Возвращение-2. Глава 15-16

      Глава 15. МОЛОЧНЫЕ БРАТЬЯ

       Малыши сопели в своих колясках. Тетя Света, беспокоясь за старшего внука и сына, убежала домой, а Сашина мать не удержалась:

     — Рискованная ты у нас, Сашенька! Вот так, без боязни забрала чужого ребенка. А если что случится?

     — Мама, давайте пить чай с молоком. А то мне ночью их опять кормить. Просто чудо, что Женя меня привез именно сейчас, а не через месяц. Пока здесь будем, буду кормить обоих. Это не обсуждается.

     — Погоди, Евгению это точно не понравится. А Николай? У тебя жить будет рядом со своим сыном? Что люди скажут? — маме, как всегда, нужно было уберечь свою своенравную дочь от глупостей.

    — Мамочка, что тут странного и страшного? Николай будет приходить в гости. А завтра в обед приедет Аннушка. Так что людям не о чем будет говорить. Если делать нечего, — пусть говорят. Спасибо вам с папой. Столько хлопот мы сразу привезли.

     Аннушку с маршрутки на следующий день встретил отец Алексей, в честь которого Саша и назвала своего сына.

     — А какой из них мой брат? — девочка с осторожностью разглядывала двух малышей: одного — с темненькими редкими волосиками, другого — светленького, курносого.

    — Выбирай, кто нравится, но нянчить будешь обоих по очереди, — Саша вешала выстиранные пеленки, рубашечки, носочки.

    — Мамуля! Я - в шоке! Ты — молодец, что решилась родить. А где твой муж? — видимо, девочка страшилась предстоящей встречи, это было заметно по той скованности, которая ей была несвойственна, особенно в стенах родного дома.

     — Приедет в конце недели на два дня — субботу и воскресение. У него работа, а мы здесь месяц поживем. Потом все уедем. Наш дом теперь в Саратове.

    — А мальчика куда? С собой возьмем?

     — Посмотрим.

     «Вот и наступили обыкновенные будни, — думала она, — без эйфории долгожданных встреч, дни, когда радость чередуется с огорчениями, когда один день похож на другой, третий, четвертый, отличающиеся только разнообразием меню завтраков, обедов и ужинов. Запрограммированная на годы жизнь, когда время утекает, словно в песок вода».

     Мы так привыкаем к обыденности, к бегу в замкнутом пространстве с завязанными глазами, чтобы не разочароваться, не расстроиться лишний раз, что мы можем услышать только крик.

     Владимир Высоцкий хочет докричаться до каждого и, чтобы его услышали, срывает свой голос.

     Надрыв — в песнях Лепса, Александра Розенбаумана. Иначе мы не слышим. Тихий голос нас уже не трогает, если это не стон. На стон мы еще можем отреагировать, если его услышим.

     Николай пришел со старшим сыном Володей, когда солнце зависло низко на электрических проводах, словно раскачиваясь от ветерка, как на качелях, и позолотило запад неизрасходованными запасами тепла, обещая на завтра ветреное утро. От высоких деревьев, горячих крыш домов упали, перегородив улицы, густые тени вечерней прохлады.

    — Саша, ты очень устала? — вместо приветствия сказал он. — Где тут мой маленький наследник?

      Сейчас он выглядел лучше, но в глаза сразу бросалась сверкающая в темных, коротко остриженных волосах, особенно на висках, неожиданная для его возраста седина.

      Малыши спали в колясках за домом с восточной стороны. Возле них на низкой скамеечке сидела Аннушка.

     — Саша, кто эта красавица? Чудеса! Неужели Анна так выросла? — Аннушка густо покраснела, вскочила, спряталась за яблоню.

     — Знакомься, Коля! Это моя наследница Анна, будущая художница. В настоящее время — нянька, или по-современному, — волонтер, — Саша незаметно рассматривала Николая.

      Он на голову был выше Жени, шире его в плечах, весь какой-то более кряжистый, накаченный, и выглядел старше Жени. Обычное лицо мужественного серьезного человека: немного впалые щеки, гладко выбритые, с живым взглядом карих глаз, нос слегка с горбинкой, губы независимо сжаты.

     «Какие мы уже повзрослевшие, а, вернее, постаревшие», — подумала Саша.

     Аннушка принесла табуретку, и, когда Коля сел, ножки сантиметров на пять провалились в утоптанную землю возле цветника.

     — Саша, твоя дочь — копия Константина Сергеевича. И рост, лицо, волосы — хорошая память о нашем учителе и моем старшем друге. Как там Анна Алексеевна? — он говорил, а его правая ладонь непроизвольно поглаживала бортик коляски, в которой сопел во сне его ухоженный сынок.

     — Даже жалко их будить, — сказала Саша, — ты очень торопишься?

     — Куда мне торопиться? Все мое со мной, — он крепче прижал к себе спокойно стоящего рядом  старшего сына.

     — Аннушка, знакомься с юным другом, забирай Володю, и идите собирать на сто. Пусть парень побегает в доме, включи ему мультики. А мне нужно с дядей Колей поговорить.

     Дети ушли, и наступила та неприятная пауза, когда после долгой разлуки, встречая своего друга, видишь, как он заметно изменился, читаешь по его глазам, что и ты уже не та, что была пять или десять лет тому назад в момент последней встречи. И одновременно понимаешь, что, если для чужих, посторонних людей ты уже зрелая женщина, пусть даже выглядишь моложе своих лет, а потом будешь пенсионеркой, старушкой, то для своих одноклассников ты так и останешься Сашкой — неугомонной фантазеркой, неизменной отличницей в школе, любительницей настольного тенниса и волейбола, участницей всех встреч КВН. Мы — те же Светки, Наташки, Кольки рядом со своими ровесниками, озабоченные выживанием, в вечной работе ради элементарного существования.

     — Выспался? — Саша встала, прислонившись к стволу яблони. — Сейчас, в летнее время, опасность получить расстройство кишечника у новорожденного возрастает в разы. Поэтому пусть Миша поживет у меня. Согласен?

     — А твой новый муж? Кстати, даже моя любознательная мать не знает, от кого у тебя сын?

     Саша рассмеялась:

      — На тетю Свету это не похоже. А ты как думаешь?

      — Постой! Неужели Женька? Не может быть! Вот это Женька! Молодец! И когда успел?

       Саша покраснела, как будто ей было снова четырнадцать лет.

      — Он нашел меня в Питере, — Николай ладонью провел по своим коротко остриженной голове, — стащил твою цветную фотографию, которую сам дал мне когда-то. Еще он говорил, что ему предстоит командировка в Волгоград. И ты, конечно, не устояла! Саша, я тебя искренне поздравляю. Где Женька?

     — В Москве, — Саша была рада, что Николай, словно проснулся, на какое-то короткое время забыл о страшном несчастье в своей семье.

    Здесь, в незнакомом Сашином дворе, где никогда не был, он снова стал прежним  резким Колькой, который мог в глаза сказать все, что он о ней думает, и который ушел из ее жизни сразу, отрезав все концы дружбы, когда она вышла замуж за бывшего учителя.

      Но после этих минут просветления, возвращения в юност опять придут воспоминания холода и ужаса невозвратимости, реальности жестокой действительности.

    — Пойдем ужинать, а то эти тихони проснутся, и голодные устроят тут такой дуэт, что все бабушки и дедушки прибегут.

      Первым проснулся Мишутка, повертелся с закрытыми глазами, недовольно сморщился и начал сопеть сердито, словно почувствовал присутствие того, кому можно пожаловаться, что голоден.
 
      Нужно видеть, как меняется лицо любого отца, когда он берет невесомую для его мужественных рук драгоценную кроху, как боится причинить неудобство или боль, боится воды, боится прикосновений к голому беззащитному тельцу.

     Саша молчала, не мешала. Она приготовила выглаженное белье, налила вторую ванночку для Леши и, стоя рядом, смотрела, как Николай неумело купал, вытирал, пеленал сына, а потом забрала готовый сверток и ушла в спальню кормить Мишу.

     Когда вышла с убаюканным малышом, ей вручили уже искупанного Николаем и Аннушкой Лешу с широко распахнутыми глазками-пуговичками.

      — Мамуля, я теперь представляю себе жизнь в семье с близнецами! Не присядешь! А дядя Коля с обоими мальчиками ушел погулять по вечерней прохладе отдыхающего от июньской жары села. Это он так сказал. Можно, я пойду к подружкам?

    Аннушка ушла, а Саша задремала в кресле возле уснувшего сына.

Она проснулась от пристального взгляда Николая, который внес тяжелую коляску вместе с ребенком в зал, и стоял в проеме двери.

     — Саша, ложись нормально отдыхать, пока эти подснежники спят. Какой тебе подарок сделать?

     Саша улыбнулась и, чтобы не разбудить молочных братьев, сказала шепотом в шутку:

     — Привези мне и Анне темно-синие футболки МЧС, если, конечно, возможно. Такой волшебный цвет! Кто придумал вашу форму, был романтиком! Спокойной ночи!

     Николай ушел, а Саша стала кипятить молоко.

     Так прошли три практически одинаковых дня.

     Николай каждый вечер с помощью Аннушки купал обоих малышей, не говоря ни слова, забирал своих сыновей, уходил на реку и возвращал Мишу поздно вечером, когда на слегка туманном завьюженном звездами небе ясно выступали развороты двух небесных Медведиц и знакомая россыпь Кассиопеи.

    Он приходил в себя незаметно, по-прежнему мало говорил, рассматривал пристально своего сына, словно угадывая в его маленьком лобике, носике, глазах черты ушедшей жены.

     Днем позвонил Женя из Москвы:

      — Как вы там без меня управляетесь? Как сын? Вечером в четверг доберусь до Саратова, переночую, а в пятницу к обеду ждите меня.












      Глава 16. ПОЖАР

     Женя приехал поздно вечером весь закопченный, с опаленными волосами и бровями, весь в саже: на лице, футболке, брюках. Вид у него был измученный, лицо красное, словно обветренное.

      — Что-нибудь с машиной? — Саша выскочила на улицу. Машина стояла пыльная, но без явных поломок.


     — Пожар тушили на трассе в лесополосе. Представляешь, на этой жаре! Хорошо, что наши и саратовские пожарные подоспели. Наверное, кто-то выбросил непогашенный окурок из окна. Идиот без головы! И обнять тебя не могу, весь в саже! Мне или в ванную, или в речку надо. Где мой парень?

     Саша облегченно вздохнула:

     — А у нас новость! Мой отец еще в мае сделал в летней кухне баню под газ. Она на фитиле. Через двадцать минут можешь идти париться.

     — Отлично! Я в бане уже тысячу лет не парился. Включай скорее, и покажите мне, наконец, сына!

      Саша осторожно, чтобы не разбудить, достала из коляски Лешу, спросонок потянувшегося, со сжатыми кулачками, которые он успел вытащить из-под пеленки.

      — Какой большой стал! Все нормально у тебя? Ладно, не буду пока его беспокоить. А ты знаешь, кого я встретил на пожаре? Никогда не поверишь! Николая, нашего старинного друга! Он так бесстрашно кидался на огонь, точно ему жизнь не дорога!

      Саша унесла ребенка в комнату, положила в коляску. Рядом сопел носиком Миша: «Вот почему Николай не пришел купать ребятишек и даже не позвонил».

     — С ним все в порядке? Ну, с Николаем? — Саша поняла, что Женя ничего не знает. — У Николая умерла жена после родов, и его сын сейчас у нас.

       Женя сел на стул в кухне:

— Как умерла? Молодая красивая женщина! И когда? — голос его дрогнул. Может быть, он в этот момент тоже вспомнил московское метро и кардиоцентр прошедшей зимой.— Я пригласил Николая к нам, не удержался, похвалился, что у меня сын, а он ведь мне ничего не сказал.

И Саше внезапно пришли на память слова Петра Ильича Чайковского:

     «Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом — из разнообразия в единстве».

     — Женя, иди в баню, уже готова. Там у моего отца припасены дубовые и березовые веники. Можешь парилку устроить.

     — Саша, может быть, пойдем вместе? Я тебя искупаю, а ты — меня.

     — Нет, уж, Женечка! Мне нельзя. Знаю я тебя! Потом через девять месяцев опять кого-нибудь будем нянчить.Иди! — она шутливо подтолкнула его к бане.

      Нужно был срочно приготовить на стол закуску для встречи старых друзей.

     Через полчаса был накрыт царский стол по меркам экономного июня, когда в огородах все зеленеет, цветет, но до сбора урожая еще далеко. И из теплицы с гордостью приносишь штук пять колючих ароматных огурчиков, а помидоры на подвязанных ветках только лениво отливают молочной зеленью.

     Они вошли в дом вместе: Женя с большим банным полотенцем на плечах и Николай, тоже после бани, в белой футболке с фотографией игроков «Зенита» на груди. Стали при входе два таких контрастно разных, совершенно непохожих.

     А Саша с Аннушкой застыли у стола.

    И Женя первым шагнул к Аннушке, обнял ее за плечи:

     — Смотри, Николай, каким богатым я стал за год в России: у меня теперь сразу две дочери, сын, а, самое главное, прекрасная жена, — тут он осекся, невольно допустив такой неприятный промах, но было уже поздно. Что поделаешь, слово не воробей:

     — Мы с голоду умираем. Я сейчас, — он ушел во двор и принес, видимо, из машины большую коньячную коробку. — Где наши наследники? Покажите нам их, наконец!

     И покой квартиры сразу нарушил плач двух проснувшихся недовольных малышей.

     — Вы тут открывайте свой коньяк, закуска на столе, — Саша кивнула дочери, — забираем малышей.

      И они отправились на купание в теплую баню.

       — Устала, моя доченька, с этими непоседами? — Саша обняла и поцеловала дочь. — Укачаем парней и составим мужчинам компанию.

       Саша никогда не видела их обоих пьяными. Но за тот час, пока они с Анной отсутствовали, за столом наступило то самое время, когда мужской половине уже нет необходимости расшаркиваться перед женской половиной, вставая, произносить бальзамные для женских ушей тосты, приглашать на танец свою и чужих жен, выходить на балкон или крыльцо покурить или просто за компанию, чтобы урвать кусок своей мужской свободы.

      Больше половины бутылки было уже выпито, и шел чисто мужской разговор. Саша, кивнув Аннушке, увела ее на кухню, чтобы юной девчонке не слышать их откровенные высказывания, а сама вернулась к столу. И в очередной раз вспомнила об эмансипации женщин, к которой всегда стремились женщины всего мира, и которая почти у всех, без исключения, заканчивалась за столом только командами: «Подай, прими, унеси и не мешай, когда мужчины разговаривают о своем — об охоте, рыбалке, машинах, женщинах».

      Николай рассказывал о страшном пожаре 2010 года, участником тушения которого оказался случайно — был с инспекторской проверкой в Самаре и Саратове:

     «В 2010 году лето выдалось «горячим», количество пожаров увеличилось в два раза. Саратовская область с ее пятью процентами лесных массивов из-за аномальной жары оказалась в эпицентре чрезвычайных событий федерального масштаба. Первого августа был введен режим ЧС — чрезвычайной ситуации.

      Сообщение о пожаре в Дьяковском лесу поступило в 21.40 часов.

     Представь, пустынная местность, огромный лес по периметру. Чтобы произвести разведку на автотранспорте, потребовался бы целый день. Ситуация вынудила объединить все силы, имеющиеся в Саратовской, и в соседней — Волгоградской областях. Подключилось Министерство обороны. Была задействована даже авиация — вертолеты внутренних войск и самолеты гражданской авиации.

     С самолетом все гораздо проще — знаем, где очаги, знаем, куда дует ветер, и, самое главное, есть ли опасность для населенных пунктов. Результат — быстрое реагирование. Выставляем посты, начинаем тушить очаги.

      На место происшествия выехали семьдесят пять единиц техники, шестьсот девяносто семь человек личного состава. Руководил пожаротушением заместитель начальника ГУ МЧС России области.

      Для тушения использовалась вода из реки Еруслан.

     Но в огне погибло сто двадцать гектаров Дьяковского леса, который является памятником природы. Дьяковский лес — самый южный в Европе, самый крупный лесной массив в сухих степях Заволжья. Площадь этого реликтового леса более 5,7 тысяч гектаров.

      Локализовать пожар удалось на следующий день, около двенадцати часов. Ликвидирован он был только пятнадцатого августа в 9.00 часов

      Самое главное — удалось защитить населенные пункты от огня, избежать человеческих жертв».

      Николай замолчал, мужчины снова выпили, чокнувшись, а Саша вспомнила тот страшный год, когда пятого августа умерла ее бабушка, пережив дедушку ровно на одиннадцать месяцев. И тринадцатого августа было ровно девять дней — поминальный обед в сельской столовой, цветы на темные гранитные плиты двоим — дедушке и Косте — и к временному простому кресту на могиле у бабушки.

      И черная беспросветность в душе, словно сгорели, испарились чувства и мысли в опустевшей квартире. Где все вещи по-прежнему стоят на своих местах, цветут цветы на подоконниках, висит на гвозде халат, лежат очки в футляре, раскрыта книга на какой-то странице, ждет хозяйку терпеливый автоматический тонометр, и трудно сказать, даже подумать, что хозяйка не вернется никогда.

     А на другой день — черные клубы дыма в полнеба на севере района, видимые в радиусе тридцати километров от места пожара.

     И такая же опустошенность была в душе, когда из-за небрежности, беззаботности, преступного бездумья, поднялась безжалостная, страшная волна ужаса пожара, не щадящего ничего живого. Которая захватывает моментально факелом загорающиеся, как щепочки в костре, мачтовые сосны. И вспарывающие синь неба вспышки невозможного пламени, заволакивающие черной пеленой, шквалом всю окрестность, и неотступное, стремительно, упорно наступающее, плещущее прямо под ноги половодье беспощадного огня, и тут же испаряющиеся паром тугие струи воды из мощных шлангов.

    Отец тогда на своем «Жигули» умчался на пожар рано утром, едва стал виден клубящийся бедой черный столб, а мама сидела на лавочке вместе с тетей Светой, и обе молились, одна — за мужа, другая — за сына.

      Саша налила себе рюмку муската и, не вставая, сказала тихо, но мужчины ее услышали, замолчали, повернули головы, словно увидели заново:

      — За жизнь без пожаров для нас и наших детей.

      Выпила, подумав:

      «А ведь, в принципе, легко спиться, стать алкоголичкой. Вот так, возьмут за сердце воспоминания и душевная боль, и пойдешь искать в слабости утешение, бездумно, без напряга, за мирным вроде столом с коварной бедой в бутылке, и все — загубленная жизнь, а если рядом — малые дети и вдруг слабовольный муж?"

    — Саша, а у меня для тебя новость! — Женя встал, покачнувшись. — Ребята, меня осенью направляю на работу в Америку! Сначала — на полгода, а там видно будет! В Соединенные Штаты Америки! Представляете!

Саша захлебнулась наступившей тишиной.

      — А что ты там забыл? — Николай поставил полную рюмку на стол. — Год в России прожил, и тебе что, уже скучно здесь стало? А о ней ты подумал? Что Саша будет делать там, за океаном?

     — Мир увидит! Разве этого мало? Ты, Николай, как русский медведь, не желаешь ничего видеть, кроме своей чащобы!

      Николай вскочил, нож упал под ноги. Они стояли напротив друг друга, по разные стороны от стола — потные, взъерошенные, напрягшиеся, — глазами, продолжая, молча какой-то давний неразрешенный спор, начало которого Саша пропустила. Женя взлохматил свой чуб, попытался обнять Сашу за плечи:

    — Я ради нее и детей стараюсь! Да, мне интересно жить, если азарт и трудности заставляют лезть на гору, спускаться с обрыва и снова преодолевать новые вершины.

      Николай его перебил:

     — Нет, постой! А если позже поймешь, — что это просто потерянные годы? Мой начальник вместе с женой десять лет жизни подарили Канаде — раю на Земле! И что? Выдрессированные обстоятельствами, продвинувшиеся по карьерной лестнице, объехавшие весь американский континент, налетавшие тысячи километров через океаны домой, — они остались без детей, потому что им было некогда их заводить, и они, как ты, гнались за призрачным понятием «обеспеченная жизнь» — несуществующей горной вершиной среди облаков на небе. Знаешь, как у Евгения Евтушенко:

     Россия тем сильна,
     идя вперед,   
     что, от своих побед не став спесивой,
     весь опыт человечества вберет,
     и все-таки останется Россией.

     А ты сейчас, — как шарик пинг-понга, который не знает, куда его загонит завтра ракетка в руке хозяина.

     Саше стало понятно, что пора обоих разводить по разным углам боксерского ринга, пока они во взвешенном состоянии легкого опьянения не наговорили друг другу обидных слов:

     — Мальчики! Продолжим нашу встречу завтра! Уже поздно, — но теперь ее попытка оказалась безуспешной:

     — Я — сам себе хозяин! — Женя сел, налил Саше вина в пустую рюмку. — Сашенька, давай выпьем за моего самого лучшего друга, который всегда чешет в лицо даже самую горькую правду! И который выдержит все, что на него вдруг свалит несправедливая жизнь! За тебя, Николай! Саша! Мы ведь оба тебя любим с детства! Иди, дорогая, и ложись спать! Наши парни — в твоих надежных руках! А мы еще посидим, — и Саша легла с Аннушкой в спальне, радуясь, что малыши мирно спят, и тот алкоголь, который она выпила, до утра выветрится и не перейдет в материнское молоко в опасной дозе.

     Но сон убежал, когда она сквозь неплотно прикрытую дверь невольно подслушала откровения Николая:

     — У тебя, Женя, уже были в жизни потери, ты меня понимаешь! И, самое страшное, что, только потеряв, я сейчас осознаю, что был черствым сухарем, закрываясь своей работой от ее распахивающихся мне навстречу влюбленных глаз, трепетности ласк наедине, очарования кокетства с другими мужчинами у меня на глазах, чтобы заставить меня проснуться, зашевелиться, ревновать. И моя немногословность, зажатость, боязнь показухи, невозможность для себя закричать от счастья остались в моей душе корявой болячкой. И, если я когда-нибудь решусь связать свою жизнь с понравившейся мне женщиной, буду носить ее на руках в прямом смысле этого слова! Тревожить ее своими ласками, не дожидаясь ночной поры. Шептать в ушко, не боясь привыкнуть, то, что придет в мою непутевую голову… Мы обязаны сделать любимую женщину счастливой, если она делит с нами постель и жизнь! Твоя Саша — солнышко, без которого немыслим любой день! Смотри, не погаси ее свет! — Саша укачалась на волнах забытья, купаясь в нежности убегающей ночи.