Листая старые журналы 346

           П И С Ь М О  С Т А Л И Н У

Зажатые железными тисками,
боясь вглядеться в предстоящий мрак,
да, мы писали Сталину из камер.
Свидетельствую: это было так.

Писали и за совесть, и за страх,
кто движим мерой, кто томим сомненьем…
Я лично написал письмо в стихах,
именовавшееся заявленьем.

Быть может, веря страшной силе строк,
надеясь своим словом сдвинуть горы,
иль просто ухватился за предлог
облечь в стихи моленья и укоры…

О чём писал я? Что, наверно, он
не ведает, заваленный делами,
о тех, кто нагло растоптал закон
тяжёлыми тупыми сапогами;

Что у меня поэма на уме,
а я на глупости теряю время,
что дико в собственной сидеть тюрьме,
уж пусть в фашистской –
                грешен перед теми;

Что, понеся подобные убытки,
Не сможет вновь разбогатеть душа;
Что для поэта нет больнее пытки
Жить без бумаги и карандаша…

Пусть он прикажет.
Пусть без промедленья
мои попавшие в капкан года
отпустят…
Смехотворней заявленья
Лубянка не читала никогда.

И следователь мой, суров весьма,
сказал с наигранным негодованьем,
что, мол, разит от этого письма
антисоветчиной на расстояньи.

И, брови рыжеватые нахмуря,
добавил, в папку положив письмо:
– Дать лучший материал прокуратуре
ваш злейший враг – и то б не смог.

Наверно, и сейчас в моём досье
оно хранится – вроде анекдота –
как старенькое выцветшее фото
моей наивности во всей её красе.

Игорь Михайлов
(«Нева», 1988, № 4)