Купите мне сандалики

И от кого только не хотела ребёнка:
     и от генерала с усиками, похожими на зубную щётку; его портрет она увидела в "Известии", вырезала и сохранила на долгую память;
     и от лётчика Коккинаки, фамилия которого приводила её в восторг – накоси-выкуси, а не фамилия;
     и от Павла Кадочникова – разведчика от бога и Бориса Барнета по совместительству;
     и от поэта Степана Щипачёва, душещипательные вирши которого приводили её в состояние близкое к потери ориентации, хотя и не принято падать в обморок в последние годы;
     и от директора местной вискозной фабрики – такая возможность таилась рядом – рукою подать… -
     да вот не сложилось, а ведь как хотела! как хотела! как настаивала!
     Матримониальные молитвы и мотивы – не самое важное в жизни женщины: есть у неё и иные интересы сугубо романтического пошиба.
     Но время шло, шипело, как газированная водичка, продаваемая в разлив, улетучивалось… -
     и она сдалась: мало кто из женщин сопротивляется до последнего патрона – хотя и не дело женщины стрелять по мужикам из охотничьего ружья.
     Вышла замуж. Хороший был человек, но алкаш. Пал смертью храбрых в забегаловке, именуемой "Голубой Дунай".
     "Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок?"
     Ах ты боже мой, боже мой!
     От мужа гуляла – и направо, и налево, и потому непонятно от кого родила девочку. Общеизвестная истина: чем красивее ребёнок, тем неизвестней отец. А Женька красивая. Вырастет – от ребят отбоя не будет, да они и сейчас возле неё, как пчёлы вокруг медуницы…
     Тётя Маша работала на фабрике, выпускающей лучшую в мире вискозу – так по крайней мере писали в местной многотиражке. И была у неё приятельница, которую звали Варечка-Варвара, незаметная, но незаменимая, как секелюшечка. Косточки даже там, где по идее должна быть мякоть. Муж Варечки-Варвары шабашничал и потому кажный божий день (его выражение) ходил на работу со спец. ящиком, в недрах которого покоился немудрёный столярный скарб.
     И была у тёти Вари и дяди Серёжи доченька по имени Ирина, смышлёная не по возрасту. Впрочем, все девочки умны не по возрасту, а токмо по половому признаку.
     "Мы – демиурги", - сказал однажды дядя Серёжа.
     - А кто такие демиурги? – шёпотом спросила Ирка у матери, когда отец ушёл на шабашку, прихватив с собой спец. ящик.
     - Кустарь-одиночка, - ответила тётя Варя.
     - И всё?! – удивилась девочка. Ей, разумеется, хотелось большего – слово-то какое красивое: ДЕ-МИ-УРГ!
     Ирка считалась лучшей подругой Женьки, подругой не-разлей-вода, настолько близкой, что однажды они поругались на веки вечные, расцарапали друг дружке лица – и помирились на следующий день, в отличие от матерей – те оказались злопамятней, долгое время не общались, но, наконец, в какой-то социалистический-коммунистический праздник - а иных тогда попросту не было – даже Новый Год выпирал большевистским авангардом в виде разнокалиберных звёзд на ёлках и кремлёвских башнях…   
     Так вот, разговорились по душам, распили бутылочку креплённого вина, а потом нудно и надрывно пели, обняв друг друга за плечи: "Вот кто-то с горочки спустился, наверно ё…рь мой идёт…"
     И тянулась тётя Маша к тёте Варе сладкими губами:
     - Дай-ка я тебя поцелую!
     - Мама, - кричала Женька. - Она же женщина! – Но мамка отмахивалась от неё, как от назойливой мухи…

Их было четверо. Каждый носил кличку: Женька – Красава, Коля - "Колька-выбей-глаз", Герасим – Сам-Самыч, Ирка, разумеется, "дырка" - что ещё, кроме "дырки", лезет в детскую голову? И не только в детскую.
     Любимые игры местной детворы - жмурки, прятки, салочки-ловитки.
     Надо ли говорить, что заводилой была эта четвёрка?
     И были недетские шалости, о которых они никогда и никому не рассказывали, как и о посиделках в тенетах ночи с жуткими рассказами на посошок.
     Любимая считалка: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана – буду резать, буду бить, с кем останешься дружить?"
     Дразнилки и просто рифмованные фразы, которые кричали обычно хором: "Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи. За верёвку дёрнула и случайно пёрнула. А рабочие пришли: - фу, воняют кирпичи!"
     А ещё: "Когда едешь на Кавказ, солнце светит прямо в глаз. Когда едем мы в Европу, солнце светит прямо в ..." – понятно куда.
     Ну, и конечно: "Во саду ли, в огороде бегала собачка. Хвост подняла, навоняла – вот и вся задачка".
     Весело! Если б не старуха. Она всё время путалась под ногами.
     Вроде бы бабулька как бабулька – сухонькая, седая, губы сморщены, как меха у гармони, да уж больно злая и въедливая настолько, что даже в любопытстве демонстрировала злобные намерения: детские забавы не давали ей покоя.
     Только как же детишкам без игр?..
     Никто не знал точно как её зовут.
     - Какая-то Израиль, - сказал, помнится, Колька-вырви-глаз.
     - Не Израиль, а Изергиль, - поправила его Ирка. Её семья считалась читающей: в домашней библиотеке числилось сто одиннадцать книг, включая школьные учебники. А если учесть двухтомники "В лесах" и "На горах", поясняла Ирка, то сто тринадцать.
     - А вот и нет – фамилия у неё – Шпигун, - сказал Сам-Самыч.
     - А кто она?
     - Бывшая училка. Заслуженная, говорят.
     - Похоже на то…
     Старуха буквально преследовала их, появляясь в самый неподходящий момент. То ковёр начнёт выбивать, то стирку затеет, едва они соберутся погонять "чижика": вынесет во двор выварку, установит на кирпичи, нальёт воду, разведёт огонь, настрогает чёрное хозяйственное мыло (Ирка утверждает, что его изготавливают из жира бешеных собак), загрузит в огромную кастрюлю простыни и пододеяльники, а потом начнёт помешивать содержимое гладко струганной палкой. После стирки натянет верёвку поперёк двора, развесит мокрое бельё и подопрёт длинными шестами хлюпающее сооружение, не оставив ребятишкам пространства для игр. И придётся им перебираться на пустырь, где строился жилой дом, но ещё оставались девственные места, заросшие дикой травой.
     Но и там не оставляла их в покое, подкрадывалась тихой сапой – так, что вздрагивали они от неожиданности. "А чем вы тут занимаетесь?" – спрашивала вездесущая старуха. Бурчала: "Не должны мальчики и девочки играть вместе. Срам это, срам и разврат!"
     Однажды, когда они играли в очередную недетскую забаву, подобралась она к ним втихаря и гаркнула так, что в ушах зазвенело: "А вот расскажу я вашим родителям, что вы тут вытворяете!"
     Не вытерпела Ирка, швырнула в неё кусок засохшей глины – хорошо камень под руку не подвернулся. Завизжала бабка, как резанная, словно не пенсионерка она, а поросёночек.
     И ведь рассказала, дрянь такая, как обещала, - ходила по домам и жалилась.
     Попало тогда всей честной компании, а более всего Ирке-дырке – выпорол её демиург безжалостно, можно сказать, как сидорову козу. А лучше ничего не говорить. Разве что посочувствовать.

"Со второго этажа полетели три ножа: белый, красный, голубой – выбирай себе любой".
     На стройке было пусто – никого. Даже сторож куда-то запропастился. По хлипким мосткам Женька поднялась на второй этаж. Помещения, не ограниченные перегородками, поразили её своими размерами. Ходила и представляла, как будет уютно жить в просторных комнатах, когда они будут. Подошла к оконному проёму. Глянула вниз…
     Изергиль бродила по захламлённому двору, подбирая щепки и обрезки пиломатериалов…
     Подняла голову… -
     девочка отпрянула внутрь помещения…
     Через некоторое время выглянула – старуха, стоя под окном, набивала добычей холщовый мешок. И тогда Женька, сама не понимая зачем, столкнула вниз кирпич, лежавший в оконном проёме…
     Выждала чуток… -
     и опять глянула наружу – Изергиль, распластавшись, лежала на строительном мусоре.

"Утро красит нежным светом стены древнего Кремля", - звучала песня по радио, когда два мужика в тёмно-серых робах вытащили гроб из подъезда и понесли по проулочку к грузовику.
     - Осилят ли – вдвоём? – спросил один из жильцов дома.
     - Осилят, - сказал второй. - Бабулька лёгкая, как пёрышко, да и гроб фанерный. Типа ящика. Одно название, а не домовина.
    Ни оркестра, ни венков не было. Породистые бабки и монументальные старухи стояли поодаль, поджав губы. Вместе с ними наблюдали за происходящим Красава и её неполовозрелая челядь.
     - Несчастный случай, говорите? – сказал один из провожающих и с сомнением покачал головой: - Вряд ли – кирпичи просто так на голову не падают.
     - Не падают, если их не потревожить. И кто по-вашему уронил?
     - Кто-то из них, - сказал первый из говоривших и кивнул в сторону ребятишек.
     - Вы серьёзно?
     - Серьёзней некуда. Молодо-зелено, знаете ли.
     - Но ведь не до такой степени!
     - До такой. И это только начало. И сколько кирпичей они ещё уронят!..
     В тот же день, ближе к вечеру они сидели в густых зарослях кохии, огромных – в рост человека. Человека десяти лет…
     - Изергиль не хватает, - сказал Сам-Самыч.
     - Ага, - согласился Колька-выбей-глаз, - камень кинуть не в кого.
     - Камень – не камень, а без неё скучно, - сказала Ирка. – Надо же, как быстро всё произошло: раз – и нету! Будто и не было вовсе.
     - Страшно? – спросил у неё Сам-Самыч.
     - Страшно, - призналась Ирка.
     - А тебе страшно? – поинтересовалась она у подруги, но Женька не ответила. Сидела, отвернувшись, и бубнила что-то себе под нос. Ирка прислушалась. 
     "Я - маленькая девочка и в школу не хожу, - бормотала Красава, - купите мне сандалики - я замуж выхожу"…