Чудик

девятая повесть-небылица для книги: «ТЕПЕРЬ или снова… неслучайные странности» в продолжение книг: «Неслучайные странности» – 2019 года и «Секреты нашего двора» – 2018 года


«Выдумка всегда может статься правдой,
а непререкаемая истина – вымыслом»
(из чьих-то притчей, кажется)

«…он просто от «нечеГО Делать» пьёт звуков микстуру…»
(Михаил Кульков «Музыкальная шкатулка»)

«Страшно философская фантастика длиной в мысль!»
(Валерий Екимов)


     В общем…

     «Нас, как обычно, пятеро: Шурик, Вавка, Тарас, Толстый и я. 
     Нам всем «… по семь-восемь всем…», впрочем, нет, нам… ТАМ …уже за десять, совсем большие, начальная школа позади.
     Почти позади и наши последние летние каникулы младшей школы, через пару дней первое сентября и мы все, кроме Толстого пойдём в четвертый класс, которому пока ещё только в третий, что, впрочем, не мешает ему быть среди нас самым рассудительным и… правильным.
     Мы, как всегда во дворе, в беседке, в которой прячемся от тягучего нудного почти осеннего дождика, зарядившего с самого утра.
     – Чем займемся, мужики? – вопрошает неугомонный Тарас…»

     …всё начинается абсолютно точно так, как в прошлый раз… в четвёртом секрете нашего двора…

     «…– Давай для начала «козла» забьем, – предлагает Вавка.
     – На-до-е-ло-о домино, – тянет в ответ Шурик.
     – Тогда в дурачка, – не унимается Вавка, – на щелбаны.
     – В карты пионерам играть запрещено, – строго выговаривает Толстый, – увидят, попадет всем.
     - Ой-ой-ой, – дразнит Вавка, – нашему Сереженьке попадет по попонке… от мамочки и папочки, да ты ж не пионер, ты ещё ма-лень-кий, тебе всё можно.
     - Мне-то можно, а вот тебе малышу-Кибальчишу нельзя! – усмехается на целую голову выше Вавки «маленький» Толстый, уничижительно переделав Гайдаровского мальчиша в малыша.
     - Это почему ж нельзя? – закипает Вавка, чувствую легкий намек на свой невысокий рост.
     - Ну, как почему? – довольный произведённым эффектом, снисходительно глядит сверху вниз Толстый, – сказал же…».

     …Ну, а как оно могло бы ТЕПЕРЬ начаться по-другому, если моя необузданная мысль вновь возвращается в тот далёкий памятный день 28 августа 1975 года, когда мы чуть было, не потеряли двух своих замечательный друзей: Макса и… снова Макса, и то и себя самих.
     С того времени прошло без малого, по меркам человеческой жизни, полвека. Ну, и что может измениться ТАМ, в том нашем удивительном приключении, поведанному в 2018 году Миру в детской книге «Секреты нашего двора», ТЕПЕРЬ?
     Правильно – ничего!..

     «…– Стоп, стоп, стоп! – перебиваю я, не дав разгореться их ссоре. – Гляньте-ка, лучше туда: Максы гулять вышли.
     – И что? – вскидывается на меня разгоряченный Вавка.
     – Как что? – улыбаюсь в ответ. – Айда с ними за дом, на стройку, партизанить: мы прячемся, а фрицы с овчарками нас будут искать: кого последнего найдут, тот и победил, тот главный партизан.
     – Неплохо придумано, – осторожно соглашается Шурик. – Но на стройке второй год ничего не делается, в подвале воды от дождей, небось, с головкой будет, как бы кто из нас туда…».

     …Впрочем, так, да не совсем так… всё может статься со временем!
     Чем дальше в прошлое уходит тот день, тем почему-то всё больше и больше различных деталек и событий приключается вокруг него.
     «Здесь вам не тут!» – вдруг в очередной раз слышу знакомое, словно кто-то смеётся ТЕПЕРЬ надо мной, в сотый раз подкидывая эту несуразную вроде бы фразу, теребя и оживляя в сознании многослойные пласты забытых событий.
     Поистине, странная это штука – Время!
     Нет ему однозначного определения ни в одной из области наук.
     Ну и, действительно, что Оно такое?
     С чем Его едят?
     И разве можно Время всерьёз считать простой единицей измерения, пусть даже и какого-нибудь важного планетарного явления?
     «Время – это форма, по-видимому, одна из форм жизни…» – помнится, как-то прочитал у ищущего Истину, как и все мы, академика Дмитрия Сергеевича Лихачев.
     Форма Жизни!
     Одним словом, возвращаюсь к памятному дню: всё пока ТАМ катится точно так, как и в прошлый раз в памятном секрете, лишь пара незначительных деталей почему-то вдруг вспоминаются мне ТЕПЕРЬ, когда в мой старенький двор детства мы приехали вместе с нашим одиннадцатилетним внуком, Ромкой…

     «…– Сашка, ты опять? – бушует раззадоренный Вавка. – Хватить каркать.
     – А что я? – жмет плечами Шурик. – Я н-ничего, просто напоминаю про последнюю нашу экспедицию в подвалы Меншиковского дворца.
     – Да ладно тебе, – радуюсь приятному воспоминанию. – Экспедиция-то удалась на славу, да к тому же «…хорошо то, что хорошо заканчивается», – цитирую, – а тогда всё вполне себе хорошо завершилось. Во всяком случае, без потерь.
     – Да уж!? – усмехаются одновременно Шурик с Толстым. – Без потерь, не считая разорванной одежды, за что все схлопотали дома, и мучительного ожидания привода в детскую комнату милиции.
     – Зато никого с оторванными конечностями на себе не принесли, – хохочет, напоминая о возвращении с Иликов в первом секрете, Тарас.
     – Точно! – подхватывает Вавка.
     – Ну, а если всего бояться и ничего не делать?.. – напоминаю я наш после того злосчастного похода новый девиз.
     – То и делать станет нечего! – весело цитируем мы все…».

     …– Дедушка, смотри, куда-то беседка со двора пропала, – не отрываясь от экрана своего китайского гаджета, неожиданно заявляет, никогда раньше сюда не приезжавший, наш внук.
     – Пропала, – киваю неопределённо, не придав значения сказанному, глядя на его почему-то удивившую меня сегодня привычно старчески согнутую к экрану позу.
     – Я пойду пока на гор-ку-у, – не прерывая своей увлекательной игры, тянет внук. – Доиграю одну партейку и приду домой.
     – Во что ты играешь?
     – «Битва титанов», – не оборачиваясь, выдыхает он, медленно на ощупь, следуя к намеченной цели.
     – Только со двора никуда не уходи.
     – Е-е-е, – на английский манер бросает он мне …

     «… – Здорово, мужики! – весело выстреливает подошедший к нам Серёжка Орлов, прозванный во дворе Максом из-за своего замечательного одноименного темно-шоколадного спаниеля.
     Вообще-то он не наш, неместный, не Рамбовский (Ораниенбаумский), но на каникулах всегда появляется у нас во дворе, приезжая из Питера погостить к своей бабушке, живущей в нашем доме. Вот мы и привыкли к нему и к его веселому псу-Максу, вроде, как к своим, дворовым, Ломоносовским.
     – Здорово, Макс,  – доброжелательно тянем по очереди для приветствия руки.
     – Что за чудик там под дождём там к горке приморозился, – интересуется у него внимательный Толстый. – Ты, вроде б с ним о чем-то там говорил?
     – Да он уж как час там маячит, – жмёт плечами Вавка. – Я давно за ним присматриваю: странный какой-то,  уставился себе в руку и… сидит так, не двигаясь.
     – Может, больной, какой-нибудь, – заключает Тарас, – парализованный или… психический.
     – Психованный, – улыбнувшись, поправляет его Серёжка-Макс. – Да нет, вроде бы, у него там в руке игрушка какая-то для малышни: шипит, стреляет, огоньками мигает, вот он в неё, как малышня в погремушку, и уставился, вроде как успокаивает её там, на клавиши какие-то одним пальцем давит.
     – В дочки-матери, что ль, играет? – брезгливо жмёт плечами  Шурик. – Как девчонки!
     – Ну, что-то типа того, – соглашается Серёжка. – Говорит «Битва титанов» называется. Ну, да и Бог-то с ним, сидит и сидит, жалко, что ль: пусть сидит,  место много, всем хватит. Скажите-ка лучше, о чем это у вас ТУТ «сыр-бор» вышел?
     – Да вот… – лукаво качает головой Шурик, – дождь.
     – Скукатища, – поддерживаю друга, но почему-то продолжая, не отрываясь смотреть от непривычной для глаз позы одинокой фигурки, сидящей в стороне ото всех, склонясь над какой-то дьявольской машинкой, прячущей его от нас.
     – Вот мы и обсуждаем: а не двинуть ли нам за дом, на стройку? – нарочито равнодушно жмет плечами Тарас.
     – Играть в партизанов! – возбужденно завершает Вавка.
     – Не-пло-хо, – соглашаясь, тянет Макс. – Чего б это нам и действительно не пойти туда?
     – Ну, вот,– живо подхватывает Шурик. – Мы станем партизанить в катакомбах.
     – А фрицы будут нас искать… – продолжает Тарас.
     – И вылавливать, – ставлю точку я. – Кого последним найдут, тот и победил!
     – Здорово, – радуется Сережка. – А кто будет фрицем?
     – Как кто? – скептически улыбается Толстый. – Немецкая поисковая овчарка и… её хозяин.
     – Ни в коем случае! – сразу всё поняв, категорически машет головой он. – Ни я, ни Макс фрицами быть отказываемся.
     – Ну, вот и ладушки, – радуется мудрый Толстый. – Вот и умничка, волноваться за вас, дурней, да из какой-нибудь новой передряги вытаскивать не придётся.
     – У-у-у, – недовольно гудим мы все, даже осторожный Шурик.
     – Почему нет? Всё же так здорово придумано.
     – Во-первых, Макс вам не немецкая ищейка, а охотничья собака на уток, – загибает пальцы Серёга, – а во-вторых…
     – Нет, нет и нет! Достаточно и, во-первых, – перебиваю его и всех – Ты абсолютно прав – никаких фрицев и собак-ищеек! Идём играть в «казаков-разбойников». Все будут – жалкими разбойниками, которые прячутся в катакомбах, а кто-то один вместе с настоящим охотничьим спаниелем на уток будет казаком, который преследует и ловит разбойников.
     – Ну-у, я не знаю, – поражённо тянет Серёжка. – Мне совершенно не хочется быть разбойником… Чур, я буду казаком.
     – Это почему ж это ты? – первым уловим мою задумку Шурик.
     – Точно, – лукаво улыбаясь, подхватывает и Вавка. – Почему? Я тоже, к примеру, хочу вместе с собакой искать разбойников
     – По-то-му… – судорожно ищет ответ Серёжка. – Что Максик ни с кем из вас никого искать не станет.
     – Гав, – весело подтверждает пёс.
     – Он у тебя хороший, – гладит собаку Шурик, – добрый.
     – И компанейский, – хлопает хозяина по плечу Тарас.
     – Гав-гав, – радуется шоколадный Макс…».

     …Оставив внука во дворе, мы привычно поднимаемся в мою квартиру детства на пятый этаж, где со своими неподражаемыми домашними ватрушками нас давно ожидает мама. Мы, как всегда, скоро все вместе сядем за стол пить её душистый с дачными травами чай из настоящего ещё бабушкиного самовара. Но пока, выйдя на балкон, я с удовольствием смотрю на наш старенький двор, в котором столько всего случилось когда-то, случается, видимо, и сейчас, но это скрыто ТЕПЕРЬ от нас, немолодых, да, пожалуй, уже слишком немолодых взрослых.
     В нашем дворе многое изменилось с тех пор.
     Нет и в помине нашего футбольного поля, нет и нашей карусели-тарзанки, на которой мы кружили часами. Давно нет и нашей беседки у моего подъезда, напоминающей капитанский ходовой мостик с настоящим морским штурвалом. Мы всегда собирались в ней, когда поджидали кого-нибудь или решали важные дворовые проблемы.
     Из старого во дворе и осталась-то та ржавая, давно некрашеная деревянная горка на железном каркасе. Помнится как-то зимой, когда мы все только-только переехали сюда в наш новенький дом, во дворе кто-то из старших ребят, подшутив над первоклашками, предложил нам лизнут её железные перила.
     – Зачем? – с интересом, помню, спрашиваю его я.
     – Видишь, тут на железке белая испарина, как… на мороженном, – серьёзно та объяснили мне. – Это очень вкусно.
     Дух первооткрывателя всегда жил во мне, живёт и ТЕПЕРЬ, иначе б вряд ли в голову пришло вспоминать сегодня про эту очередную «Неслучайную странность» случившуюся со мной когда-то.
     Одним словом я, кажется, первым лизнул на морозе покрытую лёгкой морозной коркой железку и… естественно, тут же примерз к ней. Старшеклассники, вдоволь повеселившись надо мной, сбежали, лишь только заметив, что мне никак без потерь не удается освободить свой язык.
     Смешно сказать, но думаю, не то, что первоклашки, но даже половина нынешних старшеклассников-подростков вряд ли знают, почему нельзя на морозе касаться влажным языком железа, а уж что делать, коснувшись, точно не знает никто.
     Вот и мы, нашей, к тому времени уже образовавшейся дружной ватагой, не знали что делать, а что-то делать нужно было немедленно: во-первых, больно, а, во-вторых, попадёт всем нам за моё глупое первопроходство.
     – Нужно срочно согреть перила, – тут же, кажется, выдал умный Толстый.
     – Как мы это сделаем? – парировал Шурик.
     – Как, как? – привычно взорвался Трас. – Принесём ведро горячей воды и выльем на них.
     – Да кто тебе даст его нести, не объяснив зачем? – возмутился Вавка.
     – А давайте… просто, будем дышать паром прямо ему в лицо, на язык, – серьёзно предложил Толстый. – Язык и отогреется.
     И в итоге все ему поверили: та ещё, видно, была картина, когда четверо малышей, сгрудившись вокруг моего прилипшего наверху горки к перилам языку, замедлив дыхание, склонились надо мной, словно в затяжном поцелуе.
     Одним словом, язык как-то сам отлип от железки, да и крови почти не было во рту. История сама по себе забылась, но на горку ту мы больше никогда не лазили и даже не смотрели. Вот и тогда, в тот памятный день не смотрели, не обратив никакого внимания на усевшегося там наверху под дождём какого-то «чудика». Но ТЕПЕРЬ, глядя с пятого этажа на внука, оказавшего вдруг там, на той самой горке и в той же позе, склонясь к бездушному «гадкому гаджету», крадущих мысли наших детишек, другое дело…

     «…На стройке всегда есть, чем заняться, – чего только там нет? – и карбид, который попадая в воду потешно шипит, и тягучая, как жевательная резинка, оконная замазка, что прилипает ко «всему и вся» и толстые электрокабеля с замечательными цветными проводками для плетения всякого рода колец и браслетов. А ещё там всегда можно найти тонкие длинные элементы для сварки, используемые нами в виде наконечников копий и стрел, и различные шарики-подшипники, весьма подходящие для кидания их в лунки и игры на вышибание.
     Да, мало ли чего ещё?
     Главное, там всегда интересно и… очень опасно!
     Ну, в смысле того, что там всегда что-нибудь случается-приключается, а это, увы,  тянет наши мальчишеские живые души, не затуманенные в далеком 1975 году виртуальными глупостями в несуществующей на самом деле Сети.
     …– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас всех искать, – кричит в сторону «заброшки» Серёжка-Макс, предварительно досчитав до ста и, тем самым, дав нам разбежаться по огромной стройке с выполненным нулевым циклом по закладке фундамента.
     – Гав-гав, – радуется пёс, предвкушая интересную игру.
     – Ищи, Максик, ищи разбойничков, – лукаво шепчет ему на ухо Серёжка, и тот, чувствуя ликование хозяина, с веселым лаем мчится вперед, за нами по хорошо видным на мокрой глине следам, не разбирая дороги.
     – Макс!.. Макс, подожди, – беспокойно кричит ему вдогонку Серёжка, – там же могут быть ямы, здесь нельзя бегать.
     Но пёс с вёселым лаем, развернув свою мохнатую голову на голос хозяина, продолжает своё радостное поступательное движение вперед, в неизвестность, притаившееся прямо перед ним за поворотом, и буквально влетает в первую же попавшую на его  пути строительную яму, до краев заполненную дождевой водой.
     Конечно, на дворе лето и охотничья собака хорошо умеет плавать, но температура воздуха сегодня едва выше пятнадцати градусов, а воды – и того меньше. Обрывистые глинистые берега ямы не дают собаке никаких шансов выбраться оттуда самостоятельно.
     Пёс жалобно взвизгивает от неожиданности, боли, обиды и холода, жалуясь и прося о помощи.
     Серёжка, не видя случившейся беды, но, чувствуя её, несется туда, что есть сил, к другу на выручку и через пару секунд закономерно оказывается в той же ловушке!
     Яма, хотя и небольшая, всего-то метров пять на семь – не больше, но, как и предполагал осторожный Шурик, очень глубокая, с головкой, а глиняные обрывы её настолько скользки, что не то, что лапой собаки, даже рукой не ухватиться, соскальзываешь. А тут ещё оказывается, что Серёжка, в отличие от Макса, совсем не умеет плавать.
     Как быть?
     Заслышав первый всплеск воды, а затем и визг пса, мы с Шуриком, как и в подвале старого замка, первыми срываемся со своих потаенных укрытий и мчим, что есть духу с разных сторон «заброшки» к опасному глинистому берегу на встречу с судьбой. От неминуемого попадания в ту же злосчастную ловушку нас спасает, как и в прошлый раз, лишь то, что на опасно скользкий участок мы вбегаем с разных сторон одновременно и, стукнувшись лбами, падаем перед самым обрывом в разные стороны…».

     …всё вдруг отчетливо вспомнилось, в мельчайших подробностях.
     Не упали в яму мы тогда с Шуриком больше не оттого, что неслись с разных сторон «сломя головы» к невидимой цели навстречу друг другу, а потому что притормозили у самого опасного участка, увидев вдруг прямо перед собой того самого незнакомого паренька-чудика, зачем-то споро ныряющего на живот прямо в самую грязь.
     Незнакомый мальчишка нашего возраста, лет десяти, по-видимому, из любопытства, заинтересовавшись нашим живым спором в беседке, увязался по-тихому за нами, проследовав за дом и на стройку. И тут вдруг, увидев падение наших Максов в яму, не раздумывая, первым кинулся им на выручку, позабыв обо всём на свете, даже про свою адски дорогущую, как выяснится позже, игрушку в руках и симпатичный новенький синий брезентовый – про джинсы тогда у нас ещё никто и не слыхивал! – костюмчик.
     Лишь после этого…

     «…Мы с Шуриком, существенно смягчив удар лбами, валимся у самого обрыва в яму на землю, а заслышавшие наши причитания и стоны, наступающие уже нам на пятки Тарас и Вавка, так же, как и мы, устремившиеся сюда на звук, и вовсе притормозили на повороте.
     Лишь после этого, правильно оценив ситуацию, они, не обращая внимания на наши с Шуриком стенания, падают, как и «чудик», у края обрыва на живот в грязь и, нависнув почти на полметра над водой, с трудом ловят уже уползающие туда ноги незнакомца, мертвой хваткой вцепившегося в нашего Серёжку. Кое-как очухавшись, мы с Шуриком тоже, забыв о боли, тут же хватаем их за ноги.
     Как обычно в критическую минуту, не споря и не сговариваясь, мы сопротивляемся свалившим на наши головы обстоятельствам. Как одно целое, как единый организм: Шурик тащит мощного Тараса-Амбала, я – тезку-Вавку, те в свою очередь из последних сил держат незнакомого нам чудика-парнишку, намертво приросшего к Максу-Серёге, который в свою очередь не выпускает из рук загривок пса.
     Что ж! – погибать, так всем вместе.
     А как иначе?
     Иначе никак!!!
     Но всё-таки, всё-таки мне относительно всех несколько легче, чем остальным. Я почти полностью втаскиваю одинакового по комплекции со мной Вавку на берег подальше от обрыва, вот только втянуть вместе с ним еще, хотя б ногу «чудика», не говоря уж о Максе, у меня  никак не получается.
     Шурику же совсем тяжело удерживать уползающего с обрыва Амбала, а, следовательно, и всю остальную цепочку друзей-товарищей. Их цепочка с той стороны встала намертво, не продвинувшись ни на йоту. Впрочем, само по себе это уже весьма немалая победа!
     В общем, в такой неуклюжей позе мы зависаем… надолго.
     Кажется, – навсегда!
     Вокруг, кроме нас ни души.
     Да, ведь это стройка, забытая всеми заброшка, – кому ж тут быть? – сторожить ТУТ, почти… ТАМ, нечего, одни неподъемные плиты, да и те установлены таким образом в основание подвала, что и захочешь утащить, не утащишь…».

     …«Тут… вам не здесь!», – это очевидное Правило, кажется,  впервые прозвучало у меня в голове именно ТАМ, тогда, просто не пришло время вспомнить это до сих пор.
     Не пришло оно и после, когда рождались на свет «Секреты нашего двора» и непосредственно этот четвертый секрет.
     И после, как взбунтовавшаяся вдруг «страшно философская фантастика длиной в мысль» впервые выхватила из череды моих «Неслучайных странностей» это очевидное соображение, аксиому, Правило, Истину.
     «ТУТ… вам не ЗДЕСЬ!» – повторяю Её с удивлением ТЕПЕРЬ, спустя всего-то какой-то месяц после, канувшей уже во временную бездну, встречи с нашей пришелицей из 2098 года в предыдущей седьмой «небылице» в самый разгар набирающей силы Пандемии. ТЕПЕРЬ Она вместе с этой новой «несуразицей», парнем-чудиком, вдруг сами по себе ожили во мне в том памятном дне 1975 года, – время штука относительная! – на той заброшенной стройке, на которой сторожить совершенно нечего.
     ТАМ, точней ТУТ, а ещё точней всё-таки пока ЗДЕСЬ ничего и никого нет, кроме нас, «чудика», нашей беды и замершего в точке невозврата Времени, по-видимому, ещё не решившего в какую сторону Ему вести ТЕПЕРЬ свой отчет из случайно открывшихся нам ворот: в ТУТ или в Здесь
     В общем, ТАМ, то есть ровно между ТУТ и ЗДЕСЬ, тихо, скажу я вам, как в преисподней! Впрочем, почему как?..

     «…
     Слышу лишь тяжелое сопение Макса, пытающегося закинуть ногу на скользкий обрыв, какое-то бормотание «чудика», скрип зубов Шурика, с трудом удерживающего на своих руках повисшую над обрывом «тушу» Тараса, сопение Вавки, да поскуливание пса, бодающего своей головой хозяина.
     Что делать? Что же делать?
     Что же вообще можно сделать ещё… ТАМ?..».

     …Нет, ЗДЕСЬ!
     Мы всё-таки… пока ещё ЗДЕСЬ, а не ТУТ!
     А ЗДЕСЬ должен быть какой-то выход из сложившегося положения, обстоятельств.
     Выход, как и вход, ЗДЕСЬ всегда… есть!
      Потому, как «ЗДЕСЬ вам не ТУТ!»…

     «…– Чур, я не играю, – вдруг совершенно неожиданно, когда казалось уже, что выхода не будет, слышим голос позабытого всеми нами в пылу схватки Толстого, по-видимому, не услышавшего всплеск воды в своей дальней засаде. – Я выхожу, чур, меня не пятнать.
     – То-о-олс-ты-ы-ый, – еле слышно хрипит растянутый в струнку с двух сторон Тарас. 
     – Се-е-еры-ый, – шипит, уткнувшись носом в землю, Вавка.
     – Мы ту-у-т, – чуть громче их хором выдыхаем мы с Шуриком.
     – Сю-у-да, –  что есть сил, выдыхает Макс.
     – По-мо-ги-те, – звонко, даже как-то непривычно требовательно, что совершенно несвойственно было нам, – мы не ждали подарков судьбы, выкручиваясь сами, не ждем и ТЕПЕРЬ, – кричит наш удивительный «чудик».
     – Гав! Гав! – громко и тревожно вторит  ему замечательный пёс-спаниель, наш темно-шоколадный друг Макс.
     Толстый, хотя и младше всех нас, но чрезвычайно сообразительный и расторопный малый, когда в этом есть… необходимость. Спустя мгновение и притом со всей присущей ему осторожностью и выдержкой, – предупредить-то о глинистом склоне по понятным причинам его уже некому! – он появляется у злосчастной ямы у нас за спинами и, не раздумывая, правильно оценив обстановку, обхватает сзади буксующего Шурика за живот.
     Толстый за Шурика, Шурик за Тараса, я за Вавку, те двое за «чудика», тот за Максов – тянем, потянем! – вытащили «репку».
     С характерным глухим шлепком мы в обратной последовательности той незабываемой пирамидки один за другим мягко валимся на упавшего от рывка Толстого, который стойко переносит и нас, и падающую с нас, особенно с Макса, грязь. Последний, кстати, тут же сползает обратно и буквально по-пластунски возвращается к обрыву, – пёс в последний момент, оказывается, выскользнул у него из руки. Вавка, заметив его маневр, цепляется за него, а я в свою очередь привычно хватаюсь за Вавку.
     Остановить Макса-человека невозможно, там, внизу радостно повизгивает радующийся за своего хозяина и совершено не заботящийся о своей безысходности, друг-пёс.
     Одним словом, Серёжка Орлов, по прозвищу – Макс, вытянув руки вперед, естественным образом снова катится под обрыв вниз, утягивая за собой обезумевшего Вавку, а вслед за ним и меня, потерявшего пространство и время. В этот раз наш «чудик», вновь не задумываясь о последствиях, хватается за мою левую брючину промокших штанов, а спустя секунду и Шурик, заметив краем глаза наше движение обратно, цепляется за свободную ногу.
     – Поймал, – слышу булькающий голос Макса-человека.
     – Гав, – радостно подтверждает пёс.
     – Раз-два, – где-то за нашими спинами командуют не оставшиеся в стороне Толстый и Тарас.
     И мы снова, теперь уже со спасенной собакой, летим на мокрый, грязный, но спасительный берег и весело все вместе, всемером беззаботно хохочем над видом чумазого пса, радостно виляющий нам своим грязным обрубленным хвостом, но  уже через минуту… также все вместе сокрушаемся по поводу своего ужасного вида и предстоящей взбучки дома…».

     Впрочем, все да не все.
     Наш незнакомец, кажется, совсем не расстраивается по поводу своей новенькой стильной одежды. Он вообще, кажется не о чем не жалеет, вот только как-то странно, словно что-то потерял, оглядывается по сторонам, хлопая себя попеременно, то по карманам своего необычного костюма, то по малюсенькой цветной полиэтиленовой сумочке, одетой через плечо, как медицинские аптечки у наших девчонок-санитарок в классе, проверяющих утром чистоту рук и ушей.

     …Мы, правда, не сразу обратили внимание на ту его странность, пока к нему с вопросом не обратился Амбал:
     – Что-то потерял, Малой?
     – Да телефон, кажется, куда-то выпал.
     – А-а-а?.. – озадаченно переглянулись мы между собой…

     «Чудик», он и есть – «чудик».
     Что с него возьмешь-то? Ну, какой там телефон у него мог выпасть? – ближайший от нас телефон находится в телефонной будке… у магазина «Балтика». Там с ним можно немного позабавиться, позвонив, к примеру, в справочную службу по номеру «07» и спросить:
     – Здравствуйте, это зоопарк?
     – Нет, это справочная служба! – ответят.
     – Странно, а почему слышен голос обезьяны?
     Однако, привираю по обыкновению буйства своей фантазии, мы так никогда не делаем: у нас всегда находились дела куда, как важнее этого, просто слышали, как мальчишки постарше нас испытывают аппарат, когда тот только-только поставили у нас на углу. А до того и во все не было никаких телефонов в городе, разве что на почте можно было заказать разговор куда-нибудь под неусыпным оком операторов. Это уж после, ближе к московской олимпиаде 1980 года их понаставили и у нас, в Рамбове (Ломоносове, по-старому Ораниенбауме) везде и всюду. А уж чтобы, какой ещё там мобильный телефон мог существовать – уму непостижимо!
     Одним словом, «чудик» – он и есть «чудик», потому и не запомнился нам, мне… тогда, но вот же  вдруг вспомнился почему-то.

     …– Ты, видать, не Рамбовский? – спрашиваю машинально на ходу, особо даже не пытаясь уточнить про его странную пропажу, продолжая лишь сокрушаться вместе со всеми по поводу испорченной одежды…

     Немного её, той одежды у нас тогда для двора было, – ох, как немного! – пара вытертых на уроках физкультуры спортивных трико, да пара-тройка, ставших за три месяца лета маленькими, бывших школьных рубашек. Про обувь и говорить не приходится – купленные родителями новенькие кожаные тапки, тряпочные кеды и демисезонные ботинки будут красоваться в коридоре до первого сентября, поэтому повидавшие виды сандалии, единственно, что осталось годным для улицы, нужно ещё как-то дотянуть до конца лета. Вот потому и не называли мы её, как ТЕПЕРЬ, брезгливо «шмотками», хотя и не бегали, дрожа губой, за фарцовщиками в поисках западных новинок, как иногда кому-то хочется рассказать нам же, про то наше замечательное время! Мы её просто носили, что было, и всё!..
     Не в одежде было счастье тогда, да и ТЕПЕРЬ, не в ней.

     …– Не… чей? – бросив искать выдуманный телефон, удивлённо всматривается своими каре-зелеными и, кажется, знакомыми глазами мальчишка.
     – Не Рамбовский, – повторяю скороговоркой. – Ну-у, не Ломоносовский, то есть, не из нашего города, – морщусь от досады на его непонимание. – Да ты не переживай, у нас во дворе к приезжим хорошо относятся, мы нормальных пацанов не трогаем.
     – Па-ца-а-анов, – по слогам тянет незнакомое слово «чудик». – А я… нормальный?
     – Ты?.. – чувствительно шлепает его по плечу Амбал, сурово глядя в его широко распахнутые, удивлённые, но живые бесстрашные глаза. – Ты… нормальный!.. – улыбнувшись ему добродушно, заключает уверенно.
     – Конечно, нормальный, – тянет руку Макс. – Меня Сергей зовут.
     – Ромка, – несколько неуклюже, пожалуй, даже неумело пожимает в ответ он протянутую руку.
     – Чудной только немного, – подхватывает Толстый, – видать, из Ленинграда?
     – Ленинграда?.. – вскидывает брови Ромка.
     – Ну, да! – смеётся Макс. – Из Питера. Я тоже не Рамбовский, с Гражданки, а ты?..
     – Я… с Коменданского… аэродрома.
     – А к кому приехал? –  включается Шурик.
     – К бабушке, – жмёт уверенней его протянутую руку. – Точней… к прабабушке, – поправляется, виновато улыбаясь.
     – Да-а, – смотрю на него, кажется, впервые с интересом. – А из какой она квартиры?..
     – Са-а-ашка, домой, – перебивает нас голос мамы Шурика, которая, по-видимому, из своего окна кухни на третьем этаже углядела наш жалкий вид после «грязевого побоища» у глубокой ямы заброшки и…

     «…Что же делать?.. Что?
     Ах, до чего ж незаменимый всё-таки вопрос, не устаю восхищаться им, особенно вспоминая его вкупе со следующим: «Кто виноват?».
     – Ну, что, сочинитель, – от досады хлопает меня по плечу Шурик. – Ты, как, впрочем, и  всегда, придумал эту авантюру, тебе её и расхлебывать.
     – Правильно! – серьёзно соглашается Толстый. – А ещё и вам, двоим, – весомо добавляет, глянув на притихших Вавку с Тарасом. – «Если ничего не делать… то и делать… нечего», – дразнит нас нашим же общим девизом.
     – Да не переживайте вы так, – монотонно сдирая грязь со спаниеля, умиротворённо выдыхает Серега-Макс, благодарно и вовсе даже без обиды поглядывая на нас всех поочередно. – Он сейчас что-нибудь придумает.
     – Конечно, придумает, – подбадривает Вавка, с надеждой заглядывая в мои испуганные глаза.
     – Обязательно придумает, – подхватывает Тарас.
     – Правда, придумаешь?.. – не столько спрашивая, сколько моля, выдыхает в мою сторону и Толстый…».

     …– А зачем придумывать-то? – искренне жмёт плечами Ромка. – Мы же всё правильно сделали…

     Ну, чудик, он и есть – чудик!
     Что с него возьмёшь-то? Сказал бы ещё лучше, что нам нужно просто во всём сознаться: как вопреки строгим родительским запретам мы забрались на эту чертову закрытую на семь замков и печатей строительную площадку, как чуть было, не утопли там все вместе по собственной же глупости.
     Почему все вместе?
     Так ведь никто б из нас, ни за что б на свете не сдвинулся с места, пока б не вытащил с той ямы всех-всех, до последнего, включая замечательного каштанового пса, – до сих пор помню его благодарные глаза! – либо уполз туда вместе со всеми.
     Вот так… друг за другом… по очереди… по одному, – слава Богу, сил хватило! – все, как один!
     Тогда!
     А ТЕПЕРЬ?…

     «…– Да что он придумает-то? – кипятится Шурик, злясь на меня и предвкушая своё триумфальное появление буквально через минуту в испорченной одежде на глаза родителям. – Что ТУТ вообще можно придумать?.. – брезгливо сдирает с себя куски грязи».

     – «Тут вам не здесь!», – вновь слышу ТЕПЕРЬ это незатейливое Правило.
     – А где, где «не здесь»? – шепчу сам себе уже привычное.
     – Тут, – отвечают.
     – Но мы-то вроде б ещё… ЗДЕСЬ, – думаю навстречу.
     – «Здесь вам не тут», – смеются. – И Время относительно! – снова ускользает в бездну мысль. – И Оно бесконечно.

     «…– А чего тут придумывать-то? – поднимаю на своих замечательных друзей-товарищей полные озорства и лукавства от вдруг понятой мной тихой мысли нашего «чудика» глаза. – Мы с вами скажем родителям всё, как есть – чистую правду!..»

     «Правду говорить легко и приятно!..».

     «…
     – Ка-ку-ю прав-ду? – тут же вспыхивают Шурик и Тарас.
     Амбалу, похоже, тоже совсем не улыбается предстоящая беседа дома… с отцом.
     – Ты в своём уме? – закипает и Вавка.
     – Поясни, – осторожно требует Толстый.
     – Ну, как же? – беззаботно жму плечами. – Мы скажем самую настоящую правду о том, как… наш бесстрашный пёс, увидев кошку, погнался за ней… на стройку и там случайно со всего маха влетел в глубокую яму, а Серёжка...
     – Рванул вслед за ним, – первым сообразив, подхватывает Вавка, – и тоже угодил в неё!
     – А, услышав, это… – радостно прозревает Шурик.
     – Мы все вместе мчим ему на помощь, – весело подхватывает и Тарас.
     – Ну, а я вас всех спас! – серьёзно заключает довольный Толстый.
     – Это я… вас всех спас! – смеюсь, получая легкие дружеские тумаки от товарищей, и… мы уверенно шлёпаем по лужам домой, потому как жизнь в десять лет всегда замечательна, особенно когда есть немного фантазии и друзья готовые воплощать её выкрутасы вместе с тобой!..».

     А про нашу «неслучайную странность», небылицу-несуразицу с появлением в этой истории мальчишки-чудика с Коменданского аэродрома, мы как-то сразу забыли, быстро и беззаботно разбежавшись кто куда по своим делам и домам. Лишь ТЕПЕРЬ, спустя сорок пять лет, глядя со своего балкона на прильнувшего к своему китайскому телефону увлеченного игрой внука на той самой горке, она мне почему-то вдруг неожиданно вспомнилась.
     …– Ромка, беги домой, – кричу я привычно на весь двор, как когда-то бывало, кричала мне мама, зазывая домой обедать, или ужинать…
     Да она всегда меня куда-нибудь и зачем-нибудь зазывала прямо так… с балкона. Тогда все родители звали нас домой, не стесняясь громко на весь двор, – так было принято, телефонов-то… и в помине не было. Вот только, нужно признать, редко когда могли дозваться, потому как мы всегда «пропадали пропадом» в нашем дворе и у всех нас всегда были самые серьезные отговорки на этот счёт. Домой мы шли, лишь все вместе… поздним вечером, а выходили… ранним утром, и если кого-то не было, то мы кричали ему прямо со двора в окно до тех пор, пока кто-нибудь не ответит нам.
     …– А откуда ты знаешь про беседку? – спрашиваю внука, входящего в  квартиру.
     – Ну, как же, дедушка, – вскидывает на меня свои пронзительно каре-зелёные глаза внук. – Мы ж с тобой в конце прошлого лета сюда приезжали, я вас с бабушкой почти целый час во дворе рядом с той беседкой дожидался.
     – Не помню, – дивлюсь провалу памяти. – А ты точно про этот двор помнишь?
     – Точно, – безразлично жмёт плечами. – Перед ней настоящий старый корабельный штурвал был.
     – Перед подъездом? – вскидываю недоверчиво брови, точно зная, что уж двадцать лет как от той беседки след простыл.
     – Ну, конечно? – смеётся надо мной внук. – Ты что, дедушка, забыл? Там ещё мальчишки в ней о чем-то шептались.
     – И ты с ними? – спрашиваю осторожно.
     – Нет, – вздыхает. – Они ж не знакомые, вот и сидел со своей «Битвой титанов».
     – На горке? – таращу глаза.
     – Ну, да! – кивает.
     – А про стройку, почему тогда не рассказал? – спрашиваю наугад.
     – А ты откуда знаешь?
     – Я просто… предположил.
     – А-а-а, – несколько успокаивается. – Да я и не был… ТАМ, почти. Это ребята зачем-то в самую грязь полезли, а я просто пошёл за ними посмотреть, поснимать…
     – Ну и как… сфотографировал?
     – Конечно?
     – Кого? – вновь вскидываю брови.
     – Собаку, – смеётся. – У них ТАМ такой замечательный добрый каштановый пёс был, вот я его и сфотографировал.
     – И как его звали? – спрашиваю тихо, почти шепотом.
     – Странно, – немного помолчав, удивляется внук. – Не помню.
     – Макс? – осторожно подсказываю.
     – Точно, Макс! А ты откуда знаешь?
     – Ну-у, – тяну неопределённо. – Это ж мой двор.
     – А-а-а, – смотрит недоверчиво.
     – Ты лучше покажи мне ту фотографию, – отвлекаю, всматриваясь в его лицо, пытаясь вспомнить черты того нашего «чудика».
     – Не могу. Я свой телефон тогда… ТАМ, на стройке потерял.
     – Потерял? – невольно ошарашено повторяю за ним и иду в спальню к окну, из которого некогда, сорок пять лет назад можно было увидеть ту самую стройку всю целиком.
     Как и должно было быть, взгляд мой упирается в белый добротный пятиэтажный дом старинной постройки, который спустя год после той нашей памятной экспедиции с Максами был достроен… ТАМ.
     – «Тут вам не здесь», – шепчу себе под нос, улыбаясь.
     – Где «не здесь»? – слышу лукавый голосок за спиной Ромки.
     – ТАМ! – отвечаю уклончиво, улыбаясь ему ТЕПЕРЬ… уже «здесь».
     И вдруг ЗДЕСЬ шальная мысль-вопрос, давно мучавшая меня, да и, пожалуй, всё мое поколение ТЕПЕРЬ, в начале двадцатых двадцать первого века, мелькнула у меня в голове:
     – А скажи-ка мне Ромка, пожалуйста, тебе, когда пёс, отправившись на поиски ребят, случайно залетел в яму, а вслед за ним туда угодил и Серёжка, не захотелось тут же достать свой телефон?..
      – Зачем это?.. – нахмурился внук.
     – Ну-у-у, – тяну, собираясь с духом сказать немыслимое, – чтоб, к примеру, снять то необычное событие, да поместить его после в Интернет для набора всяких там «оков» и «лайков», словно это и вправду что-то важное?
     – Да, ты что, дедушка? – расширяются от ужаса глаза внука. – Как можно? Они ж ТАМ по-настоящему тонули…
     И словно опомнившись, вдруг с недоверием осекается, глянув на меня прищуренными глазами:
     – А ты откуда… про яму знаешь? Мы ж с па-ца-на-ми, – по-прежнему по слогам выговаривает не знакомое слово, – договорились по-другому всё это… рассказывать.
     – Да это неважно, – отмахиваюсь. – Ты лучше скажи, зачем ты-то туда кинулся, ты ведь, как и Серёжка, плавать вовсе не умеешь.
     – Не умею, – огорченно кивает.
     – Мог и сам утонуть.
     – Мог! – соглашается.
     – И заходить на стройку тебе нельзя.
     – Нельзя! – улыбается. – Но и стоять на месте ТАМ было… никак нельзя.
     – Ну, что ТУТ будешь с тобой делать? – смеюсь, радуясь его ответу.
     – «ТУТ вам не здесь», – смеётся и он…

     Всё меняется вокруг нас, всё, лишь Память наша неизменна во Времени, как бы Оно себе – относительно или абсолютно – не текло в нашем пространстве, а если кому-то всё это кажется совершенно невозможным и отвергается существующими знаниями Мироустройства, то знаний тех у него ЗДЕСЬ или… даже ТУТ – просто недостаточно!
     – Вот, пожалуй, и всё!..
     – Кто этот «всё»? – слышу неизменное.
     – Всё – это не кто, – повторяю не задумываясь. – Всё – это просто конец, конец всему.
     – Или начало, – вдруг в этот раз слышу голос Ромки.
     – Начало? – возвращаюсь в реальность.
     Ну, конечно, – как мог я не заметь это раньше? – «здесь» в отличие от «тут» в нас всегда живёт какое-то новое начало и оно ТЕПЕРЬ прямо передо мной.
     – Точно, – радуюсь новому открытию. – Ты абсолютно прав, Ромка.
     И тут вдруг новая шальная мысль посещает меня:
     …– А какой телефон у тебя был тогда, ТАМ?
     – Не помню, – задумывается.
     – А тот, что у тебя ТЕПЕРЬ, разве не на десятилетие тебе родители подарили?
     – Да-а, – подумав, соглашается.
     – Так ведь тогда это именно он должен был быть у тебя ТАМ на стройке.
     – Должен, – округляет глаза внук.
     – Значит, не потерялся. 
     – Не знаю, – расширяются глаза внука, доставая из кармана, казалось бы, потеряшку.
      – Ну-ка давай вместе полистаем в нём журнал фотографий за прошлый год в конце лета.
     – Давай! – радуется внук.
     Что невообразимо, ТУТ вместе с ним мы находим у него в «гадком гаджете» фотографию нашего замечательного каштанового пса Макса из моего детства 1975 года, сделанную Ромкой, как гласила надпись на ней, 28 августа 2019 года.
     И кто сказал, что всё это неправда, что этого не может быть?
     Кто ТЕПЕРЬ скажет мне, что время… абсолютно?!



     Автор благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь, а также приносит свои извинения за возможное совпадение диалогов, потому как рассказ является художественным, вымышленным, хотя и подслушан в разговоре… со Вселенной.
     Да и… эта повесть-черновик – всего лишь рукопись, набросок. В нём вероятней всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся в очередной раз свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ФБ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.
     Спасибо за внимание и… сопереживание.
04.06.2020г.