Молекула 15-178

“…anything a scientist worked on was sure to wind up as a weapon, one way or another”
Kurt Vonnegut, Cat's Cradle

“Что бы ученые не делали, все время бомба получается“
Курт Воннегут, Колыбель для кошки.

Молекула  15-178
1.
Конец рабочего дня, я сижу в офисе и от скуки рисую на листке бумаги химические формулы. Из-за коронавируса жизнь в компании замерла. Разработку новых проектов приостановили до получения дальнейших указаний, и все кто может, работают на удаленке или делают вид, что работают, лишь иногда показывая свои лица с пробегающими за их спиной детьми и кошками на видеоконференциях, чтобы о них не забыли. Кроме меня в лаборатории никого нет - обоих моих лаборантов я уже отпустил домой по случаю пятницы и полного отсутствия поручений.

- Ну, что тут у нас происходит, что так тихо? Все вымерли, или кого-то еще ждет учесть сия? – за спиной неожиданно раздается голос, к концу фразы переходящий в нарочито загробный.

Это в офисе, отвлекая меня от рисования формул, появляется Аркадий. Мы с ним единственные русскоязычные в компании. Он работает в отделе развития бизнеса, а я – химик, он из Одессы, а я из Москвы, он жутко энергичный сангвиник и все время носится с разными сумасшедшими идеями как быстро разбогатеть, я же флегматик и лучше всего чувствую себя в тишине лаборатории. А главное, он открытый гей, официально легализовавший свой статус, «совершив выход», а мне исключительно нравятся девушки. Как следствие, общих интересов у нас никаких нет за исключением того, что работаем в одной компании и русский для нас родной язык. Общаемся мы редко, в основном когда случайно столкнемся где-нибудь в коридоре. Меня в работе администрации, которая располагается на втором этаже, интересует только регулярная выплата зарплаты, а Аркадий не выносит любого запаха химии, о чем каждый раз не премянет заметить. То что он ни с того ни с сего появился в лаборатории было неожиданно, но я объясняю это тем, что жизнь в компании по существу умерла, а Аркадий, который чувствует себя уверенно только в гуще событий среди слухов и сплетен, испытывает голод общения.

Я пропускаю намек на ситуацию с коронавирусом в мире в целом и в компании в частности и решаю немного потроллить его:
- Сидим, ждем указаний сверху. Надеюсь, ты ко мне с новым бизнес-планом. Кстати, я смотрю, ты без маски. Сами там у себя устанавливаете правила и сами их нарушаете?

- С бизнес-планом, с бизнес-планом…- задумчиво переходит на речитатив Аркадий и, спохватившись, бесцеремонно добавляет: - Ой да ладно, какие маски. Все уже ушли, к тому же у нас с тобой БЦЖ и, вообще, зараза к заразе не пристает. Я имею ввиду вирус и твою химию. У вас тут самое безопасное место в компании. Кстати, где Вальтер?

Мой начальник, Вальтер, больше месяца не появляется в лаборатории, время от времени назначая получасовые видео совещания. То что я бываю здесь каждый день, все объясняют тем, что я одинокий холостяк и мне больше нечего делать, кроме того как торчать на работе, да и, вообще, все русские сумасшедшие и умом их не понять. Но это лишь стереотипы, к которым я уже привык. На самом деле я только вчера закончил очень важное задание, над которым корпел целую неделю. А сегодня куда с большим удовольствием проводил бы вечер с Энн, а не просиживал штаны в офисе.

- Вальтер работает из дома, но доступен онлайн, если он тебе срочно нужен.

- Если онлайн, то не нужен. Значит, ты здесь один? И чем занимаешься? Заполняешь базу данных?

- Размышляю о жизни, - переход на абстрактную философскую тему, не связанную с деньгами, я посчитал за самый надежный способ избавиться от его присутствия.

- Интересное занятие, - нисколько не смутившись, протяжно-удивленно произносит Аркадий и уже заинтересованно добавляет: - О жизни в целом, как явлении, или о своей лично?

- О своей. Начал с детства, но тут пришел ты и все испортил.

- С детства! – как будто это объясняет все, восклицает Аркадий, пропустив очередной намек в свой адрес. – Все, старик, пиши пропало — это старость. Поверь мне мудрому еврею на двадцать лет моложе тебя, но на столько же умнее — это очень опасное занятие. Ну все, скучно с тобой, я побежал. Ты еще будешь здесь? Да? Отлично, тогда еще увидимся.

То, что Аркадий, в отличие от меня, - «мудрый еврей», я давно перестал обращать внимание, но, следует признать, что в данном случае он прав, это известное в психологии явление о склонности престарелых людей устремлять и сосредоточивать усилия своей памяти на самых ранних воспоминаниях, перескакивая через долгие промежуточные стадии жизненного опыта, все чаще вспоминая казалось бы давно забытые и на первый взгляд ничтожные события из детства и юности. «Ум лишен способности забывать», - посетовал по этому поводу один английский писатель и в связи с этим добавил: - «содержание совести дается нам дороже всего».

Один из моих знакомых, физик по образованию, как-то в состоянии пьяной откровенности пожаловался, что прошлое постоянно преследует его, вызывая острые приступы раскаяния. То что он когда-то совершил, не задумываясь о последствиях и не считая свое поведение предосудительным, возвращается к нему, особенно когда мучает бессонница, с осознанием, что его поступки были, по крайней мере, низкими и подлыми. Я хотел посоветовать ему сходить к психотерапевту, «шринку» по-местному, но решил, что это слишком банально, и предложил, учитывая его специальность, переключать свое внимание на выведение в уме уравнений Максвелла. Вполне универсальный подход: химик, к примеру, мог бы представлять в голове формулы соединений и химические реакции, биолог – цикл Кребса. Непонятно, правда, что можно посоветовать бизнесмену. Есть опасение, что это только усугубит его душевный кризис.

На самом деле до прихода Аркадия я, сидя в одиночестве и рисуя формулы, размышлял совсем не о прошлом, а о самом что ни на есть настоящем, но в какой-то момент дошел до точки, когда мысли начали носиться по кругу, наталкиваясь друг на друга и, увидев брешь, радостным табуном рванули на просторы прошлого – детства и юности.

2.
Я рос тихим и спокойным, насколько это возможно, ребенком. Учеба давалась легко, и тут не было никаких причин для неприятных воспоминаний. Драться я не умел, поэтому не дрался и били меня редко. Так что и здесь нет никаких претензий к себе - я поступал как истинный христианин и пацифист. Пусть тех, кто бил меня, мучает совесть. Странным образом одно воспоминание со школьных лет часто всплывает в памяти. Это случилось, когда я перешел в седьмой класс. Мне отвели место на второй парте в левом ряду у окна, а за мной посадили бойкую девицу, с которой мало кто решался связываться. Понятно, что из-за скромного характера и стратегически удобного соседства я стал для нее объектом постоянных насмешек. Одной из ее шуток было незаметно повесить мне на спину во время урока какую-нибудь бумажку с глупой надписью или рисунком в виде сердечка, что веселило весь класс. Подружиться мне с ней удалось, когда я предложил ей списывать домашние задания по математике и физике. Это сработало, и мне даже было оказано покровительство и негласное звание «свой парень», что повысило мой статус среди одноклассников. Все кончилось тем, что в конце седьмого класса весной перед самыми каникулами, я получил от нее записку с предложением сходить в кино. Я испугался, не представляя, как буду вести себя на свидании, к тому же все знали, что у нее есть парень, боксер, из старшего класса. Я принял правильное решение и прикинулся дурачком, сделав вид, что не получал никакой записки, а если и получал, то принял ее за шутку. То, как она посмотрела на меня на следующий день, не сказав ни слова, я теперь часто вспоминаю.

Десять лет школы, по общепринятому мнению самый эмоциональный период в взрослении человека, слились в моей памяти в какой-то серый, под стать школьной форме рулон ткани, заканчивающийся пышным белым бантом выпускного вечера, о котором в моих воспоминаниях осталось двоякое чувство: вроде нужно радоваться, всех поздравлять, растрогано обниматься, вести себя романтически и клясться в вечной дружбе, а с другой стороны понимаешь, что завтра от романтики не останется и следа, через месяц все выберут свой путь, или он выберет их, а через год-два и вспоминать друг о друге перестанут. Не подумайте, что я считал себя «electus», то есть «избранным», как в романе одного известного немецкого писателя, но так и не смог отделаться от ощущения, что школа была не мое – не было ни радости удивительных открытий, ни предвкушения чего-то нового; годы, проведенные в ней, и сейчас вызывают ассоциацию с выцветшей черно-белой групповой фотографией в актовом зале в последний день занятий, которую я до сих пор храню. С выпускного вечера я ушел еще до начала танцев, не говоря уже о тайном распитии портвейна в туалете и выяснении все еще не выясненных за годы обучения личных отношений. Дружить и помнить никому не обещал, просто не хотел лицемерить. Мои дальнейшие планы на жизнь никак не желали цепляться за прошлое. Все плохое и хорошее, случившееся со мной, я решил забыть и идти налегке. Надоевшую школьную форму можно было наконец сбросить и примерить что-то новое.

В те времена выбор после школы был небольшой: институт или армия. Мои родители - мама работала контролером на швейной фабрике, а отец мастером на заводе, – зная мой характер, однозначно решили, что армия не для меня. Отдать ребенка служить означало бросить его на произвол судьбы в пропасть неизвестности. Страшно было даже представить, что может случится с их единственным сыном, когда из него станут делать настоящего мужчину. Так, по крайней мере, думали мои родители, поэтому, не считаясь с затратами, наняли репетиторов по физике и математике и настояли, чтобы я подал документы в ВУЗ, где экзамены начинаются на месяц раньше остальных, так что у 9 из 10 отсеявшихся абитуриентов оставалась возможность поступить куда-нибудь еще. «Ничего, сынок, - похлопывая меня по плечу и подбадривая самого себя, часто повторял отец, - попробуем раз, попробуем два, а не получится, устрою тебя на год к себе на завод. Поработаешь, получишь стаж, а там, глядишь, еще один шанс будет, ведь ты у нас «сентябрьский», пошел в школу с шести лет, с этим тогда строго было, но мать специально в районо устроилась работать, чтобы тебя протолкнуть. Подумаешь, на несколько дней позже родился, но ничего, нашли тебе замену. Ты у нас уже тогда высокий был, почти выше всех в группе».

Меня эти слова всегда очень расстраивали, не хотелось слышать их от отца, а тут недавно вдруг вспомнил, как это было. На «выпускном» дне в детском саду нас построили в линейку, а затем стали называть имена, я тоже вышел. Потом вдруг сказали: вот эти детишки пойдут в первый класс. Я ничуть не удивился - конечно, после детского сада полагается школа. Торжественность события нарушил горький плач тщедушного неприметного мальчишки, который ни с кем не дружил и всегда играл один. Он, оставленный на «второй год» в детсаду вместо меня, все прекрасно понял. Как сложилась жизнь уступившего мне свое место, помнит ли он об этом, затаил ли злобу, и почему я сейчас вспоминаю об этом?

3.
— Это опять я, - бесцеремонно врывается в мой экскурс в прошлое Аркадий, когда я «закончил школу и собрался поступать в институт». – Происходит совсем непонятное. Никто не может найти Грэга. У них с Дэвидом на это время давно было назначено совещание, но его телефон молчит, на мейлы не отвечает. Может, ты знаешь где он, он же твой друг?

Грэг - наш начальник и владелец компании, то есть у него в руках контрольный пакет акций. Чтобы не оставалось никаких вопросов, поясню: мы не публичная, а частная компания, и Грэг ее полный хозяин. Он не должен ни перед кем отчитываться: ни перед акционерами, ни перед инвесторами. Что хочет, то и делает. До этого он был профессором в университете, основав по ходу карьеры несколько мелких компаний, успешно поглощенных или безуспешно обанкротившихся, а затем открыл новый рецептор — это такие молекулы, которыми утыканы клетки нашего тела, – ответственный за ощущение голода. Тут он решил завершить академическую карьеру, да и по возрасту его вынуждали уступить место молодежи, и все свои сбережения вложил в этот самый рецептор, то есть в нашу компанию, чтобы спасти Америку от ожирения. Поверьте мне, человеку, прожившему здесь почти тридцать лет, работы в этом направлении - непочатый край.

По иронии судьбы Грэг высокий, худощавый, совершенно седой и вечно улыбающийся старикан; ему самому от этого лекарства не было бы никакой пользы, но бизнесу, как и сердцу, не прикажешь. Ко мне он относится очень хорошо, всегда при встречах кричит: «Привэт, Николяй, как диля дрюг!». Нахватался русских словечек, мотаясь по конференциям. Поэтому все считают, что мы с ним большие друзья, но во мне он видит лишь усидчивого и исполнительного аспиранта или постдока, с которыми привык работать всю свою академическую карьеру. Мне он очень симпатичен: еще бы, именно он предложил мне стать одним из первых сотрудников его новой компании. В отличие от меня люди «второго этажа» Грэга не любят. Все решения он всегда принимает сам, ни с кем не советуясь. Он талантливый ученый, и ему не нужен директор по науке, а главного финансиста, Дэвида, который согласно корпоративному табелю о рангах должен быть его правой рукой, недолюбливает, но терпит. Мне об этом по секрету сообщил Аркадий, кстати, партнер Дэвида. Об их «партнерстве» все догадываются, да они особо и не скрывают.

- Скажешь тоже, друзья, где он и где я, так шапочные приятели, - безо всякой ложной скромности парирую я. - Последний раз видел его, как и все, на общем собрании два месяца назад и то по видео связи. А о чем они с Дэвидом должны были совещаться? – просто так интересуюсь самым безразличным тоном.

- Скажу по секрету, как лучшему другу, - зачем-то переходит на шепот Аркадий, - ходят слухи, что пришли результаты тестирования. Об этом они и должны были говорить. Теперь все теряются в догадках, а любая неопределенность – плохая новость для бизнеса, – с видом умудренного опытом финансиста с Уолл-Стрита заключает Аркадий.

«Как лучшему другу, с коих-то времен?» - усмехаюсь про себя я, но новость, действительно, интересная. Теперь понятно, почему Аркадий зачастил ко мне – происходят события, «ходят слухи», может и у меня что-нибудь удастся узнать. Зная его, зеваю и делаю вид, что поверяю почту в компьютере, чтобы показать безразличие:
- Куда он денется, может обговаривает результаты с инвесторами и не хочет пока говорить Дэвиду, боится, что тот все разболтает.

- Может ты и прав, - легко соглашается Аркадий, - но чует мое сердце, все это неспроста. Ладно, побегу к Дэвиду, может он чего узнал. Да, кстати, как продвигаются твои реминисценции? – уже на ходу интересуется он. – Что, уже дошел до института? Если так, то похоже, твое детство было безоблачным. Если напомнишь, я тебе расскажу, как я поступал в университет. Это песня! Да, кстати, будь на месте, я еще забегу, а то и поговорить по душам не с кем, - добавляет он и исчезает.

Результаты тестирования наших соединений на мышах все с нетерпением ожидали уже несколько недель. Они проводились аутсорсинг-компанией, специализирующейся на таких вещах, и первым, кому они сообщили бы новости, мог быть только Грэг. Задержка данных объяснялась общей ситуацией в бизнесе на фоне локдауна, но все равно, каждый день начинался с одного и того же вопроса, от которого зависело будем ли мы успешными или нас прихлопнет та самая печально знаменитая длань рынка.

4.
В отличие от «песни» Аркадия, по всей видимости блатной, я к своему удивлению поступил в тот самый престижный институт по количеству набранных баллов, 17 из 20, на пределе, но вполне проходных. Помогли усидчивость и ответственность - качества, унаследованные от родителей, - именно их больше всего ценили во мне репетиторы. Уверен, что усидчивых и ответственных среди поступающих было много, но мне помог случай. Все решила геометрическая задача про правильную шестиугольную пирамиду и пересекающую ее под углом плоскость, которая попалась в билете на письменном экзамене по математике в качестве пятого, самого сложного вопроса. На таких задачах был помешан мой репетитор по математике, и я их решал десятками. С нее я и начал. Пришлось повозиться - в отличие от тех, что встречались ранее, там была одна хитрость, но правильный ответ я все-таки нашел, по-моему, один из немногих на потоке. В этом институте всегда ценили и продолжают ценить нестандартность мышления. Но все-таки остается вопрос: поступил я в институт по праву, или обманул приемную комиссию отрепетированной «нестандартностью»? Раньше я и не думал об этом.

Институт я закончил с красным дипломом – не меньше 75% пятерок, но никаких троек, - что меня самого удивило, учитывая, с какими будущими светилами науки мне довелось учиться. С ними, честно говоря, я даже боялся общаться, чтобы не показать свою тупость. За время обучения я понял одну циничную истину: институт учит не наукам, а умению сдавать экзамены. Или это одно и тоже? Никаких необычных воспоминаний из институтской жизни в моем подсознании не осталось кроме нечастых, но удивляющих своей интенсивностью и назойливостью повторяющихся ночных кошмаров, что завтра предстоит сдавать экзамен, а я прогулял все лекции и семинары и даже толком не знаю, о чем этот экзамен. Других серьезных закладок в моем внутреннем «я» студенческий период жизни не оставил. Только я попытался самоутвердиться этой мыслью, как память тут же нанесла безжалостный укол. На последних курсах института я познакомился с девушкой, студенткой гнессенки, по имени Аня, с ней мы встречались до самого моего отъезда. Когда я получил приглашение на работу в Америке, то постарался убедил ее, а скорее самого себя, что будет лучше, если я поеду вначале один, а потом вызову ее. Первые годы жизни в штатах оказались не совсем такими, как представляется тем, кто там не был. Денег вроде больше, но приходится экономить каждую копейку, извините – цент, чтобы дотянуть до следующего жалования. Довольно скоро на мои звонки с просьбами немного подождать и с нелепыми объяснениями особенностей американской эмиграционной системы она просто перестала отвечать. Наверное, что-то уловила во мне, промелькнувшее только на мгновение, при нашем последнем разговоре: губы как по линейке - без улыбки, без печали, - застывший взгляд, расфокусированный и в пустоту, на ее открытый и ждущий – прямо в глаза. Лишь ничтожное мгновение среди долгих поцелуев и клятв. Все ясно: линии жизни разошлись, если ты не последняя романтическая дура – забудь и ищи другого. Уверяю вас, не только женщинам с их сверхчутьём доступно это, любой, если не зашорен, способен на такое. Как я потом узнал, Аня удачно вышла замуж и родила троих детей.

Все-таки неправильно считать, что память есть нечто вроде внутреннего прокурора, который копает под нас где-то в кабинетах подсознания, выискивая там давно забытые дела, чтобы много лет спустя явиться с ордером и предъявить обвинение в связи с вновь возникшими обстоятельствами в виде показаний проснувшейся совести. Иногда она ради шутки балует и забавными моментами. Вот вам история, которая каждый раз поднимает мне настроение. Для получения красного диплома мне нужно было избавиться от тройки по английскому языку, на что я получил строгое указание из деканата (видимо им не хватало галочки для отчетности). Мне назначили переэкзаменовку, и та же самая преподаватель, которая ранее справедливо оценила мои способности на слабую тройку, скрепя сердце и тяжело вздыхая, вывела «хор» в экзаменационном листе. Иностранные языки находятся в самом конце списка моих способностей. Какая ирония, если учесть, что практически всю оставшуюся жизнь мне пришлось провести в Америке.

5.
- Нет, ты слышал, что случилось! Не поверишь, Ли уволили! Отстранили пока от должности, но это пока, ждут Грэга, чтобы утвердить, – это вновь возникает Аркадий. – Представляешь, в HR пришел донос, что он спер все данные тестирования наших молекул, включая самые последние результаты! Сведения самые надежные – от Дэвида. Вот он промышленный шпионаж. Все думали, он где-то там, а он здесь – под носом!

Ли, неприметный, но очень эффективный китаец, работал в компании директором по технологии. Все, что синтезирует наша группа химиков, а этого добра накопилось десятки тысяч соединений, отправляется на функциональное тестирование в группу Ли. Там они используют дюжину разных тестов, многие из которых разработал сам Грэг, чтобы провести скрининг, то есть оценку синтезированных нами молекул на устойчивость к протеазам (это то, что помогает нам переваривать пищу), на стабильность в сыворотке крови, на проницаемость через стенки кишечника и так далее. Все это нужно, чтобы их можно было принимать внутрь в виде таблеток, как самого простого и дешевого способа доставки лекарств. Но в первую очередь эти молекулы, еще их называют лиганды, компаунды или соединения, тестируются, как прочно они связываются с рецептором открытым Грэгом. Для этого используют специально разработанную им линию клеток человека, на которых эти рецепторы сидят, как опята на пне и, если наша молекула связывается с ними, то рецепторы посылают клеткам сигнал, и те светятся зеленым светом. Очень удобно, смотришь в микроскоп, и сразу видишь, какая «светит» лучше всех. Все результаты тестирования Ли сообщает лично Грэгу, а он по каким-то своим хитрым программам, алгоритмам и личной интуиции отбирает самые перспективные лиганды. На последнем общекомпанейском собрании он объявил, что первая группа молекул готова для тестирования на мышах. Это был большой шаг вперед и, если результаты окажутся успешными, можно будет привлечь инвесторов: Грэг хоть и богатый человек, но вечно кормить такую ораву сотрудников ему не по силам.

- Откуда ты знаешь, что именно Ли это сделал? – недоверчиво интересуюсь я, поскольку всегда считал его тихим, исполнительным и неспособным ни на какие интриги.

- База данных была скачана с его личного ноутбука, это раз, а во-вторых, он не просто скопировал ее, а еще удалил самые последние результаты!

- Удалил? Какой смысл ему делать это, к тому же есть резервное копирование.

- Смысл? Значит там было что-то ценное. А насчет резервной копии - никто не знает, когда ее делали последний раз. Грэг никогда не доверял всем этим «облакам», все делается вручную без доступа к интернету, а все айтишники сейчас на карантине. Ли не так прост, как ты думаешь, он все просчитал.

- Сам говоришь, что Грэг никому не доверяет. Он педант и все, включая данные Ли, копирует на свой личный сервер, так что ничего не пропало. И вообще, Ли украл только результаты тестов непонятно чего, формул соединений у него нет. Мы передаем ему лишь пробирки с цифрами - номер серии экспериментов и номер молекулы в этой серии.

- Ты еще будешь сказать за Грэга, какой он педант, - от возбуждения у Аркадия появляется одесский говор, но его лицо вдруг принимает задумчиво-загадочный вид: - А вдруг китайские хакеры по наводке Ли найдут вашу с Вальтером базу данных, а с Грэгом что-нибудь случится? Его нигде не могут найти. С Дэвидом он не связывается, секретарша говорит, что он в деловой поездке. Собирался поехать в мышиную компанию, чтобы обсудить результаты, и сразу же вернуться, но потом вдруг решил встретиться то ли с инвесторами, то ли с кем-то еще. Где он сейчас - неизвестно. Секретарша его кремень, старая школа, он ее везде с собой таскает. Ничего не выдаст даже под пытками.

- Позвоните его близким, может они что-нибудь знают.

- Хорошая идея, - с готовностью соглашается Аркадий. – Жена его умерла, а вот детишки могут быть в курсе. Надо будет попросить секретаршу, у нее должны быть контакты. Кстати, у тебя есть доступ к базе данных того, что вы нахимичили?

- Доступ у Вальтера.

- Ладно гнать. Во-первых, Вальтер сидит дома, а во-вторых, я что-то не видел, чтобы бы он рисовал ваши С Н О с палочками, только ты это делаешь.

- Спроси Вальтера, - все с той же занудливой интонацией повторяю я, давая понять, что он от меня ничего не добьется.

- Спроси Вальтера, спроси Вальтера…, - передразнивает меня Аркадий, убегая. – Тоже мне друг называется. Вот нет в тебе, Коля, теплоты и душевности, когда можно сказать: «С этим парнем я бы завел совместный бизнес!»

Насчет друзей в этой стране тяжело. Американцы с их показным дружелюбием – отдельная история, я о них говорить не буду. Проще с русскоязычными, которых здесь полно, правда, и здесь возникают сложности из-за различия во мнениях по какой-нибудь из тем: политика, идеология, отношение к самой Америке и к странам, откуда вы приехали, да и, вообще, понимание справедливости и отношение к жизни в целом. Поэтому, чтобы дружески общаться, приходится идти на компромиссы, стараясь избегать острых тем и находя общие интересы: мячик попинать, на шашлык съездить, пивка попить, просто потрепаться, наслаждаясь самим звучанием и нюансами родного языка. Случается это не со всеми и не так часто. Вы наверное спросите, какого черта я тогда остался в Америке и не вернулся назад? Ответ простой: такова, видимо, моя участь. После института меня распределили в академическое НИИ, где я провел год, 90-ые уже круто меняли судьбу каждого из жителей страны. Половина лаборатории ушла в бизнес, а другая, за редким исключением оставшихся служить науке, уехала за границу. К бизнесу у меня нет никакого призвания, Аркадий всегда может это подтвердить, а науку я люблю. Вот и решил, что не важно, где будет изобретено новое лекарство - ведь оно пойдет на пользу всему человечеству. Поэтому, работая в богатейшей стране мира в условиях, о которых я не мог бы и мечтать, я принесу куда больше пользы, чем в грязной лаборатории НИИ, неделями перегоняя и очищая реагенты, чтобы сделать элементарный эксперимент, который здесь занимает пол дня. Думал ли я тогда, что придется порвать связи с друзьями, семьей, приспособиться к новому языку, быту и культуре? Поначалу нет, было только чувство любопытства, желание испытать себя, проверить на что способен, и, конечно, оставалась страховочная веревочка, что всегда можно будет отыграть назад и вернуться, но со временем она становилась все тоньше и тоньше – и в конце концов оборвалась.

С появления идеи поехать в Америку до самого переезда времени прошло чуть больше года. Удивительно, даже с моей нерешительностью и нежеланием что-то менять ни разу не возникло сомнение в правильности принятого решения. Меня просто заставили это сделать. Сначала приказом директора НИИ нас выгнали из грязной, но, по крайней мере, оборудованной тягой комнаты, отдав помещение сомнительному ООО, затем лабораторию реорганизовали в группу и перевели в полуподвальное помещение, где ни о каких серьезных экспериментах и речи не могло быть. Резюме в десяток университетов за границей были написаны под копирку и отосланы с чувством надежды, что там войдут в мое положение и поймут безвыходность моей ситуации. Так я оказался аспирантом в лаборатории пожилого профессора, у которого защитил диссертацию, что здесь называется PhD и означает «доктор философии» (казалось бы «философия» больше подходит алхимику, а не химику, а «доктор» - врачу), а в России соответствует кандидатской диссертации. После защиты я проработал в двух других лабораториях по три года в каждой постдоком (это когда ты уже «доктор», тебе дают возможность набраться опыта). Платили мало, но я, действительно, очень многому научился, да и жизнь на кампусе среди студентов имеет свои плюсы, поэтому об академических годах вспоминаю с теплотой. После второго срока (третьего не предусмотрено) надо было определяться. О профессорской карьере и речи не могло быть с моим языком и с полным отсутствием жизнерадостно-подхалимского отношения к коллегам, которым за шесть долгих лет твоего испытательного срока давалось время прийти к мнению насколько их новый ассистент-профессор ( то есть ты) вписался в их дружный коллектив, чтобы потом проголосовать, что ты недостаточно «свой» и не достоин войти в их дружный коллектив уже полным профессором и обеспечить себя работой до самой пенсии. Унизительный конец карьере. Поэтому мой первый босс, с которым у меня сложились хорошие отношения, порекомендовал меня в небольшую компанию. Через пять лет она благополучно разорилась, и я перешел работать к ее конкурентам. Когда и ее купила другая компания, по размерам раз в сто крупнее, меня, к тому времени зарекомендовавшего себя опытным химиком, пригласил к себе Грэг. Как видите, моя научная карьера была, если не столь впечатляющей, то, по крайней мере, насыщенной и увлекательной. Вопрос о возвращении в родные пенаты так и не возник: мои родители умерли в один день, отравившись угарным газом на даче - я так и не смог приехать на похороны, лишь послал деньги, - а все родственники остались на Украине, откуда мама и папа были родом. Да и что бы я стал делать? Институт закрыли, все связи потеряны, а здесь у меня была интересная и хорошо оплачиваемая работа. Если мы изобретем наше лекарство и каждый похудеет в среднем на 10 килограммов, то представляете какая польза будет человечеству?

«С работой понятно, а как с личной жизнью?» – спросите вы. Отвечу: я не был затворником и вел довольно активный, а порой и безрассудный образ жизни. У меня были подружки, всех не упомнишь, и все русскоязычные. Не было только серьезных отношений, они, то есть подружки и отношения, куда-то исчезали, я даже не могу вспомнить, как это происходило. Одно могу сказать – без слез и особых сожалений. Подружкам я вскоре надоедал или, скорее, они находили меня бесперспективным и пропадали, уходили, уезжали, как только на горизонте появлялся более выгодный вариант. То ли Америка оказывает такое влияние на женский менталитет, то ли сюда приезжают женщины с уже «американским» менталитетом. Одна из них даже попробовала объяснить, что со мной не так, что меня позабавило: «Ты все время думаешь о себе и про себя. А я бы хотела, чтобы обо мне и вслух». Если я и переживал после разлуки, то недолго, в перерывах всегда можно было позвонить в эскорт-сервис. Я в этом не вижу ничего зазорного - неженатому мужчине, тем более без постоянной подружки, нужно как-то решать свои потребности и заодно расширять кругозор. Там все четко и профессионально, все согласно договору, без скандалов и «скажи, что ты меня любишь» или «у меня сегодня голова болит». Любой каприз за ваши деньги.

6.
- Колян! Эксклюзивная новость, только тебе, как лучшему другу, — это снова Аркадий, к появлению которого и к тому, что я теперь его лучший друг, я уже привык и перестал удивляться.

- Поклянись, все что услышишь останется между нами в тайне, - с заговорщицким видом, склонившись надо мной, шепчет он мне на ухо. - Поклянись самым страшным, что если разболтаешь, то до самой пенсии будешь стоять у вытяжки и нюхать свои вонючие реактивы и будешь жить на одно социальное пособие. Клянешься? Так вот, я только что от Дэвида, он под невинным предлогом позвонил в мышиную компанию и сделал вид, что ему, как финдиректору, все известно. Надул, как Дед Мороз детей на елке, и они ему выболтали результаты тестирования, которые уже сообщили Грэгу. Держись крепче, чтобы не убиться, когда будешь падать со стула. Так вот, ваши молекулы показали почти мгновенный эффект на мышах, причем очень сильный, правда, довольно необычный, нужны дополнительные исследования. Но эффект есть, братан! Теперь мы заживем. Станем богачами! Будем ездить на малиновых теслах, ходить в кожаных штанах с золотыми заклепками, будут девки, каких только пожелаешь. Это я про тебя. Кстати, как Энн? Так и не объявилась?

- Что, все соединения? – небрежно уточняю я, пропустив ремарку про штаны, теслы, девок и Энн.

- Размечтался – все. Только два. Да это больше, чем достаточно. Кстати, эффекты разные, то есть возможно уже два лекарства, если не больше. Ты чего так напрягся, расслабься!

- А какие эффекты, все мыши сразу похудели и стали супермоделями? – равнодушным голосом бормочу я, взяв себя в руки.

- Ну ты остряк! Новый конкурс - мышь Вселенная, вместо Мисс Вселенная! Если серьезно, это никак не связано с похудением, но про эффекты узнать ничего не удалось, кроме того, что они очень «определимые». Дэвид не стал давить, эти вивисекторы почему-то сильно напряглись. Зато теперь ясно, куда пропал Грэг, ясно, что уже толкает молекулы кому-нибудь, - Аркадий снова убегает, на ходу бросив: - Помни, никому ни слова!

7.
С Энн я познакомился, когда переехал поближе к работе в только что открывшийся жилой комплекс. Она была моей соседкой через стену и первым жильцом, которого я там встретил. Крашенная блондинка, большой рот, наглый взгляд, громкий смех. Вы меня правильно поняли: первое впечатление было, что мне предстоит жить рядом с девушкой с низкой, так сказать, социальной ответственностью, то есть меня ожидали шум всю ночь напролет, пьянки и оргии, на которые меня, что самое обидное, никто бы не приглашал. Шум был, но не сильный, и не всю ночь, в основном попсовая музыка и ее отличительный смех. Парни у нее были и менялись довольно часто, но никаких оргий.

Мы сразу же познакомились - все-таки соседи и видимся почти каждый день. С ней было приятно поболтать: всегда дружелюбная, никакой скованности, готовая рассмеяться на любую шутку, впрочем как и все американки, да и сама острая на язык. Выяснилось, что она работает в женском салоне специалистом по интимным стрижкам, по-моему, это называется визажист. Об этом Энн сообщила без всякого смущения и даже с гордостью. Моя же профессия химика вызвала у нее недоверие и некоторую подозрительность - пришлось уточнить, что я работаю в биотехнологической компании над новыми лекарствами, а не на фабрике по производству крысиного яда. Несмотря на дружеские отношения, попытки перевести их в более личную плоскость – сходить для начала в ресторан или кино – успеха не имели. Она прекрасно понимала, куда я клоню и отвечала смехом на все мои скрытые и не очень намеки при этом откровенно, глядя прямо в глаза, оценивала меня как подобает аккуратной хозяйке, сортирующей вещи после стирки. В первую корзину идет то, что обязательно будет носиться, во вторую, «пусть полежит, потом решу», а в третью - определенно в секонд-хенд. В зависимости от ее настроения я попадал во вторую, но чаще всего в третью корзину. «Сказывается разница в возрасте», - утешал я себя. Я уже жалел, что мое первое впечатление о ней оказалось ошибочным. Правда, один раз она приняла мое приглашение, когда на вопрос, если не в ресторан, по куда бы ей хотелось пойти, она неожиданно предложила гей-бар. Конечно, так она хотела отделаться от меня, но я поймал ее на слове. Пришлось привлекать Аркадия. В баре всем, кроме одного человека, было очень весело, а Аркадий и Энн, мгновенно подружившись, вытворяли совсем немыслимое, совершенно забыв про меня.

С Энн получилось все как в поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло. Их салон закрыли одним из первых как социально незначимый. Да и кому нужны интимные стрижки, если их некому показывать на карантине? Разве что мужу, который и так уже все видел. Энн все время проводила у себя, лишь иногда выводя свою собачку на прогулку. Мы практически перестали пересекаться. К тому времени я потерял всякую надежду познакомиться с ней ближе, чем на ха-ха и хи-хи, да и на работе было много дел - мы как раз заканчивали последнюю партию синтеза для Ли. Однажды, возвращаясь с работы, я встретил ее в холле - она шла к себе со своей какой-то дефективной болонкой, которая всегда смотрела на всех с нескрываемым ужасом, а при попытке погладить опрокидывалась на спину, задирая лапки в положение «сдаюсь». А еще говорят, что собаки - копии своих хозяев. Энн была в маске и в перчатках. Я сделал пару шагов навстречу, чтобы поздороваться и поболтать, но она в ужасе отпрыгнула и остановила меня строгим окриком: «Почему без маски?» Я попятился, добавив к социальной дистанции еще пару шагов. Зная Энн, я бы не удивился, если она позвонит в полицию, чтобы выписать мне штраф за нарушение закона об обязательном ношении масок в закрытых помещениях.

- А я уже переболел, так что не опасен для окружающих, - не задумываясь соврал я.

- Как переболел? – с ужасом в глазах спросила Энн, видимо, полагая, что каждый, кто заразился короной, должен немедленно умереть или в лучшем случае провести пару месяцев в реанимации. Пришлось объяснить, что далеко не все переносят вирус тяжело, некоторые почихают несколько дней, и все проходит, а есть и такие, кто вообще не замечает, что заразились.

- Тогда, как ты знаешь, что уже переболел?

- Компанию, где я работаю, нельзя закрывать, поэтому нам постоянно делают тесты на коронавирус, - отступать было поздно и я продолжал нагло выдумывать, ободренный первым успехом. - Так вот, у меня нашли антитела к вирусу, значит я уже переболел и не заразен.

- Но он может сидеть у тебя на руках, лице или где-то еще, – для визажиста она проявила нешуточные познания в вирусологии.

- Я убиваю вирус дезинфицирующим средством и становлюсь совершенно безопасным.

- То есть ты можешь, например, пойти за продуктами, и вирус тебе не страшен, затем вернуться домой, дезинфицироваться и все? – с недоверием спросила она.

Только теперь я понял к чему она ведет. Осунувшееся лицо, футболка, весящая как на вешалке. Да она за все время ни разу не была в магазине из-за страха заразиться, даже никому не позвонила о помощи. Ее мать, насколько я знаю, живет где-то в другом городе, а про отца она ничего не говорила. Парни обязательно полезли бы обниматься, а подруги пребывают в таком же состоянии страха. Бедная, чем же она питалась все это время?

- Если хочешь, я могу съездить в магазин и купить все, что ты пожелаешь, - предложил я, и Энн, ни сказав ни слова, подхватила свою дефективную болонку под мышку и сделала знак следовать за ней. Когда я, едва поспевая, подошел к ее двери, она уже стояла в проеме, держа двумя пальцами максимально вытянутой руки список. Записи были сделаны аккуратным почерком в два столбца, очевидно, в разное время и разными ручками.

Когда после долгого квеста по стеллажам супермаркета, я, наконец, вернулся с покупками, мне пришлось сделать четыре ходки, чтобы донести все пакеты. Я ставил их перед закрытой дверью, а Энн, когда я удалялся, протирала каждую упаковку и заносила их к себе. Когда все закончилось, она сделала мне знак войти, велела раздеться догола и обтереться какой-то вонючей жидкостью, сильно щипавшей кожу, а в паху, так просто невыносимо. Энн объяснялась в основном знаками. Открыв галлонную бадью с мороженным, она шустро орудовала ложкой, запивая вином прямо из горла бутылки. Кстати, вино было моей инициативой, в списке его не было. Затем, критически оглядев меня (я постарался как можно глубже втянуть живот), спихнула с кровати болонку и сделала мне знак подойти, снимая с себя футболку и шорты. Скоро мне стало ясно, что она соскучилась не только по мороженному.

После нашей первой ночи мы проснулись одновременно, со счастливыми и глупыми улыбками глядя в потолок. Я улыбался, вспоминания обстоятельства нашего вчерашнего знакомства, но то ли въедливость ученого, то ли природное занудство все-таки заставили меня задать вопрос, который возник еще вчера в сурпермаркете. Опасаясь, что Энн обидится, я постарался спросить как можно более заботливым голосом:
- Энн, бедная девочка, зачем ты так мучила себя все это время? Ведь могла бы заказать еду по интернету.

Энн перестала обниматься и отвернулась от меня. Значит обиделась. После довольно долгого молчания она холодно ответила:
- У меня проблемы с деньгами. Так получилось, надо помогать маме. Но ты не переживай, я все верну, когда начну работать.

- Забудь, друзья должны помогать друг другу, - как можно беззаботнее ответил я и с тщательно скрываемой надеждой в голосе добавил: - Ведь мы же друзья?

Энн еще немного подулась, затем повернулась ко мне, обняла и со странной интонацией в голосе глухо ответила: «Друзья».

Немного отойдя, ей захотелось поболтать:
- Слушай, а чем ты, вообще, занимаешься? Я вот письки подстригаю, а ты?

Скажу честно, этот вопрос всегда вводит меня в ступор. Мой любимый писатель считал, что если не можешь за пять минут объяснить десятилетнему ребенку, чем занимаешься, значит ты не ученый. В точности цитаты и в возрасте ребенка я могу ошибаться, но суть от этого не меняется.

- Разрабатываю новые лекарства, - ответил я, потратив лишь пять секунд из отведенного лимита.

- Но как ты это делаешь? Я не понимаю. Объясни.

- Наше тело состоит из клеток.

— Это я знаю, проходила еще в школе, то ли по биологии, то ли по химии.

- А на клетках сидят рецепторы – это такие белковые молекулы, которые торчат наружу и все время проверяют, что происходит вокруг.

- Про белковые я поняла, это протеин, в нашем салоне мы всегда рекомендуем клиентам такую диету. Но как они проверяют - совсем непонятно, - Энн даже привстала на локте из любопытства, стараясь понять о чем идет речь.

- Рецептор ждет, когда к нему приплывет лиганд. Это другая молекула, которая знает и ищет его. Когда находит, то крепко связывается с ним.

- И что случится, когда они находят друг друга? - явно на что-то намекая, лукаво спросила она.

- Тогда рецептор посылает клетке сигнал, - стараясь не отклоняться от формата научной лекции продолжаю я, - например, поделиться на две, умереть, или...

— А если на клетке много разных рецепторов, то ее судьба зависит от того какой лиганд плавает вокруг? – вдруг обобщила она, и теперь уже я привстал на локте и с удивлением посмотрел на нее.

— Вот именно! Мы создаем искусственные лиганды и заставляем клетки делать то, что нам нужно.

- Здорово, но как вы их создаете?

- Мы начинаем с сотен миллионов случайных лигандов и отбираем нужные нам. Это называется селекцией. Затем выбираем из них самые лучшие, это называется скрининг, потом изменяем отобранные и повторяем все с самого начала. И так много раз, пока не найдем те, которые связываются с рецептором крепче всех.

- Скучно, - зевнула Энн, - письки подстригать куда интереснее, они все разные, а вы все делаете одно и тоже много раз.

- Слушай, - она вдруг снова озадачила меня, - если на клетке много разных этих рецепторов, то ваш лиганд может по ошибке связаться где-то еще?

— Это называется кросс-реактивность или эффект ложной мишени, - пришлось прибегнуть мне к научным терминам. - Очень нехорошая вещь, может погубить годы исследований и миллиарды, потраченных на них долларов, хотя виагру именно так и открыли, — утешил ее я, чтобы несколько смягчить впечатление о тщетности большей части усилий по созданию новых лекарств. При упоминании виагры Энн оживилась, и мы забыли о лигандах и всяких там рецепторах. Я уложился в отведенный мне лимит времени и получил заслуженную награду.

Наши встречи стали приобретать предсказуемую регулярность, и все благодаря одному случаю. Энн как-то раз спросила меня о тесте на коронавирус, мол, раз у нас в компании всех тестируют, то не могла ли она тоже протестироваться. Я поначалу собрался сказать, что это исключительно для сотрудников, но тут же передумал и ответил, что для нее все устрою. Энн заметно приободрилась и после секса спросила, что для этого нужно сделать.

- Просто плюнуть в пробирку, - объяснил я.

- Плюнуть, а я думала, пописать, - разочаровано ответила она.

- Пописать – это другой тест, - проявил я осведомленность.

- Я понимаю, но думала, что пописать или взять кровь из пальца, это настоящие тесты, а плюнуть - как-то несерьезно.

Тем не менее я убедил ее в надежности теста, но предупредил. что его нужно повторять каждые три дня. На следующий день я принес с работы целую коробку пробирок для сбора образцов и в любой момент мог постучать в ее дверь, держа в руке вместо цветов одну из них, которую на следующее утро с предосторожностями укладывал в контейнер с большой наклейкой «биологическая опасность» (пачку таких я нашел в компании) и затем выкидывал на ближайшей помойке. Результаты тестов всегда были отрицательными к ее неподдельной радости.

8.
- Николай, хорошо, что ты все еще здесь, — это опять появляется Аркадий, оторвав меня от приятных воспоминаний. - Нам нужно серьезно поговорить, произошло нечто чрезвычайно серьезное.

Я собирался сказать что-нибудь ехидное, но глянув на него, понимаю, что ему сейчас не до шуток. Лицо Аркадия неприятно бледное без обычной для него ухмылки, губы поджаты, сам смотрит мимо меня куда-то в пустоту. Усаживаю его в свое кресло, ожидая признания, что хакеры украли все его сбережения.

- Что сегодня, пятница? – невпопад уточняет он. - Отлично. Давай встретимся вечером в баре за кружечкой пива, там все и обсудим. Да не напрягайся ты так, в обычном баре. Знаешь где «Хоп Хаус»? Давай в семь. Или Энн вернулась?

- Объясни хотя бы, что случилось и к чему такая спешка? – упрямюсь я. Действительно, с чего это я должен ни с того, ни с сего идти с ним в бар?

- Грэг подцепил коронавирус. Сейчас в реанимации. Я за тобой заеду, - ошарашивает он новостью, и ничего толком не объяснив, уходит.

Ошарашивает – не то слово. Какое-то время я сижу, собираясь с мыслями, которые разбредаются в голове в разные стороны и никак не хотят собраться вместе, чтобы прийти к решению. Наконец, поднимаюсь и иду в лабораторию, где провел столько времени, и которая стала для меня привычнее, чем моя холостяцкая квартира. Около комнаты, где хранятся синтезированные соединения, подношу электронный ключ к небольшой черной коробочке у двери, и красный огонек на ней сменяется на зеленый. Войдя в нее, открываю холодильник на минус 80С и достаю две небольшие пробирки, которые кладу в карман. Так будет надежнее, ничего с ними не случится, даже если они месяц пролежат при комнатной температуре, уж не мне ли, кто синтезировал их, не знать этого. Уже на выходе из здания я возвращаюсь обратно и на всякий случай делаю еще одну вещь.

9.
Мы сидим за одним из столиков, расставленных на большом расстоянии друг от друга на лужайке, что в нынешних условиях заменяет привычную барную стойку. Перед каждым из нас по кружке пива. Аркадий какой-то взъерошенный, сам не свой, как будто под наркотиком. Я только предполагаю, сам в этом ничего не смыслю, как говорится, «хожу под синим флагом».

- Дэвид еле уговорил секретаршу позвонить детям Грэга и узнать, куда он пропал, - серьезно, без свойственного ему цинизма начинает Аркадий, разглядывая что-то в кружке. – Напугал ее до смерти, сказал, что на ней лежит ответственность за судьбу компании. В конце концов, согласилась, вся из себя такая недовольная. А через минуту выбегает, и в глазах ужас. Грэг заразился и со вчерашнего дня лежит в коме на ИВЛ.

Я молча пробую пиво, не выражая эмоций и не пытаясь выяснить подробности. Аркадий неспроста позвал меня в бар, рано или поздно он сам все расскажет.

- Все произошло вот так, - для выразительности он ловко щелкает пальцами. – Ты понимаешь, что это значит? Все, его больше нет. С ИВЛ слезает процентов 10 максимум, а в его-то возрасте в сто раз меньше. Без него компания будет продана с молотка по дешевке. Грэг все свое состояние завещал детям, а эти трое - все сплошь адвокаты, им его компания ни к черту. В биотехнологиях они не в зуб ногой. Продадут и деньги поделят. Да и что она теперь будет стоить, если все испытания придется начинать с нуля. Последние результаты Ли пропали, какие молекулы выбрал Грэг для мышек неизвестно, какие дали эффект - тем более. Все данные сейчас только в компьютере Грэга, а пароль у него. Мышиная компания понятия не имеет, что она испытывала, все было закодировано, а остатки твоей химии после тестирования они уничтожили согласно условиям передачи материалов. Детки продадут компанию вместе с патентами и правами на все твои молекулы, а нам дадут на прощание жалование за две недели и пинок под зад. Это неизбежно, других вариантов просто быть не может. Вот у тебя есть опция на покупку акций? Не строй из себя девственницу, знаю, что есть, Дэвид мне рассказал. Ты был одним из первых, кого Грэг нанял. Думал, наверное, вот станет компания публичной, акции попрут под сотню, ты реализуешь опцион и станешь миллионером. Забудь, начинай искать новую работу.

- Не понимаю, что мы можем сделать в этой ситуации, - как можно более ровным голосом меланхолично отвечаю я, отпивая из кружки: – Последние результаты тестирования у Ли, то есть у полутора миллиардов китайцев. Они все перепробуют и найдут эти два соединения.

- Ты совсем, как я вижу, тупой, сам же мне объяснял, что у Ли были только циферки на пробирках, а формулы за этими циферками где? – Аркадий в упор смотрит на меня, но я продолжаю пить пиво, делая вид, что ответ на этот вопрос мне неизвестен, и в любом случае не интересует.

- Хорошо, вижу, что ты либо тупишь, либо набиваешь цену, тогда давай напрямую, - многозначительно кивает он и залпом выпивает пиво. Я, открыв рот, смотрю то на него, то на его пустую кружку. Насколько я знаю, он практически не пьет, для него выражение «пропустить по кружечке» означает даже меньше одной, - Ли ничего не крал и не удалял. Это сделал я. Никто, кроме нас троих не знает об этом, все считают, что это его работа. Понимаю, что у тебя вертится в голове: как мне удалось это сделать? Очень просто, узнал его пароль, зашел в сеть с его ноутбука, перекачал базу, затем удалили ее.

- Ты узнал пароль? – первое, что приходит в голову.

- Никаких проблем, - Аркадий наиграно улыбается, делает вид, что хочет погладить меня по руке, и сладким голосом вещает: -Ли, голубчик, можно я зайду в интернет с твоего компьютера?

«Боже мой! Ли тоже один из них. Куда катится мир! Хотя куда он может еще катиться. Только под уклон. Туда, куда катится все», - прихожу в себя я, отдергивая руку, и не сдерживаюсь: - Но как ты мог?

- Он мне никогда не нравился, тем более у него есть другая жена.

- Жена! – вырывается у меня. Я всегда думал, что Аркадий с его неуемной активностью скорее вилка, чем розетка, а пухленький Дэвид наоборот. Но, кто их, как говорится, разберет, и вслед за ним опустошаю свою кружку.

- Теперь ты понимаешь, о чем идет речь, - ничуть не смутившись, продолжает Аркадий, - у меня есть данные Ли, он об этом знает, но будет молчать, иначе компартия ему не простит, и в родной деревне не поймут, а у тебя есть формулы. Шансов, что Грэг поправится - никаких. Мы синтезируем все молекулы, которые отобрал Грэг. Я понимаю, что их много, но игра стоит свеч. Найдем те две, у которых самый большой эффект, и все, что делала компания в течении семи лет, восстановим за полгода. Пока компанию продадут, пока новые хозяева раскачаются, пройдут годы, а мы уже будем на рынке стричь купоны. Ты со мной?

- Постой, откуда ты знаешь, какие молекулы Грэг выбрал для тестирования, ведь мы синтезировали десятки тысяч.

- Молодец, не зря закончил престижный институт. Тебя не проведешь, поэтому ничего скрывать не буду. Грэг, как ты знаешь, любил все десять раз перепроверять. Так вот, недавно он лично попросил Ли повторить данные по тысяче молекул, используя все тесты, включая самые новые. Очевидно, из них он и отобрал те, которые скормили грызунам.

- Что, хочешь спросить, как я это узнал? – опережает мой вопрос Аркадий. – Ли сам показал мне конфиденциальный мейл со списком молекул, чтобы похвастаться, как Грэг ему доверяет. Тот самый, результаты испытания которых я потом удалил.

- Откуда ты знал, что этот список может пригодиться, ведь Грэг мог вернуться и взять все под контроль или испытания могли провалиться, тогда все было бы впустую.

- Выкрал, потому что предоставилась возможность, ведь большинство преступлений ситуационные, не так ли? Глупо было упускать шанс безнаказанно получить результаты работы целой компании. Любой уважающий себя бизнесмен сделал бы это. Теперь ты понимаешь, что у нас с тобой в руках? У меня коды молекул, а у тебя доступ к базе данных с их структурой. Ты со мной?

- Мне надо подумать, ответ дам завтра, - не задумываясь, отвечаю я.

- Молодец, деловой разговор, но не тяни. Не дашь мне формулы, я подключу Дэвида. Он найдет способ как достать их, но я не хочу этого делать. Дэвид еще тот прощелыга, все время хочет обмануть. С тобой спокойнее, ты не додумаешься, как это сделать, - Аркадий оставляет на столе двадцать долларов и идет к выходу. Мне ничего не остается, как последовать за ним.

10.
Проходя мимо двери Энн, я тихонько стучу в нее. В ответ тишина. Она так и не появилась, становится тоскливо, так хотелось бы сейчас лечь рядом с ней, положив ее глупую головку себе на грудь. Куда она пропала? Исчезла почти две недели назад вместе с собачонкой и машиной. Ничего не сказала, не позвонила, на звонки не отвечает.

Ночью я спал очень плохо, все время чудились звуки в квартире Энн. Заснул лишь под утро и проспал почти до обеда, но спешить особо некуда, остается только одно важное дело, но оно займет немного времени. Возвращаясь домой из зоомагазина, с удивлением вижу, что дверь в квартиру Энн открыта нараспашку, и рабочие в униформе выносят из нее мебель и вещи. У двери стоит молодой человек, чем-то похожий на ее, которого я раньше никогда не видел, и наблюдает за всем процессом. Я останавливаюсь рядом с ним, и когда он обращает на меня внимание, говорю, что я просто сосед Энн и интересуюсь, что происходит, и где она сама. Молодой человек, немного помедлив, неохотно объясняет, что он двоюродный брат Энн, а Энн уже больше нет. Поехала попрощаться со своей матерью, которая умирала от рака, там заразилась коронавирусом и умерла на четвертый день после похорон. Я кивают, бормочу какие-то слова соболезнования и иду к себе. Молодой человек с недоумением смотрит мне вслед: мужчина средних лет со странным акцентом, опустив голову, медленно бредет по коридору, в каждой руке у него по клетке, а в каждой клетке по две мышки.

Энн, мой единственный друг на всем свете, как же ты так! Ведь могла бы позвонить, объяснить, попросить о помощи, нет, не стала беспокоить своими проблемами. Не хотела чувствовать себя обязанной, знала, что брошу все, и помчусь к тебе. В этом ты вся – гордая и независимая. Все-таки она необычная девушка, панически боялась заразиться, но не колеблясь поехала попрощаться с умирающей матерью. Я бы нисколько не удивился, услышав такую историю про русскую женщину, но здесь отношения между детьми и родителями совсем другие.

Доставая из холодильника принесенные из лаборатории пробирки, вспоминаю, как судьба свела меня с ними. Через несколько дней после того, как исчезла Энн, мне неожиданно позвонил Грэг. Сразу кольнуло: что-то серьезное - он никогда раньше не звонил мне лично, но насколько серьезное стало ясно, когда он без всяких «как дела, как ты сам?» и приколов на ломанном русском сразу перешел к делу:
- Ник, я хочу попросить тебя об очень большом одолжении. Сразу скажу, что никто не должен знать о нашем разговоре. Никто, ты понял меня? Я сейчас продиктую номера двух соединений из базы данных, пожалуйста, синтезируй их для меня. Пять миллиграмм будет достаточно. За неделю успеешь? Хорошо. Никаких записей в лабораторный журнал. О’кей? Я сам тебя найду и заберу их. Большое спасибо, Ник. Я в тебя верю. Скоро увидимся.

Я нашел химические формулы соединений и условия синтеза в базе данных и сразу же принялся за работу, благо жизнь в лаборатории угасла, и никаких других дел не было. Все шло очень гладко, не то что в первый раз, когда я впервые столкнулся с новым классом неканонических, то есть не существующих в природе, аминокислот из класса индолов - производных обычной аминокислоты триптофан. Индолы, вообще, штука интересная, играют важную роль в работе нервных клеток мозга. Очередная гениальная идея Грэга использовать их доставила мне множество хлопот: колонки забивались, побочные реакции как будто с цепи сорвались, выход был в единицах процента. Я тогда дни и ночи проводил в лаборатории, стараясь подобрать правильные условия синтеза. И в один из таких вечеров мне позвонила Энн, чего никогда раньше не было.

- Коля, ты где? Я стучалась к тебе, но никто не отвечает. С тобой ничего не случилось? Мы давно не виделись. Я соскучилась и волнуюсь.

Энн волновалась за меня и назвала именем, над которым так смеялась, когда спросила, как меня звали в детстве! Кока-коля, тут же передразнила она. Я бросил все и поехал к ней. Посередине ночи я проснулся. Энн мирно посапывала где-то у меня подмышкой. Решение синтеза возникло в голове - простое и неожиданное, как в той задаче с пирамидой. После этого звонка наши отношения изменились, мы уже были не просто случайными партнерами, удовлетворяющими половые потребности друг друга в условиях пандемии, а стали действительно друзьями.

Мышки, почуяв корм, водят носами. В каждую клетку я ставлю по чашечке с подмешанным порошком из пробирок и жду, что произойдет. Первые десять минут ничего не происходит, потом в первой клетке мышки перестают рыскать по клетке, как будто наелись и их охватила сонливость, потом ложатся и замирают. Сдохли, иронично прихожу к выводу я: действительно сильный эффект, почти как у мышиного яда, только препарат, этак, в миллион раз дороже». Но они не сдохли, а продолжают дышать, их маленькие сердечки явно бьются. Открываю клетку и проверяю их - оба теплые, попробую разбудить: глажу, трясу, поднимаю за хвост – никакого результата. Что я только не пробую, они не просыпаются. «Какое-то коматозное состояние похожее на летаргический сон», - решаю я. - С ними все ясно, и эффект понятен».

Манипуляции с уснувшими мышами отвлекли мое внимание от другой клетки, а когда бросаю на нее взгляд, с изумлением замечаю, что мышки в ней не уснули, не сдохли, не носятся по клетке, вынюхивая чего-то, а неподвижно сидят рядом друг с другом и внимательно наблюдают за моими действиями. Заметив, что я обратил на них внимание, они подбегают поближе и как-то странно смотрят на меня, то ли с любопытством, то ли изучающе, но безо всякого страха. От их поведения мне становится как-то не по себе. Пора заканчивать с этим зверинцем. Эффект есть, каким бы он ни был, и у меня в руках те самых два соединения, вокруг которых столько страстей. Я открывая шкаф, достаю принесенную с работы банку с хлороформом, смачиваю им тряпку и возвращаюсь к клеткам. В глазах мышек появляется ужас и они пятятся от меня в дальний угол, плотно прижавшись друг к другу. «Надо быстрее кончать с ними, это всего лишь мыши», - и накрываю их тряпкой. Со второй парой было проще, затем все четверо исчезают в унитазе. Я опрыскиваю комнату дезодорантом - были в комнате всего-то пол часа, а уже появился запах – и сажусь в кресло. Все дела сделаны. Теперь остается только ждать неизбежного звонка Аркадия.

- Ну ты как, что решил? А то я весь как на иголках, - наконец объявляется он. - Согласен? Молодец! Правильное решение. Формулы скачал? Нет еще? Немедленно гони в лабораторию и скачивай, пока не поздно! Да, если еще не слышал – Грэг умер вчера ночью. Как скачаешь, сотри на всякий случай всю вашу базу данных. Не переживай, до компании уже никому нет дела. Оттуда сразу же ко мне, ты адрес знаешь, как приедешь, все расскажу.

Ехать в компанию я не собираюсь, база данных была скачана еще вчера из предосторожности, что первыми делом новые хозяева заблокируют доступ к сети. Вместо этого я просто продолжаю сидеть, постукивая пальцами по подлокотнику и гадая, как моя тихая и спокойная жизнь могла так круто поменяться. «Мышки тоже еще утром и не предполагали, что случится с ними, - грустно вздохнув, гляжу на пустые клетки. – Жалко их, конечно, но если бы не они все было бы намного сложнее». Что делать – понятно, а что будет потом - не имеет значения.

11.
Войдя в квартиру Аркадия, я протягиваю ему флешку. Он нетерпеливо выхватывает ее и бросается к своему ноутбуку, естественно, MacBook Pro самой последней модели.

-Ай, да молодца! Вот они миленькие, вот они наши золотые. А я то гадал, кого взять в партнеры, то ли Дэвида, то ли тебя. Да не смотри на меня так, я бы все равно выбрал тебя, просто в бизнесе важно рассматривать все возможные варианты, но тебе этого не понять. Себе копию оставил? Не ври, конечно, оставил. Иначе я бы перестал тебя уважать. Но меня это не волнует, все равно ты их наизусть знаешь и тебе с ними работать.

- Так что происходит в компании? – стараюсь вклиниться я.

- Труба, пипец. Дэвид, как финансовый директор, сегодня попытался взять ее под временный контроль, но появились два адвоката, один от Грэга, другой от детишек, и крепко хлопнули ему линейкой по рукам. До сих пор отходит. Будут продавать и всех увольнять. Кстати, собирались заблокировать компанейскую сеть. Удивляюсь, как ты успел скачать базу данных.

- Что нового про молекулы? – интересуюсь я. Понятно, что Аркадий так радуется, вчера после того, как поговорил со мной, он бросился к Дэвиду, чтобы добраться до базы данных, но там обломилось.

- Практически ничего. Оказывается, Грэг уже давно знал о результатах и заставил мышиную компанию держать язык за зубами и подписать бумаги, мол, если они проболтаются, то сразу..., ну сам понимаешь. Единственное, что удалось выяснить, что одна из них что-то вроде снотворного, но какого-то необычного действия, а другая – что-то совсем странное, но подробностей никаких. Известно, что Грэг две недели вел переговоры с какими-то непонятными людьми, чуть ли не с военными, но это лишь предположение. Похоже, что молекулы очень ценные, и вот в этом компьютере, и нигде больше, - Аркадий выразительно тычет пальцем на ноутбук, - есть информация, которая поможет выяснить, что же это такое. Так что приступим к первому заседанию нашего совета директоров. Кстати, я, как генеральный директор и основатель компании, назначаю тебя директором научных исследований. Когда бы ты без меня дорос до такой должности.

- Если есть компания, должно быть и имя, - я стараюсь немного притормозить перевозбудившегося Аркадия.

- Ты прав, - с уважением смотрит он на меня. – Но, что же придумать? Как компанию назовешь, такой, как говорится, будет и прибыль. Нужно что-то оригинальное…

- Давай составим название из наших имен, Аркадий и Николай, получится АрНиКо.

- Гениально! Ну ты даешь. Сразу видно химик. ArNi Co! Свежо, запоминается, звучит! Ну хватит лирики, давай приступим к бюджету. Сколько нам нужно денег, чтобы начать бизнес? Оцени, на сколько твои железяки и вонючие жидкости потянут.

- Из больших вещей нужен пептидный синтезатор, хроматограф с масс-спектрометром. По мелочам: вытяжной шкаф, колонки, посуда, реактивы, растворители и аминокислоты, из чего мы будем синтезировать молекулы.

- Аминокислоты? – неожиданно перебивает Аркадий. – Я про них знаю, из них белки состоят. А их много?

- Двадцать, точнее двадцать она. Но одна очень редкая. Ее можно не считать.

- Пусть будет двадцать одна. Как очко. Легко запомнить. И это все?

- Нет, это только те, которые существуют в природе, а есть еще неканонические, их надо синтезировать, и они довольно дорогие, но без них не обойтись.

- А их-то сколько?

- Сотни, а, может, и тысячи. Но нам все не нужны, лишь несколько десятков, - успокаиваю его я.

- Тысячи! А природа выбрала только двадцать одну. То есть, если двадцать две – уже перебор. Невероятно. Слушай, а может это Творец, или кто там вместо него, решил: «Вот вам двадцать одна и хватит с вас, а то слишком умными будете»?

- Аркадий, давай к делу. Здесь все-таки совет директоров, а не философский форум. – снова торможу его я. - Короче, чтобы с запасом нужно около миллиона.

- Миллион! - эта цифра явно возвращает его на землю. – У тебя есть деньги? Сколько-нибудь накопил? Меньше пятидесяти тысяч! Это не деньги, оставь себе на похороны. А куда же ты их все потратил! Неженат, ездишь на старой тойоте, ходишь в поношенных футболках, в ресторанах не замечен, на Багамах не отдыхаешь, в казино не играешь.

- Секс за деньги – дорогое удовольствие.

- И сколько это стоит? Тысяча за ночь! Ну ты эстет! Да я понимаю, если дешевле, то уже риск для здоровья и не то удовольствие. Ты же всего получаешь шесть штук в месяц чистыми, Дэвид мне твою платежку показывал. Если раз в неделю, то действительно ничего не останется. Считай, убедил. Слушай, бросай эти свои гетеросексуальные наклонности, переходи к нам, я тебе такой секс обеспечу и совершенно бесплатно. Извини, - вдруг спохватывается он, - я никак не намекаю на Энн, она никогда не стала бы заниматься этим.

- Энн умерла. Заразилась и умерла.

- Как умерла? – Аркадий по бабьи всплескивает руками и подносит их к лицу. Тут даже мне становится понятно, что он - «жена». – Какой ужас! Энн такая классная девчонка, она мне очень нравилась, не как женщина мужчине, сам понимаешь. У нее была… - нет, не могу произносить «была» – особая харизма.

Мы немного помолчали в память об Энн и приступили к бизнес-плану.

- Я нахожу помещение, нанимаю подрядчиков, - воодушевленно излагает план Аркадий, - ты даешь им план лаборатории, закупаешь оборудование, устанавливаешь его, и мы начинаем работать - синтезировать молекулы из списка Ли. По ходу будем проверять на мышах. Кстати, не знаешь сколько стоят мыши и сколько их нам понадобится?

- Знаю, восемь долларов за штуку и еще клетки. Это если в зоомагазине покупать. На каждое соединение нужно по две штуки, - уверенно отвечаю я.

- То есть на тысячу молекул выходит шестнадцать тысяч. Деньги хоть и небольшие, но мы сможем сэкономить, закупая их оптом, или сами начнем разводить. Плодятся они быстро. Так что, не вопрос. Теперь переходим к десерту: продажам и прибыли. Конечно, мы можем притвориться, что сами все придумали, но кто нам поверит. Остается черный рынок. Если Грэг так секретничал и суетился, то там что-то очень серьезное. Вывод: наркота или биологическое оружие. И то, и другое очень большие деньги и большой риск, но у меня есть план, как остаться невидимыми — это даркнет. Туда мы будем скидывать ролики с результатами наших исследований и делать предложения о поставках, оплата будет в биткоинах. Я больше рассчитываю на биологическое оружие, сейчас, когда все страны пошли друг на друга стенка на стенку, это будет самым популярным.

«Что бы ученые не делали, все время бомба получается», - вспоминаю я и уже вслух предлагаю:
– Аркадий, такое событие, как основание новой компании, полагается отметить. Иначе, это как-то мелко и даже пошло.

- Я как раз хотел это предложить, там на кухне найдешь бутылку вина. Сходи, пожалуйста, а я пока зарегистрируюсь в даркнете, у меня уже рекомендации есть.

На кухне, действительно, стоит бутылка калифорнийского каберне Frog’s Leap, и я даже удивляюсь, как непьющий Аркадий мог выбрать такое вино. Скорее всего любовник принес. Возвращаясь обратно, я не отрываю взгляд от бокалов, стараясь не забыть, где какой. Мы произносим тосты за успех, чокаемся и отпиваем по глотку. Аркадий от удовольствия причмокивает: «Что это? Удивительно приятный вкус». «Бедный Аркадий, как много ты не успел в этой жизни», - вздыхаю я, засекая время. Предложив еще пару тостов и убедившись, что его бокал пуст, иду на кухню и допиваю бутылку, поминая Энн. Затем возвращаюсь, вытаскиваю из-под головы спящего Аркадия его Mac Pro и еду домой, по дороге утопив его в каком-то вонючем канале. Одним монстром меньше, не знаю, насколько мне удалось отвратить неизбежное, но я старался.

12.
Я подхожу к двери бывшей квартиры Энн и, упершись в нее лбом, прошу у нее прощения: «Энн, прости, что я не знаю, где твоя могила и никогда не смогу побывать на ней. Прости, что у меня были плохие мысли о тебе и я не сразу увидел в тебе друга. Прости, что так низко обманывал и еще посмеивался над твоими страхами. Только теперь я понял, каким жалким эгоистом я был всю свою жизнь. Прости, что так и не решился сказать, что люблю тебя, и не предложил выйти за меня замуж. Я боялся, что высмеешь меня и откажешь. Прости, что не почувствовал, что тебе плохо и не помог тебе. Прости за все».

Открывая дверь своей квартиры, я подумал о том, как она умирала. Скорее всего, в номере дешевого мотеля, спрятавшись ото всех и не прося о помощи, понимая, что смерть неизбежна и каждый ее вздох может стать последним. Думала ли она обо мне, хотела ли позвонить, чтобы попрощаться? Не знаю.

Я сижу в кресле и разглядываю в руке пробирку с этикеткой: Item 15-178, weight 5.3 mg. Мышкам досталась лишь малая часть ее белого содержания. Остальное ждет меня. Такова моя участь. Я высыпаю порошок в бокал и наливаю вино. Затем ногтем отскребаю наклейку и, растерев в пальцах, вместе с пробиркой посылаю догонять мышек. На вкусе вина молекула 15-178 совсем не сказалась. Я жду, что же произойдет. Все начинается со всполохов яркого света в голове, то ослепляющего белым бельмом, то сменяющегося удивительной зоркостью, позволяя видеть далекие звезды. Стены исчезают, и я оказываюсь в центре безграничного пространства, где кто-то пытался настроить музыкальный инструмент размером со вселенную, в звуках которого я отчетливо слышу голос Энн. Но до того, как я устремляюсь на ее зов, кто-то объясняет, почему мышки так странно смотрели на меня.