Повесть Фюрстенбергский дневник 2020

Предисловие
Повесть "Фюрстенбергский дневник"   —  первая часть трилогии  "Без поражений нет побед".  Впервые  была  размещена  на  портале  проза ру. в  2010-м году: №210020800579 – 2010 и  №210020900940 – 2010.  Ныне размещается  полная  версия  повести  в  редакции 2020 года.

    I. Смерть Генерального прокурора

    В  один  из  субботних  дней  января  81-го  года  на курсах  усовершенствования  следователей-криминалистов  при  Военном  Краснознамённом  институте  в Москве  заканчивались  учебные занятия. Приближение  отдыха  радовало  перегруженных  премудростями  юридических  наук  офицеров.  В  конце  дня  они  наконец-то  обрели  долгожданную  свободу  и  растворились  в столичной  суете.
    Офицеры,  прибывшие  на  учёбу  из  групп  войск  и  воинских   контингентов   за   рубежом,   держались  особняком.  Повышенное  денежное  содержание  позволяло им  развлечься  на  широкую  ногу.  Скромному   пивному заведению  неподалёку  от  места  учёбы,  где  расслаблялись  коллеги,  они  предпочли  шикарный  ресторан  на  Арбате.  В  числе  "иностранцев",  преимущественно  младших  офицеров  молодого  возраста,  находился  и  капитан юстиции  Вячеслав  Рябинин,  проходивший службу в Группе  советских  войск  в  Германии.
    Переполненный  посетителями  до отказа  московский  ресторан  шумел, как  улей. Свободными  оказались лишь  высокооплачиваемые  места  непосредственно  перед  сценой. Это  ничуть  не  смутило  не  на  шутку  разгулявшихся  следователей.   Поспешно  разместившись  за  престижным  столиком,  офицеры  сразу  же  с  головой  окунулись  в  непривычную  для  них,  но  такую  завлекающую  атмосферу  безделья   и   весёлости.   На   ярко   освещённой  сцене  девочки  из  варьете  одна  другой  лучше  лихо  отплясывали  "калинку".  Расписные  кокошники,  не в  меру  укороченные  сарафаны,   сапожки  на  высоком  каблуке  делали  артистов  неотразимыми.  В  военных  юристах   блистательный   балаган  пробуждал  не  столько чувство  плоти,   сколько  чувство  гордости  за  всё  русское.  За   бугром  они  давно  истосковались  по  национальной  самобытности.  Из  спиртного  заказывали   только   водку  "Столичную",  а   на   закуску,  не  считая  фирменных блюд,  солёные  грузди  и  астраханскую  воблу.   Леденящая   водка  с   бурно  пенящимся  жигулёвским  пивом   грела  и  радовала  солдатскую  душу.  Когда  на  сцене  вместе  с  танцорами  появился   настоящий  медведь,  то  в  пляс  пустились  почти  все  посетители  ресторана,  включая  и товарищей  Рябинина.
    —  Середи  Москвы  ворота  пестры,   вороты   пестры,  вереи  красны, —  горланила  подвыпившая  публика  новогоднюю старорусскую песню. Увлечённый  наивно-одержимым  действом,  Вячеслав  не заметил,  как  за  его  столик  подсел  человек  в  штатском.
    — Ёлки-моталки,  да  это  Рябинин? — с  заметным акцентом  произнёс  он.
    — Ральф! Вот  так  встреча! —  искренне  обрадовался  Вячеслав.
    С  обер-лейтенантом  Ральфом  Линденбергом Рябинин  познакомился  полгода  назад  при  посещении  танковой   дивизии   ННА   в   Нойбранденбурге.   Ральф  вполне  сносно  говорил  по-русски  и  на  переговорах  немецкого  командования  с  представителями  ГСВГ  использовался  в  качестве  переводчика.  Немец  учился  заочно  в  советской  Бронетанковой  академии  и  ежегодно наведывался  в  Москву  для  сдачи  экзаменов.
    — Сколько  раз  в  вашей  столице  и  никак  ею не  налюбуюсь, — приветливо улыбаясь,  говорил  Ральф.
    — Помнишь, как у Пауля Флеминга?

...Так  пусть во все века  сияет  над  тобою
Войной не тронутое небо голубое,
Пусть  никогда  твой  край  не  ведает  невзгод!
Прими  пока  сонет  в  залог  того,  что  снова,
На  родину,  придя,  найду  достойней  слово,
Чтоб  услыхал  мой  Рейн  напевы  волжских  вод.

    Рябинин  неплохо  разбирался  в  немецкой  поэзии XVII  века,  но  считал  кощунством  обсуждать  сонет  известного  поэта  в  ресторане.
    — Ты  прав,  Ральф, —  серьёзно  заметил  капитан юстиции.
    — Несомненно,  поэты  Тридцатилетней  войны раньше  политиков  осознали  необходимость дружбы с Россией,  консолидации  европейских  народов. Но  всё  же  давай  поговорим  об  этом  в  другой  раз.
    Линденбергу  было  около двадцати  пяти. Высокого  роста,  приятной  наружности,  он  с  первого  взгляда  производил   впечатление  воспитанного  умного  человека.  Большие   голубые   глаза   украшали   открытое   мужественное  лицо.  Пил  Ральф  небольшими  глотками,  как  истинный  немец.  Приняв  рюмочку-другую,  приятели  молча  наблюдали   за   сумасбродствами   посетителей   ресторанного  мирка.
    — Это  так  уморительно,  вся  русская  душа  нараспашку, — прервал  паузу  Ральф.
    — Артисты  просто  великолепны,  хотя  программа  прошлогодняя,  олимпийская.
    Раньше,  чем   Рябинин   успел   ответить,  Линденберг  многозначительно  добавил:  "Не  зря  говорят,  что  хлебом   и  зрелищами  можно преодолеть  любые  несчастья  и  утраты".
    — Ты о чём? — удивлённо  спросил  капитан,  не понимая,  к  чему  клонит  приятель.
    — Я  имею  в  виду  смерть  Генерального  прокурора  СССР  Руденко.  Буквально  полчаса  назад  об  этом  сообщили  по  радио.  Разве  ты  не  слышал?
    Известие   Линденберга   подействовало   на    капитана   Рябинина   отрезвляюще.  Он  спешно  попрощался  с  обер-лейтенантом,   убывающим    на    днях   в   ГДР,   и  приступил  к   поиску   загулявших   коллег.  До  конца  ещё   не   осознавая  последствий  происшедшего  события,   Вячеслав  стремился избежать   сиюминутных    неприятностей  по службе. Обычно  по  субботам  и  воскресеньям  в  23  часа  поверку  проводил  преподаватель-куратор,  снисходительно  относящийся  к  вольностям  питомцев.  В  этот  же  день на  вечерней  перекличке в  военном  институте не исключалось  присутствие  высокопоставленных   лиц  из  Главной  военной  прокуратуры  (ГВП).  Часы  показывали  двадцать  два  тридцать,  и  времени  на  размышление  оставалось  в  обрез.
    На  станции  метро   Бауманская  молодым  офицерам  пришлось   уносить  ноги  от  военного патруля. К счастью,  подвернулся  трамвай  и  доставил  гуляк  к  Лефортовскому  мосту.  До  института  на  Волочаевской  оставалось  рукой  подать.  Связываться  с  патрулём  следователи  не  желали.  Они  уже  знали  о  кознях   военного  коменданта   Москвы  Серых   в   отношении    офицеров    военной    прокуратуры.  Генерал-лейтенант   никак  не  мог  смириться  с  мыслью,  что   военные  следователи  ему  неподвластны  и  имеют  особый  статус.
    В  расположении  военно-юридического  факультета  перекличка  только  что  началась,  и  "иностранцы"  со  спокойной  душой  заняли  свои  места  в  строю.  Как и  предвидел  ход  событий   Рябинин,  на  вечернюю  поверку  в  сопровождении  преподавателя-куратора  прибыли  представители  Главной  военной  прокуратуры.
    Информация  прибывших  начальников  оказалась краткой. Сообщив о кончине в пятницу  Генерального  прокурора   СССР,   они   призвали  слушателей   курсов  быть готовыми  в  ближайший  понедельник  исполнить  роль  почётного  караула   на   похоронах.   Оказанная   честь   льстила самолюбию  офицеров,  но  слабая  строевая  подготовка сыщиков   делала  миссию  практически  невыполнимой.         
    — Что  будем  делать?   — недоумевал  Рябинин   и  его  товарищи,  направляясь  в  общежитие  военного  института  именуемое  "Хилтоном".  Для  начала  решили  хорошенько  выспаться  и  привести  себя  в  божеский  вид.
В понедельник  в  Центральном доме Советской Армии  шла  подготовка   к  проводам  усопшего  Руденко. Следователи  прибыли  туда  заблаговременно  и  ожидали  распоряжений   устроителей   церемонии.  У   них  не  было  и  тени  сомнения  относительно  правомерности поставленной   задачи.  Через  полчаса  появился   генерал-лейтенант  Серых.  Сопровождающего  офицера  из  ГВП сдуло  как  ветром,  и  брошенные  на  произвол  судьбы  сыщики    оказались   лицом   к   лицу  с  грозным  комендантом.   Уличив   капитана   Рябинина    и   его  товарищей    в   ношении  устаревших  знаков   различия  (малиновых  петлиц  вместо нововведённых   красных),   а   также  в  несоответствии обуви  и  причёсок  уставным  требованиям,  генерал  потребовал   доложить  цель  визита.
    —  Мы  из  похоронного  эскорта, — робко  произнёс один  из следователей,  вызвав  бурю  негодования  со стороны  "почитателя  военной  юстиции".
    — Шагом  марш  в  парикмахерскую! —  прервав доклад,  скомандовал  комендант,   возмущённый   внешним  видом  неизвестно откуда  взявшихся  "самозванцев".
    —  Всем   одетым  по  уставу  получить  мётлы  и после  похорон  приступить   к   уборке   кладбища,  остальным   подшиваться!  Не   скрывая   раздражения   и   глубоко  сожалея  об  отсутствии  властных  полномочий  в  отношении  военных  следователей,  Серых  приступил  к  инструктажу прибывших    кремлёвских    курсантов.  Оказалось, что именно  им  надлежало  выполнять  миссию  почётного караула.  Юристы  в  сравнении  со щеголеватыми,  вымуштрованными  "оловянными  солдатиками"   выглядели довольно  бледно.
    У  центрального  входа   в  ЦДСА  сыщиков  поджидал  подполковник  из  ГВП.
    — Напутали  что-то в  конторе,  а  мы  кашу  расхлёбываем, —  смущённо  говорил   он,   оправдывая   своё бегство  и  несогласованность  в  действиях  руководства.
    —  Серых   человек   тяжёлый,   к   военным   юристам  испытывает  прямо-таки  физиологическое отторжение,  насолили  ему  когда-то, — вздыхал  посланец   прокурорских  верхов.
    —  Диву  даёшься  выходкам  самодура.  То  в  гражданку  переоденется  и  колесит  на  велосипеде  по Москве   в   поисках    нарушителей,   то  цепляется   к  офицерам,  обогнавшим  на  личном  транспорте  его  служебный  лимузин. Одним  словом,  ведает  истину  в последней инстанции.   
Анализируя  разглагольствования  гэвэпэшника,  Рябинин  мысленно  соглашался  с  характеристикой   коменданта.  Однако  осуждал  и  сообразительного,  но  трусливого  по  характеру   коллегу-подполковника.   Точку   в  происшедшем событии  Вячеслав  не ставил,  досадное  недоразумение  не  давало  ему  покоя.
    Действительность  Рябинин  оценивал  не  только глазами  своего  поколения,   но  и  исходя  из  опыта  отца. Полковника  юстиции  Виктора  Ивановича  Рябинина  в военной  юстиции  знали  многие.  Вячеслав  же  по-настоящему  узнавал  отца  из  его  личных  записей,  обнаруженных   после  его  смерти.   Был   и   дневник,   до  которого  всё  не доходили  руки.  В этот день  Рябинин-младший  невольно  обратился   к   записям,   проливающим  свет  на  прошлое  прокурорской  элиты.
    "Что  я,   собственно,   знаю  о   покойном    Романе  Андреевиче  Руденко?"   —  мысленно  рассуждал  Вячеслав  в  тёплом  номере  "Хилтона"   вечером   злополучного  дня: 
     — Семьдесят  четыре   года   отроду.    Двадцать   семь  лет  бессменно   на   посту   Генерального  прокурора,  Герой Социалистического Труда.  Награждён  шестью  орденами  Ленина,  орденом  Октябрьской Революции, орденом   Трудового  Красного Знамени...  Как  же  мой  отец  оценивал эту  выдающуюся  личность?"   
 
    "... Руденко  Роман  Андреевич,  1907   года   рождения.  Генеральный прокурор  СССР  с  1953  года,  действительный  государственный  советник юстиции.  По  образованию  юрист. Окончил  Высшие  академические  курсы при Всесоюзной правовой академии и двухгодичную Московскую юридическую  школу.  С 1929  года  в  органах  прокуратуры. С  октября  1937  по  январь 1940  года  прокурор  Донецкой   (Сталинской)  области.  Два  его  предшественника   были   уничтожены   в   годы   предвоенных    репрессий.   Но  Руденко  уцелел,   волею   судьбы   стал   членом    особой    тройки   и   участвовал  в  "большом  терроре".   В  Великую   Отечественную   войну     занимал  должность    начальника    отдела   прокуратуры  Союза  СССР   по  надзору  за   органами  милиции.  В   марте   1942  года    был   назначен   и.о.  заместителя   по   общим    вопросам   прокурора  Украинской  ССР,   а  через   год   —  прокурором   этой   союзной   республики.  Своему  стремительному  карьерному   росту   Роман   Андреевич   был  обязан   Никите   Сергеевичу   Хрущёву,    который    в   ту   пору   был    первым   секретарём    ЦК    Компартии  Украины.  После   участия   в    Нюрнбергском   процессе   Роман   Андреевич   Руденко   поднялся    на   высшую   ступеньку   прокурорской   лестницы.    С   июня  1953   года   он   возглавлял   Генеральную   прокуратуру  СССР.    Руководил   расследованием  в  отношении   маршала  Л.П.  Берии,   препятствовавшего  Хрущёву  встать  во  главе  государства   вместо  умершего   Иосифа  Сталина.   Присутствовал   при    казни    осужденного.   На   судебном   процессе  в  отношении   генерал-полковника  В.С. Абакумова  в  1954  году   поддерживал  государственное   обвинение.  Абакумов,   возглавлявший   "Смерш"  в   годы   войны  и   МГБ СССР  в  мирное   время,    был   источником   компрометирующих   Хрущёва   данных,   за   что   и   был   расстрелян.   Много   сил   Руденко   отдавал   реабилитации  жертв  политических  репрессий,   в  которых  сам  принимал  участие..."    

    Следователь  восьмидесятых,  листая   пожелтевшие   записи   своего  отца,   не   мог  понять:   почему   одним   прокурорам   рыли   могилы,  а   других   возносили   до   небес?   Ответ   на   вопрос  он   попытался   найти   в   биографиях  тех,  кто  был  до  Руденко  на  посту  Генерального.

    "... Прокуроры Союза ССР - Генеральные прокуроры  СССР:
         
    Иван  Алексеевич   Акулов   (1888 - 1937)  — прокурор  Союза  ССР  с   1933  года  по  1935-й.   В  молодости  окончил  торговую  школу,  юридического   образования  не  имел.   После  завершения   гражданской   войны    находился  на  партийной  и  профсоюзной  работе.  В  1931-1932  годах  занимал   должность   заместителя    председателя   ОГПУ.   Став   прокурором  Союза  ССР,   участвовал  в  политических  репрессиях.  После  убийства    видного   политического   деятеля   С. М.  Кирова  в  1934  году  Акулов  и  его  первый   заместитель А.Я. Вышинский,   действуя  заодно  с  органами  НКВД  СССР,   искусственно  создали   вымышленное  дело  о  враждебной  деятельности  членов  террористических  организаций "Ленинградский центр" и "Московский  центр". В  действительности  бывшие   троцкисты  давно  были   разобщены  и  не  воинственны.   Получив   от   убийцы   Кирова   путём   угроз,  насилия  и   шантажа  ложные,  признательные  показания,  объявили   бывших  троцкистов  в  организации террористического  акта.  Государственные  мужи  не  замедлили   изменить  уголовно-процессуальное  законодательство  по делам  о  террористических  актах:  срок  следствия  устанавливался  не  более  10 дней;  слушание  дел   в  суде   должно  было  происходить  без  участия   сторон,  т.е.  без   прокурора  и   адвоката;  кассационное обжалование,  как  и  подача  ходатайств  о  помиловании  не допускались;  приговор  к  высшей  мере  наказания  приводился  в  исполнение немедленно.  Вскоре  начались  судебные  процессы  и  тысячи  невиновных  были  расстреляны  либо  получили  длительные  сроки  наказания.  Акулова  же  за  "хорошую  работу" власть достойно   вознаградила.   Постановлением   ЦИК  СССР   от  3  марта  1935  года  он  был   утверждён  секретарем   ЦИК СССР  и  освобождён   от  обязанностей  Прокурора Союза ССР.   Но  не   долго   бывший  генпрокурор  почивал   на  лаврах.   В  1937  году   Акулова    ложно   оговорили   участники   военного  заговора,  и   он   был   расстрелян.  Однако  18   декабря  1954   года   Военная   коллегия   Верховного  суда  СССР   (ВК ВС СССР)   этот    приговор отменила  и дело  прекратила  за  отсутствием  состава  преступления,  без оценки  участия  Акулова  в  политических  репрессиях.  Примечательно,   что  через  год  осудили  и   расстреляли  за  членство  в "право-троцкистском  блоке"  первого  главу  НКВД СССР  с  1934  по  1936  год  Г.Г Ягоду...
    Андрей   Януариевич  Вышинский  (1883 - 1954) —  прокурор   Союза ССР   с  1935  по  1939  год.  В  отличие  от  первого  генпрокурора СССР Акулова,  имел   блестящее  образование,  окончив  гимназию  и  юридический факультет  Киевского  университета. После  февральской  революции  1917 года стал председателем Якиманской  районной управы и комиссаром милиции.   С   1903   по  1920   год  состоял  в  меньшевистской  партии.  Но  эти   обстоятельство  никак  не  отразилось  на  его  карьере  после  победы социалистической  революции.  Вышинский  был  давнишним  приятелем Иосифа  Сталина,  который   ценил  таланты  беспринципного,   изворотливого  юриста.  Став  генпрокурором, Вышинский возвёл  на  трон  "царицу  доказательств" —  признание   подсудимым   своей  вины.  Очистил  советскую  правовую  науку  от  буржуазного  хлама.  Об   иезуитских  способах  получения  ложных   признательных   показаний  следователями  НКВД  он,  конечно же, знал,  но  не  испытывал   угрызения   совести.  В  период  массовых политических   репрессий   способствовал    фальсификации   следственных   и   судебных   материалов.  Впоследствии,   опасаясь  ответственности,  сменил   профессию.  С  1939   по    1944   год   Вышинский  был  заместителем   председателя   СНК   СССР   и   одновременно  дипломатом,  а  с  1949   по   1953   год   являлся   министром    иностранных   дел   СССР.   Судьба   была  благосклонна   к   Вышинскому.  Он   избежал   водворения   на  скамью   подсудимых,  так   как   в   ноябре  54-го  умер  в  Нью-Йорке,  где  находился  по  делам  службы...
    Михаил  Иванович  Панкратьев  (1901-1974) — прокурор  Союза ССР  с  1939   по  1940   год.   Генерал-майор    юстиции.  Окончил   два    курса   юридического  факультета  Института  красной  профессуры.   В  прокуратуре  с  1929  года.  В   период   надвигающейся   военной   опасности   ратовал   за   продолжение и  ужесточение  репрессий  в  РККА.   Тормозил   пересмотр   и  прекращения  дел  ранее  осужденных  военнослужащих.  За   политическую близорукость  и  срыв  компании  по  борьбе с преступлениями  в  сфере трудовых   отношений    был  снят  с  занимаемой  должности.  Продолжил  службу  в  системе  военных  трибуналов,  а  в  50-м    отправлен  в  отставку. Имел  награды:  два  ордена  Ленина  и  два  —  Красного Знамени...
    Виктор   Михайлович   Бочков    (1900 - 1981)  —  прокурор   Союза  ССР   с   1940   по  1943  год.  Генерал-лейтенант   юстиции.   В    органах   ОГПУ-НКВД    служил  с   1922   по   1940  год.   До   мозга   костей   чекист,    без  юридического образования  и прокурорских  навыков. В  годы  Великой Отечественной   войны,   будучи   прокурором  СССР,    одновременно    являлся   членом   Военного   совета   и   начальником  4-го  (особого)  отдела  ГУГБ НКВД   Северо-Западного  фронта.  С  1944   года   руководил   конвойными    войсками  и  был   заместителем    руководителя    ГУЛАГа.  Был  награждён   двумя   орденами   Ленина,  тремя  орденами  Красного  Знамени,  орденом  Суворова  и  орденом  Трудового  Красного Знамени...
    Константин  Петрович  Горшенин (1907-1978) — Генеральный прокурор   СССР   с   1943   по   1948  год.  Действительный   государственный советник  юстиции.  Нёс  личную  ответственность  за  участие  в   массовых политических   репрессиях.  Подписывал  приказы,  вводившие  упрощённое судопроизводство.  Входил  в состав  секретной комиссии  Политбюро  ЦК ВКП (б)  по  судебным  делам.  Комиссия  утверждала все приговоры  о смертной  казни в СССР.    Проявляя   осторожность   и   дальновидность,    уклонялся   от   надзора  за  расследованием   контрреволюционных    дел   и    участия  в  политических  судебных  процессах.   Перекладывал   эту   работу на  плечи   своих   подчинённых.   После  Великой  Отечественной   войны    был    союзным   министром   юстиции,  учёным-правоведом.  Имел  два  ордена  Ленина,  ордена  Трудового  Красного  Знамени  и  Дружбы  народов...
    Григорий   Николаевич  Сафонов  (1904 -1972)  — Генпрокурор   СССР   с   1948   по  1953   год.   Государственный  советник  юстиции  1-го  класса.  С  1939   года  попеременно  заместитель    М.И. Панкратьева,    В.М. Бочкова,   К.П. Горшенина.  В     период      политических     репрессий    грубо      нарушал    социалистическую    законность.    Прокурорский     надзор   за    НКВД-МГБ  СССР   превратил  в   фарс.   Давал   указания   нижестоящим   прокурорам  санкционировать аресты,  утверждать  обвинительные  заключения   по   явно   сфабрикованным   политическим   делам,   но  сам  участие  в   судебных   процессах,  как правило,  не принимал.   Несмотря   на  показную   лояльность     режиму,   с  верховным   правителем  страны  знаком  не  был.   После    смерти   Сталина  и  крушения  авторитаризма  Сафонова  сняли  с  занимаемой   должности,  но  не  лишили  двух  орденов  Ленина..."

    Глубоко   изучать   чёрные   страницы   прокуратуры,  подвергать  дискриминации   избранную   профессию   не   входило   в    планы   капитана   юстиции,  но   закладку   в   памяти  он  сделал:  "Рыцарями  без  страха   и   упрёка"   прокуроры    СССР   не   были.  В    ходе   острой   политической   борьбы   все  они   проявляли  двуликость.  Никто  наотрез   не   отказался   участвовать  в  коварном   и   жестоком   подавлении   классовых    врагов   и   инакомыслящих.   Тем  не  менее   Руденко   пережил    всё    это,   а    при    правлении    Леонида  Брежнева   сумел   обеспечить   независимость   прокурорской системы.  Посему  ему  честь  и  хвала!

    Последний  месяц  зимы  следователи-криминалисты  всецело  посвятили   учёбе.  Грех  было  не   воспользоваться  уникальной  возможностью  пополнить  багаж  знаний  в  Центре  военно-юридического  образования  страны.  Теперь  на  практике  сыщикам  предстояло творчески  применять  теоретические знания для успешного раскрытия и  расследования   уголовных  дел.

    II. Через три границы

    В   середине   марта   Рябинин  успешно  окончил курсы  усовершенствования  следователей-криминалистов  при  Военном  институте.  Экзамены,  торжественное вручение  диплома,  прощание с сокурсниками и преподавателями — всё осталось позади.  Настало  время  возвращаться  к  месту службы  в  Германию.    Добравшись  до Тверской  заставы  на  метро, Вячеслав  направился  к Белорусскому  вокзалу.  Весна  ещё  только  вступала  в  свои права.  Солнце   казалось   немыслимо  ярким,  но  не   грело. Сильный   холодный   ветер   насквозь   продувал   офицерскую шинель.  Липкий   и   мокрый   снег  давно  привёл  в негодность  купленные  три  месяца  назад  спорт-шуйе.  Капитан  изрядно  продрог  и  мечтал  только  об  одном:  поскорее  очутиться   в   тёплом    шверинском  вагоне  поезда "Москва-Вюнсдорф".
    На   перроне   внимание   Рябинина   привлёк   мужчина  в   штатском,    лет   сорока  пяти, но  моложавый  на  вид.  В  его  облике   угадывалось  что-то  очень  знакомое,  связанное с  детством.  Через  минуту  Вячеслав  был  уверен,  что  это  не кто  иной,  как  военный  лётчик   Александр   Васильевич  Удовиченко.  Дядя  Саша —  так  Вячеслав  звал  Удовиченко  лет   пятнадцать  назад. В ту пору Рябинины  жили  в  Саратове, где  глава семейства  был военным  прокурором  гарнизона, а  дядя  Саша — лётчиком   авиационного  полка  в Энгельсе.
    В   памяти    Вячеслава    сосед  по  квартире  Удовиченко остался  отважным  пилотом,  заводилой  офицерских  компаний  в  дни  празднеств,  заядлым   рыболовом.   Сколько  рассветов  встретили Рябинин-старший,  дядя  Саша   и  пострел  Славик  на  волжских  заводях! Сколько  рыбёшки,  пахнущей  водорослями  и  речной водой, изловили!  Нескончаемыми   были  увлекательные   рассказы   военного   прокурора  о   минувшей  войне,  послевоенной  Германии,   нелёгкой    работе    военных   следователей   и  прокуроров.  Под  их  впечатлением  майор  авиации  Удовиченко  и  надумал   поступать   на    учёбу   во   Всесоюзный  юридический  заочный   институт   (ВЮЗИ).   Затем   судьба    разлучила  семьи   Рябининых   и   Удовиченко —  и  вот  нежданная   встреча.
    — Вы  узнаёте  меня,  дядя  Саша? —  без  обиняков спросил   Рябинин,   глядя   в   упор  на  старого  приятеля отца.
    —  Честно   говоря,   не  припоминаю  среди  бывших  и  нынешних  прокурорских  собратьев  своего  племянника, — ответил  явно  озадаченный  фамильярностью обращения Удовиченко,  внимательно  разглядывая капитана  юстиции.
    — Я   Рябинин, — не   выдержав   краткой  неловкости,  выпалил  Вячеслав.
— Славка,  сын  Виктора  Ивановича,  волжский рыбачок! —  дядя  Саша  буквально  задохнулся  от  возбуждения  и  радости... Спустя  час  под   дробный  перестук  колёс  земляки оживлённо  беседовали  в  тёплом  и  уютном  купе международного  железнодорожного экспресса.  Дядя  Саша оказался  не  только  коллегой  Вячеслава,  но  и  его  попутчиком.  После  окончания  ВЮЗИ  он  распрощался  с военной   авиацией  и  всецело  посвятил   себя  служению  закону.  Последние  четыре  года  подполковник  юстиции  Удовиченко  был   военным  прокурором  Потсдамского гарнизона.
    — Что-то  мы  всё  обо  мне да  обо  мне.  Ты-то, дружочек,  как  живёшь-можешь? —  говорил  Удовиченко,  прихлебывая  чай,  доставленный  проводником  вагона.
    — Вижу,  стал  настоящим  военным,  как  Виктор Иванович.  Светлая  ему  память,  хороший  был  человек. О  его  кончине  узнал  случайно  от  третьих   лиц,  а  вот сведениями  о  тебе, Славик,  не  располагал.
    Упоминание  об отце  нарушило  эмоциональное равновесие   Рябинина.   Некоторое время, чтобы  успокоиться,  он  молча  глядел  в  окно  на   меняющиеся  картинки   всё  ещё  заснеженного  Подмосковья.  Грохот  внезапно  налетевшего  встречного  поезда   вернул   капитана  к  действительности.
    — Рассказывать,  собственно,  нечего. Биография   у  меня   самая  что  ни  на  есть обыкновенная.  Средняя  школа,  юридический  институт,  год  срочной  службы  в  армии  и пять  лет  следственной  работы,  из  них  полгода   в Германии, — отвечал Вячеслав.
    — Ну  не  скажи,  биография  у  тебя  что  надо. И профессия    героическая —  освобождать  от  накипи  военный  механизм  государства. Это  водопроводчикам   не  под   силу, —  полушутя   продолжал  разговор  Удовиченко.
    — Разрушают  день  за   днём  нашу  армию-победительницу  коварные  сточные  воды  стяжательства, разгильдяйства,  коррупции   и   протекционизма.   В   ГСВГ   многие   офицеры,  в  особенности  что   рангом  повыше,  ударились  в  личное  обогащение, наживу.  Отсюда  всевозможные   аферы,  махинации,   злоупотребления.   Нелегко  нашему  брату  военюристу   всегда  оставаться   безупречным.  Иные   действуют   заодно  с  хапугами,  других  же  передряги  скручивают  в  бараний    рог,   деформируя   личность.   Твой  отец   столкнулся  с  этим  явлением  сразу после  войны,  когда  служил  в  Группе   советских   оккупационных  войск  в  Германии. Но  тогда  было  только начало, ныне этот процесс  прямо-таки  патологический.
    — У  отца  были  неприятности в  Германии? — удивился   Рябинин,  не  осмысливая   выводы   Удовиченко  и  почему-то  сразу   вспомнив  о  дневнике.
    — Неприятности? У  него  была  борьба,  в  которой трудно  стать  победителем.  Если  и  ты  в  своего  отца — такой  же  прямой,  искренний   и   неподкупный   —  готовься  к  худшему, — в шутку  или  всерьёз  резюмировал военный  прокурор  Потсдама.
    Время  было  за  полночь.  В  купе  появились  соседи  Удовиченко,  игравшие  где-то  в преферанс, и  начали  укладываться.  Добравшись   до   шверинского   плацкартного  вагона,   Рябинин    долго  не   мог  заснуть.  Международный  железнодорожный   экспресс,  пронзая  прожекторами   ночь,  без  остановок  мчался  к  государственной  границе.

    В  Бресте  у  состава  меняли  подвижную  часть, пограничники  вели  досмотр  вагонов.  На  варшавской стороне  вокзала   Рябинин  в  числе  других  пассажиров битых   два   часа  ожидал  посадки.  Наконец  с  неизбежными   формальностями    было   покончено,   и   Вячеслав  продолжил   путь  по  западноевропейской  узкоколейке. В  Польше,  раздираемой  острыми   внутренними  противоречиями,  в  начале  80-х  было  неспокойно. Независимый  профсоюз   "Солидарность",  возглавляемый  электриком  с  Гданьской  судоверфи  Лехом  Валенсой, представлял  серьёзную  угрозу  для власти.  В  стране  росли  антисоветские   настроения,  имели  место  провокации.  Месяц   назад   Председателем  Совета  Министров  ПНР  сейм  назначил   верного   друга   СССР  генерала  Войцеха  Ярузельского,   и  ожидалась  нормализация  острой  ситуации.
После  пограничной  проверки  на  первой  польской станции  Тересполь  (город  на  противоположном  берегу реки  Буг)  Рябинин,  завалившись  на  верхнюю полку,  приступил  к  чтению  дневника  отца.  Лучшего места предаться  воспоминаниям,  побыть  наедине   с  самим  собой,  трудно  было  представить.


5 марта 1945 г.
          
"… Даже   не   верится,  что  до  Берлина осталось  преодолеть  всего   шестьдесят   километров.   Передовые  отряды   прочно   удерживают  Кюстринский   плацдарм  на  западном  берегу  реки  Одер.  Отсюда и  начнётся  наступление  основных  сил  1-го  Белорусского.  Полосы   обороны  неприятеля  от  устья  реки  Альте до  Франкфурта  на   Одере,  Зееловские высоты  сильно  укреплены.  Сломить  сопротивление  врага  будет  непросто. Бои  предстоят  тяжёлые.
За  полмесяца  наша  2-я гвардейская танковая армия прошла около пятисот километров.  Тылы  растянулись от  Вислы  до Одера. По заданию  Военного  совета  всей  прокуратурой  колесим по раскисшим дорогам  Польши, наводя  порядок.  В  сёлах  полным-полно  пособников фашистов — полицейских,  бургомистров,  карателей.  Активизировались бандиты  из  армии  Крайовой.  Вылавливаем эту  нечисть и заводим уголовные  дела. Прокурор  армии  полковник юстиции Березовский  не знает  покоя  ни  днём,  ни  ночью.
Скоро  наступление на Берлин. В  первом  эшелоне  главной группировки  фронта,  как  и  в  Висло-Одерской  операции,  будет  3-я Ударная  армия.  Её  задача — прорвать   оборону  врага   и   обеспечить   ввод   в  сраженье   нашей   армии,   возглавляемой   генерал-полковником   Богдановым*.  Моя  жизнь  сейчас   имеет  одну  единственную  цель — вперёд.  Вперёд,   до  полной  победы  над  коричневой  чумой…"

    На   полустанке   поезд   притормозил.  За  окном  вагона   виднелось  большое  поле  с  чётко  обозначенными  контурами  наделов.  Несмотря  на  распутицу,  на  нём  копошились   крестьяне-единоличники,  используя   лошадей  и  примитивную  дедовскую  соху.
    "Курица  не  птица — Польша  не  заграница!" —     подумал   Рябинин,   вспомнив   необъятные   колхозные   поля   родного   Поволжья   и  современную  сельхозтехнику,   используемую  при  посевной.  У  небольшого  переезда      внимание   Вячеслава   привлекла  одиноко  стоящая  статуя  девы   Марии,  украшенная   искусственными   цветами.  "Не  иначе   католики отметили  религиозный праздник  и  теперь   вкалывают,  живя  по  принципу: на  Бога  надейся,  а  сам  не  плошай!"   
    Капитан  юстиции  представил  себе  дороги  Польши  в  марте   45-го,  заполонённые  войсками,  военной  техникой,  стремящимися  на запад,  и  колоннами  беженцев, бывших  узников   лагерей  смерти, бредущими  на  восток. Где-то  среди  этого  хаоса  затерялся   его  отец — солдат  второй  мировой.

30  марта 1945 г.

"…Штурмом    овладели   городом-крепостью   Кюстрином.  Плацдарм  увеличился  от  сорока  до   сорока   пяти  по  фронту  и  от  четырёх  до  десяти  километров  в  глубину.   12-й   гвардейский   танковый   корпус   успешно  форсировал   Одер  и  сосредоточился  в  районе  Альт-Блейэн-Китц.  Ведём   последние   приготовления  к  штурму  Берлина.  На совещании  прокурор   фронта    генерал-майор   юстиции    Яченин**  потребовал    от    всех  прокуроров  и   следователей   соблюдать  советские,   международные  законы  в  отношении   военнопленных   и   местного   населения.   Самосуда   и   расправ  над   военными  преступниками  в  войсках   1-го  Белорусского  допустить  нельзя.  Как  юрист   рассудком   я  полностью  согласен  с  Леонидом  Ивановичем,  но  сердце  озлоблено.  Слишком   много  горя  и  страданий  причинили  немецко-фашистские  захватчики.  Вторую  мировую  войну  хладнокровно  спровоцировала   семидесятимиллионная   немецкая   нация.  Третий   рейх,  созданный   в  1933  году,  заканчивает  своё   существование.  Он   так   же   рухнул,   как  и   первый  —   священная средневековая  Римская   империя, —   и   как  второй — империя,  созданная   Бисмарком   в  1871   году   после   победы   Пруссии  над   Францией.  Неужели  уроки истории  Германию ничему не  научат?.."

    Читая   дневник,   Рябинин-младший  поражался   истории.  Одно   дело  было  её    изучать    и   совсем   другое — столкнуться  лично,  пережить   на  собственном   опыте.    Вячеслав    недоумевал,    как     могло  случиться,   что  в   ХХ  веке  в  стране,  подарившей  человечеству  Лютера,  Канта, Гёте, Шиллера, Баха,  Бетховена  и  Брамса,  возник  фашизм?  Почему  кумирами  великой  нации  стали  несостоявшийся  художник Гитлер, писатель-неудачник  Геббельс,  горе-агроном  Гиммлер,  недоучка-архитектор Розенберг? Со страниц  семейной реликвии  ощущалось   дуновение   холодного  ветра  минувшей войны.
 
20-26 апреля 1945 г.
      
"…Одерский   оборонительный   рубеж   полностью   уничтожен.  Одер  не  стал  для  проклятых  фашистов "рекой  немецкой  судьбы".  Войска  1-го   Белорусского  фронта   стремительно  продвигаются  к   Берлину,  имея   цель  охватить  имперскую  столицу  с  северо-востока.  22  апреля прорван  берлинский  оборонительный  обвод  на  участке  Хоэншонхаузен,  Марцан,   Вульгартен.   Идут  тяжёлые  бои  в  городских  кварталах.   Берлин  затянут   густой,   зловещей   дымкой.   В   руинах   домов,  на   чердаках  засели  фаустники,   расстреливающие   наши  танки  с  ближних  дистанций.  Войскам  приходится  обходить  заграждения  и  поражать  противника  с  тыла.    26   апреля  войска  2-й   танковой   армии  форсировали  водную  преграду в   районе   юго-восточнее  Тегель.  Из  концлагеря  нами  освобождено   свыше  трёх  тысяч  военнопленных.  Это  преимущественно  военнослужащие   армий    антигитлеровской   коалиции.    Вторые   сутки   по   личному  указанию  заместителя  прокурора  фронта,   генерал-майора   юстиции   Оганджаняна***  оформляю  документы  на  бывших  узников.  Вместе  с  офицерами "Смерша"  в  фильтрационном   пункте   концлагеря     делаю   всё   возможное,   для   того  чтобы   поскорее  отправить  измученных, обессиливших людей  на  родину..."

    В  ГСВГ  капитан  Рябинин  был  следователем-криминалистом   военной   прокуратуры   2-й  гвардейской  танковой   армии.  Той   самой,    в  которой   служил   его  отец   тридцать    пять   лет   назад.   Штаб   армии    размещался   в   Фюрстенберге,   относящемуся  к  сельскому  району  Гранзее  и   вышестоящему  округу  Потсдам.  У   власти   в   городе   находились   христианские  демократы,   активно  сотрудничающие   с   правящей   в   ГДР   партией — СЕПГ.
    В  начале  восьмидесятых  Фюрстенберг-Хафель  почти  полностью  сохранил  архитектурную  застройку прошлых  веков. Аккуратный,  тихий  и  уютный город, казалось,   изначально  был создан  для  мирной  жизни. Однако  в  действительности  всё  обстояло  иначе.  Под остроконечными   черепичными   крышами  сказочных  домиков  в  годы  войны  свила  гнездо  школа  полиции  безопасности   "СД".  В  ней   проходили   обучение   латышские   националисты   из  отряда  карателей  майора  Арайса.  Именно  они  зверски  истребляли  мирное  население  Латвии  и   Белоруссии.   С  1939  года   в  окрестностях  Фюрстенберга — Равенсбрюке  функционировал   женский   концлагерь.  В   нём    проводились   чудовищные  опыты.  Через   лагерь  прошло  130000  женщин,  не  считая  их  детей,  и  90000  узниц   погибло. Преступные  медицинские   эксперименты в  Равенсбрюке  проводились  с  1941  по  1945год.   Их   проводили  врачи-садисты   Карл  Гебхардт  и  Герта  Оберхойзер.   Большинство  опытов   было  направлено  на  изучение   жизненных   функций    человеческого  организма   в  экстремальных  состояниях. С  1943  года  в  лагере  стал   функционировать   круглосуточный   крематорий.  В  нём     уничтожались  узницы  порабощённых  стран  Европы,  не   представлявшие   интереса  для   фашистов.  Пепел  и  фрагменты  их  мёртвых  тел   изуверы  сбрасывали  в озеро Шведтзее (Рёблинзее).
    Город  освободили  в  конце  апреля  1945  года наступающие   войска   49-й  и  70-й  советских   армий.  Резервы  фашистов,  выброшенные  в   лесисто-озёрный  район  Фюрстенберга,  Нойштрелитца  и  Варена,   были  частично  пленены  и  уничтожены.  В  результате  боёв  и  налётов  союзной  авиации  в Фюрстенберге оказались частично  разрушенными  старинный  замок  и  вокзал. В целом  город  не  пострадал   и  спустя  десятилетия  жил деловито  и  размеренно.  Вот  туда-то  и   следовал   капитан  Рябинин  через  три   государственные  границы.

Примечания: 
* Богданов Семён Ильич (1892-1960), маршал  бронетанковых  войск, дважды  Герой  Советского Союза.  В  годы  Великой  Отечественной  войны  (ВОВ)  с  1943  по  1947  год   командовал   2-й   гвардейской  танковой  армией. В  1938-1939  годах  органами  НКВД  дважды  был   незаконно  репрессирован, полностью  реабилитирован  только  после  смерти;
** Яченин  Леонид  Иванович  (1897- 1952).   В  войну  поочерёдно   возглавлял   прокуратуры   пяти   фронтов,   в  том  числе  1-го  Белорусского.  После  окончания   ВОВ   был   военным   прокурором  ГСОВГ,   имел   воинское  звание  генерал-майор  юстиции;   
*** Оганджанян Гурген Иванович (1902-1965)  в  1945-1947  годах  был заместителем  военного  прокурора  ГСОВГ,  имел   воинское  звание  генерал-майор  юстиции.  В  войну  являлся   заместителем  прокурора  четырёх  фронтов,  в  том  числе  1-го Белорусского. В 1938  году  органами  НКВД   был  незаконно  репрессирован,  подвергнут  пыткам;  в 1940  году освобождён  из  ИТЛ.

    III. Жертва преступной неосторожности

    В  начале  80-х  Вооружённые  Силы  Союза  захлестнула   волна   преступности.   Уклонисты   и  дезертиры   находились   в   бегах.   Хулиганы   бесчинствовали   в   казармах  и   караулах.   Казнокрады   и   мздоимцы  обогащались  за  чужой   счёт.   Несознательная   часть   миротворцев   в  странах  временного  пребывания  доставляла  неприятности  местному   населению.  Военные  следователи,  испытывая  небывалую   за   последние   годы   нагрузку,   по  уши   увязли  в  уголовщине.
    Вернувшись   в  Германию,  капитан  юстиции  Рябинин  с  головой  окунулся  в  изучение особенностей работы   за   рубежом.   Трудно   было   привыкнуть  к  тому, что  советским   следователям   запрещалось   контактировать  с  пострадавшими  немцами  и  лично  выполнять  с  ними  уголовно-процессуальные  действия.  Этим  по  поручениям   наших  сыщиков  занимались  правоохранительные  органы  ГДР.  Длительная  переписка,  нестыковка  результатов расследования,   ведущегося,   по   сути   дела,  службами  двух  государств,   мешали  объективному  принятию  решений,  срывали  сроки.  Наряду  с  расследованием  раскрытых  преступлений   в   отношении   граждан   СССР, военная  прокуратура   имела  дело  с  многочисленными  правонарушениями,  совершёнными  в  условиях  неочевидности.  Закулисные   ведомственные   интересы  советских  и  немецких   сыскных   служб   нередко   приводили  к  отфутболиванию   "глухарей"   друг   другу.  Вся  эта   кутерьма  не обходилась  без  подтасовки  фактов,  фальсификации  доказательств, что  не  способствовало укреплению  и  без того неполного доверия.
Ежедневно  двадцать  тысяч  советских  автомашин  заполоняли  дороги  ГДР.  Молодые  солдаты-водители,  в  большинстве  своём  без  должного  опыта,  создавали  аварийную  обстановку,  совершали  происшествия. Малолитражки   "Вартбурги"   и  "Трабанды",   протараненные тяжеловесными  КамАЗами  и  КрАЗами,  хоронили  под обломками  без  вины  виноватых  немцев.
    Апрельским  утром  1981  года  передвижная  криминалистическая  лаборатория  (ПКЛ),  начальником которой   был   Рябинин,  прибыла  на  место происшествия  в  самый  центр  Фюрстенберга.  На   пешеходном  переходе  Тельманштрассе   у   отеля  "Мекленбург хоф"   умирала  пожилая  немка,  сбитая  несколькими  минутами   назад советским  уазиком.  На   лице   потерпевшей  отсутствовал  страх,  но  его  бледность  напоминала  лицо  экспоната   из  музея  восковых фигур. Блеклые глаза  немки  были  молитвенно  устремлены на старинную  кирху,  расположенную   напротив  отеля  в  глубине  крохотной  площади,  именуемой   в  сороковые  годы  Марктплац.
    "Кем  была  эта  несчастная  в  войну?  Может  быть,  ауфзееркой  в  концлагере  Равенсбрюк  или узницей  этого кацета?"   —  думал   капитан   юстиции.  Неожиданно   немка  перевела   глаза   на   Рябинина,   и  в  них,  сменяя   друг  друга,   пробежали   тени    воспоминаний   жизни.  Вячеслав  вздрогнул   и  похолодел  от  жути,  когда  она  полушёпотом  произнесла  имя — Виктор.  Предсмертная  судорога  положила  конец  страданиям  несчастной  жертвы   преступной  неосторожности.
    Рябинин   невольно  вспомнил  об  отце  —  Викторе Ивановиче,  но  сразу   же   прогнал   показавшуюся   абсурдной  мысль.
    "Мало   ли   Викторов  на  белом  свете,"  —  решил  он,  но  окончательно   так   и   не   успокоился.   Вячеслав  был  удивительно  похож   на   отца  в  молодости,  о  чём,   впрочем,  не  догадывался.  Большеглазый,  ладно  сложенный,  обходительный    капитан  с  первого  взгляда   запоминался  людям,  внушал  им  доверие.
    В   то  время   как   следователь    мучительно   боролся  с   умозаключениями,   на  "фэркэрсунфальвагене" прибыли  сотрудники  отдела  дорожной   полиции   и   начали   осмотр   места  происшествия. Делали они  это, по мнению  Рябинина,  оперативно  и  качественно.  Вячеслав  даже  позавидовал  полицейским,   имеющим  незаменимую   в   работе   рулетку  на  колёсах  (бандмас).  Таким    замечательным,   хитроумным приспособлением   советских   военных  следователей,  к сожалению, не обеспечивали.
Присутствуя   при  осмотре   места   автомобильного происшествия,   Рябинин   при   необходимости  мог  обращаться  к  полицейским  за  разъяснениями.  Сегодня   они  ему  не  требовались.  Следователь-криминалист   был убеждён,  что  водитель  автомобиля  командира  равенсбрюкского   мотострелкового  полка   грубо  нарушил  Правила  движения  транспорта  в  ГДР.  Наезд  на  потерпевшую  им   был   совершён   на   необорудованном светофором   пешеходном   переходе   вследствие  превышения  максимально   допустимой  скорости.  На  булыжной   мостовой  с разметкой  "Зебра"  виднелись   чёткие   следы   протекторов  УАЗ - 469,  по  которым   вычислить  скорость  движения  не  составляло  большого  труда.
    —  Как   бы   водиле  не  схлопотать  червонец  по 252-й  статье, —  высказал   своё   предположение  следователь  подоспевшему  начальнику  ВАИ  гарнизона.
    —  Ну,  это ты  хватил  лишнего, —  улыбнулся работник  военной  комендатуры  и  добавил:  — Командир   полка  —  серьёзный   человек,   в   обиду   своего   подчинённого  не  даст.   К  тому  же  он   большой   друг  заместителя военного  прокурора  армии   Виноградова.   Так   что   умерь свой   пыл.  Да   и   что  тебе   эта   старая   вешалка,  она  и  так стояла  наполовину одной  ногой  в  могиле.       
    — Разберёмся, — ответил  сыщик,  не  желая  продолжать  нелицеприятный  разговор  о  прокурорском  начальстве  с  офицером  не  всегда  добрососедской  организации.
    Виноградова   Рябинин   недолюбливал.  Властный, придирчивый,   язвительный   чиновник  попил   у следователя    немало   крови.  Благо, скоро  убывал   по  замене  в  Союз  вслед  за  прокурором  армии.  Ложно  понятую  честь   коллектива   Виноградов   не   раз   противопоставлял   закону,   вызывая   раздражение   у   Рябинина.   И   в   этот   раз   следователь   интуитивно   чувствовал,   что   неприятности  ему  не  избежать.
    Заштатный  городок  Фюрстенберг  просыпался  ни свет  ни   заря.   В   начале   восьмого  на   тесных   и   извилистых   улочках   было  оживлённо.   Многие   пруссаки,  невзирая    на    возраст,  спешили   по   делам    на   велосипедах.  Разносчики    безбоязненно  оставляли    почту  и   продукты   у   дверей    домов.   В   гастштеттах,    варенхаусах  в  начале  буднего  дня  вовсю  кипела  работа.  ПКЛ  возвращалась  с  места  происшествия  в  советский  военный  городок  Рёблинзее.
    "Клара  Гольдман, кто она такая?"   — повторял   про  себя  Рябинин  имя  и  фамилию  погибшей  немки. Полицейские   о  прошлом   одинокой   женщины   ничего   не  знали,   да   это  им   было  и  ни  к  чему.  Через  неделю-другую  они  обещали   предоставить   материалы  в  советскую  военную  прокуратуру,   а   главное,  подсчитать сумму  материального  ущерба.
    Военный   городок,   именуемый   немцами   Рёблинзее,  получил  своё   название  по  названию озера,  на  берегу  которого  находился.  В  первых  числах  апреля  сюда  возвращались  с  зимовки   лебеди,  преображая  и  без  того  живописное  место.  Озеро  же   являлось   частью   водоканала  Хафель —  искусственной  судоходной  системы,  простирающейся   до  самого  Берлина.   
В   войну   этот  городок  был  местом  отдыха  офицеров   люфтваффе  и   пользовался    у    добропорядочных   жителей   Фюрстенберга  дурной  славой.  Старожилы  помнили,  как   эсэсовцы   в   Рёблинзее   для   развлечения  асов   Геринга   доставляли   узниц    Равенсбрюка.  Как  правило,  красивых  славянок.   Тех,  кто  противился  разделить   блудное  ложе,  топили  в  водах  озера.
    В   прокуратуру   Рябинин   не   спешил;  время  было   неурочным,   рабочий   день   начинался  в  девять. Выйдя   из   ГАЗ-66   на  берегу  озера,  он  наблюдал  за белыми    красавцами    кликунами,   горделиво   рассекающими   водную  гладь. Неожиданно  в  его  голове  зародились   стихотворные   строки,   посвящённые  погибшим  узницам  Равенсбрюка,   души   которых   были   так  же  прекрасны,  как  и  лебеди:

Славянок — узниц  Равенсбрюка
По Фюрстенбергской мостовой
Вёл  в  заведенья  херра Глюка
Эсэсовский конвой.
В низкопошибные бордели,
Где асы Геринга постой
Непродолжительный  имели
Перед  кровавою игрой.
Из  статных  молодых  славянок
С  красивыми  чертами лиц
Сделать безропотных служанок,
Сделать податливых  блудниц
Фашисты  издавна мечтали
И бритых  наголо девчат
На аппельплаце отбирали…
Как  был  ужасен  вечный ад!
Но разве узницы кацета
Продажным женщинам сродни?   
Нет,  не могло случиться  это.
Спаси, Господь  их, сохрани!
Спаси  от  поруганья  чести
И от  измены сохрани
В порочном,  непотребном месте,
В  грязном  борделе солдатни.
В  небесный  рай с земного ада
От унижений, пыток, мук
Шли  непорочными  девчата,
Шли  под  кандальный  перестук.
Их  дух  был  вражьего сильнее.
Их  волю не сломила плеть.
В прозрачных  водах  Рёблинзее*
Славянки  отыскали смерть.

Прим. * В годы ВОВ озеро Рёблинзее имело название Шведтзее.

    Поэзией   Вячеслав   занимался   давно   и   всерьёз.  На   родине  он  основательно  изучил  творчество  отечественных   мастеров   стихосложения   и   теперь   считал своим   долгом   приобщиться   к   наследию   поэтов  Германии.  Правда,  книголюбу  не  хватало  для  этого  времени,   и   всё  же   Рябинин  его  находил.  Предпринимал он  и  робкие  попытки  сочинять  стихи  сам.  Эта,   казалось  бы,  непозволительная   роскошь   для   следователя   помогала Вячеславу   пополнить   запас   растраченных   душевных  сил.  Их  же  капитану  юстиции  порой  так  не  хватало  для преодоления  эмоциональных  перегрузок  на  службе.
    Военная   прокуратура   размещалась   в   одном   здании  с  тыловыми  службами  армии.  Прокурор,  его  заместитель  и   помощник,   а   также  следователь-криминалист  составляли  ядро  штаб-квартиры  в  Фюрстенберге. Остальные   штатные   офицеры   были   костяком  прокурорско-следственных  участков  в  гарнизонах  Нойштрелица,  Фогельзанга,  Шверина  и  Перлеберга.  Прокурор   уже  месяц    как    убыл  по  замене  в  Союз,  помощник  догуливал  отпуск,  и  подполковник  юстиции  Виноградов   до  прибытия  нового  начальника  являлся  полновластным   хозяином.   Ровно  в  девять  следователь  докладывал   ему  обстоятельства  автопроисшествия.
    Виноградов   сидел   в  кресле  будто  аршин  проглотив,     ища   повод   в  любую   минуту    начать "раздевающий",   до   слёз   обидный  разнос.  Этот   маленький,  как   на  дрожжах   полнеющий  сорокалетний   человек   редко  бывал   благодушным.  Вот  и  сейчас,  когда следователь  заикнулся   о  своём  намерении   возбудить  уголовное  дело, похожий   на   хряка  подполковник  беззастенчиво  заявил:
    — Без   году   неделя   в   Германии,   а   посмотрите,  какая   прыть.   Немку   пожалел,  своего  товарища   готов   за  решётку  упрятать.   Да  эта  старая   ведьма   сама   под   колёса  бросилась,  что  водителю  оставалось  делать?   Немцы — народ   рациональный,    как   только  ущерб  возместим,  а  это  уже  вопрос  межправительственный,  заткнут  язык  за пояс!
    В  отличие  от   Виноградова,   Рябинин  людей    своими   или    чужими   не считал.  Для  него  все  они  были  либо  законопослушные, либо   правонарушители.   Получив  распоряжение   поручить   проверку    данного   происшествия  старшему  следователю  из  Фогельзанга,  курирующему  мотострелковый   полк,   капитан   молча   удалился.  Испытывать   терпение    врио   прокурора    Рябинин   больше  не  желал,  понимая,  что  процессуальная  независимость следователя  всего лишь  пустая  фраза.   
    Водитель  уазика — двадцатилетний,  угловатый   парнишка   с   простодушным    лицом  —  дожидался   в  коридоре.  В  военную   прокуратуру   он   прибыл   для    дачи  объяснений.   До   беседы  с   правонарушителем   Рябинин   позвонил   Линденбергу  и   попросил   его  в   частном   порядке   узнать   подробности  биографии   фрау   Гольдман.   Обер-лейтенант   обещал  помочь   и  сообщить  результаты  проверки  в  майские  праздники.  Водитель  был  не  на  шутку   испуган.   Автопроисшествие    выбило   ефрейтора  из  колеи.  При  беседе   выяснилось,   что  всю   минувшую  ночь  он  не  смыкал  глаз,  участвуя  в  охотничьих  забавах  начальника.  Утром   же,  несмотря   на   переутомление,  снова   сел   за   баранку.   Теперь   следователь   знал    главного   виновника   трагедии,  но  дотянуться  до  него  не  позволяли  короткие  руки.
    Вечером  того  же  дня  в  коттедже  по  улице  Школьной    Рёблинзее   долго  не   гас   свет.   Ностальгические, светлые   чувства    вытеснили   из    ранимой   души   Вячеслава  суматошный  бег  дня,  служебные  передряги.  Затаив  дыхание,  позабыв   всё   на   свете,  он  читал  дневник отца.

9 мая 1945 г.
               
"...День   Победы —  радостней   и   светлее   праздника   не  могу  себе   и   представить.  Мы   выстояли   и   победили   в  схватке  с  сильным  и  коварным  врагом.  Сквозь  ад  я  и  мои  друзья-товарищи   прошли  неисчислимые   расстояния   многострадальной   земли.  Вместе   горевали  и   радовались,  вместе   познали   кровь,   утраты   в   дни   бедствий   и   годы  разлук.   Поистине   нет   ничего  выше   фронтового   товарищества,   великого  бескорыстия   простого  солдата.
Прокуратура   2-й   гвардейской   танковой   под  Науеном,  а  в Берлине  уже   формируют  прокуратуру  гарнизона,  которую   возглавит  полковник   юстиции   Николай   Михайлович    Котляр*.    Скоро  и  наш  черёд   участвовать  в строительстве  мира.   Каким   он   будет   на   этой  выжженной   земле,  трудно  и  представить.  Картина  разрушений  ужасающая,   немецкая  нация    деморализована,   полно   недобитых   национал-социалистов,   всеми  силами   стремящихся   попасть  на   запад..."

    Рябинин   восхищался   силой   духа   советских    солдат    военной  поры.  Какими   они   были   счастливыми   в   День  Победы!  Как  свято  чтили   бескорыстное войсковое  братство,   самопожертвование   товарищей,    ясно    различая   грань   между    добром   и   злом.   Где   сейчас   пролегает    эта   грань   в  армии,  засидевшейся   в   Европе,   давно  переставшей   быть  желанным   гостем?

Примечание: * Котляр   Николай  Михайлович  (1910-1995).   Полковник  юстиции.  В  июне 1941 года  ушёл  добровольцем  на  фронт  в  звании  рядового 100-й  стрелковой  дивизии. Войну  закончил  полковником  юстиции,  прокурором 5-й  Ударной  армии.  Первый  военный прокурор Берлина. С  1937  по 1940  год, будучи  незаконно  репрессирован  органами   НКВД,  отбывал   наказание  в  ГУЛАГе.  После реабилитации  продолжил  службу  в  органах  военной  прокуратуры.

    IV. Новая  метла  по-старому  метёт

    Первое  в  мире  социалистическое  государство   на немецкой   земле  —  ГДР  в  начале  80-х  испытывало  те  же  трудности,  которые  ему  сопутствовали  с  момента возникновения.   Не  веря  в  идеалы,  навязанные  Кремлём,  под  впечатлением  успехов  процветающего  буржуазного  собрата   шло  массовое  бегство  населения  на  Запад.  В начале 50-х  за  три  года  оно уменьшилось  более  чем   на  полмиллиона,  а  за  десять  лет  предшествующих описываемым  событиям —  почти  на  четыреста  тысяч.
Политический  режим страны  имел  право  на  существование  по  большому  счёту  благодаря  советским штыкам.  Правда,  в  марионеточном  государстве  не перевелись  люди,  фанатично  преданные   красивой   сказке  о  социальном  равенстве.  К  их  числу  относился   и  Ральф  Линденберг,  с  которым  у  Рябинина   должна  была  состояться  встреча  в  праздничный  день — 9 Мая.
    День   Победы   в  Фюрстенберге   выдался   тёплым   и  солнечным.  Недалеко  от  вокзала  у  обелиска  павшим советским   воинам   собрались   почти   все  обитатели  городка  Рёблинзее.  Первыми  возложили  венки  командующий  и  начальник  штаба   армии — генералы  Шуралёв  и  Ревин.  Вслед  за  ними потянулась  вереница  старших   и  младших  чинов  с  домочадцами.   К   подножию  гранитного  обелиска  хлынули   цветы,  взращённые  на  немецкой  земле  пруссаками  нового  поколения.   Через полчаса  военный оркестр  заиграл  бравурный  марш.  Наэлектризованная   ярким   действом   толпа   растеклась  по улицам   города  в  предвкушении   праздничных   гуляний   и  застолий.  В   этот  день   аборигены   отсиживались  по домам.  Даже  спустя  десятилетия   каждый   из   них   испытывал   горечь  от  поражения   любимого  фатерлянда.  И  пусть  третий  рейх  был  исчадием  ада,  что  доказала  история,  — всё   равно  государство-победитель,   несмотря   на  его  гуманистическую  сущность,  большинством   немцев  осознавалось  как оккупант.
    В   полдень   Линденберг  ждал   Рябинина  в  Ратс-кафе  Фюрстенберга.  Он  был  не один,  а  с  пожилым незнакомцем,   как   позже   выяснилось,   бывшим начальником  инспекции  Госстраха  в  Гранзее.  Ральф,  радостно  поздоровавшись   с   Вячеславом,   продолжил   ранее  начатый   разговор  с  эксфюрером  Штаатлихе Ферзихерунг.
    —  Да,   я   немец,  но  мои  родственники  до  седьмого  колена  ни  к  пангерманцам,  ни  к  фашистам  не принадлежали.  Годы  войны  они  провели   в  эмиграции,  а  после  её  окончания  вернулись  в  новую  страну — ГДР.  Своей   родиной,  процветающей  и  свободной,  я  не перестаю  гордиться, — запальчиво  говорил  Линденберг.
    — Зачем  ворошить  прошлое, — примирительно отвечал  ветеран  вермахта...
    — Я  был  несмышлёным  мальчишкой,   когда   пошёл  на  войну.  До    сих   пор   не    забыл   "сталинские  органы"    ("катюши"),  истребившие  под  Сталинградом   весь   мой  батальон.  Затем   плен,   строительство   Орско-Халиловского   металлургического   комбината   на   Южном  Урале,  возвращение   на   родину.  — Вы  знаете,  что  означает  название   нашей   страны  D…D…R..? —  обратился    пожилой   немец   к   Рябинину,  и,   не   дожидаясь  ответа,   со   смехом    пояснил:   Давай!  Давай!  Работай!  Так   ваши  соотечественники   призывали   нас   немцев   строить    новую  Германию.  Мы  её  построили,  но  стали  ли  от  этого свободнее?  А   в   НСДАП   я   никогда   не   состоял   и   за  грехи  солдатские  заплатил с  лихвой, — закончил  свою  пространную  речь  ветеран  вермахта,  укоризненно  глядя  на  Ральфа.
    Праздник  с  немцами  явно  не  удался.  Рябинин, сославшись  на занятость по службе,  начал  прощаться. Линденберг   напоследок  сообщил,  что  о   фрау   Гольдман   узнал  немногое.  После  войны  она  работала  в  муниципалитете   Берлина   у   доктора  Вернера.  Затем активно   сотрудничала    по   вопросам   культуры   с   советской  военной  администрацией.  В  последующие  годы  занималась  литературными   переводами   в  каком-то частном  издательстве,  семьи  не  имела.
    —  Поищи,   на   всякий   случай,   сведения   о   покойной   и   в  советских   архивах, —  закончил   разговор  обер-лейтенант,   не  на   шутку   расстроенный   откровениями  бывшего  эксфюрера  Штаатлихе Ферзихерунг.
 
                * * *               

    В   конце   мая   Виноградов  объявил    подчинённым о  скором  прибытии   вновь  назначенного  прокурора  2-й  танковой  армии.  В  связи  с  этим   "Хряк"  намеревался  принять   ряд   декоративных   мер,  призванных   завуалировать   серьёзные  личные  просчёты  по службе.  Этот   человек   умел   выходить   сухим    из   воды,   взваливая  бремя  ответственности   на   плечи   "непутевых"   помощников  и  следователей.
    Рябинин    безнадёжно  скучал,   участвуя    в   балагане,  мало   напоминающем   борьбу   с   преступностью. С  прокурорско-следственных   участков  изымались  груды  нерассмотренных   немецких  материалов  о  совершённых  преступлениях.   Часть   из   них    по  явно  надуманным  основаниям  "отфутболивалась" немцам,  по  остальным принимались  формальные  решения  об  отказе  в  возбуждении   уголовных   дел.   В  основном  речь шла  о кражах   личного   имущества  аборигенов  из  дачных  домиков-бунгало   и   гастштеттов,   удалённых   от   населённых   пунктов.  Сыщики   ГДР  в  качестве  улик  обычно  представляли   отпечатки   следов   солдатских   сапог, изъятых  с  мест преступлений.  Такой  обувью,  кроме  советских  военнослужащих,  никто  в  Германии   не  пользовался.  Советская   военно-сыскная  служба  с  такой  постановкой  вопроса  не  соглашалась  и  требовала  предоставления  более  веских  доказательств.  В  этом  и  попытался   разобраться  следователь-криминалист   Рябинин  на  очередном  служебном  совещании.
    — А  почему  бы  нам  ни  исследовать  у  наиболее активных  самовольщиков  в  воинских  частях  сапоги.  В ГДР  в  Институте  судебных  экспертиз  известен  минералогический   состав  почв,  свойств   фауны  со  всей страны.  По  изъятым  микрочастицам  с  обуви  эксперты вычислят, — были  ли  подозреваемые  на  местах  преступлений, — не  предполагая  о  негативной  реакции  начальника,  прямодушно  заявил  он.
    — Да   вы   что,   белены  объелись? В  прошлый   раз о   Японии   рассказывали,  где  отказались от  услуг  розыскных   собак   и   с   помощью   электроники   исследуют  полторы  тысячи  запахов.  Сейчас  уже  до   Германии добрались.   Зарубите   себе   на   носу  —  по  ГВП  два  процента  дел  в  год  не раскрываются.  Представьте  себе, если  возбуждать  все  дела  по  бесперспективным  "глухарям"?  Штаны  снимут, —  убеждённо заявил подчинённым   Виноградов.   Обращаясь  непосредственно  к   Рябинину,   "Хряк"  ехидно  добавил:  —  Раз  вы  такой  умный,  поймайте   хоть   одного   домушника  в   Рёблинзее. Вот  тогда  и   возбуждайте  уголовное  дело.  Под  носом  самого  командующего  квартиры  чистят,  —  резюмировал он. Притихшие  офицеры  юстиции  гуськом  покидали  кабинет врио прокурора.
    —  Что   ты   умничаешь!  Виноградов  вне  себя, —  по-товарищески   журил   Рябинина  старший  следователь  из  Фогельзанга.  — Делай,  как  велит  начальство.  Мне приказали    загубить  материалы,  связанные  с  гибелью  немки  Гольдман, я так  и сделал. Пусть теперь  кто-то опровергнет   мой   вывод.  А  вывод  простой:   водитель не  имел  технической  возможности  предотвратить  наезд  на  потерявшую  ориентиры  старушенцию.  Вячеслав  лишь  грустно  улыбался  в  ответ. Нет,  так  поступать  ему  не  позволяла  совесть.

                * * *

    Проще  простого  Рябинину   удалось   раскрыть   сразу    две   квартирные   кражи   в   военном   городке. Объектом   посягательства   являлась   дорогостоящая   аудио-видеотехника.  В  первом  случае  воришками оказались солдаты  хозяйственного  взвода.   Незадолго  до  кражи  они  делали   ремонт   в  квартире  потерпевшего, где и заприметили   красовавшийся  в  зале  Хитачи.  Во   втором  случае   боец   из  батальона  охраны  и  обслуживания  не  только   завладел   видеоплеером  потерпевшего,  но  и  до отказа   набил   живот  домашним  вареньем.   Накушался   под   завязку   перед   обедом.   Рябинину  оставалось  лишь  выяснить  у лиц   суточного  наряда:   кто  отсутствовал   во  время  приёма  пищи. Одним  словом,  "Хряку" следователь-криминалист  нос  утёр,  но надолго ли?
    Лишь  поздними  вечерами  Рябинин  добирался  до  холостяцкого пристанища  и  вновь  углублялся  в  чтение  дневника отца.  Сейчас как  никогда  Вячеслав  ощущал  необходимость   пополнить  запас  растраченных  душевных сил.

16 июня 1945 г.

"...Сегодня   посетил  Потсдам.  Там  ныне  находится  военная прокуратура   Группы   советских  оккупационных  войск  в  Германии (ГСОВГ).   Бывшая  столица  прусских  королей  в  руинах.   Камня   на  камне   не   оставили  наши   бойцы   из  175-й  Уральско-Ковельской  дивизии    генерала    Выдригана   при   взятии   города   в  конце  апреля   сорок  пятого.   Прокурор   группы   генерал-майор   юстиции  Яченин  временно  назначил   меня  прокурором  одного  из  двадцати  районов  Берлина.  Расследую   дела   о   самосудах,   самовольном   выселении   немцев  из  жилищ,  неправомерном  изъятии  имущества. Особую  сложность представляют   уголовные  дела   о   деятельности   криминальных  банд,  состоящих  из   бывших  военнослужащих   вермахта.   Недавно  в  Берлине  объявлено  о  создании  Контрольного  совета,  которому  будет  передана  вся   полнота  власти.  Создается  аппарат  Советской  военной  администрации   Германии   (СВАГ)  и   обслуживающая    его    военная   прокуратура.   Так   хочется   домой   в   Россию,    но   об   этом    сейчас   нельзя  и  мечтать, работы   военным   юристам   в  новой  Германии  хватит  надолго..."
 
    Капитан  юстиции  сокрушался,  сравнивая  свои заботы   с  важными   и   сложными   задачами    своего  отца.   У  прокурора-фронтовика, по мнению Вячеслава,  в послевоенной  Германии профессия  была  героическая. Военный    механизм   государства    был    исправен,   работал  в  полную  силу  без  сучка  и  задоринки.   Вспоминая       разговор  в  поезде  с   прокурором   Потсдама,   Рябинин  сожалел,   что   до   конца   не   понял:    с   кем   его  отец   вёл    борьбу  в  послевоенной   Германии.   Ведь   подполковник  Удовиченко  говорил  намёками.  Однако  следователь-криминалист  был   убеждён,   что   его   отец  боролся  не  зря  и  лишь  в  силу  каких-то  сложных  и непреодолимых обстоятельств  потерпел  неудачу.

25 августа 1945 г.

"...Моя    миссия   в   Берлине  закончена.  В   прокуратуре   2-й танковой   встретили  с  распростёртыми  объятиями.  Дел  невпроворот,   а "штыков"  не  хватает.  На  совещании   врид   командующего   армии  генерал-майор   Радзиевский    поставил  задачу  немедленно   разобраться   с   трофейным   отделом.  Во   время    боёв,    наряду   с   вооружением,   наши  войска    захватили   много   различных  ценностей.   Теперь   они  собственность  советского  государства.  Расхищение  и  порча  этого  имущества  никак   не  допустимы.  Учёт   же  в  трофейном  отделе  и  на складах  практически  отсутствует.  Не  исключена   возможность,  что  найдутся   желающие   погреть   руки   на   бывшем  немецком  добре.  Алексей   Иванович   Радзиевский   прав:  советский   солдат   не   завоеватель,  а  освободитель.  Его   честь   должна   быть  незапятнанной.
В  конце  месяца  управление  армии  убывает  к  постоянному месту  дислокации  в  Фюрстенберг,  там   же   будет   находиться   и прокуратура.  На  охране  Берлина  остаётся  5-я  Ударная.  Жаль,  что  осиротела    она    без   генерал-полковника   Николая  Эрастовича   Берзарина*.  Погиб  первый   комендант  Берлина  в  середине  июня   по  нелепой  случайности  под  колёсами  советского  автомобиля. Странная  судьба   храброго   полководца  и  прекрасного  человека..."
               
    Новый   прокурор  2-й  танковой  —  Серов  прибыл  раньше   ожидаемого  срока.  Он   был   приблизительно одного  возраста  с  Виноградовым.  В  отличие  от   "Хряка"   производил    впечатление   добродушного  и  общительного  человека.  Правда,  по  любому   подходящему   для   шутки   поводу   щеголеватый   майор  чересчур   громко   хохотал,  если   сказать   грубо  —    ржал,   демонстрируя   крупные,   как   у   рысака,   зубы.   По   коридору   конторы  он  не   ходил,  а    передвигался   скачками,  готовый   с   ходу  преодолеть   любые  препятствия. "Жеребец",  да  и  только!
    "Странный  человек, но  лишь  бы  не  был   хуже Виноградова," —   недоумевал   про  себя   капитан   Рябинин, оценивая   рыжеволосого прокурора. 
Сослуживцы   про  нового  начальника   говорили:   "Без   протекционизма   здесь   дело  не  обошлось.  Вот  так,  за   здорово  живёшь,  не   назначат  прокурором  в  Германию.  Из  всех  групп  войск   ГСВГ  самая   процветающая.  Гэдээровская  марка  —   это   не  монгольский  тугрик".  Вскоре  майор  Серов   удовлетворил   праздное   любопытство  подчинённых.  Оказалось,   что  его  отец   важная   фигура    в  прокуратуре  Союза  и  большой  друг  прокурора  ГСВГ   генерал-майора  юстиции  Попова**.
    Вновь,   сменяя  друг   друга,  полетели   беспросветные  будни,  с  бестолковыми  совещаниями  и  разносами.  Делами  по-прежнему  заправлял  подполковник  Виноградов.  Немецкими  сообщениями   прокуратура  всерьёз   не   занималась.   Серов  шастал  по  армейскому  начальству,  заводил  нужные  знакомства,   благоустраивался.   Одним   словом,   новая  метла  мела  по-старому.  Да  иначе  и  быть  не  могло,  но  этого   никак   не   мог  понять   принципиальный  и  нетерпимый  к  недостаткам  Рябинин.
    — У  нас  родословная  правильная,  притрёмся, сработаемся.  Наслышан  о тебе  от  прокурора   Потсдама подполковника   Удовиченко.  Спустись  только  с   небес   на  землю, —  заявил  при  собеседовании  следователю-криминалисту  Серов.  Прославленная   2-я   танковая    армия   жила   своими   повседневными    заботами  —   днём    и   ночью   проводились  командно-штабные   тренировки,  стрельбы, учения.   Военный   полигон  Виттшток   месяцами  содрогался  от  пальбы   грозной  советской  техники.  Армия,  сформированная   в   1943   году,   ставшая   гвардейской,  взрастившая   сто  тысяч   орденоносцев   и    двести   с  лишним  Героев Союза,  совершенствовала  боевое  мастерство. Эта  армада  находилась   в  постоянной  готовности,   демонстрируя   силу   непослушному   собрату —   ПНР,   где  перемены  к  лучшему  так  и  не  наступили.

                * * *

    Были  ли  солдаты  восьмидесятых   похожими  на своих   предшественников,   выполнивших   освободительную  миссию  в  Европе?  Пожалуй,  нет!  Идеологические установки   заметно  пошатнулись,  место   убеждённости,  самоотверженности,   бескорыстия   заняли  малодушие,  голый  расчёт,  стяжательство,  карьеризм.   В  большей  степени  это  касалось  кичливой  верхушки.  И  всё  же  эти  солдаты  продолжали  оставаться   защитниками  Отечества,  будущее которого мало  кто  из  них  себе  представлял.

Примечания: *Берзарин Николай Эрастович (1904 -1945). Генерал-полковник.  Герой  Советского  Союза. В   1944 -1945   годах   командовал   5-й   Ударной  армией.  В  апреле - июне  1945  года  был  военным  комендантом  города Берлина  Погиб  в  автомобильной  катастрофе.
**Попов  Борис  Сергеевич,  уроженец   села  Лопатино  Инжавинского района  Тамбовской   области,   1930  года   рождения.  Главный   военный   прокурор  ВС СССР  с  1986  по  1989  год,   генерал-лейтенант   юстиции.  Награждён  орденами  Трудового  Красного  Знамени  и  Красной  Звезды. В  начале   80-х   годов  прошлого  века  был  военным  прокурором  ГСВГ. С  1990 года   находится   на   заслуженном  отдыхе.

V. Подарок  внуку Главного

    В  небольшом  немецком  городке  Вюнсдорфе,  расположенном   в   двадцати   километрах   к   югу  от  Берлина,   вот    уже   тридцать   лет   размещался   штаб   Группы    советских    войск   в   Германии.   История   городка  с   начала   двадцатого  века   была   неразрывно  связана   с  жизнью   военных   людей.   В   1911   году   там    находился   стрелковый   полигон  немецкой  пехотной  школы,  а  во  времена  Веймарской  республики — школа  обучения   добровольческих  корпусов  рейхсвера.  С  1933  по   1945   год   городок    Вюнсдорф    по   праву   считался    родиной  бронетанковых   войск   вермахта   гитлеровской   Германии.
    В   десятом  часу   Вюнсдорф  казался  вымершим.  Лишь  изредка  проносились  чёрные  волгарики  с  жёнами  высокопоставленных   начальников.  В  то  время   как   мужья-сановники   правили  ратную  службу,  их  благоверные  решали   свои    важные   вопросы.  Откуда-то   выпорхнула   и   скрылась   стайка   "вольняг",  спеша   в   Берлин   за   товарами  для  перепродажи.  И  избалованным  жёнам   начальников,   и   незажиточным   вольнонаёмным   гражданам  из  СССР,   чтобы  красиво жить, приходилось  вертеться.
    Битый  час  у  КПП   первого  городка   Вюнсдорфа капитан   юстиции   Рябинин  дожидался  оформления  пропуска.   В  штаб  Группы  он  добрался  на   перекладных, и  ровно   в   десять  должен  был  присутствовать  на  сборах  военных следователей. Получив пропуск,  Вячеслав направился   к   знакомому   мрачноватому   зданию,  где  вместе  с  прокуратурой  размещалось  разведывательное  управление ГСВГ.
    В   середине   июня   в   прокуратуре  ждали  прибытия  московской  инспекции  и  самого  Главного  военного  прокурора   генерал-полковника   юстиции   Артёма   Горного. Сутками  сверялись  планы  работы,  периодическая отчётность,  реанимировались  загубленные  прокурорские проверки  и  уголовные  дела.
    Сборы   следователей  торжественно  открыл  прокурор  ГСВГ  генерал-майор юстиции Попов. Этот маленький,   полный,   с  круглым   лицом   человек   всё  больше  напоминал  Рябинину  филина. Под  роговыми  очками  прятались  настороженные  полусонные  глаза. Говорил  он   медленно,  с   придыханием,   готовый   в   любую  минуту   заухать.   Попов  всего  полтора   года   занимал   эту должность  вместо  умершего  предшественника  генерала Ковязина,  и  прибывший  с  периферии  Рябинин  ещё  не  знал,  чего  можно  ждать  от  этой  "угрюмой  птицы".
    Борис Сергеевич  Попов  говорил  типичным   языком  до  перестроечной  эпохи.  Преступность   считал   явлением  временным,  в  отличие  от  социализма — явления  постоянного.  Невысокие  темпы  искоренения  криминала  объяснял   недоработками   со   стороны   правоохранительных  органов.   Начальник   политического  управления   Группы  генерал-полковник   Губин,   присутствующий   на  совещании,  многозначительно   поддакивал    политически   подкованному   прокурору.  Тем    самым    давая   понять,  что  примет  самое  деятельное   участие  в  благородной  борьбе  правды  с  кривдой.    Лицедейство    военачальников   не   было    в   диковинку    Рябинину.   Он    всерьёз    никогда    не   принимал   спектакль  для  простаков. 
    На    природу   преступности   капитан   юстиции    имел   собственный   взгляд.  Он   был   убеждён,    что   в   человеке  присутствуют   две    противоположные   субстанции.   В  одной —  вечная   душа  с  изначальной   добротой,   а    в    другой —  бренное   тело,   с    унаследованными  от   предков    дикими  инстинктами.  От   соотношения   этих    двух   начал   и  зависит  степень   законопослушания.   По   мнению    Рябинина,   совершенными   как   общество,  так   и  его  члены    никогда   не   станут.   Государство  в  состоянии  лишь   разумно  регулировать  уровень   криминала.  Жаль,  что   многие  люди   это   понимают,  но   говорят   не    то,  что  думают   и   поступают  вопреки  внутреннему   убеждению.               
    На   следующий   день   должны  были  состояться сборы  прокуроров  армий  и   гарнизонов   ГСВГ.  Некоторые  начальники  уже  прибыли  в  Вюнсдорф,   в  том  числе  и  подполковник  юстиции Удовиченко.
    —  Вот,  Славик,  и опять свиделись, —  весело приветствовал   капитана  Рябинина   прокурор  Потсдама  во  время  обеденного  перерыва.  Перекусив  на  скорую  руку,  земляки   выкроили   пару   минут   поделиться  впечатлениями.
    —  Прибыл  получить   инструктаж  перед   прибытием  Главного  и  его  камарильи, — деловито  рассказывал  дядя  Саша.
    —  Шевелить  мозгами  надо,  где,  а   главное   на   что   деликатесы  прикупить,  вина  престижные,   подарки.  Одному  машинку  швейную   Веритаз,   другому   очки  цейссовские.   Одним   словом,  без  щедрых   даров  "гости"  не  уедут.  А  иначе  такое   в   докладах   настрочат,  что прощай  навек  хлебосольная  Германия.
    Вячеслав   оторопело   слушал   бывшего   приятеля  отца,  не  зная,  что ему  ответить.  Порочная   практика  вымогательства  со  стороны  начальников    и  их  подкупа  подчинёнными,  существовала   и  в  Союзе.  Но  завуалированно  и   не   в   таком   масштабе.    "А   тут  надо  же!   Неприкрытый   разгул   хамелеонов   и   никаких   душевных   колебаний  с  обеих сторон!" —  думал  Рябинин, не  находя  слов.   
    — Да,   ты   я  вижу  что - то  помрачнел.  Не  бери   в голову,    дружище.  Обстоятельства   сильнее   нас,  —  закончил  скоротечный  монолог   посерьёзневший  дядя  Саша.
    Возвращаясь   в   Фюрстенберг,   Рябинин,    в    который  раз   перечитывал   справку  на   Гольдман,    полученную    из  архива.   Жертва   преступной    неосторожности   была     из  числа   полутора  миллионов   немцев,   проживающих   до   войны  в   СССР.  Очутившись  на  временно  оккупированной  фашистами   территории,   они    были   репатриированы    в   Германию.  Статус    фольксдойче   Кларе  получить   не    удалось,  и   до   мая    45-го  она проживала    у    престарелого  родственника —  седьмая  вода на  киселе, — председателя  церковного  совета  евангелическо-лютеранской   общины    Фюрстенберга.  После   свержения   фашизма,    который   Гольдман  ненавидела   всеми   фибрами   души,   бывшая     выпускница историко-филологического  факультета  Ростовского  государственного университета  всецело  посвятила  себя   возрождению  национальной   культуры  исторической    родины.   Германистика    и     раньше    увлекала     филолога       Гольдман;  после  войны   оказавшись   под   крышей    "Культурбунда"    вместе   с   членами    национального  комитета  "Свободная Германия"  писателями  Вилли  Бределем   и  Иоганессом   Бехером,    занялась   ею   всерьёз.  С  1945  по 1947  год   работала  в  Берлинском    муниципалитете,   решая   вопросы  охраны   культурных  ценностей.  Гражданство   ГДР   приняла   в  1950   году,   впоследствии   вела  малоактивный  образ жизни.
    "Вряд  ли отец  и  Клара  Гольдман были  как-то связаны,"  —  думал   Вячеслав  после   изучения   во  многом ещё    неясного  советского  архивного  документа.  И   всё   же  поставить  окончательную  точку  в  этом  деле  капитан  юстиции  не  решался.
    Время  прибытия  высокой московской  инспекции  приближалось.  "Жеребец",  как  про себя   именовал    прокурора    армии    капитан   Рябинин,    развил   бешеную  деятельность. Он  точь-в-точь  выполнял   пункты  инструктажа,   упомянутого   прокурором   Потсдама.   На  прокурорско-следственных    участках    трясли   тыловиков,     выколачивая   из   них  спиртные  напитки  и  закуску.  Готовили   места  для  проживания   и  развлечений.   Инструктировали  офицеров  и  служащих,  призванных  сыграть  роль обслуги.
    На   мелкие  расходы   прокурор  без  тени  смущения предложил   каждому    подчинённому    выложить   месячное  денежное   содержание. По  его  словам,  подарок  Главному  готовил  Вюнсдорф.  От  Фюрстенберга  же  требовалось  вручить   презент    внуку   высокого  гостя.  Ни  много  ни  мало   "малыш"   хотел   иметь   макет  известного  крейсера,  изготовляемого немцами на заказ за солидную плату.
    "Хорош  внучок! А ещё лучше  дедуля,  не гнушающийся  принимать  щедрые  дары,"  —  негодовал  Рябинин,  твёрдо  решив  денег  не  давать.  Не  злосчастные марки,   тридцать   три   копейка   каждая,  жалел  следователь.  Он  жалел   поруганную  честь  рядовых  стражей  порядка.  Ведь  им  по  долгу  службы  следовало  бы  пресекать,   а  не  поощрять  явно  нездоровый  аппетит  титулованного  руководителя.
    С   Главным   военным   прокурором   капитан  юстиции  Рябинин  за  время  службы   никогда   не  встречался,  но  видел  его  портреты  в  юридических  изданиях.   Лобастый,   скуластый,  с   суровым   пронзающим  взглядом  генерал-полковник  его  пугал.  Не  зря  среди цивильной   прокурорской   верхушки   за   солдатскую  прямоту    и   непреклонность    имел   прозвище  — "Горный дубняк". 
    О   прошлом   нынешнего  главы   ГВП    военный следователь-криминалист   почти   ничего   не   знал.   Как    и   полгода   назад,   изучая   личность   прокуроров  СССР,   он    обращался    к   записям   умершего  отца.

    "...Горный    Артём    Григорьевич,    1912   года    рождения.   С   11-го  февраля   1957   года   Главный   военный   прокурор,    генерал-полковник  юстиции.   В   юности   окончил     семилетнюю     трудовую  и   профессионально-техническую  школы,     три    курса   (экономического   факультета)    института   инженеров  водного   транспорта.  С   1934   года   в   рядах   РККА.    После    окончания     школы     младшего    начальствующего    состава    служил   в  38-м   пограничном    отряде,   затем   демобилизовался.     В    1939   году    вновь   был    призван    в    РККА   и    до     1940-го     был   старшим    секретарём    военного    трибунала    37-го    стрелкового    корпуса    Киевского   особого   военного   округа.     Затем    в    141-й     дивизии    этого   же   корпуса    служил       следователем    прокуратуры.   С  апреля  сорок  первого   был   прокурором  войсковой  части  № 9050.    В   годы   Великой   Отечественной     войны     занимал    должности     помощника   прокурора   армии    Крымского,  Северо-Кавказского,   Юго-Восточного,   Сталинградского    фронтов,    прокурора     корпуса,     заместителя     прокурора   4-го   Украинского    фронта.   В   1949   году   получил    высшее    юридическое   образование,   окончив    Всесоюзный  юридический    заочный   институт   в  Москве    (ВЮЗИ).   С    1949    по   1951   год    был    прокурором   тыла   ГСВГ,   затем     прокурором   Дальневосточного   военного   округа,  Тихоокеанского  флота.  При    этом     неукоснительно   соблюдал   социалистическую   законность   и   правопорядок.   Конечно,  он  помнит   сталинский   абсолютизм  и  политические   репрессии,  но  сам  в   них  участия   не  принимал.   Прилагает  все  силы,   чтобы   национальная  трагедия  не  повторилась.  Принимает самое  активное  участие  в совершенствовании  органов  военной  прокуратуры,  оптимизации  форм  и методов её  работы..."

    Виктор Рябинин-старший  характеризовал   Артёма   Горного    положительно:   фронтовик,  орденоносец,  законник   до   мозга   костей.   Рябинин-младший   верил    в   это,   но   хотел   знать,   является    ли   он    ныне   "рыцарем  без  страха  упрёка?    И    не   были    ли    двуликими  Янусами  его  предшественники?

    "Главные военные прокуроры  РККА  и  ВС СССР:

    "...Розовский  Наум  Савельевич  (1898 -1942).  Главный   военный  прокурор   РККА  с  1936  по  1939  год,   армвоенюрист.   По  профессии   фармацевт  со   средним   образованием.   В  годы  "большого  террора"     (1937-1938)  активно  содействовал   проведению  массовых   политических  репрессий  в  РККА  вместе  с   Прокурором   Союза   ССР   А.  Я.  Вышинским.    Прокурорский  надзор  за  следствием   в  5-ом  (особом)   отделе УГБ  территориальных   органов  НКВД,   а  затем  в  4-ом   (особом)   отделе  УГБ-ГУГБ  НКВД СССР  не  осуществлял.   Позволил   главе   НКВД    Н.И.   Ежову  беспрепятственно   совершать   преступные    посягательства   на  жизнь    невиновных    военнослужащих.  (Ежов  был  арестован  в  1939-м,  а  в  1940-м   Военной   коллегией   Верховного  Суда  СССР  (ВК  ВС СССР),   приговорён  к  высшей  мере  наказания).  По  указанию  Розовского  прокуроры  ГВП  и  военных  округов,   допущенные  к   надзору  за  "спецделами"    не  вмешивались  в  действия   следователей  "особистов".   Не   вникая   в  суть   расследуемых ими    дел,    беспрепятственно   давали    санкции   на   арест,   скоропалительно  утверждали   обвинительные  заключения,   формально  поддерживали  государственное  обвинение в военных  трибуналах.  Закрывали   глаза   на   то,   что   вина   отдельных  подсудимых  основывалась   на  их  ложных  признаниях,   добытых   путём  шантажа,  провокаций, угроз  и  изощрённых пыток.  Сам   Розовский,  сознавая  преступный  характер  партийных установок  "сверху",  трусливо   прятался   в   тени.   По  завершении   "большого  террора"  его  лицемерные  вдохновители   стали   искать   виновных   в   допущенных  "перегибах".  Армвоенюрист  стал  одним  из  "козлов  отпущения".  В   сентябре   39-го    его   арестовали,   а   в   июне   41-го    осудили  за  халатное   исполнение   служебных    обязанностей.    ВК  ВС  СССР   приговорила   Розовского  к   десяти   годам  лишения   свободы   с  содержанием  в   ИТЛ.   В   апреле  42-го,   находясь   в   заключении,    он   умер,   а   в   1956   году   был   реабилитирован   в  период  "хрущёвской  оттепели"...
    Гаврилов  Павел  Филиппович  (1898-1970)  бывший прокурор Балтфлота,  и.о.   Главного   военного  прокурора   РККА  с  1939   по   1941  год. Профессиональный  юрист,  окончивший   Институт  советского  права.  Лично "спецделами"  не  занимался,   поручив  этот  участок   работы   своему   заместителю  Н.П.   Афанасьеву.  С   принятием   Постановления  СНК  СССР  и  ЦК  ВКП (б)  "Об аресте, прокурорском надзоре  и  ведении  следствия"  от  17  ноября  1938  года   массовые  политические   репрессии  в  РККА  шли  на  убыль,  и  Афанасьев  активно  устранял  последствия  "ежовщины".  Однако  террор   продолжался,  и  нарком  внутренних  дел  СССР  Л. П.  Берия (в  должности  с  ноября  1938  по декабрь  1945 года) лишь  создавал   видимость   восстановления   законности.   С   1942   по   1946   год    Гаврилов,  вернувшись  на  флот,    был   Главным   военным  прокурором   РККФ  (ВМФ СССР),   имея  воинское  звание  генерал-лейтенант  юстиции...   
    Владимир Иванович Носов  (1897-1973).  Главный   военный   прокурор   РККА   в  годы   Великой  Отечественной   войны    (1941-1945).   Генерал-лейтенант  юстиции, профессиональный   юрист.    По  долгу  службы   он   был   обязан    осуществлять   надзор   за   следователями-"особистами"    ГУГБ НКВД.     Но  надзор   за   военной     контрразведкой    в   первые  годы   войны   был    формальный.   Генеральный  прокурор   В.М. Бочков,  априори  чекист,  и  его  коллеги   из   конторы  Берии  не  прекращали  террора  в  РККА.   Правда,  он   не   был   политическим,  массовым,  но   иезуитские  приёмы  выбивания  признательных ложных  показаний  у   обвиняемых  место  имели.   Носова   к  разборкам  с  проштрафившимися   генералами   РККА   и   близко   не  допускали.   Главного  военного  прокурора   Иосиф  Сталин   лично    не   знал   и   даже  не  имел  с  Носовым   шапочного   знакомства.  В  особых  случаях,   не   требующих   огласки,   он    прибегал  к   услугам   наркома  Берии,  который   ликвидировал  видных неугодных  советских  военачальников   без   суда   и   следствия.  С  апреля   1943  года   военные   контрразведчики  перешли   в  полное  подчинение  наркомата  обороны.   Прокурорский  надзор   заметно   окреп.   Следователи  "Смерша"   и   военные  прокуроры  работали  в  одной  упряжке. С оружием  в  руках сражались   с   гитлеровцами   и  их   сателлитами,   не  забывая    осуществлять профессиональные  функции.   Главный   военный   прокурор  РККА   Носов  всегда  был  на   высоте,  не  запятнал  себя  невинной  кровью.  Репрессии,   конечно,  были,  ведь  законы    военного   времени   суровы.   В   октябре  1945  года   Носова  неожиданно  сняли  с  должности  и  отправили  в  советский  сектор  комендатуры   Берлина.   На   нижестоящих   должностях   юрисконсульта   он   пробыл   до  мая  1946  года.   Причины   опалы   Носова   доподлинно  не  известны.  По   слухам,  генерал-лейтенант   на   одном   из   банкетов, набравшись  пагубного  зелья,  потерял  контроль  над   собой.  Очевидцем  этого   стал   Иосиф  Сталин,  который   не  простил    прокурору-фронтовику  нарушения  служебной  этики...
    Николай   Порфирьевич  Афанасьев  (1902-1979).   Главный   военный   прокурор РККА и  ВС СССР с  1945  по  1950  год,  генерал-лейтенант   юстиции.   Окончил  военно-юридическую  академию.  Фронтовик,  орденоносец.   Бывший  заместитель  прокуроров   П.Ф. Гаврилова   и   В. И.  Носова.  В  1939  по 1942  год  занимался   "спецделами".   Пересматривал  уголовные   дела   на   бывших  военнослужащих,  возбуждал  ходатайства   о  реабилитации  невинно  пострадавших,  ставил  вопрос  об  ответственности,    следователей-"особистов". Утверждал обвинительное заключение в  отношении   главы   НКВД   Н.И.  Ежова,   участвовал    в  судебном   заседании   ВК  ВС СССР   и    присутствовал   при   казни   осужденного.  С  февраля  1942-го  по  март  1945-го   был   Главным   военным  прокурором  железнодорожного  транспорта.   В  ноябре  1950  года   Афанасьева   уволили   в  отставку  по  болезни   и   сняли  с занимаемой  должности.   В   стране  вновь  раскручивался   маховик   политических   репрессий.    Генералиссимусу  и   его    окружению  требовался  волевой,   безоглядный  авантюрист  и  такой  нашёлся...
    Афанасий    Петрович   Вавилов   (1902-1964).   Главный    военный    прокурор ВС СССР  с  1950  по   1954  год,  генерал-лейтенант   юстиции.   Профессиональный   юрист,   окончивший    Московский    институт  советского  права  и  строительства.  Фронтовик,  орденоносец.  В  годы послевоенных   политических    репрессий   вместе  с    Прокурором  Союза  ССР  Г.Н.  Сафоновым  санкционировал   арест   заведомо   невиновных   лиц,  не  глядя    подмахивал    обвинительные   заключения    по   сфабрикованным  следователями   МГБ  СССР  делам.   В    1950   году   подписал    обвинительное  заключение  по  "Ленинградскому  делу".  После его  пересмотра  и  реабилитации   всех    осуждённых   в  1954   году   был   уволен  из  армии,   снят   с  должности,    разжалован   до   рядового   и   лишён   всех  наград...             
    Евгений  Иванович  Варской  (1904-1969).  Главный  военный  прокурор  ВС СССР  с  1954  по  1957  год,  генерал-лейтенант   юстиции.    Окончил   юридический   факультет  МГУ.    Фронтовик,  орденоносец.  С  1945  по  1950   год   прокурор  Ставропольского  и   Таврического  военных   округов.  В  1950 - 1951   годах   возглавлял    военную   прокуратуру   ГСВГ.  С   1951    по   1954   год   был   заместителем   Главного   военного   прокурора.   Уволен  с  военной   службы   и  отстранён  от  занимаемой   должности   ввиду   ухудшения   здоровья.  Однако,  по   неофициальной    версии,    Варскому  припомнили  "трофейное дело",  по   которому  он  утверждал    обвинительное  заключение в 1951  году.  Это  дело  касалось  злоупотреблений  высшего  генералитета  ГСОВГ  во  второй  половине  40-х  годов  в  послевоенной  Германии".

    Ознакомившись с кратким  изложением  судеб   предшественников   генерал-полковника   Горного,  капитан   Рябинин  испытывал  противоречивые чувства,  но  с  выводами   не  спешил.  Сначала  он  решил  разобраться  с  "трофейным  делом"  о  служебных   злоупотреблениях    в ГСОВГ   наших    генералов.  Увы,  по  прошествии   тридцати  пяти  лет  после  окончания    войны   об   этом   деле  он  ничего не  знал,  не  говоря  о  подробностях.

                * * *

    Прошла   ещё   неделя.   За   этот   срок   озадаченный   Серов,   не  без   подсказки   своего  опытного  заместителя   Виноградова,   сумел   достойно  подготовиться  к  встрече  московских  гостей. Без  сомнения,  немалая   "заслуга"   в   этом   принадлежала   и  представителю   Перлебергского   прокурорско-следственного   участка    майору    Жучкову,   в  чьём  ведении  находилась  прославленная  Таганрогская  мотострелковая  дивизия.  Внешность  помощника  прокурора  Жучкова  соответствовала  его  фамилии.  Черноволосый,   усатый,  с масляными  навыкат  глазками,  он  был  точной   копией  вредоносного   майского  хруща.  "Жук"   не  останавливался  ни   перед   чем,   чтобы   войти  в  доверие  к  новому  шефу.  В  зоне  обслуживания   майора   была   известная    немецкая  фирма   Веритаз,   в  продукции   которой  так  нуждались прибывающие  инспектора.  Капитану  Рябинину  ещё  предстояло  ближе   узнать   этого   назойливого,   склонного  к   наушничеству  типа.  Пока  же  Вячеслав  лишь   издали  приглядывался  к  Жучкову.
    Вскоре  в  кабинет  прокурора  Серова доставили  полутораметровый,  пахнущий   свежей  краской   макет  корабля. Он  представлял  собой   уникальную,   начинённую  кинематическими  и  электронными  прибамбасами,  управляемую  по  радио   дорогую  игрушку.   Пришло  время  платить  по  счетам  немцам.
    —  Что-то  я  не  вижу   твой   вклад  в  общую  копилку, —  как   бы   мимоходом    спросил   Серов   следователя-криминалиста,   осматривая    подарок.  "Крейсер"    пришёлся  прокурору   по  душе,  и  он  был  в  полном  удовлетворении.
    —  Я  бы  хотел   воздержаться  от  участия  в  этом сомнительном    мероприятии, —  без   лишних   слов   твёрдо  заявил  капитан  Рябинин.   Некоторое  время  начальник  и  подчинённый    молча   в   упор  разглядывали  друг  друга.  С лица   "Жеребца"  как   ветром   сдуло   привычную улыбчивость,  и   в  лошадином  оскале   таилась    животная ярость.  Наконец,  с  трудом   справившись  с   неприятным   ощущением,  Серов  скороговоркой   произнес: 
    —  Ну   что  ж,  можешь  быть  свободным,  но  смотри,  как  бы  потом   не  пожалеть".   Нет,     в   своём    поступке    капитан    юстиции   Рябинин   ни   тогда,   ни    позже    не    раскаялся,    но   с  этого   злополучного  дня   его  жизнь   круто  повернулась   и  вошла  в  совершенно  новое  русло.

    VI. Знамя армии

    Остаток  лета  восемьдесят  первого  года  пролетел   для  Рябинина  незаметно.  С  грехом  пополам  проводили московскую   комиссию.  На  смену  пустым  хлопотам  пришли  на  время  забытые   профессиональные  заботы.  Прокурор   армии  Серов,  казалось бы,  всерьёз   занялся  служебными   делами.   Его  заместитель  Виноградов   убыл по   замене  в  Союз,  и  "Жеребцу"   волей-неволей    самому пришлось  вникать  во все  дела.  После  инцидента  с презентом   внуку   Главного  военного  прокурора  Серов обращался  с  Рябининым  подчёркнуто  вежливо.  Вячеслав  понимал,  что  скрытое   ожесточение   начальника    рано  или  поздно  всё  равно выльется  наружу.  В  душе тридцатилетний   капитан  осуждал   идолопоклонство  прокурора.  Он  был   убеждён,  что  нелёгким   ремеслом правозаступников   должны   заниматься   профессионалы   с безупречной   репутацией.   В   противном  же  случае  это ремесло  становилось  грязной, по  сути,  работой.
    "Почему  люди  склонны  к  властолюбию,  тщеславию,   стяжательству?  Почему   человек  властвует  над  человеком   во   вред   ему?"  —   часто   размышлял   капитан  юстиции,  испытывающий   нетерпимость   ко   всему   несправедливому.  На   ум   приходили  стихи   русского поэта  Николая  Асеева,  который  так  и  не  нашёл   ключ  к  пониманию  этой  загадки:

Ещё за деньги 
                люди держатся,
 как за кресты
                держались люди
 во времена
                глухого Керженца,
 но вечно
                этого не будет.
 Ещё за властью
                люди тянутся,
 не зная меры 
                и цены ей,
 но долго
               это не останется  —
 настанут
                времена иные.

    В   сердце   Рябинина   не   угасла   мечта   видеть людей   благонамеренными   во  всех  отношениях,  но  была ли  она  осуществима?  Вечно  голодные  солдатушки-ребятушки,   как   и   прежде,   в   поисках   пропитания  разоряли    немецкие   дачные   домики-бунгало,    домогались   интимной   близости  и  без  того  доступных   медхен.   "Вольняги"   занимались   спекуляцией.  Прапорщики  — хозяева   армейских   складов  —   "щедро   делились"   военным   добром   с  аборигенами.   Командиры-единоначальники   за   мзду    принуждали   срочнослужащих    батрачить   в    личных хозяйства  немецких  фермеров,  а   что  тогда  говорить  о  высокопоставленных    военных    чиновниках?   Грязная  работа, с которой  пришлось  столкнуться   капитану  Рябинину,   исподволь   пошатнула  его   веру  в  людей.   И   всё  же  он  по-прежнему  считал,  что  людей   падших  на  белом   свете  гораздо  меньше,   чем   добропорядочных,  и  не   рисовал  окружающее  исключительно  чёрной  краской.
    В  Германии  после  жаркого  и  душного  лета   шли проливные  дожди.  Дул  сильный,  холодный  ветер,  усиливающий   и  без  того  постоянную  сырость.  В  один  из ненастных   осенних   дней  в  танковой  армии  произошло из   ряда   вон   выходящее   происшествие.  Часовой  поста №1,  охранявший  знамя  прославленного  в  боях  гвардейского   воинского  объединения,   сбежал.   При   этом  он   прихватил   вверенные  ему  автомат   и   боеприпасы.   Не  исключено,  что дезертир  намеревался  завладеть  и высшим   символом   воинской  чести,  но  не  смог  получить к  нему  доступ  благодаря  хитроумно  запираемому контейнеру.   Можно  предположить,  в   каком  неприятном положении  оказались  бы  командующий  2-й  танковой армии  и  Главком  ГСВГ  генерал  армии  Зайцев*,  случись такое.  Вряд  ли  им   удалось  бы   достичь  тех  служебных  высот,  которые  осенью  1981  года   и  не  снились.  (Спустя десятилетие   генерал   армии  В.М. Шуралев  (1935-2020)  был  назначен  заместителем   министра  обороны  СССР,  главным  инспектором  военного министерства).
    Целый   день   местонахождение   беглеца   оставалось  неизвестным.  "Особисты",  сбившись  с  ног,  пытались  напасть  на  его  след.  Не  сидел  сложа  руки  и  следователь-криминалист  Рябинин.  Склонный  к   научным  методам  работы, он  предпринял  попытку  найти  дезертира  с  помощью   давно практикующегося  метода  одорологии. Суть  этого  криминалистического   метода   заключалась  в обнаружении     преступника   по   запаху.    В  срочном  порядке   капитан   юстиции   изъял   в   батальоне   охраны    и  обслуживания  армии  оставшееся  от  беглеца   военное  обмундирование  и  тщательно  упаковал  его  в  полиэтиленовые  мешки.  Затем  с  помощью   немецкого   приятеля    Ральфа  Линденберга  вызвал  из   окружного  отдела  народной   полиции  Потсдама  проводника  со служебно-розыскной собакой.
    Когда  город  погрузился  в  вечерний сумрак,  в Фюрстенберг  прибыли  полицейские  и  без  задержки  приступили  к  работе.  После  одорологической  выборки  сыскной   пёс  взял  след, остальное  было  делом   техники.  Дезертир,   обнаруженный   в   заброшенном   карьере   у   озера   Штольп,  открыл    беспорядочную   стрельбу.    Правда,   вскоре,  осознав  безнадёжность  своего  положения, сдался.
    Утром  задержанного  преступника  должны  были отправлять   в   Потсдам  —  в   единственный   на   территории ГДР  советский  следственный  изолятор. Рябинин   решил незамедлительно   опросить  солдата  о   причинах    побега. По   опыту  он  знал, что  установить  истину  можно  лишь тогда,  когда  преступником  ещё  владеет  страх  и  парализована  его  воля.  Даже  не  верилось,  что  этот поникший  молодой  человек   в   запылённом   за   время  скитания   военном  обмундировании  ещё   вчера   был   защитником   Отечества.   Беседа   приняла    неожиданный  характер.   Почитатель  западного   образа   жизни,   каковым  задержанный  являлся,  не  скрывал  желания  попасть  в  Западный   Берлин,   а  оттуда   и   куда   подальше,   где  сладкая  жизнь.
    "Откуда  берутся  эти  уродливые  перерожденцы, готовые   отказаться   от   близких   людей,   родной  страны, от  её    пусть   не  самой   лучшей   истории?  Не   виноваты   ли  в этом  коварные  сточные  воды  стяжательства, разгильдяйства,  коррупции  и  протекционизма,  разрушающие  в  первую  очередь  верхушку   армии?   Ведь  рано   или   поздно   это  становится    секретом   Полишинеля?"  —  снова   задавал  себе  вопрос   капитан   юстиции   и   опять  не  находил  ответа.
    В  начале  следующего  дня  о   результатах   операции  по  задержанию  вооружённого  преступника   капитан  Рябинин   докладывал   прокурору   армии,   сразу  же предложив  передать  уголовное  дело  в  особый  отдел.
    —   Даже   не  думай  об  этом.  Всё,  что  нагородил этот  негодяй,  бездоказательно. Он  ещё  не  раз  изменит свои  показания   до  первого  заседания   трибунала,  и  с делом    придётся   возиться   нам.   Так  что  изменника  Родины,   при   всём   желании,   из  дезертира   не  сделать.  Да  и   как   бы  он   попал  на  запад?    Преодолеть   Берлинскую стену  дилетанту  не  под  силу, —  поучал  Рябинина  начальник.
    "Да,  Серов  на  этот  раз  абсолютно  прав," — внутренне   согласился    следователь-криминалист,   сожалея,   что   правда   не   восторжествует.  До   августа   1961   года   Берлин   оставался   прозрачен  —  два   противоположных   политических    строя    уживались   в   пределах   одного города.  Каждый  восточногерманский  немец,  да  и  военнослужащий   ГСВГ,   насытившись   социализмом,   мог  почти  беспрепятственно  попасть  в  лоно капитализма.   В  последующие   годы   это   стало   практически    невозможно,   и   препятствием    явилась   неприступная  Берлинская  стена.
    После   отъезда   заместителя   по   замене  в  Союз,   Серов   всеми   силами   пытался   возродить  отсутствующую  в  прокуратуре  общенадзорную  работу.  Конечно же,  не  случайно  первым   делом  он  проявил  интерес  к   делам  военных  торгашей.   В  ГСВГ   ни   для   кого  не  было секретом,   что   дельцы   торгово-бытовых   предприятий  (ТБП),    подчинённые    управлению   торговли    в    Лейпциге,  жили   припеваючи.  В   те   времена   военторги   в  системе   МО   занимали   "почётное"    первое  место   по   хищениям  государственного   имущества.   Тем   не   менее   они   ширились  и  процветали  под   крылом    задобренного щедрыми   подачками   командования.   "Жеребец"   не   мог  упустить  свой  шанс  быть  поближе  к  "кормушке".  Для отвода   глаз,  с  согласия  недосягаемых  воротил  из   ТБП, прокурор   всегда   мог   повязать   мелких  сошек  из  торгашеской   среды.  Рябинин  же   день   и   ночь    расследовал   мордобои   в   казармах,   суициды   неудачников   и   пьяниц,  приключения   загулявших  самовольщиков.  По  вечерам,  несмотря  на   усталость,   он  продолжал   изучать     недочитанный    дневник    своего   отца.   И   то,   на   что  Вячеслав   наткнулся   в   очередной   раз,   привело  его  в  крайнее  удивление.

10 октября 1945 г.

"…Фюрстенберг  —  типично  немецкий  городок:   домики  с  черепичными   крышами,   узкие,   мощёные   каменной   плиткой   улицы.  Главная  достопримечательность — старинный  замок,  частично  разрушенный   в  войну,  с чудесным парком.  На  главной  площади  Марктплац  и  у  замка  две   действующие   кирхи.   Из   бистро —  наиболее  посещаемый   бирштубе  "Гольдене кугель" (Золотой шар).  В  этом  поломанном   войной    городке   остались   одни   старики,   женщины   да  дети.   Все   они   чувствуют   себя   бесправными,    несчастными    обитателями    завоёванной  страны.  От   былого  величия  херренфольк  нет  и  следа.   Познакомился  с  молодой  немкой   —  родственницей   председателя  церковного   совета     евангелическо-лютеранской  общины.  Она   наполовину  почти что   русская.   Родилась   и   выросла   в   России.   В   Германию   попала  в  годы  войны  в  ходе  насильственной  репатриации.
Клара    работает   в  Берлинском   муниципалитете,  но   по  выходным  дням   наведывается  к  родственнику  в  Фюрстенберг.   Из  разговоров  я  понял,   что   она   намерена   вернуться   в  Ростовскую  область,   где   остались    отец    и   мать.   Эх!     Знала    бы    Клара,  что   немцев     там     давно   уже   нет.    Ещё    в   сентябре   1941   года   по   постановлению    Государственного  комитета    обороны    их    переселили   из   Москвы,   Московской   и  Ростовской   областей   в   Казахстан.    Всего   около   девяти   тысяч    и   судьба    большинства    малоизвестна.     Нет,   лучше   ей   пока   об   этом   ничего    не   знать.    Пусть   занимается    охраной   культурных    ценностей    исторической   родины,   в   возрождение   которой  так  верит…" 

    Вячеслав   Рябинин   теперь  не  сомневался,   что   его  отец    в   дневнике  имел   в   виду   Клару  Гольдман.   Их    жизненные   пути   пересекались,     и    неслучайно   он    всё   время   предчувствовал   это.  Открытая   тайна   прошлого   будоражила   воображение,  лишала  сна.

5 ноября 1945 г.

"… Выполняю   указание   заместителя    прокурора    ГСОВГ     в    Гер- мании    генерал-майора    юстиции    Гургена   Ивановича   Оганджаняна:   собираю    и     обрабатываю     материалы    по     женскому    концентрационному    лагерю   "Равенсбрюк".   Они    крайне   необходимы    для     международного   военного   трибунала,   который     начал     работу.   Клара    добровольно   согласилась   помочь   мне  в  этой   работе.   Мрачное   впечатление    оставляют   бараки   с  пологими   крышами,   одетые   чёрным  толем,   крематорий,   аппельплац,    кантина,    мощёная    шлаком   главная    улица    Лагерштрассе.   Здесь  недавно  властвовали    ауфзеерки,  жестоко  расправляясь   с   несчастными    узницами-хефтлингами.   Сегодня    в    концлагере   пусто   и    тихо,   тени    прошлого,   казалось   бы,   исчезли    навсегда,   но   это   не    так.   От   Фюрстенберга   до    Равесбрюка    всего   пятнадцать    минут    езды    на   автомашине.     Клара    молчит,     подавленная    страшным    зрелищем.    Стараюсь   её    согреть   приветливым    взглядом,   ободрить,   но   большие   красивые   глаза   женщины    равнодушны.   После    всех   этих    ужасов     с    новой    силой    хочется    жить,  верить,   надеяться,   любить..."

2 декабря 1945 г.

"... Назначен   помощником   прокурора   второй  танковой  армии.  Сердце   обливается  кровью,  когда  сталкиваешься  с  фактами  стяжательства    со    стороны   отдельных   офицеров  ГСОВГ   в   Германии.   На  что   только  не  идут  они   ради   обогащения — скупают   у    местного  населения    ценности    за    бесценок,    присваивают    имущество,   подлежащее   сдаче   в   доход  государства.  Таких   негодяев    немного,   но  они   есть.   Трофейный,   хозяйственный,   финансовый   отделы  курирует    член  Военного  совета  армии.  Там   творится   явное   беззаконие,   но  руки   мои  коротки,   чтобы    навести    порядок.    И    это   тогда,   когда   Россия   в  пепелищах,   полуголодные   люди   в   плену   очередей.   Нехватка  продовольствия  и   товаров   первой   необходимости   даёт   себя  знать. Жизнь   после   разрушительной    войны,    увы,   не  стала   более   лёгкой  и   обеспеченной,    требуется   экономия   во  всём,   чтобы   восстановить  народное  хозяйство.   В    чём   же    и    с   чем      вернулись     наши        служивые   в   родные  края  —   в  изрешеченных   шинелях,   стоптанных   сапогах,   со  скудным   солдатским   пайком  в  вещевых   мешках…"

    Вячеслав  Рябинин  догадался,   какую   борьбу   вёл   его  отец   в  послевоенной   Германии.    Борьбу,   в  которой   трудно  стать  победителем.  Намёки  прокурора  Потсдама стали   понятны.   Также  стало  ясно,  что   Клара   Гольдман, репатриантка  из   России  наверняка  была   спутницей   отца,   а  возможно, и  близким  человеком. Эта   важная   информация   требовала   глубокого   осмысления.   Пришло  время    Рябинину-младшему    во   всём   разобраться   полностью  и  окончательно. 

Примечание: *Зайцев Михаил Митрофанович (1923-2009). Генерал армии. Участник Великой  Отечественной войны.  Герой  Советского   Союза.  С  1980   по   1985   год   был    Главнокомандующим  Группы  советских  войск   в  Германии,   а   с  1985  по  1989  год  —  войск  Южного направления. С  1989  года находился  в  Группе  генеральных  инспекторов Министерства  обороны  СССР.

    VII. Перлебергский капкан

    В  начале  восемьдесят  второго  года  в  Таганрогской мотострелковой  дивизии  ревизоры  армии  выявили  значительную  недостачу  продовольствия,  о  чём   стало известно  в  Вюнсдорфе.   Для  капитана  Рябинина  это событие  не  явилось   полной  неожиданностью.  Нашествие  проверяющих  из  Москвы  в  поднадзорные  части  и  прокуратуру  минувшим  летом  не  прошло  бесследно. Два  месяца  пронырливый   Жучков  с  проворовавшимися  чиновниками   из   войскового  хозяйства  пытались ликвидировать имеющуюся  недостачу,  но  сделать  это  быстро  не  смогли.  Тогда  "Жук" зачастил  в  Фюрстенберг,  чтобы  заручиться  поддержкой   Серова,   но  тот  лишь   скалил   лошадиные  зубы, делая  вид,  что  не  понимает  сути   происходящего.   Жучкову   ничего не  оставалось,  как  возбудить  уголовное  дело  против  оскандалившихся   интендантов.  "Жеребец" же принял соломоново решение. Он   направил   в   Перлеберг   следователя-криминалиста. От  Рябинина  он  рассчитывал  получать  достоверную  информацию о расследовании, чтобы  в  случае  личного риска  вовремя   вмешаться  и обезопасить  себя.
    В   марте   1982  года   Рябинин   прибыл  в  Перлеберг  — небольшой   городок  на  берегу  некогда  судоходной  реки  Штепениц.  Именно  там   дислоцировалось  управление,   а также  штаб  Таганрогской  мотострелковой   дивизии,  мотострелковый и зенитно-ракетный (ЗРП) полки. Продовольственным  обеспечением   (из-за  нехватки  личного состава)  там  заправляли начальник  продслужбы  соединения,   в   ведении   которого  был  хлебозавод  (ПАХ)  и  начальник  продсклада, числящийся  в  ЗРП.
    Хозяина  прокурорско-следственного   участка  на месте   не  оказалось,  но  его подручный — старший лейтенант   Шишкин —  с  нетерпением   ожидал   появления   представителя      штаб-квартиры  в  Фюрстенберге.  Этого  молодого,   начинающего   следователя   сослуживцы  называли   Костиком.  Они   даже   не  подозревали,    что   для  "Жука",  общительный,  покладистый  и  расторопный  Шишкин,  был  незаменим  в  выполнении  всякого   рода   щекотливых  поручений.  С  его  помощью  прокурорские чины   становились  счастливыми  обладателями  швейных  машинок  Веритаз. Он же,  Костик,  поддерживал  связи  с ищущими  покровительства  тыловиками,  готовыми  по-братски   делиться  лакомыми  кусками  войскового  пирога.
    — Сейчас  прямиком  ко  мне,  отметим  встречу   по полной   программе.   Жучков  появится  только  завтра,  вот тогда  и   займёмся  делами, —  радостно тараторил  розовощёкий   Костик,  крепко  пожимая  руку  Вячеслава.
    — Ну  что ж,  в  этом  есть  резон, — с  напускной беспечностью  отвечал  Рябинин,  не ощущая  дурного предзнаменования.  Вячеслав  всё  же  поймал  себя  на  мысли,   что  за   время   отчуждения   с   прокурором   Серовым  стал   нередко  заглядывать   в  рюмку.  И  сейчас  он  был  не  прочь  отрешиться   от   служебных   передряг.   В  холостяцкой  обители   Костика,   где   следователи   вскоре   появились,  их  уже  поджидали    незнакомые   Вячеславу   капитан  и  старший  прапорщик  с общевойсковыми  эмблемами  в петлицах.
    —  Будь  как  дома,  а  это  мои   друзья —  лучшие люди   дивизии.   И   не  будем   уподобляться   лесникам  ("в лесу —  о  бабах,   с бабами  —   о  лесе") —  никаких  разговоров  о  службе, — предупредил  Костик,  приглашая   Рябинина  к   накрытому  столу.   Незнакомый  капитан  оказался   земляком   Вячеслава.   Выяснилось,  что  они   имеют  общих   знакомых,  а  их   родственники   знали  друг   друга    и  находились   в  дружеских  отношениях.  А  дальше  пошло-поехало...
    Подлая  роль  Костика  открылась  Рябинину  на следующий   день,    когда  он  с  головой  окунулся   в  изучение  продовольственного дела. Стало ясно, что участвующий  в  попойке  капитан  не  кто  иной,  как  начальник   продовольственной   службы   дивизии,  а  старший   прапорщик —  главный   заправила   на   продскладе.     Тот   и   другой   были   из   числа     вероятных   участников   хищения   продовольствия.   Вячеслав   понял,  что  попался    в   капкан,   поставленный  Жучковым  и  его подручным,   и  лихорадочно пытался  из  него  освободиться.   
    Жучков  при  встречах  с  Рябининым  прятал  злорадную  улыбку  в  усы. Он  был  полностью  уверен,  что  инсценированный   внеслужебный   контакт  следователя-криминалиста   с   фигурантами  по  делу  погубит   дальнейшее  расследование. По юридическим  канонам  недостача  продовольствия,   причина  которой  не  установлена,  сама  по  себе  не  являлась  основанием   для   возбуждения  уголовного  дела.  Установить  же  причину  недостачи   при  отсутствии  документальной  отчётности,  а  её  заранее уничтожили,   представлялось   занятием   бесперспективным.  Тыловики,  по  мнению   вредоносного  майского  хруща,  не  желая   себе   неприятностей,   должны  были   держать   язык  за   зубами.   Капитану   Рябинину   рано   или   поздно   пришлось  бы   прекратить   уголовное   дело.   Махинаторы-   тыловики    прятали   в    загашнике   ещё   не   проведённую по  учёту   муку,   которую  намеревались  продать  за  марки.    Затем,   действуя  тихой  сапой,  закупить  у   деляг  из  числа знакомых немцев дефицитные продукты, аналогичные  похищенным  из  продсклада, и  погасить  недостачу.   
Хищения   продовольствия   в   военном    ведомстве  в   начале   80-х   занимали  первое  место,  на   втором   и  третьем   были   присвоения,   растраты  обмундирования    и   денежных  средств.  Хищения  провианта  тыловиками,   как правило,   отличались   разнообразием   изощрённых  способов  их   сокрытия.
    Просиживая   целыми  днями  на   хлебозаводе   (ПАХе),   капитан   Рябинин   пришёл   к  неутешительному  выводу,   что  мука   и   необходимое   для    выпечки    хлеба сырьё   часто  не   приходуются.   В   этом   случае  необходимо было   проверять   в   Ростоке  перевалочную  базу,   а   также немецкий  железнодорожный  транспорт,  приёмщиков   груза  в  Фюрстенберге  и  Перлеберге.
    "Под  силу  ли  мне  это,  ведь   помощи  ждать неоткуда?"  —  напряжённо  размышлял  Вячеслав.  Ему  требовалась оперативная  разработка  интендантов,  но  военным  следователям  она   воспрещалась,  а  "особисты"   нос   в   чужие    дела   не  совали.   Меньше   всех   переживал  Костик.   Угадывая  состояние  Рябинина,  он  испытывал  затаённую   радость.   До   поры   отмалчивался    и  попавший   в   капкан  следователь-криминалист.  В   свободное   время  он    продолжал   читать   дневник  своего  отца.  И,  как  юный  Вертер  —  литературный   персонаж   великого   Гёте,   страдал  от  косности  и  превратностей  неблагодарной  службы.

15 марта 1946 г.

"...Клара  в  Фюрстенберге,  и  это  для   меня   настоящая  радость. Пастор,   как   я   называю   её    родственника,   с   пониманием    относится   к   нашим   встречам.  В   обед,  угостив   меня   и   Клару   настоящим    мозельским   вином,   он   почтенно   удалился   по    церковным   делам.   Как  же    быстро   летит   время,    когда   этого   не   хочешь!   Мелодичный,   мягкий   звон   часов  в   стиле   бидермейер   вернул   нас   к   действительности...
О  работе  в  Берлинском   муниципалитете  Клара  всегда  рассказывала   с   воодушевлением,   но   сегодня  её   рассказ   произвёл    на меня   удручающее   впечатление.  Оказывается,     немцы,    не   запятнавшие    себя    преступными   связями   с    нацистами,    и    те,    которые   возвращаются  из  эмиграции,  подозревают  генералитет  ГСОВГ и  СВАГ,  особенно партполитработников,  в  незаконном   присвоении   реквизированных   культурных  ценностей   Германии.   По   словам   Клары,  в    руки   генералов    попадают  и  бесследно  исчезают   уникальные  гобелены  работы  фламандских  и   французских  мастеров   XVII  и XVIII  веков,   шедевры   живописи   из   собрания   известных  галерей  и   многое  другое. — А что  же  твоя   прокуратура? — негодует  обычно  уравновешенная   Клара,  и  мне  нечего  ответить. Увы,   прокуроры    для    партийной   номенклатуры   всего лишь  шишки  на  ровном  месте,  рядовые ВКП (б) ..."

20  апреля  1946 г.

"… Провожу   прокурорскую   проверку   в   связи   с   незаконным  изъятием  из   2-й  танковой   армии   трёх   штатных   грузовых   автомашин  ЗИС-5.   Врид командующего  армией,  генерал-майор   Радзиевский   недоумевает:  каким  образом  они   оказались   в   распоряжении  21-й  отдельной  трофейной   бригады? Маршал  Богданов  об  этом  инциденте, наверно, не  знает,  у  него  много дел   в  штаб-квартире СВАГ  в   Карлхорсте.
Пропавшие  ЗИСы    мною   обнаружены   на   станции   Ораниенбург.   И  не  только  они,  а   целый  эшелон   с   подвижной   техникой  и  реквизированным   немецким   имуществом.   Офицер    трофейного   отдела,  присутствующий   на  станции,   недвусмысленно   дал  понять,  что формирование  эшелона   и  его  отправка  в  СССР  санкционированы  генерал-лейтенантом   Телегиным.   Мне   же    по-дружески   посоветовал   в  это  дело  не  вмешиваться.   Эшелон  вот-вот    должен    убыть   в   Татарск   Новосибирской  области — на родину члена  Военного  совета  ГСОВГ..." 

                * * *

    О  генерал-лейтенанте  Константине  Фёдоровиче  Телегине,  скончавшемся   год  назад  в  Москве,  Рябинин-младший   знал  немного.  В   Великую  Отечественную   войну   он   был   членом   Военного  совета   ряда    фронтов.  После победы   олицетворял   политическую   власть   в   ГСОВГ.   В    январе  1948  года  его  арестовали   органы    МГБ   СССР,   и  изъяли    приобретённое   незаконным   путём    имущество.  В  1951  году    Военной   коллегией   Верховного   Суда   СССР Телегин  был  осужден  по  статьям   58–10–11  и  193–17   УК РСФСР  и  приговорён  к   25  годам   ИТЛ.  Однако  в  1953    году   его  реабилитировали   по  политической  статье,  но  обвинение  в  присвоении  имущества,  подлежащего  сдаче  в  доход  государства,  не  сняли. 
    В  1955-1956   годах   Константин  Фёдорович   был заместителем  начальника  курсов  "Выстрел"  по  политической  части,  а   1957-м   ушёл  в  отставку  и  благополучно  почивал   на   лаврах...   Конечно,  благоприятному   исходу   Телегин  был  обязан   маршалу   Г.К.   Жукову  —   Главнокомандующему   ГСОВГ   в   1945-1946   годах   и   сотоварищу  по   "генеральскому  делу".  После  опалы,    длящейся   с  1946  по  1953   год,   Жуков   вновь  оказался    на    вершине  политического  Олимпа.  С  1953   по  1957   год  он  был  первым   заместителем   Министра   обороны  СССР,  а   затем   занял  его  место.  Правда,   в  феврале  1958   года   Маршала   Победы  отправили   в   отставку,  но  его своевременное   заступничество  пришлось   Телегину     весьма    кстати.  Всё  это  было   позже,  а    весною  1946-го  он   обладал   реальной   безграничной   властью   и  беспрепятственно  творил  беззаконие,  не  опасаясь  стреноженного  прокурорского  надзора.

    "А   может   ли   быть  результативен   прокурорский   надзор,   когда   речь  идёт  о   военной   элите?   Вряд   ли!" — приходил    к   убеждению  Вячеслав   Рябинин,   возвращаясь   из   далёкого   прошлого  в   настоящее.  Продовольственное  дело  не  продвигалось  ни  на  шаг.   Правда,  следователю-криминалисту   удалось   напасть   на    след    вагона   с   мукой   для    хлебопекарни,  отправленного  из   Ростока   в  Перлеберг.   Но    вагон   пропал   в   пути,   а   отсутствие   документации  делало   данный    факт   бездоказательным.   Точно  так же   как   и   загадочный   "эшелон  Телегина",  этот   вагон   становился  достоянием  истории.  И  всё  же   Вячеслав  знал,  что предпринять,   хотя   избранный  им  способ  познания  истины  был  опасным  и  даже  губительным.   

                * * *

    По   Перлебергу   шествовал  апрель.   По-весеннему ласково  светило  солнце,  согревая    лучами   зарождавшуюся  зелень.   Доносившиеся  с  улицы  звуки   капели,  щебетанье  птиц  тревожили  истосковавшуюся  по  земным  радостям  душу. 
    В  тесном  кабинете следователя  Таганрогской  мотострелковой   дивизии     Рябинин   допрашивал   начпрода.   Того  самого,   с  которым    благодаря   Шишкину   помимо  воли  оказался  в  приятельских  отношениях.
    Беседа   двух   капитанов  мало  напоминала   допрос. К  тому  же  хозяин   кабинета  Костик,  за  неимением  другого  помещения, находился рядом.  Прикидываясь,  что   занят    делами,  Шишкин  не  пропускал  ни  одного слова.  При  этом  вид   у  старшего лейтенанта   был  озадаченный.  В  вопросах  войскового  хозяйства  он  практически  не  разбирался. 
    К   изумлению  Костика,   в  конце   беседы    Рябинин   повёл  себя  так,  как  давно  хотелось  бы  перлебергской  шатии.
    — Баста!   Надоело!  Ну   и  умники  эти   армейские  ревизоры.  Причину  недостачи  продовольствия  не установили   и   сбагрили   сырые   материалы   в   прокуратуру.  Занимайтесь   мол,  ребята,   вам   больше   делать  нечего,  а  с   нас  и   "взятки   гладки".   Это   уголовное   дело,  конечно,   надо  срочно  прекращать, —  безапелляционно   заявил   следователь-криминалист.
    — Верное  решение! — проявив   удивительную синхронность, разом  согласились  как  начпрод, так и  подключившийся   к  разговору  подручный  Жучкова.
    Им  ли  было не знать,  что  ревизоры  пошли   на  попятный,   и  только   оперативным   путём   ещё   имелась  возможность   раскрыть  снабженческие   махинации.   Теперь  же,  когда  сам  Рябинин  заговорил  о бесперспективности   дальнейшего  расследования,   для  перлебергской   братии  угрозы  он  больше  не  представлял.   
    Всю  следующую   неделю   Вячеслав  испытывал  себя   на  прочность.  Как  было  сложно   сохранять   свежую   голову   при  каждодневных  попойках,  организуемых   Шишкиным! Однако  проявленная   хитрость  позволила  Рябинину   узнать  почти  всё  о  загубленном  на  корню  продовольственном  деле.  Как  он   ранее  и  предполагал,  нашествие  московских    проверяющих   в  поднадзорные  части  и  военную  прокуратуру   летом  минувшего  года спровоцировало   и   без   того   хищническую   интендантскую  шатию   к   серьёзным    злоупотреблениям    по   службе   и   воровству.
    —  Проверяющие  солдатской  баландой  сыты  не будут,   компоту  предпочтут  коньячок. А  коньячное  пиршество  требует  обильной,  изысканной   закуси,   и   при  том  не  разовой.   Да   и  твои   начальники,    бывшие   и  нынешние,  хороши:  как  трясли,  так  и  трясут  закрома  Таганрогской  мотострелковой,  но  знай,  что  мы   под   их  надёжным    прикрытием.  Не  торопись,   новая   ревизия   недостачу   не   обнаружит, —  заверил  пьяный   начпрод. 
    —  Ты   же  видишь,  как  я  живу  —  гол  как  сокол. Веришь  ли  мне,  Славик? —  продолжал  вовлечённый  в  преступную  чехарду  земляк.  В  завершение  исповеди  он  сунул  прямо  под   нос  притворявшемуся   равнодушным   следователю  ведомость  на   разыскиваемый   вагон  с  мукой.   За  окном   гостиничного номера  смеркалось,  в  кресле  напротив Рябинина   дремал   начпрод.   В   пепельнице  догорала  важная  улика — повагонная  ведомость...
    Подоплёка  продовольственного   дела,  отсутствие личных,   корыстных   целей   у   интендантов   препятствовали  Рябинину  направить  дело  в  суд  либо  прекратить  его  по законным  основаниям.   В  проигрыше  оставался   он  один —  хранитель   тайны  чужой   преступной   авантюры.  Ведь фигурантами  дела  являлись  не  только  должностные,  материально-ответственные   лица  Таганрогской   дивизии. Самое   страшное,  что  соучастниками   были    прокурорско-следственные работники  военной прокуратуры, в  которой капитан  юстиции  служил.
    Развязка   наступила    в   понедельник.   В   Перлеберг   незвано  прибыл   начальник   следственного  отдела  военной  прокуратуры  ГСВГ.   Посещение   им   одного    из  многочисленных   прокурорско-следственных  участков  отнюдь  не   было  связано  со  службой.  Решались    очередные   шкурные   вопросы  на   фирме   Веритаз. 
    С этим  мрачного   вида   высоким   усатым  полковником   кавказской    внешности    Рябинин   встречался  второй   раз  и  никак  не  мог оценить его скрытые  таланты.  В   отличие  от  своего  предшественника,   полковника  юстиции  Евгения   Лазаря,   прирожденного  сыщика,   кавказец   не   проявлял    к   следствию   ни   малейшего  интереса.  В первое посещение он  посетил  книготорг,  а  вечером  с Жучковым  насладился   выступлением  Аллы  Пугачёвой  и  Зинаиды  Кириенко, совершавших  турне  по  ГДР.  В  этот же  раз,  вольготно   развалившись  в  мягком   кресле   шикарного  кабинета   "вредоносного хруща",   выслушивал  его  многословный, далёкий  от  истины  доклад.
    — Почему  Вы  не  докладываете  помощнику прокурора  результаты  расследования  дела о недостаче продовольствия? —  с  сердитым  недоумением  спросил начслед   вызванного Рябинина. — Дошли  слухи,  что  бываете у   жуликов  дома,    пьянствуете,  —   возмущённо  добавил он.  Вот тут-то  всё  и  началось.
    Не объясняя  причин,  капитан  Рябинин  наотрез отказался   объяснять  своё  поведение,  заявив,   что   решение   по  делу   принять  невозможно. Что  касается   прокурорского надзора,  то он  напрочь  отсутствует  с  самого начала. Взбешённый  Жучков  глотал  ртом  воздух,  пытаясь  что-то прожужжать... У  наушника  инстинкт  самосохранения  и  теперь     доминировал   над   всеми  остальными.  Кончилось   тем,   что  следователь-криминалист  решительно  вручил   пухлое  дело остолбеневшему   гостю  и  покинул   кабинет.
    Капитан  Рябинин   знал,   что   дальнейшие  события   будут   развиваться  по  давно  отработанному   сценарию:  вызов   в   Вюнсдорф,    разбор   проступка    на   оперативном   совещании   руководящего состава  прокуратуры  ГСВГ,  объявление   наказания.  Но  самой  страшной  в безвыходной ситуации  представлялась  ложь,   которая    для   заложника  истины  являлась  единственным  оправданием.
   
    VIII. Заложники истины

    В  канун первомайского праздника  1982  года  проступок  капитана   юстиции   Рябинина   разбирался   на  оперативном  совещании  в  прокуратуре  ГСВГ.  Роль пьяницы  и нерадивого   следователя,   сыгранная   Вячеславом,   не  соответствовала   его  положительной  характеристике  до  прибытия  в  Германию. 
    Прокурор  Группы  наверняка  знал  всю  подоплёку  перлебергской   канители  и  теперь    хотел  лично   убедиться  в  том,  что  сор  из  избы  вынесен  не  будет.   Его   удивляла  та   лёгкость,  с  которой   военный  следователь   признавал    даже  несовершённые  ошибки.  И  больше  всего  —просьба  самого   Рябинина   быть   досрочно  откомандированным   в  Союз. 
На   этот  раз   генерал   был    в   ударе,   куда  только    подевалась  сонливость    "вечно  угрюмой  птицы".  На  столе перед  ним  лежал  увесистый  том   продовольственного  дела,   рапорты   Жучкова  и  Шишкина, содержание  которых  Вячеслав  не  знал.  Однако  он   был    абсолютно  уверен,  что  свою  причастность   к   хищению  продовольствия   лицемерные  сослуживцы  тщательно  скрыли...
    Пристрастный  допрос  "Филина",  каверзные  вопросы  прокуроров  армий  и  гарнизонов  привели следователя   в  состояние  безразличия.   Лишь  понимающий взгляд  прокурора  Потсдама  грел  раненую  душу.  От  Удовиченко  Рябинин  не  утаил полную  картину   происшедшего  и   причины  своего   поступка,  получив  хотя   и   вынужденное  одобрение.  Мысленно  же  сейчас   капитан   юстиции   находился   далеко-далеко  от  своих  линчевателей,  вновь  перелистывая  в  памяти  заключительную  страницу  из  дневника отца.

5 апреля 1946 г.

"...Я  вызван  в  военную прокуратуру  ГСОВГ  на  оперативное  совещание.  Генерал-майор    юстиции   Яченин  приказал   сдать   все   дела  и   ждать   дальнейших   распоряжений.   С  его  слов   я   понял,  что   моя   судьба   сейчас   решается   кадровиком   ГВП   Дмитрием   Китаевым,   до    которого    дошли  слухи   о    "порочной  связи"   с   немкой  Кларой   Гольдман.   Возможно,   что   это  только  предлог  для  откомандирования   на   Родину,  а   истинной    причиной    является   прокурорская   проверка  "генеральского  эшелона".  Разбирательство   со    мной    было  недолгим,  так  как   Яченин   оставляет   свой   пост   и   на   его  место  назначен   генерал-майор   юстиции   Алексей   Семёнович  Румянцев.  В   ГСОВГ  тоже  грядут  большие  перемены:   вместо  Маршала   Жукова   новым   Главнокомандующим   назначен   Соколовский.   Генерал   Телегин  по-прежнему  у  власти,  неужели   ему  всё   сойдёт  с  рук?  Где   же  элементарная    справедливость?   Моя   жизнь   раскололась   надвое,  и   в  той   лучшей   её   половине   навсегда   осталась   Клара.  Судьба   не   благосклонна   к   нам.    Мне   нельзя   оставаться   в   Германии,  ей  нет  места  на  родине-мачехе..."

28 апреля 1946 г.

"... В   Главной   военной   прокуратуре   принято   решение   о   моём откомандировании   в   Союз.    Противоречивые   чувства   теснятся   в    груди.   Печаль   от   разлуки   с   женщиной,   ставшей   за   эти   месяцы   небезразличной,   и   радость  от  встречи   с  Родиной.   Там,   за   тремя  границами,   обетованная   земля,   близкие   люди,   которых   всегда   не  хватало...
Штеттинский  железнодорожный  вокзал    на   удивление   не   многолюден.   В  больших   красивых   глазах  Клары   таится   немой   упрёк,   она   чувствует,  что  мы   больше   никогда   не   увидимся.  Так   уж   получается,   что  заложникам  истины  не  суждено  быть  вместе...
Прокурорскую    миссию,   связанную   с   изобличением  Телегина  в  мародерстве,  я  так  и  не  выполнил.  Хотелось   бы   всё-таки   знать: почему   офицер,   проявивший   самоотверженность   и   героизм   в  годы  войны,   в   мирное   время   оказался   в   плену    корыстолюбия?   И,   увы,    не  он  один?    Продолжать   неравный    бой    бессмысленно,   так   хочется     забыться  после пережитых  бурь".   

    "Вот,  значит,  как  закончилась служба отца  в послевоенной  Германии!" —  думал  Вячеслав. Теперь  Рябинин-младший   на  собственном  опыте   знал,   что   такое   безысходная   борьба.  В  ней  трудно  стать  победителем.   В  этой   неравной   схватке  противоборствующие  стороны   на словах   единомышленники.  На   деле   же   их    представления  о  добре  и  зле  прямо противоположны.  Хамелеоны,  страдающие  фетишами  славы,  власти  и богатства,  процветают  в  государстве  мнимой  справедливости,  а  правдолюбцы  становятся   неудачниками.  Правдолюбцы  ещё   слишком  слабы,  чтобы   одержать  верх  над хамелеонами,   но  и  достаточно сильны,  чтобы  быть управляемыми.
    Тогда   капитану   Рябинину  не   дано  было  знать,  что  в  1986  году  отдаст  Богу  душу  генерал-полковник Горный.  Его  место  вскоре  займёт  генерал-лейтенант  Попов.  Кстати,  почему   именно он —   ведь  претендентов  было  немало? Однако  период   царствования   "угрюмой   птицы"    будет  недолгим.  В 1989-м  на  посту  Главного  военного  прокурора   вновь  окажется   кадровый  военный  Катусев.  И   только  в   92-м,   когда   демократизация   страны   достигнет  своего  пика,  Главную  военную  прокуратуру  возглавит  гражданский  человек.  Ведомству  сменят   вывеску,  предпримут  попытки   сделать  его  более  независимым  от   генералитета,   но   спустя    годы   всё   вернется   на   круги   своя.    "Старую  пластинку"  будут  прокручивать  ещё   не  раз, но  идеального  варианта  так  и  не  найдут.

    В   тесном   зале  ожидания   для   военнослужащих  железнодорожного  вокзала   Франкфурта   на    Одере   Рябинин   поджидал   Ральфа    Линденберга.    Немецкий    приятель   должен     был   появиться   с   минуты   на    минуту.    Толчея   порядком    надоела   Вячеславу,    и   он   надеялся   прогуляться   с  обер-лейтенантом  по безлюдному  перрону.  Обычно  пунктуальный  Ральф  и  в  этот  раз  оказался  точным.
—  Слышал,   у   тебя   неприятности  по  службе,   и  вот   такой  поспешный  отъезд, —  начал   он,   вызывая   Рябинина    на   откровенность   и   внешне   сопереживая.   Но   что    мог   рассказать    следователь  Советской  Армии  офицеру-танкисту  ННА  ГДР?  Армии   дружественного,   но   иностранного   государства.   Да,    взгляды   на   жизнь   у   них   во  многом   совпадали.   Это   касалось   в   первую  очередь   понятий   зла   и   добра,   справедливости,   и    всё  же   служебные   запретительные  правила   разделяли   друзей,  не позволяя  им  до конца быть искренними.
    —   Не  надо  сейчас  об  этом, — грустно  отвечал Рябинин. — Хочу  попрощаться  с  тобой,   когда  теперь доведётся  встретиться?
    —  Ну  что  ты,  не   будь  скептиком, — стараясь развеселить  Рябинина,   бодро  напутствовал   Ральф Линденберг. —  Не   за   горами   мои   очередные   экзамены   в Бронетанковой  академии,  непременно  встретимся  и   погуляем  по  красавице  Москве.
               
                * * *

    Несколько   минут   спустя    Рябинин    и    Линденберг оживлённо    беседовали   на  перроне  вокзала,   им   было   что  вспомнить  и  обсудить.
    — Эн-эс-эс, —  это  неполное   служебное  соответствие, —  объяснил  Вячеслав  Ральфу,  придержав язык  о  подробностях  совершённого  им   проступка.  Именно такое  чрезвычайно  строгое   дисциплинарное   взыскание  наложило  на  следователя   начальство   и   вдобавок   изгоняло   из    ГСВГ.   Причём    наказало   не   за   оправданное   безрассудство,  а   за  излишнее  любопытство,  нежелание соблюдать  укоренившиеся  в СССР  безнравственные традиции.  Увы,  и   в   стране   развитого   социализма    многие  люди  не  утратили  унаследованных  порочных   качеств,   скрывая  их  под  маской  добродетели.
    От  подчинённого,  способного  на  неожиданные   поступки,   можно   было  ждать   любых   сюрпризов.   Попов   же   сюрпризы   не  любил   и   ревностно   оберегал     авторитет     государственного органа,  призванного  осуществлять  высший  надзор   за   соблюдением    законности.  Что   касается  изначально  мёртворождённого  дела   интендантов,  то  ему   было  уготовано  место  в   архиве   канцелярии  до  истечения  срока  хранения.
    "А   может  быть,  всё  наоборот  —   эта   служба   в данной   конкретной  ситуации  не  соответствовала  мне?"  —  оправдывал   и   успокаивал   себя   капитан   юстиции.  Он   по-прежнему  не  отрекался   от  избранной  профессии,  но  высоких  образцов  для  подражания    в   прокурорских   верхах,   за   исключением   редко  встречающихся  белых  ворон, увы, не  видел.  Карьеризм,   идолопоклонство,  протекционизм,  притворное  чистосердечие,  по  мнению  Вячеслава   Рябинина,   являлись   не  меньшим   злом,  чем  корыстолюбие.
    "Тьмы  низких   истин  нам   дороже  нас  возвышающий  обман", —  цитировал  известные  пушкинские   строки    сопереживающий   Ральф.   Зная    добрый   нрав   Рябинина,   Линденберг   ни  на   минуту   не   сомневался   в  честности  и  порядочности  русского  приятеля.

…Не мелочью плати своей Отчизне,
В ногах её не путайся в пути.
И за колючей проволокой жизни
Всевластие закона обрети!
 
декламировал  в  ответ  заложник   истины,  перефразируя    на   свой   лад   стихи   Михаила   Светлова.    Для    Вячеслава   "возвышающий  обман"    никогда   не   являлся   лекарством   от   недугов    окружающей    жизни.  Если   он   и  питал   иллюзии,  то  разве   что    пребывая   в  мире  завораживающей  поэзии.               
    На   первый  путь  прибывал  скорый поезд "Вюнсдорф-Москва".  Из   здания   вокзала   на   перрон   высыпала   толпа   отъезжающих,    растворив    в  нарастающем   гомоне   голоса  неунывающих  офицеров. Ещё   через   четверть   часа  поезд   утонул   в  ночной  мгле, сверкнув  напоследок   яркими  огнями.