Бабушка. Кукча. Часть 1

Через десять лет после смерти мужа, Гуландом, решилась, наконец, окончательно перебраться в Союз, в Ташкент. Муж её, Юлдаш, был очень состоятельным человеком, имевшим репутацию одного из самых богатых купцов Чоушека, принимавшего активное участие во всех торговых ярмарках, от Индии, Китая, Афганистана и до России и западной Европы. Многочисленные стада лошадей, коров и баранов, которые и после смерти хозяина, под присмотром преданных пастухов и управляющих, только приумножались, Гуландом перед отъездом раздарила нуждающимся, не забыв щедро отблагодарить за добросовестную службу всех своих работников.
Дом и всё имущество она оставила женщине с пятью малыми детьми, потерявшей мужа. С собой она вывезла самое главное свое богатство - четверых младших детей.
Ей разрешили взять с собой и небольшой скарб - два ковра, немного одежды детям и еду, на первое время. Везла она и три молочные фляги - в одной был мёд со своей пасеки, которую она подарила своему пасечнику, деду Сашко, семиреченскому казаку, бывшему есаулу атамана Дутова, а в двух других - баранье мясо, зажаренное и залитое курдючным салом.
Небольшое количество золотых и серебряных украшений, которое у неё было с собой, отобрали таможенники на границе.  Не помогло и возмущение, встречавшего их на границе, старшего сына, который уже пятнадцать лет жил в Союзе, знал законы и порядки. Ему молча указали на дверь... дулом ППШ...
Советских денег у нее не было отродясь, но даже потеряв последнее, она не отчаивалась, поскольку будучи женщиной умной и решительной, понимала, что выход всегда найдется. И выход нашелся - с рекомендательным письмом от консула она обратилась в инстанции и ей, учитывая её материальное положение, и как репатриантке, выдали единовременное денежное пособие и некоторое количество продуктов питания. Кроме того, ей вручили решение о выделении пустующего земельного участка на Кукче. В то время эти земли только осваивались, но обустроившихся соседей было достаточно много, все строились, кто как мог, а некоторые уже жили в свежеотстроенных глинобитных домиках.
Была середина жаркого лета, укрыться от палящего, знойного солнца было негде и Гуландом приняла единственно правильное решение - копать землянку. Одолжив у соседей кетмени и лопаты, трое её сыновей, за день, выкопали большую землянку в рост человека, перебросили несколько толстых жердей, сделали решетку из длинных ветвей тала и, по указанию матери, укрыли всю эту конструкцию двумя, привезенными с собой коврами. Ковры были большие, толстые и яркие и сразу бросались в глаза соседям, которые тут же наделили новоприбывшую прозвищем «Гиламёпти» («Укрывшая ковром»).

Из выкопанной земли сыновья замесили глину для будущего домика, одновременно продолжая углублять землянку, благо земля была почти сухая и грунтовые воды были глубоко.

Вдруг лопата ударилась обо что-то твердое и затем братья, под неусыпным взором соседей, и под их изумленные возгласы, осторожно извлекли на поверхность большой и тяжелый кувшин! Клад! Это был настоящий клад! Как в сказке!

Кувшин был полон золотых и серебряных монет, украшений и различных предметов быта. Громкие и завистливые крики соседей быстро привлекли внимание  людей и вскоре вокруг землянки собралась целая толпа с горящими глазами. Хорошо ещё, что кто-то уже донес «куда следует» и к землянке подбежали, расталкивая толпу и на ходу расстегивая кобуру, два милиционера.
В то время существовал закон, что все найденные клады принадлежат государству, но нашедшему причитается двадцать пять процентов от найденного.
Государство тогда было правовое и своих законов строго придерживалось - оно произвело оценку клада и ровно четверть стоимости выдало Гуландом.
Этих денег хватило чтобы построить небольшой двухкомнатный домик, но Гуландом не суждено было в нем пожить - через несколько месяцев она заболела брюшным тифом и умерла. До последнего издыхания она была уверена, что клад этот ей послал сам Бог за её доброту.
Бабушка моя умерла в ноябре 1950 года, мне тогда было всего два года и я не помню её лица. Зато я очень четко помню ту волну добра и любви, которая от неё исходила, когда она говорили мне, ласково обнимая: «Айланаин шираFим».
Так мне уже никто не скажет.