Король и Мастер. Глава 13

                13

     Глашатаи и служивые Максимилиана, производившие набор в войска эрцгерцога,
расположились на одной из маленьких торговых площадей Ден Боса, опасаясь быть изгнанными с площади Маркт, где стояла Ратуша, из солидарности городского магистрата с фламандскими городами.

     На площади Маркт производился набор в войска в помощь Генту и Брюгге. Желавшие рискнуть своей жизнью в обмен на звонкую монету и возможностью поживиться стояли между площадями и примеривались, куда же выгоднее податься и не прогадать, если повезёт остаться в живых.

     Бывшие солдаты возвращались домой с искалеченными душами, а в иных случаях и телами. В Хертогенбосе эти душевно больные и калеки попадали в госпиталь для больных душою и духом на Хинтамерстрат, живший пожертвованиями благотворителей, или в госпиталь Святого Антония, где обычно лежали несчастные, больные антониевым огнём*. Госпиталь Святого Антония содержали два Братства - Общей Жизни и Пресвятой Богоматери - и городской магистрат.

     Иероним ван Акен писал картины, заказанные ему двумя Братствами на паях для украшения часовенки при госпитале. Братья в обоих Братствах полагали, что образы Пресвятой Богоматери с младенцем Иисусом Христом и Святого Антония, вместе с искренней молитвой в часовне, непременно должны помочь исцелению страждущих. Алейт, стремясь совершать предписанные Братством Пресвятой Богородицы благие деяния и проявлять милосердие, ходила в госпиталь помогать ухаживать за больными.

     Раз уж он пишет для госпиталя, думал Иероним, то не лишним будет его посетить, взглянуть на часовню, посмотреть на больных, для которых предназначались алтарные картины. Погожим ясным утром он увидел Алейт, одетую в простое тёмно-синее платье грубого холста, напоминающее монашеское и разительно не походящее на богатые, украшенные драгоценностями наряды, надеваемые ею на выход в свет или собрания Лебединого Братства.

     Скромная одежда означала поход в госпиталь или раздачу хлеба бедным на одной из площадей Ден Боса. Убедившись, что в этот раз Алейт собирается в госпиталь Святого Антония, он объявил жене:

   - Этим днём я дам работу ученикам, а сам пойду с тобой в госпиталь. Мне необходимо взглянуть на часовню и я хочу увидеть больных для которых я начал работу по заказу Братств. Может быть, мне посчастливиться встретить Аларта. Он руководит работниками, подправляющими здание часовни.
   - Твои намерения великодушны, Иероним, - бодро отозвалась Алейт, - и ты поможешь мне отнести свежую еду страждущим в госпиталь, я соберу ещё две корзины.

     Иероним кивнул в знак согласия и, предоставив Алейт укладывать провизию, сам положил в небольшой холщёвый мешок бумагу и несколько угольных карандашей на случай зарисовок, они пригодятся в дальнейшей работе над картинами.
Старый, неказистый госпиталь Святого Антония распологался в укромном месте на окраине Ден Боса, у городской стены.

     Монахиня-управительница встретила Алейт с привычным дружелюбием, как старую добрую знакомую. Увидев с Алейт незнакомца, монахиня насторожилась, но Алейт сразу представила ей Иеронима - своего мужа и художника, которому покровительствующие госпиталю Братства поручили украсить часовню благостными изображениями святых.

     Волевое, несколько походящее на мужское лицо управительницы, не слишком сочетающееся с её женским монашеским одеянием, выразило одобрение, сменившее настороженность. У Алейт не раз мелькала мысль: родись деятельная сестра Грета, так звали монахиню, мужчиной, она с успехом бы вела какое-нибудь торговое или мастеровое дело, а то и управляла бы в знатном доме.

     Впрочем, управлять госпиталем было делом не из лёгких, не каждый мужчина справится. «Ах, как замечательно и как кстати, -  с энтузиазмом воскликнула сестра Грета, всплеснув руками, - образы святых в часовне, посвящённой Святому Антонию, помогут исцелять страждущих во время их молитв. Братья уже оповестили меня о картинах.».               

      Управительница позволила Иерониму осмотреть госпиталь с его часовней и приходить ещё, если понадобится. После этого она потеряла интерес к Иерониму и обратила его на корзины с провизией для больных.

     Оставив Алейт и сестру Грету разбирать корзины, Иероним направился осматривать госпиталь, где ему, родившемуся и всю жизнь жившему в Ден Босе, ещё ни разу не пришлось побывать. Но прежде он пошёл в часовню, надеясь встретить там Аларта.

     Деревянная уютная часовенка, обновляемая Алартом Дюхамилом, освещалась цветными бликами оконных витражей и огненными язычками горящих свечей. Здесь Иероним не ощутил сумрачной прохлады собора Святого Иоанна Евангелиста, какая охватывала его каждый раз, когда он входил в огромный каменный храм. От нагретого солнцем дерева исходило тепло. Цветные блики играли на ликах святых на старых алтарных картинах и словно оживляли благостные лица.

     Иерониму вдруг увиделось, что лица выражают вовсе не благостность, а отчаянную борьбу с силами зла. Не считая молодого служки, поддерживавшего порядок и следившего как бы не загорелась от свеч часовня, да лекаря, приписанного городским магистратом к госпиталю, часовня в этот час была пуста. Не встретил Иероним и Аларта.

     На вопрос Иеронима лекарь пояснил: Аларта в сегодняшний день в часовне не предвиделось, он работал в Соборе. Узнав кто он такой, врачеватель живо вызвался провести Иеронима в госпиталь. По дороге словоохотливый лекарь, размахивая руками, рассказывал Иерониму как учился медицине в германских университетах и путешествовал в Италию.

   - Новые изображения Святого Антония, который, как известно, был чудесным целителем, Пресвятой Девы Марии и иных святых - дело стоящее, - ораторствовал эскулап, -  созерцание святых, горячая, искренняя молитва облагородят души страждущих, укрепят их тела и этим могут помочь исцелению.

     Молчащий художник и разглагольствующий эскулап добрались до двух небольших тесноватых комнат. В одной, побольше, сновали монахини -  бенедиктинки и францисканки. Разливали отвары и снадобья для больных, раскладывали смоченные прохладной водой льняные салфетки чтобы отереть ими опалённые жаром лбы и измученные лихорадкой тела.

     В другой, поменьше, пребывал врачеватель, когда находился в госпитале. Здесь их встретила молодая знахарка Магда. Дочь той самой повитухи, когда-то принявшей на свои руки Иеронима, Магда умела готовить требуемые доктором снадобья. Состарившаяся и ослабевшая женщина передала свои умения дочери. Лекарь привлекал Магду к работе в госпитале, ведь и её мать помогала выхаживать здесь больных.

     Однако, он держал Магду подальше от монахинь, видевших в ней удачливую соперницу и считавших себя более достойными благосклонности городского лекаря. Врач сделал приглашающий жест рукой в сторону комнат с больными, предлагая Иерониму продолжить путь одному, а сам принялся проверять правильность приготовления и порции снадобий, дозы опия.

     Через несколько шагов в указанном врачом направлении, Иероним оказался в помещении, пропитанном сложным амбре, включающим в себя запахи снадобий, пота, крови, боли и сострадания.

     Просторные комнаты для больных казались тесными от множества поставленных рядами кроватей. В иных комнатах кровати отделялись друг от друга занавесями, но чаще кровати располагались открыто, без всяких разделений. В комнатах отсутствовали двери. Монахиням так было сподручнее разносить больным снадобья и ухаживать за ними.

     В одной из небольших комнат, откуда раздавались болезненные стоны и крики, стояло всего несколько кроватей с лежавшими на них больными. Лица двух заботившихся о них монахинь наполовину скрывались за повязанными льняными салфетками, открывавшими только часть лба и глаза. У одного из больных не было ног, у другого рука была ампутирована выше локтя.

Раны от ампутации ещё не зажили, валявшиеся у кроватей грязные повязки пропитались кровью и гноем. Тела остальных покрывали чирьи, раны и язвы. Очевидно, здесь лежали тяжело больные, решил Иероним. Находившиеся в успокоительной власти сна и опия издавали стоны.

     Безногий же громко вскрикивал и что-то надрывно говорил, полуплача сквозь хриплое прерывистое дыхание. Монахиня-бенедиктинка, пытавшаяся усмирить страждущего, время от времени осеняла себя и больного крестом.  На шее страдальца висел простой, вырезанный из дерева крест, который он то и дело сжимал в руках, до хруста стискивая пальцы. Был он неопределённого возраста - уже не молод, но ещё не стар.

   - Эти огромные исчадия, прямо из Ада. Крыса с рыбьим хвостом, змея со страшной звериной пастью, зубастая рыба с птичьими крыльями. Они хотят изжарить меня на решётке, потом бить молотом на наковальне, а затем превратить в чудище с птичьим клювом и змеиным хвостом. Огонь. Всё пожирающий. Почище огня сражений и осадных пожаров. Господь наш всемилостивый, пощади меня, спаси.


     Его выпученные глаза то бегали из стороны в сторону, то застывали. Монахиня услышала присутствие пришедшего художника и обернулась:
   - Тело этого страждущего здесь, а душа его сейчас бредёт по иным местам, жутким местам. Но он не умрёт, душа его вернётся. Крест в его руке и Всемилостивый Господь наш спасут его. Я видела такое уже не раз.

     Иероним пристально уставился на страждущего. Ему казалось, перед ним воочую оживают страшные хождения по Аду рыцаря Тундала или адские круги, описанные итальянцем Данте Алигьери.

     Атмосферу других комнат тоже заполняли болезненные страдания, но уже не такие злосчастные. Между кроватями непрерывно сновали монахини: поили снадобьями и водой, кормили, протирали лица и тела влажными салфетками из льна или хлопка.

     Дома Иероним вынул из мешка взятые с собой угли и бумагу. Он забыл о них в госпитале, не сделал ни одного наброска. Иероним положил перед собой бумагу. Кисть руки с углём между пальцами, казалось, сама собой лихорадочно вырисовывала нелепые, отвратительные существа, составленные из несоставных частей, отталкивающие и притягивающие, их можно увидеть разве что в жутком сновидении или бреду.

     Существа, обитавшие в снах, бреду или фантазиях, обретали очертания явности. Диковинная рыба с птичьими крыльями и другой рыбой в открытой зубастой пасти, звери с домашней утварью, как частью их тела. Собственная изобретательная, прихотливая фантазия уносила его всё дальше и глубже в липкую темноту Ада.

     Вот появились очертания человеческой фигуры с цветком чертополоха вместо головы и руками-крыльями, рыба с мачтой и парусами на спине поплыла по едва очерченным облакам, зверь с телом кувшина устремил свою пасть вверх, люди, орущие песни, сидят в яичной скорлупе, карлик с кораблём вместо шеи смотрит в сторону.

     Зачем он рисует этих обитателей адских кругов, уже примериваясь, какие из них пойдут в картину? Вернее изобразить благостных Святых, которым больные вознесут молитвы, испросят ниспослать им скорейшего выздоровления. Или одну из страстей Господних, как напоминание о том, кто страдал более всех и принёс себя в жертву за прегрешения людские.

     Он положил зарисовки к остальным рисункам и взял новый лист. Скоро на листе появились очертания святого Антония, сидящего под деревом и возносящего молитву Господу: его лицо задумчиво и чуть напугано, его сердце обращено к Богу, его мысли прогоняют искусительные видения.

     А вот черты другого Антония, читающего у часовни Библию, его лицо серьёзно и сосредоточенно, мысли переживают дивные страницы Библейской истории. Иероним посмотрел на рисунки. На картине он всё же изобразит Зло. Если он не изобразит, это будет ложь. В мире всегда было Зло. Всегда. С самого его начала.
*  «Антониев огонь» - эрготизм, тяжёлая болезнь, вызванная отравлением спорыньёй, иногда вызывает галлюцинации. Распространённая болезнь в средневековье. Святой Антоний считался святым покровителем таких больных, их лечением занимался Орден Святого Антония.

                Продолжение следует