Глава18.. Dum vivimus vivamus!

Пока живется будем жить!

Ришелье молча созерцал стоявшего перед ним навытяжку мушкетера: похудел, побледнел, похоже, что осада Ла Рошели не пошла ему на пользу. Во взгляде какая-то тоска.
- Вы просили об аудиенции, граф. Предполагаю, что вы, наконец-то, решили положительно наш вопрос?
Мушкетер ничего не ответил.
- Вы молчите? Согласитесь, странное поведение для человека вашего ума и положения.
- Мое положение на данный момент не играет роли, ваше высокопреосвященство, - промолвил Атос, с трудом разлепив губы. – Я просил аудиенции не для того, чтобы вернуться к старому вопросу: у меня для вас новость, господин кардинал.
- Вот как? – Ришелье поплотнее уселся в кресле: новость, судя по лицу мушкетера, была плохой. – Так что у нас случилось?
- У вас, монсеньор. Вы потеряли верного человека.
- Кто? – Ришелье испугался, подумав о Рошфоре.
- Это не граф Рошфор, - Атос, догадавшись о мысли кардинала, с печальной полуулыбкой покачал головой. – Это миледи Винтер.
- Что с ней случилось? – быстро спросил кардинал, вспомнив о расписке, мысль о которой не давала ему покоя все время. – Она убежала?
- Она умерла, - лаконично ответил мушкетер, и чуть покачнулся.
- Ее убили?
- Она утонула. Пыталась уйти от преследования и утонула в озере, - Атос напоминал безжизненную статую.
- Расскажите! – потребовал кардинал. – И присядьте, так вам будет легче вспомнить, как это случилось. – Его светлость побарабанил пальцами по кожаному бювару, лежавшему перед ним. – Ее преследовали за что-то? Она совершила нечто, за что ее следовало наказать?
- Господину кардиналу не хуже меня были известны возможности миледи Винтер.
- Что же такого она совершила, что вызвала ваш гнев, господин граф? – Атос почувствовал, что кардинал взбешен и едва сдерживается.
- Она убила женщину, которую любил мой друг, - ответил он.
- Госпожу Бонасье? – вот теперь Ришелье побелел от гнева.
- Да, монсеньор. После этого у нас не осталось выбора: жертва взывала к мести, госпожа Бонасье ничем не провинилась перед миледи. Бог рассудил иначе, он не дал нам совершить самосуд.
- Хорошо, оставим это в прошлом, - вдруг предложил Ришелье после некоторого раздумья. - Вы видели д’Артаньяна?
- Да. Он заходил ко мне, предлагал вписать мое имя в патент на место лейтенанта.
- И вы отказались?
- Никто не достоин этого места так, как достоин его наш друг.
- Согласен, он честен и храбр. А вы?
- Что я, монсеньор?
- А вы недостойны этой чести?
 - Монсеньор, я ответил моему другу то, что думаю: «Для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер – слишком мало».
- Господин мушкетер, я в последний раз предлагаю вам то, что в самый раз для графа де Ла Фер. Вы согласны?
Атос посмотрел прямо в глаза кардиналу, потом достал из-за манжета какое-то письмо со взломанной печатью и протянул его герцогу, ни слова при этом не говоря. Ришелье дрогнувшей рукой принял бумагу, раскрыл, прочитал, убедившись, что она написана им собственноручно, поднес ее к горящей свече в канделябре и, только когда расплавившийся воск печати обжег ему пальцы, а пепел осыпался на стол, грозя прожечь бархатную скатерть, с видимым облегчением откинулся на спинку кресла. Ни слова не было сказано за эти минуты, но после этого сгоревшего письма собеседники явно перестали испытывать напряжение.
- Итак, вернемся к вашей записке, - весело проговорил его преосвященство, доставая из ящика стола бархатную папку. – С чего вы думаете начать, граф?
                ****
- Вы знаете, Атос возвращается в полк? – д’Артаньян радостно потер руки. – Я просто счастлив.
- А что случилось? – Арамис сжал пальцами виски: со вчерашнего дня он так и не смог избавиться от головной боли. – Насколько я понял, дела со строительством порта продвигаются успешно.
- Королю нужны деньги для других целей. Флот подождет.
- Флот, может, и подождет, а вот Атос ждать не станет, - меланхолично заметил Арамис. – Не в его правилах бросать начатое дело.
- А меня радует, что он к нам возвращается, - продолжал лейтенант д’Артаньян. – Мне его все время не хватало. – Пусть его светлая голова лучше тут присутствует.
- Здесь он опять пить начнет, слишком многое здесь ему о пережитом напомнит, - Арамис встал. – Пойду я к себе, лейтенант. Если Атос приедет, пошлите за мной. А еще лучше, пусть ко мне определяется, в мою палатку: мой напарник перебрался к приятелю.
Атос так и сделал: поселился у Арамиса. Это не Париж, искать съемную квартиру ни к чему, а делить палатку с Арамисом его вполне устраивало. Арамис был любопытен, но и деликатен – он ничем не выдал своего интереса к тому, что привело Атоса опять в полк, и граф был благодарен другу за это молчание.
Атос вернулся в полк с твердым убеждением, что он неудачник и жизнь кончена. История с флотом затянулась сверх меры, и в этом была и значительная доля его вины. Он мог сделать немало, если бы вовремя принял предложение заняться делом, для которого в свое время приложил столько сил, времени и способностей. Но время ушло, ушли выделенные деньги, а ему досталось право закрыть то, что могло составить славу Франции и его дальнейшую карьеру. Когда кардинал вызвал его и, непритворно волнуясь, выразил сожаление, что с флотом придется повременить и довольствоваться тем, что успели построить и спустить на воду, граф де Ла Фер даже не вздрогнул: он давно понял, что его время ушло безвозвратно, и только выразил надежду, что у Тревиля найдется для него вакансия. Возвращение от графа де Ла Фер к Атосу состоялось легко и безболезненно: Оливье заранее все решил для себя. Впереди был тяжелый переход через Альпы, Сузы, и расставания. Портос уже покинул их ради сундука мадам Кокнар, Арамис намекал, что его все сильнее призывает к себе духовное поприще, д’Артаньян отдалялся от него все больше, занятый своими обязанностями, и Атос полностью отдался службе, игре и вину. Какие-то связи между друзьями оставались, они радовались, когда им удавалось провести время вместе, но они неумолимо взрослели, и каждому жизнь готовила свой путь.
Когда к Атосу пришло сообщение, что он получил в Русийоне небольшое поместье, он взял Гримо и съездил туда, чтобы оформить все бумаги и ознакомиться со своим, на голову свалившимся, полуразрушенным наследством. Одного раза было достаточно: для себя он решил, что туда можно будет перебраться только для того, чтобы умирать не в Париже, а под южным солнцем. Перспектива оказаться в поле зрения родни его не привлекала: юг Франции был вотчиной Монморанси.
Однако когда по завещанию ему досталось еще и графство Бражелон, Атос, не особенно раздумывая и с тайной надеждой в душе, принял решение об отставке. Это был шанс жить дальше, и он ухватился за него, как утопающий за соломинку. Ожидание чуда – вот что заставило его поднять глаза от земли к небу, и увидеть, что солнце светит в мире по-прежнему, и его тридцать два года еще не старость. Все еще могло случиться, и Dum vivimus vivamus! Пока живется, будем жить!