Чужой хлеб

      Не заметил Федор, как и новогодний праздник пролетел. Как вчерашний снег, наверное. Правда, ощущение уюта, задушевности, тепла от небольшой побеленной печки еще вспоминалось. Керосиновая лампа с ее колеблющимся светом, рыжий охотничий пес под столом, тетя Надя, взявшая на себя трудную ношу — научить Федора скручивать папиросы из газеты и махорки, которые у него никак не получались. Сигареты, которые Федор привез из города с собой в Ольховку давно закончились и вот теперь, хочешь-не-хочешь, а осваивать эту науку нужно. Федор попал в эту деревню из города, в котором он довольно долго пробыл в детском доме, пока его не взяла в свою семью сестра,  рано ушедшей из жизни матери, - слишком поздно она обнаружила на себе энцефалитного клеща. Отца у него не было, он его даже не помнил, а мать при жизни ничего не успела рассказать сыну о нем, да его по малолетству это и не интересовало. В новой семье после детского дома Федор не прижился - был слишком самостоятельным, независимым, мало благодарным (так говорила иногда тетя Арина) за то, что его приютили. Да он и сам чувствовал, что отношения членов семьи к нему можно определить одним словом — нахлебник. Он знал, что ему после ухода из детского дома государство платит какое-то пособие . Это пособие приносила почтальонша и отдавала хозяйке. Все равно, Федор чувствовал себя чужим и лишним, особенно в те моменты, когда семья собиралась за столом трапезничать. Часто он уходил гулять в это время, чтобы вернуться, когда уже за столом никого не будет и можно самому быстренько перехватить что-нибудь на кухне. Правда, тетя Арина не упускала такие моменты и слегка пилила его:- Вот, опять его где-то носит! Убирай тут за одним, другим... Не смотря на то, что Федор всегда убирал за собой сам, мыл посуду, старался по дому сделать все, что мог и что не вызывало неудовольствия хозяйки — лезет, мол, не в свое дело!
Он чувствовал нарастающую холодность в отношении к нему и после получения аттестата о среднем образовании делал все, чтобы найти хоть какую работу, что бы как-то устроить свою жизнь в этой бесконечной серой непроглядности. Работал иногда грузчиком в магазинах, на железной дороге, на спичечной фабрике, но все это было как-то нерегулярно, ни заработки, ни сама такая работа не удовлетворяла. Поэтому, как только встретил объявление о том, что требуются разнорабочие в экспедицию для работы в тайге, сразу пошел по указанному адресу и... его приняли на работу. А что? - уже семнадцать стукнуло. Мало сказать, что это был такой долгожданный праздник души, какого он вообще не помнил! Он вприпрыжку бежал домой сообщить радостную новость, ему хотелось поведать об этом каждому встречному по дороге...
      Тетя Арина сразу спросила:- А что, пособие тебе платить не будут?
      - Будут, тетя Арина, будут! Я и выписываться не буду. Пусть носят вам, сколько нужно - берите. Меня там и кормить будут и где спать - будет, а потом еще и зарплата будет!
      - Ладно, поживем — увидим,- недоверчиво пробурчала тетя Арина и поставила точку, - взяла в руки тряпку, принялась вытирать чистый подоконник.
      Так Федор и попал в партию, которая работала в тайге, рубила просеку под ЛЭП. Жили они всей бригадой или в больших военных палатках, или в селах, близ которых пробивали просеку. Жили весело и безалаберно. Иногда Федора — как самого молодого — посылали с рюкзаком в крупное село (бывало, и за тридцать километров) закупить тройного одеколона, поскольку деньги на руки не выдавали и это единственный спиртосодержащий продукт, на который с некоторыми трудностями, но все же  собиралась необходимая сумма. Уже ближе к заморозкам, когда работа подходила к сезонному завершению, просека подошла к деревне Ольховка (дворов около сотни) - деревня, по местным меркам, довольно приличная. Туда же по избам и расселили рабочих. Федор в один из своих походов за одеколоном уже бывал в Ольховке, и однажды, пока был закрыт сельповский магазин, слонялся возле школы- интерната почти на окраине села, дожидаясь окончания перерыва в магазине. В крайнем за интернатом дворе, на самой околице села, он  увидел женщину, которая копошилась возле поленницы березовых дров. Поленница полуразвалилась и женщина пыталась ее восстановить. «Делать все равно нечего,- подумал Федор,- а так хоть доброму человеку помогу».  Федор вошел во двор, поскольку вокруг двора не было ни забора, ни ворот, ни калитки — торчали только столбики, на которые предполагалось все остальное когда-нибудь навесить. Так он и познакомился с тетей Надей- хозяйкой половинки дома, который принадлежал сельсовету, и в этом же доме, в другой его половине, жил директор местной восьмилетней школы. Тетя Надя была одинока. Когда-то ее муж, уже поздней осенью, добираясь из центрального села совхоза  в Ольховку, решил скоротать путь и пошел через реку с едва установившимся тонким льдом. Провалился под лед, пока выбирался и потом мокрый шел до ближайшего жилья, сильно простудился, тяжело заболел. Спасти его не удалось. При расселении бригады, Федор договорился с тетей Надей, что он может поселиться у нее, на что она немного подумав, ответила согласием: - А что, глядишь и веселее будет и мне и собачке!
      В свою очередь, он обещал хозяйке посильную помощь в восстановлении поленницы, забора и, если получится или хватит времени на все это, поставить калитку. За те две недели, которые бригада еще работала в тайге, Федор все, что хотел сделать по дому — сделал. Пришла пора уезжать в город, получать расчет и думать о  будущем. Думалось тяжело. Накануне отъезда Федор с тетей Надей сидели за столом у жарко натопленной печи, под столом, как обычно, лежал пес по кличке Секрет. Тетя Надя поставила на стол бутылку красного вина. Посидели, выпили... Тетя Надя, наливая Федору вино, тихо сказала: - А Секрет так к тебе привык... Тосковать будет. После того, как мужа не стало, он несколько дней выл, не ел, все глядел на дверь, и я из за него плакала и тоже на дверь глядела. Так и выли вдвоем...
       У Федора предательски защипало глаза. Ему вдруг подумалось «А ведь так хорошо мне еще в жизни-то и не было. И чего я забыл в том городе?» И он вдруг неожиданно для себя сказал:- Теть Надь, а может, вы примете меня... ну как приемного сына? А я-  доеду до города, выпишусь, получу денежку и вернусь к вам. Надо думать, что деревня меня не прогонит. Главное, чтобы вы приняли. И Секрет не будет выть.
  -А я боялась тебе сказать, что привыкла к тебе. Иду после школы домой и думаю, что сегодня буду готовить на ужин. Вот уж сколько лет не приходили такие мысли, а тут... И как только подумаю, что скоро уедешь, что не будешь дома вместе с Секретом ждать возле уже растопленной печки и закипающим чайником, так хоть плачь. Уедешь... а я понимала, что тебе не сладко там... Конечно, возвращайся. А я уже завтра после уроков попрошу директора со мной сходить в сельсовет и все разузнаю, как тебя устроить. Может, тебя еще в школу примем.
       Так Федор поменял и дом и всю свою жизнь. Тетя Арина, конечно, ту сумму, которую платило государство в виде пособия, Федору не вернула. Что-то там говорила про налоги, прописку... Федор махнул рукой, - он получил достаточно большую сумму за работу в тайге, собрал в рюкзак свою движимость и недвижимость (из недвижимости было: фотоаппарат да несколько фотографий друзей из детского дома), поклонился какому-никакому, а все же пристанищу и отбыл в Ольховку. Вся движимость была одета на Федоре, да еще он вез с собой зимнее пальто с большим рыжим воротником, похоже, из какой-то синтетической лисы. Федор про себя шутил: «Ну, если есть кожзаменитель, то должен быть и мехзаменитель». Воротник - это все, что было зимнего в пальто. Само оно вряд ли было похоже на зимнее — просто тонкая серая ткань снаружи и еще тоньше-черная подкладка изнутри. Правда, была еще довольно приличная мохнатая шапка, похоже, из кролика. Федор очень ценил ее и гордился ею, так как такие шапки не встречались на каждом шагу. У него даже был дружок по детскому дому, у которого отняли такую же шапку вечером в городском парке, что подтверждало ценность подобного головного убора.
      Ему повезло: из Ленского (центральная усадьба совхоза)  в Ольховку шла машина - ГАЗ-63, везла продукты и какие-то запчасти для тракторов. К этому времени открылся зимник - в последнее время уже подморозило, правда снегу было совсем мало. Река еще не встала и дорога делала крюк до переправы паромом. По дороге было несколько деревень, в которых машина задерживалась - нужно было часть продуктов оставлять в местных магазинах. В последнюю перед Ольховкой деревню приехали довольно поздно и шофер — Иван, разгружаясь в этом селе, оповестил Федора : - Сделаем так: здесь заночуем у меня, а завтра с утречка поедем в твою Ольховку. А то мне ехать туда, там разгружаться, потом обратно... а я уже умаялся, с шести утра на ногах. Посидим, выпьем по стопочке, идет?
      - Спасибо, но я, пожалуй, пойду пешочком, не привыкать,- Федор представил себе, как обрадуется пес, который уже привык к нему, как засуетится тетя Надя, накрывая на стол... «Всего-то с десяток километров, добегу за час». Он посмотрел на быстро темнеющий лес, но, бросив рюкзак в кабину машины, сказал: - Заберу завтра, когда приедешь в наш магазин, - и, не особенно спеша, побежал по хорошо видимой колее. С собой он вытащил из рюкзака только небольшой сверточек с продуктами, которых -он знал - не встретишь в деревенских магазинах.
      Добрался до деревни ближе к полночи. В редких окнах были видны проблески света - дизельгенератор уже не работал и те, кто еще колготился по хозяйству, вынуждены были это делать при свете керосиновых ламп.
      Все было так, как и предполагал Федор: в доме было жарко натоплено, Секрет дремал под столом напротив печки, тетя Надя еще не ложилась - проверяла тетради своих учеников.
       Пока сидели за столом, ужинали, Федор слушал рассказ о том, как его устраивали в совхоз на работу.
      -В школу-интернат тоже можно было устроиться, - улыбаясь, говорила тетя Надя, - пока только по хозяйственной части: топить печи, убирать территорию (двор, иными словами), помогать завхозу с инвентарем и с получением продуктов в столовую... А потом управляющий отделением предложил устроить тебя в совхоз - пока разнорабочим - и сразу же отправить в Ленское на курсы механизаторов. Там же и поселят в общежитии. Все расходы, кроме питания, оплатит совхоз. А у нас здесь нужны и трактористы, и комбайнеры. Ну, я и подумала, что этот вариант будет наиболее подходящим... Ты то сам как думаешь?
        - Да что тут думать, тетя Надя, мне не привыкать к переменам в жизни. Конечно, я согласен. А домой к вам я буду по выходным при возможности появляться, тетради ваши помогать проверять.   
        - Только ты, Федя, учти, что курсы уже идут, но управляющий, когда узнал про твое среднее образование, сказал: «Догонит!» Я боялась, что тебе не по душе будут предложения... Но раз так, то завтра же сходим в контору, все оформим и на ближайшем транспорте поедешь в райцентр.
      Утречком Федор вместе с Секретом выбежал во двор. Секрет, радуясь двуногой компании в лице Федора, прыгал по снегу, явно пытаясь завлечь друга за пределы воображаемой калитки, туда, где за занесенной снегом дорогой, начинался круто опускающийся к реке склон. Там же, рядом с рекой, почти в лесу, чернел сруб бани. Пока Федор с собакой бегали до реки, пока они по настоянию Федора, исследовали баню, сверху, где был интернат, послышались ребячьи голоса - самые закаленные пацаны и девчонки выскочили во двор и бросали друг в друга снегом. А баня оказалась вполне приличной, там, в предбаннике, даже было несколько тазиков и веников. По всему чувствовалось, что баньку эксплуатировали.
      Уезжать Федору не хотелось, ох как не хотелось! Конечно, нужно было определяться, нужно было думать о будущем, но так хотелось чуть-чуть отогреться у печки, побыть в семье, пусть небольшой, но такой, где тебя будут любить и ждать каждый день, а вечером смотреть на язычок керосиновой лампы, читать книжку и озябшими с улицы ногами чувствовать теплый бок преданного Секрета. Успокаивало одно: несмотря на приличное расстояние от Ленского, он регулярно будет на день-два в неделю возвращаться домой. У него даже от произнесенного в мыслях слова «домой» в груди растекалось что-то нежно-теплое. Такого он в своей жизни еще не испытывал. Теперь, после такого крутого поворота в своей жизни и приезда в Ольховку, все вокруг стало неожиданно близким, что называется, своим. Вот эта речушка (в деревне ее называли «Подснежная»), этот темный сруб бани на высоком берегу над речкой, этот лес, осторожно заходящий прямо во двор учительского дома... «Бежим! - крикнул он Секрету. - Посмотрим, где ты меня будешь встречать!» и Федор побежал мимо интерната по присыпанной белым-белым снегом дороге. Дорога шла по околице, ветвилась на две, - одна, сразу после поворота, шла мимо деревенских дворов широко и чисто, вторая - прямо, - туда, куда Федору предстояло уезжать. Там, сразу за околицей, дорогу круто и безжалостно сжимала тайга с двух сторон, и так в коридоре тайги, дорога уходила в сторону центральной усадьбы через паромную переправу, до которой было еще пятьдесят километров. Федор пробежал мимо интерната, магазина, пекарни (там до выделения слюны вкусно пахло хлебом) и дальше по таежному коридору, до небольшого поля, примыкающего к дороге справа. Оно было просто вспахано, может быть даже чем-то засеяно под зиму... Неожиданно и красиво, примерно в его середине, смотрелся островок, на котором, словно обнимаясь ветвями, поддерживая друг друга, стояли три кедра. Заснеженная пашня заботливо обходила этот зеленый остров со всех сторон. Федор еще не представлял себе, сколько раз он будет кричать трем братьям - кедрам, отсчитав долгие километры от Ленского и почти валясь от усталости:- Здравствуйте, милые, вот и я! Как вы тут без меня? Трудно вам, оторвали вас от семьи пашней, ну ничего, главное — живы. Вас трое, и нас трое: тетя Надя, Секрет и я. Будем жить!
      А потом он будет считать каждый шаг до выхода из тайги, когда - если это днем - будет видеть почти всю деревню с подымающимися над печными трубами столбами дыма, а если это затемно - с едва заметными в окнах дрожащими огоньками керосиновых ламп, или льющимся с избытком светом, если дизельную станцию еще не отключили.
      Через два дня, чудных два дня, проведенных дома, и посещений совхозного начальства по поводу оформления всех дел, Федор вместе с сыном управляющего отделением, Петром, уехал в Ленское на учебу. Петр вез с собой мешок картошки и рюкзак с замороженной лосятиной. У Федора в рюкзаке была только смена одежды, зато карман грели тридцать рублей, которых, по его подсчетам, должно было хватить на три недели. В учительском доме запасов не держали, Федор, как охотник, еще не состоялся. На стене дома висело ружье - двухстволка, оставшаяся у тети Нади после смерти мужа, но Федор даже не потрогал его. Всю дорогу Петр рассказывал про курсы (они шли уже месяц), про житье в общежитии, про конструкции тракторов и вообще, о сельской жизни. Обмолвился о том, что сначала отец хотел устроить его на какие-то двухгодичные курсы в город, после которых его ждала инженерная должность в МТС, в районе. Говоря это, Петр поглядывал на Федора — а верит ли? И дальше - как на семейном совете отменили это решение, вернее, отложили. Пусть сначала понюхает землю и помнет ее сапогами, и если не отворотит, можно будет думать дальше. Вот и послали на эти краткосрочные курсы. При этом Петр опять испытующе глянул на Федора — а верит ли? Он, правда, забыл рассказать о том, что так и не получил, учась в городе, аттестата за среднюю школу, загулял в последний год учебы. Родня, у которой он жил, считала, что контролировать его успехи в образовании должны были сами родители и то воспитание, которое они ему дали, прежде чем отправить в самостоятельное плавание в беспокойное море школьной науки. Ну и когда совсем заштормило, они вызвали родителей и Петр благополучно отбыл еще до экзаменов в родную деревню. А центральная усадьба была, можно сказать, под боком. Отец по делам совхозным частенько наведывался туда. Так что, контроль осуществлялся. И, опять же, сроки обучения были приемлемые - всего четыре месяца, и в армию пойдет, вооруженный специальностью механизатора. Сплошные положительные факты!
      Федору повезло - в общежитии его поселили в комнату, в которой было всего два спальных места и которая пустовала. Правда, сказали, что будут подселять жильцов по мере необходимости. Обучение проходило рядом в небольшом помещении через площадку, на которой стояло несколько тракторов - гусеничные и колесные. К окончанию курсов Федор будет должен знать устройство и управление всеми этими тракторами, да и много чего другого о земле и работе на ней. Но это будет потом, а пока Петр знакомил его со своими ближайшими коллегами, с которыми он жил в одной комнате. Все они были из разных сел и разного возраста, гораздо старше Федора. Одним словом - матерые деревенские мужики. 
      -Вот, - сказал Петр, вводя его в комнату, где из мебели прижимались к стенам четыре кровати с тумбочками, четыре стула, стол по центру комнаты и открытый шкаф для одежды, в котором навалом лежали телогрейки, тулупы и висели на вешалках рубашки и свитера. - Будет с нами учиться, знакомьтесь. Городской, но будет жить и работать в Ольховке.
Все трое жильцов валялись на кроватях, один курил, стряхивая пепел в пепельницу, которую держал в руке.
       - Чем тебе город не понравился, парень? - тот, что курил, погасил папиросу прямо пальцами и только потом сунул ее в пепельницу. - Мы вот тут все деревенские, а в город хочется. Правда, грехи не пускают. Меня зови просто: Авдей. Я из Покровки, а этих можно звать НП и НВ, словом, оба Николаи, из одной деревни, поэтому их обижать опасно. Петро,- он повернулся к Петру,- а он знает, что мы уже месяц как азбуку долбим? Или у него твой батя за спиной?
      - Нет у меня никого за спиной, даже ни отца, ни матери. Но аттестат за среднее образование без троек. Надеюсь, вы поможете.- Федор посмотрел на руки Авдея и подумал: «Да, такими руками можно и раскаленные железки держать и гвозди забивать, не то, что папиросы гасить. Вдарит таким кулачищем - мало не покажется».
      - Ну и ладно, - Авдей подмигнул соратникам. - Родню мы тебе подыщем здесь, а все остальное... сам посуди, у нас тут в основном, все академики -  по полтора класса на человека будет, но подсказать - подскажем, если потребуется.
      Так Федор и «влился» в разношерстный коллектив учеников школы механизаторов. Было там всех учеников пятнадцать душ, из которых постоянно отсутствовали до пяти человек. Причина одна - дороги переметало снегом, из деревень добраться не просто, а за продуктами ездить надо. Жизнь облегчало то, что почти все проработали в совхозах и колхозах не один год, работали где как придется: то прицепщиками, а значит, и вместо трактористов, то в кузне, то на комбайне в копнителях...  Крутили хвосты телятам на фермах, выпили не одну цистерну самогона. Словом, народ был знающий по поводу сельского хозяйства и всего того, что с ним связано. Не то, что Федор, который совершенно не понимал, чем отличается совхоз от колхоза и копнитель от бункера. Правда, по поводу бункера он что - то помнил из истории войны - в бункере сидели Гитлер и его приближенные, когда война пришла в Берлин.
     За Федором так осталась кличка «Городской». «Эй, Городской, где у трактора задний мост - впереди или сзади?» или: «Эй, Городской, а куда ты даму посадишь, если она попросит ее прокатить - слева или справа от себя? Ну ты даешь! - на колени надо, а куда она ноги свесит, не все ли равно!» Так Федор и постигал механизаторскую науку. Были с вождением проблемы, особенно в самом начале. Завели ДТ-54, посадили его за рычаги, справа сел инструктор. Поехали! Стронулся нормально, добавил газу - нормально. Трактор пошел в опасной близости от стоящей на дворе техники. «Ну-ка, давай чуть отвернем, - инструктор показал рукой направление.- Вот так: сначала правый рычаг на себя, а потом правую педаль, понял?» Федор кивнул. «Ну, давай»- инструктор  разрешающе кивнул. И Федор дал... Когда трактор, как взбеленившийся конь, взревев мотором, крутнулся больше, чем на сто восемьдесят градусов и уперся, заглохнув, в другой трактор, инструктор пришел в себя и запоздало рванул на «убавить» ручку на секторе газа. Потом последовала тирада матерных поучений и высадка горе-ученика из кабины. После этого случая его еще долго во дворе уже за рычаги не пускали, выгоняли трактор в поле и там прорабатывали управление тракторами. Надо сказать, что Федор освоил быстро и гусеничную и колесную технику. Более того, он нагнал по знаниям устройства, по теории и вопросам эксплуатации своих однокурсников. Словом, его стали уважать и вызывать к доске с плакатами устройств, когда появлялось какое-либо местное начальство посмотреть на будущих механизаторов.
      Федор особо так и не сблизился ни с кем. Видно, сказывалась разница в возрасте и вся та жизнь, что была до этих курсов. Разве что Петр, который был немного постарше и к тому же из одной деревни, изредка забегал к Федору в комнату. На этот раз он забежал с деловым предложением:
      - Слушай-ка, Федя, а не пора ли тебе проветриться? Скоро уже паутину тут по углам сплетешь. Пойдем в клуб сходим, а то кругом одни «переростки», некому компанию составить, - Петр понизил голос.- У меня, кстати, выпить чего есть, и даже закусить найдется.
    -  Не, не хочется. Да я, к тому же, планировал сегодня систему смазки проштудировать. Даже вот книжки у мужиков взял.
      - Ну и сиди со своей системой смазки! Может, орден сутулого заработаешь. А там такие девочки! Сегодня как раз танцы...Пойдем, хоть посмотришь!
        «Ладно,- подумал Федор,- прогуляюсь, гляну и назад, и система смазки никуда не денется».
      Клуб был в центре села, в старой большой церкви. Правда, от церкви там ничего не осталось, однако за самим зданием было несколько могил с крестами - их так и не тронули. Что было в церкви до клуба, мало кто помнил, но сейчас там была и сцена, и комнаты для инвентаря и подготовки к выступлениям местных и приезжих агитбригад и артистов. Федор уже бывал в этом клубе, когда ему с бригадой приходилось по делам бывать в этом селе - иногда за продуктами приезжали, иногда для ремонта техники - здесь были приличные мастерские. Фасад клуба выходил на небольшую площадь, на которой находились основные культурно-бытовые и административные учреждения, типа магазинов, аптек, милиции, сельской администрации. Здесь же была и столовая, в которую иногда забегал Федор подкормиться. Вот только общежитие и обучение механизаторов было организовано на окраине села.
      Федор перед тем, как пойти в клуб, отказался от «застолья» в общежитии, поскольку не планировал для себя развлечений в виде танцев - просто прогуляться, не более того. Петр, как он сам выразился «...Для храбрости принял на грудь стакан горячительного...». Теперь он,  причудливо жестикулируя руками, почти вприпрыжку шел, вырываясь вперед и неожиданно останавливаясь и поворачиваясь к отстающему Федору, рассказывал о своих прошлых удачах на танцевальных поприщах, в том числе и там, в городе.
      - Слушай, а чего ты не остался в городе? Там тебе и техникум, и училище, и работать есть где, и жить было место, и танцы до упаду? - Федору действительно было непонятно, почему бы Петру не жить там, где столько всяких возможностей, если у тебя есть полновесная поддержка родителей.
      - Да я же тебе уже говорил: родителям вожжа под хвост попала. Решили, что мне обязательно на земле поработать надо, пока они сами еще в силе и могут меня в узде держать. Ладно, у нас летом тоже неплохо. Такие крали приезжают из города - закачаешься! В общем, держись за меня, не пропадешь!
      - Вот что, Петя, я, пожалуй, в клуб не пойду совсем, ты меня не ищи. Я пройду на речку напрямик, посмотрю, как там переправа по льду в сторону Ольховки заработала или еще нет. Ты не в курсе?
      - Да нет, еще, пожалуй, нет. Лошади, скорее всего, уже ходят на ту сторону, дорога до переправы тоже, наверное, пробита. Ну сходи, посмотри. Расскажешь потом.
      На том и расстались. Федор вышел к реке, в темноту, но дорога к переправе была четко отпечатана в снегу двумя линиями от тракторных гусениц и подходила по плавному спуску до самой реки. Дальше по руслу были видны только следы конных саней и рассыпанного сена- значит, для «лошадиного» транспорта переправа уже  работала, уже с того берега возят сено. «Ну, значит скоро откроют и настоящую зимнюю дорогу. Тогда проще будет до дома добираться, - подумал Федор. - Хотя, со стороны Ольховки тоже, наверное, пробили дорогу до реки. Завтра надо будет пробежаться подальше, посмотреть». Однако, завтра ему никуда не пришлось бегать, все произошло совершенно неожиданно и быстро. Когда он проходил мимо клуба в сторону общежития, увидел на освещенном пятаке перед входом в клуб сплетающуюся и расплетающуюся кучу-малу, услышал громкие крики и глухие удары — драка! Когда он подошел ближе, понял - человек пять бьют одного, и тот, кого били, уже не сопротивлялся, он привалился спиной к стене, согнутый, будто переломанный пополам и руками защищал лицо. В том, кого били, он сразу узнал Петра и потому, не раздумывая, бросился оттаскивать от него нападавших. Одного...второго... И все, больше ничего не видел, получив удар по голове сзади. Упал, уткнулся в снег лицом, уже не слышал женских криков, не видел, как разбегается разгоряченная дракой стая при криках «Милиция!». Петр тоже, почувствовав, что можно спасти себя, бросился в сторону общежития. На крики из дома напротив выскочил капитан милиции - он жил в доме при отделе, выскочил не одетый, видимо, сидел за вечерним чаем, когда услышал пронзительный женский крик «Милиция!».
      Федор пришел в себя на больничной койке, с трудом припоминая разрозненные мгновения случившегося. Сначала он никак не мог понять, кто это в белом склонился над ним и шепотом повторяет: «Ну как ты себя чувствуешь...Ну как ты себя чувствуешь...». Но он не понимал, как он должен себя чувствовать, почему об этом нужно спрашивать и что отвечать. Потом до него дошло, что нужно спросить про Петра : «А где Петр?» 
      - Лежи, лежи, парень, какой тебе Петр. Ты хоть помнишь, что с тобой случилось-то? Все вам неймется, все подраться надо, хлебом не корми. Как чувствуешь себя? Голова не болит?
      Федор помотал головой- нет, не болит.
      - Ну, тогда подожди, сейчас врача позову и решать будем, что делать дальше с тобой.
      - А вы кто?- Федор приподнялся на локтях и наконец-то почувствовал, что способен и видеть и понимать, что происходит вокруг него. Он увидел еще три застеленные кровати, рядом тумбочки, женщину с грустными глазами в белом халате и ощутил себя, раздетого, под одеялом, но почему-то  чувствовал шапку, прижимающую уши. Потрогал голову - повязка.
      -  Не трогай, тебе вчера дырку штопали на затылке. Хорошо, что больница рядом и добрые люди. А то бы и до утра мог валяться там. А я медсестра. Ну все, лежи тихо, пойду за врачом. Петра своего сам найдешь, когда тебя выпустим из больницы. Здесь не было никакого Петра, здесь девушка была, которая тревогу подняла по твоему поводу. Вот ей спасибо и скажешь, если придет.
      Медсестра поправила одеяло в ногах Федора и вышла из палаты.
      Федор остался один в палате. Он все силился понять, что же случилось, как он попал в эту больницу, кому и как сообщить о том, что он здесь? Вопросы, вопросы, одни вопросы.
      Дверь открылась и вошел — Федор от неожиданности чуть не подавился, - капитан милиции в наброшенном на одно плечо больничном халате — очевидно, чтобы предстать перед лежащим в койке в своем полном звании.
      - Ну, здравствуй, больной! Я пока не говорю «пострадавший», это мы сейчас с тобой вместе решим - кого и как называть. Меня можешь называть «товарищ капитан», я самый большой начальник здесь по всему району, так что, имей это в виду.
      Дверь распахнулась, вошли медсестра и с ней рядом, как догадался Федор, врач. У медсестры в руках были какие-то бланки, бумаги. Врач как и положено, потрогал лоб Федора и  пощупал пульс. Федор только сейчас разглядел медсестру, которая была теперь без платка и оказалась на вид совсем молоденькой круглолицей девчонкой.
      - Ну как он? - спросил капитан врача.- Отвечать может? Не впадет в кому? - Последнее капитан добавил с улыбкой.
      - А где моя одежда? - выдал Федор вопрос, и добавил: - Там еще шапка меховая была...
      - Ну вот что, сбежать тебе отсюда не удастся (по  крайней мере - пока), а ты давай все свои данные, поскольку про тебя история умалчивает. Девчонка, которая была возле тебя, ничего вразумительного не сказала, хотя мой разговор с ней еще не окончен. Рассказывай все про себя - сестра запишет все, что нужно для больницы, ну а потом расскажешь мне, что и почему и как случилось вчера.
      Федор сначала все рассказал о себе медсестре и она все прилежно записала в тетрадь. Паспорта у Федора не было при себе и он обещал его занести, как только - так сразу. А с капитаном разговор получился еще короче: шел домой, то есть, в общагу, увидел драку у клуба, узнал своего однокашника из Ольховки (при этом капитан буркнул: «А-а, это и есть Петр, сын управляющего ольховским отделением, знаю такого, все от армии косит...»), начал разнимать, кто-то сзади ударил, больше ничего не помню. 
    - Ладно, - сказал капитан. - Сейчас придет та самая Соня, которая верещала так, что я выскочил на улицу неодетый и народ весь разбежался - ни одного свидетеля, кроме нее. Я с ней договорился (вчера не до показаний было), она вот-вот должна придти. Лежи пока, отдыхай. Я, пожалуй, пойду в ваш кабинет (в сторону врача), там подожду Соню, я ведь ее сюда пригласил, чтобы поближе к пострадавшему, а дежурной сестре сам скажу, пусть, как придет, чтобы в ваш кабинет ее направила. 
      Когда капитан вышел, врач осмотрел голову Федора: Болит? Федор слегка отрицательно помотал головой.
      - Ну вот,- врач поднялся со стула.- Я, пожалуй, тоже пойду. Ближе к обеду займемся связью с твоей родней, - телефон  пока не работает. Если срочно нужно кому-то сообщить, скажешь Верочке (медсестре), через капитана позвоним. Скорее всего, через денек уже будешь на дворе. Кстати, если бы у тебя не было шапки, то и головы сейчас тоже бы не было. Но теперь шапку надо подштопать и чуть постирать. Ты получил хорошей дубиной по голове и радуйся, что обошлось.            
      Врач ушел, а Федор еще долго рассказывал Верочке о себе, о том, как он попал в Ленское, почему не остался в городе... Ну и, естественно, что надо бы сообщить на курсы о случившемся, что я жив-здоров (а я ведь точно, жив, ну, значит, и здоров) и скоро выйду из больницы. А больше, пожалуй, сообщать и беспокоить никого не надо.
      Потом опять открылась дверь и вошел капитан, за ним почти на цыпочках, словно боясь кого-то разбудить, вошла, как понял Федор, та самая Соня, и остановилась сразу у полуоткрытой двери, как бы оставляя себе возможность быстро сбежать из палаты. «Надо же,- подумал Федор, едва новое действующее лицо появилось в палате.- Наградил же всевышний такой внешностью!» Действительно, было от чего так подумать. Небольшой рост, очень правильная фигурка, копна русых волос и огромные серые глаза из- под челки, как у красивой болонки.   
        - Здравствуйте! - приподнялся на локтях Федор.- Что-то сегодня у меня визитеров, как на демонстрации, а вкусненького ничего...
      - А я принесла.
      Только теперь Федор заметил, что Соня прятала руки за спиной, а в руках у нее оказалась небольшая полиэтиленовая сумка. Она подошла к тумбочке возле кровати и выложила из сумки пакет.
      - Здесь пирожки, сама делала... с мясом.
      - Ну, все, развели тут... Сразу видно работника столовой. Пирожки потом, давайте поговорим, - капитан расставил стулья, сначала предложил сесть Соне, потом сам устроился рядом.
      - Выкладывайте по порядку, что произошло в клубе.
      Разговора не получилось. Федор ничего нового не мог сказать. Соня тоже, кроме того, что вышла подышать на улицу и увидела финал драки. Никого не разглядела и заверещала, когда увидела, что Федора кто-то сзади ударил, как она выразилась «толстой палкой», после чего Федор упал, а все дерущиеся побежали по улице в сторону реки и только один (по всей вероятности, это и был Петр) побежал в другую сторону (в сторону общежития). Она подбежала к Федору, продолжая кричать, увидела кровь, подняла шапку, побежала в сторону больницы, увидела капитана и подбежала к нему сообщить о происшедшем. Потом побежала в больницу, вызвала и проводила санитаров. Сказала капитану, что ей нужно домой. В клубе в это время вовсю гремела музыка и продолжались танцы.
      - А я шапку постирала и зашила дырку, а подкладка в шапке была вся в крови,- Соня выложила из сумки шапку Федора.
      - Чудеса! - удивился Федор.- Это за что же мне такой подарок, такую заботу о первом встречном, хотя и незаслуженно обиженном?
      - Просто я вас помню, мы в одной школе учились, в городе, только вы на год впереди. А потом еще вы в столовке нашей здесь несколько раз ели с бригадой. И потом я несколько раз видела, как вы по селу гуляете, а меня не узнаете. Вот и все чудеса.
      - В общем, с вами все ясно - кашу не сваришь,- пробурчал капитан добродушно. - Значит, буду искать зачинщиков сам. Ты, Федор, выздоравливай, главное, теперь есть тот, кто тебя будет морально поддерживать (при этих словах Соня слегка заалела). Ну и на всякий случай знай, что при необходимости, я тоже недалеко и скоро тебя вызову.
      Капитан ушел.
      - Ну вот, теперь можно и пирожки попробовать,- Федор вытряхнул из пакета содержимое.- Вот тут как раз на троих четыре пирожка,- мне два, как больному, а вам, - он посмотрел  на Веру и Соню,- по одному. Возражения? - Не принимаются.
      Они принялись за пирожки, которые оказались очень неплохими.
      - Это правда, ты сама делала? - спросил Федор.- И шапку сама догадалась подобрать и в божий вид привести? Ты извини, что я на «ты», но мы ведь теперь кровью связаны. Меня тоже, пожалуйста, на «ты». Я как-то не привык, чтобы меня на «вы». А мы, тем более, в одной школе учились, хоть я этого и не помню.
      - А я тебя просто однажды заметила, как ты из окна второго этажа на дерево перелазил и спускался во двор на перемене, а потом просто по инерции обращала внимание. Ну и здесь, когда я уже работала в столовке, заметила и вспомнила, что в одной школе учились. Кстати, из тех, которые дрались у клуба, я некоторых знаю, просто не стала говорить капитану, а кто тебя ударил, я не разглядела. Есть только подозрения некоторые. Лучше с ними не связываться - себе дороже. Ну ладно, я пойду. Выздоравливай.
      - Сонь, ты забегай как проходить мимо будешь, а то у меня в этом селе не только близких, даже хороших знакомых никого нет, ладно? И опять же, пирожки у тебя отменные.
      - Ладно. Тем более, что я здесь рядом и работаю. Ну, пока!
      Вера тоже ушла по своим больничным делам и Федор остался один. Полезли разные нехорошие мысли про то, что случилось. Главное, поддержки не у кого просить. Как дом без фундамента, да еще к тому же построен на плывуне. Когда обрушится- вопрос времени. И Петр... Почему сбежал?, бросил?..Хотя, с другой стороны, кто я ему? Кто он мне? Значит, что,- напрасно я вообще встрял? Да нет, все-таки,- односельчане, учимся вместе. Да и когда понятие «спина к спине» не помогало в жизни? Вот такие мысли будоражили Федора, пока усталость не сморила его окончательно и он уснул.
      Тем временем капитан прогулялся до общежития, побеседовал с начальником курсов, сообщив ему о происшествии. Хотя какое там происшествие?! Драк на селе всегда хватало, но, как сказал капитан, с учетом нового общежитейского контингента обстоятельства могут осложниться. Потому, вот повесточка и  завтра отправьте ко мне этого Петра из Ольховки. Сообщать пока никому ничего не надо.
      Так Петр с утра следующего дня оказался в милиции. Не повезло капитану, Петр тоже фактически не мог ничего сказать. Ну, танцевал, ну, раза три одну и ту же даму пригласил. Потом подошел какой- то малый и пригласил выйти на перекур. Петру, конечно, показалось это приглашение подозрительным, но он понимал, что все равно придется выходить. Вышел и на него сразу же напали. Потом вдруг все разбежались, и он, естественно, тоже побежал домой, в смысле, в общагу.
      - А что ж ты бросил друга, который тебе пришел на помощь?- спросил капитан.- Его ведь чуть не убили, а ты сбежал...
      - Первый раз от вас слышу, что мне кто-то пришел на помощь. Вроде слышал, как тетка какая-то кричала, милицию звала и все разбежались. А мне-то чего ждать? Пока милиция не прибежит? Нет уж, нет уж! Потом доказывай, что ты не верблюд.
      - А ты что, не заметил, что один не убежал, а остался на снегу? Ты ведь не бил сам кого-то наповал? Или бил? Ну вот что... Сейчас я тебя отведу в больницу к тому, кого из-за тебя чуть не отправили на тот свет. А вот ты отделался только синяками. Думай пока, что ты будешь ему говорить, как оправдываться. Заодно и над тем подумай, кто поможет найти бандита, который в следующий раз может просто убить. Ты, кстати, тоже можешь оказаться этой жертвой.
      Капитан взял со стола папку, кивнул Петру — пойдем — и они вышли на улицу. Проходя мимо столовой, капитан взял под руку Петра и сказал: - Зайдем, надо взять кое-кого.
      Взяли они Соню, которая очень удивилась, увидев Петра. - Где бы еще встретиться, - пробурчала она.- А зачем я вам нужна, что я, без вас не схожу к Федору?
      - Нет, вместе интереснее,- удовлетворенно повернулся к Соне капитан,- я же знал, что вы можете и вспомнить что-нибудь сообща, сейчас и поговорим у Федора.
      - А при чем тут какой-то Федор? Это его, что ли, покалечили?- удивился Петр.- Ну ничего себе! А я-то думал, чего его нет на занятиях. Только я тут не при чем.
      Тут уже Соня не вытерпела и громко - почти закричала:- А ты думал, что поплясал с Анькой и пошел перекурить это дело с ее хахалем?! И — все!?      
      - Ну вот, все-то вы знаете. Сейчас и расскажете, и запишете: кто, что и как. Бумагу я с собой взял. А если нет, то вместе пойдем на танцы, потанцуем с Анькой, с хахалем её, а потом и решим, как дальше быть. Даже если и откажетесь, то я просто возьму с собой своих помощников и приглашу вашу Анну с хахалем к себе в гости. Там-то уж найдется способ их разговорить. Так что, ваше молчание, которое вам кажется геройством, только затягивает время и делает вполне реальным то, что не сегодня-завтра произойдут новые разборки. Может даже, с более тяжелыми последствиями.
       Дальше до самой палаты, в которой лежал Федор, шли молча. Каждому было о чем подумать.
      Когда Федор увидел входящую к нему в палату представительную делегацию, то слегка удивился. Особенно его озадачила какая-то придавленная фигура Петра и его физиономия, слегка подкрашенная в синий цвет в районе глаз. Ему даже жаль стало, что немного поздно он возвращался от реки, может, все было бы иначе. Так он об этом и сказал, когда «гости» разместились на стульях вокруг его кровати.
      - Ты уж благодари бога и вот ее, - капитан указал на Соню,- что жив остался. Может, сложись все по-другому, больше бы получил, а, значит, может и не разговаривали бы сегодня. Или дурачком бы стал. Тоже- жалельщик!
      Вошла медсестра.
      - Вот хорошо, во время навестили, а то мы его уже выписываем, так что, вечером он будет дома. Через три дня придет на осмотр, а потом и на вольные хлеба.
       Немного погодя, капитан заставил написать что-то наподобие протоколов свидетельских показаний всех, включая медсестру, как оно всё было в тот злосчастный вечер и кто что знает про главных героев той драки.
      - Вы не волнуйтесь,- прочитав сданные ему опусы, успокоил капитан свидетелей, - я буду делать, что положено; вас, если надо, вызову, но ваши показания (по крайней мере - пока) не будут фигурировать и никто о них не узнает. Думаю, обойдусь без их разглашения. Ну все, надеюсь, больше повода встречаться не будет.    
      Федор покинул больницу вместе с Соней и Петром. Петр свое бегство объяснил естественным желанием вырваться из рук (и ног) этой озверевшей кодлы, которая неожиданно напала при выходе его на  улицу, когда он хотел прикурить у пригласившего его малого. Почувствовав, что удары вдруг неожиданно прекратились, он бросился бежать к общаге, где надеялся найти защиту.  Федор тоже рассказал, что случилось с ним при его возвращении от реки. В результате этой прогулки у него легкое сотрясение (шапка выручила), заштопана дырка на голове, на шапке. Словом, «...на ваши танцы я не ходок»- закончил свое повествование Федор.
      - Ну, значит, я твой должник... и Сони тоже,- Петр развел руками.- Правда, не знаю, чем отдавать. Если понадоблюсь, - всё, что в моих силах и возможностях...обращайтесь.
      - Ладно, ребята, мне нужно на работу. Заходите при случае, накормлю почти бесплатно. Правда, я не на раздаче, ну все равно, заходите!- Соня на секунду задержала взгляд на Федоре. - Ты, главное, шапку береги. Теперь она у тебя меченная! А главное, вернее, чем иные друзья.
      Федор и представить себе не мог, как жизнь повернется в скором будущем и эти слова Сони он не раз еще вспомнит. Даже тогда, когда пройдет много лет и многое забудется, да и не зачем будет тащить ненужный груз памяти, а вот поди же ты- этот день и эти слова останутся в нем навсегда.
      Каждый по-своему переносит одиночество. Федору еще с детского дома нравилось быть одному. Гвалт, шум, мелочные разборки по любому поводу он всегда воспринимал довольно болезненно и по этому поводу часто конфликтовал. Ему всегда казалось, что большинство проблем похожи на раздутые пузыри- тронь и лопнут. У кого-то появились дальние родственники и принесли пряники, а досталось не всем... Проблема! Кто-то заначил сигареты под подушкой, не делится- проблема! У кого-то пропало полотенце- проблема! И любую проблему нужно решать сходу, с пылу ковать железо. Каждый каждого подозревает в том, что это мог сделать только он! И на ровном месте возникает ситуация, которую разрешает философия жизни- прав сильный. А дальше- слезы слабого и жестокость сильного.
      Учеба шла своим чередом. Постепенно Федор догнал по теории коллег, хотя до этого ни в конструкциях тракторов и комбайнов, ни в агротехнике был, что называется, «ни бум-бум». Каждые выходные, устав не столько от этого одиночества, сколько от того, что хочется туда, где ждут, где тепло у печки, где под столом лежит и тоже ждет хозяина пес, Федор срывался в Ольховку на любом попутном транспорте, не смотря на то, что зимник еще не был открыт для тяжелой техники и нужно было добираться по длинному пути с паромной переправой. На том пути было несколько деревень и бывало, что попутки подбрасывали всего километров на двадцать- тридцать, остальное приходилось топать ногами. Он все равно уезжал и топал, и уже по темноте выходя на поле с тремя кедрами радостно кричал им: -Здравствуйте, вот и я! Как вы тут без меня, не замерзли? И вот уже пекарня со вкусной атмосферой вокруг (целый день топал, ни маковой росинки во рту!), вот сельпо, интернат... И если еще работал движок местной электростанции, то — учительский дом, в окно которого льется свет яркой электрической лампочки. Вот дверь в темную и холодную террасу, и вторая- в яркий и теплый мир, о котором так долго скучал, и Секрет уже у дверей прыгает на грудь, обнимая и что-то пытаясь сказать... Печка, конечно же, топится и тетя Надя после обнимашек и первых упреков, что не сообщил, что так нельзя, уже ставит нехитрый ужин- вермишель и сковородку с кусочками лосиного мяса- по случаю один из родителей учеников принес.
      А с утра в контору - узнать, есть или нет оказия в обратную сторону. В карман свои тридцать рублей, в рюкзачок все, что успеет постирать тетя Надя, полведра картошки, прощание с Секретом и айда!
       И снова плакаты с задними мостами, системами смазки, трансмиссиями, коробками передач... Снова вождение, изучение механизмов в гаражах, ремонт сеялок... Как же много всего надо знать! Пару раз заходил в столовую к Соне, обедал и только потом вызывал ее. Она радовалась, но и обижалась- можно и нужно наоборот: сначала объявиться, а потом вместе посидеть за обедом. «Да ладно, денежки есть, как-то неудобно» - бурчал Федор. «А ты слышал - нашли того, кто тебя ударил по голове. Был следователь, спрашивал все, заявление от тебя нужно, тогда делу дадут ход, скоро тебя, наверное, вызовут» - все это Соня выпалила на одном дыхании. «-Ну и что мне делать прикажешь?» - спросил Федор.- «Идти писать заявление? Если честно, то — не хочу. Да и голова уже прошла, не болит. Даже соображать лучше стал». Соня радостно смеялась, соглашаясь с его высказываниями. В этот день Федор все же решил забежать в милицию, выяснить подробнее, что там за вопросы. Зашел в кабинет к капитану. Все было так, как говорила Соня - нужно писать заявление. Федор отказался и написал письменный отказ. «Ладно,- сказал капитан, - я тебя понимаю. Но смотри, мы тут несколько человек приобщили к этому делу. Если почувствуешь, что тебя начнут преследовать - сразу ко мне, или позвони».
      Пожалуй, на этом деле можно было бы поставить точку, но... Если бы можно было заглянуть в будущее, то Федор увидел бы себя в окружении тех ребят на выходе из клуба, и тот, который положил его  в больницу, зло ему говорил: - Если бы ты не уходил в армию, мы бы посадили тебя здесь, на ступеньках, на задницу, и всю оставшуюся жизнь ты бы провел на костылях. Живи и вспоминай нас изредка, когда будешь у тумбочки стоять! Тогда Федор, глядя в глаза своему бывшему обидчику, предательски ударившему его сзади дубиной, увидел их холодно-равнодушный блеск и еще - какую-то безжизненную серую окраску. Он вспомнил- это были глаза волка, которые ему иногда доводилось видеть в кино - равнодушный, остановившийся взгляд, в котором ни ярости, ни желания твоей крови, но в следующий момент он тебя начнет рвать и это есть, если приглядеться, в холодной и равнодушной глубине зрачков... Лучше, когда такой взгляд на тебя бросают из-за прутьев надежной клетки.
      Да вот не дано нам заглядывать в будущее. Хорошо ли, плохо ли, но это так. Трудно даже представить, что было бы, если бы человек видел свое будущее. Надо полагать, мало таких людей, которые все повторили бы сначала. Скорее всего, это люди, жизнь которых была абсолютно счастлива, или те, результат жизни которых перевешивал все невзгоды и прийти к которому можно было бы только теми путями, которые им были пройдены, и не иначе. Но ведь это надо еще осознать! И сказать себе твердо и честно: «Я бы все повторил...».
      Тем временем, река встала  на зиму по-настоящему. Зимник открылся и первые гусеничные трактора, запряженные, если так можно выразиться, в тракторные сани, пошли напрямик от Ленского в сторону Ольховки, попутно завозя продукты в несколько сел. Начались метели, которые нисколько не мешали гусеничным тракторам в их передвижении. Машины, правда, по этому зимнику не ходили, они по-прежнему, при необходимости, шли окружным путем, где дорогу изредка чистили грейдера, поскольку она была насыпная. Но это было дорогое удовольствие и машинные рейсы, как правило были очень редки. Зимник, который шел напрямую по болотам, был под силу только тракторам типа ДТ-54 или ДТ-75 и они с успехом осуществляли все зимние перевозки без предварительной подготовки трассы. На всем пути было несколько ориентиров- избушек охотников, причем, почти в каждой стояли печки, сделанные из металлических бочек, что делало комфортными даже ночевки в них. Пожалуй, главным неудобством этого зимника было то, что он проходил через несколько крупных болот, где тайга представляла из себя хилое редколесье и  сильный ветер становился метелью или пургой, затрудняющий ориентировку в движении, быстро заметая старые следы от тракторных саней. Тогда любой тракторный поезд предпочитал встать к близлежащей охотничьей избе  и переждать непогоду.
      Меж тем, учеба шла своим чередом, школа подготовки механизаторов жила себе обособлено на окраине. Федор изредка появлялся в центре села, когда не хотелось самому
что-то готовить на ужин. Соня его радостно встречала и всегда выходила в зал столовой, когда он там  появлялся. Было такое ощущение, что она постоянно смотрит на входящих в столовую.
      - А вот и нет,- смеялась она на реплику Федора.- Я по запаху  чувствую, что ты пришел. Вот скажи, когда ты последний раз стирал свою рубашку?
     Федор в ответ тоже посмеивался: - Регулярно стираю, два раза в год, так что, с запахом у меня все в порядке - козлом пахну. Просто, наверное, в вашей галантерее одеколон старый продают, не перешибают зверское амбрэ.
      - Да ты вообще денди! Но лучше, все-таки, пользоваться духами. А одеколон - я помню - ваша компания употребляла в нашей столовке вместо компота. Правда, этот одеколон тройным называется. Ты, случайно, не его используешь?
      - Вот напрасно ты так много ненужных событий помнишь. Я, кстати, когда мы с нашей бригадой здесь обедали, одеколоном не пользовался. Да и тебя я тоже не замечал тогда, а вот ты- глазастая, все заметила. Ну так в нашей бригаде люди простые были, за тунеядство сосланные, на исправление. А как им без тройного при наших пустых карманах в тайге? Чай, сухой закон был, даже в договоре что-то было на эту тему.
      - А как же ты попал в эту бригаду? Или тоже сослали?
      - Да ты что! Я ведь местный. Ты же сама говорила, что мы в одной школе учились. А те, которые сосланные — в основном из Свердловска и Подмосковья, со сто первого километра.
      Федор рассказал ей историю своей последетдомовской жизни. Он рассказывал, и сам не верил тому, о чем говорил. Просто, как-то в жизни не должно быть так, а вот получается! Почему между ним и какими-никакими, а все-таки родными, возникла стена и она становилась все холодней, все глуше? Может, у него такой характер, гены дурацкие, может, что-то благоприобретенное в детском доме?
      - Неправда, - Соня взяла за рукав Федора и дернула его на себя. - Ты вполне себе ничего парень, даже, вон, пострадал за друга. Таких еще поискать...
      - Да ладно, тем более, что он мне не друг, а просто вместе учимся и теперь живем в одной деревне. А потом, кто же знал, что ваши ребята такие скорые на расправу, тем более, когда есть возможность ударить в спину...               
      - Не переживай за себя, ты лучше этих ребят. Я с некоторыми из них общалась и мне они, честное слово, не симпатичны. Побольше бы таких, как ты - детдомовских.
      Федор обычно не замечал, как проглатывал то, что брал на обед или на ужин и, уходя, вообще думал, что не поел. Справедливости ради, стоит отметить, что меню его было скудным по причине жесткой экономии, на которую он себя добровольно обрекал. Стипендии, которую он получал, ему хватало с учетом этой экономии, а те денежки, которые он получил за работу в экспедиции, он упросил взять тетю Надю перед отъездом на учебу, сказав, что при необходимости будет обращаться.
      На курсах устроили зачет по всему пройденному материалу. В принципе, обучение подходило к концу, поскольку новорожденные механизаторы по планам  организаторов обучения должны до весенних работ подготовить технику на местах, в тех хозяйствах, которые их направили на учебу. После проведенного зачета осталось всего: сдать госэкзамены и практические работы с механизмами. Короче, сказали, что через пару недель все обучаемые начнут есть честно зарабатываемый хлеб.
      После зачета Федор решил сбегать в столовку к Соне, поделиться успешной сдачей зачета и, может, договориться сходить в кино на следующий день - по воскресеньям обычно крутили в клубе какой-нибудь фильм. «Надо же, в конце-концов, отметить это событие», - думал Федор, шагая в столовку. Больше отмечать ему было нечем, друзей он как-то не завел, до собутыльников тоже не успел дорасти. Пожалуй, только с Соней ему было легко, не надо поддакивать, как обычно стараются делать собеседники, которых даже на короткое время свело какое-то совместное предприятие. Ну, что же, - согласие помогает решать проблемы: «Смотри, я такой же, как ты, у нас одинаковые взгляды, значит, и ты мне...». Обычно, по жизни, такая «дружба» - весьма ненадежная штука и при сколько-нибудь серьезном препятствии рассыпается в прах. Просто, чтобы это четко осознавать, нужен определенный жизненный опыт, которого у Федора еще не было. В нем пока эта истина робко пробивалась на уровне ощущений. С Соней рядом даже мысли не возникало согласиться с тем, что ему не нравилось, чему сопротивлялась его оценка событий. Да ему просто в голову не приходило соглашаться с Соней ради того, чтобы она чувствовала себя непогрешимой в своих суждениях. Вот и сейчас она достала его своими вопросами: а что твои друзья по учебе? Они отмечают зачеты? А почему ты не с ними? А что тебя не устраивает в них? А кто тебе поможет, когда тебе будет трудно, если с тобой рядом никого нет, если ты  по жизни на другом берегу реки? Федор, конечно, ответил ей, что он и правда ощущает себя где-то на другом берегу реки: слишком они разные и по возрасту, и по интересам, и по взглядам на окружающий мир... И, потом, если ты против, чтобы я общался с тобой- скажи честно, я пойду в кино один. И вообще, ты что-то умная сегодня, а молодым девчонкам это вредно.
      - Напрасно ты злишься, - тихо, почти шепотом проговорила Соня.- Мне просто иногда кажется, что тебе одиноко, и это нужно исправлять. Нужно, чтобы были друзья, и не просто друзья, а такие, с которыми можно в любой ситуации встать спина к спине... А насчет меня можешь не сомневаться - я всегда рада тебя видеть и даже согласна на кино. Могу даже, если потребуется, встать спиной к спине...И умная я потому, что иногда вспоминаю тебя и пытаюсь тебя в уме переубедить в некоторых твоих железобетонных взглядах. То, что я тебе говорю при наших встречах, на самом деле я уже пять раз проговорила сама с собой. А была бы умная, то в кино бы с тобой точно не пошла. Вот скажи мне, чего я с тобой вошкаюсь? Мне делать больше нечего?
      - Не знаю, - Федор пожал плечами, - Мне кажется, что ты раз меня спасла... ну, почти спасла, - Федор поправился, заметив, что Соня поморщилась при этих словах,- значит, взяла шефство надо мной и теперь обязана спасать даже от себя. А я, правда, не против, спасай, только учти, я не благодарный и просто не знаю, чем буду расплачиваться.
      - Вот, если я умная, то ты - глупый. Не надо мне ничего, просто ты должен слушать умных.
- Хорошо, хорошо, - пробубнил Федор. - А теперь позвольте откланяться, нужно в общагу, может еще успею к праздничным мероприятиям по поводу успешной сдаче зачетов. Вот видишь, я уже слушаю и повинуюсь, и делаю выводы.
      Так и получилось - к мероприятиям по итогам зачетов он вполне успел: когда проходил в свою комнату, услышал из соседней, там, где жили «аксакалы», (так он их называл про себя), нестройный хор голосов «...Речка движется и не движется... так, пожалуйста, будь добра...». Идти к «аксакалам» что-то сразу расхотелось, а в своей «келье» оставалось только одно: открыть свои конспекты и готовиться к основным экзаменам. Хорошо, что он догадался перед выходными взять кучу плакатов по устройствам узлов тракторов, сеялок, комбайнов... Ну, еще можно было думать о приятном - как они завтра с Соней пойдут в кино. Надо, наверное, будет не только билеты купить, но и каких-нибудь леденцов. Он посмотрел свои  запасы, позволяющие пока кутить - целых пятнадцать рубликов, да еще с какой-то мелочью - две недели безбедной жизни! Потом он смотается домой, и это будет его последнее приключение, когда он опять возьмет рублей двадцать на все про все, связанное со студенческой необходимостью куда-то ехать, думать о том, что приготовить, что купить на вечер, на утро... Потом останутся последние две недели практики в мастерских и - вперед, в новую и такую остро желанную, спокойную жизнь в теплом доме с Секретом, греющим тебе ноги под столом, с тетей Надей, склонившейся над тетрадями в неярком свете керосиновой лампы, с самой вкусной на земле жареной на дровяной печи, картошкой... И в этот самый момент, когда Федор вполне реально ощущал на губах вкус этой самой жареной картошки, дверь в комнату распахнулась и влетел Петр:
      - Слушай, какого черта ты кукуешь тут один с плакатами? Не надоело еще? Пошли-ка к нам, там сальцо, картошечка, даже выпить еще осталось. Ну!
      Федор как чувствовал, что идти не стоит, но под напором Петра сдался. За пять минут до визита Петра к нему в их комнате состоялось историческое решение, стоившее Федору двухнедельному воздержанию от здоровой пищи. А было так: по случаю успешного решения проблем с промежуточным зачетом, компания достала все спиртное, что было у них в заначке - оказалось всего-навсего литр с небольшим самогонки. Словом, заначка была неожиданно быстро употреблена. Оставили сто грамм для Федора, предварительно обсудив ситуацию: выпить хочется, денег нет... Что делать? Нужно пригласить Федора, занять рублей десять и сбегать в магазин.
      Федора встретили более, чем гостеприимно-приветственными возгласами: «Ну, городской, ну, бирюк, молодец, что пришел! А мы тебе даже выпить оставили! Давай за удачу!»
      Авдей вылил то, что было в бутылке в мутноватый граненный стакан, который почти весь утонул в его ладони, и протянул его Федору : « Давай, сосед, чтобы все у нас было по-добру!» Отказывать было не совсем удобно - раз уж пришел, так чего теперь... На столе, действительно, было обилие, которого Федор давно уже не видел. Здесь было сало, картошка, лосятина, лук... «Да, закусь что надо,- протянул Федор. - Давненько не едал от пуза».
      - Слушай, а как ты себя кормишь, вроде никого у тебя тут нет, взять особо не у кого. В столовую, чай, бегаешь? - Петр поставил пустую бутылку под стол и подвинул картошку ближе к Федору.
      - Да когда как. Когда бутерброд с чаем, когда супчик из какой-нибудь консервы... одним словом, по разному. Мне хватает.
      - Ну  вот что, у меня есть предложение, - Авдей глянул осторожно из-под слегка заплывших глаз на Федора. - У нас этих продуктов! Завались! И картошка мешками, мясо, сальцо... да ты сам видишь. Давай, мы тебя покормим пару недель - мы сами готовим, будешь приходить и рубать с нами, а если что, оставлять будем тебе пайку. А ты нам подкинь червонец, что-то мы поиздержались, а выпить мало, сам понимаешь. - Авдей похлопал по выпирающему из брюк животу. - Надо чуть-чуть добавить, вон Никола слетает до магазина, пока не поздно!
      - У меня с собой нет, да я сбегаю. - Федор слегка захмелел от выпитого самогона и такая мелочевка, как десять рублей для очень гостеприимных, почти друзей, его не напрягала. Тем более, что еще пятерка у него останется, а через две недели он, вполне возможно, будет уже дома. Он сбегал в свою комнату, достал деньги и, возвращаясь, в дверях столкнулся с Николаем, уже одетым, с сумкой в руке.
      - Давай мне, - сказал тот, - а я сейчас мигом. - Он рванул с места как застоявшийся конь, получив от Федора смятую десятку. Федор, подходя к двери соседей и уже протянув руку, чтобы открыть ее, раздумал гостевать. Он дверь все-таки открыл, сунул туда голову и сообщил, что деньги отдал Николаю и что ему самому нужно сходить в одно место. Жаль, конечно, покидать теплую компанию, но что поделать - дела.
      - Ну надо, значит надо, - пробурчал Авдей, и уже когда дверь закрылась, добавил. - Нам больше достанется.
      Федор заскочил к себе, оделся и на выходе столкнулся с Николаем. Тот, довольно улыбаясь, сунул руку в сумку, вытащил бутылку водки, помахав ею под носом у Федора и спросил: - А ты чего оделся-то? Сейчас согреемся и так!
      - Да мне по делам надо, - ответил Федор и повернул к выходу из общаги. На улице было уже темно и морозно, дышалось легко и думалось вроде ни о чем, а все равно как-то радостно. Потом он понял: думает о Соне. «Вот уж точно, медицинский случай, - пришла ему красивая мысль, оправдывая все его отношение к Соне.- А ведь и правда, все могло бы закончиться гораздо хуже... Не забыть бы завтра конфет купить». Незаметно для себя вышел к центру села. Проходя мимо большого, барачного типа дома, услышал из открытой форточки «... Не забудь и ты эти летние...». «Вот черт, сплошные москвичи из сельской глубинки собрались. Куда я попал!»  Он знал, что этот барак на несколько семей называется ведомственным жильем, в котором обитает  высокое начальство совхоза, в том числе, там живет и главный инженер, приехавший откуда-то издалека. Все может быть, может даже и москвич...
      Федор долго еще бродил по темноте, зашел и на речку, как в тот достопамятный вечер. На подходе к реке и вдоль ее русла мело, местами просматривалась тракторная колея, она была похожа на гигантский пунктир - где-то колею переметало и там было светло, где-то она темнела отпечатком саней... и чередование светлых и темных мест на едва просматриваемой линии от тракторных саней давало ощущение пунктира. Федор сравнил это ощущение светлых и темных полос на снегу с полосами в своей жизни. Скорее всего, даже не в том обычном смысле, который заложен в расхожую фразу... Он просто думал, что в жизни что- то помнится ярко и непреходяще, а что-то  сначала тускнеет, сливается с общим фоном событий, потом забывается. Вполне вероятно,что так выстроено самой жизнью, иначе человек, как тракторный двигатель на перегрузочных режимах, просто не выдерживает постоянного душевного подъема и ломается.
      Федор тихонько шел по селу от реки в сторону своей околицы. Он понял, что тянет время, не желая попадать на продолжение застолья своих коллег. В светлом пятне от фонаря на входе в клуб, в неспешно прогуливающейся парочке, ему вдруг показалось, что одна из фигур очень похожа на Соню. Стало как-то пусто и безнадежно в душе: «Соня... ах, Соня!» Подошел ближе - будто огромный груз свалился с плеч, горячо стало в груди - слава Богу, ошибся! «Да, Федя, больно сильно тебя зацепила эта Соня, так ведь можно совсем пропасть на ровном месте!» Словом, понял Федор, что не благодарность Соне за ее участие в нем, нет, это было что-то большее. Он не помнил материнской ласки - бывший детдомовец - не знал в жизни того покоя, которым окружен каждый нормально живущий человек, окруженный любящими близкими и родными. Наверное, потому он так и распахнулся всей душой навстречу сначала тете Наде и вот теперь Соне. Он просто чувствовал, что в его жизнь приходит что-то совсем новое, сильное, захватывающее его без остатка.
      В общаге, к Федору в комнату, не успевшему даже раздеться, ввалился Петр:
      - Ну где тебя носит, пойдем, посидим еще.
      Он был заметно пьян, поддерживая себя за дверной косяк.
      - Ух, штормит! Но пока - пять баллов. Я и восемь видал. Так что, все в норме. Пойдем.
  - Нет, что-то у меня голова приболела. Гулял, думал, пройдет. Вот не прошла. Так что, извиняйте, надо в себя прийти, поваляться.
      - Как знаешь, - Петр совсем было вышел, но снова открыл дверь. - Да, завтра с утречка заходи, что найдем - похаваем, а потом договоримся конкретнее, что и как. Бывай!
      С утра Федор прогулялся по свежему, выпавшему ночью снегу. Белый, сверкающий на утреннем солнце, этот снег казался теплым и своей нетронутостью и красотой будил в Федоре неясные предчувствия радостных событий. Конечно, он наверняка знал о том, что будет, но старался как бы  осторожно догадываться об этом: вот он выбирает конфеты для Сони, или нет, это будут леденцы, которые в темном зале можно положить в рот и ощущать его забытый вкус, а перед тем, он будет брать ее ладонь в свою и класть в нее очередной леденец, и так, пока  они не съедят весь пакет. А фильм будет интересный, говорят. Про Ивана Бровкина и целину. После фильма он проводит ее до дома, а пока они будут идти, она расскажет ему, как живет, чем занимается после работы. Он ведь фактически ничего о ней не знает, кроме того, что она готовит вкусный борщ в местной столовке. Правда, еще то, что они учились в городе в одной школе. А хочется знать что-то еще. Например, рыцарь у нее кто? Правда, когда Федору пришло в голову слово «рыцарь», ему сразу вспомнились эти озверелые рожи, матерные глухие крики и возня вокруг Петра у клуба. «Да... рыцари... восемь на одного...»
      Когда он вернулся, в их «коммуналке» царила тишина. Оно и понятно - воскресенье. И все же, организм после прогулки хотел горячего чая, можно даже с сахаром. У него было пусто, после вчерашнего предложения он как-то не подумал даже о мало-мальски аварийном запасе и ничего не купил из продуктов. Толкнул дверь - не закрыта. Раньше Федор как-то не замечал, что эта дверь при открывании противно и протяжно скрипит. А вот поди же ты! Все, кроме Авдея, лежали, уткнувшись лицами в стенки и только Авдей во сне как бы обозревал комнату. Рука его свисала с кровати почти до пола и рядом с ладонью покоилась пепельница, полная окурков- видимо, он так и заснул в состоянии перекура. На скрип двери он с видимым усилием приоткрыл глаза и пробурчал:
      - Какого черта не спится... ты бы еще в пять утра скрипеть начал. - И опять закрыл глаза.
      Федора бросило в жар от такого «гостеприимства». Он пытался найти смягчающие обстоятельства подобной встречи, но в голову ничего не приходило. Вспоминалось только то, что говорили ему, когда занимали деньги. В душе было непереносимое опустошение в смеси с чувством гадливости, как будто на своей руке поймал бегущего таракана, а тараканы у него вызывали самые неприятные эмоции. Он понял, что заставить себя  открывать эту дверь в другой раз просто не сможет. Наверное, это была гордость, а может нежелание вновь пережить чувство унижения. «Подавитесь этим червонцем!» - вот единственная фраза, которая билась в его голове. Плохо то, что не совсем удачно складывались обстоятельства. Осталось две недели до выпускных экзаменов, две недели практики и пятерка в кармане. С учетом леденцов и кино, в которое еще предстоит сходить с Соней, материальное положение выглядело туманным. А в Ольховку наведаться за финансами было просто рискованно из-за учебной нагрузки заключительных дней. 
      Прокрутив в голове всю безвыходную ситуацию, Федор махнул на все проблемы и пошел в магазин за леденцами, заодно и узнать, почем билеты на дневной сеанс. Но сначала - билеты. Потом зашел в столовку, где работала Соня (у нее сегодня был выходной), выпил там стакан сладкого чая, и от всего изобилия у него еще остался трояк. «Да я еще - о-го-го - не бедный Буратино, еще три дня могу безумствовать!» - успокоил себя Федор, и до условленного времени встречи с Соней пошел на речку по своему привычному маршруту. Снегу уже намело будь здоров, если идти по санной тракторной колее, то колени были где-то ниже верхней снеговой поверхности. Идти по колее было неудобно, но при сходе с колеи ноги так сильно утопали в снегу, что через несколько шагов охватывала одышка. Федор повернул назад, в село, туда, где уже совсем скоро его будет ждать Соня.
      Однако, Соня его уже ждала - он увидел ее фигурку в черном пальто с рыжим, облегающем шею меховым воротником, на том самом месте, где не так давно его приласкали дубинкой по затылку. Он непроизвольно потянулся рукой к этому самому побитому месту - оно все еще напоминало о себе чувством некомфортности и тяжести, будто там был ввернут шуруп.
      Соня, увидев его уже издали, быстро пошла навстречу.
      - Здравствуй! - Федор вытянул вперед руки ладонями навстречу, будто закрывая глаза от солнца. - Куда ты так бежишь, я же не пропаду, не бойся. Я просто прогулялся к реке, посмотреть дорога пробита или нет.
      - Постой! - Соня как-то тревожно без улыбки посмотрела на Федора.- До фильма времени еще много, давай к речке снова пройдемся, я тоже хочу посмотреть.
      -  Да я уже там сто раз был! Лучше  покажи мне, где ты живешь, а то... - Федор осекся, увидев, как Соня недовольно мотнула головой.
      - Послушай, ты что, не видел с кем я стояла возле клуба? Это же те самые, которые уложили тебя в больницу!
      - Да знаю я. Тут других-то нет. Ну так что теперь, бежать до канадской границы?  Прятаться и не выходить на улицу? Мы сейчас знаешь, что сделаем? Спокойно себе пойдем, но если что-то будет не так, то я добегу до общаги и приведу кучу своих однокурсников - они не чета этим желторотым, которые могут только вдесятером на одного... или ударить сзади.
      - Зря ты так. Они злые все. Может, от нечего делать. А когда выпьют - совсем неадекватные. Ну как хочешь. Если что - я дорогу в милицию не забыла. Они даже и мне угрожали, когда что-то вызнали про меня, ну, что я каким-то боком с тобой.
 До фильма  оставалось еще полчаса. Федор решительно взял за руку Соню и буквально потащил ее в сторону клуба.
      - Пусти, - взмолилась Соня и стала вырывать руку. - Я сама пойду, не надо меня вести.
      Уже на подходе к клубу Федор увидел между входом в клуб и забором тех самых ребят, которых он сразу же окрестил про себя «стая». Их было человек семь- восемь. Федор заставил себя не смотреть в ту сторону. Он, совершенно не зная законов психологии, вел себя в строгом соответствии с ними- инстиктивно чувствовал, что если сделать вид будто не замечаешь опасности, то и шансов на благополучный исход больше. Правда, того короткого взгляда в их сторону хватило на то, чтобы заметить: вся стая внимательно смотрела на проходящих мимо Федора и Соню.
      - Не обращай внимания... не смотри, - шепнула Соня, и уже громко. - А вон мой дом, если посчитать от клуба, то пятый слева. Его легко запомнить, он углом выходит на улицу, а окнами на нас, видишь? Федор кивнул: - Угу. А что вы его так загнули?
      - А его строил давным-давно мой дед. Тогда дом был крайним с этой стороны села и дорога в этом месте выходила в поля, поворачивая вправо к реке, вот он так его вдоль дороги и сориентировал. Потом решили наше село сделать центральным в совхозе и все мелкие умирающие деревни стали переезжать сюда. К реке ближе строиться - опасно - по весне может затопить, вот и решили просто продолжить по линии домов, прямо. Ну а наш дом так и остался «сикось-накось».
      Так они и шли, забыв уже о своих тревожных ощущениях: Соня увлеклась рассказом о прошлом, Федору действительно было интересно ее слушать, и вдруг сзади окрик: - Эй, ну-ка постойте!
      Позади, нагоняя их, быстро шли трое из «стаи». Федор остановился, а Соня схватила его за руку и потянула вперед:
      - Пошли, пошли, давай к нам во двор, что ты встал!
      - Ты иди, Сонька, ты нам не нужна. Мы с твоим кавалером переговорим кое о чем и все!
      Соня резко остановилась и развернулась всем телом назад:
      - А что-то вас мало, всего трое на одного будет, - неожиданно для Федора выкрикнула она, - вы же привыкли вдесятером!
      - Сонь, ты что, может, они поговорить хотят, ты иди, а я поговорю, не бойся. - У Федора будто внутри что-то соскочило с защелки и он для себя решил: сейчас или никогда потом.
      - И не подумаю! Я останусь, и если что - буду кричать. - Соня стала рядом, но руку Федора все же отпустила.
      Подошла троица, впереди тощий и невысокий в лыжной шапочке, двое толкались за ним. Заговорил передний, в шапочке: - А мы без баб можем поговорить? - спросил он, не глядя ни на Соню, ни на Федора, а куда-то между ними. Тогда-то Федор и увидел его холодно-равнодушный взгляд небольших, почти без зрачков глаз. «Не глаза, а две дырки,- подумал про себя Федор.- Хоть бы подрисовал как-нибудь».
      - А где вы видите баб?- спросил он, глядя в равнодушные дырки хозяина шапочки. - Это - Соня, родная моя сестренка, так что, высказывайтесь, ей тоже интересно.
      - Интересно! Что-то мы первый раз слышим про ее братца. Это когда же вы породнились, можно узнать?
      - Можно, - Федор положил руку на плечо Соне и посмотрел на нее. Соня изумленно смотрела широко раскрытыми глазами на Федора, очевидно пытаясь предугадать, что же выкинет еще Федор. И Федор выкинул: - А вы знаете, что такое клятва на крови? Так вот мы с ней поклялись на крови, которую вы, кстати, пролили, всю жизнь поддерживать друг друга, где бы мы не были и что бы мы не делали, как самые близкие родственники. Я доходчиво говорю?
      Видимо, он все-таки говорил не доходчиво - троица впала в короткий молчаливый транс, соображая над сказанными Федором словами.
      - Ну ладно, граждане, раз вам нечего сказать, мы пошли. Нам еще к Соне нужно зайти, а потом не опоздать в кино... - Федор повернулся спиной к троице и потянул Соню. - Пошли, Сонь, потом поговорим, если вспомнят о чем хотели спросить.
      - Ладно, можно и при бабах, - вслед заговорил тот, что в шапочке, -  тем более, что она тоже в курсе событий. Ты знаешь, что на нас завели дело? Так вот нас интересует, что ты можешь сказать на эту тему. Особенно ты, как тебя, Федька, что-ли? А того второго, который убежал, мы попозжа спросим. Одним словом, кто нас слил?
      - А у меня к вам тоже вопрос есть, - Федор перестал тащить Соню и снова развернулся в сторону местных. - Кто из ваших меня ударил и за что? Опять же, шапку испортили. Кто убытки будет возмещать? - В это время Федор заметил, что от клуба вышли на улицу еще человек пять из стаи и направились в их сторону.
      - Ну, я думаю, мы так не договоримся. Пойдем, Соня, а то они опять восемь на одного.
      Федор понял, что нужно бежать, и бежать не к Соне, а до общаги, куда местные вряд ли сунутся, и он крикнул, толкнув ее в спину: - Беги, беги в общагу, я тебя догоню!
      Его в этот момент кто-то из преследователей схватил за пальто. Федор с разворотом, размашисто сунул, не целясь кулак, почувствовал, что попал - тот, кто цеплялся за него, как подкошенный рухнул в снег.
Убежали. Задыхаясь от бега, влетели в подъезд общаги. Перед этим Федор, оглянувшись, заметил, что преследователи собрались в общую толпу и что-то обсуждали, прекратив погоню.
      Федор ввел Соню в свою комнату: - Вот и моя келья, тут я отмаливаю грехи и изучаю матчасть сельхозтехники. Ты посиди, пожалуйста, немного, мне нужно по делу на минуту к мужикам зайти. Можешь пока плакатики посмотреть, красивые, надписи почитать. Кстати, я же нам купил леденцов, погрызи. - Он вспомнил про леденцы и вытащив из кармана пакетик, положил его на стол.
    В комнате, где жил Петр с друзьями, все было как всегда в выходной - все валялись на кроватях, лениво говорили, конечно, о женщинах. Авдей курил, пепельница, полная окурков, стояла на полу и рука свисала с дымящейся папиросой, почти касаясь ее.  Федор тут же от Петра получил выговор: - Носит тебя! То с самого ранья будишь, то убегаешь куда-то... Мы уже час как похавали, посмотри, может, чай еще горячий, пара бутербродов там...
      - Не, мужики, я сыт ,- Федор, конечно, в лучшем случае, лукавил - кроме стакана сладкого чая с утра в желудке ничего не было. - Мужики, помощь ваша нужна, вот что у меня случилось...- и Федор рассказал все, что и как произошло, начиная с того самого момента, когда он увидел, что бьют Петра. Авдей даже поднялся на кровати до сидячего положения.
      - Так. Понятно. Молодежь без приключений как без пряников. И сколько там тех, кто без тебя и твоей сестренки жить не может?
      - Да не больше десяти хлопцев, но они привыкли нападать при десятикратном перевесе.
      - Ну это ты зря. Я думаю, что мы такую численность тоже сумеем набрать. Но у нас-то мужики! Во сколько фильм?
      Федор ответил.   
        Авдей встал.
      - Мужики, вы давайте просыпайтесь и погладьте брюки. В кино негоже в мятом идти, это вам не механические мастерские. А я через пару минут вернусь и доложу обстановку.
      Федор вышел сразу за Авдеем проведать Соню, Петр выскочил в коридор следом.
      - Ну что, ты опять влип в какую-то историю и тянешь за собой других,- начал он канючить в спину Федору. - Что, прикажешь в кино идти? Билеты ты нам покупать будешь? А дальше что?
      - Слушай, ты что сволочью прикидываешься? Это же все из-за тебя! И в больницу угодил из-за тебя, и чуть концы не отдал тоже из-за тебя, и сегодня все- тоже из- за тебя! И вообще, персонально тебя я ни о чем просить не собираюсь, я с мужиками пришел посоветоваться, а ты - баба. Соня - и та - меня не бросила ни тогда, ни сейчас, а ты и тогда сбежал, и сейчас намыливаешься!
      - Да пошел ты!.. - Петр резко отвернул и направился по коридору на выход.
      Соня, действительно, разглядывала на плакатах чертежи устройства какого- то трактора. Когда вошел Федор, она вдруг сказала:
      - Ну что, братец дорогой, делать-то что будем? Мне вот почему-то сказка вспомнилась про брата и сестру и водицу из козьего копытца... Я вот и думаю, откуда, сколько и чего нам еще глотать придется! 
      - Не печалься, сестрица, не буду я пить из козьего копытца, - Федор подошел к Соне, чувствуя себя безмерно виноватым перед ней и неожиданно для себя обнял ее. Он тут же испугался и сразу почувствовал, что Соня затаилась, ткнувшись щекой в его подбородок, притихла как воробышек, зажатый в ладони чудища заморского.   
       - Соня...Соня,- почти шепотом забурчал Федор,  чувствуя губами шелковую прохладу ее щеки,- что я тебе сделал, что ты меня так оберегаешь. Я ведь ничего, кроме лишних хлопот и беспокойства тебе еще не дал...
      - Вот, вот, я и жду, когда наступят перемены и ты поумнеешь. Тогда я со спокойной совестью оставлю тебя.- Соня слегка отодвинулась от Федора, откинув голову, и  улыбнулась. - Только чувствую, что это будет еще не скоро.
За дверью послышались шаги и Федор отпрянул от Сони. Вошел Авдей.
      - Что, хлопцы, испугались? Не журитесь, все будет в порядке, как в танковых войсках. А где Петр? У нас его тоже нет.
      - Куда- то вышел,- ответил Федор, не вдаваясь в подробности их разговора с Петром.
      - Ну ладно,-  продолжил Авдей.- Ситуацию надо разруливать, хочешь-не- хочешь. Я частично эту братву знаю, они не оставят вас в покое, пока не поймут, чем это им грозит. Значит, мы должны сделать так, чтобы они поняли это. Я приобщил к этой беде еще пять мужиков из наших, плюс четверо из моей комнаты, плюс ты,- Авдей ткнул Федора в грудь. - С учетом нашего жизненного опыта,- Авдей показал на свой бицепс под курткой, - им численность своей стаи нужно утроить, и то еще под вопросом, что будет в итоге. Словом, мы решили так: мы (девять человек), идем раньше минут на десять по одному, по двое в клуб, в кино и остаемся вас ждать у входа в клуб, совершенно разрозненной толпой. Вы, спустя какое- то время, идете тоже. Это ребята такие, что просто так вас не пропустят и встретят в соответствии со своими  привычками - восемь на одного. Ну а дальше подойду я, посмотрим их реакцию. Ну а еще дальше - мы все обговорили с нашими мужиками. Вы, главное, не бойтесь, все постараемся уладить мирно и навсегда. Идет?
      - Идет,- Федор мотнул головой. - А если мирно не получится?
      - Получится. Ну все, мы пойдем потихоньку, а вы вслед за последним из наших подтягивайтесь.   
       Федору было не по себе, когда они рядом - он и Соня - пошли в клуб. Было морозно, солнце и снег ослепляли, впереди все было как-то нереально и расплывчато. Федор чувствовал, что их ждут, и предчувствие его не обмануло: уже перед входом в клуб их взяли в кольцо пацанов пять из стаи.
      - Ну-ка, девку убрали - сказал кто-то сзади. Соню сразу двое взяли под руки, оторвали от Федора и...не успели сделать и шага - уткнулись в Авдея.
      - Девчонку-то отпустите,- спокойно, почти лениво попросил Авдей. - Она ведь в кино пришла, а не на вас посмотреть.
      - Дядя, шел бы ты на...,- один из пацанов грязно выругался и толкнул Авдея в грудь.
      Авдей перехватил его руку и дернул так, что пацан долго бежал, приводя себя в вертикальное положение. Авдей, потеряв к нему интерес, взял за плечо другого хлопца:
      - Ну а ты чего, отпусти даму, видишь, ей с тобой не нравится?
      Стая начала окружать Авдея. Тот, которого Авдей отшвырнул ранее, достал перочинный нож и раскрыл его, приближаясь со спины к Авдею. На ступенях площадки перед входом в клуб возникла какая-то сутолока: сначала выскочили несколько пацанов из стаи, потом стали выходить мужики, в которых Федор узнал своих коллег по курсам. Федор крикнул Авдею, что сзади подходят с ножом. Авдей крутнулся, ударил ногой пацана с ножом. Удар пришелся в область живота и на этот раз нападавший не удержался на ногах, рухнул на спину.
Стая кинулась на Авдея, но один из курсантов оказался проворней - он подбежал к упавшему и пытавшемуся встать подростку, ногой выбил у него нож, потом той же ногой наступил ему на грудь, прижав к снегу. Стая долго соображала, что происходит - каждый волчонок был взят за шиворот какими-то мужиками на полпути к Авдею. Они барахтались в «дружеских» объятиях, кто-то матерился, кто-то пытался выяснять отношения. Итог был таков: сбитых с толку пацанов неожиданной для них ситуацией собрали в середину в общую кучу - их оказалось девять человек. Желающих выйти из окружения мужики запихивали снова в середину. Авдей протиснулся между мужиками и стаей.
      - Слушайте сюда, ребятки, - очень спокойно заговорил он, - вот ты, - и он указал на хозяина ножа, - иди сюда, не бойся. Ножичек, считай, ты потерял, он нам в хозяйстве пригодится. Молись, что все остальное в целости и сохранности, иди сюда! Подросток в замешательстве топтался на месте.
      - Иди, что топчешься, - это уже подсказал кто-то из своих, - а то кино скоро начнется!
      - Кино уже началось, вы что, еще не поняли? - Авдей притянул ближе к себе наконец подошедшего подростка и, приподняв на его голове шапку, взял его за ухо и повернул от себя в сторону сгрудившихся.
      - Ну так вот, -  продолжил он, кивнув в сторону Федора. - Вот человек, который учится с нами и живет с нами, которого вы отправили в больницу, подло ударив сзади. Я не спрашиваю, кто это сделал и почему, теперь это уже не важно, теперь вы всей своей кодлой пытались снова  его избить. Стоять смирно, иначе ухо оборву! - это Авдей адресовал своему пленнику, попытавшемуся освободиться от руки Авдея. - Тебе за нож вообще нужно голову оторвать, не ухо. Так вот всех хочу предупредить: узнаем о любой попытке повторить сегодняшнее приключение - вам всем не сносить головы. Мы не милиция, разбираться не будем, сами покажете - где, кто и откуда. Всех сложим в штабель - мало не покажется. А теперь сделаем так: помните, как пионеры клятву дают? Помните. Вы же вчерашние пионеры, только оборзевшие. Сейчас по одному, выходя из почетного круга, каждый громко скажет: все понял, больше не буду. Начнешь ты, - Авдей легонько повернул голову подростка к себе, не отпуская его уха. Тот с трудом, но произнес требуемое и с облегчением рванулся за пределы круга, который образовали непонятно откуда взявшиеся мужики.
      - Следующий, иди ко мне, не бойся, громче говори, не стесняйся!
      Так Авдей пропустил всю стаю и после окончания процедуры подозвал Федора и Соню.
      - Ну что, ребята, если не страшно, идите в кино. Надо думать, что они поостерегутся. Нужно закрепить в их мозгах то, что было сейчас. В крайнем случае, бегом на улицу. Я побуду здесь, мало ли что. И кстати, ты заметил, Федя, - Петра нет. Гаденыш он трусливый! Ладно, идите.
       Трудно досталось Федору и Соне  это кино. Они почти ничего не запомнили, кроме напряженного ожидания каких либо поползновений со стороны стаи. Но все сошло тихо и без приключений. Даже когда, выходя из клуба, они несколько раз пересекались со своими преследователями, те старались прятать взгляды и уходили куда-то за стену клуба. Было очевидно, что они решили обсудить ситуацию.
      - Какие славные, все-таки, твои знакомые, - сказала Соня, взяв под руку Федора. - Никогда бы не подумала, что обычные сельские мужики могут быть такими продвинутыми. Повезло тебе, вернее, нам, - поправилась она, - с ними. Как бы их отблагодарить...
      - Ты знаешь, часть из них я уже отблагодарил заранее, - пошутил Федор,- отдал почти все денежки, которые у меня были... И Федор рассказал о своем непонятном положении с деньгами и возможностями в гастрономическом отношении.
Заодно признался в том, что сегодня с утра кроме стакана чая в животе еще ничего не было. - Так что, если ты услышишь, что в животе у меня урчит - не думай, что во мне просыпается зверь, это я просто не ел с утра, кроме снега ничего.
      - Господи! Что ж ты раньше мне об этом  не сказал! На пустой желудок и убежать от этих стервных пацанов при случае не сможешь. Вот что: домой тебя я не приглашаю ,- Соня сделала страшные глаза.- Мало ли что подумают, а вот в столовку пойдем, я тебя накормлю и дальше решим, что делать, хотя я уже знаю.
      «Что-то мне кажется, домой все равно пригласишь» - вдруг пришла Федору немного нахальная мысль. Но вслух он сказал совершенно другое: - Если ты мне дашь взаймы червонец, то в принципе вопрос будет решен - эти две недели до сдачи экзаменов я протяну. Правда, проблема будет в том, как потом отдать тебе денежку, я ведь уеду, а здесь у меня денежек нет.
      - А я дождусь... назло. А если серьезно, то проблем нет - с любой оказией передашь или сам приедешь, мало ли какая надобность. А вообще-то ты бессовестный... Неужели за все хорошее ты не захочешь повидать меня? Тогда я сейчас отменяю свое предложение и ухожу домой.
      Так они пикировались, пока не пришли в столовку. На раздаче никого не было, Соня сама подбирала меню и они управились довольно быстро. Правда, Соня практически ничего не ела, а Федор вообще себя называл малоешкой и по мере сил ограничивал возможности Сони на раздаче. За столом решили главный вопрос: Федор каждый день после занятий должен заходить в столовку, где Соня ему в бидончике будет готовить еду на следующий день - у нее для этого возможностей хватает. И червонец принесет - все-таки нужны карманные деньги.
      Прощаясь у ворот ее дома, Федор, почти касаясь губами щеки Сони тихонько сказал: - Я, конечно, скажу сейчас глупость, но мне кажется, что я начинаю думать о тебе, как о самом близком мне человеке. Может, это потому, что я детдомовский? Мне, правда, трудно об этом говорить, но я вернусь в общагу и буду думать только о тебе, вот.
      - А я, ты знаешь, никак не могу в себе разобраться, - Соня говорила так же тихо, не отодвигаясь от Федора, просто повернув к нему голову, отчего глаза их оказались совсем рядом и Федор ощущал ее дыхание. - Просто мне с самого первого вечера, еще тогда, когда тебя эти идиоты чуть не убили, до сегодня, ты кажешься котенком с перебитой лапой, поэтому меня не отпускает чувство жалости к тебе, хочется прижать и погладить. Не смейся, давай так и оставим пока все то, что нам кажется. Может, потом придет что-то другое, посмотрим. Ну пока, до завтра!
      Соня с размаху чмокнула его в щеку и побежала во двор. Глухая калитка захлопнулась... все! Федор, слегка обалдевший, постоял у калитки и поплелся к общаге; его не то, чтобы ноги не слушались, просто голова была забита бесконечным космосом сверкающих и недоступных для ума мыслей-метеоров, галактик, пульсирующих черных тел... Иными словами, он просто не соображал теми категориями, которые позволяют нормальному человеку передвигаться в пространстве зимой по снегу после пережитого свидания с девушкой. Да еще с учетом  первого в жизни поцелуя девушки. Повезло - он без приключений дошел до своего жилья.   
      Когда Федор вошел в свою комнату, там на его кровати сидел Петр, по виду слегка под градусом. Комнату Федор никогда не закрывал на ключ, потому как там просто не было  врезано замка, к тому же он считал, что его жилье озадачит любого, кто захочет чем-то поживиться, настолько нужно было быть изощренным, чтобы найти хоть один предмет, который может пригодиться в жизни. Весь его ценный скарб состоял из зимней одежды, которая в настоящий момент была одета на нем.
      Федор молча прошел к шкафу, разделся и пошел к двери, направляясь к мужикам, чтобы как-то высказать им свое восхищение хотя бы тем, чтобы рассказать о финале всей истории похода в кино. С Петром ему было противно разговаривать, а как его выставить за дверь, он придумать не мог.  Однако, Петр схватил его за рукав, когда он проходил мимо к двери.
      - Слушай, что ты наговорил мужикам, что они смотрят на меня как звери? Ты знаешь, что мне нужно было к тетке сходить, она заболела и позвонила в общагу, попросила зайти. Что вам взбредет в голову это кино и ваше мероприятие - мне-то что до этого? - Петр говорил, чуть не брызгая слюной и не отпускал рукав, за который удерживал Федора.
      - Ты хочешь, чтобы я твоим соседям рассказал о том, какой ты хороший? Ну пойдем, расскажу. Только я еще расскажу, как ты сбежал, когда меня уложили возле клуба из-за тебя, они пока этого не знают. Еще расскажу о том, что ты каждый день приходил меня проведать в больнице. Сколько ты потратил на фрукты и лимонад для человека, который лег в эту больницу из-за тебя?.. А теперь иди, проветрись, пока я пойду  рассказывать мужикам о том, какой ты хороший.  И прошу больше ко мне не заходить, иначе действительно расскажу! - Федор резко рванул руку и вышел, не закрывая двери, как бы приглашая Петра на выход.
      - Ну ты зря так! Учти, нам в одной деревне работать и жить дальше. Пожалеешь! - Петр отпихнул Федора, еще не успевшего отойти от дверного проема, резко выскочил в коридор и почти бегом рванул к выходу на улицу. «Действительно, на проветривание побежал» - подумал Федор и  направился к соседям.
      Две недели пролетели бы очень быстро и незаметно, не будь двух обстоятельств: очаровательной Сони и трояка, оставшегося у Федора на все про все, который и определил новые, совсем посторонние, но необходимые Федору усилия и затраты того самого времени на восстановление баланса: время-деньги. Он все время помнил о предложении Сони зайти в столовку, но дурацкий стыд от своей беспомощности в подобных обстоятельствах и, наверное, скорее даже, - в основном - чувство гордости, останавливало его всякий раз, когда он пробегал мимо столовки, повторяя про себя: только бы не вышла, только бы не увидела!.. Ему страшно везло до последнего полтинника, до тех пор, когда он понял - если не найдет источника, то за полторы недели голодовки доведет себя до полного голодного отупения. Какой уж тут экзамен! И он пошел на поиски источника. Нашел его в магазине продовольственных товаров в виде погрузочно-разгрузочных работ. За пару часов перетаскивания ящиков в подвал магазина он заработал натурой пару банок консервов и предложение зайти на следующий день. Заведующая, когда он уже почти вышел за территорию склада, вслед спросила:
      - А что у тебя случилось? Совсем на нуле?
      В двух словах Федор пояснил ситуацию потерей наличности, необходимостью задержаться до сдачи экзаменов и отсутствием близких знакомых. Заведующая, которая сначала ему показалась очень суровой на вид, пробормотала тихонько что- то вроде: «Эх ты, и чего молчал! Подожди!» Через минуту она вынесла полбуханки хлеба и несколько конфет: - Чаю попьешь, а завтра приходи, если даже не будет, что принимать, на складе всегда есть работа.
      Много ли надо для счастья? - спрашивал себя Федор, когда ринулся к себе в общагу, рассовав банки и конфеты по карманам пальто. Хлеб не входил в карманы и он тащил его под мышкой. А еще он просто шел и благословлял Женщину и свое везение, которое небесные силы проявляют вот таким образом. Ну ведь правда же, везет ему на хороших женщин! Не сказать, чтобы совсем всегда  (он подумал про тетю Арину), но для разнообразия, и чтобы можно было оценить по достоинству происходящее... Отчего ж не пережить и того, что было когда-то.
      На улице разыгралась метель, когда он уже подходил к общежитию, и в ее сумраке Федор не увидел, как вслед ему от своих ворот смотрит Соня. В этот день она приготовила бидончик под суп и ждала, когда он зайдет в столовую. Он не зашел. «Ну и ладно»- с обидой подумала Соня, провожая его взглядом, пока он не скрылся в обширном дворе, где зимовала под крышей сельхозтехника, на которой оттачивал свое мастерство Федор. «Может, зайти в гости, сказать, что денежки в долг принесла? Нет, не пойду, а то еще подумает чего».
      На следующий день Соня после работы зашла в магазин купить домой что-нибудь сладкого к чаю. Федор снова не пришел, а вот бидончик ей то и дело попадался на глаза, пока она не пнула его и не задвинула глубже под разделочный стол. Дался ей этот Федор! Ну не пришел и не пришел! Если честно, то у нее кроме жалости к нему с тех самых пор, когда она пыталась его приподнять со снега, ничего особого и нет. Правда, чем-то он выделяется из окружавших ее парней. Наверное, мягкостью, тем, что не распускает руки и язык. Молчун, конечно, но лучше уж молчать, чем болтать глупости и пошлости.
      Она купила конфет, разменяв приготовленный для Федора червонец и на выходе из магазина столкнулась с ...Федором, который, глядя куда-то под ноги, влетел в дверь и чуть не сбил ее с ног.
      - Ты что, теперь на таких скоростях ходишь, или за тобой гонятся? - Соня от неожиданности забыла все свои обиды.- Ну погоди, мы же договорились, ты же обещал зайти! Правда, червонца уже нет, я решила, что тебе уже не нужно...
      Состоянию Федора трудно было позавидовать. Чувствовал он себя последней сволочью - пошел третий день с того вечера, когда они договаривались с Соней о встрече в столовой. Когда ее не было рядом - вроде все выглядело в другом свете: ну, нашел источник, ну, освободил от каких-то обязательств, неудобств... А теперь вдруг столкнулся и понял, что за все хорошее отплатил почти предательством.
      - Сонь, подожди минуточку, я все объясню, а сейчас мне нужно с заведующей насчет работы на завтра договориться.
      Лучше бы он этого не говорил! Соня как будто уловила мысли Федора и ее захлестнула та самая обида, которая куда-то отступила при этой неожиданной встрече. А что его ждать, если он решил все свои проблемы, так и не поняв главного - он предал все то, что едва намечалось в их отношениях. Даже не так - он... он просто необязательный и толстокожий, и она ошибалась, когда так хорошо думала о нем. Не кивнув, молча пропустила его в двери - пусть бежит дальше к своей заведующей! - и шагнула на улицу - просто ушла, направляясь к дому. Почти у самого дома Федор ее нагнал, задохнувшись от бега, протягивая Соне шоколадку.
      - Еле догнал! Еще заведующая резину тянула, - Федор говорил напропалую,понимая только, что Соню нужно удержать от бегства в свой двор. - Ну постой, - он вцепился в ее локоть, - понимаешь, время как-то... бац, и вечер. А если честно - ну посмотри сюда - я, здоровый мужик, все конечности работают, ну и что? - должен у девчонки за спиной?.. Ты и так столько для меня сделала, а я что для тебя? Вот и не приходил, все думал, что бы мне-то придумать... Ну возьми хотя бы шоколадку! А хочешь, на руках тебя до двора донесу!
      - Нет, не хочу! - Соня остановилась. - «Уфф», - про себя передохнул Федор. - Ладно, - продолжила Соня ,- ты мне попробуй объяснить, почему мы договаривались об одном, а ты решил для себя все по-другому? А если бы мы не столкнулись в этом твоем магазине? Объясни, объясни!
      Федор напрягся. Он, так хорошо себе представлявший ситуацию, так просто для себя все объясняющий, вдруг понял, насколько все не так, как он думал, как трудно на самом деле  понять то, что он себе нарисовал. Одним словом, получилась мазня и как теперь восстановить прежние отношения - он просто не понимал. Одно он точно почувствовал - ее категоричность и непримиримость к его, казалось бы, благим намерениям, нисколько не  отталкивают, а только усиливают ее притягательность. Он смотрел на ее обиженное, до невозможности нежное и красивое лицо, и не мог сочинить даже для себя сколько-нибудь подходящей версии. Выдавил, в конце-концов: - Ну дурак я, дурак, подумал, что напрягать тебя своими проблемами постоянно - неблагодарно и неблагородно. Ну прости ты меня. Кто-то ведь должен быть великодушным и умным. А я даю слово - помнишь сказку про золотую рыбку? - выполнять не три желания, а все, что ты скажешь. Не веришь? Ну попроси что-нибудь.
      Соня все также задумчиво и обиженно смотрела на него и вдруг сказала: - Дай руку...Нет, ладонью кверху.
      Федор выполнил просьбу. Соня быстро вытащила из кармана свою руку и в ладонь Федора сунула восемь рублей.
      - Вот. Договаривались насчет червонца, но тебя не было и я на два рубля угостила себя конфетами. Тебе хватит пока этих денег? Если нужно - скажи, я принесу хоть завтра.
      - Скажи, за что ты ко мне так относишься? Ты специально, чтобы я ночь не спал, мучился?.. Теперь ты дай руку.
Соня протянула свою руку - на нее была одета варежка. Федор стянул варежку, взял ее руку в свою, притянул к губам и стал согревать дыханием, потом поцеловал и пока Соня еще ничего не успела сказать, вложил в ее ладонь шоколадку.
      - Это плюс к твоим конфетам, которые ты купила на мои деньги и  уже, небось, съела.
      Соня засмеялась.
      - Ладно, сегодня я тебя прощаю. Учти, в последний раз. Завтра приходи, завтра я целый день на работе, приезжают какие-то механизаторы, будем их кормить. А сейчас побегу домой, я обещала сегодня пораньше. Пока!
      На следующий день занятия на курсах официально были закончены, хотя оставалось еще три дня до зачетной недели. Немного погодя все объяснил начальник курсов: поскольку техника для практических занятий использовалась та, что будет пахать и сеять этой весной, то ее необходимо привести в надлежащий вид. И в этом должны помочь курсанты, пока еще не разъехались по домам.
      Федор попал к трактористу лет тридцати на ремонт гусеничного трактора ДТ-54. У трактора был раскидан задний мост, расцепленные гусеницы безвольно лежали на земляном полу гаража и, естественно, была снята кабина. Как объяснил тракторист, назвавший себя Володей, на дисках моста переклепывались фрикционные насадки и задача - собрать теперь все на вал и поставить на свое родное место. За три дня должны успеть. Володя был на голову выше Федора, квадратный в плечах настолько, что даже казалось, края плеч слегка приподнимались от шеи вверх. Вроде как под свитером были нашиты специальные подкладки. В первый день Володя вместе с Федором собирали фрикционы на вал и к концу дня закончили это «грязное», как выражался Володя, дело. В обед Федор сбегал в столовку к Соне. Мало того, что она его покормила - перед уходом сунула маленький бидончик с картошкой и мясом с собой. «Это тебе к чаю на вечер. Завтра принесешь, чтобы был чистый. Я буду контролировать, что ты сам съел». «Как это? - удивился Федор, - просвечивать, что ли будешь?» Соня махнула рукой в угол: «Видишь, весы в углу? Вот буду взвешивать. Чтобы каждый день по килограмму прибавлял, понял?» «Ты хороший парень, Соня, - Федор, кажется, нашел нужные слова, - я с тобой в разведку хоть сейчас. Но раз тебе не в разведку, а домой надо, то как скажешь, так и пойдем. А  пока дай твою надёжную и нежную лапку на прощанье и я пойду».
      На следующий день случилось небольшое ЧП. Нужно было установить на место задний мост, но где-то, что-то его не пускало и окончательно вал не садился в гнезда подшипников. Володя дал Федору большую монтировку и попросил его попробовать провернуть вал за зубцы шестерни. Федор попробовал - вал не садился. «Ну что ты, не можешь посильнее нажать»- буркнул Володя, а сам в это время полез рукой в картер заднего моста - что-то ему там не понравилось. Федор, естественно, напрягся, вал провернулся и резко встал на место. Раздался громкий вопль, смешанный с матюгами: - А-а-а, сволочь, ты что сделал! - Володя выдернул руку и затряс ею на уровне груди. - Убью! Федор увидел кровь на руке Володи, страшные и разъяренные его глаза и понял, что ему точно не поздоровится, если ничего не предпринять. А что он мог предпринять, кроме одного: увеличить интервал времени до прямого столкновения, короче - руки в ноги и айда! На заснеженном дворе работали на технике  однокурсники Федора, которые с удивлением наблюдали, как распахнулась с грохотом дверь гаража и оттуда вылетели: первым - Федор вприпрыжку и следом, матерясь, Володя. В конце-концов, все это закончилось тем, что Федор убежал по улице до клуба, а Володя затормозил возле уличных ворот и пошел в медпункт. После медпункта он остыл - тактика Федора себя оправдала, и когда Федор вернулся, они говорили уже только на слегка повышенных тонах - кто прав, кто виноват. В итоге договорились, что вина обоих примерно равнозначна. Правда, на следующий день было решено, что Володя, поскольку однорукий, будет показывать здоровой рукой, что делать, а двурукий Федор будет вкалывать за двоих. Естественно, при надобности будет бегать за подмогой.
      Петр все это время ходил надутый и не замечал Федора. Было понятно, что в своей комнате Петр тоже был не в своей тарелке - однокашники Петра его не очень-то жаловали. Давать оценку его поведению, замечать и как-то страдать от этого было, как считал Федор, просто недостойным для себя. Конечно, они были односельчанами, но даже это не восполняло потерю в их отношениях, возникшую в результате последних событий. Для себя Федор определял взаимоотношения с Петром одной фразой: - Да пошел он!
      Экзамены по теории и практике работы на технике прошли на удивление просто - так показалось Федору. Правда, скоро он понял, что всем курсантам нужно было серьезно потрудится в мастерских, на кузне и на собственной площадке - весна не за горами. Техника должна быть готова к посевной, а экзамены - формальность, и она была соблюдена. Как минимум, через пару дней курсантов - или уже готовых механизаторов - должны отпустить по домам. Транспорт уже был заказан сельской администрацией, пора паковать чемоданы и мешки из-под картошки всем тем, что за полгода незаметно накопилось под кроватями, в шкафах... Правда, у Федора из барахла так ничего и не прибавилось - остались майка, свитер да шапка, все это, кроме шапки, легло на дно небольшого рюкзака, а для шапки зима еще не кончилась - предстояло скоро ехать домой. Единственно - добавилось несколько книг по агрономии и эксплуатации колесных и гусеничных тракторов. Федор задумал по приезду домой  продолжить самостоятельно штурмовать науку о земле и хлебе. Что ни говори, а в кармане удостоверение, и получена первая в жизни настоящая специальность. Однако, земли он еще не нюхал. Правда, с топором  и бензопилой знаком не по наслышке, но это не специальность, хотя на жизнь можно заработать и так. Можно черенки заготавливать для лопат и прочего огородного инвентаря - тоже неплохой заработок. Он как-то даже пересекался с представителем подобного занятия в тайге. Цыган! Было время, Федор с Цыганом (так он и звал его про себя) почти сдружился. Невысокий, плотный, будто вырубленное из мореного дуба лицо с большими продолговатыми и почти красивыми черными глазами... Однако, их портил красноватый цвет белков, придающий всему лицу хищное и беспощадное выражение. Они познакомились, когда бригада, в которой работал Федор, уже квартировала в Ольховке. Там же столовался в это время Цыган. В деревне жили несколько одиноких женщин, которые за небольшие деньги были готовы предоставить место в доме и стол заготовителю черенков. Днями он пропадал в тайге, а вечерами торчал в местном клубе, где и произошел однажды случай, отдаливший  Федора от Цыгана. В клубе в тот день репетировали небольшую концертную программу, посвященную скорому окончанию уборочной кампании. Федор, войдя в полутемный зал клуба, сразу увидел среди пустых сидений одинокого зрителя, вальяжно расположившегося у центрального прохода- Цыган. Было понятно, что эта фигура чем-то мешала группе на ярко освещенной сцене, слышались нелицеприятные и ленивые реплики в обе стороны: из зала - «Тоже мне, артистка! Давно из коровника?» Со сцены - «Шел бы ты, Цыган, в свой табор, тамошним лошадям хвосты крутить, или проводить тебя?» Понятно, что этот диалог начался задолго до прихода Федора. А еще было понятно, что Цыган здесь не первый раз и определенную репутацию уже заработал. Цыган, увидев вошедшее новое лицо, оживился, встал со стула и пошел навстречу Федору, состроив при этом физиономию, которую можно было понять, что все присутствуют на встрече двух старых друзей. Увидев недоуменную гримасу  на лице Федора, Цыган  рассмеялся: - Ну вот, нашего полку прибыло, а то в одиночку с деревенским театром воевать тяжело. Попробуй тут объяснить режиссеру, что свет на сцене вообще нужно выключить, тогда, глядишь и клоунада веселей пойдет. Пойдем, перекурим, табачок мой, а эту дребедень ты еще увидишь, если, конечно, захочешь. - И он кивнул в сторону сцены, взял под руку Федора, и Федор был буквально повернут к двери, в которую только что вошел. «Да,- подумал Федор,- если этот товарищ приложится, то мало не покажется!» А Цыган, таща Федора на улицу, и не думал прерывать монолога:- Ты не слышал, как дуэтом поют сварщик и доярка? Ну  еще услышишь. Если они также варят и доят, то можно на совхозе крест поставить... не сегодня, так завтра. Работали бы себе и работали на полевом стане, в коровнике,..так нет, в артисты потянуло!
      Федора коробил этот тон, с которым Цыган пересказывал ему содержание перепалки с местными артистами. Улучив паузу в монологе Цыгана, он вставил: - Ну так поучил бы этих артистов настоящему искусству! У вас, цыган, есть чему поучиться. Что ты из зала критикуешь? На это много ума и способностей не надо.
      -  Ты что, братец, собираешься кашу варить с этой деревенской общественностью? Ты же городской мужик, а такую туфту за чистую монету принимаешь. Давай-ка лучше закурим. У меня даже «Беломор» есть. -Цыган полез в карман и достал папиросы. «Беломор» в этой глуши был действительно редким табачным изделием- все больше махорка с газеткой или местный, высушенный на печке, табачок. Федор, случалось, покуривал, но, честно сказать, относился к этому, как к некоей романтике, не ощущая особой привязанности, тем более - зависимости. Поддерживать разговор ему не особо хотелось и он, изрядно потрудившись, освободил руку и простился с Цыганом: - Знаешь, я пришел, собственно, чтобы увидеть Марчука, ну, который секретарь сельсовета, а его что-то нет. Так что, пожалуй, пойду, завтра рано вставать.
      - Иди, иди ,- вдогонку бросил Цыган, - только не забудь на своей просеке, что тебе все равно в деревню возвращаться!
      Вскоре после этой встречи Цыган снова появился на просеке, угощал "Беломором" и пытался склонить Федора в свою бригаду заготовщиков черенков, суля манну небесную. Они тогда о многом поговорили, и все-таки Федор остался при мнении, что «от добра добра не ищут». С тем Цыган и ушел. Ушел и как в воду канул. Нет его в деревне, не появляется в клубе, не заходит на просеку... Как-то в клубе Федор завел разговор о Цыгане с местными ребятами и они ему рассказали не так давно происшедшую историю. В деревню из города приехала на выходные местная девочка, оставшаяся в городе после школы. В меру симпатичная, длинноногая, все при ней... В клубе танцы. Появился Цыган, слегка под хмельком. Естественно, обратил внимание на незнакомую красавицу, сидящую у стены на стуле. 
Подошел пригласить ее на танец. Очевидно, получив отказ,  взял ее за локоть и сдернул со стула, приобняв как бы для танца. Да вот незадача - она почти на голову оказалась выше его и сказала громко, так, что это слышали многие вокруг : - Я с теми, кто ниже меня ростом не танцую... Цыган заматерился и наотмашь ударил ее по лицу. Она зарыдала. Местных ребят в зале было  человек десять, поэтому Цыгана свалили на пол, долго били, пока он чудом не вырвался, рванулся в дверь на улицу, где отодрал от ближайшего забора доску и попытался отбиться от настигших его уже на улице местных парней. Его опять повалили и били этой же доской, пока он не перестал шевелиться. Потом кто-то сходил в местный медпункт, потом его утащили туда и оставили на попечение фельдшера. Фельдшер на следующий день рассказывал, что когда Цыган очнулся, то грозил сжечь деревню. Под утро ушел и больше его не видели ни в деревне, ни на просеке. Честно говоря, Федора сильно тяготило общение с этим нагловатым и бесцеремонным человеком, хотя в нем и было что-то демонически-притягательное. И даже то, что относился к нему Цыган как старший брат к младшему и часто говорил: - Держись за меня, не пропадешь! - не будило в нем чувства сожаления о случившемся. Да и, честно говоря, мало ли в жизни каждого таких вот встреч, от которых в душе мало что остается - было и ушло. И память это прошлое может потревожить только тогда, когда вдруг по неизвестной причине время, в котором появлялся этот человек, заставляет вернуться в те давние события и появляется он - участник этих событий. Но уже вряд ли вспомнишь, какие у него были глаза, какие слова он говорил, что делал для тебя или вопреки тебе. Просто был.
      Когда уже бывшим курсантам выдали удостоверения и аттестаты, первая мысль, посетившая Федора, была - бежать в столовую, найти Соню и немного похвастать: вот видишь, я уже механизатор и могу хоть сейчас..., а дальше не приходило в голову - а что «сейчас?» И Соня радостно засмеется, возьмет его удостоверение, посмотрит, как смотрят на очень дорогое украшение и..., а что «и?» Нет, это не интересно ей. Куда не плюнь, кругом одни механизаторы, агрономы и зоотехники. И вот еще - один новоявленный, подумаешь! Наверное, надо просто подойти и сказать: - Ну вот, Сонь, курсы закончены, твой должник завтра уезжает. Давай на прощанье что-нибудь придумаем, кроме этого дурацкого клуба. Хочешь, просто посидим вечер у меня, мы ведь по-настоящему даже ни о чем не поговорили.
      Так Федор и сделал. Единственно, на что он еще решился - взять бутылку вина на остатки от былого денежного благополучия. Несколько конфет выпросил у  знакомой продавщицы магазина. Больше тратить было нечего, поскольку завтра нужно будет платить за транспорт в Ольховку, да и что-то хотелось купить тете Наде.
    Соня как-то неожиданно легко приняла предложение посидеть вечером у Федора. Наверное, ей тоже уже надоело все происходящее в клубе - танцы, плоские шуточки местных парней в сопровождении глупого смеха подружек по несчастью - жить и взрослеть в небольшом селе... Несколько лет назад она еще не чувствовала этой пустоты вокруг себя, когда приезжала из города на каникулы домой. Бегала на речку купаться, участвовала в посиделках под гармошку, сидя на пятачке, выложенном бревнами, танцевала, также глупо смеялась, слушая шутки слегка подвыпивших взрослых парней. Они ей даже нравились: смелые, болтающие на любые, запретные для малолеток, темы, выталкивающие слова вместе с клубами махорочного дыма, едва раскрывая рты, в уголках которых, будто прилипшие к губам, прыгали самокрутки из газеты. И вдруг все это, как залежалый товар, потеряло для нее цену. Она даже, случалось, целовалась с некоторыми из тех, что провожали ее с посиделок до дому. Теперь она немного понимала, что эти поцелуи для нее значили то же, что целование дверного косяка. И даже, пожалуй, хуже: от дверных косяков не пахнет ни перегаром самогонным, ни махрой. Ничего, кроме желания достать платок и старательно вытереть все места, пострадавшие от прикосновения чужих губ. До рук дело не доходило. Она сразу пресекала движения как бы нечаянных, случайно скользнувших ладоней со своих плеч вниз к талии. В таких случаях выворачивалась и убегала домой. А вот Федор...Она, конечно, для себя еще ничего не решила, просто ей с ним было хорошо. Все случившееся с ними сблизило их так, как сближают случайных попутчиков трудные, даже, пожалуй - опасные- обстоятельства, которые непреодолимы друг без друга. Все остальное было во власти времени. И хотя в приглашении Федора был какой-то тайный смысл - так ей казалось - она приняла его всей душой, полностью доверяя сложившимся между ними отношениям.
      Пока она ждала Федора - а он обещал заскочить вечером в столовую после того, как закончатся все торжественные части по поводу окончания курсов - собрала в бидончик все самое вкусненькое. Так сказать, прощальный ужин.
      Федор наотрез отказался от прощальной вечеринки со своими коллегами. Мотивировал он по-мужски прямо: - Прощаюсь с дамой сердца, а с вами простимся завтра - все равно вы разъедетесь под вечер и время еще будет. Как говорится — будет день и будет пища. Мужики поняли правильно, просто негромко вспомнили: - А-а-а, это та самая... ничего, симпатишная... Если что - забегай. Двоих не приглашаем, сам понимаешь - мужская компания, отвыкшие мы от дамского обчества...
      Соня и Федор пришли в общежитие, когда, судя по громким голосам и смеху, у соседей празднование было в самом разгаре. Незамеченными пройти не удалось - в полуоткрытых дверях мелькнуло и исчезло за створкой двери физиономия Петра. «Ну надо же, - подумал Федор, - снова вписался в коллектив. Да черт с ним... не детей крестить». Вошли в комнату, но Федора не оставляла мысль, что с открытой дверью есть риск прихода нежданных гостей. Не только нежданных, но и нежелательных. Он поделился с Соней своей тревогой, поскольку дверь его комнаты не закрывалась, - в ней попросту не было замка. «Слушай,- Соня видимо хотела снять пальто, но раздумала, - ну что мы будем сидеть и думать только о том, что вот сейчас войдут двое, трое,.. сколько? Не такие уж они наши друзья, чтобы разделить с ними наш с тобой вечер. У меня к тебе предложение, - Соня вытащила из кармана связку ключей и позвенела ими перед лицом Федора. - Это от столовки. Там ночью будут повара готовить на завтра, но здесь ключи и от кабинетов начальства. Мы с тобой спокойно проведем вечер в любом из кабинетов. Соглашайся, и пошли».
Федор согласился.
      Потом Федор будет долго вспоминать этот странный прощальный их вечер в кабинете заведующей столовой. Стол, заваленной бумагами, телефон, установленный на текстолитовый ящик, сбоку которого торчала рукоятка — ее надо было крутить для связи с местной почтой... Полка с журналами, зеркалом и два стула друг против друга через стол. Ключом можно было закрыть дверь снаружи и изнутри, чем Соня сразу воспользовалась и заперла дверь, как только они вошли в кабинет. Потом она уселась за стол, сняла телефон и изображая большого начальника, повелительно проговорила: - Але...это Лизавета Максимовна? В мой кабинет, пожалуйста, крабов и коньяк, да побыстрее! - положила трубку, рассмеялась, глядя на Федора. Федор не растерялся, сунул руку в карман пальто, вытащил бутылку вина, которую купил еще с утра и подошел к столу: - Товарищ начальник...э-э, Соня...э э, вот лучший коньяк в нашем селе! А крабов - не извольте беспокоиться, сейчас выловят, прорубь еще не готова!
      Потом они хохотали до колик в животе, потом нашли один стакан и небольшую банку с засохшими в ней веточками, хотя где-то на дне там еще плескалась водичка подозрительного цвета. Посуду протирали листками бумаги и шарфами, содержимое из бидончика вывалили тоже на листки чистой бумаги и наконец поняли, что все, что можно сделать руками, они сделали. Дальше будут глаза, слова, будут тикать часы, отмеряя им их первый и последний совместный праздник, их вечер на двух стульях, освещенный лампочкой без абажура и озвученный только биением их сердец...
      Они раздвинули бумаги на столе, торжественно открыли бутылку с вином (Федор потом всю жизнь вспоминал, что это было за вино, но так и не вспомнил), поставили в центр стола и разыграли - кому банку, кому стакан. Федору досталась банка, на что он сказал: - Бог есть - мне достанется больше. На что Соня очень метко заметила: - Бог у тебя неправильный какой-то. Во-первых, это зависит от того, кто будет наливать. Во-вторых, ты в любом случае слабую женщину не должен обидеть и обнести. В-третьих, если ты хочешь много, то я могу тебе уступить вообще все, и Бог тут совсем не при чем. В-четвертых, я просто могу подумать, что ты пьяница, тебе это надо? Федор обомлел: - Ну ты и завернула! Я как-то обо всем этом и не подумал. Прости, пожалуйста, что в такого идиота сыграл. Это оттого, что ты рядом, вот и поглупел.
- Хорошо, прощаю. Только мне страшно, что с тобой будет, если ты рядом со мной еще час проведешь. Ты будешь хорошо себя вести?
        - Клянусь! - Федор отдал пионерский салют и налил вина в банку и стакан.                - Теперь нужен тост. Хочешь что-нибудь сказать?
        - Нет, говори ты, ты у нас учишься, ученый совсем, тебе и карты в руки.
- Ты забыла, что меня по голове ударили? Но я все равно скажу,- Федор поднял банку с вином на раскрытой ладони. - Я хочу выпить за то, чтобы мы помнили этот вечер, друг-друга, этот стол, эту зиму, все то, что в ней случилось, помнили так долго, сколько будем жить. Ты согласна?
- Конечно, согласна, Федя, Феденька! И хочу добавить: чтобы больше не била ни тебя, ни меня жизнь так, как  это случилось у нашего клуба. За нас!
       Потом они писали друг другу письма, сидя по разные стороны стола, благо, бумаги было много, и это они сами назвали - «тренировкой разлуки». Они писали в них то, что боялись сказать вслух - в конце каждого письма было обязательно слово «целую!». Он ей писал о том, какие у нее красивые глаза и губы, какие вкусные пирожки были там, в больнице, и нежные руки, в которых были эти пирожки... Она ему отвечала, что пирожки были просто пирожки, а глаза такие же как у всех. Ты, Федя, давно не ел вкусненького и тебя не посещали девчонки в белых халатах. Ты и сейчас сидишь голодный - я же вижу - и мы закусываем котлетами, потому, что я хочу тебя накормить... Вино они допили, когда за окном уже было совсем темно и только снег под звездами освещал мир влюбленных. Федор дотянулся до рук Сони и целовал их, и руки ее бессильно лежали на столе, отдыхая от его поцелуев. Как-то Федор сделал попытку встать, и по взгляду, по рукам Сони понял, что этого делать не надо. В полночь он проводил Соню до дома, на прощанье все же коснувшись губами ее щеки. У них впереди оставалась еще целая жизнь, в которой они больше так и не встретились.
    С утра следующего дня Петр и Федор ждали оказии на зимнике со стороны въезда из Ольховки, откуда должен был прийти трактор с санями за продуктами для сельского магазина, который после погрузки на местной базе и был их транспортным средством до Ольховки. Их бывшие коллеги разбрелись по точкам, назначенным для отправления в родные совхозы. Кто-то к механическим мастерским, кто-то к администрации, кто-то толкался у магазина и столовой. Многие еще не совсем пришли в себя от долгого застолья по поводу окончания курсов и продолжали гулеванить. Словом, все были при деле. Устав ждать трактор и слегка приморозившись, Федор с Петром отправились на базу, узнать в чем дело, поскольку, по самым скромным подсчетам, трактор уже должен был отправляться назад. Они знали, что у тракторов этого типа (ДТ-74) скорость на высшей передаче почти пятнадцать километров в час и если без происшествий, то путь должен был занять не более трех часов. С тем, чтобы успеть в два конца, как им позвонили, из Ольховки трактор должен был выехать около шести утра. Когда они пришли на продуктовую базу, то узнали, что трактор стоял там со вчерашнего вечера, так как  тракторист решил приехать с ночевкой, чтобы не напрягаться, с вечера загрузиться и не спеша к полудню тронуться в обратный путь. Естественно, тракторист -  Толмацкий Миша - был на легком взводе, как он сказал, для сугрева на долгую дорожку и с устатку после загрузки. С ним было еще двое, тоже из Ольховки и тоже на взводе: главный механик и сварщик, с которым Федор познакомился еще на погрузке. Его звали Андрей. Они заняли места в кабине, так что Петру и Федору достались места в санях. Надо сказать, что сани были оборудованы настилом и бортовыми и лобным щитом, так, что ветер не особо продувал. Между лобным щитом и ящиками с продуктами было оставлено гнездо, где можно было устроиться почти с комфортом. Полозья представляли из себя толстые бревна, затесаные по бокам. «Вот уж сани, так сани!»- подумал Федор, устраиваясь в гнездо на один из продуктовых ящиков. Рядом пристроил свой рюкзачок. Федор своей одеждой явно выделялся из всех: пальтишко, которое с большой натяжкой можно было назвать зимним, правда, шарфик был шерстяной, но на свет просматривался насквозь, ботинки на «рыбьем» меху, но по моде-  остроносые и еще почти не стертые. Зато шапка! Если опустить «уши»- будет греть до пояса! Хоть и с зашитой дыркой. Остальные члены группы, включая тракториста, были в длинных овчинных тулупах и валенках. Петр для шарма был подпоясан еще и широким солдатским ремнем.
      Зимник не был зимней дорогой  в том смысле, который понимает каждый нормальный человек. Это была просто санно-гусеничная колея, иногда переметеная снежными застругами. Тем не менее, местами колея была довольно глубокая. Ветер и снег в своем непонятном танце усложняли зимник так, что порой сани нагребали передком и тащили приличные сугробы, тогда трактор взвывал, напрягаясь, заставлял переключать скорость и тащился до тех пор, пока рывком не переползал собой же созданное препятствие. Мотор успокаивался, связка снова бежала свои пятнадцать в час. Потихоньку, исподволь, откуда- то из- за чахлых болотных елочек подползала метель. Вдруг трактор резко повернул к островку больших елей и приткнувшись к ним остановился. В глубине островка виднелась охотничья изба. Толмацкий выскочил из кабины и крикнул:- Перекур!- и побежал в избушку. Главный механик заскочил на задник саней и схватил большую холщовую сумку, в которой зазвенела посуда, и тоже направился к избушке. За ним потянулись остальные. В избушке было довольно темно, в центре стояла печь из металлической бочки, у небольшого окошка- столик, на который механик сразу опорожнил содержимое сумки. На столе появилась водка, два граненых стакана и сало, завернутое в тряпочку. Механик обратился к трактористу: - Миш, как-то неудобно, нас вон сколько, а тут только две посуды. Давай-ка открути с пускача отстойник, протри там его со снежком. А мы пока печечку растопим.
      Дрова в навал лежали тут же рядом с печкой. Спички и соль, как и положено по таежному закону, были заботливо оставлены предыдущими визитерами и видны на грубо сколоченной полке над окошком. Там же стояла заправленная керосиновая лампа, которую механик сразу снял и засветил. Скоро печка загудела, от нее тут же пошло тепло. Уселись на нары, собранные из стволов молодых елей и застланных хвоей. Отдыхали почти два часа, выпили две бутылки водки и котелок чая, который вскипятили на печке, растопив снег, очищенный от хвои. Разомлевший от выпитой водки и печного тепла, Федор с восторгом думал о своих новых друзьях, романтике дороги, которая только началась, вспоминал Соню, представлял себе встречу с тетей Надей и Секретом. Казалось, жизнь удалась на все сто, все в нем отдыхало и ликовало, приходило то, без чего он прожил свои без малого восемнадцать.
      Вышли вполне состоявшейся компанией. Федор перед выходом рассказал про то, как он ремонтировал задний мост на  тракторе и бегал по селу от разъяренного тракториста... Народ слегка подтрунивал. Поставили на место бензиновый отстойник, завели трактор и продолжили путь. Даже трактор, казалось, отдохнул и развеселился- потянул сани без натуги и шустро, так, что их с лязгом слегка болтало на жестком треугольнике прицепного устройства. Ветер усилился, пошел мелкий и противный снег. Снежинки, разогнанные ветром на редколесье, больно били в лицо. Приходилось укрываться даже в гнезде между продуктами и бортами. Скоро Петр поднялся со своей лежки и полез через груз к открытой задней части саней.               
      -Ты куда? - сквозь гул мотора и вой ветра прокричал Федор.
      -Что-то подмерзать стал, пробегусь немного, - крикнул в ответ Петр и, соскочив с саней в колею, побежал, путаясь в полах тулупа, за санями.
      Довольно быстро он отстал. Еще в пределах видимости в снежной замяти Федор видел, как он на бегу сбросил с себя тулуп, упал, поднялся, снова побежал, что- то крича... Федор, держась руками за доску отбортовки, начал кричать в сторону кабины, чтобы снизили скорость... Однако трое в кабине не слышали за грохотом мотора, лязгом прицепа и бесноватым ветром этого крика - трактор выгонял свои пятнадцать, и вот уже Петра  не разглядеть - размыло, затушевало метелью. Как назло начался чистик - болотина, где деревьев почти совсем не было и метели было где разгуляться. Федор прыгал по гнезду перед лобовым щитом саней, кричал, размахивал руками, пока не охрип - его в кабине не слышали. За мутным задним стеклом кабины еле угадывались три шапки их хозяев, так ни разу не повернувшиеся в сторону саней - не докричаться! Тогда он попробовал оторвать доску от ящика с продуктами, чтобы бросить ее в сторону кабины - должны же услышать удар. Доску оторвать не удалось, как он не пытался. Федор, уцепившись за верхнюю доску лобовой отбортовки посмотрел на возможный подход к кабине от саней. Внизу бесновался и лязгал сваренный из тавра треугольник прицепного устройства около полутора метров длиной. Прыгнуть до серьги трактора от саней было бы безумием - можно запросто соскользнуть под сани. Идти по какой-либо стороне треугольника, не держась руками за страховку - то же самое - угодить под сани. Ждать, пока из кабины обратят внимание на странное поведение одного пассажира? А если никто так и не обернется? Вот же черт! Опять этот Петр, опять выбор из вариантов, об исходе которых страшно подумать! Варежка! Если бросить варежку за кабину так, чтобы она упала перед лобовым стеклом, чтобы увидел Толмацкий! Нет, слишком легкая, при таком ветре собьет в сторону, не увидит. Шапка! Федор снял свою мохнатую шапку, вложил внутрь варежки и завязками сформировал довольно плотный округлый комок. Он действовал автоматически, думая только о том, что Петр может замерзнуть, отстав под непрерывными вихрями метели. Все, готово. Теперь не промазать. Федор встал враспор, одной рукой держась за отбортовку. Сани дергались, их болтало не только из стороны в сторону, но и вперед-назад — прицепное устройство выбирало зазоры и снова ощутимо отпускало сани. Он никак не мог решиться на бросок, все считал про себя: раз... два...до трех не доходило, все что-то мешало. Когда совсем решился, дернуло так, что он присел на ящики... «Все, не буду считать, - решил Федор. - Как только почувствую упор саней в серьгу, сразу брошу». Так и сделал. Почувствовав и услышав скрежет прицепа о серьгу, с коротким замахом бросил шапку, да только уже во время броска сани ударило в сторону и шапка, пролетев сбоку от кабины, исчезла в снежной крутоверти. Трактор мотал на гусеницы свои пятнадцать, где-то уже далеко, шел по колее Петр, падая в узкой колее и поднимаясь, бороздя руками по снежному полю, Федор уже не кричал - хрипел, забыв про рукавицы и шапку, которых так бесславно лишился... Руки у Федора замерзали, рукава у пальто были несколько коротковаты, и спрятать в них пальцы было проблематично. Тогда Федор решился на последнее, что осталось - перелезть через отбортовку и попытаться допрыгнуть до серьги прицепного устройства. Другого выхода не было. Хотя, выход был, который он для себя определял раньше коротко и точно: а пошел он! Ну подмерзнет чуть-чуть, ну понервничает, ну устанет... В конце-концов, повернется же кто-нибудь из этой тройки пригревшихся в кабине! Отцепим сани, смотаемся за за этим гадом, может, даже шапку найду! Ох, жалко шапку! Нет, ладно, попробовать надо.
      Федор аккуратно перелез через угол, где смыкались продольная и лобовая отбортовка саней и стал на край правого полоза - правая ступня как раз уместилась. Вцепился в отбортовку и приставил левую ступню на носок к правой. Внимательно вгляделся туда, куда предстояло перебраться. Немного полегчало: на верхней кромке бака торчало заправочное устройство, иными словами - пробка, за которую можно уцепиться руками, главное, шагнуть так, чтобы дотянуться руками до этого места. Теперь посмотреть вниз, туда, где лязгал и ходил вверх-вниз, влево-вправо треугольник прицепного устройства. Так... сначала, держась обеими руками за отбортовку, постараться вскользячка переместить ноги до середины тавра, потом слегка оттолкнуться, повернуться к баку, бросить тело вперед и руками вцепиться в пробку, дальше грохнуть по стеклу что есть мочи, чтобы им пусто было! Нача!.. и вдруг  за доли секунды до начала перехода трактор остановился - ни лязга, ни грохота мотора, ни мотания вверх-вниз, влево-вправо. Дверка трактора открылась и закрылась - по гусенице в сторону саней пробирался, чертыхаясь, Толмацкий:
      - Ты что, обалдел, - заорал он на Федора,- ты меня посадить хочешь! - ты не соображаешь, что можешь под сани свалиться, дурак!
      Федор соскочил с саней в снег, сразу провалившись по колени. Внутри еще все колотилось от предчувствия того, что только по счастливой случайности не произошло. Трактор умиротворенно урчал на холостых оборотах. В двух словах Толмацкому была обрисована ситуация, в том числе, и с шапкой. Договорились: отцепить трактор и ехать за отставшим Петром. Федор со сварщиком попробуют отыскать  шапку, пока Толмацкий с главным механиком поедут навстречу Петру. Так и сделали. В итоге, шапку не нашли - невозможно было определиться с точным местом ее падения, да и метель сделала свое черное дело. Трактор вернулся через полчаса, в котором третьим сидел счастливый Петр в тулупе, - тулуп лежал в колее полузаметенный километрах в трех от бредущего по колее Петра. После того, как трактор подцепили к саням, Толмацкий тоном, не терпящим возражений, распорядился, глядя на Петра: Ты садишься в кабину, но отдаешь тулуп и шапку Федору. Я тебе дам свою рабочую телогрейку, в кабине не замерзнешь. Федор с Андреем поедут в санях. Так будет спокойнее всем.
      Петр пытался протестовать, но после угрозы получить по зубам, согласился. Не согласился Федор: - Чтобы я у этого козла что-то взял! Пусть он подавиться своим тулупом и шапкой. У меня есть шарф - вместо шапки пойдет. Воротник подниму - еще жарко будет. Дайте только варежки, а то руки мерзнут.
      Тем и закончилось. Варежки Федору дал механик - в кабине не холодно. Правда, как только уселись и двинулись в путь, он грубо толкнул в плечо Петра:- Варежки снимай, давай сюда. Тебе слишком жирно. Будь моя воля - шел бы ты пешком до деревни, не растаял бы, ха-ха. Из-за тебя человек погибнуть мог, а ты, сволочь, тулуп жалеешь. Да если б не Федор, не видать бы тебе твоего тулупа как своих ушей!
      Петр молчал, придавленный механиком к правой дверце кабины. Может быть, он понимал, что в недалеком будущем будет отчасти зависеть от главного механика. Впрочем, он был сыном управляющего отделением, и это несколько воодушевляло его. Тревожило только одно: этот непонятный Федор, который вечно маячит перед глазами, как бы он не сделал достоянием жителей все то, что было между ними. Будет неприятно, тем более, что он, конечно, все это расскажет в выгодном для него свете. Ладно, посмотрим. Откуда он только взялся! Живет за чужой счет у чужих людей, жрет чужой хлеб и делает вид, что страдает за кого-то или из-за кого-то.
      Федор сел на ящик рядом с Андреем, стянул с шеи шарф и как косынкой повязал им голову. Потом он поднял воротник пальто и застегнулся на последнюю пуговицу.
      - Ну вот и все, - сказал он Андрею. - Я упаковался, можно даже покемарить.
      - Эх,- вздохнул Андрей, - зря я не взял телогрейку у Мишки- сейчас бы укрылись вдвоем моим тулупом и спали б до самой деревни. Хорошая мысля- как говорят - приходит опосля... Ну ладно, не останавливаться же. Через пару часов будем дома. - Он слегка толкнул в плече Федора: - Ты спишь, что ли, уже?
      Федору говорить не хотелось - он, полулежа на ящиках, сделал вид, что спит. Ему нравилось это состояние, когда можно думать о чем хочешь, не замутненное необходимостью отвечать, поддерживать разговор, соглашаться или нет... Он видит Соню, ее слегка вздернутый носик, вопросительно округленные глаза, слышит голос: - А когда ты сможешь приехать? Он тогда ничего не мог ответить, кроме: - Не знаю, когда, но постараюсь еще в этой жизни... « Да ну тебя, - она обиженно махнула рукой. - Больше ни рубля не получишь, и в котлеты тебе буду класть один хлеб». «Я так и думал, - засмеялся Федор тогда, - что вы на котлетах полтора плана выгоняете».  Сейчас, лежа на ящиках и вспоминая прощание с ней, Федор проклинал себя за то, что так бессмысленно и шутейно прошло время до того самого момента, когда оставалось сказать последнее : - Ну, пока! Он представлял себе, что бы сказал сейчас: «Знаешь, Сонь, я каждый час без тебя считаю потерянным. Ты только за свой забор, а я уже скучаю, и думать не хочется о том, что тебя не будет завтра до вечера, а может, дольше». Потом снова ему приходили жуткие видения чертова треугольника - сцепки, снег, скользящий под сани, скрежет  и лязг... Наверное, зря он так безоглядно и безрассудно пытается рисковать в таких случаях. Ну что бы случилось страшного возле клуба? Ну побили бы Петра, может даже ногами... Отлежался бы... А сегодня?! Ну через полчасика посмотрел бы кто-нибудь из сидящих в кабине в заднее стекло, и все бы решилось без этого дурацкого героизма. Уж не провоцирует ли он, Федор, события в худшую сторону? Нет, Федор с этими своими же мыслями внутренне был не согласен. Конечно, нужно думать, прежде чем принимать решение, кто же против этого тезиса. Однако есть вполне реальная опасность процесса думания переходить в процесс наплевательства или равнодушия. А можно просто не заметить и потом себя же оправдать при любом исходе событий. Нет, лучше я буду рисковать, а не оправдывать себя потом за равнодушие. И вообще, что мне, больше не о чем думать? Просто Петр из тех людей, которые притягивают к себе всякие неприятности, вернее, которые рожают эти неприятности в самых рядовых ситуациях. Плохо то, что в круг их попадают такие бестолочи, как я. Вот и вся философия.
      Федор слегка поежился - все-таки этот мороз без зазрения совести лезет сквозь отвороты пальто, надо поглубже подышать в воротник, будет точно теплее. Так он дышал и думал под скрип саней, пока все это не слилось в одно приятное, правда, слегка размешанное с холодком, состояние, из которого напрочь ушли все тревожные мысли. Приснилась деревня с дымами над печными трубами, с тускловатым светом в окошках домов - значит, уже поздно и дизельгенератор отключили. Но и во сне он ощущал, как за этими окнами тепло и пахнет жареной картошкой. И так этот запах жареной картошки был реален, что Федор во сне чуть не подавился слюной и это его разбудило. Рядом посапывал Андрей, все так же скрипели сани и тайга, уже потемневшая и суровая в вечернем полумраке, почти подступила к устало ворчащему трактору. «- Это же уже лес, болота закончились, это же рядом деревня!»- подумал Федор, поднялся с ящиков и стал внимательно приглядываться, что там по обочинам выхватывал желтый световой конус фар. Да, трактор тянул сани уже по нормально наезжанной дороге, соединяющей Ольховку с соседней деревней. Федор растолкал Андрея : - Просыпайся, замерзнешь. Подъезжаем. Я отсюда пройдусь пешком, скажешь там, что я сошел возле пекарни. 
      Андрей молча кивнул, что понял, и Федор, пробравшись со своим рюкзаком на край саней, спрыгнул на дорогу. Через пять минут хода Федор вышел на знакомую поляну, которую и в этот снежно - морозный вечер охраняли три молчаливых кедра. «Здравствуйте, милые, - не громко покричал Федор и помахал рукой, - вот и дождались, вот я и вернулся, теперь уже надолго. Правда,сегодня я тороплюсь домой, где меня тоже ждут, а вот завтра с утра прибегу и мы поговорим обо всем, что было и что нас еще ждет. Вы не обижайтесь, но мне, правда, нужно идти!»
Федору даже показалось, что кедры как-  то по особому шумнули в ответ. «Ну, значит, признали» - подумал он и ему показалось, что эта маленькая радость встречи растопила все, что было с ним неприятного в таком недалеком прошлом. Дальше было все так, как он представлял себе не раз: лес резко уходит в темноту за спину и впереди открываются ровные ряды светлых окон- значит, работает дизель - деревенских домов, гирляндой уходящих за небольшое возвышение вправо. А если прямо - пекарня, сельсовет и интернат, за которым такие желанные два окна и  дальше — та же темнота тайги, но уже своя, родная и совсем не угрюмая, осторожно заходящая прямо во двор учительского дома. «Ладно, - рисовал Федор себе то, чем займется в ближайшее время, - сначала сделаю хорошую будку Секрету, теплую и большую. Потом...» Он в силу своей молодости еще не знал того жизненного опыта, который заставляет с осторожностью планировать даже следующий час, что подтверждало все его недавнее прошлое. В доме светились те два окна, которые согревали его своим светом сейчас, пока он шагал мимо пекарни, мимо интерната, в котором еще не спали и слышались звонкие детские голоса... Жизнь еще наставит синяков и шишек, но это чувство радости ожидания теплой встречи всё время будет в нем оставаться,  будет глубоко в сердце хранить и помнить простую истину, что для счастья нужны эти два окна, в которых свет зажигают для тебя, что там тебя ждут и любят, и до этого счастья остается всего-то пять минут пути. Шагая от островка с тремя кедрами к своим окнам, он был счастлив. Впереди была долгая жизнь, там еще его ждали расставания - в том числе, и с Соней. Уехала она с родителями в Тюмень, в лучшее будущее, ближе к нефти, когда начали разваливаться совхозы и терять своих жителей. Федор так и не успел ей отдать долги - был в это время на дальнем полевом стане, на посевной. И это не те девять рублей, а кусочек своего сердца, который она занимала и который как вклад в банке, с каждым месяцем становился все больше... Однако, жизнь стремительно несла, и в этом потоке будет еще столько потерь и приобретений! Правда, все это ждало еще впереди, а пока он только подошел к двери своего дома мимо окон и постучал. За дверью послышались шаги, появилась светлая полоска в дверном проеме и послышался радостный лай Секрета. Дверь открылась, пахнуло жареной картошкой и тетя Надя сказала:- Ну, наконец-то! Здравствуй, Феденька! Ой, а что это у тебя на голове?!
      Федор машинально потянул руку к голове - он совсем забыл, утонув в счастливом ожидании встречи, что вместо шапки повязан шарф.