словно старые давно не видевшиеся приятельницы. В этот момент Стрельба, одним рывком сорвав насмерть вцепившегося в кольцо бочки и совершенно безучастного Рудера, втаскивает его на убегающую под волну палубу юта.
     Серега Листопадов тут же дает слабину швартовому концу, вовремя отодрав Антилопу от «железного чудовища», нависшего над кораблем на безопасное расстояние до прихода очередного наката волны.
     Ничего не соображающий Родька молча, понурив голову, сидит посреди юта, пустым взглядом озираясь по сторонам. Лишь стакан шила (корабельного технического спирта), припасенного на всякий случай в каюте командира, через пару минут обильно втертый в его тело снаружи и влитый радистом вовнутрь вернёт его к жизни.
      - Стрельба, Рудера в каюту, – командует разгоряченный Феликс, заметивший, как электрик с трудом удерживает великана-боцмана, собравшегося без команды вернуться на бочку, пока командир и экипаж занят старшим минером, чтоб спасти запавший ему в душу новенький замечательный пеньковый конец, случайно опять оказавшийся в западне.
     Тот, несмотря на огромную усталость, благодаря которой Листопадову таки удается удержать его, услышав команду, буквально взрывается от возмущения и, во всю прыть устремившись на мостик, спешит доказать командиру свою правоту.
     Ну, он же боцман, что тут можно добавить.
     - Ют, – не терпящим возражений голосом устало хрипит «Каштан» голосом лейтенанта, грозно следящим за приближением разбушевавшегося великана, – отрубить швартовый!
     Боцман останавливается на полпути, повиснув на трапе мостика с юта, гневно сверкает глазам, ждёт, внимательно всматриваясь в глаза командира и надеясь так изменить принятое им решение.
     Экипаж в немом ожидании следит за боцманом и… командиром.
     Дивизионный механик не вмешивается, наблюдает.
     Пауза кажется бесконечной.
     Стариков многозначительно безэмоционально наблюдает, бесстрастно ждёт, вопросительно глядя на боцмана.
     Тот, чуть помедлив, как молодой жеребец непонимающе трясёт головой и, вдруг резво, круто развернувшись, возвращается на ют, через мгновение, вздохнув, без сожаления сам спешно рубит дорого доставшийся ему швартовый.
     Всё!?
     Путь в гавань открыт, а, как известно, дорога домой всегда короче, но, увы, не всегда легче, – беда не приходит одна, если уж не везёт, так во всём.
     Только-только, приведя Родьку Рудера более-менее во вменяемое состояние и отойдя от этих «чёртовых бочек», Антилопа взяла курс на восточный мол Минной гавани, как вновь и на этот раз безвозвратно корабль обесточился. Спустя пять минут дивизионный механик доложил командиру, что устранить неисправность в море своими силами ему не удастся. Услышав это Стрельба на целую минуту – благо ситуация позволила это – окаменел на юте, глядя на отрубленный им швартовый, медленно соображая, что эта напасть с «моментом истины» на бочке могла случиться и с ним, не выполни он приказ командира. Всевышний, словно издеваясь над ним, в этот момент как раз выбрасывает на них новый непроглядный снежный заряд. «Антилопа» оказывается в полной непроглядной кромешной темноте, свободно дрейфуя в нескольких кабельтовых от каменных молов гавани.
     Боже мой, где она, эта «чёртова гавань»?
     Увы, ничего не видно на расстоянии вытянутой руки.
     Кто виноват?
     Да ладно, это точно не сейчас.
     Что делать? – вот вопрос вопросов.
     Темно – электричества нет.
     Перед глазами стена мягкого, пушистого, всёпоглощающего снега.
     Увы, локации тоже нет.
     Может, запросить помощь?
     Ах, да! – связи тоже нет.
     Ветер, вдавленный массой мокрого пуха в черную бездну, стихает окончательно, попутно устранив ещё совсем недавно изматывающее веселье волн.
     Всё вокруг замирает!
     Кра-со-та: курса нет, – гирокомпас остановлен.
     Надо б встать на якорь, но гидравлики тоже нет, после его будет не поднять, не выбрать, но и просто дрейфовать на рейде нельзя, опасно, где-то рядом камни, молы, другие движущие в темноте плавательные средства. Нужно маневрировать, но управления рулем и двигателями без электричества тоже нет, как и нет понимания направления движения.
     Хо-ро-шень-кие дела!
     Так! А что есть?
     Есть усталость, вдруг накатившая и обволакивающая на вся и всё. Есть обманчивая убаюкивающая тишина, покой, красота первого мягкого снега. А ещё есть десять пар вопрошающих глаз экипажа и дивизионного механика на него, они все без какой-либо команды, – да и не дать её теперь – собрались на ходовом мостике вокруг него, командира. Они терпеливо ждут его решений.
     Он, вчерашний курсант, в сущности, ровесник этих мальчишек-матросов, – минер и боцман даже на пару месяцев старше его по возрасту, – опыта ноль, навыка почти ноль, практических знаний – чуть выше нуля.
     Но… страха у него нет, он… справится, придумает что-нибудь.
     Командир сурово и неспешно обводит экипаж взглядом и вдруг, усмехнувшись,  взрывается новым ярким, неподражаемым фейерверком команд, буквально встряхнув обволакивающее Антилопу сонное царство и подняв её саму со всем личным составом на дыбы:
     - Электрик, все переносные аккумуляторные фонари на мостик, осветить меня так, чтобы было видно со всех точек юта.
      - Есть, товарищ командир, – удивляется Листопадов, немедленно нырнув во чрево корабля.
     - Сигнальщик, магнитный компас из сейфа моей каюты на мостик.
     - Есть, – звенит эхо Толи Шарапова вслед за электриком.
     - Не надо компас, – неожиданно склонив голову на грудь, бормочет себе под нос боцман, – он не поможет.
     - Не сейчас, – грубо обрывает его лейтенант, – оба моториста в машинный отсек, встать на ручное управление главных дизелей. Команды будут поступать визуально через дивизионного механика, который встанет у люка на юте, зеркально повторяя мои движения: поднятая рука по направлению бака означает малый вперед соответствующей машиной, на ют – малый назад.
     - Есть, –  безропотно отзываются три, уносящихся за стену мокрого пуха, голоса.
     - Рулевой –  в рулевой отсек.
     - Есть, в рулевой отсек.
     - Сигнальщик над люком рулевого указывает угол поворота руля, также зеркально повторяя на глаз направление козырька моей фуражки, – забрав принесенный Толей увесистый прибор в виде огромной шарообразной стеклянной колбы с мутной жидкостью внутри, кромсает тишину лейтенант.
     - Есть, товарищ командир, – звенят уносящиеся в рулевой отсек штурмана.
     - Спирт из компаса весь выпил, – обращаясь боцману, грозно шипит сквозь зубы разъяренный командир.
     - Это не я…  – начал, было, старейший матрос Антилопы, но, взглянув в глаза  Старикова, отворачивается, быстро добавив, – не-е-е, точно не весь, меньше половины.
     - Фу, тогда живем, – облегченно выдыхает вчерашний выпускник штурманского факультета, – хотя б направление покажет, – и, более не сдерживая себя от кипящей внутри ярости, гудит во всю мощь, словно корабельная громкоговорящая связь, – баковым на бак, ютовым на ют, корабль к проходу в узкости и швартовке приготовить.
     - Есть, товарищ командир, – перекрикивая друг друга, кричат минеры, радист и боцман
     - Боцман на трап мостика. – С двумя огромными переносными фонарями на мостик влетает электрик. – От швартовки отстранен, будешь ретранслировать голосом мои команды и ответы с юта.
     - Е-есть, «то-а-ищ командир», – виновато тянет Сашка.
     Стариков разворачивается лицом по ходу движения корабля, ставит перед собой магнитный компас и перекладывает фуражку круто вправо, подняв обе руки по направлению бака.
     Обе машины дружно работают малый ход вперед.
     Руль, повторив за фуражкой движение вправо, плавно выводит Антилопу на заданный курс.
     Спустя минуту… Бог улыбнётся «молодому командиру», выпустив из неожиданно поредевшей лавины снега ограничительные огни восточных ворот каменных молов гавани.  Командир, мысленно поблагодарив Его за эту неожиданную любезность, незамедлительно скорректирует фуражкой и руками курс Антилопы, вдруг остро почувствовав щемящий комок детских слез счастья и умиления, совсем не вовремя подкативший к его горлу.
     Завтра Феликсу исполнится двадцать два года.
     Темно. Ночь. Минная гавань.
     Поздняя осень.
     Конец восьмидесятых.
     Где-то на Балтике….


«Верное решение»

Рукопись-черновик седьмого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Конец восьмидесятых.
     Начало зимы.
     Воскресенье. Утро. Светает.
     Небо на редкость чистое, сиреневое.
     Проснувшийся легкий ветер гонит по гавани отжимную рябь к молам.
     Воздух сухой, прозрачный, морозный, но недостаточный для того чтоб ледяная корка схватила своей железной хваткой живую трепещущую поверхность воды. Многие… очень многие жены моряков ждут и мечтают об этом, – выходы мужей в море почти на полгода прекращаются.
     Рейдовый тральщик, ласково прозванный матросами «Антилопой», в пятиминутной готовности к бою и походу во всей боевой «амуниции» стоит у стенки минной гавани в дежурстве. Корабль, после прохождения на скорую руку запланированных на осень стендов, учений, курсовых задач, вместе с недавно назначенным на неё командиром, лейтенантом Стариковым Валерием Феликсовичем вновь введен в боевой состав флота, а значит, – допущен к несению всех видов дежурств. Так всегда и… везде: на самого молодого командира сыпятся все дежурные неприятности на рейде. А их, неприятностей, всегда хватает с лихвой: то буй какой сорвет, то рыбак потеряет фарватер, то, не дай Бог, что-то нехорошее вдруг всплывет со дна «пучины морской».
     Вот и теперь…
     …- Стариков, корабль на выход, – с напряжением в голосе командует командир дивизиона, неожиданно прибывший на дежурный корабль утром воскресного дня, – с тобой на выход отправится старший помощник начальника штаба бригады капитан-лейтенант Комаров.
     - Есть, товарищ «кап-три-ранга»! – коротко выдыхает лейтенант.
     - Задачу в море, поставит… штабной, – слегка поморщившись на последнем слове, продолжает комдив.
     - Есть, товарищ «кап-три-ранга»!
     - Да погоди ты!.. – Комдив, не спеша, вытаскивает из кармана мятую пачку «Беломора» и, понизив голос, нехотя цедит сквозь зубы. – Тут главное вот что, на выходе с посредником всегда нужно чётко помнить, что на корабле ты командир, а не штабной и в ответе за всё ты, не он, а значит и решение по действию экипажа принимать тебе.
     - Что-то не так, Александр Викторович?
     - Понимаешь, командир, – озабоченно тянет комдив, – примета такая... если на выход дежурного корабля прибыл посредник, жди неприятностей. Задача, значит, будет непростая, нестандартная, возможно, что и неправильная. А этот… будет давить, мешать принять решение… верное, единственное.
     - Понял, товарищ комдив, – беспечно машет рукой Феликс, – не беспокойтесь, приму… верное.
     - Да что ты понял, – беззлобно вскидывается опытный офицер, в сердцах кидая за борт только начатую папиросу, – ничего-то ты не понял! Но слушай внимательно, вникай – согласно Корабельному уставу «…корабль есть боевая единица флота, и командир лично отвечает за его постоянную боевую готовность, правильное использование оружия и технических средств, за… безопасность плавания…» и экипаж...
     - Есть, товарищ комдив! – молодцевато перебивает Стариков
    - «… за постоянную боевую готовность, правильное использование оружия и технических средств, за… безопасность плавания», – повышает голос Меряков, повторив цитату с начала, – а «…в случаях, не предусмотренных уставами и приказами, командир корабля, сообразуясь с обстоятельствами, поступает по своему усмотрению, соблюдая интересы и достоинства государства». Понимаешь, Валерий Феликсович, по-своему усмотрению!
      - По-нял, – обескуражено тянет лейтенант и… спешит в рубку корабля «играть» «Большой сбор»…
     Ровно через пять минут Антилопа, как и положено дежурному кораблю, будет готова сняться с якоря, о чем Феликс по уставу доложит беспрерывно курящему на стенке комдиву.
     Ещё через десять минут к кораблю лихо подкатит под завязку нагруженный коробками продовольствия грузовой ЗИЛ, из кабины которого на ходу выскочит тощий и, оттого кажущийся особенно длинным, зловещим, как кардинал Ришелье, великолепно сыгранный Александром Трофимовым в известном фильме Георгия Юнгвальд-Хинкевича, незнакомый командиру капитан-лейтенант.
     А спустя ещё пятнадцать минут после оперативной загрузки провизии на корабль Антилопа помчит на всех своих двенадцати узловых «парах» навстречу… в неизвестность, рассекая набирающие силу утренние отжимные от базы балтийские волны…
     - Лейтенант, сколько ветер, – первое, что произносит неожиданно позеленевший старпом начштаба бригады, встав неудобно за спиной Феликса на мостике.
     - Около десяти метров в секунду, море два-три бала, – не отрываясь от бинокля, лукаво улыбается в черные усы командир, – пока штиль, но, судя по всему, ветер усилится.
     - Почему … по всему? – цепляется к словам штабной.
     - Ну, во-первых, полученный утром прогноз, – не обращая внимания на тон «каплея» и не оборачиваясь к нему, деловито рассуждает командир. – А, во-вторых, по волне, в-третьих, по небу, в-четвертых, по...
     - А что… с волной и небом не так, – брезгливо озираясь, давит СПНШ.
     - Почему не так? – веселится Стариков. – Всё так, как и положено, – оторвавшись от бинокля и развернувшись, наконец, к «каплею», поясняет молодой лейтенант, – ветер… западный, в пару от нас милях уже с гребня барашек срывает, а на горизонте черные кучевые облака, заметно растут, ну, то есть движутся прямо на нас.
     - Да-а, действительно… растут, – глянув на горизонт, тянет «черный кардинал», – но… за островом нормально будет, не достанут.
     - Каким островом? – оживает Стариков, - где?
     - На дальнем стенде, – поясняет штабной, – для…
     - Знаю. И что там?
     - Да ерунда… лодка, – отмахивается «каплей», - просто отшвартуемся к ней и передадим груз.
     - Лодка? – хмуриться Феликс, – подводная? Отшвартуемся к железной громадине, 90% корпуса которой скрыто водой на этом пластиковом кораблике?
     - Точно так, командир, отшвартуемся, – чеканя каждое слово, закипает «великий флотоводец». – Это… приказ, Стариков!
     Феликс всматривается в пылающие гневом глаза старпома начштаба бригады, словно что-то пытается отыскать в них, и вдруг, не произнеся ни слова, чем несказанно удивляет и… обескураживает того, привыкшего к непрекословному подчинению куда как старших офицеров и по возрасту и по званию, разворачивается  и уходит с мостика в рубку тральщика…
     В базе про капитан-лейтенанта Комарова говорят всякое.
     С одной стороны все знают его безукоризненное, можно даже сказать педантичное отношение к документации: её ведению, оформлению, знанию. Здесь он, безусловно, неподражаемый гений! Без подготовленных под его руководством карт, планов, журналов не обходится ни одно учение бригады, базы, а на оперативно-штабных учениях флота он ни единожды становился победителем в данном виде штабного искусства. А это очень даже немало для карьеры офицера: «без бумажки, ты букашка». Многие предпочитали с ним дружить, ну, или…, как минимум, не ссориться.
     С другой, – за глаза, как говорится, в курилке, – многие старожилы бригады удивляются, как могло так случиться, что молодой лейтенант, ни дня не послуживший непосредственно на действующих кораблях сразу после училища, попадает в штаб, да к тому ж не дивизиона, а бригады на одну из самых высоких должностей. Такое бывает редко, крайне редко, если не сказать точнее: такого… вообще не бывает на флоте!
     Значит… здесь что-то не так.
     Теперь, дослужившись до «каплея», в скучающем взгляде Комарова всё чаще проскакивают холодные искры надменности, пренебреженья к окружающим, особенно к младшим по должности, званию. Во всей его долгой, несоразмерно худой фигуре видится что-то змеиное, дьявольское, особенно в момент, когда чувство собственного достоинства  вдруг «взбрыкивает» у него где-то там внутри. В такие минуты тело его начинает подергиваться, извиваться, пыжиться, а голос от напряжения срываться на фальцет, визжать или даже шипеть.
     …- Лево руля, курс восемьдесят семь, – неожиданно громко хрипит динамик на мостике Антилопы, чем выводит СПНШ из состояния… непонимания.
     - Есть лево руля, – слышен ответ рулевого, – есть восемьдесят семь градусов.
     - Рубка, Мостик, вижу прямо по курсу подводную лодку, – докладывает сигнальщик.
     - Есть, Мостик, – отвечает командир, – рулевой, курс на стенд с подводной лодкой.
     - Есть на стенд, – вторит рулевой…
     Озадаченный было Комаров, увидев прямо по курсу субмарину, довольно улыбается, представив, как доложит начальнику тыла базы, влиятельнейшей фигуре во все времена и во всех родах войск, да и не только войск, об исполнении его нечаянной просьбы, точней даже не просьбы, намека. Тот, накануне намекнул ретивому капитан-лейтенанту, вечно снующему по коридорам штаба базы, о некой сложности для него с доставкой провизии на лодку, нежданно оказавшейся в начале зимы на дальнем стенде. Что там, в тылу случилось со вспомогательным специально предназначенному для этого судном, он не говорил. Возможно, его уже законсервировали на зиму или поставили в док на плановый ремонт, или ещё что не так с экипажем, командиром. Бог весть! Но в тот момент у «великого флотоводца» и «родилась» чрезвычайно «умная» идея задействовать для этого малый дежурный корабль бригады, не считаясь с «…правильным использованием технических средств…» имеющегося, а точнее совсем не имеющегося у рейдового тральщика для передачи грузов в неспокойном море.
     Феликс, к удивлению «бумажного офицера», за три долгих месяца своего командования строптивой Антилопой уже заимел свой личный боевой опыт и своё личное мнение на всё и вся. Урок первой зимней швартовки на рейде гавани, где он чуть не потерял Родьку Рудера, не прошёл зря, усвоен крепко. Молодой лейтенант нередко вспоминает слова начальника кафедры корабельным уставом их училища, в прошлом заслуженного командира крейсера: «Об тройной интеграл, товарищи курсанты, на палубе не споткнетесь…». Помнит и наставление комдива, сказанные ему перед самым выходом: «…море одинаково не терпит ни разгильдяйства, ни неоправданного геройства, просто делай то, что положено и всё, как бы там над твоим «маразмом» затем не насмехался какой-нибудь «штабной… химик» или прочий несведущий сброд».
     …- Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить. – Феликс неожиданно появляется на мостике перед благодушно улыбающимся своим мыслям офицером штаба с каким-то журналом в руках.
     - Докладывай, лейтенант, – неохотно оторвав взгляд от лодки, покачивающейся на крутой балтийской волне уже на расстоянии нескольких кабельтовых, беспечно отзывается тот.
     - Согласно проведенным измерениям в настоящее время в районе стоянки лодки ветер западный с переходом на северо-западный, скорость достигла тринадцати, а порывы восемнадцати метров в секунду, – монотонно чеканит командир, – море превысило три балла. Учитывая данные метеоусловия, а также то, что подводные габариты лодки и расположение её средств жизнеобеспечения мне не известны…
     - Та-ак, –  бесцеремонно перебив лейтенанта, тянет сквозь зубы «серый кардинал», – это ты к чему клонишь, лейтенант,
     - Учитывая тактико-технические характеристики вверенного мне корабля, принимаю решение, – не обращая внимания на штабного, как ни в чем, ни бывало, продолжает рубить Феликс, - швартовку к подводной лодке не производить!
     - Ты-ы, – тянет Комаров, – принял решение? Да кто тебе вообще дал право принимать решение? – От неожиданности он задыхается, брызжет слюной и, не сдержавшись, хватает командира за грудки и, что есть сил, тянет его к себе.
     - Да при такой швартовке мы и лодку помнем, и Антилопу «угробим», и экипаж вместе с ней покалечим, –  теряя самообладание, кричит в перекошенное гневом лицо «каплея» Феликс и одним коротким отработанным на уроках физкультуры ещё в нахимовском училище взмахом левой руки легко сбрасывает «девичий» захват «штабной крысы» с отворотов своей канадки.
     - То-а-ищ лейтенант, – срывается на визг «великий флотоводец», – что вы себе позволяете, я вам при-ка-зы-ваю…
     - Сю-да, – грубо, но, совладав с собой, спокойно перебивает его лейтенант, поднеся к носу грозного Кардинала журнал, – сюда приказывай.
     - Что сюда? – «фонтанирует» тот.
     - Пиши сю-да, – брезгливо, но уверенно, по-прежнему не повышая голос, выдыхает командир, – в вах-тен-ный жур-нал, чтоб не отказался потом, а там… посмотрим.
     - Что посмотрим? – неожиданно успокаивается «штабной волк», «волчара». Поистине, нет ничего убедительней официальной «бумажки» для любого умудренного правилами «бюрократии» – теперь говорят «юриспруденции» –  человека и подписи, которую тот лично сам должен поставить под тем или иным документом.  Одно дело говорить, другое – подписаться под тем, что говоришь!
     - О твоем приказе и своем решении я доложу оперативному дежурному Базы, – с ненавистью глядя в глаза Комарова, невозмутимо льет металлом Стариков, не церемонясь и не подбирая выражений, – вот и посмотрим, кто на Антилопе «…право имеет, а кто тварь дрожащая».
     - Да я ж… тебя, – с ненавистью шипит «каплей» и вдруг, словно подавившись, умолкает, удивленно с открытым ртом глядя сверху вниз на упрямого лейтенанта.
     - «В случаях, не предусмотренных уставами и приказами, командир корабля, сообразуясь с обстоятельствами, поступает по своему усмотрению, соблюдая интересы и достоинства государства…», – цитирует Феликс, словно шлёпая по щекам штабного, нависшего над ним в нелепой позе согнутого «фонарного столба», слова Корабельного устава, напомненные ему комдивом перед выходом.
     - Да, я ж… тебя, – задыхается старший помощник начальника штаба бригады и, безнадежно, с ужасом глядя на висящий перед его носом журнал в руках командира, разворачивается и суетно покидает мостик.
     По быстро угасающему темно сиреневому небу несутся низкие лохматые тучи. Ветер уверенно срывает белые барашки с гребней волн, рисуя длинные причудливые линии на их животах. Воздух заметно теплеет и, перенасытившись влагой, больно хлещет по корме рейдовый тральщик, спешащий в гавань. Слава Богу, огни молов уже рядом, несущийся вслед за Антилопой шторм остается позади. Все технические средства корабля в этот раз исправны и работают в штатном режиме, экипаж за последний месяц сильно постарался, приведя РТ после летней спячки в порядок.
     Спасибо ему… экипажу!
     Смеркается. Вечер. Воскресенье.
     Начало зимы.
     Конец восьмидесятых
     Где-то на Балтике…


«Житейские проблемы»

Рукопись-черновик восьмого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Конец восьмидесятых.
     Начало зимы.
     Понедельник. «Мертвый час», точней два часа отведенные распорядком дня на обед, послеобеденный отдых и решение прочих личных вопросов…
     На флоте всё, буквально всё учтено и расписано в распорядке дня, всевозможных инструкциях, наставлениях, корабельном и прочих уставах. И это, пожалуй, правильно, кто бы и как из непосвященных ни думал! За многими неразумными, смешными, путанными и даже «тупыми» наставлениями, кажущимися на первый взгляд простой формальностью, данью памяти устаревшим традициям военных моряков, стоит многовековой опыт предыдущих поколений. За каждой буквой столетиями бессменных инструкций военно-морского флота – реальные судьбы, жизни. Одним из таких атавизмов на флоте является особо любимый и почитаемый моряками, а потому свято соблюдаемый до сих пор «мёртвый час». Здесь именно тот случай, когда не надо полагать и раздумать над «смыслом» бытия, тем более там, где смысла никакого нет, есть лишь факт, принятый за аксиому: «так надо, потому что – надо так». И всё!
     …Пролетевший ночью над гаванью шторм ушёл, море успокоилось и на радость многим замерзло. Лед, быстро схватив гладкую морскую поверхность в гавани, ретиво взялся и за рейд, все запланированные выходы в море, естественно, отменились сами собой. А значит пришло время решать накопившиеся за навигацию многочисленные домашние житейские проблемы. У лейтенанта Старикова Валерия Феликсовича, командира рейдового тральщика, ласково прозванного моряками «Антилопой», нет теперь ничего более важного, чем найти жильё, ну, то есть, постоянное место проживания, для своей семьи, состоящей пока ещё только из него самого и жены. Съемную три месяца назад комнату у замечательной старушки Нины Егоровны, с которой они познакомились совершенно случайно в одном из близлежащих с гаванью жилых дворов, пришло время освобождать в связи с возращением её сына из командировки.
     Что делать?
     Ах, до чего ж замечательный вопрос! Сколько раз задается мы им и его спутником – кто виноват? – на всём протяжении своего Пути.
     Конечно, Старикова, как и всех других, вновь прибывших к новому месту службы офицеров, три месяца назад включили в список нуждающихся в получение «жилья», но эта прекрасная перспектива для его семьи была весьма и весьма отдаленной . Он это сразу смекнул, пообщавшись с коллегами, а потому не стал сидеть, сложа руки в ожидании «у моря погоды», а с первого же дня пребывания в гавани, говоря современным языком, занялся кропотливым маркетингом: изучением обстановки и поиском неординарных идей в этом направлении. За прошедшую осень Феликс переговорил практически со всеми офицерами и мичманами, много лет «мыкающимися» в базе по съемным квартирам, выведал и оценил их опыт, перезнакомился со всякого рода писарями, оформителями, секретарями, которые, так или иначе, имели отношение к жилищно-бытовой комиссии Бригады. Выведал у них, кажется, все тайны «жилищной канцелярии, кому как не им знать все «входы-выходы» в этом щепетильном житейском деле. Но как бы то ни было, результат его поиска был пока плачевным: выяснилось, что более половины офицеров дивизиона так же, как и он, вообще не имеют никакого жилья кроме собственной каюты на корабле и, лишь изредка, в отпуске видятся с семьями, женами, если, конечно, те у них… ещё остались. Нашлись, конечно, и такие, кто, не сильно печалясь, выбрали себе «спутницу жизни» прямо здесь, в базе с жильем и удобствами. Оказались, правда, и те немногие счастливцы, кто через пару пятилеток получил-таки своё собственное жилище, дождавшись своей очереди. Но все эти варианты устройства семьи ему, молодому лейтенанту сейчас совершенно не устраивали, – ждать они с женой не могут, у них в запасе лишь три дня, точнее уже два с половиной, за которые надо куда-то съехать.
     Вот так!
     В общем, не с веселыми мыслями наш лейтенант входит в кают-компанию офицеров дивизиона, расположившуюся в соседнем с политотделом Бригады здании, где ему только что в очередной раз отказали в приеме заявления на срочное предоставление комнаты, хотя б в каком-нибудь общежитии, подменом фонде, бараке, казарме, наконец. Что ж, остается надеяться, лишь на чудо, – на его величество случай!
     - Послушай, Феликс, – внимательно выслушав обиды лейтенанта, говорит секретарь комсомольской организации бригады Володька Прокофьев, случайно оказавшийся с ним за одним столом, – а ты был в заводских общежитиях?
     - В каких… общежитиях? – удивляется Стариков.
     - В каких-каких, – передразнивает Володька, – заводских! Их тут вокруг гавани несколько, к примеру, нашего Судоремонтного завода.
     - Не-ет.
     - Эх ты сыщик, весь город протралил в поисках съемного жилья, а на родном заводе под боком так и не побывал. Кстати, ваш секретарь комсомольской организации, Петя Скрипка, там где-то, в этих «общагах» и проживает.
     - Не может быть, – выдыхает Феликс, – а я-то, пожалуй, с ним единственным в дивизионе про то не говорил, понимаешь, он какой-то…
     - Важный, шумный, неприступный – смеется Володька, – да-да, знаю! Но вопрос «жилья» нас не только «испортил», говоря словами Булгакова, но и объединил… в соседи, а значит...
     - Спа-си-бо, друг! – недослушав, кричит Феликс уже из коридора и, немедля ни секунды, мчит на всех «парах» к флагманскому кораблю, где обычно и дислоцируется выборный секретарь комсомольской организации их дивизиона, он же боцман корабля мичман Скрипка.
     - Что-что, заводское общежитие? – возмущается Петя. – Кто вообще тебе это сказал? – Петр, в отличие от неторопливого, бессуетного Володька Прокофьева энергичен, напорист, бесцеремонен, к тому же здесь, в дивизионе он самый опытный, бывалый, служит больше десяти лет, оставшись на сверхсрочную службу. Последние пять лет мичман – бессменный выборный секретарь комсомольской организации, а попутно и её нештатный завхоз. Всё, буквально все вокруг него кипит, движется, меняется, жаль только, что из начатого им немногое доходит до логического конца, до точки. Если вдруг что-то пошло не так, комсорг быстро теряет интерес к нему, и переключившись на что-то иное, менее рутинное. – Это ж надо такое придумать? – громко на всю стенку бушует он. Эту особенность «боцмана-комсорга» Феликс уже давно хорошо разглядел, потому и решил действовать с понятным Пете напором, «нахрапом», что ли, по-другому его вряд ли удастся «заразить» действом, подвинуть на свершения.
      - Меня, товарищ мичман, к вам с комсомольским наказом направил комсорг Бригады! – также громко, с нажимом на слово «наказ» давит лейтенант.
      - Володька? Прокофьев? Вот добрая душа, – обескуражено тянет мичман, с еще большим интересом уставившись на молодого офицера, – ну-у, раз сам политотдел Бригады… с наказом, тогда другое дело. Вы у нас новый командир «Антилопы»?
      - Так точно, – серьезно рапортует Феликс.
      - Ну, и от-лич-но, –незаметно перейдя на «вы», с некоторым беспокойством тянет боцман-комсорг,– а вы, товарищ лейтенант, давно с комсоргом Бригады знакомы?
      - Давно, – не смущаясь, врет Стариков и, заметив внимательный взгляд Пети, для убедительности добавляет, – очень давно, товарищ мичман.
      - Ну что ж тогда слушайте и вникайте, – привычно тараторит комсорг, - «общага» вовсе не заводская, Володька не в курсах, она принадлежит Тылу базы, просто «повешена» на баланс завода. За нашей бригадой числится десять комнат, распределяют их теоретически на жилищно-бытовой комиссии, где Володька числится секретарем, но по факту все решает не она, а лично комендант, назначенный начальником Тыла: кто к нему вовремя и правильно «подкатит», тому он «зеленую улицу» и сделает, а уж после оформляют всякие там протоколы. Понятно?
     - Понятно! – коротко и с воодушевлением жмет Феликс, ничего в итоге из сказанного умудренным житейскими передрягами боцмана-мичмана не поняв, но, догадавшись, что всё это для него совершенно ничего не значит. Здесь главное уловить, что требуется лично от него, не показавшись при этом в глазах бывалого комсорга, как говорится, не «в теме», а то ведь птица-удача, может и помахать своим нежным крылом на прощание.
     - Ну, вот, а теперь вникайте дальше,– распаляется Петр, – два дня назад из Бригады перевели штурмана с базового тральщика в соседнюю базу.
     - Та-ак, – многозначительно тянет Феликс.
     - А за ним числится комната у нас в общежитии, которую он должен скоро сдать.
     - И что?
     - Как что? – взрывается Петр, – сдать, говорю, должен, вникайте быстрей!
     - По-нял, – снова многозначительно давит Стариков.
      - Ну, вот, поясняю, сдать-то он должен, да не сдаст, пока кто-нибудь у него этого не потребует.
     - Да-а, де-ла! – обречено выдыхает ничего не смыслящий в хитроумной подковерной «мышиной возне» лейтенант. Но, почувствовав, что во всем сказанном Петей Скрипкой есть что-то реальное, конкретное, при этом какой-то хитрый подвох с его стороны, проверка, уверенно добавляет, – мне всё ясно, товарищ мичман, будем действовать немедленно, говорите, что требуется от меня прямо сейчас.
     - Что… требуется… прямо… сейчас? – словно взвешивая слова, медленно проговаривает тот, – ваше заявление на коменданта, – вдруг неожиданно выстреливает и, хитро прищурив левый глаз, тихо добавляет, – и две банки по «ноль пять».
     - Есть, – коротко выдыхает Стариков и, не сказав ни слова, срывается с места к себе на корабль в каюту, где на всякий случай у каждого командира на всякий случай имеется «неприкосновенный запас» спирта.
     Заявление Феликса и «железные аргументы» для коменданта через пять минут окажутся в руках комсорга и, как говорил небезызвестный Остап Бендер: «…лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся». И он действительно тронулся…
     Ну-у, и кого тут повернется язык сказать, что политработники на флоте не нужны вовсе, мол, ничего они не смыслят в военно-морском деле и ни за что не отвечают. Конечно, в подразделении всегда и за всё в ответе командир и только командир, ему тяжелее всех, не понимать это может лишь тот, кто никогда не бывал в его «шкуре». Но и он, командир, кокой бы не был правильный и замечательный, нуждается в противовесе, балансе, антиподе, что ли, себя. Любое единоначалие искушает, губит… всех и каждого. Это факт! А, кроме того, никто лучше специально обученного «общественника» не способен организовать ни одно культурно-значимое мероприятие на корабле, в коллективе: культпоход, конкурс, собрание, соревнование, викторину, встречу с членами семей экипажа и даже… похороны. Увы, такое случается.  В общем, такое устройство любого коллектива, социума, возможно даже страны наиболее правильное, устойчивое. Всему должен быть противовес, баланс. Вопрос лишь в том, как его создать?
     …уже утром следующего дня, находясь в общем строю дивизиона на подъеме флага, Петя Скрипка, довольно улыбаясь, прошепчет на ухо Феликсу:
     - Срочно беги к Володьке, проси оформить решение ЖБК, пока никто не опомнился, твое заявление с одобрением коменданта у него.
     - Спасибо, друг, – искренне на всю стенку прокричит Стариков, сорвавшись с места, как только прозвучит команда комдива: «вольно, разойдись».
     - Спасибо не булькает, – шутливо прогудит тот и туже, забыв про него, с напором переключится на не успевший ещё разбежаться по кораблям личный состав дивизиона, раздавая им многочисленные поручения и команды по подготовке очередного отчетно-перевыборного собрания.
     В общем, новый день задался, полетел, помчался.
     На кораблях играют «малую приборку» плавно переходящую в проворачивание техсредств и механизмов.
     Вторник.
     Начало зимы.
     Конец восьмидесятых.
     Где-то на «старушке» Балтике…


«Всегда готов»

Рукопись-черновик девятого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Когда-то в конце восьмидесятых.
     Начало зимы. Пятница.
     Вечерний доклад – проще, совещание – командиров кораблей и специалистов штаба в конце рабочего дня в каюте командира дивизиона.
     - Ну, Валерий Феликсович, а ты у нас оказывается «гроза» не только штаба, но и политотдела Бригады, – добродушно подтрунивает комдив, вручая при всем офицерском составе дивизионе новому командиру рейдового тральщика, ласково прозванного моряками «Антилопой», выписку из протокола совещания жилищно-бытовой комиссии. – Да-а, силен, на третьем месяце службы на моей памяти в Бригаде ещё никому не удавалось хоть что-то получить, а тут целую комнату, аж на двенадцать метров, да ещё в общаге рядом с гаванью! Мо-ло-дец. Удивлён. Поздравляю.
     - Спасибо, товарищ комдив! – Феликс крепко жмет протянутую руку капитана третьего ранга Мерякова под одобрительный гул коллег-офицеров.
     - Смотри, Стариков, не упусти удачу.
     - Есть, товарищ комдив, – пожимая протянутые руки офицеров, радуется лейтенант, – не упущу.
     Спустя час, после завершения рабочего дня, весь остаток жидкого корабельного «неприкосновенного запаса» Феликса благополучно подошёл к концу при выражении им безмерной благодарности всем, кто хоть как-то оказался причастен к этому долгожданному событию или просто, вовремя сообразив, без приглашения явился к нему в тесную каюту на Антилопу.
    Не зря, кстати, не пожалел!..
     - Ну-у, товарищ лейтенант, теперь вам за нашим бывшим штурманом не набегаться будет, – неожиданно, так, между делом хохотнул разгоряченный праздником секретарь комсомольской организации соседнего дивизиона базовых тральщиков, пришедший на праздник вместе с Петей Скрипкой.
     - Зачем это? – настораживается Феликс.
     - Как зачем? – добродушно улыбается тот. - А ключ забрать?
     - Ключ?
     - Ну, ко-неч-но, - тянет. – Не ломать же дверь в комнату с чужими вещами?.. Статья!.. Впрочем, можно и не бегать, он всё равно вам его не отдаст, даже не мечтайте. Продаст кому-нибудь, если уже… не продал.
     - Как это… – расширяются глаза Феликса, – продал. Кому?
     - Да мало ли желающих найдётся.
     - По-тря-са-ю-ще! – тянет Стариков и, быстро оправившись от шока, выстреливает. – Что предлагаете?
     - Как что, у вас же бумага на руках… за-кон-ная, – доверительно тянет тот, – говорю по дружбе с вашим комсоргом, ни секунды не медля, нужно срочно бежать в «общагу» к администратору и, предъявив ему выписку, забрать дежурный ключ.
     - Понятно, – с тяжелым сердцем, выдыхает лейтенант.
     - Да не падай духом, командир, – подбадривает Феликса мичман Скрипка, – коллега дело говорит, может и правда есть дубликат, хотя конечно на месте штурмана или того, кому ключ его достался, я б на всякий случай вставку замка заменил бы и...
     - Как это заменил бы? – перебивает Феликс бывалого мичмана, закипая.
     - Да вот та-ак, – лукаво глядя на вскочившего с места лейтенанта, улыбается в ответ тот, – взял бы и заменил, кто ему помешает, пока вещи его там хранятся.
     - Вещи хранятся? – сурово давит лейтенант. – Замок, говоришь, заменил бы?
     - Ну, конечно, – снисходительно жмет плечами Петя.
     - Боцман, – едва сдерживая накатившую ярость, звонко на весь корабль взрывается лейтенант, неожиданно живо выбравшись из каюты на верхнюю палубу, – старший матрос Стрельба, ко мне!
     - Товарищ командир, старший матрос Стрельба, по вашему приказанию прибыл, - докладывает, Бог весть, откуда материализовавшийся из чрева корабля перепуганный боцман. – Что случилось?
     - Топор, плоскогубцы, молоток, гвозди и навесной замок, –  грубо, не удостоив того даже взглядом, ревет, чуть не рыдает на весь корабль ошалевший командир.
     - Есть, товарищ командир, –  с присущей для боцмана расторопностью, не менее звонко и громко отвечает тот, моментально «испарясь» с глаз Феликса.
     - Электрик, – привычным для экипажа фейерверком в критический для корабля момент сыпет команды Стариков, –  старший матрос Листопадов, ко мне.
     - Я, товарищ командир, – моментально из дизельного отсека появляется взъерошенная голова матроса.
     - Отвертку, шурупы, стамеску и… фонарик.
     - Есть, товарищ командир,
     - Моторист… – было, «зарычал» Феликс…
     - Здесь товарищ командир, – перебивает его, как раз, возвращающийся на Антилопу с флагмана, где дивизионный механик проводил свое вечернее занятие, матрос Горбодей, - вот, вам старший лейтенант Морзун вставку для врезного замка зачем-то просил передать.
     - Вставку?.. Ну, конечно же, вставку, – радостно выдыхает Феликс и, глядя на быстро подоспевших с инструментом боцмана и электрика, неожиданно спокойно спросил, – готовы?
     - Так точно, –  не задумываясь, ревут те.
     - Всегда готовы, – шутливо отдав по-пионерски «салют», дурачится Ромка Горбодей, но Феликс не реагирует, улыбается, в том числе и ему, поглощенный какой-то важной необычной мыслью.
     - За мной, шагом марш, – командует Феликс, построив своё «войско» в колонну по одному на стенке гавани. – Итак, внимание, – не по уставу прямо на ходу говорит он, – ставлю боевую задачу: спешно выдвигаемся в заводское общежитие на Нахимова к комнате номер 38-а, которая сегодня на ЖБК бригады была распределена мне. Листопадов, как самый шустрый, находит администратора и под любым предлогом тащит его ко мне.
     - Есть, товарищ командир, – живо реагирует сообразительный электрик, – а если он откажется?
     - Листопадов, – повышает голос Феликс, – я ведь, кажется, ясно сказал, – под любым предлогом. Прояви смекалку, скажи, к примеру, что это команда «начальника политотдела», ну, или притащи его как-нибудь… нежно, на руках.
     - Есть товарищ командир, – хохочет электрик, по-видимому, представив, как он, тащит брыкающегося администратора на руках.
     - Стрельба и Горбодей, симпатично улыбаясь, двигают на кухню и приглашают первых попавшихся женщин, которые там окажутся понятыми для вскрытия моей комнаты, – делая ударение на «моей», режет Феликс.
     - Есть товарищ командир, –  коротко за двоих отвечает боцман. И, покосившись на смеющегося электрика, спрашивает, –  а если они… откажутся?
     - Боцман, сказал же вам, сим-по-тич-но улыбаясь, – весело тянет развеселившийся вдруг Стариков. – Ну, что тут не понятного? Скажешь, что они будут участвовать в описи имущества их соседа. От такого приключения ни одна домохозяйка «коммуналки» никогда не откажется, будь уверен.
     - Есть, товарищ командир, – улыбаются в ответ Стрельба и Горбодей, покидая строй вслед за электриком в поиске кухни по длинному с целое футбольное поле коридору старого послевоенной постройки общежитию.
     План к удивлению лейтенанта Старикова удался на все сто.
     Решительность, с какой Феликс предъявил администратору свой документ, скрепленный волшебным словосочетанием из его уст –  «команда начальника политотдела» – ни у кого не вызвал ни тени сомнения в правильности действий законного представителя собственника, которым является Бригада тральщиков, в лице лейтенанта Старикова, о чем и гласила выписка решения ЖБК. Уже через час в руках Феликса оказался подписанная четырьмя понятыми-соседками и дежурным администратором опись нехитрого имущества в два чемодана и тахты, оказавшейся за закрытой дверью комнаты. Счастливому – тем, что объявился хозяин комнаты, где давно не производилась оплата – администратору, без осложнений для электрика прибывшего в комнате на зов Феликса, достанутся оплаченные Стариковым квитанции долгов за прошедший квартал и два запасных новеньких ключа от навесного замка и вставки, которые боцман с механиком установили пока командир с комиссией готовил необходимые документы.
     Возбужденные исключительным развлечением домохозяйки на огромной кухне общежития станут с жаром рассказывать Феликсу все последние новости-сплетни и о Бригаде, о Базе, и, конечно же, о предыдущем хозяине комнаты, которые, нет никакой необходимости пересказывать здесь. К тому ж, спешащий домой за женой Феликс, уже через десять минут об этих сплетнях и сам основательно забыл, всецело окунувшись в прекрасную суету переезда семьи в своё собственное первое «жильё», комнату. Ждать и откладывать это событие, как он сам убедился, совершенно нельзя, – на флоте нет ничего второстепенного и то, что можно сделать сейчас, особенно приятное, нельзя откладывать на завтра, иначе прекрасное завтра… может и не наступить!
     Итак, последний час пятницы. Переезд в комнату номер тридцать восемь, литер «а», в дом номер 11, по улице Нахимова.
     Начало зимы.
     Когда-то в конце восьмидесятых
     Где-то на Балтике…


«Вы, товарищ, коммунист?..»

Рукопись-черновик десятого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Когда-то в конце восьмидесятых.
     Начало зимы.
     Суббота. Утро. Дивизион рейдовых тральщиков.
     Командир рейдового тральщика с бортовым номером 229, ласково прозванного «Антилопой», лейтенант Стариков Валерий Феликсович, стоит на ходовом мостике, придирчиво наблюдая за работой экипажа на верхней палубе во время начавшейся «большой приборки», и неожиданно замечает, как со стороны соседнего дивизиона по стенке к кораблю спешно приближается небольшая группа сильно возбужденных офицеров. По-видимому, их встревожила какая-то чрезвычайно неприятная весть.
     - Товарищ капитан-лейтенант командир корабля, лейтенант Стариков, – удивленно представился Феликс, спустившись с мостика к трапу навстречу вступившему на него невысокому, коренастому офицеру с приплюснутым боксерским носом, – сообщите цель вашего прибытия на корабль и...
     - Да ты, что?.. «Карасина позорная», «обурел» тут совсем… на рейдовом, – грубо перебивает тот, бесцеремонно спрыгивая на палубу рядом и пропуская за собой ещё двоих: длинного тощего лейтенанта и крупного упитанного мичмана с красным лицом. На поясе последнего Феликс с удивлением матросский ремень с ярко начищенной медной бляхой.
      - Та-ак!.. – Ну, кто ж не знает, что ни офицерам, ни мичманам матросский ремень не положен, им его и вдевать-то некуда: тренчики на офицерских брюках гораздо уже матросских. А, впрочем, и у самих матросов ремень, как правило, функцию поддержки брюк выполняет едва ли. Моряки – всем известные пижоны и форму носят всегда подогнанную «тютелька в тютельку» под себя, а иначе нельзя: во-первых, она должна быть исключительно удобна, не цеплять за всевозможные углы и приспособления на верхней палубе корабля, а во-вторых, элегантна и представительна на берегу. А то, как же иначе? Вот и у ремня есть своя функция, иная, незаметная. Он, как и «головной» убор, развивающиеся на ветру ленточки, прежде всего украшение моряка, содержится в абсолютном порядке, блеске. А, кроме того, ремень средство обороны: каждый моряк умеет одним рывком, расстегнув бляху, выдернуть его из тренчиков и, намотав на руку, занять боевую позицию для отражения неожиданной атаки. – Чего надо? – уставившись суровым взглядом боксеру в переносицу, закипает Стариков.
     - Чего надо? – сквозь зубы выплёвывает долговязый лейтенант, смешно двигая смоляными загнутыми в подкову усами. – Ты вскрыл мою комнату в общаге?.. Там мои вещи!
     - Во-рю-га, – заходя Феликсу за спину, брызжет утренним перегаром красномордый, и, демонстративно медленно намотав ремень на руку, вдруг истерично визжит, – сам признаешься, куда шубу норковую дел или в отделение оттащить?..
     - По-нят-но, – беззаботно ухмыльнувшись, неожиданно спокойно тянет командир, – а я-то думал, что что-то стряслось… Ну, что ж, товарищ лейтенант, цель вашего визита с мичманом мне ясна, – и бесстрашно повернувшись к ним спиной, обращается к коренастому, – а скажите-ка мне вы, товарищ  капитан-лейтенант, вы коммунист?
     - Что-о? – растерянно давится «боксер», вглядываясь в загорающие недобрым светом серые глаза Старикова.– Кто-о?..
     - Вы, товарищ капитан-лейтенант!.. – «Предотвращенная схватка, – выигранная схватка», но если бой с неравным противником неизбежен «…никогда не вступай в сражение с толпой обезьян, уничтожь главаря, остальные признают тебя победителем» и, конечно же «…бей первым».– Кто ж ещё? Потому как вы должны отдавать себе отчет, что, будучи старшим по званию, являетесь главарем банды, самовольно без моего, либо моего командования разрешения, вторгшейся на боевую единицу флота! И осознавая серьезность вашего проступка, прежде чем преступить к предписанным мне корабельным уставом действиям, я ещё раз русским языком спрашиваю вас: вы коммунист, товарищ?
     - Не-ет, не коммунист, –растерянно выдыхает «каплей» и, отступив на полшага от Феликса, с опаской в голосе представляется по уставу, – я, старший помощник командира четыреста тридцать первого базового тральщика, на котором служил штурман из той самой несчастной комнаты, которую он передал нашему молодому лейтенанту. – И опомнившись, – но при чем тут коммунист или не коммунист?
      - Понятно, – потеряв интерес к боксеру-старпому, отворачивается от него Феликс, - а вы, товарищ лейтенант, или вы, товарищ… мичман, коммунисты?
     - Ну-у, я коммунист! – с ненавистью выдыхает долговязый в развивающейся, словно бурка на ветру, шинели, – и что из того?
     - Очень хорошо, – радуется Феликс, с интересом разглядывая полыхающее гневом лицо, – тогда, вас, как коммунист коммуниста, попрошу вывести своих несознательных товарищей комсомольцев на стенку и проследовать вместе со мной… в политотдел.
     - Куда? – трет вспотевший лоб чернолицый, сдвинув форменную «шапку-ушанку» на затылок.
     - В политотдел, к начальнику, – лукаво глядя снизу вверх в темно-карие глаза, рубит Феликс, – для подачи рапорта о случившемся конфликте и публичного разбора возникшей ситуации с комнатой на партсобрании Бригады.
     - А не пошел бы ты… лейтенант, – с поднятым для удара ремнем, начал, было, мичман, не заметив, как зацепился бляхой за ручищу подоспевшего к «полю битвы» боцмана, старшего матроса Стрельбы.
     - Отставить, – очнувшийся от потрясения, вмешивается старпом базового – ты что, Стариков,  шуток не понимаешь?.. Но посуди сам, это ж не справедливо, когда в твою комнату вваливаются чужие, роятся там, в вещах, да ещё в придачу и замок двери меняют.
     - Чу-жи-е? – выдыхает Феликс, краем глаза замечая, как весь его небольшой экипаж в полном составе выстраивается «строем уступа» за спиной Стрельбы. – К вашему сведению, товарищ капитан-лейтенант, эта комната принадлежит не дивизиону базовых тральщиков, а тылу Базы, числится на балансе судоремонтного завода и закреплена за Бригадой, которая два года назад на ЖБК распределила её вашему бывшему штурману на период службы его в Бригаде. Вчера исполнилось ровно два месяца, как он покинул нашу войсковую часть, но ключи в нарушение условий договора до сих пор коменданту общежития не сдал, напротив даже украл запасной комплект у администратора.
     - И что из того? – не утихает длинный.
     - А то! – не оборачиваясь, снова закипает Стариков, – позавчера на жилищно-бытовой комиссии Бригады, был рассмотрен мой рапорт, согласованный с начальником Тыла Базы, директором завода и комендантом общежития, где комната была перераспределена мне.
     - И что из этого…
     - Таким образом, – бесцеремонно перебивает Стариков, – со вчерашнего дня я являюсь законным её владельцем, о чем имеется соответствующая выписка комиссии. Старший администратор общежития вчера установленным порядком прописал нас совместно с женой в данное помещение, чужое имущество, по недоразумению оказавшее в моей комнате, мы вместе с ним описали и перенесли к нему на склад для временного  хранение. Деньги за неоплаченный последний квартал на коммунальные расходы комнаты я уже внес, квитанция у меня, если желаете мне компенсировать расходы за нерасторопность своего штурмана, то я не возражаю!..
     - Вот это да-а-а, - опустив руки, тянет обмякший мичман, не заметив, как лишился своего «боевого ремня».
     - Ну и чья это комната? – Феликс сердито, не мигая, буравит глаза «кап-лея». – Кто в ней чужой, да и… тут, на Антилопе, кстати?
      - Здорово, – секунду помолчав и переглянувшись с покрывшимся малиновыми пятнами долговязым лейтенантом, выдыхает старпом и, глядя в сверкающие серые глаза Феликса, вдруг протягивает ему руку, широко улыбаясь, – молодец, командир, уважаю…
     Жильё. Первое собственное жильё!
     Что может быть желанней и важней для молодой семьи?
     И пусть даже это жильё будет самая-самая маленькая и абсолютно пустая комната с оборванными в ней обоями, под которыми кишат полчища насекомых, все одно - ничего важней и желанней её в этом мире для двоих молодых людей нет! Во всяком случае, не было тогда, в восьмидесятые.
     …Итак: дивизион рейдовых тральщиков.
     Антилопа.
     Идёт «большая приборка», группа офицеров соседнего дивизиона, мирно пожав руку «борзому» лейтенанту убывают восвояси.
     Суббота. Начало зимы.
     Когда-то в конце восьмидесятых.
     Где-то на Балтике…


«Брандвахта»

Рукопись-черновик одиннадцатого рассказа-повести в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     …Где-то на Балтике.
     Конец восьмидесятых.
     Середина зимы. Льда, увы, так ещё и нет.
     Четверг.
     Хлесткий боковой дождь. Ветер. Раннее утро. Светает.
     На кораблях дивизиона рейдовых тральщиков завершается малая приборка, осмотр и проворачивание механизмов. Командир одного из них, ласково прозванного моряками «Антилопой», лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его называют со времен появления в его легендарном имени не менее легендарного отчества, стоит на ходовом мостике и принимает по громкоговорящей связи доклады командиров боевых постов.
      Сегодня в 17-00, как всегда и бывает по четвергам, в Базе пройдет очередная смена дежурств и вахт. Феликс готовится к первой в должности командира корабля брандвахте, недельному дежурству на рейде у приемного буя одной из самых удалённых гаваней Базы. И хотя выход в море по плану, лишь после обеденных хлопот, экипаж готовится заранее, стараясь ничего не упустить, не забыть.
     - Внимание, внимание, – перекрикивая монотонный гул крепчающего отжимного ветра, неожиданно на всю стенку гавани хрипит динамик дежурного, – лейтенанту Старикову, срочно прибыть в рубку дивизиона.
     - Ба-ак, Мостик, – нехотя тянет недовольный лейтенант.
     - Есть, Бак, – немедленно отзывается вездесущий боцман.
     - Срочно на мостик!
     - Есть, товарищ командир, – уже из рубки басит вечно бодрый и деятельный великан, старший матрос Сашка Стрельба. - Что случилось, выход отменяют? Говорят, в базе «Ветер-3» вот-вот объявят.
     - Говорят-говорят, – напускает строгости молодой командир, – говорят, что кур доят, а мы пошли и...
     Как выяснилось уже здесь, в дивизионе, Феликс, к своему стыду, совершенно не переносит качки. Шторм на Балтике, не то, что в океане, где они курсантами проходили морскую практику. Пологая, длинная, пусть и огромная Атлантическая волна, хотя и ужасна на вид, но всё ж медлительна, тяжела, ленива, да к тому ж неподражаема, бесконечно красива. Здесь же на маленьком рейдовом тральщике и два балла для него становятся страшной мукой, а тут «Ветер-3» – это ж, как минимум, десять метров в секунду, а значит и волна соответствующая – катастрофа!
     …В рубке помимо дежурного офицера ещё трое: командир дивизиона, начальник штаба и незнакомый старший офицер, капитан второго ранга, видно кто-то из Базы приехал инструктировать, поучать, экзаменовать. У всех троих важные, суровые, впрочем, – нет! – пожалуй, озабоченные лица, похоже, здесь до прихода Старикова состоялся серьезный разговор.
     - Что-то не так? – мелькнула, было, мысль у лейтенанта, пока тот докладывал комдиву о прибытии, а заодно уж и о подготовке корабля к выходу на брандвахту.
     - Значит так, командир, –  несколько бесцеремонно без представления и предисловий перебивает «кап-два», – выдвигаешься в точку немедленно, через четыре часа к Базе с запада подойдет первый фронт циклона, ожидается усиления ветра до двадцати метров в секунду.
     - Есть, товарищ «кап-вто-ранга», – не задумываясь, привычно звенит лейтенант.
     - Да подожди ж ты, Стариков, – морщится начштаба, капитан третьего ранга Данилин Николай Григорьевич, – не таранти. Понимаешь, двадцать метров в секунду для твоего рейдового это потолок, верхняя граница допустимого.
     - Так точно, – не понимая, кивает тот, – при движении лагом к волне.
     - Вот именно, – волнуется опытный офицер, всегда глубоко переживающий за молодых командиров, словно Всевышний, угадывая наперед ожидающие их сложности при выполнении поставленных боевых задач, оберегая их тем от возможных ошибок, наставляя…
     В следующем году он вместо Феликса, когда у того возникнет крайняя необходимость спешно без формального длительного оформления документов уехать в Ленинград на непростое рождение первой своей  дочери, заступит на боевое дежурство в качестве командира «Антилопы». Такое редко встречается, вообще-то! Так не положено поступать, да, и не принято старшему начальнику заменять младшего, рискуя своей репутацией и карьерой, – мало ли, что с тем случится в дороге, – кто ответит? Но помнится такое всю жизнь и… ценится, как верхняя ступень офицерской чести, доблести и взаимовыручки истинного наставника к своим подопечным. Во всяком случае, Феликс помнит это до сих пор, вчера только вспоминал, поминал, – уж, десять лет, как нет замечательного начштаба с нами, – светлая память ему!
     …- Может всё-таки морской, – обращаясь к штабному, вступает комдив.
     - Нет-нет, уже поздно!.. Дислокация утверждена командующим, разрешение на перенос выхода дежурного корабля получен, по прогнозу эпицентр придет ночью… успеет, – режет офицер Базы, – вам, товарищ лейтенант, задача ясна?
     - Так точно, товарищ «кап-вто-ранга», –  снова чеканит Феликс.
     - Тогда, немедля не минуты, вперед, шагом марш, – командует старший, передавая внушительного вида папку с утвержденными на выход бумагами и журналами, – оперативный в течение пятнадцати минут ждёт вашего доклада о выходе.
     - Есть, – выдыхает Стариков и, схватив стопку «макулатуры», вихрем несется к Антилопе. – Мо-ло-дец, молодец Стрельба, догадался продлить проворачивание, не обесточил механизмы, – глядя на мостик своего корабля, радуется лейтенант, и, не обращая внимания на многозначительные взгляды моряков, от трапа звонком играет «Большой сбор» и выбрасывает в эфир над гаванью скороговоркой серию точных коротких команд. Уже с мостика, приняв пару десятков запросов и ответов с боевых постов, он придирчиво наблюдает за молниеносными отточенными действиями моряков, – не то, что в первый раз – и буквально через пять минут, снявшись с якоря, буднично запросит по радиосвязи привычное, – «Бастион», «Бастион», я «Прыжок-229» «добро» выполнять «рцы-веди к столбу»!
      - «Добро»! – практически сразу отзовется предупрежденный оперативный дежурный Бригады, когда Антилопа уже ляжет на створ западных молов Минной гавани.
     - Убрать сигнальные флаги! – командует командир, восторженно глядя на захлопывающие за кормой огни ворот гавани, не почувствовав пока ещё первого удара полутораметровой волны закипающей Балтики в левую скулу Антилопы.
     - Мостик, БП-4, – перебивает его веселье взволнованный голос радиста.
     - Есть Мостик, – настораживается командир.
     - Товарищ командир, получен циркуляр, в Базе объявлено штормовое предупреждение «Ветер-3!
     - Есть «Ветер-3», – сухо бросает Феликс и, коротко глянув на сгущающие у западного горизонта тучи, куда предстоит двинуться Антилопе, заводит очередной фейерверк коротких, скупых команд-диалогов с боевыми постами, – внимание по кораблю, по боевым постам и отсекам осмотреться, водонепроницаемые переборки задраить, переносное имущество закрепить… и проверить.
     Антилопа, внимая грозному циркуляру, обозначающему очевидное и простое требование о немедленной подготовке кораблей к предстоящему шторму, быстро переходит в соответствующий режим плавания. Спасительный мыс, прикрывающий Минную гавань от западных вечных циклонов, позади, монотонный вой ветра и нижнего регистра первой октавы как-то вдруг, в одно мгновение взмыл вверх, во вторую, истерично взвизгнув в ушах командира на уровне ми бемоль. Надо успеть до прихода эпицентра циклона дойти до точки брандвахты, спрятавшись за безымянным островом, укрывающим запасной рейд базы от всех западных ненастий.
     - БП-1, Мостик, – высчитав оптимально короткий курс, командует Феликс, – лево руля, курс 270 градусов.
     - Есть двести семьдесят, – звенит рулевой, старший матрос Федька Моисеев…
     Антилопа валится на правый борт и, встав лагом к волне, сильно кренится на правый борт, словно проверяя основательность проведенных мероприятий моряками при подготовке корабля к шторму. Внутри её чрева, как водится, что-то падает, скрипит, звенит, бьётся – увы, всего предусмотреть невозможно, – и… в итоге находит своё истинно равновесное положение. Тральщик несколько раз по-хозяйски переваливается с борта на борт, утрясая «движимое» имущество покрепче, и, наконец, выходит на заданный курс носом строго против волны надвигающейся стихии.
     Впрочем, – какая стихия? – это совсем ещё даже и не стихия, а так себе, баловство.  Ветер в десять-двенадцать метров в секунду вполне по зубам любому относительно небольшому, размером со стандартный школьный спортивный зал, рейдовому тральщику. Во всяком случае, можно, совершенно не опасаясь, подставить любой из его бортов на растерзание волне. Самое худшее, что произойдет в этот момент, так это несколько глубокий продолжительный завал тральщика на бок перпендикулярно линии горизонта, который непременно закончится резким, весёлым подъемом его по неподражаемой траектории, на радость экипажу, всегда поначалу радующийся приятной карусели. Корабль, как истинный боец-богатырь, используя особенности своей конструкции и принцип всемирного тяготения «куклы-неваляшки», при правильной постановке его экипажем относительно ветра и волны, всегда вернётся в своё исходное равновесное положение, встав грудью в полный рост… к неприятелю.
     …- Мостик, БП-1, – прерывает созерцание волн командира рулевой, – курс двести семьдесят.
     - Понял, БП-1, – нехотя отзывается Феликс, почувствовав первый глубокий позыв тошноты, –  понял…
     Эх! Волны в море – это не терапевтический прибой на лазурном берегу курорта, где движение воды, пусть даже штормовое с берега видится понятным, предсказуемым, прямолинейным, от чего приятным и желанным. На открытом бескрайнем пространстве они хотя и идут вроде б друг за другом, в одном направлении, по заданной траектории в строю, но никогда не бывают однообразными, предсказуемыми, желанными. Как им удается при движении корабля носом прямо на них вдруг напасть с траверза, сбоку, а то и вообще с юта, сзади, сбив тем самым с курса, завалив? – одному Богу, наверно, известно. Но, несомненно, и здесь эта их неподражаемая хаотичная пляска чарует, завораживает, парализует, особенно, если размер их сопоставим, а то и превосходит корпус корабля.
     Вот где раздолье, веселье, гульба!
     Вот где настоящий праздник чувств и… мыслей!
     Инерция раскачивания корабля на вольных волнах также вольна, непредсказуема, неоднородна. Его движение вперед под их воздействием превращается в некое странное движение по «восьмерке», когда «бедняга» движется во все направления частей света одновременно, лишь иногда прорываясь на несколько шажков в заданном направлении. Надо ли говорить, что расчетное время прибытия в точку в этих условиях весьма условно и, вообще, сильно зависит от запаса плавучести и остойчивости "коробки", позволяющих преодолеть ей все каверзы, коварства, подвохи, таящиеся в развеселившейся пучине.
     …- Ветер крепчает, – с опаской глядя на выстраивающиеся в длинные однородные седые линии, размышляет Феликс, – море… три бала, не меньше, а значит и ветер уже около пятнадцати метров в секунду. Надо б померить…
     Надо б, очень даже надо, да вот… первый выброс содержимого желудка приковывает его к леерам, не дав скомандовать радиометристу-сигнальщику произвести нужный замер. Увы, Феликс действительно плохо переносит крутую балтийскую волну, очень плохо. Кто б мог подумать? Конечно, когда-то в училище на практике он не раз попадал в шторм. Но тогда он, во-первых, находился на большом учебном корабле, который медленно и плавно раскачивается даже на гигантских океанских исполинах, а, во-вторых, там он был всего лишь учеником, пассажиром, как говорят на флоте. Там он мог просто, ни о чем не думая, упасть в кубрике в койку и переждать эту напасть. Другое дело теперь, на рейдовом тральщике, в роли командира: не забалуешь, не расслабишься, не сбежишь в каюту, не упадешь в койку, не заснёшь, не потеряешь сознание и даже… не умрешь.
     Старикову за четыре с половиной месяца командования Антилопой пришлось немало потрудиться, – корабль всё лето простоял у стенки, ожидая его назначения до конца сентября, – чтоб максимально быстро сдать на допуск, пройти курсовые задачи, произвести слаживание экипажа.  Всё бы ничего, да вот проклятая «морская болезнь», почти каждый выход в море дает о себе знать, испытывая его на прочность. В такие минуты Феликс бывает готов сигануть навстречу стихии с мостика, куда часто выходит во время шторма, предпочтя его теплой и уютной ходовой рубке в заветном кресле. Тут, наверху ему много легче. Здесь он может хотя бы остаться один на один со своей бедой без постороннего глаза: никто не мешает, отбросив в сторону правила приличия, свеситься за борт и, как молодому пацану-салаге, отдать дань почтения самому Нептуну. После такой церемонии становится легче на «пару тройку» минут пока новая волна дурноты не вывернет наизнанку вновь. Но опыт великая штука, теперь он уже знает, что если спасительная «дань» в животе не закончится, то терпеть можно долго, безгранично долго, для того надо лишь успеть что-нибудь впихнуть в себя за предоставленную короткую передышку. Именно поэтому карманы походного тулупа Старикова всегда набиты столетними корабельными сухарями.
     …- Мостик, БП-4, – словно подслушав, встревожено врывается в мысли командира радист.
     - Есть Мостик, – отзывается лейтенант, оказавшийся в этот момент в состоянии ремиссии.
     - Товарищ командир, ещё циркуляр из Базы: «Ветер-2», – обижено хрипит матрос Леонец, – всем судам приказано срочно вернуться в гавань, а нам ускорить выход в заданную точку за безымянный остров.
     - Понял, Леня, понял, – нарочито спокойно, даже как-то умиротворенно, видимо, чтоб придать уверенности молодому матросу, да и всему личному составу, приникшему к динамикам громкоговорящей связи на своих боевых постах, шелестит голос командира, – БП-5, Мостик.
     - Есть, БП-5, товарищ «комОндир», – на деревенский манер, окая, тянет притихший старший моторист Ромка Горбодей.
     - Полный вперед.
     - Есть, полный вперед, – оживает тот…
     С увеличением скорости глас ветра лезет по второй октаве дальше, вверх, перепрыгнув со скрипучего сопрано на неподражаемо недосягаемый девичий альт. Ах, Боже ж Ты мой, до чего ж он прекрасен этот его пронзительный истеричный фальцет, а в дуэте с рыдающим инфразвуком баса растревоженной толщи воды… неподражаем!  Их какофония, даже резонанс беспощаден, но и до умопомрачения притягателен, манящ, до самых глубин подсознания… проникновенен, незабываем, безмятежен.
     Э-эх!!!
     И какой же русский… не любит разгула свободной стихии, бесконечного простора веселящейся волны, глубины бездонного неба, дарующих подлинное чувство свободы и… воли!
     Возможно ли это не любить?!
     Ничто и никто здесь, в море не в состоянии остановить полет веселящейся мысли, фантазии, чувства.
     Здесь всё-всё не так, как на земле, здесь всё, абсолютно всё по-другому!
     Только здесь по-настоящему понимается суть и смысл Мироздания, Его и наша в Нём единство, простота и несменяемость Его истин, истинных ценностей, которым везде и всюду и на все времена человек дал простые и понятные названия: честь, совесть, любовь. И истинно же сказано, что нет в этом смысле «…ничего нового под солнцем», всё новое – это лишь «…суета и томление духа». Увы, на земле истины эти лукаво нечётки, неточны, размыты, другое дело здесь, посреди набирающей силу стихии в прямом и открытом диалоге с Вселенной без посредников, они естественны, понятны, доступны, открыты и бесспорны! Перед лицом Самой Истины – «быть или не быть»! – невозможно лгать, кривить душой, а главное – невозможно не любить. Без настоящей любви, спрятанной в каждом из нас, отсюда не возвращаются – потому как не к кому, да и незачем! Только здесь по-настоящему познаешь к кому и зачем ты должен вернуться.
     Это ли не настоящая СПРАВЕДЛИВОСТЬ?
     Это ли не настоящая СВОБОДА?
     Это ли не СЧАСТЬЕ?
     …- Нужно бы успеть до прихода эпицентра циклона обойти глубоко врезавшийся в воду скалистый мыс большой земли и уходящую от него под воду каменную гряду вокруг приемного буя, выставленного далеко в открытое море, – с тревогой вглядываясь вперед, размышляет командир, – иначе нам будет не повернуть…
     Впрочем, про то рано размышлять, до критической точки поворота у буя, где корабль, хочешь, не хочешь, но вынужден будет встать лагом к разыгравшейся волне, ещё далеко. Ой, как далеко! Теперь, на выходе с рейда главной гавани Базы пора начать вести штурманскую прокладку на карте, давно приготовленную рулевым на командирском столе в рубке, а то «не ровён час» глаза потеряют присмотренные ориентиры и «ищи-пропало» потом себя… под полусферой размытого горизонта. Увы, на рейдовом тральщике помощников нет: ни штурмана, ни электронных систем определения местоположения, ни даже старпома. Командир всё делает сам… в ручную, старым дедовским способом с помощью пеленгатора и радара, который в критический момент, как выяснилось, частенько выходит из строя. Но, как, как заставить себя зайти туда, в рубку, где пространство и время давно потеряло линию горизонта, а заодно и точку отчета, а значит и всю систему координат?! От одной лишь мысли об этом Феликс приходит в отчаянье, повисая в очередной раз на леерах.
     …- Мостик, БП-4, – уж в третий раз взывает голос радиста по громкоговорящей связи корабля.
     - Е-есть, М-мостик, – икая и отплёвываясь, отзывается, наконец, командир, с огромным усилием оторвавшись от лееров.
     - Циркуляр Базы: «Всем кораблям и судам срочно занять назначенные места стоянок на рейде и в базе», – волнуется Леня.
     - В-вижу, – вздыхает лейтенант, с завистью глядя как большие морские рыболовецкие шхуны, многотоннажные сухогрузы и даже вездесущие «погранцы», спешно ложатся на волну по направлению к базе. О, как бы хотелось, хотя б на пару минуток лечь на волну! Ни для кого не секрет, что даже в самый сильный шторм при движении корабля в попутном направлении с ветром килевая изматывающая качка практически прекращается, правда остойчивость и управляемость корабля многократно снижается, но для  Антилопы это не беда, тральщик имеет огромный запас ходовых характеристик. – БП-5, Мостик, обе машины самый полный вперед, – рубит соблазн командир.
     - Есть, самый полный, – охает моторист, как-то выдюжит эту нагрузку дизеля старушки-Антилопы, – обе машины работают самый полный вперед.
     Краем глаза Феликс равнодушно подмечает, как эпилептическая пена на гребнях водных барханов, сорванная порывами урагана, ложится в воду длинными серо-белыми змейками-языками, – верный признак достижения и даже превышения четырех баллов!
     Антилопа острым носом упрямо таранит взбесившее море, неспешно, но всё же неуклонно подползая к заветному бую приемного фарватера. Стариков давно заприметил его своим «выпуклым» военно-морским глазом, мысленно махнув на все правила кораблевождения и штурманские формальности по прокладке курса, ограничившись главным  – удержанием курса прямо на буй.
     - Ничего-ничего, дойдем, до потолка возможностей Антилопы в пять баллов ещё далеко, – думает он, – запас ещё есть.
     Впрочем, запас прочности любого корабля в гораздо большей степени зависит не от тактико-технических возможностей проекта, а от готовности экипажа, – силы которого не бесконечны – к преодолению нагрузки, себя.
     Четыре часа яростной беспрерывной атаки воды и ветра на Антилопу не проходят для её экипажа бесследно. Многие, очень многие, да, пожалуй, что все, за исключением радиста и боцмана, давно и регулярно припадают к горшку в туалете, а кто и вне его, не совладав, очищает остатки содержимого желудка прямо под ноги. На нелицеприятный вид и вонь желтой жижи, катающейся по палубе в рубке, давно никто не обращает внимания.
     - Мостик, БП-4, – снова хрипят динамики перепуганным голосом радиста.
     - Е-есть, М-мостик, – не сразу икает командир в ответ.
     - По базе объявлен «Ветер-1», – перекрикивая ультразвук рвущегося об штыревые антенны вихря, торжественно, словно Левитан, рыдает старший матрос Леонец, – ожидается двадцать, порывы до двадцати пяти метров в секунду.
     - Да, понял тебя, Леня, понял, – вдруг совершенно спокойно, без икания и натуги, уверенно, даже несколько безразлично с издевкой голосом Старикова веселится «Каштан», подбадривая попадавших на своих боевых постах моряков, – ничего страшного, пусть Ветер-1, наконец-то увидим настоящее несонное Балтийское море воочию, повеселимся.
     - Да?.. Но… Товарищ командир, База запрашивает координаты, – переживает матрос, – наши координаты!..
     - БП-2, Мостик, – тут же уверенно командует лейтенант, – пеленг и дистанцию до края мыса большой земли.
     - Никак…не определить, – почти сразу высовывается взъерошенная голова вездесущего боцмана из-за «броняшки» ходовой, его, к счастью, и туда принесла нелёгкая в самый ответственный момент, – Антилопу крутит, антенна теряет пространство, не успевая зацепиться за землю.
     Огромная волна, словно в подтверждение его слов впервые накрывает мостик тральщика целиком и, обрушившись на его навес, подминает его под себя, заставляя с головкой на несколько секунд уйти под воду.
     - Ну, вот, теперь, похоже, все пять… балов, – мелькнула мысль у Феликса, глядя, как гигантский вал запенился на юте, с размаху свалившись туда с мостика, – оставаться здесь небезопасно. – Но он не трогается с места: во-первых, следить за обстановкой из иллюминаторов рубки теперь вообще невозможно, а, во-вторых, там, внутри оторвать голову от стола ему станет совсем невмоготу. – Пеленг сто восемьдесят, р-растояние девяносто, – всё также озорно, весело рычит в банан «Каштана» командир, на глаз прикинув нужные оперативному дежурному ориентиры для определения его места положения.
     - Правую штыревую антенну согнуло, – сетует боцман, не оставивший командира на ходовом мостике одного, заметив как того снова душит бездыханная дурнота.
     - Где Ш-шарапов? – давится Феликс, запихивая дежурный сухарь в рот. – Почему не он… про локацию докладывает?
     - Он… «умер» салага, – виновато отводит глаза Стрельба, словно это он виноват, что вчерашний за какие-то провинности отчисленный курсант, их новый радиометрист-сигнальщик, не может совладать с собой, – под РЛС вместе с механиком катаются.
     - А Моисей? – беспокоится командир, вспомнив о рулевом.
     - Тот – молоток, хотя и блюет ежеминутно, – горько ухмыляется Сашка, – вот и стою рядом с ним, если что – подстрахую.
     - Х-хлеб, – морщится лейтенант, – принеси ему хлеб, чтоб было чем…
     - Да принёс, принёс, – горячится, перебивает, – так ведь этому «карасю» не запихнуть его в глотку. Говорит, – не лезет!
     - Передай, что это при-и-иказ, – икает Стариков и, подталкивая боцмана по направлению к бронированной пятипудовой двери рубки, торопится к леерам.
     - Мостик, что девяносто? – врывается в грохот очередной поджимающей под себя корабль волны голос радиста.
     - Кабельтов… рыба, – беззлобно шутит в микрофон боцман, пока Феликс согнут пополам, и «шеметом» несется на камбуз за хлебом для радиометриста.
     - Понял, товарищ командир, – успокаивается Ленька, не отличив, видно их голоса.
     - Товарищ командир, товарищ командир, БП-6, – врываются в сознание Старикова неуставные завывания электрика, заставившие его спешно прервать свой серьёзный разговор с Нептуном, – в кубрике… вода.
     - М-много? – хрипит Феликс.
     - Много, товарищ командир, – вновь со стороны рубки появляется боцман, – по самые рундуки, всё плавает.
     - По-нят-но, – тянет лейтенант, быстро приходя в себя, – вот значит, почему нос Антилопы так глубоко лезет под волну.
     - Угу, – обречено кивает Стрельба.
     - Пробоина?
     - Не думаю.
     - Тогда что?
     - Не знаю, – растерянно жмет плечами Сашка, – мне б на бак, хотя б на минутку.
     - Зачем? – с ужасом выдыхает лейтенант, невольно поймав в фокус очередной наседающий на бак и рубку Антилопы безжалостный циклоп. – Жить надоело?
     - Не-е, – хмурится тот, – мне б в якорный отсек, хотя б глазком заглянуть.
     - По-нял, – не сразу, задумавшись, отзывается командир и рвет децибелы динамиков, –  внимание всем боевым постам… приготовиться к повороту!
     Антилопа, словно живая, почувствовав что-то страшное, замирает.
     - БП-5, Мостик.
     - Е-есть, БП-5, –  заикается моторист.
     - Обе… малый… вперёд!
     - Есть, обе малый вперед.
     - БП-1.
     - Е-есть, БП-1, – не сразу тянет рулевой.
     - Лево руля, курс… сто двадцать.
     - Есть лево руля, есть сто двадцать.
     Тральщик почти мгновенно останавливается. Удары волн заметно ослабевают. Корабль валится на правый борт, опасно подставившись лагом  под очередной накат, но к удивлению сходу без ожидаемого заваливания по ветру в точке траверза, легко выворачивает на заданный курс. Видно принятая на борт масса воды многократно утяжелила Антилопу и сыграла в этом маневре ему на пользу.
     - БП-5, Мостик, – радуется командир.
     - Есть, БП-5, – уверено вторит Ромка Горбадей.
     - Самый малый вперед.
     - Есть, самый малый... – Уравняв скорость с волной, главные двигатели благодарно урчат, – словно большой рыжий кот, который спустя тридцать лет вместе с любимой женой и многочисленными домочадцами станет вечером встречать Феликса с его нескончаемой службы, – экипаж вместе с кораблём приходит в себя. Килевая качка на этом курсе практически сошла на нет, жаль нельзя унять и бортовую, довернув на заветный курс в девяносто градусов строго по волне, – так их быстро унесет обратно. Из-за этого Антилопа то и дело сваливается с гребня, крутит носом в разные стороны, сильно, хотя и плавно, раскачиваясь из стороны в сторону, теряя остойчивость и управляемость. Эх, что-то будет, когда кораблю предстоит выйти строго на заданный фарватер курсом строго на юг, точнёхонько лагом к волне? – Обе машины работают самый малый, – докладывает моторист.
     - Зачем назад, до приемного буя всего кабельтов? – испуганно подсказывает боцман, – мы ж не дошли… до фарватера, – и, указывая на скалистый мыс, – идём прямо на каменную гряду!
     - Не переживай. – Только теперь до Феликса дошёл весь смысл опасения начштаба, суть их спора с офицером Базы. – С нашей-то осадкой у тебя ровно десять минут.
     - А потом?
     - Потом развернусь, – невесело вздыхает Феликс, – к черту твой буй, поверну прямо здесь поперек фарватера, срежем угол, надеюсь встречных кораблей, идущих из базы, в такую погоду не окажется.
     - А дальше?
     - Дальше –  всё просто – спустимся змейкой в узкость за остров, а уж там вывернём как-нибудь прямо на фарватер.
     - Лихо, – радуется боцман, – но так дольше, много дольше.
     - Зато не кувыркнемся, – убеждён командир.
     - А камни?
     - Не переживай, РЛС за островом включится, определим точные координаты, а уж там...
     - Ну, а База? – не отстает Стрельба. – Вставят… за такой маневр, не забалуешь, если увидят.
     - Не увидят! А если и увидят, – комдив их предупреждал, да и вообще, они там, а мы здесь сами принимаем решение, по обстановке. Кто тут командир? – рубит Феликс, с опаской вглядываясь в высокий скалистый берег, куда временно направил Антилопу, почему-то не кажущийся теперь таким далёким. – Всё, хватит рассуждать, исполняй приказ,  ныряй в свой якорный отсек.
     - Е-есть, товарищ командир, – эхом сквозь гул ветра летит голос убегающего боцмана.
     - Внимание всем, – рычит лейтенант в динамиках корабля, – осмотреться в отсеках, командирам боевых постов обстановку доложить.
     Фейерверк докладов, сообщений, команд, летящих по громкоговорящей связи, придают рейдовому тральщику и её экипажу прилив очень необходимых теперь, перед решающим броском сил и уверенности. Настроение лейтенанта вне изнуряющей килевой качки заметно повышается, к тому ж в целом почти все механизмы корабля… и его экипаж в порядке: голоса моряков хотя и глухи, но спокойны, собраны, основательны, осталось совсем немного, чуть-чуть, миль пять.
     - Ничего-ничего, – размышляет Феликс, запихивая в себя очередной кусок хлеба, – это даже хорошо, что пришлось уйти с курса, немного не дойдя до фарватера, глубина здесь позволяет подойти ближе к берегу, хоть чуть-чуть да спрятаться от волны за северный край малознакомого песчаного острова. Э-эх, определить бы точное место на карте, тогда, глядишь, можно б было и продолжить этот опасный, но такой желанный маневр на скалы. – Лейтенант даже привстал на цыпочки в поисках навигационных знаков на острове, чтоб зацепиться за них, да за мыс скалы для определения своего места в точке пересечения их пеленгов, но кроме серой полоски низкого заветного берега на горизонте ничего не нашел.
     - Может, уже включилась локация? – в отчаянье, не заметив, вслух  выдыхает Стариков.
     - Не работает, товарищ командир, – услышав его сквозь распахнутую дверь рубки, жалуется очнувшийся на удобном курсе радиометрист, – я её уже и так, и так, пять раз перезапускал, всё равно – одно молоко в экране, похоже, антенна накрылась.
     - Та-ак, – хмурится Феликс и, играя желваками, яростно давит в микрофон, – бак, Мостик.
     - Здесь, товарищ командир, – устало выдыхает боцман за его спиной, тяжело взбираясь по отвесному трапу со стороны юта.
     - Ну-у?
     - Плита…
     - Какая плита?
     - Якорная, – прячет глаза Стрельба.
     - Что с ней? – давит командир, – не тяни!
     - Выбита!.. – чуть не плачет боцман.
     - Полностью?
     - Не совсем!.. – оживает.
     - У-ух!
     - Но в щель ладонь пройдет, – сникает – ещё, полчаса таких встречных ударов… и всё!
     - Что всё? – торопит командир.
     - Выбьет… напрочь!
     - Хорошенькие дела, – выдыхает Стариков. – А что с переборкой? Почему в кубрике вода?
    - Не знаю, – чешет затылок опытный матрос, – похоже, расклеилась после прошлого ремонта в доке, дала небольшую течь, негерметична стала, вот вода и сочится самотеком по трюмам.
     - Понятно, – сердито сверкает глазами лейтенант – винить не кого, корабль в доке стоял два года назад, когда даже боцмана на нем ещё не было, – и, резко схватив «банан Каштана», вдруг, улыбнувшись, спокойно без надрыва командует, – БП-6, Мостик.
     - Есть БП-6, – отзывается электрик, матрос Листопадов.
     - Срочно, прибыть на мостик.
     - Насосы? – с опаской глядя на него, радуется перемене боцман.
     - Вот именно, насосы, – взрываясь, выливает на него своё негодование Стариков, – все какие есть, слышишь, все… в кубрик и… на камбуз, между ними переборка думаю не такая же, вот-вот не выдержит, пропустит к щиту.
     - Есть, товарищ командир.
     - Главное, – совершенно не сдерживаясь, ревёт лейтенант, – не пусти воду в ГРЩ.
     - Понял, товарищ командир, – медлит с выполнением боцман, – но если повернём на прежний курс, плиту добьёт, никакие насосы не помогут, не справятся.
     - Знаю, не дрейфь, – сердито рубит командир. – Курс подкорректирую, подставлю левый борт, – и, понизив голос, доверительно шепчет, – но смотри, Сашка, никому ни слова. Слышишь? Никому!
     - Есть, командир, – смеётся боцман, увлекая за собой вниз, в кубрик, в трюма подоспевшего на мостик электрика.
     - Тут главное не переборщить, – самому себе под нос, словно моля и заклиная, шепчет Феликс, – не переборщить с углом атаки волны, не забраться б сильно на большие глубины, там шторм  – не то, что здесь – повернуть не даст.
     - У-ух, – словно подтверждая тревожные мысли командира, бьют о пластиковый навес мостика пудовые брызги очередного, четвёртого или девятого, – да неважно какого, – вала, нагнавшего ют завалившейся на его гребне вправо Антилопы.
     Анемометр в руках Феликса в порыве глубоко заваливается за отметку в двадцать метров в секунду. Сколько там? Впрочем, и так ясно, – пора разворачиваться, где-то впереди – определить точно местоположение так и не удалось – камни скалистого мыса, но так не хочется снова идти в открытое море, забирая к тому ж много северней заветного края незнакомого острова, пряча больную правую скулу корабля от удара. Только теперь Старикову стало до понятно, о чём вели неистовый спор комдив и начальник штаба с офицером Базы.
     - Внимание по кораблю, – раскатисто спокойно плывет его голос в динамиках корабля, – приготовиться к развороту. – Антилопа пугливо замирает в предвкушении неизбежной новой атаки стихи. – БП-1, Мостик.
     - Е-есть, БП-1, – обречено тянет рулевой.
     - Право… отставить, лево руля, – вздохнув, командует лейтенант, мысленно высчитывая оптимальный курс, на который ему предстоит выйти, чтоб не дать волне атаковать якорную плиту и при этом не сильно углубиться в морскую пучину на большие глубины. Экипаж льнёт к динамикам громкоговорящей связи, от их курса зависит многое, ох как многое… всё! Вообще-то надо б вернуться на двести семьдесят, прямо в лоб не на шутку развеселившейся и давно перелетающей через бак, рубку и даже мостик волне. Так ближе, быстрей, надежней: и с точки зрения навигации, и с точки зрения остойчивости корабля, но как поведет себя трещина в якорном отсеке, о которой знают пока только… трое. – Курс… двести девяносто.
     - Есть двести девяносто, – рулевой, Федька Моисеев откровенно удивлен. Антилопа валится на левый борт, быстро разворачивая свою живую скулу навстречу взбесившимся гигантам… Ад возвращается! – Мостик, БП-1, курс двести девяносто, – рвет рулевой неистово-завороженное созерцание Феликса непередаваемо неподражаемой веселящейся стальной Балтики…
     Видел ли вы, как каждая четвертая – и вовсе даже не девятая – волна накрывает ваш корабль с головой, словно вбирая его внутрь себя, вжимая, проглатывая? А там, там, внутри вечного леденящего душу покоя он вдруг замирает, засыпает, умирает, пугливо дрожа всем своим пластмассовым, безусловно, живым корпусом почти целую вечность – секунду!.. И лишь затем, словно опомнившись, он неожиданно просыпается, брыкается, рвется из всех сил, осуществляя безудержное восхождение на поверхность, чтоб после, спустя ещё пару троек секунд опять раскачать свою восьми образную амплитуду качения во все стороны одновременно до очередного «четвертого-девятого» вала, который вновь накроет его с головой.
     …- Е-е-есть, БП-1, –икает командир и, с трудом справляясь с первым не вовремя подкатившим приступом тошноты, взывает, – БП-5, Мостик.
     - Есть, БП-5
     - П-полный вперед!
     - Есть, полный вперед.
     - БП-2, п-пересечение створа доложить.
     - Есть, пересечение створа фарватера доложить.
     Экипаж инстинктивно жмется к палубе, даже Стариков, присев на корточки, прижимается спиной к переборке мостика рядом с «Каштаном». Конечно внизу на уровне ватерлинии, где-нибудь посреди корабля: в ГРЩ, ПУТе или кубрике, качка много меньше, – все знают это! – но никто не покидает своего боевого поста, не выпускает из рук микрофона громкоговорящей связи, кто бы и как себя не чувствовал все готовы действовать немедленно.
     Насосы, развернутые боцманом и электриком в кубрике и камбузе, кажется, справляются с притоком воды в трюма, во всяком случае, нос Антилопы значительно веселей начал выпрыгивать из волны, не так явно зарываться. Цикл ухода корабля под воду, несколько удлинился, как минимум на одного лысого «циклопа»…
     Почему лысого?
     Так ведь пена давно уже летит сплошной стеной на уровне десяти-пятнадцати метров над волной, даже не пытаясь, пасть в длинные бурлящие языки перед гребнем, как прежде, кипя и шипя прямо в воздухе.
     Странно, кто и зачем придумал байку про «девятый вал»?
     В эпицентре стихии, когда волны действительно соизмеримы с размером корабля и даже превышают его, все они без исключения видятся девятыми. Возможно, автор байки имел в виду порядковый номер раскачки корабля на них, когда амплитуда падения от волны к волне увеличивается и становится наибольшей, ударной, после которой он валится бездыханный под волну в глубоком нокауте, чтоб затем непременно встать вновь во весь рост перед ней. Но ведь, понятно, что для каждого корабля, да и моря, конечно, этот цикл, безусловно, индивидуален, свой, все они так не похожи друг на друга, каждый со своим характером и норовом.
     Они – и корабли, и моря – живые!..
     - Мостик, БП-2, – прорывается сквозь грохот очередной «четвертой-девятой» волны радиометрист-сигнальщик, – пересекаем створ фарватера.
     - П-понял, БП-2, п-понял, – не хрипит, шипит Феликс, – с-следи за в-временем, держим курс… пятнадцать минут.
     - Есть пятнадцать минут.
     - Почему пятнадцать? Почему не теперь? – ворчит себе под нос рулевой, Федька Моисеев, с трудом удерживая корабль на заданном неудобном курсе, – пора поворачивать на фарватер. – Так думают и моторист, и радиометрист, и радист, все, весь экипаж, кроме боцмана и электрика.
     - Нужен, нужен запас расстояния и… времени, – словно в ответ им размышляет Феликс, вновь повисая на леерах за бортом, – нужен запас расстояния от фарватера, как можно больший, чтоб затем, повернув на обратный курс по волне, сгладить угол атаки её на борт при заходе в бухту лагом к ветру.
     В противном случае, – всё! конец! – никакие насосы не помогут…
     Почти восемь часов после выхода в море позади, хотя в обычных условиях для прибытия в точку планировалось лишь два.
     База молчит.
     Странно.
     Ни одного запроса.
     Видно видят, наблюдают потуги Антилопы на своём мощном береговом радаре, но помочь не могут, возвращать корабль назад поздно, – через тридцать минут командир должен доложить о заступлении в дежурство.
     Через тридцать минут, ровно в 17-00!
     Ждут.
     Все ждут.
     Но, как? Как зайти… в эту «чертову» бухту?
     …- Уйти от волны за остров нужно непременно с первого раза, с одним разворотом, – командир тянет, прикидывая на глаз расстояние и присматривая для того нужные ориентиры на берегу, – опасно ещё раз выходить на волну с такой неисправностью.
     - Мостик, БП-2, – прерывает размышления Феликса радиометрист, Шарапов, – время!
     Стариков не отвечает, внимательно всматриваясь куда-то вглубь уходящей к горизонту спасительной бухты между скалистым мысом большой земли и одиноким необитаемым островом.
     - Боже мой, какой же он всё-таки узкий этот фарватер, с обеих сторон мель! И что это, что? – Стариков не верит своим глазам, – два моргающих манящих желтых огня маяков створа лишь чуть-чуть склонили голову на бок, – мало, эх, как мало отошли от створа, максимум на один-два кабельтова, – мысленно кричит он.
     - Мостик, БП-2, – волнуется Толя, – мы почти не двигаемся, стоим.
     - Вижу, Шарапов, вижу, – внешне спокойно отзывается лейтенант…
     Удивительно – обе машины работают на пределе своих возможностей самый полный вперед, а Антилопа практически стоит на месте напротив спасительного фарватера не в силах сдвинуться с места.
     Что же делать?
     Ах, до чего ж знакомый вопрос!
     Может, попробовать повернуть без скорости, одним рулём?
    Но даже если корабль и не перевернётся сразу, по инерции попав лагом на волну, то этого расстояния ему всё равно не хватит заскочить за остров, а там, если какой-то сбой в работе двигателей, волна тут же утащит тральщик на камни.
     …- Мостик, БП-2, – взывает радиометрист, – прошло ещё пятнадцать минут.
     - Рано, Толик, рано! – убаюкивает его завывания командир, – что с фарватером?
     - Судя по пеленгу, сдвинулись на два кабельтова.
     - По-нял, – внутренне кипя, негодуя, но, внешне оставаясь невозмутимым, рычит лейтенант, – БП-5, Мостик.
     - Е-есть, Мостик, – не сразу отзывается моторист.
     - Самый-самый полный вперед, – не по уставу командует командир.
     - Есть самый-самый… – испугано оживает Горбодей – но...
     - Не «боись», моторист, даёшь, – с иронией, весело, словно и нет никакой опасности, позабыв о своей тошноте, журчит в динамике радостный голос командира, – сколько вытянет старушка на пятнадцать минут.
     - Есть, Мостик.
     - Ты понял меня, Рома?
     - Понял, товарищ командир, – словно за Антилопу выдыхает тот…
     Тральщик кряхтит, но… чертит, чертит заданный Феликсом курс наперекор обезумевшим от жажды и восторга волнам по уже привычной траектории боевой восьмерки. Створ, наконец-то уверенно клонит голову к горизонту и через десять минут вовсе скрывает свои огни из виду.
     Пора.
     Пора.
     Пора же!
     Есть запас, как минимум в милю или… даже две.
     - БП-1, Мостик!
     - Есть, БП-1!
     - Лево руля, курс… сто тридцать пять.
     - Есть, лево руля. – Корабль тревожно валится на правый борт, на пару секунд подставляя больную правую скулу под ветер и волны, якорный отсек тут же уходит под воду, принимая очередные две-три бочки воды внутрь. Но неутомимый боцман – он пока ещё не знает об испытание, что ждет его впереди, – с электриком справятся и с этой напастью, Стариков даже не вспоминает о них, сейчас куда как важней без приключений проскочить траверз удара волны о борт, не опрокинувшись от их шокирующих ударов. – Мостик, курс сто тридцать пять, – осторожно радуется Федька Моисеев…
     Конечно, неплохо б целиком лечь на волну, ну или хотя б, как в прошлый раз довернуть градусов на сто десять, сто двадцать, уменьшив угол атаки западного ветра, но тогда весь с трудом отобранный у стихии дистанционный запас для поворота уйдёт в никуда, расстояния захода за остров может не хватить.
     Как бы то ни было, решение принято!
     По визуальным прикидкам командира ему удастся без очередных опасных маневров в узкости сходу залететь за долгожданный выступ спасительного мыса острова. А уж, там, там, другое дело: волна не та, да и ветер не тот, можно будет, и подвернуть, куда потребуется на правильный фарватерный курс.
     Килевая качка ожидаемо стихает, удары волн лишь по касательной щипают правый борт с юта до бака. Но бортовая, тоже, кстати, ожидаемо, резко растет, глубоко заваливая Антилопу к линии горизонта, раскачивая её из стороны в сторону, как на русских качелях-лодочках в старом парке ЦПКиО в те далекие восьмидесятые в милом сердцу Феликса Ленинграде.
     Хорошие, кстати, были качели!
     Понятное время.
     Прекрасный величественный город и… интеллигентные интереснейшие жители, которые никуда не делись, и теперь, стоит лишь заговорить с ними.
     Правда, Стариков, те качели всегда недолюбливал, хотя и не знал почему. Всем однокашникам его и белокурой подружке, будущей жене, очень нравились. Ну, правильно, откуда ему было знать о слабости вестибулярного аппарата. Теперь же эта плавная килевая качка, как на качелях-лодочках, пусть даже сильная, после убийственной для корабля встречной килевой «восьмерки», казалась детским лепетом, пусть и небезопасным, но всё-таки… курортом.
     …- Есть БП-1, – радуется вместе с ним и командир. Его настроение заметно улучшается, зорко всматриваясь в очертания заветного острова, он широко расставляет ноги и, двумя руками зацепившись за поручень на переборке, с удовольствием вытягивается в полный рост. Ветер, кажется, достигает апогея, вторым девичьим сопрано забравшись в третий регистр, октаву, но теперь, когда он почти попутный песня его не кажется Феликсу такой уж зловещей, – спустя тридцать пять лет в Консерватории любимого города младшая дочь своим чудесным вторым сопранном напомнит ему эту незабываемую серенаду, – теперь она слышится дружелюбной, родной. Гигантские волны в попутном направлении совершенно без усилия, почти любя накатывают на верхнюю палубу Антилопы, забрасывая на ходовой мостик командира пушистые, лёгкие, белые брызги. Корпус корабля раболепную дрожь загнанной лошади, сменяет на боевую молодцеватую поступь, вибрирование, нетерпеливое подергивание. – БП-4, Мостик.
     - Есть, БП-4, – звенит радист.
     - Леня, доложи в базу о заступлении на брандвахту, – нарочито спокойно шелестит бархатный победоносный голос командира в динамиках корабля, – вышли на фарватер запасной гавани, о постановке на бочку доложу лично.
     - Есть, товарищ командир, – смеётся молодой матрос.
     - БП-5, Мостик. – Хорошо! Ах, Боже ж ты мой, как хорошо! Борьба со стихией, кажется, позади, хотя по-прежнему вокруг беснуются огромные тяжелые гиганты, режет сознание яркое низкое холодное зимнее солнце, выглянув из-за черных непроницаемых туч, расступившихся вдруг у горизонта, рвёт фалы и вымпел на мачте, несмотря на попутное направление, поистине немыслимый ураганный ветер. Но, что вообще может сравниться с этим парализующим мысль зрелищем?! Что?! Впрочем, есть кое-что. Роды?! Ну, конечно же, роды, твои роды, твоего ребёнка… прямо в руки, – кто знает, что ожидает нас впереди, – это незабываемо, непередаваемо!– Самый малый вперед.
     - Есть самый малый вперед, – удовлетворенно соглашается моторист.
     - Рома, подбери скорость точно под волну.
     - Есть, тОварищ кОмандир, – смешно по-хозяйски окает Горбодей.
     И тут!!!
     Необычно сильная режущая по сердцу вибрация неожиданно сотрясает корпус Антилопы, словно корабль со всего размаха налетел на что-то страшное, несоразмерное, большое, скрежещущее, острое.
     Эту дрожь хрупкого пластмассового корпуса невозможно не ощутить, не почувствовать, не вобрать в себя вместе с кораблём, не замереть вместе с ним и не содрогнуться в предчувствии неизвестного.
     Её невозможно… не испугаться.
     Что это?
     Что?!
     Антилопу, словно в пьяном угаре шатает из стороны в сторону под монотонный тяжелый неотвратимый бой молота. По мере плавного переваливания тральщика на попутных волнах, что-то страшное, большое, металлическое хрипит и клокочет где-то там, у неё внутри, разбрасывая в разные стороны, давящие сознание инфразвуковые стоны маленького кораблика.
     Но действительно, что это может быть?
     Да неужели действительно, какое-то подводное препятствие, каменная гряда, отмель?
     Но как?
     Где он, лейтенант Стариков мог ошибиться в расчетах?..
     Нет!
     Нет-нет!
     Этого не может быть: гряда с другой стороны фарватера, а одинокий остров ещё далеко, очень далеко для того, чтоб здесь, в прямой видимости приемного буя фарватера, пусть даже и значительно правее его, с такой незначительной осадкой тральщика можно было б задеть за какую-то неучтенную подводную банку.
     Но тогда что?
     Феликс, интуитивно следуя за невидимым для глаза направлением вибрационных волн, движется по кругу на своем главном командном посту, внимательно охватывая, осматривая, ощупывая Антилопу, вслушиваясь её в жалобный плач, – после десятичасового бдения на ходовом мостике он словно врос в этот корабль, стал его частью, душой, рассудком, разумом. У трапа, ведущего вниз на корму, командир столбенеет, парализованный на долю секунды неподдающейся осознанию картиной, действом. Там, на юте в такт плавному качению тральщика на боковой волне, словно упругий резиновый мяч, скачет по пластмассовой палубе огромный металлический двухсоткилограммовый акустический трал, прозванный моряками за его массивную цилиндрическую форму «свиньёй». Мощную железную цепь его крепления к корпусу после многочасовой вибрации, похоже, разорвало в клочья, словно легкий бросательный конец, и вот теперь, освободившись от стапелей, трал на радостях решил расчистить пространство вокруг себя для чудовищной двенадцатипудовой пляски. Зрелище это поистине устрашающее. К тому же, в этот момент, словно для получения полноты впечатлений, из-за значительной потери управляемости и остойчивости, опытный рулевой, старший матрос Федька Моисеев, неожиданно теряет управление кораблём, не справившись с его инертностью. Антилопу немедленно разворачивает правым больным бортом к волне как раз под самую крутую и глубокую волну. Бедный тральщик с перепуга валится под неё, укладываясь на бок почти ровнёхонько с уровнем горизонта. Феликс едва удерживается на леерах мостика, чудом не улетев вместе со скатывающейся с мостика за борт тонной воды. Между тем бездушная «свинья», набрав полную инерцию качения, со всего размаха, всем своим весом наваливается – словно «нахальный» спустя тридцать лет на неокрепшие умы наших детишек, – на повидавшие виды кормовые леера правого борта юта.
     Чувство бесконечной безнадёги, а вслед за ней и подкатившей в очередной раз дурноты, несвоевременно душит командира в позыве… всеразрывающей внутренности беды.
     Следующий вал, незамедлительно подкравшийся вслед за первым «нахальным», уж тут как тут, и готов с новой силой наброситься на брыкающуюся из последних сил Антилопу, экипаж.
     Ну, милая! – давай, давай же, поднимайся…
     Ты можешь, должна.
     Ты справишься.
     И та, словно подслушав мысли экипажа, направленные к ней со всех боевых постов и отсеков, сотрясаемая очередными ударами выступов перекатывающего по её юту трала, уже помчавшегося было в обратный путь, несмело, но всё же непреклонно поднимается, отряхивается и, наконец, выпрыгивает в полный свой рост перед очередным непреодолимым врагом-валом обезумевшей стихии. А затем, вдруг, – так бывает, правда-правда! – сама без какого-либо участия рулевого, отброшенного предыдущим беспрецедентным падением в бездну от штурвала, возвращает свой израненный нос на прежний попутный со стихией курс.
     Ай, да Антилопушка!
     Ай, да, Умничка! Чудо!
     Обезумевшая от бессилия волна с грохотом и воем валится многотонной тяжестью мимо борта корабля, лишь покасательной задевая его корму и притихшего на пару секунд на ней «поросенка».
     Антилопа облегчено выдыхает.
     Обескураженный Федька Моисеев хватает ручку штурвала.
     Экипаж без команды осматривается в отсеках, на боевых постах.
     Командир, преодолев очередной приступ непрекращающейся все эти десять часов муки, тянет к себе «банан».
     - Боц… боц… – икает он в замусоленный микрофон, – боц-ман, сроч… срочно на мостик.
     - Есть, товарищ командир, – тут же, словно джин из старой лампы, со стороны рубки материализуется неутомимый старший матрос Стрельба, как  командир, почувствовавший опасную вибрационную нагрузку на корпусе и гонимый этим сюда, наверх на помощь.
     - Свин… – тыча в сторону юта, давится желудочным соком лейтенант, – свинья.
     - Есть, – рубит боцман и без слов, эмоций и раздумий в одном легком мокром рабочем платье после двухчасового боя с водой в трюмах кубрика и камбуза, немедля ни секунды, несется вниз на ежеминутно заливаемую смертельно-холодной морской водой и покрытой тонкой пленкой льда верхнюю палубу, где неистово скачет веселящийся двенадцатипудовый «поросёнок».
     Как остановить его?
     Как?
     К счастью, Антилопа, наконец-то, вышла на траверз спасительного долгожданного мыса острова, волна, хотя по-прежнему легко и непринужденно перекатывает через ют, всё же становится значительно спокойней, миролюбивей, но до места назначения ещё далеко, очень далеко, почти пять миль.
     - Может запустить гидравлику кран-балки? – первое что приходит в голову к командиру. – Нет, риск срыва за борт моряков, удерживающих его при подъеме на бортовой качке, слишком велик! – Но, тогда может быть просто, столкнуть его за борт? – Пожалуй, это было бы самым правильным решением, но чтоб столкнуть его, придется ломать леера, а вместе с ними и всё остальное, что висит на них на юте тральщика – это не менее сложно, да и, пожалуй, не менее опасное. – Тут требуется что-то другое, необычное, неординарное. Вот только что? Что?!
     Мысли командира, сменяя друг друга, несутся у него в голове со скоростью, многократно превышающей скорость ветра урагана, но выхода из сложившейся ситуации находят. Лейтенант так и застывает на мостике с открытым ртом, не в силах выдавить из себя ни единого звука, команды, действия, даже раздирающая внутренности рвота отступает в этот момент, всё – и мысли, и желания – замирает в нём.
     Другое дело боцман!
     Он не размышляет, ему это совершенно не свойственно.
     Саня Стрельба человек дела, не мысли, он умеет брать ответственность и инициативу на себя в любой, самой сложной обстановке, а уж в критической, когда слова и мысли, лишь мешают, тем более. Ему не нужны подсказки или дополнительные команды, задача проста и ясно – нужно ликвидировать губительное разрушение корабля любой ценой.
     Любой!
     Здесь нужен… шаг… неординарный, примерно такой же, какой совершил в свое время Александр Матросов – вечная память и слава ему! – но решиться на него боцман может только сам, никому не дано право приказывать… совершить подвиг.
     Никому, кроме Бога, – однажды, такое случается с каждым из нас, – живущем, несомненно, внутри нас.
     Если не ты, то… КТО?!
     Саня, не скулит, не раздумывает, как, впрочем, и всегда, он немедля идет в атаку, в бой, – с разбега валится на скачущий трал, придавливая его своим вдвое меньшим, но все ж тоже очень внушительным весом к палубе и, тем самым, заметно уменьшая амплитуду его подскока. В результате – завязывается неравная смертельная схватка, в которой время играет против Антилопы и её экипажа, всё-таки они в отличие от трала не железные, хотя держатся, держатся, отыгрывая минуту за минутой у взбесившего «монстра» – чем глубже они  уходят за остров, тем слабее становятся волны, ветер, амплитуда ударов. Стрельбе чудом, словно опытнейшему наезднику, удается удержаться в седле, сверху на железном «борове». Он, то и дело перебирает ногами и руками, чтоб не оказаться под копытами разъярённого «кабана», но всё равно окончательно усмирить трал ему не удастся.
     Ясно одно, – долго так продолжаться не может, Стрельба всё-таки не железный, да к тому же он до ниточки промок под накатывающими на ют волнами, вот-вот примерзнет к тралу.
     - Фёдор-р-р, – протяжно не по уставу рычит командир, – право пять.
     - Есть право пять, – удивленно сопит рулевой, выполняя опасный, увеличивающий угол атаки волны, маневр, лишь на пять градусов, согласно приказу, перекладывая руль.
     Антилопа плавно клонится на левый борт и «боров» с наездником послушно скачет под уклон прямо к кран-балке, туда, где и положено быть ему на левом борту, но при этом опасно подставляя израненный правый борт под накат очередного вала.
     - Лево десть, – взрывается, динамик, как только «поросенок» добирается до положенного ему места, – прежний курс.
     - Есть, лево десять! – осознав маневр, радуется рулевой. – Есть, прежний курс!
     Личный состав Антилопы, не видя происходящего, но чувствую важность его по частоте и силе ударов, разносящихся по корпусу, замирает каждый на своем месте в ожидании, готовый немедленно броситься на помощь, спасение боцмана, друг друга, корабля.
     - Саня, цепляй, – сквозь непрекращающиеся завывания ветра несётся над палубой рёв-мольба командира, – цепляй ногами кран-балку, давай же, да-вай!
     И Саня даёт, выдохшийся и замерзший до крайности, предела, даёт, не видя и не слыша ничего и никого, кроме загнанного в угол железного «кабана» под собой, даёт, спинным мозгом почувствовав замысел командира, даёт, закидывая левую негнущуюся чугунную ногу за железную шею корабельного жирафа. Подоспевшая гигантская волна в этот момент проглатывает их обоих вместе со всем ютом, намертво приморозив человеческую плоть некой пока ещё живой прослойкой между двумя редкими железным изделиям пластмассовой Антилопы.
     Всё!
     Сумасшедшая пляска трала по хрупкой палубе прекращена.
     Стрельба выполнил, поставленную  ему задачу, выполнил как нельзя лучше… в данной ситуации.
     - БП-3, Мостик, – с недовольством – верный признак крайней опасности, а значит и полной концентрации – выстреливает командир, – ср-р-рочно с тулупом и запасным спасательным жилетом на ют.
     - Есть, Мостик, – тут же отзывается старший минер Родька Рудер, – три месяца назад его примерзшего к морской железной бочке на рейде главной гавани спасал боцман, теперь его – «алаверды»! – черед укрыть собой друга – и уже через секунду вместе с молодым напарником Лехой Мазь стремглав несется на ют.
     Спустя мгновение странная пирамида из людей и железа вырастает на корме: огромный железный трал в виде трёхсот литровой бочки, меж ним и кран-балкой обездвиженный промерзший насквозь боцман, тяжелый караульный тулуп поверх их всех, и два минера, крепко прижавшихся к этой куче плоти и металла с разных сторон.
     Э-эх, незабываемая пирамидка!
     Несмотря на ежеминутное поглощение юта очередной, хотя уже и сдавшейся, но всё-таки по-прежнему огромной волной, никто из них в течение часа не двигается с места, пока Антилопа медленно со скорость волны полностью не заползает за спасительный остров. Здесь Родька один, без своего вездесущего товарища-боцмана, выполнил все необходимые такелажные действия по креплению корабля к бочке в заданной точке брандвахты, а уж затем вместе с электриком после нескольких попыток с трудом оторвал Саню от трала с кран-балкой.
     Стрельба не сразу, но всё же пришёл в себя уже в кубрике, относительно легко отделавшись банальной простудой. Командир, как и в прошлый раз на поправку здоровья «русского богатыря» потратил очередные пол литра «неприкосновенного запаса», корабельного технического спирта, хранящегося в сейфе его каюты, – ну, как тут без него? – и уже в 21-00 скомандовал «отбой» всему личному составу. На вахту до девяти утра заступили опытный минер и молодой радист, которого командир сменит-таки – Феликсу, как бы он не устал, никогда не спится после передряги – около 24.00.
     В общем, брандвахта началась строго в положенный ей срок!..
     Антилопа мирно спит, раскачиваясь на кормовом швартовом конце, но готова немедленно сбросить его за борт и выдвинуться в любую заданную ей точку Балтики при любых погодных условиях.
     Ночь. Кромешная тьма. Шторм.
     Четверг.
     Середина зимы. Льда, увы, ещё, нет.
     Конец восьмидесятых.
     Где-то на Балтике…


«Доченька»

Рукопись-черновик двенадцатого рассказа в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.



     …Конец восьмидесятых.
     Балтика. Минная гавань.
     Ноябрь. Полночь. Ветер. Снег с дождём.
     Четыре часа назад вся Бригада поднята по сигналу «Большой сбор».
     Штаб дивизиона рейдовых тральщиков и шнуроукладчиков в полном составе привычно расположился в ходовой рубке самого быстроходного корабля дивизиона, прозванным за то моряками «Антилопой».
     Командир корабля старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его называют с момента появления в имени легендарного отчества, чтобы не мешать напряжённой работе коллег по подготовке штабной документации к возможному оперативному выдвижению в назначенную точку, стоит на ходовом мостике.
     – О чем задумался, командир? – неожиданно сзади хлопает его по плечу начальник штаба.
     – Никак нет, товарищ капитан третьего ранга, – браво выдыхает «старлей», отводя глаза в сторону, – ни о чём!
     – Ну, а всё же, – буравит глазами «кап-три». – Я ж тебе не замполит какой-то, на залихватский доклад типа: «Да здравствует КПСС!» – не реагирую, просто так не отстану.
     – Понимаете, Николай Георгиевич, – неохотно начинает Феликс, – жену вчера ночью в роддом отправил, а что там и как у неё до сих пор выяснить не сумел. А тут ещё эта тревога!
      – Так во-от, значит, ради кого, – многозначительно тянет, – Всевышний собрал нас сегодня здесь, в Минной гавани, ночью.
     – Ради кого? – дивится «старлей».
     – Ради… – загадочно улыбается.– А кого вы, кстати, ждете: мальчика или девоньку?
     – Мальчика, – непроизвольно улыбается в ответ. – Имя уже есть.
     – У-у-у, – скептически машет рукой, – это-то вы зря. У нас с женой, – вздыхает, – тоже имя было, два раза, а вот родились две девоньки.
     – Нет-нет! – расширяются глаза Старикова. – Этого не может быть! У нас пацан, точно, УЗИ показало…
     Ему вдруг привиделось, как жена будит его прошлой ночью, сказав, мол, время пришло, пора ехать за сыном. И он тут же по-флотски быстро и четко, не проронив ни звука, накинул на голое тело корабельную «канадку» и в течение каких-то десяти минут домчал до ближайшего телефона-автомата аж к проходной судоремонтного завода, – в общежитие, как и в Минной гавани, нет городского номера, лишь оперативная внутренняя связь.
     Они привычно «прочухали» паровозиком, прижавшись друг к дружке, по длинному почти стометровому коридору вдоль трёх десятков входных дверей комнат соседей. Их будущий первенец шёл во главе, слитой воедино, колонны по одному, к удивлению, ни шевелясь и ни брыкаясь в этот раз, отчетливо давая о себе знать короткими болезненными ежеминутными схватками изнутри с обоих боков, видимо, пока ещё лишь готовясь рвануть на выход.
     Как и положено, в карету «скорой помощи» его не пустили, пришлось десять километров до больницы бежать вслед за машиной бегом, благо спортивная форма двадцатиоднолетнего юноши позволяет этот неожиданный спринт на стайерскую дистанцию. Но благодаря этому он таки успел ободряюще помахать в окошко своей Малышке, спешно увозимой на каталке из приемного покоя в родильное отделение.
     …– Да ладно, ладно, Стариков, не бузи, – смеётся начштаба. – Мальчик, так мальчик, сейчас выясним...
     – Как это… выясним?
     – Не просто выясним, – хохочет, – а и обмоем…
     – Что обмоем?..
     – Да ножки же, ножки… обмоем твоей доченьки, не зря ж всё это…
     – Что это?.. – почти рыдает от нетерпения Стариков.
     – Ну, сбор этот не зря! – загадочно разводит руками начштаба. – Давно, видишь ли, заметил: когда Бригаду собирают по «Большому сбору», то случается что-то необычное, важное, хорошее. Вот и сегодня…
     – Что сегодня?
     – Человек родился сегодня, – хлопает по плечу. – Значит так, Феликс, телефон-автомат на КПП нам не помощник, а вот телеграфное отделение на проходной у дежурного по судоремонтному заводу должно помочь.
     – Как… помочь? – расширяются глаза Феликса. – В роддоме ночью ни один телефон не ответит.
     – Ответит, – легкомысленно машет рукой Николай Григорьевич. – Там, у них на военном заводе спецсвязь со всеми объектами жизнеобеспечения города, в крайнем случае, попросишь, чтоб отбили телеграмму в больницу, те тут же ответят.
     – А тревога?
     – Да Бог с ней… тревогой-то, – беззаботно хохочет. – Если что – я за тебя!
     – А вдруг выход?
     – Если выход начнется, ты услышишь громкоговорители в гавани, и пока морские снимутся с якоря, за ними базовые, потом только наши, успеешь. К тому же «Антилопа» пойдёт последней, минут пятнадцать-двадцать у тебя точно есть, – деловито втолковывает начштаба. – Беги, Феликс, беги, не теряй времени, – по-доброму улыбается.
     – Спасибо, товарищ командир, – наконец благодарно выдыхает обезумевший от счастья Стариков и… срывается с места…
     «Этого не может быть!», – первое, что приходит в голову молодому папаше, только что услышавшему новость о рождении доченьки.
     – Рост – пятьдесят, вес – три двести, – сухо ответила ему трубка спецсвязи, заспанным женским голосом.
     – А мама, как мама?
     – Удовлетворительно.
     – Когда родила?
     – Утром, в десять.
     – Вы… не могли б…  – запинается, – уточнить: кто ж все-таки родился?
     – Не морочьте голову, – хмыкнули в ответ.
     «Этого не может быть», – второе, что приходит в голову Старикова с неподдельным интересом и упрямой безысходностью всматривающегося внутрь ухающей длинными гудками телефонной трубки.
     – Поздравляю вас, папаша, – ласково улыбается ему пожилая телефонистка, слышавшая, как и положено ей, весь этот нехитрый разговор. – Девочка – это ж так здорово!
     – Спасибо, – отдав трубку, машинально улыбается тот, растерянно глядя в окно на живущий своей жизнью большой город,
     – Поздравляю, – лукаво подмигивает тот яркими огнями гостиницы напротив, стучит колесами запоздалых красных трамвайчиков, шепчет шинами, идущих в парк,  длинных сдвоенных троллейбусов, скрипит метлами уборочной техники у витрин закрытых магазинов и даже празднует праздно шатающейся по широким тротуарам молодёжью вокруг входов ночные, а значит очень дорогие бары и винные магазины.
     Ошарашенный полученным известием и одновременно заторможенный Феликс, как во сне, выходит на улицу. Тут хорошо, бессуетно, нет никакой тревоги, город живет своей привычной шумной жизнью, словно издеваясь над ним, смеясь, хохоча.
     Увы, не всё на свете, а точнее очень даже и немногое, нам дано изменить, но зато… мы можем изменить свое отношение к неизменяемому событию.
     И тут вдруг ему на ум приходит третья мысль: «Пузырь, точней шило…», – ну, то есть корабельный технический спирт, выдаваемый для протирки контактов многочисленных корабельных механизмов, – «…для обмывки ножек их с Малышкой первенца… не подойдет»!
     «Что же делать?»
     «Ах, до чего ж всё-таки живучий вопрос!..» – четвертое, что приходит ему на ум, – «…у меня нет пузыря, не подготовился…».
     Куда же бежать?
     А тут ещё эта не к месту тревога.
     Может обратно… на корабль?
     Неожиданно, словно что-то накрыло, он чувствует невообразимый прилив сил, энергии, нескончаемой радости. И тут, пятое и последнее, что приходит ему в голову: «Я – папа, у нас дочь, и… снова всё повторится»!
     Всё!
     Полуобморочное состояние молодого папаши снимается по мановению руки. Теперь он больше не может стоять на месте, о чем-то думать, размышлять, переживать, сердце бухает, что набат на параде Победы, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди и бежать, бежать!..
     Душа, ликуя, уносится под небеса, где, наверно, неистово поёт хвалу Господу – «Аллилуйя», а ноги заплетаясь и приплясывая, то ли вальс, то ли марш мчат в неизвестном направлении.
     Куда мчат?..
     Зачем?..
     А-а-а!.. Ну, конечно…
     …В «Калинку» – коммерческий продуктовый магазин, недавно открывшийся тут, напротив заводской проходной по случаю, видимо, начавшейся недавно в стране антиалкогольной компании, в котором населению почти круглосуточно стали продавать дорогущие марочные вина и крепкие элитные напитки.
     Ну, а ночью цены тут, – жуть! – возрастают втрое.
     Но про то Феликс, конечно же, не знает и совершенно не думает, да и вообще вряд ли о чем теперь думает, – в его груди навеки вечные поселилось огромное благостное чувство, словно с ним произошло событие вселенского масштаба.
     Впрочем, рождение первенства, дочери, разве не является таким?!
     У него… – нет, пардон! – у них родилась дочь.
     Доченька!!!
     Да-да!..
     Но!?
     А как с ней… обращаться?
     Ну, ведь она же... не пацан, не сын.
     О сыне он мечтал лет с пятнадцати-шестнадцати, когда попал в казармы Нахимовского училища в тесный коллектив замечательных неравнодушных ищущих себя и настоящего дела мальчишек – романтиков морского судьбы. Но чем больше его учили мужеству флотской жизни, прелести и доблести флотского экипажа, романтики дальнего плавания, величию и праведности здорового карьерного роста, тем больше ему хотелось собственной семьи, тихого домашнего уюта, любимой нежной жены, смешного маленького сына. И что там говорить, мечталось, просто о своём собственном личном холодильнике на своей собственной кухне в своей собственной квартире, где всегда для его домочадцев будет наготове торт фирмы «Север» и лимонад «Буратино» или «Дюшес». Тогда он ещё не знал, что для любого человека нет ничего более ненужного и надоедливого, чем просто имеемое у него во веки веков то, во что он ни вложил ни грамма своего личного усилия.
     …– Будьте добры два ящика лучшего коньяка, – громко хлопнув массивной дубовой дверью, выкрикивает с порога взъерошенный офицер одиноко стоящей девушке-продавщице у прилавка крепких напитков.
     – Армянского или… «Белый Аист»? – дивится та, глядя на потертую лейтенантскую шинель и повидавшую виды фуражку в его руке, предварительно снятую во время быстрого бега, предпринятого им из-за боязни, что магазин вдруг закроется перед его носом.
     – «Белый Аист»! – не задумываясь, выдыхает «старлей» красивое никогда раньше не слышанное название, представив гордую птицу, парящую в небе над деревенскими избами, где он в детстве каждое лето гостил с родителями у бабушки.
     – Двести пятьдесят пять рублей в кассу,– ехидно растягивая гласные, сладко поёт красавица, предвкушая, видимо, реакцию свалившегося с Луны офицера…
     Моряки редко покупают алкоголь, а уж если и берут, то, безусловно, простенькую бутылку «беленькой». Да и правда, зачем им водка, когда выдаваемого для протирки контактов «шила», даже после урезанной по случаю начала антиалкогольной компании нормы, вполне достаточно для приготовления трехлитровой банки вкусной домашней брусничничной или клюквенной наливки в соответствующей пропорции и удобоваримом градусе. Да и не пили-то моряки, вопреки бытующему мнению, тогда, да и не пьют и теперь много и беспробудно, – так, лишь на праздники, – по причине хотя бы того, что дел у настоящего флотского офицера всегда невпроворот, а для этого всегда нужно быть в форме.
     …– Пожалуйста, – не моргнув глазом, отвечает странный офицер, вытащив из кармана практически всю, только сегодня полученную получку за месяц, чем ещё больше удивляет, повидавших виды и не таких странных ночных посетителей магазина, продавцов…
     Как он вообще умудрился добраться до «Калинки», не попав под машину или трамвай, когда, не обращая внимания на светофоры и пешеходную разметку, по прямой, словно бык на тореадора, пересекал площадь? Каким образом в состоянии слепой эйфории добрался обратно, в Минную гавань, не нарвавшись на постоянно дежуривший у КПП гавани патруль или, того хуже, на комбрига или «нач-по»?
     …Схватив, дорогой в буквальном смысле этого слова, груз, молодой старший лейтенант улетучивается из магазина также стремительно, как появился в нём. Спустя каких-то пять минут в расстегнутой нараспашку шинели и с фуражкой набекрень, изрядно вымокший под мокрым осенним снегом, нежно прижимаемая к груди обеими руками два ящика эксклюзивного коньяка, он вваливается на центральный контрольно-пропускной пункт гавани. Изящно приплясывая и победно распевая экстравагантный текст на мотив победоносного марша «Прощание славянки», он спешно шествует торжественным почти строевым шагом посреди длиннющего пирса, мимо стоящих под парами кораблей, не замечая удивлённые взгляды, расположившихся на них старших офицеров штабов дивизионов и Бригады.
    «В _о-пу клю-нул жа-рен-ный петух…» – гремит то и дело, перекрикивая стук дизелей, речитативом на всю гавань его голос, после которого он тут же затягивает переложенный на курсантский манер популярнейший во все времена марш:
          «Отгремела весенняя сессия,
          нам в поход собираться пора,
          что ж ты милая смотришь невесело.
          провожая меня в лагеря. 
          Прощай любимый край,
          труба завет в поход.
          Смотри, не забывай, не забывай
          наш боевой Балтийский флот…
          та-ра, он ВОТ!!!»
     Ну-у, – хитро улыбается начштаба, открывая объятия опьянённому от счастья Феликсу.
     – Доченька! – наконец выдыхает тот, переведя дух и со звоном плюхая тяжелую ношу перед трапом своего корабля.
     – Ура! Ура! Ура-а-а!!! – тут же на всю гавань подхватывают молодые мужские глотки офицеров их дивизиона, по-видимому, введённых Николаем Григорьевичем в курс дела.
     – Поздравляю, поздравляю, – первым жмет руку, тут же появившийся на юте командир дивизиона. – Мама-то как, мама?..
     – Всё-о-о хо-ро-шо, – слышится его благодарный голос из уносящего потока рук, ног, фуражек, подхватившего молодого папашу и его стеклянную поклажу куда-то вовнутрь неугомонной «Антилопы»…
     Удивительная всё-таки штука наша Жизнь! Всё-то неведомое, случайное, непознанное, происходящее вокруг нас, случается совершенно не случайно, по каким-то неведомым, лишь только угадываемым законам сохранения… Сути. Впрочем, про то Феликс прочтёт много позже у великих Братьев Стругацких в романе «За миллиард лет до конца света», а пока он лишь с удивлением отметит, что практически в эту самую минуту всеобщего ликования радист «Антилопы» получит шифровку с отбоем боевого сигнала. Всевышний, словно действительно, решил устроить в Бригаде настоящий праздник, собрав этой удивительной ночью всех в Минной гавани по случаю… рождения девочки!
     Эх!
     Что-то ждет её впереди?
     Всё в нашей жизни не случайно!
     …На штурманском столе ходовой рубки появляются железные кружки, жареный хлеб и какие-то, – Бог весть, откуда? – припрятанные, видимо, боцманом до случая банки рыбных консервов…
     Моряки народ прямой, конкретный, тянуть резину, да рассусоливать с длинными речами, да тостами, как это принято у штатских, не станут. Уже через каких-то полчаса получка Феликса будет выпита до дна, ножки новорождённой девочки обмыты с лихвой, самые светлые и добрые пожелания молодой маме и папе сказаны. Через хлебосольную «Антилопу» пройдёт в общей сложности около сотни уважаемых офицеров, – ну, кто ж в Бригаде не знает командира легендарного рейдового тральщика? – во главе с комбригом и начальником политотдела.
     …Коньяк оказался по-настоящему божественным, да и однополчане Феликса тоже, оценив его широкий жест по достоинству, накидав в предусмотрительно оставленную «начштабом» фуражку на гирокомпасе по пять рублей каждый.      Утром, уничтожив предварительно следы былого пира, – воды Минной гавани до сих пор, видимо, хранят на дне своем те потрясающие по красоте длинные с необычно высоким тонким, как у аиста шея, горлышком бутылки, – он с удивлением насчитает там почти полтысячи рублей. До подъема личного состава останется ещё целых три часа, но спать Феликсу совершенно не захочется. Забравшись в свое командирское кресло в ходовой рубке, он с глупой улыбкой, уставится в иллюминаторы командного пункта, нелепо следя за струйками воды, весело сбегающими по давно немытому стеклу. Большие светлые, словно крылья белого аиста мысли его неспешно воспарят далеко-далеко, где-то там, в прошлом и, возможно, будущем, – время-то наше на земле штука относительная! – перенося его с одного памятного места на другое…
     Вот они с его с Малышкой впервые оказываются в центре незнакомого большого города, в котором теперь родилась их доченька. Тогда, гуляя по старым многовековым улочкам, они страшно проголодались, решив зайти в первое же попавшееся кафе под многообещающим названием «Лисья нора». Денег вполне хватало, – до начала незабвенной Перестройки ещё целый год, получки офицеров, после студенческих и курсантских стипендий, кажутся безданными. За вполне обычной обшарпанной деревянной дверью оказалась настоящая нора: длинный темный коридор с глубокой узкой лестницей, круто уходящей куда-то вниз, под землю, где вдруг открылись настоящие небольшие норы-помещения с симпатичными столиками и лавками. Официант без лишних слов отвёл их в одну из таких ближайших келий. Запах от готовящегося где-то рядом шашлыка сбивал с ног, вызывая во рту обильное слюновыделение. Вокруг слышал смех, звон бокалов, неспешный малопонятный разговор на всех прибалтийских языках мира, кроме русского. Из поданного на незнакомом языке меню они, кое-как сообразив, выбрали кастрюлю ухи, чан картошки, буханку хлеба и… какого-то шампанского. Официант, молча, записав что-то в блокнот, испарился, увы, навсегда. Впрочем, бутылка холодного Советского ленинградского завода Игристых вин и буханка черствого хлеба как-то появилась у них на столе, пока они ходили… помыть руки. Запах еды в какой-то момент выворачивает наизнанку их молодые желудки, заставив вначале съесть по кусочку хлеба, а затем ещё по одному запив его бокальчиком, а затем ещё по одному и ещё, пока от обоих принесенных блюд ни осталось, увы, ни крошки...
     Удивительная вещь: оказывается буханка старого черствого хлеба прекрасно идет под холодное молодое семидневное игристое, вызывая благостное и веселое состояние души. Во всяком случае, голод, как, кстати, и обиду, они снимают превосходно, – Мир снова видится прекрасным!
     Сидя, крепко обнявшись, в этом уютном симпатичном подвале старого дома в обществе абсолютно равнодушных и даже, видимо, враждебно настроенных к ним людей, они были вполне счастливы и довольны без заказанной «похлебки». В какой-то момент на них даже снизошло просветление, – «…прости врагам своим их неразумение…» – недолго думая и весело болтая о жизни, молодости и счастье, они сытые и слегка пьяные просто встали и ушли, оставив на столе лишь четырнадцать копеек за хлеб и рубль за шампанское с учетом двадцатикопеечной оставленной тары. К ним так никто ни подошел, ни окликнул, ни погнался вдогонку, пока они неспешно вышагивали по главной площади города, распевая уже известное курсантское «Прощание славянки», видимо посчитав, выплаченную магазинную цену вполне честной.
     А вот и их родной Ленинград, станция метро Василеостровская: по широченным ступенькам с не менее широкой улыбкой к нему навстречу спешит та, с которой он только-только, кажется, вчера познакомился в Зале Революции – эх, и кому ж в голову пришла мысль отменить их?! – на танцах. Её расплескавшиеся по черному кожаному с модными крылышками плащу соломенные с золотым отливом волосы, маняще подпрыгивают на каждой шаге, волнами ниспадая на спину и плечи. Они гуляют по городу. Сотни, – нет! – тысячи нескончаемых диалогов в их ежевечерних прогулках по ночному городу во время его непродолжительных увольнений на последних двух выпускных курсах училища, оживают вдруг все разом. Вспоминается их первый нежданный поцелуй, который произошел сам по себе, во дворе её дома. Тогда он, не раздумывая, выдохнул ей в ухо:
     – Будешь моей женой?
     – Ты что, с ума сошел? – приняв сказанное за шутку, то ли засмеялась, то ли заплакала она.
     Грезится их чердак в соседней с её домом многоэтажке, куда они забирались частенько по вечерам, проводя там практически всё свободное время в сладком нескончаемом поиске и изучении до селе неизвестного строения друг друга.
     Ему чудится то удивительное время встречи и единения их душ, летящих волей Судьбы навстречу друг к другу.
     …– Власть ненависти падет и настанет время любви и справедливости, – вдруг отчетливо слышит Феликс слова из Книги, которую ему лишь предстоит прочитать в будущем.
     – Это время никогда не настанет! – кто-то вторит им в ответ.
     – Время это обязательно придет… к каждому, – шепчет себе под нос Феликс, обращаясь, по-видимому, к своей доченьке. – Взывай, солнышко наше, и ты услышишь отвечающего тебе…
15.04.2019г.


Повесть: «Шнуроукладчик»

Рукопись-черновик тринадцатого рассказа-повести в книгу: «Антилопа».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


     … Балтика. Минная гавань.
     Конец восьмидесятых, начало незабвенной Перестройки.
     Осень. Хлесткий боковой ветер. Дождь.
     Светает…
     Весь личный состав Базы, так или иначе, задействованы в отработке, вот уже третий день буквально сыплющихся на её штаб вводных задач Флота. Практически все корабли Бригады вышли в море, в том числе и дивизион малых кораблей во главе с комдивом и его штабом, расположившемся на самом быстроходном рейдовом тральщике, прозванным моряками «Антилопой». Лишь три малых по разным причинам наименее подготовленных корабля-шнуроукладчика дивизиона во главе с одним единственным офицером штаба сиротливо покачиваются в гавани на якоре и швартовых, оставшись в так называемом неприкосновенном резерве Бригады.
     Ну, нужно ж было кого-то оставить на хозяйстве, вот и оставили их под руководством самого молодого, неопытного только-только назначенного и практически ещё даже не вступившего в должность дивизионного специалиста, который как никто лучше подходил для этой цели. К тому же на момент ухода дивизиона в море его на территории Минной гавани ещё не было, он лишь, спешно отозванный из неудобной длительной командировки для передачи накопленного командирского опыта другим мало задействованным в охране водного района коллегам, подъезжал к базе.
     Так неожиданно впервые за два года службы здесь он оказался не у дел, но это к его собственному удивлению не огорчило его, даже порадовало, – есть-таки хоть какие-то преимущества у новой должности: ничто и никто не зависит от его решения и… воли!
     Но вот незадача: сегодня ночью и для них вдруг объявили пятиминутную готовность к выходу.
     Кто знает, может на том всё и закончится?
     Ну, мало ли на флоте объявляют тревог, далеко не все из них имеют длительное продолжение, а уж незапланированный выход в море, так и вообще… не припомнить!
     …Итак: исполняющий обязанности командира этого странного соединения кораблей старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его называют со времен появления в его легендарном имени не менее легендарного отчества, снова привычно стоит на ходовом мостике одного из трех шнуроукладчиков. По закрытой радиосвязи на частоте дивизиона он принимает доклады командиров об их готовности к бою и походу, а заодно выслушивает нескончаемые жалобы на отсутствие в полном объеме личного состава, материального и пищевого имущества, запасных изделий и приборов, которыми, как это частенько случается, за их счет укомплектовались ушедшие в море экипажи.
     – Понял, вас понял, я – «Прыжок-3», прием, – терпеливо отвечает он на беспричинно частые по всякому мелочному поводу доклады молодых лейтенантов, вчерашних выпускников военно-морских училищ, внутренне улыбаясь их канонически правильным, построенным в строгом соответствии с учебниками, текстам.
     – Ничего-ничего, это у них пройдёт, – улыбается про себя новоиспеченный офицер штаба, вчерашний командир вездесущей на рейде их базы «Антилопы», абсолютно уверенный в том, что незапланированный его командованием выход не состоится. – Обязательно пройдет!
     Ну и, действительно, какой тут может быть выход, когда почти треть экипажей на кораблях отсутствует, да и из тех, кто остался – лишь одна молодежь с «учебки», ни разу толком не выполнявшая учебно-боевых задач. Но да это-то ещё ладно, полбеды, главное – из трех командиров, лишь мичман Тихомиров Владимир Николаевич, командир ШУ-224 бывалый моряк, имеющий за спиной ни одно боевое траление, постановку и подрыв шнурового заряда, как в одиночном плавании, так и в составе соединения. Два других: лейтенант Полянский и лейтенант Михайлов – совсем «зелёные», буквально только-только перед учением сдали допуск на самостоятельное управление кораблём и, естественно, ни в одном учении не принимали участия.
     – «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Сталь-224», – неожиданно по рации прерывает мысли Феликса Тихомиров, несмотря на то, что тот разместил свой «многочисленный» штаб у него на ходовом мостике, давая, видимо, понять лейтенантам, что пора б и закончить свои необязательные причитания в эфире, – Корабль к бою и походу готов, как понял, прием.
     – Вас понял, 224-ый… – слегка запутавшись в трубках и микрофонах малознакомого Феликсу шнуроукладчика, не сразу отзывается Феликс, – я – «Прыжок-3», прием.
     – Как вы тут? – вдруг… неожиданно из ходовой рубки появляется голова несуразно длинного, почти под два метра ростом дивизионного замполита, капитан-лейтенанта Пырина Олега Анатольевича, Бог весть, откуда впервые за три дня учения появившегося здесь, в расположении дивизиона…
     Вообще-то, его, как и Старикова, только-только назначили на должность: перевелся в Бригаду, говорят, даже со штаба Флота. Что?.. как?.. зачем?.. – никто толком не знает, но первое впечатление о себе он производит весьма даже приятное: незаносчивый, эрудированный, интересный, надоедливых вопросов, которыми обычно грешат политработники о твоём отношении к политике партии и правительства, к командованию, о взаимоотношениях в семье, не задает.
     И правильно делает!
     Ну, кто теперь среди нормальных думающих офицеров поддерживает пустую телевизионную трескотню про всякий там плюрализм мнений, сокращение штатов «госмашины», рыночные взаимоотношения, рентабельность, экономную экономику и прочую малопонятную чушь, когда снабжение боевых кораблей флота год от года всё хуже и хуже, а в продуктовых магазинах города – карточная система.
     И что тут поддерживать?
     Кого?
     Хотя, конечно, офицеры – есть офицеры, никто не ропщет, все эти трудности, неурядицы, временные, не такое бывало.
     Да и трудности ли это?
     Новый замполит, на редкость, понимает всё это, не оторван, как говорится, от земли-матушки, напротив: шутит вместе со всеми, анекдоты там всякие смешные рассказывает, иногда даже и политические.
     Впрочем, кто их теперь не рассказывает?
     Вот только со спецификой службы дивизиона по понятным причинам он мало  знаком, да и не очень-то спешит знакомиться, видимо потому и остался во время учений на берегу, вероятней всего в политотделе Бригады на подхвате, – мало ли что там стрясётся!
     …– Всё нормально, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает Стариков, неожиданно нарисовавшемуся в дивизионе, замполиту, с которым он и познакомиться толком ещё не успел: так, виделись мельком при убытии в командировку. – Корабли переведены в пятиминутную готовность… – и вдруг умолкает, раздумывая: стоит ли докладывать про выявленные при беглом изучении кораблей проблемы или умолчать на всякий случай, – к бою и по-хо-ду… – неопределённо тянет: ну, ведь выхода-то в море всё равно не будет.
     – Понял-понял, Валерий Феликсович, – ничего не заметив, перебивает Пырин, неуклюже выбираясь из тесной рубки шнуроукладчика и дружелюбно протягивая свою широченную теплую ладонь. – Здравствуйте, здравствуйте, очень рад с вами познакомиться.
     – Здравия желаю, товарищ командир, – по старой корабельной привычке называть всех уважаемых старших офицеров так, отвечает  Стариков
     – А у меня…  вам пакет, – почему-то смущается замполит, протягивая запечатанный сургучной печатью невзрачный свёрток казённо желтого цвета.
     – Есть пакет, – привычно чеканит слова старший лейтенант, уверено беря необычный конверт в руки. – И что там? – вдруг по-мальчишечьи вскидывает свои серые пытливые глаза.
     – А… и…черт его знает! – также по-мальчишечьи жмет плечами тот. – Мне его… в политотделе Базы вручили, – шепчет.
     – Ну, что ж, – сурово хмурит черные брови повидавший виды опытнейший офицер, едва старше двадцати четырех лет, – видно и про нас вспомнили, не забыли… быстрокрылых… шнуроукладчиков, – с сарказмом по-стариковски ворчит себе под нос, вскрывая пакет…
     Эх, а и, правда, в каких только передрягах они с его вездесущей «Антилопой» не побывали за два промелькнувших, как один день года! И чего только не успели повидать, преодолеть, попробовать. Но, говоря честно, никаких-таких секретных пакетов из Базы с посыльным, как в кино с пятью сургучными печатями, никогда не получали, лишь длинные замысловатые шифровки изредка прилетали ему на брандвахту: помнится, как-то всю ночь с радистом вдвоем разгадывали никчемный циркуляр о возможном усилении ветра, да прочих никому ненужных движений кучевых облаков.
     …Замполит смешно с любопытством заглядывает Феликсу через плечо, выхватывая незатейливую строку слов, в которой и есть-то всего три цифры: долгота, широта и время.
     – Уф!.. – обиженно выдыхает дивизионный специалист и, пытливо вскинув глаза на «каплея», безжалостно рубит. – Кто старший… на выходе?
     – Вы… – тут же, словно ждал, выстреливает тот, – конечно, вы, товарищ старший лейтенант.
     – А вы?.. – дивится Стариков. – В качестве кого: офицера штаба? У вас какая морская специальность: штурман?
     – Штру-у-ур-ма-н?! – тянет Пырин, – нет-нет, что вы? Я в качестве посредника, – поправляется, – наблюдателя.
     – Понятно! – отвернувшись, выдыхает «старлей» и, суетливо выхватив «банан Каштана» (микрофон корабельного громкоговорителя), взрывает динамики ШУ-224. – Рубка, мостику.
     – Есть, рубка.
     – Карту, квадрат двадцать-семнадцать.
     – Есть карту, – Феликс с удивлением узнает знакомый, почти родной голос старшего матроса Федьки Моисеева его бессменного за два года командования «Антилопой» рулевого. – Квадрат двадцать-семнадцать.
     – Мистика! – мелькнула и тут же утонула мысль в голове «старлея», полностью поглощённой картой…
     Что ж, ничего нового, всё, как всегда: штурмана нет, прокладку чертить некому, вместо штаба дивизиона посредник-наблюдатель, в подчинении по понятным причинам малоизученные корабли, да к тому ж ещё с малознакомыми командирами и неопытными экипажами. Впрочем, на флагмане есть проверенный временем рулевой, который с полуслова, с полжеста сумеет понять и подстраховать его, а это уже немало!
     …Лишь мельком глянув на карту, Стариков возмущённо гудит:
     – Зачем же так далеко? На кораблях учебные шнуровые заряды, вполне б хватило развернуть их прямо здесь, на рейде. Что за умник придумал гнать неподготовленные экипажи, осенью за острова на дальний полигон?
     – Что там? – снова смешно выглядывая из-за плеча Феликса сверху вниз, с интересом выдыхает ему в ухо замполит.
     – Докладываю, – спохватившись, чеканит старший лейтенант. – Соединению кораблей из трех шнуроукладчиков дивизиона поставлена боевая задача: немедленно выдвинуться в район дальнего полигона, время «Че минус четыре»!
     – По-нят-но, – тянет посредник, никак не ожидавший оказаться в море в такой весьма непривычной для себя обстановке на малых кораблях, да к тому ж ещё в качестве посредника учений.
     – Разрешите выполнять, – не отрываясь от карты, звенит Стариков, быстрыми умелыми штрихами от руки без циркуля и линейки нанося на неё точку назначения и примитивную предварительную штурманскую прокладку, словно эскиз своих будущих гениальных картин.
     – Выполняйте, – в такт ему растерянно командует замполит.
     – «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», прием, – не замечая переживаний посредника, затягивает «старлей» привычную для любого командира песню эфира, вызывая по внутренней закрытой сети Бригады оперативного дежурного.
     – Я – «Шалаш», прием, – будто ждал, немедленно отзывается тот.
     – Прошу разрешения… на выход… в составе трех единиц… на дальний… полигон, согласно… – не торопясь, отрывисто выговаривая каждое слово, букву, подражая своему бывшему радисту «Антилопы» старшему матросу Леньке Леонцу, перекрикивает шипение эфира Феликс в надежде, что тот не в курсе полученного им необычным образом пакета и тут же запретит выход.
     – Выход разрешаю, – безжалостно и равнодушно, недослушав его, шипит эфир и, словно снимая последнюю надежду, добавляет очевидное, – время «Че минус три пятьдесят пять».
     – Есть время «Че минус три пятьдесят пять», – по инерции выдыхает Стариков и переключается на волну дивизиона. – Внимание всем кораблям, я «Прыжок-3», – делает многозначительную паузу, – по местам стоять с якоря и швартовых сниматься.
     – Я – «Сталь-224», вас понял, прием, – первым, как и положено, отзывается мичман Тихомиров, командир ШУ-224, назначенный ещё комдивом в первый день учений флагманом.
     – Я – «243», вас понял, приём, – радостно вторит лейтенант Полянский.
     – Вас понял, прием, – завершает распевку лейтенант Михайлов…
     Ну, и чего ж им не веселиться? – лейтенанты во все времена, при каждом удобном случае рвутся в бой. Такова жизнь! И это, наверно, правильно: все мы, особенно в молодости живем переживаниями, впечатлениями и чем больше и ярче они, тем больше и ярче наша жизнь. Здесь важно одно: чтоб были они – правильные, честные, справедливые, зовущие к чистоте и правде, к ИСТИНЕ! А иначе – всё: места для получения следующих впечатлений не останется, сознание их не примет, а значит и жизнь на ом закончится.
     …– Внимание всем, – грохочет, мобилизуя себя и командиров, Стариков, – соединению кораблей в составе трех единиц поставлена боевая задача, – делает многозначительную паузу, – осуществить переход в заданную точку дальнего полигона в строю кильватера: 224 – первый, 243 – второй, 251 – третий. Как меня поняли? – прием.
     Не успевают лейтенанты завершить свои длинные канонические партии в эфире, как заиграли и запели звонки и динамики на флагмане:
     – Внимание по кораблю, по местам стоять, с якоря и швартовых сниматься.
     Привычная череда команд, эхом летящих над опустевшей акваторией гавани, встречных докладов с боевых постов, навсегда врезавшихся за два промелькнувших на «Антилопе» года в сознание Феликса, теперь никак не трогают его. Он лишь с некоторым сожалением, ностальгией, безучастно слушает их со стороны, по привычке улавливая по интонации малейшую неуверенность в голосе того или иного матроса, но пропуская мимо, – теперь под его ответственностью не просто шнуроукладчик, а целое соединение кораблей.
     – Ветерок-то для наших «пластмассок» критический, – вглядываясь в волны за молами гавани, машинально выдыхает «старлей».
     – А сколько у наших ШУ предельная волна? – услышав его, вскидывает внимательные темно-карие, почти черные глаза «каплей».
     – Четыре балла!
     – А сколько эти? – перехватив взгляд дивизионного, пытает замполит. – Вроде б поменьше.
     – На рейде меньше, – соглашается Феликс. – Балла два… не больше, но ветер хлесткий боковой, барашки рвёт… Что там за островом на дальнем полигоне? – Бог весть!
     – Да-а, пожалуй!.. – безучастно тянет долговязый, улыбаясь, глядя на маленькие несуразные горбатые кораблики с огромной вьюшкой за надстройкой, один за другим весело, как муравьи из норки, выскакивающие за молы гавани.
     – Внимание всем, – возвращает его обратно грубый, а в старом динамике ещё и хриплый голос Старикова, – курс сто тридцать, расстояние три кабельтова, прием.
     – Есть, сто тридцать! Есть, три кабельтова! – поочерёдно поют командиры…
     Офицеры штаба внимательно наблюдают, как неуклюжие шнуроукладчики медленно, словно утюги, не без труда преодолевая снежные шапки волн, занимают линию кильватерного следа 224-го, но один смотрит на происходящее с нескрываемым любопытством, интересом, а другой напряженно, придирчиво, изучая элементарные действия своих случайных подчинённых: понимают ли они его команды?.. справятся ли?..
     Эти двое, что за кормой флагмана, похоже, ребята что надо: несмотря на то, что первый раз самостоятельно вышли в море в составе соединения, место в строю нашли сразу. А это, нужно сказать, не так-то просто при плавании в узкости, да к тому же в штормовых условиях, когда выбранный курс для маневрирования имеет первостепенное значение. Особенно неплохо выходит у Полянского, но и Михайлов старается, бодрым голосом докладывая о завершении своего маневра.
     Пока, к счастью, всё идёт, как по маслу: с якорей кораблики снялись без проблем, гидравлику ни у кого не заело, якоря ни за что не зацепились, строй заняли более-менее прилично, хотя и не сразу; и по времени, кажется, есть запас. Да и эти смешные правильные доклады молодых лейтенантов в эфире, теперь уже почему-то не раздражают, напротив радуют, – наверняка  кто-нибудь слушает, анализирует!
     Но впереди выход с рейда в самый эпицентр не на шутку расхохотавшейся стихии за границы спасительных мысов береговой черты и многочисленных островов. Не дай Бог, поступит команда на постановку там трала или шнурового заряда, что непросто, да и небезопасно не то, что в шторм, но и в штиль. И кто мог предположить, что основными силами дивизиона эти ставшие в последнее время нечастые учения не обойдутся?
     Э-эх! – и комдив почему-то до сих пор молчит, и голос начальника штаба, так необходимый Феликсу сейчас для придания уверенности, не слышен.
     Видно дивизион где-то далеко, связь не достает, или им приказано молчать, наблюдать за действиями молодого офицера.
     Одним словом невесёлые мысли одолевают старшего лейтенанта Старикова, нежданно-негаданно оказавшегося вдруг в море на малоизученном корабле, да к тому ж ещё и командиром целого боевого соединения на масштабных учениях флота.
     ...– Послушай, Феликс, – шёпотом на ухо, чтоб не услышал посредник-замполит, врывается в его размышления командир флагмана, – на сорок третьем ни одного минера.
     – Как… так? – не сразу осознав сказанное, вспыхивают глаза Стариков. – Почему?
     – Потому!? – жмёт плечами мичман. – Не прислали в этом году из учебки ни одного нового минера, старого… демобилизовали, а второго у него уж как год нет, – и, помолчав, выдыхает, – да и у меня та же беда: комдив последнего минера забрал и… рулевого, хорошо хоть Моисеева из больницы удалось на время учений выцарапать.
     – А у пятьдесят первого?
     – У того нет радиометриста и, кажется, электрика.
     – Почему в гавани не доложили? – скрипит зубами.
     – А чтоб это изменило? – уверенно смотрит в глаза…
     А и, правда, что?
     …– Мостик, рулевой, – прерывает их всёпонимающий опытный Федька Моисеев, – вышли на главный створ фарватера.
      – Лево руля, курс десять, – мысленно поблагодарив того за подсказку, машинально сходу по памяти командует Стариков, лишь украдкой глянув в сторону выстроившихся друг над другом мощных желтых створных огней Базы.
      – Есть лево руля, есть десять градусов, – привычно вторит старший матрос.
     На повороте флагман ожидаемо кренится на бок, подставляя свой левый борт волне, которая в сопровождении с хлестким западным порывом ветра тут же неожиданно глубоко валит корабль на правый бок. Тихомиров со Стариковым привычно хватаются обеими руками за леера мостика и, встав боком к амплитуде качения корабля, расставляют укутанные в огромные флотские валенки и ватные брюки ноги. Внимательно вслушивающийся в их диалог, замполит, по интонации уловив в их голосах непонятную пока ещё ему тревогу, увлёкся и, не успев сориентироваться, с непривычки неуклюже падает вслед за кораблем на бок.
     – Олег Анатольевич, – первым подскакивает старлей, помогая тому подняться, – идите-ка лучше в ходовую рубку, в кресло командира.
     – Идите-идите, – подхватывает мичман, – моё место теперь здесь, как-никак я – флагман…
     Проход приемного буя фарватера означает лишь одно – выход с рейда в открытое море за линию береговых мысов и прибрежных островов. Западный ветер в левый борт по мере приближения к нему вынудил Феликса применить когда-то опробованную при заходе в запасную гавань на брандвахту «змейку» – движение под углом то одним бортом, то другим, как некогда парусники лагом, к заданному курсу с поправкой на ветер и волну. Этот способ в прошлом году помог ему благополучно на своей «Антилопе» миновать запредельную волну при заходе опасным курсом в запасную гавань во время брандвахты. Нигде, ни в одном учебнике по живучести и непотопляемости судов ничего не говорится про этот способ, там есть лишь длинные малопонятные для некабинетного вычисления формулы, хотя конечно они, видимо, и должны привести к выбору именно такого длинного способа в заданную точку. Прямая линия между двумя точками – помнится, как-то сказала ему жена, – это лишь ближайшее расстояние… между неприятностям. Но эта стариковская «змейка» по понятным причинам сильно удлинило расстояние до точки назначения, а, следовательно, и время прибытия в неё.
     …Итак: время «Че»!
     Тем не менее, несмотря на предельную скорость движения соединения шнуроукладчиков, до дальнего полигона ещё не менее четырех миль, к тому ж с выходом в открытое море заметно возросла, ожидаемо добравшись до предельных четырех балов, волна, тем самым удлинив эти мили, как минимум, втрое. Однако Стариков, несмотря на это, прерывает четырёхчасовое молчание:
     – «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», район занял, приём.
      – Вас понял, – безэмоционально хрипит в ответ динамик, – я  – «Шалаш», приём…
     Что ж эта маленькая флотская хитрость совершенно безобидна!
     Ну, какая, в сущности, разница, где они теперь, пусть даже чуть восточней заданной точки, – пока доклад пройдёт по всем инстанциям куда-то далеко-далеко наверх, пока там сформируется по неведомому ему плану новая задача, пройдёт не менее получаса, так необходимого им сейчас. А всё это оттого, что кто-то при расчете времени выхода в точку совершенно пренебрёг скоростью и направлением ветра, а заодно, видимо, не поинтересовался состоянием кораблей. При планировании всё, буквально всё оценивается по среднестатистическим таблицам, а погода берется по метеопрогнозу, который почему-то всегда оказывается лучше реального положения дел. Впрочем, план – всего лишь план, Жизнь всегда вносит в него свои корректировки, важно вовремя суметь заметить Её знаки, требования
     …– Поздравляю вас, Валерий Феликсович, – неуклюже выбираясь на мостик, радуется замполит-посредник, – наконец-то добрались, выполнили поставлённую задачу.
     – Так точно, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает дивизионный. – Выполнили… – натянуто улыбается, невесело добавляя про себя, – почти.
     – Ай, молодцы!… Что ж, ждем команды на обратный путь? – смеётся долговязый. – Качка – прямо жуть! Волны иллюминатор ходовой рубки накрыли полностью, как в подводной лодке, ничего не видать.
     – Так точно, ровно час назад вышли с рейда, пришлось встать против волны, – подыгрывает Феликс,– вот бак и зарывается, ничего не видать в рубке, зато там гальюн рядом, – смеётся, – бежать близко.
     – Куда… бе-жать?.. – дивится Пырин и, вдруг схватившись руками за лицо, срывается к леерам.
     – Ту-у-уда, – не в первый раз проглотив подкативший комок, съеденного ещё около трех часов ночи дома, завтрака, когда матрос оповеститель поднял его с женой и годовалой дочкой по тревоге, невесело тянет Стариков, крепко вцепившись в разрез шинели на спине долговязого…
     Он и сам-то лишь недавно более-менее научился переносить невыносимо крутую Балтийскую волну: организм мало-помалу за два прошедших года здесь привык к постоянным каверзам, подкидываемых ему Балтикой и Судьбой. Как не крути, но командир корабля – всему голова! Как бы плохо не было ему, но боевую задачу выполнить должен, а главное вернуть экипаж целым и невредимым домой, в родную гавань. Это – выжить, любым способом! – и есть главная задача. Многие даже бывалые моряки иногда не понимают эту простую Истину, считая нестандартные решения своих «отцов-командиров» глупыми, даже «маразматичными» с их непосвящённой точки зрения. А Она, Истина открывается лишь тем, на кого волей Всевышнего здесь и сейчас возложена ответственность принятия решения. А раз так, то никому кроме самого командира, не позволительно обсуждать их, а тем более осуждать, особенно, если сам не бывал в «шкуре» командира.
     …– По-нят-но, куда бежать, – отдав дань Нептуну, поднимается зелёный «каплей». – А внутри-то, кажется, не так сильно трясло.
     – Рубка ближе к ватерлинии, – поясняет мичман, – а значит там меньше амплитуда качения, да и вообще…
     – «Прыжок-3», «Прыжок-3», я – «Шалаш», – неожиданно рано прерывает их голос в динамике. – Вам поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вариантах, как меня...
     – Тихомиров, пеленг-дистанция до мыса, – недослушав, взрывается Стариков, – «Шалаш», вас не слышно, – кричит в массивную трубку выносного устройства внешней связи, выставив её из своего укрытия на ветер и несущуюся стену сорванных с волны брызг.
     – Пеленг сто пятьдесят три, дистанция сорок кабельтовых.
     – Есть сто пятьдесят три, – запрыгивает «старлей» в рубку к штурманскому столу, – есть сорок, – гремит на весь корабль, быстро на глаз определяя местоположение на карте. – Курс триста! – вдруг повеселев, хлопает Федьку-рулевого и, бросив на ухо мичману, – до точки две мили, – спешит на мостик.
     – …поставлена задача: выполнить учебное упражнение «Ка-три-Ша» в трех вариантах… – как заведённый хрипит динамик эфире.
     – «Шалаш»… вас понял… приём! – бесцеремонно прерывает дивизионный его молитву.
     – Что это было?.. – строго давит посредник. – Что вы себе…
     – Минуточку, – слегка поморщившись, перебивает Стариков и, переключившись на волну дивизиона, буквально взрывается. – Внимание всем кораблям, – рычит в эфир, – курс триста, дистанция три кабельтова, занять строй фронта влево в той же последовательности, – и тут же в рубку, – Тихомиров, право руля, малый вперед, курс доложить.
     – Есть, малый вперед, есть курс триста доложить.
     – Товарищ капитан-лейтенант, вы что-то хотели? – круто поворачиваясь к посреднику, сверкает глазами «старлей».
     – Не-ет, ни-че-е… – давится тот очередной волной тошноты, снова перевешиваясь за леера правого борта.
     – Вот и славно…
     На малой скорости, при почти четырёх бальной сбивающей с курса волне в левую скулу, бедный плохо предназначенный к плаванию на открытой воде шнуроукладчик почти совсем теряет управляемость. Даже опытнейшему рулевому Федьке Моисееву то и дело приходится перекладывать руль с одного борта на другой, чтоб хоть как-то удержать курс и не свалиться лагом под волну.
     ШУ – это, конечно, не рейдовый тральщик, который при тех же, в сущности, невеликих габаритах, но благодаря своей классической, можно сказать изящной форме, как кукла-неваляшка на любой даже запредельной волне обязательно вынырнет на свет Божий. Здесь в нейтральных водах на стыке Финского залива с Балтийским морем Феликс ни раз попадал в штормовое безумие западных ветров на своей быстрокрылой «Антилопе». Бывало, уровень ветра и волны преодолевал допустимые для РТ величины, но тогда он был свободен в выборе своего курса и скорости, а это немало: всегда можно за счет маневра и смекалки перехитрить обезумившую стихию.
     Сегодня другое дело!
     Во-первых, он ни на своей «Антилопе».
     Во-вторых, ни со своим боевым, понимающим его буквально с полуслова, экипажем.
     В-третьих, в составе целого соединения, что, вопреки установившемуся мнению, крайне неудобно для маневрирования: всегда нужно помнить и о соседних кораблях, чей уровень готовности к преодолению точки невозврата (предела допустимого) не виден, не известен, тем более в той ситуации, которой они оказались теперь: один на один с нарастающей стихией.
     …– А Полянский-то, ничего, – улыбается Стариков, наблюдая за маневром ШУ-243, лихо на полном ходу устремившегося им во фланг…
     В-четвертых, «старлей» крайне ограничен в выборе курса и скорости, – до заданной точки, о занятии которой он уже доложил, ещё целых две мили, и их на погрешность штурманских измерений не спишешь, с мощных береговых локационных станций они хорошо просматриваются. Вот и пришлось, находясь на флагмане, полагаясь на мастерство своего опытного рулевого, подставить свою левую скулу корабля под удар волны, чтоб ведомые 243-ий и 251-ый на прежнем более-менее удобном и безопасном курсе могли один за другим выйти во фланг. А уж там, на РЛС в Базе пусть видят, что они вышли в полном боевом порядке точно в назначенное место.
     …– Зато Михайлов, кажется, сглупил, – хмурит брови офицер штаба, заметив, как тот подвернул влево для ускорения маневра, но тем самым подставляя свой правый борт под волну.
     – «51-ый», я – «Прыжок»! – буквально реёт в трубку.
     – Я – «251-ый», – не сразу, преодолевая последствия неминуемого завала корабля на левый борт, хрипит лейтенант...
     Вообще-то, если б не предельная, сопоставимая с длиной корабля волна, то, согласно учебнику, так и нужно было б поступить: кратчайшим путем и с максимальной скоростью занять назначенное место в строю. Но от такого маневра в этих условиях шнуроукладчик Михайлова не то, что не ускорился, напротив, подставив правую скулу разгоряченной волне, он практически вообще остановился, потеряв управление. Увы, опыт приходит не сразу, и на все случаи жизни инструкцию не напишешь.
     …– Курс двести семьдесят, машины полный вперед, – гремит Феликс, подсказывая лейтенанту курсовые параметры для выхода тому в заданную точку.
     – Понял, «Прыжок», понял, – слышен голос Михайлова в динамике, заглушаемый новым неистовым ударом волны в левую скулу флагмана, от которого тот сам неожиданно валится на правый борт, да так низко и глубоко, что даже Федька Моисеев теряет на мгновение управление им.
     От этой напасти флагман также как и 51-ый только правым бортом опасно разворачивается к волне и глубоко, практически до линии горизонта, валится под неё на противоположный бок.
     – Лево на борт, – мобилизуя себя и личный состав, грубо кричит Стариков рулевому, – полный вперед, – спустя секунду мотористу.
     Кораблик, хотя и не сразу, но, благодарно кряхтя и скрипя всеми сочленениями мачты, антенн и надстройки, возвращается на прежний курс.
      – Да как тут вообще… что-то ставить?.. – неожиданно сверху над головой Феликса раздается возмущённый, почти негодующий голос, пришедшего вдруг в себя замполита-посредника.
     Похоже, вися на леерах в полусознательном состоянии с подветренной стороны ходового мостика, он во время срыва флагмана под волну сам вместе с ним ушёл по пояс в обжигающую воду Балтики. От такой кардинальной терапии Пырин словно прозрел, быстро осознав всю глубину бесполезности, если не сказать больше – глупости и даже преступной халатности в поставленной им кем-то далеко-далеко отсюда задаче.
     …– Как-как!?.. – от досады на Михайлова, а заодно и на своего бывшего рулевого, не сумевшего удержать корабль на курсе, Феликс круто поворачивается к замполиту, желая выплеснуть на того за его нелепый, никчемный, пустой вопрос всё, что у него накипело. Но, увидев перед собой мокрого, глубоко растерянного, несчастного человека, не кажущего теперь таким уж и нелепо долговязым, спокойно выдыхает, – задачу выполним, товарищ капитан-лейтенант, обязательно…  в полном объеме… не переживайте.
     – Товарищ командир, – словно в унисон ему радуется в динамике голос старшего матроса Моисеева, – курс триста...
     – Моторист, малый вперед, – всё ещё сердясь на него, отрезает Стариков.
     – Товарищ старший лейтенант, может, оставим полный, – выглядывает из ходовой рубки Тихомиров, – опять собьемся с курса на малом.
     – Поч-ч-чему с-сорвемся?.. – вцепившись в леера, стучит зубами над открытой «броняшкой» долговязый.
     – Нельзя! –обрывает «старлей», – потеряем 51-ый, –и не терпящим возражений тоном, гремит на обоих, – Пырин – в каюту, Тихомиров определить пеленг и дистанцию до точки.
     – Ни в кое-е-е… – смешно поёт летящий по трапу в рубку параллельным с кораблём курсом «каплей», проваливающийся под очередного неистового гиганта.
     – «51-ый», я – «Прыжок», – не обращая внимания на закрывшуюся за ними дверь, перекрикивает эфир «старлей», – доложите обстановку.
     – Курс двести семьдесят, машины – полный вперед, расстояние… уменьшается, – почти сразу и, как кажется дивизионному, уверенней звенит наконец-то голос лейтенанта…
     Тем временем флагман, закончив свой затяжной прыжок под волну, начинает не менее ужасающий и стремительный подъем на поверхность, под напором которого, наконец, и Феликс, не выдержав неминуемые перегрузки вдавливающие организм вниз, валится на палубу, сорвавшись с лееров мостика. От накопленной за пять с половиной часов непрерывной болтанки и бдения усталости его организм невыносимо и безудержно вывернуло наизнанку прямо под себя, на себя, палубу. Впрочем, спустя секунду очередная загоняющая корабль под себя волна унесет в бездну незамеченным этот необязательный конфуз молодого офицера штаба.
     ...– Товарищ командир, рубка… – взывает динамик громкоговорителя.
     – Мес-с-сто?.. – шипя сквозь зубы, перебивает Стариков.
     – В точке, – звенит Тихомиров.
     – Время? – успокаивается Феликс …
     За два года командования неугомонной «Антилопой», гоняемой всеми ветрами «туда-сюда – обратно», Стариков научился безошибочно чувствовать свое месторасположение на рейде в любых погодных условиях даже в нулевой видимости, с неработающей радиолокацией, не прибегая к утомительной канонической прокладке курса корабля на карте. Хотя это и неправильно, конечно, но единственно возможное при плаванье в штормовых условиях на малых кораблях: командир – единственный офицер там, он сам себе и штурман, и механик, и дежурный, и старпом. Всё на нём! Одновременно выполнить всё в суровых погодных условиях, а для РТ всякая волна – шторм, просто нереально. При всём при том управлять, хоть как-то перенося невыносимую для его вестибулярного аппарата качку, Феликс мог лишь на ходовом мостике. 
     Ну, какая может быть прокладка курса на мостике?
     Что ж: карту акватории пришлось выучить наизусть, а выпуклый военно-морской сам как-то поселился в нём, научившись определять расстояния и азимут без локации и пеленгаторов. Теперь при наличии Джи-Пи-Эс приемника буквально в каждом телефоне, эта ситуация, может показаться смешной, но никогда нельзя забывать, что техника рано или поздно, обязательно подведёт.
     Здесь важно лишь в то, – на что ты способен сам по себе?
     …– Время: тринадцать часов полста пять минут…
     Здесь, в этой акватории у Феликса каждый мыс, маяк, буй, – да что там буй! – каждый знак, веха, огонёк примечен, приласкан. Они для него словно живые. Не одну беседу мысленно вел он с ними здесь, находясь в дежурствах, брандвахтах и прочих боевых и учебных походах.
     На этом, кстати, дальнем полигоне они вместе с комдивом весной, кажется, в апреле – только лёд сошёл, – тонули в этом году, получив длинную рваную пробоину ниже ватерлинии в районе дизельного отсека «Антилопы» от аварийного, как оказалось позже, соленоидного трала, только-только полученного со склада после регламентного обслуживания. Ох, уж эта Бербаза! – сколько всего приключается из-за неё, что и вспоминать не хочется, впрочем, та история забавная вышла с приятным продолжением. Феликс улыбается своим не вовремя накатившим воспоминаниям, как они тогда не на шутку перепугались, когда вода реальным потоком хлынула в отсек, готовая вот-вот затопить работающие дизеля и обесточить корабль. К месту течи, как ни старались боцман и моторист, изнутри оказалось не подобраться, устранить пробоину невозможно, а до Базы далеко – не миновать беды! Хорошо хоть на рейде штиль стоял, как на лесном озере летом, да на выходе с ними опытнейший комдив, который тут же сообразил, что делать: дал команду, вывесить на кран-балке тяжёлый двухсоткилограммовый акустический трал, прозванный моряками «свиньёй» за характерные округлые формы, за борт для создания крена на противоположный с пробоиной борт. Благодаря такому нехитрому сооружению рваная рана «Антилопы» оказалась выше ватерлинии. Так они шли, наклонившись на бок, пол суток обратно в Минную гавань под уважительными взглядами встречных командиров кораблей, оценивших их смекалку. А Бербазе в итоге пришлось долго оправдываться, за выданный неисправный инвентарь, и срочно организовывать внеплановый двухнедельный ремонт обшивки корабля. Зато Феликс в те дни, как нормальный человек, на радость домашним дома почти каждую ночь ночевал.
     А вон там, за островом… выход к приемному бую запасной гавани Базы, где осенью прошлого года он почти сутки боролся за живучесть своей «коробки», у которой от запредельной волны тот же трал «свинья» сорвался с крепления. Сметая всё на своем пути, она рвала в клочья и надстройку, и вьюшку, и палубу юта, а заодно и моряков, пытавшихся её хоть как-то утихомирить. Лишь самоотверженная и слаженная работа всего экипажа и, прежде всего боцмана Стрельбы, спасла их тогда, казалось бы, от неминуемого.
      … – Вы что-то сказали?.. – буравит серыми, привычно горящими в экстренной ситуации глазами, Стариков мичмана, оказавшегося вдруг рядом с ним …
     В курсантские годы, как-то, задержавшись на вечерней курсантской дискотеке, поздно, под самый конец увольнительной, около нулей он, провожая свою Малышку домой, наткнулся на группу изрядно подвыпивших парней у школы во дворе её дома. Те, бравируя друг перед другом, имели неосторожность отпустить несколько сальных шуток в их адрес. Феликс, промолчав в ответ и не ускоряя шага, довёл свою девушку до подъезда.
     – У тебя глаза светятся, – шепнула она ему в ухо, прощаясь, – как у кошки.
     Он что-то непринужденно ответил, успокоив её, но лишь только тяжелая дверь ухнула на весь двор, возвестив о завершении свидания, решительно направился в самую гущу шутников.
     …– Товарищ командир, ставить шнур… нельзя, – одними губами выдыхает Тихомиров, – без минеров в таких условиях шнур не поднять.
     – Я знаю, – улыбается Феликс, погасив недобрый огонек узких на ордынский манер упрямых глаз…
     Боже мой, каково ж было удивление той компании парней, неожиданно обнаруживших вдруг прямо перед своим носом, – нет-нет, не разъярённую кошку со светящимися глазами! – а переполненного гневом льва с буквально пылающим в темноте взором, буквально несущегося на боевом курсе прямо на них. Кто-то вскрикнул, кто-то рванул с места в галоп, а кто-то посмелей, кажется, пытался заговорить с ним, но по мере молчаливого безапелляционного наступления на них быстрой давящей поступью взбешенного плоской шуткой Феликса, и их решимость сошла на «нет!». Эх, та ещё была картина: дюжина смельчаков, несущаяся прочь от одного небогатырского, кстати, телосложения… разъяренного курсанта.
     В таком состоянии – горящими глазами! – в течение жизни ему удавалось разрешить многие свои неприятности, хотя, справедливости ради надо отметить, что и дров, при том он наломал немало, вовремя не обуздав свою безудержную горячность. Всё-таки бунт – отвечаю великолепному Гийому Мюссо на утверждения в романе «Возвращаюсь за тобой» – это не совсем Жизнь, скорей это просто форма выражения собственного понимания правды жизни, которое, увы, не всегда совпадает с пониманием этого чудесного чувства с Миром. Ио главное здесь в том, что наша правда бывает очень субъективной и не всегда справедлива и применима ко всем.
     Чем мудрей мы, тем больше сомневаемся в себе!
     Одним словом, тут есть над чем подумать.
     …– Что будем делать, товарищ командир? – улыбается в ответ мичман.
     – Анемометр, – коротко выстреливает старлей.
     – Есть, анемометр, – передав измеритель ветра, дивится Тихомиров.
    Чего тут мерить? И так ясно: ветер для постановки учебного шнурового заряда, а главное, его последующей выборки критический, недопустимый, к тому же минеров ни у него, ни у Полянского на ШУ-243 на выходе – так случилось! – нет.
     – Рубка, Мостику, – спустя минуту, пропустив очередной навал волны, уже мобилизирующе жестко гремит Стариков в динамике громкоговорящей связи корабля.
     – Есть, Рубка, – успев вернуться, отзывается командир.
     – Внести в вахтенном журнал, – режет слова дивизионный. – Время… четырнадцать… ноль-ноль, соединение шнуроукладчиков… в точке… начала учений… в составе… трех кораблей… в строю фронта… влево.
     – Есть.
     – Скорость ветра… – шестнадцать!.. Порывы… – до двадцати… метров… в секунду!
     – Есть, шестнадцать! Есть до…
     – Внимание всего личного состава корабля, – не дав закончить, гремит командир соединения, – на верхнюю палубу… выход… запрещаю! Командирам боевых постов в отсеках осмотреться, о результате осмотра… – доложить.
     – Мостик, Рубка, – пропустив доклады с боевых постов о наличии личного состава и осмотре отсеков, последним взывает удивлённый голос командира флагмана, – запись в вахтенный журнал произвел.
     Ну и, действительно, как тут не удивиться: не выходя на верхнюю палубу, хотя она и уходит каждые тридцать секунд полностью под воду, шнур не поставишь.
     – Есть, Рубка, – выдыхает Стариков и выходит в эфир. – Внимание всем кораблям!.. Я – «Прыжок-3»!.. Выход… на верхнюю палубу… в соответствии… с правилами… управления и живучести кораблем… всему личному составу… по погодным условиям… запрещаю!
     – Феликс, ты что заду... – высовывается из рубки мокрая обескураженная голова полуголого замполита, успевшего за десять секунд с момента последних его тирад в эфире  выбраться из каюты командира и в одном «неглиже» примчаться в ходовую рубку.
     – Как меня поняли?.. – рубит командир соединения, – приём!
     – «Прыжок», вас понял, приём, – в установленном порядке не дают вклиниться замполиту командиры ШУ.
     – Полученный приказ… внести в вахтенный журнал.
     – Есть внести запись в…
     – Внимание всем!.. – не давая опомниться, ревёт Стариков, – лево руля, курс двести семьдесят, полный вперед.
     – Есть двести семьдесят, – в унисон ревет мичман, – есть полный…
     Корабль послушно выравнивается после выхода носом на волну и, хотя амплитуда килевой качки даже несколько увеличивается, но неугомонный шнуроукладчик, наконец, успокаивается, перестаёт рыскать носом влево и вправо в поисках равновесия, перестаёт сваливаться с курса. Так бедолага-тихоход может идти в относительной безопасности для себя, испытывая на прочность экипаж, – кому понравятся многочасовая карусель «американские горки»! – сколь угодно долго, пока скорость гонимой на него ветром волны не превысить его скорость, и топливные баки позволят сохранять курс.
     …– «Сталь-243», «Сталь-251», доложите обстановку, прием.
     – Я – «43-ий», – не сразу отзывается Полянский, – курс двести семьдесят, выхожу на траверз флагмана и заданную скорость, прием.
     Михайлов молчит.
     – То-ва-рищ старший лей-те-нант… – строго по слогам тянет посредник, не взирая на холод мокрым и полураздетым выбираясь на мостик, но, наткнувшись на горящие лихорадочным светом щелочки Старикова, осекается и почти с мольбой, скороговоркой выдыхает. – Что решил, командир?
     Феликс не слышит его, машинально протянув свой любимый командирский ещё с «Антилопы» овчинный тулупчик, смотрит с тревогой и даже мольбой сквозь «каплея» на неумелые потуги 51-го, вновь безнадежно вывалившегося из строя при простейшем маневрировании и опасно пересекающего курс 43-его. Он тягостно молчит, не вмешиваясь в действия лейтенанта, не меняет курса и скорости флагмана, не подстраивается под них, по себе зная, что в трудную, решающую минуту флагман должен стоять устойчиво на заданном направлении, тогда и остальные корабли, как бы им не было трудно «…своё место в строю найдут...».
     Тут главное иметь наглость верить в них, своих лейтенантов, иметь наглость терпеть и ждать, не смотря ни на что!..
     Флагман – основа всего и вся, базис, в нём всё спасение, вера и надежда, ему и карты в руки: ему принимать решение и нести за ответственность.
     Никто на Свете, никакой посредник или руководитель самого высокого ранга здесь, в точке невозврата не может принять решение за командира, перед которым во все времена с монотонным единообразием встает лишь один давно набивший оскомину вопрос, – что делать? – и ответ на него тоже один: верный и… никакой другой.
     – «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3», приём, – всё также глядя сквозь замполита на ведомые корабли, вынимает из крепления массивную трубку радиосвязи «старлей».
     – «Прыжок-3», я – «Шалаш», приём, – сразу и удивительно чисто без помех басит монотонно-равнодушный голос оперативного дежурного Бригады.
     – «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок-3»!.. – железобетонно вбивает каждое слово дивизионный. – В связи… со сложившейся… обстановкой… принимаю решение… – всё вокруг, даже обезумевшее море, умолкает, – по погодным условиям… выполнение упражнения «К-3-Ша»… прекратить!.. Как меня понял?.. Прием…
     Мучительная напряженная пауза повисает в непрерывно булькающем и хрипящем эфире. Долгая, тяжелая, но, одновременно, торжественная тишина окутывает ходовой мостик флагмана и ходовые рубки трёх шнуроукладчиков, где моряки буквально прилипли к динамикам эфира. Олег Анатольевич в нелепо накинутом на голое тело коротком тулупчике Феликса, со смешанными чувствами, открыв рот, словно на инопланетянина смотрит на старлея: во время учений Флота принять самостоятельное решение, отменяющее утвержденный в соответствующих инстанциях план, – ЭТО Ж УМУ НЕПОСТИЖИМО!!!
     Но, оно, это решение принято! И оно… единственно верное «здесь и сейчас».
     Перчатка, брошена в эфир.
     Кто поднимет?
     – Может… и мне... – заискивающе заглядывая в ставшие вдруг совершенно спокойными почти синими глаза «старлея», молит Пырин, – подтвердить?
     – Что подтвердить?
     – Ну-у, это… погодные условия.
     – Олег Анатольевич, идите в каюту, – улыбается Феликс. – Если что – вы не в курсе, это моё решение. – И уже, отвернувшись, гремит в «Каштан», – Рубка, внести в вахтенный журнал доклад «Шалашу».
     – Есть, товарищ командир…
     Всё!
     Рубикон перейден!
     …Упоительная тишина, кажется, на целую вечность окутывает Феликса, опустошая и успокаивая одновременно, наполняя чем-то важным, большим, значимым. Но, несмотря на это, он ни на секунду не выпускает из глаз действия его боевого соединения. Мало-помалу в течение полчаса справились с нехитрым маневром на пределе своих возможностей по борьбе с трехэтажными гигантами. Выстроившись в строй фронта, они на полном ходу вот уже как час в ожидании дальнейших указаний безуспешно бодают встречную четырехбальную западную волну, оставаясь при этом на одном месте в точке начала учений. Замполит весь этот час пытается достучаться до глубоко ушедшего в свои непростые мысли и не реагирующего ни на что старшего лейтенанта Старикова с одним единственным вопросом:
     – Валерий Феликсович, может всё-таки пора… мне выйти в эфир?
     «Старлей» будто не слышит и, продолжая опустошёнными глазами упрямо следить за потугами ведомых кораблей по удержанию строя, мысленно находится не здесь, – тут решение теперь принимать не ему! – а далеко-далеко, там, где его очень любят и ждут, и где тоже нужно принимать срочные действия для разрешения неотложных проблем. Ох, что-то много их в последнее время сыпется на его двадцатичетырехлетнюю рано начавшую лысеть голову:
     Во-первых, дома у жены и годовалой дочки закончились продукты: кроме молока и хлеба практически ничего не осталось, за всем необходимым нужно срочно как-то выбираться в город, в магазины, стоять в длиннющих очередях, отоварить скопившиеся мертвым грузом за последних два месяца талоны. Всё, почти всё, теперь в магазинах продают только при наличии талонов, у которых есть строго ограниченный срок действия!
     Во-вторых, пару дней назад в политотделе Бригады, знакомый секретарь комсомольской организации поведал слух, мол, после учений его снова собираются отправить в престижную, но крайне неудобную командировку, по обучению интернациональных экипажей, откуда ему только-только удалось отозваться после двухмесячного отсутствия в родной Бригаде, а главное – разлуки с семьей.
     В-третьих, сегодня утром, убегая по тревоге на корабль, узнал, что они с женой, кажется, снова ждут прибавления в семье. Это, конечно же, здорово! Да вот только время-то какое теперь неспокойное, – что их ждёт завтра? – Бог весть. К тому ж у них в дивизионе давно поговаривают, что в следующем году их дивизион расформируют, сократят, – Перестройка-Катастройка уже во всю входила в свою разрушительную катастрофическую фазу! – корабли за ненадобностью продадут, а офицеров направить в резерв штаба Флота для назначения в другие гарнизоны. А что это значит? Это значит, что всё придётся начать сначала: съемная комната, общежитие, коридоры ЖБК и прочее, прочее, прочее, да и жене придется увольняться с работы и вновь заниматься поиском оной на новом месте…
     Интересная это штука – выбор, точней поиск работы жены на новом месте службы мужа: никаких привычных теперь баз данных, газет вакансий, бюро по трудоустройству и прочее, прочее нет и в помине. Способ один – оттолкнуться от места временного проживания семьи и ногами с дипломом об окончании соответствующего учебного заведения подмышкой начать монотонный обход всех подряд учреждений, организаций, заводов, расположившихся поблизости.
     У Феликса с Малышкой на это, в отличие от поиска съемной комнаты, ушло много времени: почти четыре месяца. Устроились они, когда уже не чаяли и, лишь после того, как сообразили, что не нужно говорить в отделе кадров о предстоящем через пять с половиной месяцев рождении их первенца. Благо на глаз это ещё не определяется. Да и про уровень зарплаты не стоит пытать этих номенклатурных «пройдох», которые все свои премиальные надбавки делают за счет  экономии заработной платы трудящихся, путем назначения их на должность с пониженной тарифной ставкой.
     Этим можно заняться чуть позже – после назначения!
     В итоге они попали в много сотенный преимущественно мужской коллектив огромного литейного цеха крупного завода экономистом. Работа там оказалась живой, интересной и… трудной, да и люди непростые, но терять её теперь, когда вокруг царит сплошная неопределённость, ни Феликсу, ни Малышке крайне не хотелось бы.
     …Кто знает, может быть и действительно пора, как говорят все вокруг, подумать и об увольнении в запас, уходу в народное хозяйство, прекращению кочевого образа жизни и обустройству семьи на постоянном месте жизни.
     Ну и, в-четвертых, собственно само это учение! Впрочем, о нём-то как раз Феликс, к своему собственному удивлению, почти совсем не думает, кроме разве что одного: ветер мало-помалу усиливается, корабли восьмой час, находясь в эпицентре стихии, на грани своих возможностей удерживают заданный им строй, курс и место. Выдержит ли матчасть? Справятся ли неполные и молодые экипажи? А во всем остальном он прав! Тут нет никаких сомнений, –так и чего ж про то думать? – пусть теперь думает равнодушный оперативный дежурный. Наконец-то и этому бездельнику прилетела настоящая вводная задачка от лейтенанта, создавшего нестандартную ситуацию не только в Базе, но и во всем Флоте, на которую именно ему, хочешь, не хочешь, но придется принимать своё собственное самостоятельное решение, – нужно ж как-то угадать с правильной интерпретацией случившегося, – а это, увы, никто не любит!
     …– Нет-нет, Олег Анатольевич, – просыпается Феликс. – Что вы? Ни в коем случае. Здесь решения принимаю я, а вы – посредник, вас Там!.. спросят, кому положено, Там!.. и скажите, надеюсь, всю правду.
     – Кончено скажу, – сверкает черными глазами замполит, – я им такого скажу: и комдиву, и командиру Бригаду, и…
     – Послушай, Олег, – несколько фамильярно, но по-доброму, по-дружески берет его за рукав Феликс, –  а вот этого… не надо.
     – Почему? – искренне, даже как-то по-детски обижается Пырин, не обратив внимания на нарушение Стариковым субординации.
     – Просто поверь мне: не надо!
     – Ну, почему, Феликс, почему!?..
     – Да потому! – грубо обрывает. – Пойми, наконец, штабная твоя «башка», – почти кричит, хотя и смотрит весело, по-доброму, – нет тут виновных, всё это просто обычные флотские обстоятельства и… всё!
     – Как… так?
     – Комдив от безысходности забрал личный состав с резервных кораблей, комплектуя экипажи уходящих в море РТ, – перечисляет, загибая пальцы. – Комбриг в период отсутствия комдива, отправил ШУ в море, не знал об их готовности. Прогноз погоды метеослужба, как всегда выдала по рейду, а не на дальний полигон. Ты вообще человек новый, которого политотдел Бригады на радостях загрузил всякой глупостью, поэтому в течение всех этих дней учения в расположение дивизиона ты ни разу не выбрался, состояние кораблей не знал и, получая пакет, о нецелесообразности такого выхода не доложил, – загибает очередной палец. – Да и вряд ли вообще догадывался, что он состоится.
     – Да меня... совсем… – взрывается замполит.
     –Я ж про то и говорю, – слегка поморщившись, мягко перебивает Феликс. – Нет в том виновных, и ненужно их искать! Всё это просто… – говорит, как в рацию, чеканя слова, –  цепь обычных… флотских… обстоятельств!
     – И что же делать? – растерянно восклицает капитан-лейтенант.
     – Хороший вопрос, – лукаво улыбается дивизионный, непрозрачно намекая на незабвенные труды классиков марксизма-ленинизма, преподаваемые всеми замполитами страны на занятиях по политподготовке.
     – А главное знакомый, – смеется в ответ Олег, одобрительно хлопая Феликса по плечу. – И всё же, что?
     – То, что и делаем.
     – ???
     – Принимаем самостоятельное, никем и нигде ненаписанное решение, исходя из сложившейся обстановки.
     – По-нял, – неуверенно тянет Пырин.
     – «Командир корабля не может отступить от выполнения боевой задачи…»,  – цитирует Стариков слова Корабельного устава, – «…кроме случаев когда сложившаяся обстановка настолько изменилась, что поставленная задача теряет значение», – многозначительно поднимает палец вверх.
     – Понял, – чуть уверенней выдыхает Олег.
     – Каждый командир должен сам принять решение в каждой конкретной ситуации.
     – Я… понял.
     – Понимаешь, Олег? – с жаром выдыхает Стариков. – Сам!
     – Понял!
     – Никто не должен подсказывать ему это решение, никто.
     – Понял!!!
     – И решение это может быть только одно.
     – ???
     – Единственно верное, за которое командиру никогда и нигде: ни здесь, ни на небесах, ни сегодня, ни завтра не станет стыдно…
     – Я понял тебя, Феликс, понял. И ты знаешь…
     – «Прыжок-3», я – «Шалаш», прием, – неожиданно перебив, прерывает двухчасовое молчание оперативный дежурный.
     – Я – «Прыжок-3», прием, – чуть помедлив, отзывается Стариков…
     Экипажи трёх малых кораблей-шнуроукладчиков льнут к динамикам, внимательно вслушиваясь в каждое слово эфира, где-то далеко, наверняка, прилипают к радиопередатчикам и их комдив с начальником штаба, да и весь штаб, Дивизион, Бригада, – шуточное ли дело отказаться от выполнения утвержденного Флотом плана. Лишь один Феликс, растревоженный разговором с Олегом Пыриным, в котором ему, кажется, наконец-то удалось договорить, допонять, домыслить то, что всегда ускользало от его осмысления, остаётся равнодушным к происходящему вокруг, отрешённым. Он продолжает повторять себе: «…чтобы нигде и никогда, никогда и нигде не было стыдно за принятое единственно верное решение».
     Покривить душой – значит предать: всё, всех, себя!
     Теперь ему  вдруг вспомнилось, как он когда-то, ещё в первый лейтенантский год, урвав в обеденный перерыв свободный часок, чтоб побыть вместе с женой, обнявшись с ней, гулял в сквере, расположенном как раз между территорией её завода и Береговой базой, где командиры кораблей получают различное имущество для своих коробок.  И вот, счастливо болтая, – не каждый день, неделю, а иногда и месяц им удавалось просто, хотя б, увидеться! – они идут к выходу из парка, когда навстречу им попадаются три хохотушки-шутницы служащие на Бербазы, где новый командир рейдового тральщика провел всё сегодняшнее утро, устроив «выволочку» персоналу.
     За что «выволочку»?
     Ну, а как иначе?
     Кто мог додуматься «повесить» винты старого давно списанного в утиль крейсера, главные орудия которого до сих пор валяются на молах, на маленький кораблик весом едва превышающим их сами?
     – Вы б ещё те орудия мне на тральщик записали, – в сердцах сказал он начальнику Береговой базы, капитану второго ранга Малахову, к которому вынужден был пойти, чтоб урезонить его нерадивых сотрудниц.
     И вот теперь, неожиданно встретив его в такой пикантной ситуации, в компании с неизвестной им и весьма молоденькой наивной девчонкой, обожающе смотрящей только на него, они решили проучить его, отомстить.
     – Не верь ему, красивая, – вдруг, поравнявшись с ними,  заявляет первая.
     – Он и мне обещал, жениться, – наигранно всплакнула вторая.
     – А у меня от него скоро ребенок будет, – сдерживая смех, лукаво заявляет третья, выпятив свой на самом деле огромный жирный живот.
     – Ах, ты… – готовый немедленно ринутся в бой, задохнулся от возмущения Феликс, резанув взглядом обидчиц,
     Вот только, как… ринуться?
     Какой бой?
     – Не горюйте, девочки, – беззаботно бойко хихикнула Малышка, – я хоть и любимая жена в его гареме, но и вам на коврике место в общаге найду.
     Ничего не ответили на то ехидные дамочки, лишь переглянувшись друг с другом, молча проследовали дальше в свой офисный… «клоповник».
     …– «Прыжок-3», я – «Шалаш», – безэмоционально давит своё оперативный дежурный, – выполнение задачи «Ка-три-Ша» в трех вариантах соединением из трёх ШУ: 224, 243, 251… выполнено!.. Как понял? Прием.
     – «Шалаш», вас понял, я – «Прыжок-3», приём.
     Стариков не видит обожающих на себе взглядов моряков корабля флагмана, не понимает радостного глубоко уважительного пожатия руки старого «морского волка» мичмана Тихомирова, не чувствует благодарных мыслей моряков ведомых им кораблей и облегченного выдоха комдива с начальником штаба дивизиона где-то далеко-далеко от этого полигона.
     – «Шалаш», «шалаш», я – «Прыжок-3», – безэмоционально поёт он привычную песню эфира, – прошу «добро» на возвращение в Базу.
     – «Прыжок», вам «добро», время «Че плюс пять».
     – Не за что… – с удивлением отвечает Феликс на искреннее крепкое рукопожатие и слова замполита-посредника и, привычно переключив волну на внутреннюю связь дивизиона, командует разворот на обратный курс.
     – Ну, вот и всё, – думает он про себя, непрестанно наблюдая за маневром своего соединения. – «Хорошо то, что хорошо заканчивается», – вспоминаются ему вдруг мамины слова из детства. – Похоже и вправду, мой путь флотоводца подходит к концу…
22.03.2019г.


«Хорошо то, что хорошо заканчивается»


Рукопись-черновик четырнадцатого серии рассказов в повесть-эпилог к книге: «Антилопа», являющегося одновременно и эпиграфом в книгу «Феликс».
Критика и найденные орфографические и стилистические ошибки в тексте приветствуются, которые прошу направить администратору группы «Питер из окна автомобиля» на любом удобном ресурсе (ВК, ОК, ФБ), либо оставить прямо под текстом.


«Подъем флага»

     …Балтика. Минная гавань.
     Самое-самое начало девяностых.
     Первый день зимы. Мокрый снег. Светает.
     Привычно на всю гавань поёт «Подъем флага» звонкая труба.
     На баках кораблей моряки-сигнальщики отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих тральщиков, штабные офицеры выстроились на стенке возле рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно», и старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его зовут с момента появления в его имени легендарного отчества, на пирсе своего бывшего дивизиона прямо напротив одиноко покачивающего в сторонке своего бывшего рейдового тральщика, некогда прозванного моряками за непревзойдённые ходовые качества «Антилопой».
     – Ну, вот и всё, – глядя неё, выдыхает Феликс. – Вот и на тебе не поднимают больше военно-морского флага.
     – У-ух, – словно вздыхает корабль в ответ, приподнявшись и шлёпнув об очередную волну своей обшарпанной давно не крашеной кормой.
     – «Хорошо то, что хорошо заканчивается», – вспоминаются вдруг ему мамины слова из далёкого детства. – Вот и мой путь флотоводца подходит к концу. Скоро и мне станет не зачем приходить сюда, во что бы то ни стало мчаться каждое утро на подъем флага…
     – О! Феликс, привет! Говорят тебя можно поздравить? – неожиданно, как только труба победно пропела «вольно», дружески хлопает его сзади по плечу их бывший замполит.
     – В общем, да-а, – улыбается Феликс, пожимая широкую теплу ладонь несуразно длинного для морского офицера, почти под два метра ростом капитан-лейтенанту Пырину Олегу Анатольевичу.
     – Ну, поведай, поведай скорей, кто у вас родился?
     – Сы-ын! – гордо тянет.
     – У-у-у, поздравляю, – радуется. – И как мама? Как ребёнок? Куда старшую… дел? – сыпет вопросами
     – Да всё нормально, нормально, – улыбается, – кажется… поговорить только, как обычно не дали. Сына с женой видел лишь в окно, но лица вроде б… счастливые.
     – Что врачи говорят?
     – Да, какие врачи? – машет рукой. – Отправили в регистратуру, мол, там всё скажут.
     – Ну, раз ничего необычного нет, значит, – всё нормально, не переживай.
     – Вообще-то и я так решил.
     – Ну, а дочку-то, дочь куда дел? – заглядывает в глаза. – Ведь ей, кажется, ещё двух не исполнилось, и в ясли её ещё не взяли.
     – Не взяли, – смеётся, – хотя два-то как раз в прошлом месяце исполнилось. Да и ладно, Бог с ним, теперь уже и ни к чему. А её я пока у соседки, жены механика с базового тральщика оставил. Там, у них сынишка её ровесник, друг друга с рождения знают, играют, так что – всё нормально, спасибо. А вы с ребятами, давайте-ка, вечерком, всем нашим бывшим штабом дивизиона заходите к нам, ножки сынишке обмоем.
     – Зайдем, обязательно зайдем, – радуется Пырин, – к тому же ребята кое-что собрали, да и домашнюю наливочку на черной рябине мичман Тихомиров специально для этого случая целую трех литровку приволок.
     – Знаю-знаю его пятидесятиградусную «рябиновку», – смеётся Феликс, – почти чистое «шило», хотя конечно вкусно, словно морсик.
     – То-о-очно, – тянет замполит. – А ты чего здесь… перед «Антилопой» один, наши-то все, пока ждут назначений, у рубки Маркова теперь на подъем флага собираются.
     – Я не жду … – виновато улыбается, – назначений. У меня вчера ровно два месяца исполнилось, как должность сократили.
     – Поня-ятно, – тянет Пырин. – Мою тоже сократили, но меня временно с понижением, как раз к нему в помощники зама «подвесили».
     – Не горюй, в дивизионе морских… вот-вот вакансию откроют.
     – Откроют, – невесело кивает.
     – Ну, во-от!
     – Да только морские тральщики, поговаривают, в следующем году перебазируют куда-то на Север.
     – Плохо, – расстраивается за товарища Феликс. – Впрочем, и базовые тральщики, я слышал тоже. Минная гавань, говорят, теперь не перспективная, здесь будут международные грузоперевозки, противостоянию конец.
     – Конец!.. – соглашается. – Дай-то, Бог! И вообще, говорят, и институт политработников тоже конец, вот-вот упразднят за ненадобностью.
– А вот это зря! – искренне выдыхает Стариков. – Видоизменить, конечно, нужно, отказаться от всякой чепухи и «первоисточной» рутины, но работу с личным составом никак нельзя бросать, ни на минуту.
     – Да, уж… – безнадежно машет рукой Пырин.
     – Стариков, – легко преодолев сквозь шелест снега, уханье ударяющихся о причал волн, скрип трапов и швартовых почти пятидесятиметровое расстояние, неожиданно прерывает беседу низкий хорошо поставленный зычный голос капитана второго ранга Маркова, командира соседнего дивизиона базовых тральщиков. – Ко мне!
     – Есть! – машинально и привычно не менее звонко и резко выстреливает старший лейтенант навстречу поученной команде, круто развернувшись по направлению к старшему по званию. – Товарищ капитан второго ранга, старший лейтенант Стариков по вашему приказу прибыл, – резанув серым стальным блеском глаз, громко, заглушая всё и всех вокруг доложил он, скорым строевым шагом явившись на зов.
     – Товарищ старший лейтенант, – спокойно, уверенно, хотя и несколько громко на всю стенку гудит комдив базовых тральщиков, – вам от лица командования предлагается должность командира 640-го базового тральщика.
     – Есть, товарищ «кап-вто-ранга»! – не менее громко гремит Стариков. – Спасибо за доверие, но… мной два месяца назад подписан приказ о сокращении моей должности и соответствующий рапорт о согласии на сокращение.
     – Я в курсе, – стекленеют глаза старшего офицера. – Командованием проведён тщательный анализ и принято решение по сокращению штата Бригады за счет имеющих взыскание офицеров, вы же признаны одним из самых перспективных командиров Бригады.
      – Служу Советскому Союзу, – пылают глаза и у Старикова. – И благодарю вас, товарищ «кап-вто-ранга», за оценку, но я… – делает короткую паузу, – не меняю своих решений.
     – Почему вы отказываетесь, – едва сдерживается, – это ж серьёзное повышение в должности, звании, окладе.
     – Так точно, товарищ «кап-вто-ранга», но я, повторюсь, принял своё решение два месяца и один день назад.
     – Да вас и так назначат на эту должность, – ехидно улыбается, – без вашего согласия. Шагом марш на корабль, я вам приказываю.
     – Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», – угрожающе понижает почти до шепота голос «сталей», – по закону без согласия можно перевести только на равнозначную должность, а таких должностей в Базе нет.
     – А на Флоте?
     – Перемещение к другому месту службы также требует согласия.
     – Вы что? – удивлённо таращит глаза. – Всё положение о службе проштудировали.
     – Так точно!.. – выдыхает. –  И Кодекс законов о труде.
     – Однако! – дивится. – Тогда до получения приказа о вашем увольнении в запас я назначаю вас бессменным помощником дежурного по дивизиону.
     – Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», – упрямо глядит Стариков снизу вверх прямо в наливающиеся кровью глаза, нависающие над ним, – со вчерашнего дня у меня больше нет должности в Бригаде и соответствующего денежного оклада.
     – А кто вам, товарищ старший лейтенант, дал право отсутствовать в строю на подъеме флага?
     – Никак нет, товарищ кап-вто-ранга, я находился в строю у своего дивизиона.
     – Вам довели, что остатки вашего дивизиона переданы под моё командование?
     – Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
     – И то, что местом построение для вас я назначил рубку дежурного базовых тральщиков?
     – Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
     – Почему, вы игнорируете… мой приказ?
     – Потому, что…
     – Мол-чать! – привычно вскипая, визжит, словно боров, на всю стенку, грузный, весом далеко за центнер крупный старший офицер, привыкший на своём служебном пути решать все неудобные вопросы таким вот незамысловатым образом…
     Феликс и раньше часто наблюдал эту картину: когда с вечно торчащим из-под туго застёгнутой тужурки огромным животом «медведь», только что выбравшийся из своей берлоги, злобно нависнув над очередной жертвой, распекает её на всю гавань. Визг и стенания, нескончаемо долго разлетающиеся в тот момент во все стороны, изрядно веселили многих, обрастая в последствии слухами, легендами, передаваясь из уст в уста не только в Бригаде, но и Базе. Нередко жертва Маркова после такой экзекуции впадала в длительное состояние «панической депрессии» и раболепного обожания последнего.
     – Вы что себе позволяете, товарищ капитан… второго… ранга? – тихо, одними губами выдыхает в огромное пышнощёкое буквально нависающее над собой лицо Стариков. – Кто… вам… дал право… нарушать… субординацию?.. – скрипя зубами и, сжав кулаки, режет серой сталью молнии.
     – Что-о-о?.. – задыхается Марков, отступая и даже словно оседая.
     – Кто… дал… вам право… повышать голос… на офицера? – удивительным образом заглушая своим внутренним клокотанием всю бригаду, базу, кажется, вселенную, четко, по словам, словно в эфир режет Стариков. – Да к тому же публично, в присутствии личного состава?
     – Что-о-о?.. – разбрасывая жалкие молнии перепуганных глаз, давится «кап-два».
     – Я требую от вас, – вскидывает Феликс подбородок.
     – Что-о-о?.. – страдальчески выглядывает из-под глубоких, сошедших в одну огромную красную складку на лбу, словно отражение судорожной мозговой деятельности некогда многочисленных извилин.
     – Са-тис-фак-ции! 
    – ???
     – Следуйте за мной, коммунист Марков, объяснимся… без свидетелей: как коммунист с коммунистом… с глазу на глаз, – сухо бросает Стариков, круто без разрешения повернувшись к нему спиной и не отдав честь старшему офицеру, уверенным шагом движется в сторону КПП гавани.
     – Что-о-о?.. – одними губами выдыхает здоровяк и долго-долго тяжёлым взглядом провожает странного офицера.


«Коммунисты»

     …Балтика. Минная гавань.
     Самое-самое начало девяностых.
     Второй день зимы. Ясно. Морозно. Светает.
     Как всегда привычно на всю гавань поёт «Подъем флага» звонка труба.
     На баках кораблей моряки-сигнальщики отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих «коробок». Штабные офицеры дивизионов и бригады выстроились на стенке возле рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно» и старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его зовут с момента появления в его имени легендарного отчества, на пирсе бывшего своего, ныне сокращённого, дивизиона напротив одиноко покачивающего в сторонке некогда своего рейдового тральщика, прозванного моряками за непревзойдённые ходовые качества «Антилопой»
     – Ну, вот и всё, – снова мысленно выдыхает Феликс, глядя на неё. – Кто знает, может, последний раз мы сегодня с тобой стоим в строю на подъеме флага вот так в сторонке, словно отверженные. Говорят, тебя вот-вот отправят в кружок юных моряков куда-то под Старую Руссу. Скоро и мне возвращаться к месту своего призыва в город-герой Ленинград, так что прощай, милая «Антилопа», последние деньки мы с тобой видно видимся.
     – У-ух, – словно вздыхает корабль в ответ, приподнявшись и шлёпнув об очередную длинную пологую морскую волну своей повидавшей виды кормой.
     – «Хорошо то, что хорошо заканчивается», – снова вспоминаются ему мамины слова из далёкого детства.
     – Феликс, как ты? –хлопает его по плечу капитан–лейтенант Пырин Олег Анатольевич, бывший замполит их дивизиона. – Ты уж извини, что вчера так и не смог вечером забежать к тебе, никак не получилось вырваться, но ребятам я передал твоё приглашение, все должны были быть.
     – Да-да, Олег, спасибо! Все были, ножки сынишке благо обмыли, посидели, поговорили, – благодарно смотрит. – Жаль, что тебя не было. Ребята сказали, что Марков под вечер к комбригу на меня жаловаться побежал, а там и тебя, говорят, зачем-то дёрнули.
     – Дё-орнули, – неохотно тянет. – Понимаешь, Феликс, у каждого офицера бывают такие минуты, «…когда он должен сам без чей-либо подсказки…», – цитирует по памяти, когда-то сказанные Феликсом слова, – «…принять своё собственное самостоятельное решение».
     – И решение это… – улыбается Стариков
     – «…должно быть единственно верным…», – серьёзно продолжает Пырин, – «…чтобы нигде и никогда, никогда и нигде, ни на земле, ни на небесах не стало за него стыдно…».
     – Запомнил?
     – Такое не забывается!
     – Так что ж собственно стряслось-то?
     – Да, ничего такого, – досадливо машет рукой. – Понимаешь, находясь формально приписанным к дивизиону Маркова, мне тоже пришлось наяву увидеть его фортеля в отношении подчинённого личного состава.
     – Ну, и ты?..
     – Ну, я и …сказал, что не считаю твой поступок вызывающим и позорящим мундир офицера и честь коммуниста.
     – Кому…  сказал?
     – Как ком?.. Ему, Маркову!.. Кому ж ещё?
     – Ну, ты даёшь!.. Молодец, конечно!.. Но всё же, ты это зря на рожон полез: тебе ж от него характеристику для назначения получать, отзывы там всякие, да и без них он дядька влиятельный, может сильно напакостить.
     – Он так и сказал, – жмет плечами, – мол, завтра всех замполитов с их чистоплюйским человеколюбием и нескончаемыми конспектами незабвенных классиков отправят в утиль.
     – Ха-ха-ха, – веселится Феликс, – насчет классиков-то он прав.
     – Пра-ав, – невесело машет рукой.
     – Ну, а дальше?
     – А дальше… после того, как ты его осадил, а я добавил, он полдня в своей «кондейке» просидел вылезал, – с жаром выдыхает Олег. – Видать, «шилом» обиду глушил, да злобу точил.
     – Ну, а потом?
     – А потом, после тихого часа оклемался, рванул к комбригу, сказал, мол, это я тебя на него науськал.
     – Вот же… гад! – загораются глаза Старикова. – Я ж говорил, что так всё и случится… Пошли срочно к комбригу, я ему всё скажу, он, кажется, человек бывалый, с пониманием... Ты тут совершенно не причем!
     – Да нет, что ты? – благодарно улыбается Пырин. – Этого-то как раз и не надо, я и сам уже всё сказал и даже предложил собрать экстренное партсобрание Бригады, на котором разобрать личное дело Маркова.
     – Ну, ты даёшь!.. – восхищённо смотрит Феликса
     – Да-ю-у, – неоднозначно тянет, – только вдруг явился «нач-по» и всё по-другому решил.
     – Как по-другому?
     – Разобрать на собрании не Маркова, – виновато отворачивается, – а твоё… личное дело, мол, это ты во всём виноват: на замечание старшего товарища откровенно грубишь, на предложенную вышестоящую должность не соглашаешься…
     – Как же так? – дивится Стариков. – Он же сам меня уговаривал написать рапорт… по сокращению штата.
     – Я говорил?
     – А он?
     – Говорит, тогда была такая установка партии: лучших молодых специалистов сократить и направить на подъем экономики в народное хозяйство.
     – А теперь?
     – А теперь есть другая установка политуправления Флота: не сокращать молодых специалистов, искать офицеров предпенсионного возраста.
     – Вот же приспособленец, – с ужасом восхищается Стариков. – На всё-то у него директивка имеется.
     – Это точно! – соглашается Пырин. – Я ему и это сказал, что такое шараханье из стороны в сторону партию совершенно не красит.
     – Ну, а он?
     – Его это не волнует: он говорит, мол, правдолюбцы, как мы с тобой, ничего не понимают ни в сути и ни в духе Перестройки, и им не место в рядах…
     – Ну, и ладно!.. – машет рукой Феликс. – Честно говоря, мне и в правду не понятны ни суть, ни дух этой всё сметающей на своем пути Перестройки, прямо «Катастройки» какой-то. Ну, а если партии, и всяким там приспособленцам в ней всё ясно, то…
     – Партия, Феликс, – это мы с тобой! – сверкает черными глазами Олег. – А ещё такие же, как мы простые искатели Истины, а не эти…– упрямо вскидывает подбородок. – Ты читал Булгакова «Мастер и Маргарита»?
     – Не-ет, – тянет, – не успел ещё.
     – Да когда ж тебе? – снисходительно улыбается Олег. – Ты ж наверно «Капитал» Маркса теперь с пристрастием штудируешь.
     – Зачем это?
     – Как зачем? – смеётся. – Тебе ж теперь предстоит нашу социалистическую экономику в народном хозяйстве поднимать.
     – Издеваешься?
     – Ни в коем случае, – по-дружески хлопает по плечу. – Ты ещё Чернышевского «Что делать?», а заодно Владимира Ильича почитай.
     – Да, ладно-ладно, не смешно, – улыбается. – Стреляться не собираюсь, а «что делать?» и без них разберусь, выкладывай, давай, что там у Булгакова.
     – «Правду говорить легко и приятно…», – торжественно цитирует Олег, погасив искры в глазах.
     – Здорово! – дивится Феликс. – Обязательно прочитаю. Но к чему б ты это?
     – Да к тому, чтоб ты знал, что настоящих коммунистов в партии, если как следует расшевелить это болото, не так уж и мало, и всегда в любой ячейке окажется больше, чем таких вот приспособленцев и держимордов.
     – Ты думаешь?
     – Уверен, Феликс, уверен! Таких людей, как ты, наш начальник штаба, комбриг, наконец: открытых сомнению и поиску, верящих в мечту, правду, всегда оказывается больше, – говорит увлеченно с азартом. – Особенно, когда говоришь прямо и честно то, что думаешь на самом деле.
     – Правду говорить легко и приятно?
     – Вот именно!
     – Ну, не знаю…
     – Однажды, послушай меня, в училище на партсобрании факультета мне как-то удалось взять на поруки, – я тогда был парторгом класса! – коммуниста-одноклассника, совершившего грубейшее нарушение воинской дисциплины.
     – Какое?
     – Самовольная отлучка из расположения части в течение полутора суток.
     – Ничего себе! – жмет плечами Стариков. – И его за это не отчислили, да это ж почти преступление.
     – Так и есть, – соглашается Пырин. – Преступление! И его не отчислили.
     – Почему?
     – Да потому, что ему пришлось пойти на это преступление. Так, – чеканит, как когда-то Феликс в эфир, слова, – сложились… обстоятельства… Мы все люди, у нас всех могут быть обстоятельства. Нужно дать себе немного труда заметить эту простую истину! – говорит, уверено, увлеченно. – У него в это время жена рожала, случились предродовые схватки и никого, понимаешь, абсолютно никого не оказалось с ними рядом, вот и пришлось ему остаться… выбирать.
     – Да-а, дела-а, – тянет Феликс.
     – Но и это ещё не всё. Оказывается, предвидя всё это, он заранее подавал рапорт начальнику курса с просьбой дать ему увольнительную на три дня, – родители далеко, они оба иногородние, снимали комнату! – на которую тот ответил, чтоб отправлял жену домой, к родителям, и не морочил никому голову.
     – Да, уж! – задумавшись, выдыхает «старлей», вспомнив, видно, что-то своё. – Человечно, ничего не скажешь, и как это знакомо.
     – Ну, вот!.. И ты не поверишь, коммунисты факультета, и не только курсанты, кстати, меня поддержали и даже выразили начальнику курса замечание за не проявленную должную чуткость к людям.
     – Удивительно! – качает головой Стариков. – Но, всё равно, обычно люди очень пассивные… и трусливые, пока это… их лично не касается.
     – Если трусливые, то – это не коммунисты! – снова пылают черные глаза Пырина. – Ну, а если коммунисты, то мне не по пути… – почти кричит.
     – С партией? – с ужасом выдыхает Феликс
     – С ними! – выдыхает. –  Ясно, тебе?
     – Да, ясно-ясно, – виновато улыбается «старлей», – не кипятись. Просто теперь легко из партии выйти, это даже модно стало, вроде как чистенький.
     – Модно, легко, – гордо кивает замполит, – гораздо трудней избавить партию от всякой, налипшей на неё по пути грязи и шелухи. Да и вообще…
     – А когда собрание-то? – перебивает Феликс.
     – Да вообще-то сейчас, – смотрит на часы, – через десять минут. Я ведь, за тобой пришёл…
     – Может не ходить? – малодушничает Феликс. – Скажешь, –не нашёл, я ведь на самом деле ещё позавчера открепительный талон в секретариате Базы получил. Формально нашей партийной ячейки дивизиона уже нет…
     – «Я себя под Лениным чищу...», – как Маяковский, задрав вверх подбородок, цитирует известные строки Пырин.
     – «…чтобы плыть в революцию дальше…», – увлеченно подхватывает Стариков.
     – «…Я боюсь этих строчек тысячи, как мальчишкой боишься фальши…», – смеясь, цитируют вместе и, круто развернувшись, бодрым шагом направляются в сторону Политотдела.


«Не поминайте лихом»

     …Балтика. Минная гавань.
     Самое начало девяностых.
     Третий день зимы. Ясно. Морозно. Светает.
     Как всегда громко на всю гавань играет «Подъем флага» веселая труба.
     На баках кораблей моряки-сигнальщики отбивают склянки, экипажи стоят в парадном строю на ютах своих «коробок», штабные офицеры дивизионов и бригады выстроились на стенке возле своих рубок дежурного. Выстроился напротив сиротливо покачивающегося в сторонке своего бывшего рейдового тральщика и старший лейтенант Стариков Валерий Феликсович, проще Феликс, как все его зовут с момента появления в имени легендарного отчества.
     – Ну вот, «Антилопа», – мысленно обращается он к кораблю, названного когда-то так за непревзойденные ходовые качества моряками, – оказывается вовсе даже ещё и не всё… пока.
     – У-ух, – словно отвечает бывший тральщик, приподнявшись и шлёпнув об очередную длинную пологую морскую волну своей давно некрашеной кормой.
     – «Хорошо то, что хорошо заканчивается», – вновь зачем-то приходят ему на ум мамины слова из далёкого детства.
     – Во-ольно! – прямо над ухом гремит команда бывшего командира ныне сокращённого дивизиона рейдовых тральщиков и шнуроукладчиков капитан третьего ранга Моряков Александр Викторович…
     Сегодня Стариков к своему огромному удивлению на старом пирсе ныне несуществующего дивизиона напротив последнего списанного в утиль, а точнее передающегося в кружок юных моряков корабля дивизиона, оказался не один. Расформированный два с лишним месяца назад штаб в полном составе – и комдив, и начштаба, и замполит, и механик, и штурман! – волей случая, а точней в соответствии с приказом командира бригады до получения соответствующих назначений на новую должность, оказались здесь.
     …– Ай, молодец, Феликс, – жмет руку Николай Григорьевич, бывший начальник штаба, – здорово ты вчера на партсобрании сказал: и про совесть, и про честь…
     – И про партию, – перебивает комдив, – мол, давно пора ей от всякой скверны, налипшей к ней за время славного пути, очиститься, избавиться.
     – Да что я? – счастливо улыбается Стариков. – Это ж всё Олег Анатольевич, я лишь… повторил.
     – Кто-о-о? – усмехается, повидавший виды Рыбалин, бывший дивизионный механик, несколько фамильярно, благо почтенный возраст и срок службы позволяет ему это, хлопнув замполита по спине.
     – Капитан-лейтенант Пы-ырин! – веселится «старлей». – Наш с вами в прошлом нудный заместитель командира дивизиона по политической работе.
     – Оле-е-ег? – тянет начштаба.
     – «Правду говорить легко и приятно…», – цитирует Стариков.
     – О, как! – таращит глаза Сашка Пшёнов, бывший штурман дивизиона. – Это что… тоже он… говорил?
     – Он! – радуется Феликс. – Цитировал Булгакова...
     – Ко-го-о? – тянет комдив.
     – Булгакова… – краснеет Пырин, – Михаила Афанасьевича, из романа…
     – «Мастера и Маргарита», – улыбаясь, перебивает начштаба. – Молодец, Олег Анатольевич, утер нам всем носы. А я-то, старый дурак, грешным делом решил, что ты только конспекты пленумов ЦК штудировать умеешь, чтоб хоть как-то объяснить народу дух и цели, как говорит твой «нач-по», Перестройки… нашего мЫшленья…
     – Тут ведь главное…– весело подхватывает Рыбалин шутку, – на-Ачать…
     – …и углу-Убить, – завершает известную всем цитату Пшёнов.
     – Так!.. Хватит тут шутки шутить!.. – нарочито серьёзно, сдерживая улыбку давит безудержное веселье хохот всех комдив. – А ты, Олег Анатольевич, и вправду молодец, всё верно вы с Феликсом на партсобрании сказали…
     – И про держимордство… и про приспособленчество, – с жаром поддерживает начштаба.
     – А главное, – радуется штурман, – нас всех в наш дивизион обратно отправили.
     – Точно! – выдыхает ещё красный от смущения замполит. – Отправили… и Маркова приструнили, сам слышал, как комбриг сказал ему, мол, не умеешь человеческим языком говорить, так молчи, а не лай на всю гавань, как пёс цепной.
     – Так и «нач-по» на собрании, – сгоряча выстреливает штурман, – говорил, что нужно уметь чу-у-увствовать момент и понимать истинные дух и цели Перестройки...
     – Мы-Ышленья, – с хохотом выстреливает Рыбалин.
     – Ха-ха-ха, – наконец взрываются все.
     – Мы-Ыш-ле-нья, – давится Стариков.
     – На-Ачить, – задыхается Пшёнов.
     – Углу-Убить, – изобразив серьезность режет начштаба.
     – Ха-ха-ха, – новый взрыв хохота эхом летит по гавани.
     – И всё же, всё же, товарищ командир, – сквозь смех, сдерживая икоту, обращается к нему Феликс, – вы-то все как тут… со мной… у Антилопы оказались?
     – Комбриг приказал, – вырывается у замполита. – Нечего, говорит, вам по чужим дивизионам шататься! Пока приказы о назначении не придут, сказал, чтоб все мы вместе у Антилопы собирались, благо её пока ещё никуда не отправили.
     – Э-эх, братцы! – словно мальчишка радуется седовласый механик. – Это ж мечта командира: ни матчасти, ни личного состава, ни начальства тебе над головой! Ну, что ещё для полного счастья надо?
     – Ни-че-го, – блаженно по слогам выдыхает штурман. – К тому же и служба идёт…
     – Мужики, – вспыхивает механик, – а ведь это нужно отметить! Ну, когда ещё нам доведётся вместе собраться.
     – Кому что, а механику только б выпить, – нарочито строго хмурит брови бывший замполит. – Ты лучше расскажи, куда тебя определили?
     – Куда-куда? – смеётся. – Да пока что и никуда! Вон на снятую с довольствия «Антилопу» командиром приписали, пока её пионерам не отправили. По весне, говорят, погоню её куда-то далеко, за Ладогу, кажется, в Старую Руссу, на Ильмень. А та-ам! – закатывает глаза, – и до осени недалече.
     – А что осенью? – интересуется Феликс.
     – Осенью – дембель! – хлопает по плечу. – Двадцать календарных, как-никак!
     – Неплохо придумал, – вздыхает штурман. – А мне пришлось на курсы записываться. Жду вызова на сдачу экстерном первого семестра, а если не сдам, то придется соглашаться с понижением на базовый… старпомом.
     – Да поступишь ты, Сашка, – вступает начштаба, – не ной, от нас туда все поступают, потому, как уровень Бригады везде знают, котируется.
     – Да-а, – вздыхает комдив и добавляет по слогам, – ко-ти-ро-вал-ся.
     – Почему котировался? – с тревогой умолкают все, вглядываясь в него.
     – Да потому что расформировывают её, – грустно смотрит в глаза каждому. – Уйдут скоро кораблики отсюда… Другие времена… – разводит руками. – Здесь, говорят, нужен новый современный гражданский порт.
     – Если все уйдут, – выдыхает Стариков. – То, кто ж охранять этот порт станет?
     – Тебе-то что?.. – в сердцах выстреливает Моряков. – Ты ж партией в народное хозяйство направлен, целину… поднимать. Вот и поднимай, а то в магазинах уже даже водки без талонов нет.
     – О-о-о! – в шутку хлопает Феликса по плечу механик. – Зачем целину, становись строителем, в Минной гавани порт построишь, а нас потом на пенсии возьмешь его сторожить.
     – Кто знает, кто знает? – задумавшись, кивает «старлей». – Хотя вряд ли, мы ж уезжаем к месту призыва, там и придется стройкой заниматься, – жмёт плечами. – Но, а всё же, кто охранять-то всё это будет от потенциального противника? – давит своё, глядя теперь на замполита.
     – Кто-кто? – сердится тот. – Сказано ведь: Перестройка – мир, дружба, разоружение и… доверие…
     – Кому доверие? – рубит комдив. – Врагу?
– Нашим, как их там… – прячет глаза Пырин, – партнерам по этому, как его….
     – Биз-не-су, – по слогам подсказывает начштаба.
     – По биз-не-су, – вскипает Моряков, – так это ж они теперь, пока мы разоружаемся добровольно… по бизнесу, – сверкает глазами, – партнёры. А когда всё своими руками уничтожим, то, что будет?
     – Не знаю, – смущается замполит, – но… я всё ж думаю, что они там, наверху не просто так всё это… – смотрит на комдива с надеждой. – Должны ж были всё-таки… как-то это, – запинается, – просчитать, учесть что ли. В противном случае это вероломное…
     – Конечно, должны, Олег, должны, – приходит на выручку начштаба, не дав договорить ему эту ужасную мысль. – Ну, чего вы все скопом на него-то набросились? Он что ли всё это затеял?
     – Не он, – серьезно давит Рыбалин. – Партия затеяла, а он замполит, представитель её… в армии! Но вот, что меня во всём этом больше всего беспокоит: говорят, партия решила избавиться и от института замполитов, – представляете! – от своих собственных представителей, от себя…
      – Да мало ли, что там говорят, – перебивает начштаба. – На тебя, кстати, Олег, вчера назначение в дивизион морских пришло, Марков сам, говорят, в Базу за ним помчался, спешил поскорее избавиться от тебя.
     – Ну, а вы-то куда, Николай Григорьевич? – спрашивает Стариков.
     – На меня тоже пришло, – улыбается. – В штаб Бригады старшим помощником.
     – У-у-у, – уважительно тянет руку комдив, – поздравляю.
     – Так значит, завтра ни вас, ни замполита на подъеме флага со мной уже снова не станет? – и радуется за них и одновременно огорчается Феликс.
     – Увы, – сочувственно кивают оба, пожимая Старикову руку, приняв от него поздравления.
     – И меня не будет, – вдруг выдыхает Пшёнов, – я завтра на выход, вроде как посредником, комбриг отправляет.
     – И меня, – хлопает по плечу Феликса комдив. – Я в Базу, в кадры, перевожусь в академию, на кафедру, в аспирантуру.
     – А я в Руссу уезжаю, – выдыхает и механик. – Еду к пионерам, документы везу, да пирс, куда «Антилопу» хотят поставить, заодно проверю.
     – Так что, Феликс, – кивает начштаба, – ты дальше один, смотри тут, не влезь в очередную какую-нибудь историю.
     – Не вле-езу, – тянет, улыбаясь.
     – Ну, давайте ж всё-таки закатим отвальную, – вновь вскипает механик.
     – Я не могу, – вздыхает замполит, – у меня совещание в политотделе.
     – Ой, мужики, – мрачнеет и Стариков, – и я не могу... У меня ж… дочь двухлетняя на КПП в комнате посетителей под присмотром Тихомирова ждёт, –разводит руками. – Её ж в садик замполит так и не пристроил, – улыбается, – а потом в роддом… к жене, завтра ж выписка, всё нужно успеть подготовить, договориться.
     – Как у тебя с деньгами? – заглядывает в глаза Николай Григорьевич. – Ты ж теперь без оклада по должности остался… Ты в курсе?
     – В курсе, конечно, – признательно улыбается. – Да от него, от этого оклада, всё равно толку нет: ни на что уже не хватает, а морские, надбавки, да прочие проценты, ещё полгода назад сняли.
     – Ну, и как же ты теперь? – лезет в карман комдив, Александр Викторович. – Чего молчал-то?
     – Нет-нет, товарищ командир, не нужно… спасибо! – выставляет забором ладошки. – И вам всем, мужики, правда, огромное спасибо и за помощь, и за собрание, и за совместную нашу службу. А у меня всё нормально, устроился на работу… рядом с домом.
     – О, как? – восхищается механик. – И где это?
     – Сторожем, в какой-то милицейский кооператив, охраняю продовольственные склады города. Да, там вообще-то весь местный отдел милиции подрабатывает, престижно, говорят, да и наши, кстати, тоже кое-кто.
     – И как платят? –вскидывает глаза штурман.
     – Смешно сказать, – грустно жмет плечами Стариков, – за ночь треть нашего с тобой месячного оклада по должности.
     – Не плохо, – таращит глаза механик.
     – Беги, Стариков, – перебивает комдив. – Беги не оглядывайся, – жмет руку, – тебя семья ждет. Беги!..
     – Удачи тебе, Феликс… – хлопает по плечу начштаба.
     – До свидания, золотце, – саркастически улыбаясь, машет механик.
     – Увидимся, – коротко кивает штурман.
     – Прощай, – хмурится замполит. – Не поминай лихом.
     – Прощайте, мужики! – выдыхает Феликс и, круто развернувшись, бежит на КПП к дочке…
     …Не поминайте и вы… меня лихом…
02.04.2019г.


     Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские корабельные ситуации.
     Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний моих друзей и товарищей периода 1987-1991гг.
     Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз.
27.03.2020г.