Триптих. Аня

Аня махала рукой почти скрывшейся за закрывающимися воротами машиной. Был летний вечер. Теплый, ароматный, наполненный птичьим многоголосием. Прекрасный дачный  вечер. Только вот Валерка укатил в Москву. Уговаривала его, побудь с нами, тебе же только к 11 на работу, отсюда и поедешь. Но он был непреклонен. Сказал, что ему надо выспаться как следует, завтра сложный день. Вздохнула. И давняя печаль пробежала по вполне еще молодому и красивому лицу.
-Все, ребята, папу проводили, пошли в дом.
Мальчишки побежали в играть компьютер, а Аня  побрела на кухню, перемывать целую раковину оставшейся после ужина посуды. Большая семья это очень хорошо, только вот посуду по- полдня мыть приходится после завтраков-обедов-ужинов.
Как-то тяжело вдруг стало на сердце, маетно. Мысли, которые она изо всех сил гнала от себя, обступили плотным кольцом, не давая возможности вырваться из окружения. Будто тяжелый камень положили на грудь.
- И чего это я? Ведь все хорошо. Такие чудесные были выходные: и на речку сходили, и шашлык пожарили и в футбол с мальчишками погоняли. И Валерка в этот раз не ворчал, хоть и выпил порядочно. И вроде все тихо-мирно. И соседей муж в этот раз к ним не зазывал.
Она хорошо относилась к соседям, но иногда хотелось просто побыть со своей семьей, без шума и гама веселых попоек. А Валерка все норовил организовать компанию, да побольше. Он такой, компанейский, заводной. Ему в семейных узах тесно.
- Это с тобой ему тесно, - прошелестел внутренний голос.
- Все. Не смей, прекрати себя накручивать. Все давно закончилось. Он тебя любит. Он мальчишек любит. Дом наш любит. Это было просто увлечение. Захотел бы, ушел давно. А раз не ушел, значит там ничего серьезного, просто было увлечение. Незачем и вспоминать. Он же сказал, все кончено.
Но не так-то просто укротить проснувшегося искусителя. И тут нахлынули воспоминания пятилетней давности. Она трясущимися руками протягивает ему случайно найденную в книгах полоску фотографий из автомата быстрой печати, на ней незнакомая темноволосая девушка и ее муж, целуются, обнимаются. Его испуганное лицо. Какие-то невнятные объяснения, что она все неправильно поняла. Она, потратившая два дня на просмотр записей с камеры наблюдения, но все-таки увидевшая Ее. Молодую, в красном пальто, с длинными распущенными волосами, которую на руках Валерка вносил в двери этого самого дома. Хорошо, хоть внутри камер нет. Она выбросила все постельное белье, а кровать выбросить он ей не дал. Сказал, хватит валять дурака.
Он долго отпирался. А потом вдруг сказал: Да, я люблю Катю. Я тебя тоже люблю, но по-другому. Ты представить себе не можешь, как мне с ней хорошо. Ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Только давай без сцен, давай по-дружески разойдемся, не будем ранить ребенка.
Она жутко испугалась тогда. Потому что одно дело подозревать, докапываться до истины, предъявлять улики, грозить выставить его вещи за дверь, и совсем другое – понять, что собственными руками развязала ему руки, что сейчас он уйдет навсегда. Ей помог случай. Организм собственный пришел на выручку. Что-то оборвалось внутри, стало нечем дышать, и она упала без сознания. И пока тут скорые, больницы, неутешительные диагнозы, он не смог уйти, он же порядочный, как он бросит ребенка, да и жену больную. Она всеми силами пыталась не выздоравливать как можно дольше. Понимала, только так можно задержать его исход. После больницы дали путевку в санаторий на 3 недели восстанавливаться. Он приезжал, привозил фрукты-овощи, Юрку, сына старшего. Он стал какой-то грустный, потерянный. Видимо, чувство долга очень тяготило его.   Но не ушел.
Она вернулась домой с твердым намерением вернуть его во что бы то не стало. Готовила, наряжалась, порядок поддерживала, кокетничала, пытаясь высечь  искру в их тлеющий костер. Ни слова упрека. Как будто не было нечего. Она даже не плакала ни разу в тот период. Мобилизовалась полностью. Чуть что, правда, прилечь норовила со словами: что-то мне нехорошо. Юрка садился с ней рядом и начинал реветь: мамочка, что с тобой? А Валерка угрюмо плелся на кухню за водой и таблетками.
А в один прекрасный день она встретила его с работы со словами: «Валерка! У нас будет ребенок!». А он как-то весь сник разом. «Ты разве не рад?!» - «Я очень, очень рад», - и ушел в ванную. Свою беременность она восприняла как манну небесную. Теперь уж точно никуда не денется! И правда, он меньше стал задерживаться на работе, пытался быть с ней ласков и нежен. И если бы не ее упрямая идея, что все у них станет по-прежнему, Аня  может быть и заметила, что Валерка-то совсем не тот. Погас Валерка.
Потом она родила, заботы о маленьком Сереньке отнимали почти все время, Валерка тоже помогал. Но все чаще злился, раздражался, жаловался на усталость. А потом он стал снова задерживаться допоздна, примерно раз в месяц уезжать в командировки. И  как-то воспрял духом. Веселый стал.
В день Валеркиного рождения она решила сделать сюрприз и заказать еду в его любимом ресторане. Приехала, расплатилась, забрала пакеты, пошла в машину и вдруг в освещенном окне ресторана увидела их. Увидела и остолбенела. Без всяких слов было понятно, что это любовь. Как они смотрели друг на друга, как чему-то смеялись, как трепетно он сжимал ее руку в своих ладонях. Снова она, Катя.
На ватных ногах Аня вернулась домой, накрыла ужин. Он скоро пришел, радостный, счастливый, как и положено имениннику.
- Ты плохо себя чувствуешь?
- Да нет, просто устала немного.
Она смолчала. Мучилась от ревности, ревела в подушку, когда его не было дома. Но молчала. Боялась поднимать эту тему. Понимала, что если только даст ему повод, он уйдет. На этот раз уж наверняка. И ничто его не остановит. Потому что у него там настоящее. У него там глаза горят. Аня не была готова потерять его, семью, остаться брошенкой и разведенкой. Она решила терпеть, сколько может, сколько хватит сил. Хватило на полгода.
Был грандиозный скандал. С упреками, обличениями.  Она требовала выбрать: или эта Катя, или они с мальчишками. Больше так продолжаться не может. Больше невыносимо терпеть ежедневное предательство. Больше невозможно делать вид, что она полная дура и ничего не чувствует и не понимает. Мальчишки напару ревели в другой комнате. Юрка от того, что боялся, что папа сейчас уйдет от них, а Сережка от того, как страшно рыдает Юрка.
- Хорошо, - он глядел на нее исподлобья.
- Что хорошо?
- Я выбираю вас. Все кончено.
- А она?
- Это моя проблема.
 Залатали коврик своей семейной жизни, лоскутное одеяло. Ради детей делали вид, что все у них наладилось. Старались. Сначала правда сторонились друг друга. А потом стерпелось-слюбилось. Она хотела верить, что он не изменяет ей больше, и верила. На что-то не обращала внимание, что-то пропускала мимо ушей. Никаких явных признаков его параллельной жизни не было. На работе задерживается? – так ведь деньги надо зарабатывать. В выходные из дома норовит улизнуть – так с друзьями давно не виделся. Лишние вопросы – лишние проблемы. Семья у них образцовая – на родительские собрания вместе ходят. Все хорошо. Отдыхать – вместе, в гости – вместе. Мальчишки в отце души не чают. А если что-то не хорошо, то незачем это знать.
И зажила Аня счастливо.
А тут вот этот отъезд. Побрился, в душ сходил, белье сменил, надушился и поехал домой отдыхать, готовиться к трудному дню.
- Я все себе напридумывала, не о чем беспокоиться. Надо лучше узнать, как добрался.
Она набрала Валеркин номер. Длинные гудки. Еще и еще. Набрала снова. Неприятный женский голос ответил: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.»