Глава5. Неразлучные

Всего неделю его не было в Париже, а Портос и Арамис встретили его так, словно они год не виделись. Как же им не хватало друг друга! Возвращение отпраздновали роскошным обедом в «Сосновой шишке», благо Атос у Бурдона взял очередной кошелек, на содержимое которого они могли спокойно прожить втроем целый месяц.
Друзья еще за столом отметили про себя неестественную для Атоса веселость. Он пил и ел, комментируя каждый кувшин вина и каждую перемену блюд, превращая обед в фейерверк шуток, изречений и веселых воспоминаний. Под конец обеда мушкетеры уже окончательно перестали понимать, где кончались истории из прошлых царствований и где начинались истории из жизни их друга. Как бы то ни было, они отлично провели вечер, Портос узнал массу историй, которыми был не прочь блеснуть в обществе, и они могли не думать особенно о том, как прожить ближайший месяц. Рождество было на носу, и отмечать его решили на улице Феру.
Мадам Дюшан тоже усиленно готовилась к празднику. Венок из омелы она вывесила за день, служанка выдраила лестницу, водрузила новые свечи на каждом лестничном пролете и предложила убрать и в комнатах господина Атоса, на что тот заявил, что у него для таких целей есть Гримо. Зато он выторговал для Гримо право воспользоваться хозяйкиной кухней. Мадам Дюшан милостиво согласилась (за отдельную плату) и тут же пожалела: такого самоуправства и нашествия слуг она не предполагала. Базен присоединился к Гримо и Мушкетону, и работа закипела.
Восхитительные ароматы разносились по всем этажам, дразня обоняние постояльцев дома на улице Феру.
Базен, под руководством Атоса, накрывал на стол, украсив его ветками остролиста в одолженных для такого случая у мадам Дюшан изящных вазочках. Рождественское полено из вишневого дерева, политое оливковым маслом и подогретым вином, ожидало в камине, готовясь порадовать своим жарким пламенем, а на кухне под крышками уже томились пикардийский гусь, такой огромный, что способен был насытить даже Портоса, не говоря о том, что приятно напомнил бы ему родину и матушкины рождественские застолья, а также парочка каплунов, традиционный паштет из гусиной печенки, отборные устрицы и три гигантских омара. Тонкие вина, положенные к мясу и дарам моря, красовались в оплетенных бутылях на полке камина, ожидая своего места на столе. Скатерть имелась тоже и сверкала белизной благодаря усилиям самого Гримо. А в углу камина, в изящном подсвечнике, дожидалась огня восковая свеча для девы Марии.
На десерт предлагался белый пудинг, но это было произведение трактирщицы Марго, чей кулинарный талант Атос уже сумел оценить, когда набрел на ее трактир во время своих скитаний по кабачкам.
Часам к десяти вечера Портос, разряженный и предвкушающий праздничное застолье, поднялся по скрипевшей под его весом деревянной лестнице и торжественно постучал в дверь. Гримо был на кухне, поэтому, не желая себя утруждать, Атос оставил дверь открытой, и, зайдя в гостиную, мушкетер слегка опешил: два медных канделябра, начищенные до блеска, освещали небольшую комнату светом десяти свечей до самых потайных ее углов. Их дополнял яркий свет полной луны, и засыпанные снегом крыши Парижа, тянувшиеся до самой громады Лувра, чьи окна в эту ночь были тоже ярко освещены.
Через десять минут явился Арамис, и тоже застыл на пороге, щурясь на свет после едва освещенной лестницы.
- Атос, мы будем пировать в эту ночь по всем правилам? – Арамис улыбнулся растерянной улыбкой.
- А вы как рассчитывали? – потирая руки прогудел великан. – Все, как в лучших домах Пикардии.
- Атос, а вы разве тоже пикардиец? - удивился Арамис, заходя, наконец, в комнату и сбрасывая на стоявший в углу табурет теплый плащ и шляпу с промокшим от снега пером. Довольно длинные волосы молодого человека тоже были влажными и развились, но тепло от прогретого камина быстро их подсушило.
- Я родился и рос в Берри, - неохотно ответил Атос, - но в Пикардии бывал каждое лето у родственников. Так что и язык, и обычаи мне знакомы. Садитесь, господа, и приступим! – он хлопнул в ладоши, и трое слуг торжественно внесли блюда с кушаньями и, водрузив их на стол, сняли прикрывавшие их медные колпаки, явив великолепие блюд. Атос довольно улыбнулся, Портос ахнул, не скрывая восторга, а Арамис прикрыл глаза: ему нечасто приходилось пробовать подобные деликатесы. Огромное блюдо с устрицами, переложенными кубиками льда, и ярко-алыми омарами, золотистая корочка гуся, начиненного потрошками, так и манили заняться ими поскорее.
- Вы позволите, дорогой хозяин? - Портос больше не мог делать вид, что не испытывает мук голода.
- Я доверяю процесс разделки этого гуся вам, дорогой друг! – рассмеялся Атос. – Приступайте, а я займусь вином.
Бутылки были открыты, мушкетер разлил вино по бокалам и поднял свой, рассматривая его на свет. Гримо, по его кивку, зажег рождественское полено, огонь весело затрещал, и по комнате распространился тончайший аромат смеси дорогого масла, древесины и виноградного вина.
- Друзья, я предлагаю выпить этот первый бокал за тот счастливый случай, что свел нас в одну компанию. Считаю, что это было решение свыше! – и Оливье отсалютовал бокалом тому, кто, незримый для простых смертных, видел дороги, по которым им идти в жизни.
Бокалы соприкоснулись и серебристый звон дорогого стекла прозвучал в наступившей тишине, чтобы в следующее мгновение смениться веселым говором, звоном посуды и одобрительными возгласами, адресованными блюдам на столе. Даже тихоня Арамис, привычный к монастырской воздержанности в пище, отдал должное застолью. Друзья засиделись далеко за полночь, а потом Атос пошел их провожать: сначала Арамиса на Вожирар, а потом и Портоса на улицу Старой Голубятни. И, удивительное дело: никто в эту ночь не встретился ему на тихих заснеженных улицах, никаких нападений, приключений и ненужных встреч не произошло за эту ночную прогулку. В такую ночь в человеке пробуждается вера, что все будет у него хорошо, и в будущем еще возможны чудеса.
Слуги мушкетеров пировали остатками господских кушаний и вина до утра.
                ****
Весна в этом году была ранняя, но в теплые по-летнему дни все же вклинивались то холодный ветер, то град с дождем, так что совершенно непонятно было, как же одеваться с утра, если в любой момент с неба грозит обрушиться поток ледяного крошева.
Но эта проблема больше волновала Портоса. Арамис и, особенно Атос, смотрели на прихоти природы проще: все, что ниспослано свыше, надо принимать стоически - все равно ничего не изменишь.
В первых числах апреля у мушкетеров произошла не дуэль – драка с гвардейцами кардинала. Разгром на улице Феру с точки зрения короля и капитана мушкетеров де Тревиля был полный, тем более, что в этом ночном бою погибли два мушкетера и был  тяжело ранен Атос. Понадобились весь талант убеждать у Арамиса и появление Атоса у капитана, а затем – цепочка событий, приведшая в их компанию неугомонного гасконца д’Артаньяна, чтобы счет побед, который пристрастно вели король и кардинал, убедительно склонился на сторону королевских мушкетеров.
Как бы не бодрился Атос и не делал вид, что рана его – сущая ерунда, но пришлось отлеживаться почти неделю. Правда, скучать ему не пришлось: его развлекал гасконский юноша, который, кажется, чуть не с первых минут знакомства испытывал к нему дружеские чувства. Атоса и забавлял и умилял этот провинциал: он был умен, неистощим на шутки, восторжен, но отнюдь не лишен здравого смысла, и у него был такой забавный акцент, что Атос его мог слушать часами. И, что особенно поразило Оливье, так это то, как он чутко определился со своим отношением к новым друзьям: он был любопытен, это было написано у него на лбу большими буквами, но, вместе с тем, и тактичен. Он быстро уловил ту грань, за которой любое дружеское отношение может перейти в неприязнь и даже – в ненависть. И если с Портосом он иногда позволял себе шутки, а с Арамисом – осторожные намеки, то с Атосом он был нем и глух, инстинктивно угадывая в старшем товарище какую-то внутреннюю боль.
В последний день отпуска, который де Тревиль буквально навязал своему солдату для поправки здоровья, Атос и д”Артаньян сидели у раскрытого окна, потягивая легкое вино и разглядывая прохожих, которых в это время дня, а именно – ближе к обеду, было на улице немного.
Юноша пришел поделиться новостью: господин дез Эссар, капитан гвардейцев короля, извещал его о зачислении в полк и сообщал о необходимости экипировки. К сожалению, это не был вожделенный плащ мушкетеров, но кроме радости от своего определившегося положения, д’Артаньян испытывал и тревогу: обмундирование и коня ему полагалось приобрести немедленно, к началу службы. Правда, деньги на это нашлись самым неожиданным образом: господин дез Эссар, зять де Тревиля, проявил неожиданную щедрость и передал с посыльным кошелек для гасконца. Собственно, д”Артаньян и явился к Атосу с просьбой помочь ему с приобретением экипировки: те две недели, что он пребывал в столице – срок недостаточный, чтобы справиться достойно с подобным заданием. Честолюбивому и самолюбивому юноше очень не хотелось попасться впросак. Сомневался он только, по силам ли Атосу совершить с ним прогулку.
- Не только по силам, но и вовремя! – обрадовался мушкетер. – Мне уже осточертело созерцать эти стены и разглядывать в окно крыши и прогуливающихся по ним котов. Пять минут – и я готов идти с вами!
На улице Атосу на мгновение стало нехорошо, отчаянно закружилась голова, но его спутник был настороже и поддержал его под руку. Мелькание лиц перед глазами остановилось, мушкетер глубоко вздохнул и кивнув благодарно юноше, зашагал как ни в чем не бывало. Д’Артаньян, улыбнувшись про себе, поспешил нагнать Атоса и пошел рядом, бросая зоркие взгляды по сторонам. Но им никто не помешал, и они благополучно добрались до конского рынка. Гасконец быстро разобрался, что к чему: его друг не умел и не хотел торговаться. Он узнавал цену, говорил свою, а возможность торга оставлял д’Артаньяну, который умудрялся быстро прийти к согласию с торговцем. Так они довольно быстро управились со всеми делами, и, нагрузив покупками Планше – нанятому на днях слуге д”Артаньяна, отправились в ближайший кабачок. И вовремя: хоть Атос старательно изображал бодрячка, которому все нипочем, но в передышке он нуждался: плечо отчаянно разболелось, и предательская бледность расползлась по его лицу. «Только бы нам не влезть в какую-нибудь ссору!» - подумал юный гвардеец короля, заходя вслед за другом в зал, где за стоявшим столбом дымом и духотой толком нельзя было ничего разобрать.
К ним подскочил хозяин заведения, длинный, тонкий как жердь, взмахнул перед ними грязным полотенцем, очищая свободный, без признаков скатерти, стол и деревянную скамью перед ним, и Атос, брезгливо поморщившись на его действия, все же опустился на скамью: он устал больше, чем желал это признавать. Друзья сделали заказ и в ожидании его стали рассматривать посетителей. Разговаривать не хотелось, и оба, чтобы утолить жажду, не спеша потягивали кисловатое вино; духота заставила обоих расстегнуть крючки камзолов, а крутившаяся неподалеку девица была не из числа тех, что требуют церемонности и светского поведения.
Девушка заметила друзей, едва они появились на пороге, заметила и их безразличные взгляды, едва мазнувшие по ней. Заметила она и кошелек гасконца, и приступила к военным действиям. Покрутившись для вида у других столов и не произведя там должного впечатления, она неспешной походкой, чуть покачивая бедрами, двинулась к столу, за которым сидели оба приятеля. Подойдя поближе, она мгновение поколебалась, выбирая объект, и направилась к Атосу. Тот заметил ее маневр и развернулся так, чтобы оказаться спиной к девице, но это не помогло: она уселась на табурет прямо перед мушкетером, соблазнительно откинулась назад, уперев руки в бедра, провела кончиком языка по губам, но Атос никак не отреагировал на ее интерес к своей персоне. Девица перевела недоумевающий взгляд на д’Артаньяна, но тот только выразительно пожал плечами. Безразличие мушкетера показалось ему странным: девица была еще достаточно хороша.
- Красивый господин так печален, потому что ему изменила любимая? – вопрос был обращен скорее к Атосу, чем к его приятелю, и мушкетера передернуло от отвращения так явно, что девица отшатнулась.
- Уходи! – Атос бросил на стол луидор.
- Мне твои деньги ни к чему, - вдруг рассвирепела девица. – У каждого свой заработок, а милостыня мне пока еще не нужна. Если у тебя дела плохи, это не значит, что в этом весь мир виноват.
- Я ухожу. – Атос встал. – Если у вас есть настроение, д’Артаньян, оставайтесь, - Атос бросил на приятеля понимающий взгляд, - но я вернусь домой. Не волнуйтесь, - он остановил гасконца, положив ему руку на плечо, - я чувствую себя отлично и спокойно доберусь и сам. А вы, если есть настроение, оставайтесь и пообедайте, наконец. Мой обед отдайте этой, - он шутливо отдал честь новоявленному гвардейцу, и исчез в дыму.
- Твой приятель не любит женщин? – девица бесцеремонно, не дожидаясь приглашения, устроилась за столом у д’Артаньяна.
- Не знаю, мы с ним о женщинах не разговаривали, - ответил юноша, беря девицу за руку и заставляя сменить диспозицию. Секунду спустя она уже сидела, прижавшись к нему. – Тебя как зовут?
- Ниннет. А тебя, молодой господин?
- А меня Шарль. Просто Шарль, - хитро улыбнулся гасконец, предупреждая возможные вопросы.
На том они и сошлись. Когда д’Артаньян вновь появился у Атоса через день, у него был вид человека, довольного жизнью. За немногое время провинциал с Юга успел в Париже немало: приобрел друзей, службу и репутацию отчаянного храбреца. Для искателя приключений это прекрасное начало.
                ****
Атос вернулся на улицу Феру с прытью, удивившей его самого, поднялся по лестнице и только дома, вдыхая полной грудью весенний воздух у распахнутого окна, очнулся от дурмана, в котором пребывал с момента, когда вышел из кабака.
Разбитная девица вызвала у него в душе такую бурю, что оставаться рядом с обычной кабацкой шлюхой он был не в состоянии. Отвращение, боль, жалость, презрение – и всей этой гаммой чувств он был обязан Анне. Прямой связи, или сходства двух женщин не было вообще, но обостренная чувствительность молодого мушкетера нашла для него незримые нити. Он не успел связаться с ней узами брака, но совесть его знала, что он готов был на все ради этого. На все, кроме одного: он не готов был опозорить свою семью. И дело даже не в неравенстве их положения: клеймо, обман и воровство были уже из совсем другого мира. И этот мир был несовместим с его личными представлениями о том, что такое любовь и верность. Совсем не важно, что думают об этом окружающие, совсем не важно, что о ее прошлом никто не знал! Он знает – и это расплата за неосмотрительность и доверчивость. Его мораль и его представление о любви и чести останутся с ним и он будет жить так, как они требуют.