Монте и Летти

     Истории чистой любви, пронзающей как удар клинка, бескомпромиссной, не признающей никаких условностей и преград, воспетой еще Шекспиром, повторяются с той или иной степенью постоянства во все времена. Видимо бывают случаи, когда он и она находят друг друга, и это событие на подкорковом уровне является им с полной очевидностью. Тогда сложившийся пазл не могут разорвать ни клановые предрассудки, ни табу и запреты, ни страх, ни голод. Эти истории, случаясь иногда, порождают легенды, питают поэзию и искусство, оставляют глубокий след в душах людей. Каждому из нас когда-то хотелось пережить такое, но не каждому доводится, поэтому эти истории нас трогают, будят мысли о чем-то высоком и духовном. Никто не запоминает, что эти истории заканчиваются трагически, и это воспринимается как неотъемлемая часть жанра и неизбежность. Представить Ромео пьяным и толстым, а Джульетту - расплывшейся старухой, -  на это не решился бы  даже Шекспир.

                ***

     Жить все труднее и труднее. Человек, как существо адаптивное,  проявляет изворотливость и гибкость и в этих условиях тоже.
 
     Мир, прорвавшись через череду всевозможных эпидемий, вступил в новую фазу. Надежды на полную победу человека над природой сменилась, наконец, осознанием бесконечности этого процесса. Каждая блистательная победа  заканчивается возникновением нового препятствия, более тонкого и изощренного.
 
     Коронавирус только приоткрыл нам удивительный мир неисчерпаемых возможностей природы по изобретению для людей все новых  препятствий на пути к праздности, сытости и сибаритству.
 
      Не без труда победив коронавирус, люди вступили в новую эру, о которой боялись говорить вслух. Что будет, если коронавирус начнет мутировать? Когда это произошло, человечество не сразу осознало, что эту битву оно проигрывает. На разработку противоядия уходило слишком много времени, в то время как вирус уже выдавал новый штамм. Наконец стало ясно, что угнаться за сменой свойств новых и новых штаммов становится невозможно. Однако люди всегда отличались  живучестью и способностью адаптироваться к меняющимся условиям, что и обеспечило их выживание в самых тяжелых условиях.

     Поняв тщетность разработки противоядий от новых и новых штаммов, светлые головы начали разработку эффективных средств индивидуальной защиты. Так появились всевозможные средства изолировать индивида от внешней среды.  Дорогими и не вполне эффективными оказались эмульсии и аэрозоли, покрывающие тело непроницаемым для вируса слоем. Дыхательные пути защищались сильными фильтрами или регенераторами воздуха. Системы фильтрации сменились системами выработки дыхательной смеси искусственным путем. Это оборудование оказалось таким дорогостоящим, что человечество разделилось на элиту  и натуралов. Элита, создав себе искусственную среду, продолжала жить, как ни в чем не бывало. Натуралы же, не в силах изолировать себя от токсичностей среды, постепенно оказывались инфицированы, и, по прошествии инкубационного периода, который становился все длиннее, погибали. Однако в этом процессе было много непонятного науке, поскольку этой категорией людей никто всерьез не занимался, считая их обреченной частью популяции. Их жалкий вид и следы увядания не оставляли особых надежд на выздоровление.  Их количество исчислялось миллионами, и картина разрушительной деятельности инфекции становилась все разнообразнее, что не позволяло осмыслить закономерности или тенденции углубляющегося процесса. Общим было одно – люди с разной скоростью погибали от значительного количества самых разных штаммов.  Люди продолжали жить со своими временными возможностями и большой долей непредсказуемости. Эта непредсказуемость уже встречалась у людей в древности, когда индивиды редко доживали до сорока. Время - субстанция  относительная, и, как известно, оно может «лететь» или «тянуться». Однако, когда одни живут и процветают, а другие на их фоне проживают жизнь как мотыльки-однодневки, - несправедливость бытия одних жжет лютым огнем, а других наливает спесью, в лучшем случае – состраданием.
 
                ***

     В ее смеющихся глазах он увидел неизведанные миры и что-то вроде воронки, засасывающей его в неизведанные глубины блаженства. Сладкая загадка, тайна, неизведанное состояние погруженности в море чувств, запахов и ощущений. В эту воронку он томительно медленно погружался, и, что удивительно, инстинкт его вел именно туда, в глубину, не опасаясь, что там можно погибнуть. Сладкая гибель и гибельная сладость – вот все, что осталось в ощущениях. Все остальное сжалось до размеров песчинки. Встряхнув головой, оторвавшись от этого взгляда, он вмиг почувствовал свое осиротелое одиночество. А она, она впервые в своей короткой еще жизни ощутила, как все в душе проснулось и заполнило ее всю  каким-то сладостно-горьким дурманом. Этот гипноз сублимировался в какие-то новые интуитивные предощущения. Вдруг стало не до смеха, и только томительный и сладкий зов кружил голову. Было горячо в груди, и вся ее прошлая жизнь съежилась до размеров пылинки. Извне нависло нечто властное и огромное, с привкусом сладкой опасности и боли. Сердце забилось и перехватило дыхание. Этому всему есть одно объяснение – Любовь.

     Они оба ощутили нечто огромное и властное сразу и бесповоротно. Места для сомнений, раздумий,  запретов, табу не было, - все было слишком огромно и неотвратимо, чтобы этому противостоять.

                ***

     Джу увидела его на вечеринке лучших учеников колледжей Сейтауна. Он был в мантии, и его способностям присвоен высший балл рейтинга. Его глаза возбужденно горели гордостью и ликованием.  Однако все это не имело никакого значения, потому что, встретившись случайными взглядами, Он и Она уже поняли, что это начало и конец одновременно.  Знание об этом существовало внутри каждого всегда, как некое ожидание. Когда, наконец, это случилось, в сознании каждого раздался как бы щелчок интуиции: «Ну, наконец-то!» «Так не бывает», - скажете Вы. Да, конечно, как правило, не бывает, но раз в тысячу лет бесконечные комбинации особей, перемешиваясь в жизненном водовороте, создают и такую комбинацию. Как пазлы вдруг сходятся, и обоих пронзает чувство неотвратимости, предопределенности произошедшего где-то на небесах. После этого никакие запреты, увещевания, сомнения или разочарования не могут ничего изменить. Это судьба и все! Так и случилось.

     Однако избранники небесного калейдоскопа принадлежали двум древним фамилиям. Эти фамилии когда-то сильно повздорили и разошлись. Кроме того, один возвысился за счет другого. Эта вражда, соперничество, прейдя в глубокую неприязнь, стали чем-то вроде генетического кода.
 
                ***

- Милая Джу, этот парень тебе не пара, и не гляди в его сторону.
 
- Мам, ну почему? Он же талантливый и перспективный. А какой красавец, ты только посмотри!

- И не думай, и не мысли – холодно выдохнула мать. – Он тебе не пара и забудь, все!

Она вспыхнула. Впервые ее, обласканную судьбой умницу и красавицу, так резко и безапелляционно обрывали, и кто – родная мать, которая в ней души не чаяла.
 
                ***

- Видишь ли, дорогая, - сказал папа, приобняв дочь.  – Мир за последние двадцать лет сильно переменился. По сути, мы живем в эпоху, когда человечество распалось на две группы. Галопирующая пандемия вынесла приговор человечеству, разделив его на малую часть, которая может спастись, и большую часть, которая обречена на вырождение. Никто об этом вслух не говорит, но ты же видишь сама, что малая часть, таких как мы, может создать себе безопасные условия жизни. Другая часть, и их большинство, на это не способны, и они обречены. Их жизнь на тридцать-сорок процентов короче нашей. Мутирующие гены подтачивают здоровье «незащищенных», и они умирают раньше.
 
                ***

-Папа, но мы же можем его взять к себе.

- Нет, дорогая, не можем. Точнее, он сам не пойдет. Еще три поколения назад мы были заклятыми врагами и, больше того, благодаря нашему дедушке Отто они обанкротились. Эта вражда приняла формы совершенно непримиримые. Ни мы, ни они, ни о чем договориться не сможем.  Это может только плохо кончиться.
 
***
-Как же так? Мы созданы друг для друга, и ничего нельзя сделать? Мы знаем это, и это все нас убивает, папа!
- Тебе, милая, и ни в чем отказа не было, нет, и не будет. Но, то, что я тебе рассказал, - непреодолимо, это крест наш и их, нам его нести еще не одно поколение.
- Не, нет и нет, не хочу жить, это невозможно! Почему все так жестоко, должен же быть выход?
- Нет, милая, забудь, это единственное, что я могу сделать. Забудь, у тебя есть выбор самых завидных кандидатов, и ты осчастливишь любого. Замужество, роды, семья, ребенок, - не ты первая, кто забывал свою, пусть самую святую и чистую любовь, пройдя через брак, роды и семью….
***
     Он хотел покончить с собой, он мучился и страдал, как дельфин, выброшенный на берег. Его страдания разрывали душу его близких, братьев и сестры. Он такой умный, всегда и во всем первый, был раздавлен впервые и, наверное, навсегда. Она принадлежит к клану этих мерзавцев, последышей Отто Монте. С тех пор, как это произошло, всем нам, каждому из клана Капу, с молоком матери внушалась мысль о несовместимости наших древних фамилий. Если нельзя смыть кровью нанесенную обиду, то, по крайней мере, никаких контактов и примирений. То, что произошло – подлость, не имеющая сроков давности для оправдания…. Ром стиснул зубы и глухо  стонал. Боль разъедала его изнутри, выжигала душу.
     Через несколько дней, пережив попытки суицида, обессиленный, он лежал, глядя в одну точку, и лицо его, осунувшееся и постаревшее, навсегда превратилось в  маску потухшего равнодушия.

                ***

     Он вернулся к жизни и стал успешным ученым, но лицо его, потеряв юношескую живость, оставалось скорбным и жестким.
 
     Она вышла замуж за Гарри Фашбоу только потому, что нестерпимо тяжело стало жить в отчем доме и видеть непроницаемо чопорные лица родителей. Гарри не лез в душу, был хорошо воспитан и очень богат – этого было достаточно. Они не досаждали друг другу, и это ее очень устраивало. Когда родился Мео, стало  легче, она сосредоточилась на сыне, хотя в глубине души понимала, что не находит в себе должного тепла и любви. Мео вырос таким же холодным, не добравшим отчего тепла эгоистом, как его родители, и здесь ничего нельзя было поделать. Жизнь далеких друг от друга людей не могла быть окрашена смехом и озорством. Только ровные, чопорные отношения в рамках этикета. В нем был заложен некий потенциал.

                ***

     Он ушел в науку. Его труды всегда обращали на себя внимание оригинальностью и новизной. . В остальном его жизнь проходила за дверями лаборатории и дома. Семью он завел тоже как-то тускло и незаметно для друзей и знакомых, да их практически и не было. Его женой стала прехорошенькая мулатка и его лаборант. Сильвия растворилась в своем кумире и руководителе, и, когда у них родилась дочь, - полностью посвятила себя ей. Етта была живым и общительным ребенком. Так случилось, что она очень сблизилась с отцом и приоткрыла в нем скрытую от всех нежность. Его суровость и аскетизм исчезали рядом с ней, сменяясь теплотой и душевностью. Это сделало ее девочкой лиричной и душевной. Не говоря о приобретенных навыках и знаниях, близость с отцом воспитала в ней множество положительных черт и свойств. Глубина и отсутствие какой-либо легкомысленности делали ее недосягаемо умной и серьезной. Смешение родительских генов проявилось в ней удивительным сочетанием таких качеств и черт, в которых люди безошибочно ощущали и уровень интеллекта, и дистанцию, и глубину. Фарфоровые белки оттеняли жгучую глубину карих глаз, а фигура, природная грация и манеры  отчетливо показывали дистанцию огромного размера для «ухарей» и наглецов, каких всегда в достатке вокруг, да около. У умных и глубоких  она вызывала глубокое почтение. Непостижимое творение природы, совершенство и гармония, при этом естественность и простота, за которой скрывается проницательный не по годам ум.
 
***
     Мео возвращался с вечеринки Фишбоу младшего. В машину набилось полно «золотой молодежи». Двоюродный брат Гарри, изрядно навеселе, как и три девицы, галдели как сумасшедшие. У Фишбоу все хватанули новинки сезона, - кристалликов Сквотча, от чего всем было улетно весело и дико забавно. Энди, не смотря на то, что все плыло перед глазами, вел автомобиль. Гарри – его кумир и двоюродный брат, ржал и задирал девиц. Вся компания с криком и улюлюканьем неслась по ночному городу.

                ***

     Етта примчалась в лабораторию. Отец сидел, откинувшись на спинку дивана в какой-то неудобной позе. Его лицо, мертвенно бледное, слабый пульс  и хриплое дыхание говорили о том, что надо принимать срочные меры.
 
     Глубокая ночь, ливень и непрерывные вспышки молний за окном. Ей было страшно, она выскочила на улицу, пытаясь поймать машину, но ливень и гроза в ночном предместье были щемящее безлюдны. Наконец выскочила машина, зигзагом петляя по пустынной улице. Она бросилась наперерез и, в отчаянии размахивая руками, встала на пути автомобиля. Мео каким-то чудом затормозил и, видя перед капотом мокрое, взволнованное лицо, никак не мог взять в толк, где он, и что с ним. Он вышел, выслушал ее сбивчивое объяснение, моление о помощи отцу, которого срочно надо отвезти в больницу. Все плыло перед глазами. В другое время он бы оттолкнул ее и уехал, рассмеявшись  в лицо, но что-то в ней его удерживало от резкостей. Он ощутил, краем еще трезвого сознания, что это Она. Из машины выскочил Гарри и, схватив в охапку брата, потащил его в кабину. Етта молча, в ужасе, смотрела на пьяную борьбу. Ее прекрасное лицо, мокрое платье, не смотря на «жалкий» вид сияло гневом и презреньем. Весь мокрый Мео сел в машину и нажал сигнал. Она, молча, уступила дорогу. Он рванул с места. Его не отпускало ощущение чудовищного хамства, его и его компании. Брат Гарри вопил, что от этих натуралов надо держаться подальше. К тому же, эти Летти – наши враги и кровники. Мео ничего не слышал, он был опустошен и раздавлен. Для него, закоренелого эгоиста, это было странно и ново. Подлость свою он чувствовал кожей, и, еще сильнее ее презрение и ненависть. Наконец компания высадилась, и он помчался обратно безо всякой надежды увидеть ее. Внезапный удар, и машина, потеряв управление, скатилась в кювет.
 
                ***

     Очнулся он в больнице. Боль и невозможность пошевелиться были ужасны. Врачи, приборы, суета, охи мамы, встревоженные лица родных, крики отца: «Сделайте что-нибудь!». Ему было так плохо впервые в его сытой и праздной жизни. Он забылся и в этом состоянии пробыл какое-то время.


                ***

     Родители, раздавленные горем, в исступлении перелистывали свои жизни и находили ту горькую точку, когда, занятые собой, они потеряли контакт с сыном, и отчуждение на фоне общей самопогруженности переросло в отчужденность.
 

                ***

     Джу давно осознавала ту точку, с которой ее судьба, миновав развилку, пошла по другому сценарию, уводя ее все дальше и дальше от истинной линии жизни.  Она прекрасно понимала, что и когда пошло не так. Не по ее вине, но она поддалась на увещевания родных и развернула свою судьбу в другую сторону. Этот разворот и привел ее к трагической развязке. Господь наказал ее через любимого и единственного сына….

                ***

     Родители, с легкой натугой, вели себя, как ни в чем не бывало. Мео с горечью поддерживал эту непринужденность, видя, как сдала его мать. В другое время ему было бы глубоко плевать, но что-то случилось с ним, - он стал чувствовать чужую боль. Мать казнила себя, он это видел, чувствовал и впервые сострадал. Он не мог двигаться и ездил на коляске. Они с бодрым видом врали, что это временно. Но после  бравады повисала гнусная пауза, от которой хотелось взвыть.
 
                ***

     Ему было плохо и одиноко.

     Он впервые ощутил потребность в общении с матерью. Ему хотелось ее развеселить, отвлечь, поддержать. Он считал себя причиной их семейного горя.

     Как-то в порыве откровенности он рассказал матери историю своего несчастья. Та жуткая ночь, пьяная компания и несчастная девушка, умоляющая о помощи своему отцу. Та девушка, за которой он пошел бы на край света, из рода Летти.

     Джу в ужасе слушала историю той роковой ночи. Задав наводящие вопросы и допросив с пристрастием Гарри, кого они прогнали той ночью, она, наконец, поняла всю роковую цепь событий.

                ***

- Мео, дорогой, мне надо с тобой поговорить, - обратилась она к сыну.
 
Он желчно буркнул:

- Только не надо сюсюкать о том, что я скоро начну ходить, ладно, ма?
 
     Она в волнении начала свой рассказ издали, начиная еще со времен дедушки Отто….  Свой рассказ она закончила словами:

- Не ты, мой милый, виноват в своем несчастье, точнее, не только ты сам. Проклятье висит над нами не одно поколение. Я сделалась несчастной и сделала несчастным своего единственного возлюбленного, это нарушило мою карму и передалось тебе. Ты, в свою очередь, только добавил беды, из-за чего умер Ром, мой суженый, - она впервые употребила это древнее слово, – к тому же ты оттолкнул его дочь, которая врезалась в твою память, как в мою когда-то память врезался образ Рома.
 
                ***

     Мео был потрясен рассказом мамы. Это было нереально, мистично и похоже на дешевый водевиль, но это все было с ним и с его мамой. Он кожей чувствовал неумолимую взаимосвязь всех событий, в которых он, милый Мео, всего лишь последнее звено. Они еще долго обсуждали свои чувства и логику злого рока.
 Наконец мать, вся в слезах, сказала:

 - Этому надо положить конец! Тебе, Мео, жизненно необходимо найти эту девочку и просить прощения за всех нас. Если ты сумеешь найти ключ к ее сердцу, то, возможно, порочный круг разорвется и наступит новый день с новым сценарием наших судеб. Пойми, что это надо не только тебе, но и всему нашему роду. Мне жаль, что весь этот тяжкий груз падает на твои слабые плечи, но другого не дано.
 
     Мео, в слезах, молча, встречал утро и долго прокручивал в голове, что  делать, и как преодолеть жалость к себе,  стыд,  обиду  и боль, а главное, преодолеть то же самое у той, чье сердце он так грубо оттолкнул.
 
                ***

     Галопирующие штаммы, наслаиваясь друг на друга, вызывали иногда неожиданные мутации в людях. Некоторые получали доступ к информационному полю, а некоторые видели недуги и могли врачевать. Люди, как и коронавирус, мутировали, подталкивая друг в друге генетические изменения.

                ***

     Етта после смерти отца запустила агрегат, который он собирал всю жизнь, изучив для этого множество литературы от тибетской медицины до трудов Теслы. Етта сделала то немногое, что он не доделал. Причудливый аппарат с раствором брусники, экстрактом пиявок и прочей всячиной, при включении генератора напряженно начал издавать звук на границе, за которой человек ничего не слышит, а только чувствует молекулярные вибрации во всем теле.
 
     Ей многое открылось, она стала лечить людей. Их недуги были ясны как на ладони, и рецепты к ним были просты до примитива. Как говорил Авиценна, на Земле все может быть и ядом и лекарством.


                ***

     Когда возник Мео, она хотела его выгнать, как много раз представляла в своих снах. Обида была столь сильна, что до нее не сразу дошло, что она видит инвалида в коляске.
 
     Он остановил ее жестом, и сказал, что через полчаса она поступит с ним, как захочет, а пока пусть выслушает.

- Пусть так, выгнать сытого нахала я всегда успею, - подумала она, глядя на парня, в волнении и каком-то исступлении начинающего свой рассказ.


                ***

     Его рассказ был еще пронзительней, чем сумбур его матери. Это уже была четко выстроенная кармическая история протяженностью в сто лет. Он не стеснялся в выражениях, рассказывая о себе, дедушке Отто, своей матери и ее откровении. Она слушала, не перебивая,  зная, что в этом рассказе нет ни слова лжи. Кое-что она знала об этой истории от своего отца. Все сходилось. Она увидела этого несчастного парня, не стесняющегося своих слез, и ощутила, что теперь  ей предстоит распутать этот вековой узел исковерканных  судеб.
 
                ***

     Каким-то шестым чувством она знала, что надо сделать, но не знала, как убедить в этом своих близких, прямых потомков рода Летти. Когда кто-либо узнавал, что речь идет о правнуке Отто Монте, все в ужасе открещивались. Но Етта была не только красавица и всеобщая любимица, но и умница, и она добилась своего. Наиболее чуткие чувствовали, что ее направляют какие-то высшие силы.
 
                ***

     Семь человек разного возраста из рода Летти, сев в круг, сосредоточились на позвоночнике Мео, который в недоумении и слепой надежде сидел в центре. Етта включила аппарат отца, брусника забурлила, совершая замысловатые движения в рассоле, и он сразу ощутил невыносимый зуд в ногах и позвоночнике. Это ощущение было так ново  и так сильно, что он инстинктивно встал на ноги, и, сделав шаг, упал. Все его дружно подхватили и держали, пока он не пришел в себя и не обрел твердость в ногах. Было невыносимо больно, но нестерпимо радостно. Он встал на колени и попросил у Етты руки и сердца….