Глава 2.
Кровь невинных.
Пустошь недружелюбна, но с ней можно жить в мире не нарушая ее баланса. А вот те, кто жаждет власти, сырья и денег, те опасны, с ними договориться нельзя. Силу они тоже не уважают, уважать силу может равный соперник, знающий, что такое честь воина. Но мир людей всегда был устроен наперекор природе, в мире людей удел слабого – ярмо, удел сильного – служить хитрому и подлому.
Встреча.
Темное марево. Тяжелые грозовые облака над песком плывут. Песок блестит, переливается розовыми отливами. Темнеет. Тьма стремительно наступает, вот она заполнила собой все, неясное свечение вдалеке, тьма пожирает его, но свечение крепнет, становиться сильнее. Темный силуэт в нем. Это не человек. Что это? Огромный черный морок идет навстречу из этого свечения. Он приближается, становиться больше, выше. Почему он выше меня? Зверь близко, он надомной, смотрит сверху вниз, прямо в глаза. Я на земле. Глаза морока такие же черные – два горящих пламенем Пекла уголька. Зверь наклоняет морду к моему лицу, облизывает – левая щека вспыхивает нестерпимым огнем, огонь жжет, невыносимая боль, я кричу и открываю глаза.
Снова то же темное марево, тяжелые грозовые облака над песком плывут, песок блестит, переливается розовыми отливами. Розовые отливы это кровь, много крови вокруг. Передо мной лежит парень в плотной брезентовой одежде защитного цвета, глаза стеклянные в небо смотрят, из груди торчит обломок клинка, прямо из сердца торчит. Знакомый клинок, я помню руки, ковавшие его – короткие крепкие пальцы, широкая ладонь – молот держат, большие жилистые предплечья, мощные бугристые руки, пот по ним стекает. Я даже лицо вспомнил – голова обрита наголо, морщинистый лоб, темные прищуренные глаза, по щеке от глаза татуировка какая–то – вязь с диковинными узорами, усы к низу в длинную бороду переходящие, борода в косу заплетена, на солнце красным горит. Это мой клинок сломанный из груди того парня торчит. Что было до этого?
– Кончай урода!
Что там происходит? Тяжело даже пошевелиться, все тело болит, левая щека вся горит, как будто кожу с нее сняли и углей горячих насыпали туда. Получилось повернуть голову – одноногий калека, правой ноги по колено нет, вместо нее палка примотана, большой нож в руке, спина огромная, широкая кровью залитая, тяжело стоит, из последних сил держится. У его ног трое неподвижно лежат, еще пятеро обступили по кругу. Штыки к автоматам примкнули – по очереди удары наносят. Боль, крик – темнота.
Вспомнил – это я того парнишку убил. Как учили, в три удара – бедро, живот и колющий в грудь – правая рука обратным хватом направляет, левая сверху вбивает. Темный силуэт опять перед глазами. Снова черный морок. Постой – я тебя знаю. Снова морду склонил, языком по щеке провел, снова огнем нестерпимым запылала щека.
Марево, тяжелые грозовые облака над песком плывут, мужчина с ножом в руке. Сзади справа удар штык ножом в спину, слева следом еще один, на колено упал. В спину ногой толкнули, на землю сбили.
– Кончай урода!
Сверху двое на руки навалились. Нож из руки выдрали. Третий подошел – статный крепкий, широкоплечий с бородой, нашивка воина на плече, красным огнем горит. Нож его подобрал, на мужчину смотрит. Присел, левой рукой голову запрокинул – что–то говорит ему. Слов не разобрать, глаза горят, нехорошо горят, человека глаза так гореть не могут. Что он делает? Над одноногим склонился, голову дальше отвел, нож по шее заскользил, алая струя брызнула, песок покрыла, на лицо безумного попала, рука вверх вниз, вверх вниз, ноги задергались, алая лужа все больше и больше. Безумный выпрямился – голова с красной бородой, в косичку заплетенной, в руке. Одобрительный гогот, со всех сторон.
– Нееет!
Протяжное, задыхающееся от крыльца. Там женщина, высокая, красивая, лицо перепачканное, глаза зеленые, светлые длинные волосы спутаны, сажей перемазаны, руками за живот большой держится. Наемник молодой ее под руку по земле волочит. Боль, крик – темнота.
Мужчине одноногому помочь хотел, спешил. Через забор перескочил, а на пути тот с автоматом – три удара с ходу, последний в грудь. Дальше бежать – удар в спину, сильный, мощный прикладом кто–то. Темнота. Опять ты морок черный, снова просыпаться нужно? Ну, давай – вот моя щека. Нестерпимый огонь, щека запылала.
Женщину под руки подхватили, к крыльцу волочат.
– Лихой – ты первый!
Безумный к крыльцу подошел, голову с татуировкой рядом на ступень положил. Женщина заорала, дико, страшно.
– Ама, амоцька!
Маленькое белокурое перепачканное создание из–под крыльца выскочило, пряталась там, ручонки вперед выставила, ножками маленькими перебирает к женщине бежит. Личико зареванное, волосы одуванчиком на голове. Молодой наемник развернулся на голос, ногой с разворота ударил, за ноги схватил, с размаха об угол крыльца. Голова одуванчика красным прыснула. Нееет!
– Аааааааа!
Протяжное страшное, зеленые глаза большие, сумасшедшие. Боль, крик – темнота.
Нет! Не приходи морок черный, не хочу больше туда, хочу здесь в вечной темноте остаться. Зачем ты снова пришел? Не звал я тебя.
Тяжелые грозовые облака плывут над песком, с женщины тем ножом одежду срезают. Что это, зачем, нет, не нужно, зачем ей ноги наемники держат. Крик, она кричит, почему я его не слышу?
– Аааааа!
Резко прорвало пелену. Нет – это не она кричит, она без сознания, это я кричу, громко, дико – темнота.
Почему я никак не могу умереть? Почему? Опять ты морок ненавистный!
Песок плывет перед глазами, щека огнем горит, под руки волочат. Сапоги, грязные в крови, рука за волосы схватила, крепко, вверх закинула. Лицо перед глазами – глаза серые дикие, безумные, нос с горбинкой, черная борода, полные губы что–то говорят. Что там, на крыльце происходит? Не видно, этот собой закрывает. В руках снова тот нож.
– Жив еще волчонок? Теперь ты – шавка безродная, ты раб, а рабам положено клейма хозяина носить.
Безумные глаза блеснули, дико, необузданно.
– Сейчас я тебе свое клеймо оставлю, теперь ты мой!
Безумный за спину зашел. Женщина еще на крыльце, на месте безумного с ней тот молодой наемник.
– Крепче его держи.
Голос сзади. Штаны наемника спущены, бедра наемника трутся о бедра женщины.
– Ну как тебе, нравиться, раб?
Что–то острое холодное по спине скользит, букву какую–то выводит, боли нет. Женщина больше не кричит – она смотрит на меня прямо мне в глаза. Глаза закрыл – боли нет, темноты нет. Холода металла на спине нет.
– Смотри, смотри, внимательно, раб!
Лицо безумного снова перед глазами. Лезвием ножа по правой щеке провел, ничего не чувствую. Нож бросил. К крыльцу пошел, наемника оттолкнул, штаны спустил, теперь его бедра там.
Темное марево, тяжелые грозовые облака над песком плывут, песок блестит, переливается розовыми отливами. Капля за каплей – кап, кап. Песок впитывает, пожирает все, песок ненасытен, он выпьет меня до капли, как выпил перед этим того мужчину, как выпил одуванчик, он выпьет нас всех, чтобы мы стали частью Пустоши.
Глаза женщины по–прежнему смотрят на меня – стеклянные, серое грозовое небо в них отражается. Почему я еще жив, а может… Может, я уже умер, может я уже стал неудержимым, необузданным ветром Пустоши. Безумный закончил, поднимается, штаны натягивает. Почему он все делает так медленно? Я ветер, неудержимый, необузданный ветер Пустоши – резкий нырок вперед, кувырок, руки вывернул, вырвал из пальцев их держащих, я ветер – ветер никому не дано удержать. Нож рядом, схватил, прыжок, замах – удивленное лицо безумного. Удар ярким длинным сполохом, розовое марево в воздухе, безумный голову назад запрокинул, рукой за лицо схватился. Тупой удар в спину, искры в глазах, на колени повалился, нож выронил.
– Лихой ты как?
– Ах, ты ж сученок паршивый!
Безумный бьет наотмашь, сильно по лицу – боли нет. Его лицо кровью залито, вся левая сторона, вместо глаза черные лохмотья.
– Сдохни падаль!
Из кобуры пистолет достал, черный стальной глаз смотрит в грудь темнотой вечности. Я ветер Пустоши, ветер нельзя застрелить. Вспышка из глаза, затворная рама назад отскочила, цилиндрик маленький в сторону выбросила, вперед пошла. Тупой удар в грудь, слева – боли нет. Темнота.
Неясное свечение вдалеке, тьма пожирает его, но свечение крепнет, становиться сильнее. Темный силуэт в нем, это не человек. Опять ты. Огромный черный морок идет навстречу из этого свечения, он приближается, становиться больше, выше. Смотрит сверху вниз прямо в глаза. Я на земле. Зверь наклоняет морду к моему лицу, облизывает левую щеку – горячая влага по щеке. Я уже не сплю. Морок не пропадает, еще раз облизывает щеку. Ну все, хватит, проснулся я уже.
Из–под накидки вылез. Ветер стихает, солнце к краю горизонта клониться – устало, ему тоже отдохнуть нужно, тихо в Пустоше становиться. Два огромных черных морока рядом. Тот, что меня будил на задних лапах сидит – взглядом печальным дневное светило провожает, носом ветер втягивает. Высокий, больше метра в холке, мощный, тяжелый, широкая грудь, длинные широкие лапы. Рядом сестра его, сука, игривый норов свой показывает, на спине перед ним качается, такая же большая и мощная, разве что в высоту сантиметров на двадцать ниже брата. Аз и Сея – имена из прошлой жизни, родные сердцу и дорогие имена. Тех, кто их раньше носил, нет уже, теперь эти мороки мне за родню, они теперь носят их имена.
– Подъем бродяги!
Небольшие холмики песка по разные стороны от моей накидки, треугольником оттянутой, зашевелились, песок с них вниз заскользил, осыпался. Такие же маленькие треугольные домики обнажил – куски брезентовой ткани на кольях, воткнутых в песок, оттянутой, дневными песками припорошенной. Семь домиков. Из них люди вылезать начали, в темно серые одежды свободные облаченные, головы и лица платками замотаны, очки для глаз у каждого.
– Солнце почти село, время еще есть. Нувел, что с едой?
Нувел – коренастый, почти на две головы ниже меня, широкий в плечах, мощные торс и руки, крепкие ноги. А главное лицом очень похож на одноногого мужчину из моего сна – голова бритая, бородка длинная красная, только татуировки на лице нет и глаза красные – альбинос.
В мешке походном покопался.
– Если растягивать, дней на шесть хватит, воды на три. Сейчас по ночам конденсата мало выпадает.
– Хорошо, раздай каждому по пайке. Воды по глотку. Лагерь собираем. К утру должны быть на месте.
Закипела работа, домики собрали, ткань сложили, скатали, к мешкам дорожным приторочили. Кольями служили охотничьи дротики длиной по восемьдесят сантиметров, их вынули, тоже к мешкам закрепили. Огнестрельного оружия в группе практически нет. Только у меня СВД , у Нувела старая «Сайга» и один старый двуствольный ИЖ у Мерека. Мерек – худощавый, жилистый мужчина, на три года старше меня, брат названный, верный союзник и помощник. В этой группе нет случайных людей – мы все семья, хоть и не родные, все друг за друга, в любое пекло пойдем, собственно туда мы и идем. У остальных луки и арбалеты, по паре больших ножей, больше нам в Пустоше и не нужно. Самая опасная тварь Пустоши это человек, злой, подлый и мстительный. Человек опасен до тех пор, пока не встретит на своем пути более злого и мстительного, а это мы. Два морока, сопровождающие группу – отличная защита от аргов, песчаных волков. А для змей Пустоши, что выходят на охоту ночью, у нас есть огнестрельное оружие. Правда за весь недельный переход ни одну так и не повстречали, не посчастливилось пополнить свои скудные запасы продовольствия.
Змеи Пустоши не отличаются особым разнообразием – в основной массе ядовитые, некоторые достигают больших размеров до трех метров. В Диких Землях разнообразие змей больше и в размерах они нередко встречаются по пять метров, так что к этим тварям нам не привыкать. Но те, что в Пустоше встречаются, могут ядом на несколько метров плевать, обладают невероятной силой и скоростью. Змеи зачастую живут в песке, строят ходы, иногда уходят глубоко под землю, достигая засыпанных городов прошлой эпохи. На поверхность они поднимаются движимые голодом – для охоты и, чтобы найти партнёра для спаривания.
Лагерь собран – люди размеренно жуют, сидя на корточках у вечернего огня, в котором гаснет и уменьшается, уходя за горизонт дневное светило, люди прощаются с ним. Люди ждут прихода своего ночного покровителя, который будет им освещать путь по бескрайним пескам ночью. Луна уже здесь, но она еще не налилась полнотой своего сияния, блекнет в свете своего дневного брата. Первые робкие звезды загораются на небосводе – верные соратники и помощники, которые будут указывать людям путь к цели. Как они указывали его на протяжении многих веков таким же путникам древности из прошлых эпох.
Пара черных мороков вышла на охоту, отойдя в сторону от лагеря – огромные бестии никогда не упустят возможности подкрепиться. Вчера их добычей стал большой старый арг, сегодня ночью в Пустоше снова оборвётся чья–то жизнь, а может и не одна.
По освежающему глотку живительной влаги сделал каждый, все готовы – в путь. Днем пешком передвигаться через Пустошь – чистое самоубийство. Днем бушуют буйные ветра, стараются с ног сбить, ядовитым песком обжечь. Днем неистово жарит радиоактивное солнце, пески нагреваются нещадно. Днем идти пешком – верная гибель. Мы двигаемся ночью, никому в голову не придёт ходить пешком в Пустоше ночью. Ночь темна и опасна, но не для нас. Ночь – наше время. Ночью спят неукротимые ветра, ночью спит опасное дневное светло, ночь – приносит облегчение и прохладу. Ночь пополняет влагой воздуха наши скудные запасы воды, влага конденсируется на накидках, растянутых на концах охотничьих дротиков, закрепленных особым образом к дорожным рюкзакам. Таким образом, мы получаем возможность пополнять запасы воды прямо во время движения, не теряя времени на привалы. Все сильны и выносливы, все знают, как ходить через ночные пески, каждый прошел путь инициализации и посвящения. Так мы и будем идти всю ночь, только под утро, остановимся, чтобы подготовить лагерь и лежку на день. Днем мы отсыпаемся под слоем плотной ткани, зарывшись, как арги или змеи в песок.
Песок уходит из–под ступней путников, скатывается по скатам песчаных холмов и гребней. Слышно его мелодичное шуршание. Ночью Пустошь тиха, сейчас спят шумные тысячи ветров, наполняющие своим ревом ее днем. Диск солнца мигнул красным лучом на прощанье восьмерым путникам, скрывшись за далеким песчаным гребнем. Вдалеке завыл арг, оповещая округу, о том, что настало его время, он вышел на охоту. Две черные тени ринулись на голос добычи – сегодня не ты охотник.
Ночь медленно перевалила за полночь, мороки еще не вернулись, песчаные гребни, и холмы поочередно сменяют друг друга, такие одинаковые, такие неповторимые. За восьмерыми движутся восемь длинных резких теней, копируя их – порождение проснувшейся ночной владычицы Пустоши – луны. Впереди движение в песке, медленное, размеренное, едва различимое. Луна сегодня благословила восьмерых – высветила переливами песка добычу. Я поднимаю руку с кулаком вверх, знаками даю команду остальным приготовиться. Сзади аккуратно, ступая беззвучно, подходит один из братьев, принимает мою СВД – закидывает себе за спину, аккуратно помогает снять рюкзак, чтобы не расплескать собравшуюся на прорезиненной ткани влагу. Двое других помогают сделать то же самое, еще двоим братьям. В ладонь ложиться древко дротика, отстегнутого от рюкзака – нужно все сделать тихо, нельзя пугать ночь. Три человека, три тени обходят полукругом место, где несколько минут назад песок скатился с гребня, образовывают треугольник, его вершины начинают сжиматься – люди сходятся. Занесенные дротики в руках готовы для броска. Песок снова начинает осыпаться, блестит, искриться в свете луны, его становиться больше, чешуйчатое длинное тело блеснуло, показалось. Шшшшш. Шипение и свист как из огромной дыры в пробитой покрышке карта, пружина сжимается. Тусклый быстрый сполох справа, маленькая молния устремилась к цели, промахнулась – острие вспороло песок, увязло в нем. Пружина резко распрямляется, бросок гибкого тела, стремительный, неудержимый. Серый человек и его напарник черная тень, шарахнулись в сторону, уход прыжком, кувырок, они тоже быстры – чешуйчатое тело встретило пустоту. Снова тусклый сполох – один, за ним сразу второй. На этот раз молнии находят цель, вспарывают плоть, пронзают могучее длинное тело насквозь. Оно еще несколько минут извивается, шипит, пытается сжаться, стать пружиной – все тщетно, добыча переиграла охотника. Вдалеке раздается двойной победный лай с подвыванием – еще одна жизнь только что оборвалась в Пустоше, чтобы напитать собой несколько других.
Живительная влага освежает, растекается по щекам, в лунном свете она имеет черный ртутный цвет, кровь ночного охотника насытила восьмерых, утолила их жажду и голод. Теперь порядок – запасы пополнены, мясо нужно как следует провялить завтра, прожарить, зарыв в горячий песок, обернув тряпками, пропечь.
Песок уходит из–под ступней, скатывается по скатам песчаных холмов и гребней, слышно его мелодичное шуршание – тягучая и прекрасная мелодия ночной Пустоши. Резкие тени начинают сжиматься, укорачиваются, потом пропадают вовсе – горизонт вдалеке за спинами начинает светлеть.
– Привал. Дальше вам идти нельзя. Готовьте лагерь, теперь нужно действовать аккуратно – мы уже совсем рядом.
Семеро остановились. Слушают меня внимательно.
– Дальше действуем по плану – отлеживаетесь здесь до завтра, потом по широкой дуге аккуратно обходите город, устраиваетесь на лежку, ждете сигнала.
Тишина, только размеренное дыхание людей, все в точности запоминают каждое слово.
– Если я не ошибся в подсчетах, ждать придется семь, восемь дней, но может и меньше, поэтому в лежке по ночам обязательно ставите вахту, пропустить сигнал вы не имеете права. После сигнала, на следующий день, двое остаются с вещами и оружием, пятеро к утру подходят к закатным воротам, я вас встречу. При себе оставить только холодное оружие. Все остальные инструкции в городе.
– Кого оставляем с вещами?
– Брат Атерей и брат Морбат. Вы братья – ждете посыльный карт из города, себя не обнаруживать ни при каких обстоятельствах. Мы вас подберем.
Сняли рюкзаки, воду с ткани накопившуюся слили. Свой рюкзак я перепаковал на манер наемников, дротики братьям отдал, в городе я не должен вызывать подозрений. СВД и пояс–разгруз с подсумками тоже отдал, в городе они мне ничему. Но совсем без оружия идти нельзя, будут подозрения – взял у Мерека его старенький ИЖ, несколько самокрутных патронов в карман кинул, если уходить придется в спешке, их не жалко будет бросить в городе. Воду тоже им перелил, себе на несколько глотков оставил, кусок мяса в рот кинул, остальное тоже отдал. Черным морокам остаться приказал. Готов.
– Все братья, мне пора – да поможет нам Повелитель Пустоши!
– Пусть Повелитель хранит тебя брат!
По очереди каждый ответил, руки пожали на прощание. Развернулся, в сторону города пошел. Тень дневная проснулась, стала потягиваться, в закатную сторону удлиняться. За спиной раскаленный солнечный диск показался, окинул взглядом свои дневные владения – что тут за ночь без него изменилось? Вот уже в мареве на горизонте замаячили очертания города.
Атолл – раньше мне уже приходилось здесь бывать, несколько раз. Сначала нужда сюда завела, совсем давно еще, в начале новой жизни. Тогда цели еще не было, жил, а зачем и сам не знал – песчинкой малой в общем потоке гонимый, но город поменял все, цель дальше жить дал. Потом еще раз несколько лет спустя бывал здесь, целью ведомый братьям помогал, будущее общее строил. С тех пор каждый год сюда наведывался, кроме последних трех лет – дела другие своего внимания требовали. И, вот, я снова здесь, чтобы задуманное воплотить, цель свою приблизить.
Из ворот города карт выехал, мачта парусами обрастать стала, свежим попутным ветром наполняясь. Ветер пыль и песок поднял, плохо через потертые стекла очков смотреть стало. Кажись, в мою сторону повернули, так и есть – сюда едут. На подходе паруса убавлять начали, замедлились, совсем медленно поехали. Три сотни метров, две, ползет лениво. Карт малый грузовой, четыре колеса песок перемалывают, от себя мощно его откидывают. Сто метров – людей разглядеть можно, с верхнего настила в мою сторону внимательно глядят. Ближе, еще. Поравнялись, проскочили – горячим песком в лицо обдали. Обернулся – паруса на мачте вырастать начали, ход прибавили, на восход помчались.
**********
– Шеф Рув сен Мар, мы можем к тому человеку подъехать, может это кто–то уцелевший из каравана, до города добрался!
Шеф–капитан кивнул, рулевому приказ поворачивать отдал. На подъезде распорядился паруса убавить, карт покатил медленнее, человек приближался. Ящер приник к окуляру своего оптического прицела, в прицельной сетке возникла незнакомая фигура – высокая под два метра ростом, судя по дальномерной шкале. Паруса еще сбавили, карт замедлился, совсем медленно поплелся. Фигура уже не вмещалась в поле зрения объектива, Ящер стал водить им сверху вниз, внимательно изучая путника. Одет в плотную брезентовую куртку и штаны с усиленными нашивками на коленях и локтях, нашивка наемника, глубокий капюшон, повязка маска на лице, панорамные очки. Двуствольное ружье на плече. Странный тип.
– Это не наш!
Крикнул он в кабину шеф–капитану.
– Останавливаемся или дальше едем?
– Едем дальше, в городе с ним разберутся.
Шеф–капитан дал распоряжение снова ставить паруса. Карт поравнялся с одиноким путником. Он действительно был очень высок. Мимо промчались. Ящер оглянулся, мужчина тоже обернулся и посмотрел им вслед. Ох и нехорошее предчувствие было у него насчет этого бродяги. Паруса снова полностью заполнили мачту, наполнились свежим попутным ветром, карт ускорялся, тяжелые мощные колеса, гребнями своих протекторов, выбрасывали высоко вверх горячий песок Пустоши.
Наемник Ящер всячески пытался отвлечься, через силу старался вызвать в голове образы того, что, по его мнению, может ждать их впереди – в конечной точке поездки. Мысленно нужно было просчитать все возможные варианты развития ситуации и все возможные события, расставить людей, спланировать, учесть любые тонкости. Но высокий силуэт со старым двуствольным ружьем, уверенной походкой, идущий в сторону города не давал ему покоя. Мысли все время возвращались к нему, что за странность такая, но наемник ощущал, как зудят его ладошки – верный, сто процентный признак того, что человек представляет угрозу. Высокий ее буквально источал.
Наемник несколько раз в прошлом пересекал Пустошь в разных направлениях и в составе разных групп – воинов, охотников, добытчиков, торговцев, наемников, и поэтому прекрасно знал, что пешком и в одиночку идти в Пустошь, верная смерть. Даже он, не рискнул бы идти через нее. Пусть даже на небольшое расстояние, суточного картового перехода. А этот со стареньким ружьем, бодро вышагивает по ней, как будто на базар за продуктами вышел. Конечно, были случаи, пеших переходов через пески Пустоши, но их проделывали эмигранты, которые всячески старались попасть в город. При этом делали они это в составе больших вооруженных групп и не в период Солнечной Бури. Ничего – наверняка в городе его задержат, старший наряда охраны его как следует допросит, а потом отправит к полицмейстерам, а те уж вытрясут из того, кто он и как в город пожаловал, а главное – откуда и с какой целью.
Вожатый сидел в кабине, барханы медленно плыли в смотровом стекле, как океанические волны на картинах, что висели в зале постоялого двора. Карт медленно полз вверх на очередной бархан, так же медленно переваливался через его гребень и полз вниз по пологому длинному спуску, внизу врезался своим щучьим носом в основание, нос взмывал вверх, разбрасывая в стороны мириады сверкающих песчинок. Песок обдавал смотровые стекла, потоками скатывался по ним вниз. Наверное, очень давно, древние карторы, на своих морских картах также пересекали бескрайние моря и океаны. Их карты вот также ползли по гребню огромной волны, взмывали носом вверх, срывались вниз, зарывались в ее основание, выбивали зарывшимся носом фонтаны бирюзовых искр, искры сверкали и переливались в лучах солнца.
Образ высокого наемника тоже не покидал мыслей вожатого. Как этот человек в одиночку отважился пересечь ядовитые пески, да еще в период Солнечной Бури? Он, опытный вожатый, боялся лишний раз сюда сунуться, чтобы не получить лишнюю дозу радиации, он никогда не сунулся бы сюда вот так – в одиночку. А этот шел спокойно и уверенно. Кто он, откуда идет в город и зачем?
Картинка в смотровых окнах успокаивала вожатого – барханы здесь не высокие, не крутые, карт можно было вести напрямую к нужной точке. В восходном направлении пески Пустоши укрывала еще редкая, но крепкая трава, ее корни удерживали пески на месте и барханы оставались неизменными долгое время. Глубже в Пустошь, на полночь, туда, где ее пески погребли под собой огромный древний город, мегаполисом называемый, растительности не было, и барханы там кочевали с места на место. На закатной стороне Пустоши дюны и барханы тоже кочевали, гонимые ветрами, но там они были значительно меньше. После периода Солнечной Бури рельеф самой Пустоши менялся до неузнаваемости, настолько, что ориентироваться по дюнам было уже невозможно. Песчаный гребень, который был здесь всего месяц назад, может смениться огромной впадиной или плоской гладкой песчаной равниной. Еще дальше на восход, к границам Диких Земель, травы становилось все больше, растительность попадалась все чаще, иногда даже целые скопления низких кривых деревьев, в тени которых можно было укрыться. Наверное, изгои ими и пользовались, иначе как они пешком пересекали ядовитые пески и живыми добирались до Диких Земель, там они оседали и продолжали жить. Добытчики рассказывали, что изгои в Диких Землях полностью копировали устав и повадки людей – объединялись в кланы и племена, женились, воевали, даже детей рожали. Правда, в последнее Лекс не верил, думал, что их организм настолько изменен, что детородная функция у них отключена. Так он думал до разговора с Виолеттой, но девушка его разубедила. Тем более оказывается среди изгоев чистых мутантов не так уж и много, в основном это больные люди или люди с отклонениями, которых здоровые принимают за мутантов.
Образ высокого наемника вытеснила маленькая хрупкая девушка, с родинками в виде звездного неба на груди и вьющимися, как виноградная лоза, черными локонами волос. Ну вот, зачем он вспомнил о ней, почему ему так приятно вспоминать их вчерашнее расставание на перекрестке, что с ним происходит? Воспоминания о ней согревали теплом его сердце и одновременно тревожили вожатого, Лекс понимал – с ее появлением большие перемены грядут в его жизни. Вожатый не любил перемен, с момента смерти отца, все новое начало страшить его, он стал сильно дорожить своим маленьким мирком, границы которого проходили по периметру его дома. С тяжелым сердцем теперь каждый раз покидал он родные уютные стены, с болью в сердце уходил от больной матери, с тоской смотрел на маленькую сестренку, боясь снова не увидеть ее никогда. Весь его мир вмещался внутри каменных стен – внутри этого мира всегда ждали его из дальних походов любимые мама и сестра. И вот теперь, всего один робкий, мимолетный поцелуй грозил разрушить тонкие стены этого мирка, нарушить и без того хрупкий баланс. Лекс чувствовал себя неуютно. А если все это не плод его воображения и не фантазия, а если он тоже нравиться девушке? Как приведет он ее в этот мирок, как представит маме, как отреагирует сестренка? А нравился ли он ей? Наверное – да, ведь это именно она его поцеловала! Хотя, может это была всего лишь любезность, ведь он ей помог, там, в лагере изгоев.
Лекс, что ты делаешь, о чем ты думаешь? Да ты в своем уме? Это был всего лишь поцелуй! Ты забыл кто она? Нет, зачем это вспоминать! Почему, почему она это делает? Из–за денег! Нет, она не такая, она добрая. Если бы дело было в деньгах – стала бы она тратить их на лекарства для тех людей в клетках. Но тогда зачем, зачем она ложиться под всех них? Может ее заставляют, может она в неволе, в рабстве? Или все–же… Нет, гнать эти мысли. Гнать подальше, в Пустоше нельзя их в голову пускать, нельзя. Зачем я ее встретил!
– Лекс, эй парень, да что с тобой!
– А? Что случилось?
Наемник, свесившись внутрь кабины, тормошил вожатого за плечо.
– Я тебя зову, а ты не реагируешь никак. Мы к первой копальне подходим, вон она на горизонте, где нам лагерь лучше разбить – здесь или дальше протянуть?
Лекс окончательно пришел в себя, вперед в смотровое окно посмотрел – вдалеке виднелись приземистые силуэты зданий, обнесенных двухметровым забором. Строения медленно приближались. Вожатый на тень карта посмотрел, на небо, потом назад повернулся, в люк выглянул – на солнце посмотрел.
– Ветер еще час будет держаться, потом стихать начнет, сумерки придут двумя часами позже – успеем копальню проскочить, за ней заночуем.
– Хорошо, тогда вперед.
Странник.
Караульные, проводив поисковый караван взглядом, принялись ворота закрывать. На рычаги лебедок налегли, шестерни затарахтели, звонко, надрывно – ворота на себя втягивая.
– Это что еще такое? Обождите ворота закрывать.
Ворота замерли. Вдалеке одинокая фигура, кажись сюда идет. Старший наряда охраны бинокль к глазам поднес – вот карт к ней едет, вот паруса убавили, поравнялись, дальше проскочили, снова паруса ставят. Значит не видение, стало быть – живой человек. Ждем. Какого морока, как он пешком через Пустошь сюда добрался?
Фигура приближалась, росла. Вот уже в бинокль рассмотреть можно хорошо – высокий – метра под два ростом. Не худой, но по всему видать – крепкий, жилистый. Одет в плотную брезентовую куртку и штаны с усиленными нашивками на коленях и локтях, глубокий капюшон, повязка маска на лице, панорамные очки. Двуствольное ружье на плече. Еще ближе подошел, руку поднял, постовых поприветствовал, руки по сторонам развел, показывая – лихих намерений нет.
– Доброго дня людям добрым.
Поприветствовал всех, поравнявшись с воротами. Руки продолжал в стороны держать, ладонями вперед развернутыми. Нашивка наемника на плече – копья скрещенные, шитом золотым покрытые. Справа на ремне параллельно друг другу два больших ножа, с изогнутыми лезвиями. Походный вещевой рюкзак, к нему скатка ткани плотной приторочена, лицо замотано, очки панорамные пылью покрытые.
– И тебе здравствовать наемник.
Откликнулся старший наряда охраны. Постовые по обе стороны от него стояли, автоматы перед собой стволами вниз держали.
– Дозволите путнику в город пройти?
– Сперва, добр человек, назовись, да поведай нам кто ты и откуда?
– Что ж, отчего не назваться и не поведать о себе? Называют меня Странник, иду, как видите, с восхода, заплутал маленько. Караван наш сгинул в песках, вожатый с пути сбился, плутали без малого четыре недели. С каравана того почитай никого в живых не осталось, вот, только я к вам и дошел – хвала духам Пустоши.
– А откуда караван был?
– Так из Ирбинь стана Закатного Станового Союза в Полуночный Альянс, в Поселение Каменщиков и Химиков шли с грузом для Патрона Артели Ювелиров и Старателей.
Глаза старнароха округлились.
– Полуночный Альянс совсем по другую сторону.
– Знаю.
Спокойно наемник ответил.
– Я же говорю – с пути сбились. Мародеры нас поджидали, бой приняли, вожатый, сопляк малолетний, растерялся, когда уходить стали – с дороги сбился. Вот и получается, что в другую сторону нас увел.
– Так тебя значит, в стане нанимали?
– Не в этом, я тогда у соседей в Истрице гостил. Туда наемный от грузоотправителя и пришел – в Солнечную Бурю мало кто хочет в Пустошь соваться, желающих идти не густо было.
– В самом деле?
Бровь старнароха поднялась, глаз прищурился.
– Так и не было? А вот у нас не позднее, чем вчера от станичников караван большой пришел целых три карта, а ты говоришь, идти некому было.
Вот же арг тебя загрызи, откуда мне было это знать? Этого я не учел, все это большими неприятностями попахивает. Хотя. А что если он меня проверяет – хитер же, даром что простаком выглядит. Нужно время потянуть, обдумать все хорошо.
– Слушай, я понимаю – служба у тебя такая, всех вокруг подозревать, особенно тех, кто снаружи приходит. Только я неделю пешком по этой гребаной Пустоше топаю, выжить хочу, а найдя спасение – сдохну у вас под воротами.
Странник замялся, продолжил.
– Ты меня внутрь пусти, вон хочешь оружие забери, обыщи – только воды дай, да поесть хоть хлеба краюшку, а я тебе все обстоятельно обскажу. Идет?
Старнарох задумался. Коротко кивнул.
– Ладно.
К караульным повернулся.
– Разоружить, тщательно досмотреть, на дезактивацию отправить и в камеру изолятора доставить.
– Так точно!
Отчеканили постовые.
Пока разоружали, обыскивали, одежду дезактивировали – было время все тщательно обдумать. Значит, караван к ним пришел вчера, из стана того, будь он неладен. В обычное время дорога занимает дней десять. Шли через бурю, караван целых три карта, стало быть, вожатый у них был опытный. Кто бы мог их вести? Ладно – не важно. Важно, что они дошли, значит, вожатый провел, не заплутал, значит, крюк делали, по–другому там сейчас не пройти – зыбучка. Погоди, погоди, а если он все же проверяет меня? Клюну на его уловку, тогда точно не вывернуться, тут с другой стороны заходить нужно. Пока постовые в вещах рылись, как бы невзначай у мойщика поинтересовался за караван – действительно вчера три карта пришли Вот зараза, похоже, прокололся. Погоди паниковать. А откуда пришли? Мойщику ноготок серебряный сунул незаметно, тот помялся, поведал – караван из Полуночного Альянса. Хитер старнарох, ох и хитер!
В камеру в помещении центральных ворот провели, за стол усадили, в камере никого не было. Камера самая простая – небольшая каменная комнатенка, жировыми лампами освещаемая, окон нет, одна толстая дверь, металлом обшитая, посередине стол стоит и пара стульев. Дверь отворилась, вошел старнарох, на стул напротив сел, за ним с разносом в руках молодой воин вошел, автомат за спиной на ремне. Разнос на стол поставил перед Странником, сам к дверям отошел, автомат на живот перевесил. Старший наряда охраны Странника внимательно изучает – белые коротко стриженые волосы, светло голубые, почти бесцветные глаза, смотреть в них тяжело, как будто в бездну Пустоши заглядываешь. Уродливый шрам ожег на пол лица слева, который татуировка покрывает – странная вязь. Справа через всю щеку старый шрам от пореза, ножом, наверное. Досталось же ему, сразу видно – вояка старый, опасный. Возраст, а возраст и не определишь, вроде так и не стар, но волосы белые седые и взгляд жуткий, усталый, такой у старика не у каждого встретишь.
– Угощайся.
Жестом старший наряда охраны Странника пригласил, показывая на чашку воды и кусок хлеба.
– Только учти – это не бесплатно, правила прохода в город знаешь?
– А как же оплата пошлины за проход, дезактивацию и прочие услуги.
Странник жадно жевал хлеб из ковыши, маленькими нечастыми глотками запивая. И вправду голодный, а может роль искусно играет.
– Итак, ты мне хотел объяснить, как так получилось, что там, где нашли людей на целый караван в три карта, не смогли найти людей на целый один карт?
– Ну, во–первых не там же, а в другой станице. Во вторых мы раньше выходили, я же сказал – плутали долго, а потом я еще неделю пешком топал. И кто там и откуда после выходил, и где они людей брали, знать не знаю, и ведать не ведаю. Мое дело маленькое – работу сделать, да деньги получить, остальное не моего ума дело.
– Может и так.
Безразлично старнарох бросил.
– Люди это не главное в караване.
Жуя бросил наемник.
– А что главное?
Удивился старнарох.
– Карты.
– И что с картами не так.
– А то, что не было столько картов у станичников тогда. Поэтому я в толк взять не могу, откуда после нашего ухода, через неделю там появилось аж целых три.
Странник вопросительно старнароху в глаза посмотрел. Тот взгляд потупил – тяжелый у наемника взгляд. Значит, правду говорит, что оттуда выходили, иначе, откуда знает, что картов у станичников не было.
– Расскажи мне подробно лучше про свой караван, только детально.
Ловко ушел от неудобного вопроса старнарох.
– Я же говорю, в Истрице я гостил, там вдовушка одна есть, сочная девка Ирея. Может, приходилось слышать? Так вот, у нее я был, бурю планировал переждать, а тут наемный приехал людей собирать в охрану для каравана, деньги в Полуночный Альянс за товар везти. Деньги хорошие посулил за работу, я согласился. А кто бы ни согласился? Тем более что и аванс хороший выдали сразу. Команда уже набранная была, кроме меня еще двое наемников подрядились. Вышли мы от станичников через день, а еще через три дня в засаду попали. Пять человек сразу полегло, в том числе и один из наемников. Уходить стали, парнишка вожатый не то с ориентирами что–то напутал, не то с заметками своими – с пути сбился, плутать начали. Через две недели еда и вода закончились. Дальше, через три дня помирать люди начали от усталости и обезвоживания. Переругались все. Наёмник тот шеф–капитана в соре застрелил, вожатому тоже досталось. А в итоге ни к чему так и не пришли, я с ними дальше идти отказался – ушел. Ночами шел по звездам, днем отлеживался, так неделю и шел, пока вот – к вам не вышел.
– А напомни мне, кто сейчас Становый в Истрице?
– Старый боров Манер сен Вес.
Опять проверяет. Надеюсь, за эти пять месяцев ничего у станичников не поменялось и сведенья верны. Хотя, даже если и поменялось, этим, откуда знать, связь ни у кого не работает.
– Его младшая дочь так и мучается мигренями?
– Какая дочь – у него пацаны одни.
– Верно говоришь, все верно.
Старнарох посмотрел устало на наемника, прямого взгляда в глаза избегая. Тот из кармана что–то достал. На стол легли несколько серебряных квадратов.
– Вот, как и положено – плата за проход в город, за дезактивацию и за гостеприимство.
Квадратов явно было больше чем нужно, но сумма была не намного больше необходимой, все что сверху – комплимент, мзда старнароху. Он это оценил, по глазам, блеснувшим, видно было. Больше давать было нельзя, это бы точно подозрения вызвало. Тот деньги со стола сгреб, в карман отправил.
– Ну что ж, добро пожаловать в Атолл.
Все вещи и холодное оружие вернули, только двустволку и патроны к ней в оружейную комнату под опись забрали.
В город вышел, время раннее еще. Куда идти? Сначала по городу пройдусь, посмотрю, что изменилось за эти три года. На площадь базарную пошел. Лавочники только открываться начали, народу мало, в основном по делам своим спешат. Лавочники лавки открывают, к торговле готовятся. Цеховики и ремесленники в цеха, кузню и на производство к восходной стене потянулись, скоро смена. Местные нищие и беспризорники собираются, кто кучками еще стоит, галдят, о чем–то беседуют, некоторые по площади расходятся, места свои занимают, милостыню выпрашивать. На базарной площади ничего не изменилось. Вправо в улочки свернул попетлял, здания да строения рассматривая. Богатеев дома только меняются, еще краше становятся. К скверу городскому вышел, его кажись, еще расширили. Здесь лавка купеческая была, нет ее – снесли, а на месте, освободившемся, деревьев да кустарников насадили, лавочки поставили. Интересно лавку у купца выкупили или, по обыкновению, просто забрали?
В улочку налево свернул, прошел немного – здание полицмейстеров. Перед зданием несколько человек, тоже группами стоят, разговаривают увлеченно друг с другом. Здание в три этажа ввысь, но в ширину небольшое, сверху на нем ничего не надстроено. Справа через переулочек от него широкая лестница на верхние ярусы уходит. По улочке этой здание миновал, пара полицмейстеров взглядами проводили, остальные дальше разговаривают.
Так до полуденной стены дошел, прямо в здание очистного коллектора уперся. Справа клетки под навесом, в клетках люди, с уродствами и увечьями. Мужчины от женщин отдельно заперты, прямо на земле сидят, детей много, подростки с мужчинами сидят, те, что поменьше и совсем маленькие с женщинами. Много их, очень много, так много их здесь никогда не было.
В Атолл люди прибывают, все время отовсюду – прибывают с караванами, иногда пешком приходят, если не далеко. В поисках защиты за стены мощные городские приходят, в поисках лучшей сытой доли, в поисках будущего для себя и детей своих. Те, кто профессиями владеет, шанс остаться в городе хороший имеет, остальные так и селятся в бедных районах, в которых, естественно, начинает процветать криминал, подпольные пивные, бордели, игорные дома, тотализаторы и много чего еще. Когда критическая масса таких прибывших, через край переваливает, городские власти инициируют облавы – выявляют уродов, мутантов, а иногда и обычных людей, в криминале замешанных, к ним сажают, а после высылают из города. Много, очень много их здесь – много погибнет, до Диких Земель большинство не дойдет. Странник к клеткам подошел, навстречу охранник поднялся, он ему ноготок серебряный в руку сунул.
– Мне через решетку поговорить, много времени не займет. Потом уйду.
Охранник кивнул. Высокий наемник к решетке в мужской части лагеря подошел.
– Кто старший? Пусть подойдет, разговор важный есть. Для вас важный.
Стал ждать. Люди внутри лениво переглядывались, некоторые приподнялись, чтобы лучше рассмотреть, того кто говорить с ними пришел. Перешептывания начались, гомон становился сильнее, в разных концах камер, даже в женской половине шептаться начали. Наконец из толпы вышел молодой низенький мужичок. Острое неприятное лицо, крысиное напоминающее, жидкие темные волосы, пол лица темно–красной кожей плотной затянуто, как чешуя у змеи кожа на вид. К решетке подошел, перед наемником стал, человек оказался на полторы головы ниже него.
– Я старший, что надобно?
– Как обращаться?
– Тарет.
– Меня Странник можешь называть.
Тарет кивнул нетерпеливо.
– Слушай внимательно, не перебивай, запоминай все в точности, если жить охота самому и людям жизнь сохранить хочешь. Если нет – сразу скажи, я пойду, время свое тратить не буду.
Тарет оглянулся, камеры взглядом обвел, голову к наемнику повернул.
– Говори, Странник, я слушаю, если то, что ты скажешь, действительно важно, запомню в точности, слово в слово.
Наемник кивнул.
– Меньше чем через месяц первое полнолуние после бури – вас изгонят из города. Идите на восход. В первый день сразу не уходите в пески, этот переход не осилите, останьтесь до ночи в тени городских стен. В Пустошь идите ночью, следуйте за центральной звездой Андромеды – Мирах, она вам поможет. Знаешь, как ее на небе отыскать?
Изгой кивнул, смышлёный. Наемник продолжал.
– Днем отдыхайте с подветренной стороны барханов, ночью опять идите, вам нужно пройти за звездой Мирах три ночи, потом вас встретят.
– Кто встретит?
– Братья.
– Чьи братья?
– Ваши братья.
– Мы не сможем идти ночью. Да и без воды и еды тоже не можем.
– Тебе и вправду нужно объяснять, что можно пить и кого есть? Захотите выжить – найдете. Запомни главное – из этих людей погибнет большинство, прими как данность, ты с этим поделать ничего не сможешь. Но некоторые смогут выжить – научить их этому, это то, что в твоих силах.
Тарет облизнул губы.
– Как, как мне это сделать?
– Собери вокруг себя костяк самых сильных и крепких. Перед этим поговори с каждым, узнай, у кого здесь есть родственники, друзья, дети. Обрати внимание на родственников этих, если они сильно больны, слабы и немощны, таких в костяк команды не бери – им есть кого терять, они не помогут тебе.
– Понял, продолжай.
– Им все перескажешь, что я тебе сейчас говорю. Далее наметьте, тех, кто может преодолеть такой путь, кто не падет сразу, внимание уделите детям. Дальше как угодно, какими угодно методами установите свой непререкаемый авторитет. Когда все это примут и пойдут за вами, можете идти.
– А если нужно будет силу применить.
Тарет запнулся.
– Если убить придется?
– Значит, вы это сделаете.
Тарет в глаза наемнику посмотрел, потом кивнул. Тот продолжил.
– Порядок движения через пески такой – в центре сильные дети и подростки, женщины которые могут их досматривать и которые могут рожать. Далее твоя группа, кольцо за ней – те кто в принципе способен переход осилить, внешнее кольцо – все остальные, их не жалей, они падут или станут добычей зверей. На привале порядок размещения группы такой же, внешние два кольца нужны, чтобы дошли остальные. Пожалеешь их – шансов не будет ни у кого. Все понял?
Тарет кивнул. Наемник кивнул ему в ответ. Развернулся, собравшись уходить.
– Постой Странник!
Окликнул его изгой.
– Кто ты?
– Если выживешь и людей проведешь – будешь называть меня братом.
Наемник пошел дальше по улочке в сторону восходной стены, по периметру город обходя.
Мимо тюрьмы городской прошел, ямы для наказаний – зиндана, в земле вырытой и решеткой сверху закрытой. Яма была не пустая, пять человек в ней сидели, грязные, оборванные – скорее всего воришки уличные, участи своей дожидались. За городской тюрьмой внешняя стена делала большой плавный изгиб, через восход на полночь поворачивая. Далее по улице начиналась промышленная часть города. По улицам, в этой части города, все чаще стали попадаться на пути уличные собаки – те же мороки, но значительно меньше и не такие злобные. Многие шарахались в стороны от прохожего, хотя встречались и такие, которые пытались территорию свою отстоять – лаять начинали, но стоило цыкнуть в их сторону, как они тут же бросались наутек.
Промышленный квартал начинался оборудованными спусками в городские копальни, которые сейчас были закрыты – законсервированы. За копальнями располагались, промышленные склады, следом за ними плавильня, кузня. За кузней располагались различные цеха, небольшие, в одно строение, фабрики законченного цикла, заводы, небольшие производственные и сборочные площадки. Улица постепенно наполнялась шумами – звоном металла, гомоном людей, звуками работающей техники и механизмов простейших. Люди сновали туда–сюда, заходили и выходили, инструменты несли, тележки с сырьем и продукцией тащили. Странник остановился, глядя на них задумался – без этих шестеренок огромный механизм города не сможет работать, его организм начнет чахнуть, они движущая сила экономики. Эти люди не менее важны, чем сырье, которое сами же и обрабатывают, и изделия, которые они производят. Производственный процесс имеет строго выстроенную иерархию – пирамиду. На вершине этой пирамиды элита производства – ремесленники, инженеры и мастера, получившие свои знания и умения потомственно, от своих родителей. Ниже по лестнице расположены разнорабочие, выполняющие простую каждодневную работу, у большинства это тяжелый физический труд. У других это монотонная работа по сортировке, подсчету и прочее. Их всех на нижней ступени объединяет одно – они годны только к этой работе, они либо физически здоровы, либо выносливы, готовы выполнять одинаковые действия на протяжении многих часов, изо дня в день, месяцами, годами. Таких сложнее набрать или отыскать, среди больного и немощного большинства, но легче обучить, много времени это не занимает – работа простейшая. И, наконец, самое низшее звено – уборщики и чистильщики, сюда годятся все остальные, даже больные, их не нужно ничему учить, их не сложно найти, им практически не нужно платить.
Солнце уж за полдень перевалило – пора заканчивать прогулку, все, что нужно было – увидел. Повернув налево и немного попетляв кривыми улочками, миновав здание городской бани, второго постоялого двора для торговцев, наемник вышел к трактиру.
Отшельник.
В помещении трактира было не многолюдно, всего шесть человек, все караванеры – карторы. Все шестеро, медленно цедили пиво, под разговоры и небогатую закуску. Высокий наемник остановился в дверях, неспешно осмотрел зал, карторов, потом к стойке взгляд перевел. Возле стойки молодой крепко сбитый парень – вышибала, за стойкой – широкоплечий, лысеющий мужчина лет тридцати пяти, хозяин, наверное. Вышибала при виде гостя как то подобрался, насторожился. Гость в сторону стойки направился. Шаги гулко по деревянным полам длинным эхо отдавались. К стойке подошел, кивнул – поприветствовал хозяев.
– Доброго дня, людям добрым.
– И тебе доброго дня, бродяга Пустоши.
Ответил хозяин, внимательно рассматривая гостя. Высокий, два метра ростом, поджарый. На лице ожог большой, шрам, татуировка – знакомый рисунок. Волосы белые, седые, глаза глубокие, бездонные – смотреть в них тяжело. Странный тип, странный и тревожный, кулаки зачесались, как в молодости перед дракой, верный признак – с этим на стороже нужно быть.
– Меня Отшельником называют, представился гость.
Какая–то тень мелькнула в глазах хозяина. Помедлил немного.
– Сан сен Гор – хозяин этого заведения.
Наконец представился он.
– Чего угодно, дорогому гостю – чем можем помочь? Поесть, выпить, с дороги отдохнуть, помыться?
Гость улыбнулся.
– Последние два пункта будут как нельзя кстати.
Гость положил на стойку полный золотой квадрат. Хозяин взглянул на гостя, забрал квадрат, в карман опустил.
– Все сделаем в лучшем виде, у нас номеров хоть и немного, но качество намного лучше даже чем в купеческом постоялом дворе, останетесь довольны.
С неподдельной улыбкой произнес хозяин. Пацаненка горбуна, в углу сидевшего, подозвал, указания тому дал. Горбун дорожный мешок гостя взял, за ним следовать пригласил. По лестнице на второй этаж завел, в конец коридора к последней комнате подвел. Долго в карманах копался, рука застряла. Пока горбун безуспешно с карманом боролся, гость внимательно коридор осмотрел, метр за метром изучил, на двери, что напротив была, остановился.
– Здесь кто–то комнату уже снял.
Пацан на дверь посмотрел, потом гостю ответил.
– Она не в комнату ведет.
– А куда она ведет?
– Вниз в подсобные помещения, это служебная лестница для персонала.
– Вы бы хоть табличку на нее повесили какую, а то постояльцы будут шастать по незнанию.
– Не будут – она заперта всегда, а у персонала ключи от нее есть.
– И у тебя есть?
– Нет, я же не персонал.
– Вот как. А кто ты?
Малой замялся.
– Я просто помогаю здесь, за благодарность, иногда как носильщик, но чаще как посыльный.
Наконец, ключ из кармана достал, комнату открыл. Пригласил гостя входить.
– А родители твои где?
Спросил тот, заходя в комнату. Малец дорожный рюкзак занес, ключ на тумбочку положил.
– Нет их. Отец на кузне от труда тяжелого помер, а маменька при родах, когда меня рожала.
– А здесь как оказался?
Гость неспешно обходил комнату, все внимательно осматривая, у окна остановился, занавеску в сторону отвел. На улицу смотрит.
– Сначала на улице побирался. А три года назад хозяин трактира взял к себе, за обещание помогать ему здесь.
Малец носом шмыгнул.
– Если бы не он – издох бы я там, или к изгоям меня забрали бы.
– А сейчас почему не забрали?
Гость по–прежнему смотрел в окно на улицу.
– Как же, приходили, хотели забрать – хозяин не дал, жестко с ними поговорил, отстали.
Высокий наемник повернулся, на парня посмотрел.
– Зовут как?
– Яне.
Гость кивнул. Пацан постоял немного, молчание затягивалось. Спохватился.
– Сейчас я вам воду для мытья принесу и полотенце, как закончите – таз за дверь выставьте, я заберу.
Пока Отшельник раздевался да вещи сортировал, Яне вернулся с большим тазом воды, серое полотенце из грубой ткани было через плечо перекинуто, в тазу губка большая плавала. Таз на стул в углу комнаты поставил, полотенце на спинку повесил, из кармана небольшой кусочек мыла достал, на тумбочку рядом положил. Ушел, закрыв дверь за собою. Путник разделся, тщательно губкой мокрой отерся, намыливаться принялся. Мыльный кусок скользил по телу худому, сбитому, как из прутьев гибких, но крепко сплетенных. По рукам скользит, по плечам, по груди – а кожа под ним сплошь шрамами да ожогами укрыта, нигде места живого на ней нет. Отшельник мыльную пену губкой смыл, аккуратно стараясь лишней капли воды на пол не пролить. Затем вещи по очереди в тазу выстирал – развесил, свежую рубаху надел, штаны. Таз за дверь выставил, как парнишка просил.
На кровать лег, руки за голову закинул – в потолок долго глядел. Потолок грязный, разводами темными, копотью от фонарей жировых покрытый, как если на Пустошь сверху, ветром вольным пролетая, смотреть – точно так–же можно барханами любоваться. Сон начал медленно его одолевать, но долго спать нельзя – дела еще сегодня есть. Сон чуткий, сон зверя дикого, в Пустоше привыкшего среди опасности спать. Тихие шаги за дверью, легкие. Звук, скребущий по дереву, быстрый – горбун таз забрал. Шаги удаляются. Замок лязгнул приглушенно, еле слышно, легкий скрип – дверь напротив в коридоре открылась. Еле слышный стук в дверь, это ему стучат. Проснулся, поднялся, куртку накинул, пояс с ножами застегнул, к двери подошел, тихо приоткрыл. На пороге вышибала стоит.
– Связной тебя ждет.
Гость кивнул, вышел, дверь за собой закрыл, через ту дверь, которая напротив, за вышибалой по лестнице спускаться начал. Спуск занял несколько пролетов. Коридор длинный миновали. Еще несколько пролетов – в подвал спустились. Мимо бочек бутылей, да ящиков разных прошли, к двери тяжелой подошли. Вышибала остановился перед дверью, на гостя смотрит.
– Рад тебя видеть брат Ратус.
– А я как рад брат Анердей.
Руки горячо пожали. Обнялись. Высокий кивнул, вышибала к двери повернулся, дверь открыл, сам в сторону отступил. Дождался пока гость в комнатку войдет, плотно за ним дверь прикрыл, сам к выходу из подвала подошел – остался дежурить, чтобы никто не побеспокоил тех, кто в комнате.
**********
Проскочив копальню, карт еще с полчаса катился по горячим пескам. Ветер постепенно ослабевал, паруса начинали беспомощно обвисать.
– Внимание всем – по местам стоять! Остановка! Убрать паруса, закрепить, готовим лагерь!
Шеф–капитан громко и уверенно отдавал команды. Старкар дублировал их, расставлял людей по местам, контролировал правильность и точность их выполнения. Карт замедлил ход, вскоре остановился полностью, люди суетились, возились с оснасткой, костровая команда принялась готовить лагерь. В этой местности в округе росло довольно много сухого кустарника, несколько человек в сопровождении вооруженных воинов отправились на заготовку хвороста для костра. Хворост предназначался не для костра походной кухни, на которой готовилась пища, для этих целей в карте были запасены очищенные дрова. Хворост был покрыт радиоактивной и ядовитой пылью Пустоши, готовить на нем еду было нельзя. Этот хворост был нужен для ночных костров, которые будут освещать пространство вокруг лагеря, отпугивая ночных охотников. Ночные дозорные в сопровождении вооруженной охраны будут обходить лагерь по кругу, и подкидывать в костры хворост.
В глубине Пустоши, где топочный материал не рос, ночевать приходилось в полной темноте, поэтому ходить маленькими караванами в один или два карта там было опасно. При большем количестве картов, их выставляли по кругу, образовывая естественное укрытие и преграды для хищников. Внутри этого укрытия располагались люди, часть из них располагалась в самих картах. Но вместить полный экипаж на ночлег ни один грузовой карт не мог – людей, обслуживающих его, было слишком много, а спать друг на друге никто бы не стал. Сейчас грузовой трюм карта был пустой, поэтому люди могли разместиться в нем в несколько ярусов, подвесив один над другим гамаки из парусины. После укладки парусов и закрепления такелажа, карторы именно этим и занялись. Воинам по предписанию полагалось размещаться на верхней палубе, в месте, где им ничто не затруднит, при необходимости в кратчайшее время подняться и приступить к выполнению своих обязанностей, то есть вступить в бой.
Полевая кухня была развернута. В маленьком очаге горел огонь, сверху на плите стоял большой казан, в котором костровые готовили дорожную похлебку. Лекс сидел рядом, как завороженный, наблюдая за языками пламени, плясавшими в небольшом очаге.
– Лекс, нужно выпить грибов и настой травяной.
Похоже, вожатый не замечал старкара, он даже не слышал, что тот ему говорит.
– Лекс.
Снова позвал его Сай.
– Что, что случилось?
– Грибы и отвар – выпить нужно, время.
Старкар протянул вожатому кружку и тонкую серую полосу гриба. Лекс взял все.
– Спасибо, а остальные?
– Я проследил, все уже выпили.
– Хорошо.
Ящер смотрел, как карторы, которых назначили первыми в наряд, вбивают по кругу лагеря в песок высокие металлические штыри. Штыри были высотой два метра, на конце, который вбивался в песок, была прикреплена гребенка из множества параллельных коротких штырей, напоминающая обычную расческу для волос, к верхней свободной части крепилась гирлянда металлических колокольчиков. Эти штыри служили сигнализацией и срабатывали при попытке крупной змеи по песку или под ним прокрасться в лагерь. Змея задевала телом пруты гребенки, основной штырь вибрировал, колокольчики звенели, оповещая людей в лагере о приближении змея. Ящер перевел взгляд в сторону полевой кухни, где старкар уговаривал вожатого выпить отвар. Наемник покачал головой – не нравился ему вожатый, он совсем не был похож на себя – уверенный и даже заносчивый в период первого знакомства, рассудительный и собранный в последующем. Сейчас он производил впечатление потерянного мальчишки, которого родители одного оставили среди многолюдной площади и наказали никуда не уходить, ожидая их. Плохо если так и дальше дела пойдут, нужно как–то расшевелить вожатого.
Лагерь был полностью оборудован, все было готово. Люди находились по местам, походная похлебка сварена – костровые принялись разливать ее по мискам и передавать людям. Каждый брал свою миску, кусок хлеба и отходил в сторону, некоторые располагались прямо на земле, постелив циновки на песок, некоторые уходили в карт. Ящер взял две миски, ложки, пару кусков хлеба и подсел к Лексу.
– Держи как, вот парень – подкрепись. Горячее сейчас очень кстати, на тебе совсем лица нет.
Лекс молча принял миску, ложку, хлеб и принялся жевать глядя пустыми глазами перед собой.
– Ты молодец. Не зря я тебя нанял, за день довел нас до первой копальни, даже дальше и лагерь разбить успели, и солнце еще не село.
Нарочито веселым тоном бросил наемник.
– Карт пустой, ветер попутный, барханы здесь пологие, вот и добрались быстро.
Без выражения, глядя перед собой ответил вожатый и продолжил жевать.
– Завтра к вечеру до второй копальни дойдем?
– К вечеру дойдем.
Да уж, собеседник из него, прямо скажем, никакой.
– Слушай Лекс, а как вы вообще здесь ориентируетесь, ну без компаса, у вас какие–то секреты или знания особые есть или приспособления какие?
Вожатый посмотрел на наемника ясным взглядом, как будто только что проснулся и увидел его рядом.
– Это ремесло и знания по наследству передаются, у каждого свои секреты. Так как вожу я, другой может не водить. Я могу так, а кто–то иначе.
– Можешь по подробнее рассказать, мне всегда до жути было интересно все это, как все устроено. Почему есть опытные вожатые и чем от них отличаются обычные?
– Это большой объём знаний, который передаётся годами. Ты и вправду думаешь, что я тебе сейчас все объясню за пару часов?
– Ну, хотя бы в общих чертах, чтобы я представление имел.
– Хорошо, если коротко, то все выглядит следующим образом. Массу наших знаний можно разбить на несколько разделов. Один раздел, это знания ветров Пустоши. В разных частях Пустоши ветра дуют в разных направлениях, с разной скоростью, под разными углами относительно земли. Некоторые ветра постоянные, многие сезонные. Ветра в период Солнечной Бури отличаются от всех, что я перечислил выше, они подчиняются своим законам. По времени возникновения и угасания, и по продолжительности все ветра тоже разные и зависят от множества факторов. Далее пески. Пески тоже в Пустоше разные, по свойствам, плотности, загрязненности разными включениями, несущие в себе ядовитые или радиоактивные частицы.
– То есть ты хочешь сказать, что по некоторым пескам можно идти днем и не облучиться или не заработать дозу?
– Да, верно. Ночные охотники потому и охотятся ночью, ядовитые пески не переносятся на дальние расстояния – ветер спит. Поэтому днем они в песок и зарываются. Песок, в который они зарылись – чистый, тот, который ветер днем сверху метет, даже отравленный, им не страшен, чистый песок изолирует их от него.
– Получается, что по Пустоше ночью ходить безопаснее?
Вожатый посмотрел на наемника. Улыбнулся.
– В самом деле? А почему тогда у нас вокруг лагеря костры горят, сигнализация стоит, охрана вооруженная, может, пойдем дальше к копальне?
– Ну да, согласен – ляпнул ерунду. Но если в теории, такое возможно?
– В теории – возможно, я даже встречал некоторых людей, которые ходили ночью, правда, недолго.
– Ну, а если, скажем, хорошо вооруженная и экипированная группа – сможет она ночью через Пустошь идти?
– Теоретически – да. Ночью им и вожатые не нужны будут, они по звездам идти смогут, правда только в ясную погоду. Если небо облака закроют, то тут уже только компас выручит и то, не везде в Пустоше он работает.
Солнце уже касалось горизонта – посылая людям в лагере свои прощальные лучи, наполняя светом их сердца и согревая своим теплом перед недолгой но темной ночью. Кто знает всем ли суждено ее пережить и завтра снова встретить дневного владыку Пустоши. Люди обходили лагерь вокруг, разжигая ночные костры, огоньки вспыхивали один за другим, пока кольцо вокруг лагеря не сомкнулось.
– Кстати, расскажи, почему компасы почти бесполезны? Раньше ведь люди по ним ходили, даже дальше чем мы, в многомесячные переходы ходили.
– Компас он направление на магнитный полюс Земли показывает. После последней глобальной войны он сильно сместился относительно географического направления на полночь.
– А разницу если высчитать эту?
– А ты у нас сейчас встречал математиков, мыслителей, философов, астрофизиков, хоть кого–нибудь? Это все профессии прошлого. Мертвые знания. Мы пользуемся тем, что наши предки открыли много веков назад. Добытчики находят эти знания в руинах старых городов, копатели выкапывают их из–под земли, в засыпанных городах прошлого. Благодаря им мы еще не одичали окончательно. Раньше у людей была нормальная экология, чистая и сытая среда обитания – на полный желудок, отчего не пофилософствовать или не попялиться на звезды, да в тетрадочку пару формул не черкануть. А чем заняты мы? Правильно грызем глотки друг другу за остаток скудных ресурсов или клочок не отравленной земли. Вот ты зачем в людях дырки делаешь, почему не лежишь под деревом и не ждешь, когда тебе яблоко в башку прилетит?
Все, понесло вожатого, ожил наконец, хорошо – продолжаем дальше! Наемник лениво плечами пожал – не знаю мол.
– Так, а как же все–таки по компасам ходят?
– А вот так и ходят, каждый на глаз эту разницу вычисляет, кому как дух Пустоши на душу положит. И, при этом каждый думает, что он самый умный, только он разницу просчитал, а потом караван пропадает. Другие и вовсе забывают, что под нами старые города, железом напичканные, радиоактивными ракетами отутюженные. Радиация и металл показания компасов искажает, размагничивает частично их. В период Солнечной Бури эти влияния усиливаются радиоактивными солнечными ветрами и жестким солнечным ультрафиолетом, который изношенный озоновый слой фильтровать уже не может.
– А по внешним, окружающим ориентирам можно ходить через Пустошь?
– А как если у тебя сегодня этот бархан здесь, а через месяц в Дикие Земли переберется.
– А по солнцу?
– Вот многие по нему и ходят, только промахиваются сильно, бывает на несколько десятков, даже сотен километров мимо города. Если бы ориентироваться было так просто, зачем тогда Атолл на пересечении торговых путей нужен был бы? Все бы ходили прямой дорогой друг к дружке. Но прямо ходить могут только единицы, как я, остальным Атолл нужен, как точка, делящая все пути на одинаково равные отрезки во все направления.
По выражению лица наемника, освещенного сполохами пламени костров, было видно, что последняя фраза вожатого напрочь затормозила мыслительные процессы в его голове. Да, понятно, почему этот не ждет под деревом, пока на него яблоко грохнется.
– Возвращаясь к твоему вопросу – почему сложно ходить по солнцу. Ну, во–первых самый простой ответ – когда Солнечная Буря заканчивается, небо зачастую укрывают облака, иногда по несколько дней, причем и днем и ночью. Как ориентироваться по тому, чего не видно?
– А во–вторых?
Ого, ожил – быстро он сообразил.
– Во–вторых, солнечная активность нагревает пески, они испаряют вверх газы, поднимаясь, они создают сплошную зону, в которой искажаются и преломляются свет, солнечные лучи. В общем, то, что мы видим, может быть совсем не там, где мы это видим – обман зрения. С солнцем тоже самое.
– Это как с фантомами?
– С ними тоже. Некоторые вожатые как делают – ночью зарисовывают карту звездного неба, на топографическую схему Пустоши ее накидывают. А днем, зная как солнце движется, в это время года, относительно Земли, пытаются сориентировать его видимое движение относительно зарисованной схемы. Но подвох в том, что все портит то самое искажение. И видят они движение солнца искаженно, и на схему наносят его неверно. И снова промахиваются мимо города.
– А ты как ходишь, в чем секрет?
Вожатый внимательно серьезно посмотрел на наемника.
– Этот секрет от отца к сыну передается, по кровным узам – извини, но я не планирую тебя усыновлять.
Поднялся, по коленям себя хлопнул, карабин свой в руки взял.
– Отдыхать пора. Завтра долгий переход, а что впереди – морок его знает.
Да, парень острый на язык, но хоть ожил, а то ходил темнее тучи, как не здесь вообще был. Наемник тоже поднялся.
– Да идем отдыхать, ты нам свежий завтра нужен.
**********
Комнатка была маленькая, совсем крохотная, камнем стены выложены, серые монументальные глыбы давили своим весом, нависали. Посреди зловещего, мрачного склепа стол стоит, небольшой, если присмотреться, можно понять, что это даже не стол, а старый зеленый военный ящик из–под боеприпасов, даже маркировка на боках сохранилась. За столом на низком табурете человек сидит лысеющий, правильные черты лица, прямой нос, светлые глаза, плотно сбитый, как кулачный боец. Огонек жировой лампы на столе перед ним причудливо извивается, пляшет и мерехтит, тени за спиной играют в прятки с огоньком, прячась за широкую спину и выскакивая из–за нее, когда огонек устало клониться к чашке горелки. Напротив стола–ящика стоит еще один маленький табурет. Лысеющий мужчина поднимается, протягивает руку для рукопожатия.
– Рад, наконец, познакомиться лично, Отшельник!
– И я рад нашему знакомству, Связной. Или называть тебя по имени?
– По имени только на людях, а меж нас можешь и по позывному называть – как тебе удобнее будет.
– Хорошо.
Связной рукой на табурет напротив указал, приглашая Отшельника присесть. Оба присели. Связной бумаги из внутреннего кармана куртки достал.
– Вот, все как ты просил – все здесь.
Высокий принялся внимательно бумаги изучать, рассортировал их на несколько стопок. В некоторых был только текст, в других еще и схемы, а в некоторых только схемы. Закончив изучение бумаг, часть из них аккуратно свернул и в потайной карман куртки убрал. Остальные в стопку сложил, к огоньку горелки поднес – бумага вспыхнула, большим огнем полыхнула. Тени в ужасе шарахнулись за спину Связного, спрятались там.
– Очень хорошо, все что нужно, все здесь. Сегодня я немного прогулялся по городу, многое совпадает, а на некоторые детали я даже внимания не обратил. Я все продумаю, еще раз осмотрю все места и потом составлю окончательный план. Хорошая работа.
Связной кивнул, явно довольный поощрением.
– Когда ушел поисковый караван?
– Сегодня на рассвете.
– Значит, это его я встретил у ворот. Кто старшим?
– Наемник с позывным Ящер.
– Не слышал о таком.
Задумчиво произнес Отшельник.
– Опиши мне его.
– Где–то под тридцать пять лет. В прошлом лихой воин, нашивку носит до сих пор. Сейчас элитный наемник. Пошел в наемники из–за инвалидности. Среднего роста, плотного телосложения. Черные волосы зачесывает назад, карие глаза, высокий лоб, впалые скулы. Умен и необычайно силен. Два дня назад сам троих наемников перед трактиром из пистолета положил, те парни тоже лихие были.
– Откуда взялся, как с Воеводой связан?
Связной замялся.
– Он от станичников приехал, Воевода за ним личный карт снаряжал, а как они связаны – не знаю. Пытался выяснить – лучшую девочку ему подложил, но даже она его не расколола, две недели с ним кувыркалась, а информации – пес наплакал.
– Значит, сильный соперник у нас будет, права на ошибку у нас нет.
Связной кивнул.
– Знаю.
– Что за караван в город пришел из Полуночного Альянса?
Связной изумился – Отшельник всего несколько часов в городе, а уже сам столько информации собрал. Это хорошо, с таким приятно работать, с таким любое дело затевать можно.
– Пару недель назад вышел. Шеф–капитан – Анд сен Ивер, вожатый – Лекс. Груз – порох, оружие, солонина, спирт, вино. Этот же вожатый и поисковый караван повел. Там вообще вся команда из прибывших карторов состоит.
– Опытный вожатый значит.
Отшельник задумался.
– Такой их быстро отведет. Значит у нас времени неделя, не больше. Этого нам хватит.
Глаза на Связного поднял.
– Что из оружия в схроне есть?
– Один АКМ, пять РГД и три Фки , три дробовика, два обреза, три ПМа, два нагана. Это не считая легального оружия у меня и у парней – Мики и Ратуса. Патронов – сотня к АКМу плюс три магазина, девятки – сто двадцать штук и семь магазинов, охотничьей двенашки пару сотен самокрутных и для наганов – сорок два патрона.
Отшельник улыбнулся, ему нравилась такая ювелирная точность.
– Все оружие исправно, патроны проверены?
– Сам лично проверял, за все ручаюсь.
– Хорошо, подготовь еще шесть самокрутных световых выстрела для дробовика. А я тебе еще один автомат и три магазина принесу и патронов с сотню к нему постараюсь. Нам две мощные огневые точки нужны будут с автоматическим оружием. Что с бронезащитой?
– Три противоосколочных шлема, защита глаз – очки панорамные, шесть штук, с ними проблем нет. Четыре чехла под бронеплиты, самих плит девять штук.
– Отлично, приготовь два полных штурмовых комплекта.
Связной кивнул. Отшельник глаза пальцами потер.
– Давай дальше. Сколько групп в городе под нами на сто процентов. И их вооружение.
– Две, о которых знаю я. Одна со связью работает, там без оружия.
– Сколько человек?
– Один, я доверяю только ему.
– С оружием обращаться умеет?
– Да, я учил.
– С полуавтоматическим?
Головой в стороны качает.
– С гранатами управиться?
– Да.
– Наган ему перекинь, пару десятков патрон и по одной РГД и Фке. Еще кто?
– Группа Кривого, с которой меня Мика свел, я за нее ничего не знаю, со мной только сам Кривой контактирует и то в особых случаях.
– Ладно. Что с лежками, готовы?
– Сам проверял вчера – еда, вода, медицина, пути отхода, все в порядке.
– Сколько их?
– Две.
– Где?
– В канализационном коллекторе.
– На схеме изобрази.
Связной лист бумаги достал, карандаш грифельный – схему улиц начертил, к ней схему коллектора привязал, лежки обозначил, места входа.
– Хорошо. Эту тоже оборудуй на всякий случай, мало ли что.
Отшельник взглядом комнату обвел. Лист со схемой сложил и тоже в потайной карман убрал.
– Эту еще прошлый хозяин трактира оборудовал.
Связной встал. К дальней стене подошел, руку в маленькую щель просунул, механизм какой–то активировал – часть стены в сторону отошла, за ней проход темный узкий образовался.
– Там комнатка, немного больше этой, а из нее можно в переулок выйти за трактиром.
– Хорошо, может пригодиться, если по плану не получиться сработать.
– Давай теперь о цели расскажи.
Связной потайную дверь закрыл, за стол вернулся.
– С ней постоянно два телохранителя ходят, матерые, свое дело знают. Маршруты перемещения есть, но никакой закономерности нет. Основное время на территории дома находиться, там достать сложно будет – охрана личная, внешняя, плюс патрули на улице в той части города. Их сейчас усилили наемниками, из–за недовольства среди горожан – бояться как бы чего не вышло.
– Не безосновательно бояться.
Отшельник задумался.
– Хорошо я подумаю, как эту проблему решить. Еще человек нужен, чтобы караван собрал.
– Почему мне не поручишь?
– Никто из наших не должен быть засвечен в подготовке, если все получиться – тут такое начнется, носом землю рыть будут, облавы устраивать. Все, что наработано таким трудом и годами, пожертвовать ради этой мрази, слишком неравнозначная цена. Это еще далеко не конец будет, я бы сказал – только самое начало пути.
Связной кивнул. Это ему понравилось в Отшельнике еще больше – не слепой обмен людей на личные амбиции или месть, а главенство единой цели надо всем, верховенство здравого смысла.
– Извини Отшельник, но я не готов дать тебе такого человека, я оказался не готов, не просчитал ситуацию, не понял. Я думал, раз лежки готовим, значит, после операции будем отсиживаться, а не уходить из города.
Связной выглядел явно расстроенным и потерявшимся.
– Ничего. Просто ты посвящен не во все детали. Все нормально, я сам подыщу нужного человека, со своей частью подготовки ты справился отлично. А лежки нужны будут вам, тем, кто в городе есть и в городе останется, мне вас здесь сохранить нужно.
Связной приободрился, словам собеседника.
– Еще вопрос – Яне, горбун.
Связной насторожился, на Отшельника смотрит внимательно.
– Что с ним не так? Парень хороший, смышлёный, исполнительный.
– Мне человека нужно подготовить для одного особого дела, искать подходящих времени нет, нужно своего задействовать, а тут либо он, либо племянник твой. Тебе решать.
– Племянника я в это мешать не хочу.
– Все равно придется, рано или поздно, мы идем над пропастью по натянутому канату – назад повернуть не получиться, только вперед.
– Он еще не готов.
– Значит горбун?
Связной кивнул.
– Тогда завтра в полдень он должен быть на базаре, пошли его туда под любым предлогом, за продуктами, к примеру. Ему ничего не говори – для него это должен быть обычный поход в город.
– Хорошо, сделаю.
– На этом пока, пожалуй, все. Я подготовлю остальное и позже сообщу полные детали плана и порядок действий.
– Хорошо.
Заговорщики поднялись.
– Ты о девушке упоминал, о лучшем твоем агенте.
Связной вопросительно на собеседника снизу вверх посмотрел, тот был на полторы головы выше него.
– Она посвящена в детали, знает о нас?
– Нет, она обслуживает клиентов, но они все от нее с ума сходят, только к ней и идут, она ко всем подход знает.
Связной замялся.
– Воевода, кстати, иногда тоже за ней присылает.
Отшельник удивленно посмотрел на приятеля.
– Что ж ты сразу об этом не сказал? Они здесь встречаются?
Связной смутился.
– Нет, у него дома.
Отшельник задумался.
– Организуй нам с ней встречу.
– Что мне ей сказать?
– Скажи, что клиент, при деньгах. Все должно быть как обычно, никаких подозрений у нее быть не должно. Тем более раз ты говоришь, что девочка камень разговорить может.
**********
Все тело пылало приятным тягучим огнем, думать не хотелось ни о чем, как было приятно просто лежать, смотреть в потолок, следить как яркие сполохи пламени и ночные тени кружат на нем свой хоровод. Сладкая нега изнеможения разливалась по телу, от груди по животу, дальше вниз, в самый низ живота, согревая приятными касаниями воспоминаний – нежная кожа и упругие бедра еще хранили на себе тепло касаний его сильного тела. Давно не было так хорошо, так хорошо было в прошлой жизни, след которой унесли стремительные ветра Пустоши, перемешав с песками времени. Как не хочется от него уходить, как же не хочется.
Эта ночь коротка и хочется выпить всю ее без остатка, разделив с этим высоким седоволосым странником. Голова медленно повернулась к окну, вот он стоит спиной ко мне, задумчиво смотрит в темноту ночи за окном. Яркий маленький огонек коротко вспыхивает в его курительной трубке, по комнате медленно плывет дымка, обволакивая и заполняя все собой. Запах пьянит и расслабляет, иногда сладкий и приятный, как его прикосновения, иногда резкий и порывистый, как его движения. Тело укрыто шрамами, огромная буква «В» на всю спину – ножом вырезанная, старый давнишний шрам, шрамов и ожогов очень много, тело умирало много раз. Лицо страшное в шрамах все, глаза глубокие, не получается их прочесть, душа надежно скрыта в них за пеленой непроницаемости. Как я испугалась сначала его лица, взгляда тяжелого, пронизывающего, от него спина похолодела, ноги идти отказались, в обморок чуть не грохнулась. А он оказался чутким и нежным, как два разных человека, как будто это только внешняя оболочка, защита от людей и мира внешнего, чтобы никто не смог навредить тому, кто внутри той оболочки.
Как не хочется вставать, подниматься и уходить, вечность бы так лежать, не думать ни о чем, просто дымкой легкой и невесомой под потолком маленькой комнаты клубиться.
А разве не так все мы устроены? Все эти, с которыми мне приходилось за деньги спать – им всем нужно было только мое тело, его они и получали, а душа моя никому не принадлежит. Далеко спрятана она, надежно спрятана. Все они приходили, чтобы себе подчинить, чтобы забрать, отнять, надругаться, сломать и выкинуть. Одни как скоты себя вели, другие избивали, третья плакали и каялись, четвертые на жен своих и жизнь жаловались, утешения искали, ласки поддельной, за деньги. Но все просто использовали, обманывая себя, что это они способны у женщины эмоции вызвать, внимание и заботу, а не металл их драгоценный – глупцы, слепые ничтожные черви. Этому не нужно ничего, он ничего не просил, не требовал, не искал ничего – сам все дал, помог вспомнить, что я тоже человек живой, вспомнить, куда душу свою спрятала. Есть еще один – честный, добрый, сердце открытое большое. Человек хороший, смелый и искренний, но характером слаб, себе подчинить не может. Понравиться может, а подчинить – нет. За собой вести не сможет, сплотить, поднять, мотивировать. Сам, один правды искать будет, а не найдя ее в мире этом жестоком – разочаруется и руки опустит. Сам ведь сказал – «Поступки не одобряю, но поделать ничего не могу». А этот сможет? Этот сможет! Его я искала, его так долго ждала, под других ложась, ждала. Ждала, когда он придет, только он поможет. Я стану его и только его. Тенью его буду, неотступно и неустанно за ним буду следовать, пока солнце не подниматься высоко и не сожжет меня полностью, дотла. Он мне нужен – сила его нужна, воля непоколебимая, уверенность и точный расчет.
Тело нехотя поднялось, легкое невесомое, как дымка, не чувствую я его почти. Ноги ватные – непослушные, ну что же вы слушаться не хотите? На пол деревянный ступни спустились, идти нужно, пора.
– Останься.
Слово одно всего, сладкое, гулким эхом от стен стукнувшись, отлетело – по телу жарко разлилось, вниз опустилось. Круги перед глазами. Что со мной?
Но был еще один – самоуверенный, надменный, верный пес своего хозяина. Думала, что он помочь способен, но тот даже себе помочь не сможет. Сила его велика, хитрый, лютый и злой, но душа его черства. Люди лишь средство для него – они для него, а не он для них. Всех с пути сметет, но не по воле своей, а по указке слепой, владыки своего – того, кто поводок его в руках держит.
Силуэт от окна отвернулся, к кровати идет, рядом остановился. В руке трубка курительная дымиться, дымок белый извиваясь вверх поднимается. Моя рука трубку его берет. Зачем, я ведь не курю? Губы мундштук обхватывают, втягиваю едкий дым в себя, тот легкие заполняет. Кашля нет, спазмов нет – дым приятный, мягкий, сладкий. Выдох. Снова втягиваю в себя. Выдох. Еще, не хочу останавливаться.
– Хватит. Много с непривычки нельзя.
Трубка из рук исчезла, как в воздухе испарилась. В глазах троиться. Он передо мной на колено опустился, в глаза смотрит. Взгляд нежный и прекрасный, хочется раствориться в нем, погрузиться с головой, как в теплую воду, что утром перед восходом дымкой парит. Вода теплая голое тело обволакивает, кожа влагой живительной напитывается. Соски от возбуждения набухают, низ живота ноет.
– Мне от тебя кое–что нужно.
Всем от меня что–то нужно, но тебе я дам все. Ты уже душу мою достал, вот она прямо перед тобой – бери, она твоя! Я киваю, язык непослушный забыл, как звуки в слова нужно собирать.
– Согласна рассказать мне о некоторых людях?
– Согласна, я на все согласна.
Снова киваю, губы расплываются в широкой улыбке, почему я улыбаюсь?
И он спрашивал – долго, много. Имена, имена, люди, все мне знакомы, всех знаю. А я говорила, отвечала ему, еще, еще – спроси меня, только не останавливайся, вот и утро уже. Как же коротка ночь.
Белый шаловливый лучик утреннего солнца в комнату через окно запрыгнул, с подоконника на пол – к кровати крадется. Я тебя вижу озорник утренний! Простынь рядом смята, рукой по ней вожу, она еще хранит тепло его тела. Мысли ленивые просыпаться не хотят, идти никуда не хочется. Что было вчера? Вчера было все – весь мир был здесь, в этой комнате, с ним был, со мной был. Он ушел, и с ним все исчезло, снова эти облезлые стены, закопченный потолок. Люди, здесь было много людей вчера, он о них спрашивал. Кто они? Я не помню, о ком мы говорили. Помощь, ему нужна была моя помощь, и я ему помогла – теперь его черед помочь мне. Нужно вставать, нужно за ним идти. Он ушел недавно, сейчас, наверное, он завтракает внизу, нужно ждать, когда он из трактира выйдет, чтобы незаметно тенью дневной за ним идти. Я его тень!
Нужно встать, водой теплой ночной умыться, обтереться, маслом душистым тело освежить, платье одеть, сапожки обуть, волосы расчесать. Из окна на улицу смотрю, а вот и он, внизу, с трактира вышел, по улице пошел. Бегом вниз, за ним, трактирщику и парням Мике и Ратусу привет быстрый и легкий, быстрее – его нельзя упустить – я его тень.
По улочкам шли, на ступени поднимались, ярусы, галереи, фигура высокая над остальными видно ее хорошо – не потеряешь. Хотя мне кажется, что теперь я его даже среди Пустоши отыскать без вожатых смогу, глаза стоит закрыть и точка далекая в сознании путь к нему укажет. Долго шли, на третьем пролете в бедном квартале фигура остановилась, а я в мысли свои погруженные чуть дальше не полетела, с ним чуть не столкнулась, вовремя за угол юркнула. Стоит, неужели заметил, неужели почувствовал? Не оборачивается, ждет. Сердце в груди бешено колотиться. Может он его услышал? Дальше пошел, еще два пролета миновал, на четвертый ярус поднялся, к двери подошел, обычная дверь, такая же, как и остальные вокруг. Постучал, дверь отворилась, кто ее открыл не разглядеть из–за угла. В дом вошел.
Долго ничего не происходило – солнце разморило, желудок напомнил, что не ела сегодня еще ничего, но нужно ждать, я должна знать, зачем он здесь. Вот мальчуган из той двери вышел, оглядываясь, умчал куда–то быстро. Через час вернулся, в дом вошел. Ничего. Есть хочется, в сон клонит. Дверь снова отворилась, опять мальчуган побежал куда–то, мужчина следом за ним вышел кривой, одно плечо выше другого, дверь закрыл, замок запер и вниз по лестнице пошел. Как, а где высокий, я же не спала, когда он выйти из дома успел?
Вербовка.
Дверь за мной закрылась. Дом небольшой, комнатки маленькие. Комната мебелью небогата. Душно. В комнате только мужчина и его сын – подросток. Одни они живут – мать мальчика изгнали из города за болезнь, которая после родов вскрылась, сгинула в Пустоше она, слаба была, шансов выжить не было. Поприветствовали друг друга, руки пожали.
– Времени у нас немного совсем, мне в полдень на рынке нужно быть. Поэтому давай коротко обо всем рассказывай.
– Два дня назад пришел караван в город с Полуночного Альянса.
Так, это я знаю, дальше продолжай.
– Мы с Мордой подрядились, так всегда, в грузчики. Пришли вечером, караванеры все уставшие, выгружать сразу начали, вот приемный людей из города и позвал, кто за дешево работать готов. Разгружали мы, значит, товар, и метки наши приметили, после выгрузки, пока всех досматривали, и расчет производили, момент уличили и на торговой площади схоронились.
Мужчина губы облизал.
– Дождались, пока все разойдутся, гомон стихнет, и охрана дремать пойдет. Потом к складу пошли, печать аккуратно сняли, Морда замок вскрыл. Внутри тюки и бочки с метками отыскали и передачку забрали.
– Ушли нормально, пропажу не заметили?
– Все ровно сделали. Все на место аккуратно сложили, замок замкнули, и печать заново приладили, утра дождались, потом с толпой смешались и ушли. Никто нас не видел.
– Что в передачке было?
– Помечено было два АКСУ, один АКМ, четыре ПМа. К ним взяли шесть магазинов к автоматам и восемь магазинов для ПМов. Гранаты еще взяли – шесть РГДешек и запалы к ним. Три цинка с патронами – по одному с пятеркой и семеркой и один с пистолетной девяткой .
– Отлично это все у тебя в схроне?
– Да, спрятано надежно.
– Патроны самокруты свинцовые, без оболочки?
– Нет, пятерка и семерка – полная рубашка, стальной сердечник. Девятка просто оболочка, свинцовый сердечник.
– Хорошо, приготовишь мне один АКМ и АКСУ, пол цинка семерки и две сотни пятерки, Два ПМа и полторы сотни патрон к нему, по два магазина на ствол. Гранаты и запалы все давай. Что по экипировке?
– Нет вообще ничего.
– Вот тебе деньги. Сегодня – завтра на рынке купи пару брезентовых разгрузов–ливчиков, три бандольеры для охотничьей двенашки и штуки четыре универсальные кобуры под пистолеты. По два подсумка для магазинов на каждую кобуру и ремни, самые простые и обычные. Покупай у разных продавцов и еще кого–нибудь задействуй, разом все не покупай. Дорогого не бери, внимания не привлекай, самое обыкновенное и дешевое, все в свой схрон сложишь. Для покупки только эти два дня, потом на базар не суйся.
Деньги на стол перед Кривым положил. Вот ведь и выглядит он кривым и себя называет Кривой, а как на самом деле зовут, и не знаю. Тот кивнул, квадраты взял, пересчитал.
– Тут много.
– Остальное себе оставь, деньги нужны всегда.
Кивнул.
– Сколько в твоей команде людей?
– Пятеро – я с сыном, Морда с женой, и брат его младший.
– Сколько еще групп в городе под нами на сто процентов?
– Была еще одна большая группа Крысы, восемь человек, но почти всех повязали. Четверых к изгоям определили, еще двое в зиндане кочумарят, двое на воле в городе.
– Связь с ними есть.
Кивнул.
– Они надежные?
– Крыса как себе доверял.
– Под себя их возьми, но отдельной группой, ты их будешь только курировать. Позже я им, может быть, еще человека или двух подпишу.
Кривой кивнул.
– Что еще по оружию сказать можешь, это все?
– У Крысы свой схрон большой был, но что в нем и где он я не знаю.
– А из его людей кто может знать?
– Вряд ли кто–то знает, такие вещи Крыса никому не доверил бы.
– Крыса, Крыса…
Волосы редкие, пол лица кожа змеиная закрывает, лицо на морду крысиную похоже.
– Погоди! А его часом маменька не Тарет назвала?
Глаза Кривого большие удивленные на меня уставились.
– Точно – Тарет. А как ты об этом узнал? Его от силы пара человек в городе по имени знает.
– Виделись в лагере изгоев. Значит, он их поведет. Это хорошо, этот сможет, можно быть спокойным. И за схрон я узнаю у него сам. Твоя задача выяснить, что грозит тем, что в зиндане сидят, если есть варианты подкупить кого нужно – со Связным свяжись, он все решит, сам не суйся.
Кривой кивнул.
– Их потом обратно в группу Крысы расписывать?
– Да, туда. Следующий важный вопрос – человек в охране городских ворот. Все готово?
Тяжело вздохнул, взгляд потупил, головой качает.
– Все спланировали, сделали, но на морока рогатого попали. Ни в какую сломать не можем.
– Кто такой?
– Старший наряда охраны Лех сен Вар, высокий, крепкий. Любит крепко выпить, очень азартен. Мы его больше недели назад в игорном доме на игру на деньги в кости подцепили, ну и раскатали лоха, как положено. Сумма там приличная – старались. Ему дом продать нужно, чтобы покрыть. Но дядя сильно тупой и быковатый оказался, платить не хочет никак. Я к Связному – что делать? Тот сказал не жестить и без мокрухи решать, человек в городе видный – шум поднимет. Мы должнику несколько записок с угрозами отправили, а ему хоть бы что.
Вот же нелегкая, люди скоро в городе нужны будут, а тут такой прокол. Нужно решать что–то и очень быстро.
– С кем живет, узнавали?
– А как же! Жена молодая да сынишка шесть лет.
Отлично аргумент весомый.
– Семьей дорожит?
– Особо не заметил. Вряд ли.
– Не заметил – сыном сейчас каждый дорожит. Пошли пацана своего, пусть мухой узнает, где должник твой сейчас. Если дома, то кто с ним прямо сейчас в доме – жена там, сын, может другие родственники.
Кривой сына из соседней комнаты позвал, поручение слово в слово передал, тот на улицу умчался приказание отца выполнять.
– У тебя оружие в доме есть?
– Конечно – три ПМа с патронами, магазины к ним и пара гранат.
– Отлично, давай мне один ПМ, и пару магазинов, гранату одну. Себе тоже бери, и магазины забей. Для сына тоже приготовь – на стреме постоит, пойдем долги истребовать.
Кривой половицу снял, там тайник, пистолеты достал, мне протянул. Следом магазины, распечатанный цинк с патронами. Гранаты две сверху легли. Так одну гранату себе в карман отправлю, что за патроны? Вот арг тебя дери – самокрут, даром что оболочечные, литье кривое. Нужно потом у трактирщика нормальных взять. А ПМ хороший, настрел небольшой – годиться.
– Слушай Кривой, а ты амбарного Сэмэ знаешь?
Тот, не отрываясь от снаряжения магазинов патронами, ответил.
– Видел во время выгрузки – здоровый толстый боров. Больной, отдышка, потеет сильно, сердце, наверное. Больше ничего о нем не знаю. Он нам нужен?
– Пока не знаю, завтра на него посмотрю и решу, может и сгодится для чего–нибудь.
Только с патронами закончили, оружие и магазины по карманам разложили, как сынишка Кривого вернулся.
– Дома он, жена его, и сынишка тоже дома. Ругаются, он опять пьяный.
С утра уже пьяный, не люблю таких, с ними всегда непросто. Непросто будет мотивацию для него создать. Но не бутылки же с самогоном перед ним бить, чтобы он сотрудничать согласился.
– Так, действуем следующим образом – ты малец, вот держи, обращаться умеешь?
Кивает.
– Хорошо, вперед нас пойдешь. У дома место укромное найди, займи и наблюдай. Если тихо спокойно – дашь знать, когда мы подойдем, потом дальше с улицы будешь нас прикрывать. Если совсем плохо будет, стреляй и уходи.
– Кривой, мы идем каждый своей дорогой, на месте встречаемся. Покажи схематически, где дом его. Так понял, знаю, где это. В дом заходим вместе – должник на мне, баба на тебе, только ты ее сильно не прессуй. Лица платками обернем, нам нужен его сын. Вот, держи. Этим платок натрешь и к носу его приложишь, он в отключке будет. То есть не совсем – он как собачонка за нами идти будет, слышать будет, но мозг его спать будет. Должника вяжем, весточку передаем и с его сыном уходим. Если все нормально вот сюда его поведешь, это запасная лежка Связного, там есть все – еда, вода. Твой пацан с ним побудет, пока все не закончиться, потом отпустите его. Ты пацан, при нем лица не раскрывай, оплошаешь – сам свидетеля и уберешь, так что думай.
– Понятно, сделаем.
– Кривой, а от тебя не через входную дверь уйти можно?
– Зачем тебе?
– Предчувствие у меня, нужно незаметно уйти.
– Окно в спальне, на обратную сторону выходит, там до соседней галереи прыгать придется. Но с твоим ростом проблем быть не должно.
– Хорошо, я туда. А вы через дверь, только смотрите в оба, чтобы за вами никто не шел. Через улочки поплутайте.
Все кивнули. Ну, в путь.
Настил галереи напротив, действительно далековато. От подоконника нужно толкнуться, как следует, надеюсь, выдержит. Через комнату разогнался, сгруппировался, в окно влетел, от подоконника мощно оттолкнулся, руками за леер галерейного настила ухватился, подтянулся, через него перемахнул – готово. Так, схема в голове, мне туда. Потом налево повернуть, ярус вниз, еще раз налево, оглянуться – никого. Предчувствие спит. Вот и нужный мне ярус. Сын Кривого на месте, знак подает – все в порядке. Вот и сам Кривой. Что он там говорил – высокий, крепкий? Прибегнем к помощи друга, он здесь в правом кармане, приятным весом металла его оттягивает. Достал, пальцы в отверстия завел – кастет лег в руку как влитой. Платок на лицо надел, капюшон на голову поднял.
Вот и дверь, голоса приглушенные за ней. Лутка снаружи – дверь вовнутрь открывается. Кривой стучит. Тишина. Шаги тяжелые, ближе – хозяин лично идет. Замок щелкнул, дверь вовнутрь поползла, пол туловища в проеме, на пол головы ниже меня, черные усы, волосы назад, глаза блеснули – понял кто за дверью. Поздно. Правая рука вперед, вдоль дверного полотна прошла, быстро хлестко, как вея лапой, точно в солнечное сплетение. Глухой удар тела об пол. В дом быстро заскочили, я первый, как и стоял, Кривой следом, дверь за собой закрывает. Этот на полу не помеха, женщина на шум оборачивается, мальчика в комнате нет.
– Найди пацана!
Громко и отчетливо произношу я, делая два длинных прыжка внутрь комнаты. Женщина обернулась полностью – ужас в глазах, руки вверх к голове пошли, рот приоткрывается – сейчас она закричит и все испортит. Последний прыжок. У меня же кастет на руке, зашибу! В последний момент сгибаю полностью руку, бью локтем в челюсть, без замаха, инерции тела хватит с лихвой. Силуэт Кривого мелькает справа, в соседней комнате растворяется. Удар все равно вышел сильным – женщина волчком крутиться на месте, натыкается на комод, отскакивает от него, ноги подкашиваются, падает на пол, сверху с комода на нее падает и разбивается ваза. Ваза пустая, цветов в ней нет. Зачем она здесь тогда стояла?
Из комнаты выходит Кривой, показывает большой палец вверх на руке – порядок. Кастет мне больше не нужен. Я оттаскиваю здоровяка в середину комнаты – тот в отключке. Срываю скатерть со стола, ножом распускаю на длинные широкие полосы. Вяжем должника – руки за спиной, ставим на колени, стул спинкой вперед, к его спине прислоняем, привязываем должника к спинке. Полоску ткани скатали, ею рот обвязали – пора в чувства приводить. Бью его легонько ладошками по щекам, начинает очухиваться. На корточки перед ним опускаюсь, в лицо ему смотрю, глаза напротив мутные по сторонам бегают, начинают на мне фокусироваться, проясняются – очухался. Начинает что–то бормотать, из–за кляпа не разобрать ничего, коротко без замаха бью в нос, успокоился, тонкая красная струйка вниз потекла. Кривой сзади на стуле сидит, у того за спиной чтобы должник не упал. Да и светиться Кривому нельзя – должник может его опознать, он с ним в кости играл, фигура приметная.
– Слушай сюда. Никакой ошибки нет – мы пришли туда куда нужно. Ты должен был людям большую сумму – кости, проигрыш. Вспомнил? Твой долг у них мы выкупили, теперь ты должен нам и мы пришли долг получить.
Снова начал ворчать, на этот раз громче, я даже могу разобрать, о чем он. В основном нецензурно рассказывает мне, как он будет надомной глумиться, когда ему руки развяжут. Еще о том, какой он важный человек в городе. Конечно важный, будь иначе стали бы мы к тебе тогда заходить!
– Сломай ему, пожалуйста, палец.
Хруст за спиной, вопль через кляп.
– Дальше слушать будешь, или еще один сломать?
Опять бубнеж, проклятия.
– Давай сразу два ему ломай, он тупой какой–то.
Хруст сильнее. Рев, стон, красные сопли из носа полетели. Вой, скулеж.
– Гуляем на все?
Головой машет, дошло, наконец.
– Я остановился на оплате долга правильно?
Головой кивает, усердно. Хорошая память.
– Денег, как я понимаю, у тебя нет.
Головой мотает – сопли красные в разные стороны летят.
– Отработать хочешь?
Кивает.
– Значит, для тебя будет два поручения, справишься – долг спишем и сверху еще дадим, немного правда, но на лекарство хватит. Согласен?
Опять кивает. Он начинает мне нравиться.
– Жди посыльного – пацана с запиской, в ней будет подробная инструкция для тебя, что и когда ты должен сделать. Все просто – пацан пришел, записку у него взял, открыл, прочитал, сжег, в караул заступил и сделал, что от тебя просили.
Мычит что–то.
– А если смена не твоя будет, то под любым предлогом, не вызывая подозрений, сменами поменялся. Кивни, если понял.
Кивает.
– Ну, и чтобы ты нас за дураков наивных не держал, мы пока сынишку твоего заберем, у нас погостит.
Задергался, замычал, не громко правда, значит, я был прав – дорожит наследником.
– Не переживай, его никто не тронет, если ты все в точности сделаешь. Времени это тоже много не займет, дней на десять от силы. Жену успокой. Объясни, что если истерику закатает или проболтается кому – сына полгода по частям получать будет.
Завыл, заплакал, голову вниз опустил, красная сопля почти до пола повисла.
– Ты пойми, он нам без надобности, нам нужно, чтобы ты сделал что просят. Делаешь – сын домой возвращается, я с тобой рассчитываюсь, и ты меня больше никогда не увидишь, обещаю. Надеюсь, ты все в точности запомнил?
Кивает.
– Так что, согласен на такие условия?
Опять кивает.
– Молодец, я знал, что мы сможем договориться. Тогда вот твое первое задание – послезавтра утром ты должен быть на смене у закатных ворот, сразу после восхода солнца. К тебе подойдет высокий человек представиться Странником, поможешь ему. С Пустоши придут пятеро, Странник их встретит, организуешь дезактивацию, все по правилам сделаешь. Оружия у них при себе не будет, за это не волнуйся. В глазах постовых все должно выглядеть как обычно, твоя задача соблюсти все формальности, но людей не задерживать, провести в город по–быстрому. Кивни, если понял.
Кивает.
– Хорошо, тогда мы пойдем, а тебя жена развяжет, когда в сознание придет. Передашь ей извинения от меня, что так некрасиво вышло.
На правое колено встал, правым хуком с небольшого замаха в висок ему заехал – голова вниз повисла.
– Бери малого, идем. Дальше все как оговаривали – действуем по плану.
**********
Ночь прошла без происшествий. Один раз сработала сигнализация – воин, находящийся на посту, дал очередь на звук, все стихло. На этом все ночные приключения караванеров закончились, утром на том месте никого не обнаружили. Толи воин промахнулся, толи аспид был хитер и проверял подходы к лагерю.
– Как спалось?
Вместо приветствия спросил наемник, поднимающегося из грузового отсека вожатого.
– Нормально.
– Дойдем сегодня до места?
Вожатый внимательно посмотрел на горизонт. Сначала в сторону восхода, где полоса света постепенно увеличивалась, предвещая о скором появлении дневного владыки Пустоши. Затем перевел взгляд в сторону заката, на небо посмотрел.
– Ветер сегодня слабее будет после полудня, скорость упадет. Если до последнего ветра идти будем – должны дойти.
Наемник кивнул.
– За завтраком нужно обсудить, где лагерь разбивать будем. Ночью я туда людей не поведу – утром пойдем.
Вожатый кивнул. Костровые уже звали к завтраку. На завтрак – кусок солонины и травяной настой по полкружки. Карторы высыпали в него особую траву, грибы зажевали, за мясо принялись, отваром запивая. Лекс, как и вчера в стороне сидел на циновке. Ноги строщённые, на коленях поперек них карабин, в руках кружка с отваром, в другой кусок мяса. Жевал медленно, размеренно. В лицо пахнул первый утренний, робкий ветерок. Наемник рядом подсел. На вожатого покосился.
– Странный у тебя карабин, зачем такой?
– Это не для войны, у него сверловка особая, дальность небольшая – до трехсот метров, дальше пуля сильно падает. Но дальше в Пустоше никто стрелять не станет.
– Почему?
– Ветер сильный, почти всегда – пулю снесет сильно в сторону. Рассчитать траекторию полета сложно.
– А ты из своего на сколько стрелял?
– На триста приходилось.
– Попадал?
– Не всегда. В большинстве случаев. У него боеприпас особый, пуля тяжелая, энергия большая – в Пустоше нет такого животного, которое из этого карабина было бы невозможно точным выстрелом с первого раза снять.
– А человеку точно в сердце со скольки метров смог бы попасть?
– Я же говорю факторов много нужно учесть – падение пули, скорость ветра, направление, влажность, если с утра там стрелять или в полдень, но она не так важна, если не далеко стрелять нужно.
– Метров с пятисот смог бы попасть первым выстрелом?
– Нет.
– А если из, скажем СВД?
– У нее боеприпас другой. Да и вообще – это совсем другое оружие, я с ним не знаком, с нее я и на трехстах метрах промахнусь. А почему спрашиваешь? У тебя вон, у самого, снайперка, а вопросы задаешь как будто новичок ничего не понимающий?
– Да так, вспомнилось кое–что.
Наемник задумался.
– Значит ситуация у нас следующая – к копальне ближе шестисот, семисот метров подходить нам нельзя, лагерь поставим на таком удалении.
Вожатый кивнул.
– Понятно зачем ты это выспрашивал – противник зубастый будет. Ворота въездные куда выходят?
– На закат, в сторону нас, получается.
– Станем напротив?
– Думаю, да. А ты что скажешь?
– Тоже думаю, так лучше. Если они закрытые – сможем вовремя увидеть, если из них надумают выйти. Если открытые – сразу увидим, что внутри происходит.
– Годиться. Тогда рассчитай так, чтобы мы пришли засветло и лагерь поставить успели.
– Думаю, нам вообще не стоит там показываться вечером и ночевать у них на виду. Логичнее будет снова в Пустоше на подходе заночевать в паре часов перехода. А с утра туда выдвинуться, лагерем стать и разведку провести. Если дело плохо обернется, еще будет ветер, чтобы уйти обратно в Пустошь.
Наемник смотрел на вожатого с неподдельным удивлением и даже уважением.
– Слушай парень, тебе бы планы наступательные составлять, да воинами управлять, а не караваны водить.
– Эти два ремесла похожи – для обоих головой думать нужно.
Вот же аспид, опять уколол – дошутишься ты, когда–нибудь, у меня. Попадешь под горячую руку – все припомню, и яблоки с деревьев и стратегическое мышление!
– Хорошо командир, командуй наступление!
В тон вожатому ответил Ящер. Наемник встал и пошел к своим бойцам информацию доводить. Лекс тоже поднялся, завтрак закончился – все принялись собирать лагери и к выходу готовиться.
Лагерь собрали, погрузились. Все по местам стояли – команда получена. Паруса начали заполнять мачту, наливаясь крепнущим ветром, карт медленно стал набирать скорость, выходя на курс.
И вновь дорога, вдаль – навстречу восходящему солнцу. Ветер снова гонит пески и вместе с ними маленькое суденышко отважных смельчаков, решивших с ним тягаться, дерзнувших парусами своими его ловить. Дорога обыденна и монотонна, каждый погружен в свои мысли – кто–то о жизни прошлой вспоминает, кто–то будущим грезит. У каждого что–то было, все мечтают о том, что будет – сегодня, мало кто замечает, сегодня пески плывут рядом, все так же монотонно, все так же буднично. Но завтра эти пески станут прошлым и люди начнут о них вспоминать и сожалеть, день новый сегодняшний не замечая.
Воин Игер, как и все имел прошлое, как и многие, старался в себе его глубже спрятать. Прошлое, такое хрупкое, как бумага сгоревшая, в обугленный лист обращенная, стоит неловко прикоснуться – и рассыпается, оставляя черный пепел после себя. В прошлой жизни у него многое было, горькое и страшное, о чем вспоминать не хотелось. Но память это наказание для человека, она избирательна – что хочешь запомнить – затирается, что забыть стараешься, то всегда перед глазами становится, преследует и мучает. Игер был единственным сыном у своего отца, тот тоже был воином, ремесло свое сыну передал. Мать Игера рано умерла, от болезни женской какой–то. Мальчик ее плохо запомнил, лишь силуэт – высокая темноволосая, стройная женщина, карие глаза, ослепительная ласковая улыбка. Отец пить сильно начал, после ее смерти, на мальчике часто срывался. Наказания телесные стали обыденностью. А он все глаза перед собой те видел и улыбку ласковую – терпел. Потом и отца не стало – при зачистке территории от банды налетчиков погиб, пулю в сердце поймал. Оставшись сиротой, без средств к существованию юноша на службу нанялся. Сначала посыльным, затем в оружейную комнату, оружие чинить и чистить. Но жалования едва на еду хватало. Тогда он пошел в наемники. Там, в очередном выходе по сопровождению каравана, он получил первое боевое крещение, еще через один выход впервые отнял чужую жизнь. Это был старик, худой и изможденный, весь в обносках, он в составе бродячей банды атаковал караван во время привала, банда их была плохо вооружена, нападение отбили легко, а старик ввиду возраста убежать не смог – выстрел из дробовика в спину оборвал его жизнь. Игер долго до этого представлял себе, каково отнимать чужую жизнь, каково жить с этим потом, но в тот день и спустя несколько дней позже он не чувствовал ничего. Он даже сейчас уже и не помнил точно – старик был его первым или может кто другой. Он и женщину свою первую не помнил – память все это стерла старательно. Зато память оставила ему незабываемую палитру воспоминаний похода на общинников, живущих так же в Пустоше. Страшная битва тогда была в Пустоше – их флот картов, против флота противника. Те выстояли, они дрогнули – бежали. Чем закончилась битва, воин не помнил, очнулся он уже в лекарне. Но лица тех людей он помнит до сих пор. Лица с застывшими на них выражениями ярости, боли, мольбы, невыносимых мучений, лица со слезами в глазах. Лица погибших товарищей, лица убитых врагов, кровь, много крови. От увиденного он чуть не сошел с ума. Он до сих пор все это видит во сне. Потом все повторилось в городе, когда пришли демоны Пустоши. Снова были те же лица полные боли, мольбы и невыносимых мучений – лица его товарищей, лица горожан, они закрывали собою все вокруг, они были везде, он их находил повсюду. Тогда в первый раз в своей жизни он струсил, ему стало страшно, он бросил оружие и покинул свой номер – хотел спрятаться, отсидеться, удрать, чтобы не видеть этих лиц никогда больше и не вспоминать о них. Его трусость спасла ему жизнь – кусок стены, на которой находился его номер расчета, подорвали, когда он был внизу. Его тогда только посекло осколками, взрывной волной отбросило в сторону, он получил несколько переломов, потом, лежащий без сознания, он поймал еще несколько пуль в себя, но остался жив. А позже стал героем защитником Атолла – вышел на пенсию с солидным счетом в банке. Никто не знал про его позор, никто кроме него и его памяти. Память стерла все, абсолютно все, но эти воспоминания, как живые хранит до сих пор.
Но было воспоминание, затмившее собой все. Воин помнил первый миг, когда увидел перед собой большие карие глаза. Весь мир тогда рухнул в пучину забытья, провалился сквозь ядовитые пески ненавистной Пустоши, глубоко до самых городов прошлой эпохи, разбился об их асфальтированные улочки, рассыпался по когда–то зеленым газонам и лужайкам. Высокий стан, длинные черные волосы, всколыхнули в нем детские воспоминания, заставили вспомнить того мальчика, которому так отчаянно не хватало материнской тепла и ласки. Наваждение стояло перед глазами, закрывай, не закрывай их, а наваждение не уходит. Не в силах противостоять ему, воин покинул город, бежал прочь от карих глаз, пленивших его. Он спасся, наваждение прекратило преследовать его, но воспоминания о позоре снова вернулись.
– Дальше идти нельзя, мы уже совсем близко. Будем ночевать здесь.
Голос вожатого вывел наемника из омута воспоминаний. Уже вечер? Так быстро?
Карт остановился, паруса убрали. Люди принялись готовить лагерь и походную похлебку. Нужно пройтись – развеяться, видок у меня сейчас тот еще, должно быть, такой же, как вчера был у вожатого. Если так и дальше пойдет, чего доброго глядишь, теперь он меня начнет разговорами своими в реальный мир возвращать.
Посвящение.
На базаре было немноголюдно. Время к полудню приближалось, жарко, душно – все старались свои дела до этого времени закончить. До лежки Кривого с пацаном провел гладко, без происшествий. Теперь еще здесь дела осталось также гладко уладить и нужно будет еще к изгоям сегодня зайти, насчет тайника с оружием узнать. Потом домик посмотреть, что Связной для основной группы выкупил – локацию изучить, пути отходов, на соседей посмотреть. Дел еще много предстоит, нужно торопиться. Послезавтра, нужно будет группу в город заводить, размещать и готовиться к финальному выходу.
Время было пока. Прошелся по базару, прикупил что нужно, еще бутыль с самогоном хорошего качества и яду крысиного. Нынче этих тварей тьма тьмущая развелось.
А вот и светловолосый юнец, предводитель местной базарной шпаны. Ходь сюда пацан. Да ты глазами не зыркай так – работа есть для тебя. Серебряный ноготок в руки ему кинул – поймал. Слушаешь?
– Мне нужно чтобы ты прямо здесь избил кое–кого, но не сильно не убивать. Можешь, что в руках нести будет забрать – то твоя честная добыча.
Слушает, не перебивает. Глаза к рукам моим прикованы, смотрят заворожено – в пальцах кувыркается полный серебряный квадрат.
– Аванс ты получил, это получишь, как дело сделаешь. Встретимся сразу после, за мусоркой базарной.
– Кого отделать нужно?
– А вон пацан, горбун, видишь его?
– Тот, что приправу покупает?
– Он самый. Только помни – он на своих ногах отсюда уйти должен.
Кивнул.
– Еще, какие пожелания?
– Это все.
– Тогда я пошел.
Я кивнул. Белобрысый, через толпу просочился, исчез на мгновение, вот снова появился, к горбуну слева сзади подходит – говорит ему что–то, тот смотрит на него непонимающе, головой машет. Белобрысый ручку сумки хватает, на себя тянет, горбун не отпускает. Сильный прямой кулаком в лицо, голова горбуна вверх отлетает, сразу левой боковой, горбун падает. Рядом стоящие люди в стороны шарахаются. Зеваки подтягиваются, полукругом обступают, никто за горбуна не пытается заступиться. Что там происходит мне не видно – толпа спинами своими загораживает, видно только, как иногда мелькает светловолосая грязная голова. Ногами добивает. Все – представление окончено, светловолосый с сумкой в руках из толпы выбегает. Зеваки начинают расходиться. Горбун на брусчатке базарной лежит, ему никто не пытается помочь, все безразлично мимо проходят. Тот тяжело поднимается – лицо в крови все, прочь пошкандыбал. Мне здесь тоже делать нечего, ухожу с базарной площади на улицу к трактиру ведущей, останавливаюсь, жду. Вот и он показался – тяжело идет, лицо обтирает, со мной поравнялся.
– Почему ты дал себя избить?
Глаза, удивленные на меня смотрят.
– Он сильнее меня.
– Откуда ты знаешь, ты разве пытался ему сопротивляться?
– Я калека, я слаб, я урод…
– Ты тот, кем ты сам себя считаешь. Посмотри на меня, смотри на лицо мое, в глаза смотри – не смей глаза отводить! Кто я? Отвечай!
– Ты, ты тоже… Урод.
Хнычет, плечи дергаются, глаза опустил.
– Значит, я тоже слаб?
Задумался, глаза на меня поднял, прямо в глаза смотрит. Взгляд не отводит – хорошо.
– Такими нас видят они, и видят они только наш облик. Какие мы на самом деле знаем лишь мы сами. Это наше преимущество, мы прячемся за уродством тела, скрывая свою истинную силу, намеренья и волю. Поэтому мы всегда будем сильнее, мы уже обманули их, ввели в заблуждение, остается выждать удобный момент и нанести удар.
– Меня этому никто не учил.
– Меня тоже. Я научился этому сам, на этих самых улицах, на этой же площади. Меня тоже избивали, унижали и даже убивали, но я стал только хитрее, злее и сильнее. Не можешь руками драться – зубами грызи, делай что хочешь, чтобы выжить – все можно.
Продолжает смотреть.
– Хочешь стать таким же, или будешь всю жизнь пресмыкаться, позволять вытирать об тебя ноги? Сейчас за тебя заступается трактирщик, а когда не сможет, хочешь разделить участь изгоя и быть разорванным аргами в Пустоше, или сам возьмешь свою судьбу в свои руки и будешь ею управлять? Они всего лишь люди, им тоже больно, страшно, они тоже бояться умереть, но они никогда не были в твоей шкуре, не чувствовали всего того что чувствовал ты – ты сильнее.
– Я хочу быть таким как ты.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Докажи.
– Как.
– Вот. Позор нужно смыть кровью обидчика, только так ты сможешь стать хозяином своей судьбы, вольным мороком Диких Земель, луна тебя примет и благословит. Докажи что ты можешь стать одним из нас. Возьми это и с первым же ударом убей в себе себя прежнего, родись заново, как мы, как я.
Горбун осторожно взял нож из моей руки, протянутый ему – обычный грубо обработанный кусок металла, веревка вместо рукояти намотана. Сделает? В глазах сомнения нет – сделает.
– Идем, он сейчас за базарной мусоркой, я буду рядом в твой первый раз.
До места шли молча, вот и его обидчик. Стоит меня дожидается.
– Нож высоко не поднимай, нож внимания не любит, он его не должен видеть – в живот бей, по ногам, по бедрам. Только после того, как сопротивляться перестанет или упадет, можно добивать поверху.
Кивнул. Похромал, неуверенно медленно, шагов десять осталось, ускорился. Светловолосый на шаги обернулся, удивился, горбуна увидев, что–то ему выкрикнул, шаг навстречу сделал. Удар. Справа сбоку светловолосому в живот, тот только за одежду на плече горбуна схватиться успел, опешил, не ожидал. Еще удар. Понял – руку перехватил. В глаза тому смотрит, недолго, рукой по лицу наотмашь, подсечка, горбуна повалил, сам равновесие потерял, упал. Оба по земле качаются, как звери дикие ревут. Удар кулаком по лицу – красные брызги в стороны из разбитого лица горбуна. Снова замах нога на мокром поскользнулась, лужа крови под ними, равновесие потерял, сверху на жертву упал. Горбун снизу трепыхается, тяжело ему, вырваться не может, дышать тяжело – задыхается. Зубами в шею белобрысого вцепился, крепко. В плоть зубы вошли, красное по ним течет, не отпускает, держит. Светловолосый от боли взвыл, назад дернулся, вверх поднялся, руку свою левую к рваной ране на шее поднес, руку горбуна с ножом отпустил. Удар ножом снизу под ребро – готов. Захрипел, опять на горбуна повалился, не двигается. Нужно уходить, скоро сюда на крики прибегут.
Обмякшее тело светловолосого с горбуна скинул, за шкирку того рывком на ноги поставил, за собой силой поволок.
– Молодец, а теперь уходим, быстро, если в петлю шею не хочешь сунуть.
За мной хромает быстро. В крови весь перепачканный, в своей и того, что на мусорке остался лежать. Глаза не бегают, безумием не горят – хорошо, из него действительно толк выйдет, экзамен выдержал.
– Так дальше сам. Теперь ты морок свободный, теперь ты силу свою знаешь, отвечаешь сам за себя, пока тебя братья не примут. Никому ничего не говори. Что здесь было – забудь. Одежду выкинь, у трактирщика новую выпроси, под каким угодно предлогом. Про лицо разбитое ври что хочешь, ни слова правды проронить не имеешь права. Подставить кого–то или подозрения навести, права не имеешь – думай головой наперед, действуй наверняка. Понял?
Кивнул уверенно, в глаза смотрит.
– Я все понял, все сделаю правильно.
– Хорошо, иди. Отдыхай сил набирайся, теперь у тебя много работы будет, настоящей, мужской.
Снова кивнул, развернулся в сторону трактира пошел. Что–то даже в походке его поменялось что ли, и хромать стал меньше. Уверенно пошел.
Ну, а мне к изгоям нужно, информацию важную узнать необходимо. Базарную площадь улочками обошел, опять через промышленный и ремесленный районы города прошел. Тюрьма. Те пятеро еще в зиндане. Интересно кто из них из банды Крысы? Нужно Связному сказать, чтобы денег кому надо занес, чтобы тех двоих выпустили, людьми раскидываться нельзя, тем более надежными братьями. Вот и клетка, охранник уже другой, но серебряный ноготок сработал все так же верно. Здоровый верзила с глазом на лбу к решетке подошел.
– Тарета зови. Чего смотришь – живо, давай!
Вот и он собственной персоной.
– Приветствую тебя Странник.
Улыбается.
– Это я для Тарета Странник.
Так, никто там сзади нас не слушает? Порядок – охранник у женской половины трется, изгои тоже понимающе вглубь ушли, своими делами занялись, пока старший переговоры ведет.
– А для Крысы я Отшельник.
Глазами сверкнул, мне в глаза посмотрел, вниз потупил. К решетке еще ближе подошел, за прутья взялся, вниз смотреть продолжает.
– Мне Кривой все рассказал. Плохо, что вас сюда определили, но вы нам и здесь службу верную сослужите, новым братьям поможете до дома добраться. Сделай так, как я раньше говорил – под стеной день останьтесь, а я постараюсь организовать, чтобы вам перед уходом одеяла дали, чтобы вы в песках днем укрыться ими смогли от ветра, еще тряпок головы покрыть и очки для глаз.
Глаза поднял, тень из них ушла, понял, что не злюсь на него, за то, что он здесь оказался.
– Кто из твоих людей сейчас в зиндане сидит знаешь? Мне имена их нужны, постараюсь со Связным их вытащить.
– Мас и Лех.
–Хорошо. Еще одно – твой схрон, кто знает, как его отыскать?
– Только я.
– Тогда должен знать и я.
Оглянулся, вокруг себя взглядом обвел. Ближе ко мне лицо придвинул, шепотом.
– За зданием с фильтрами городской бани, есть промыв у правой стены. Он вниз в коллектор уходит, через него нужно спуститься. Дальше на полдень, второе ответвление направо. Сверху в стене, убрать восемь верхних кирпичей кладки – за ними схрон.
– Понял, спасибо брат. Еще что может нужно.
Головой качает.
– Спасибо брат. В Диких Землях увидимся.
– Увидимся – выживи.
– Выживу, не волнуйся.
Ушел.
Дальше еще дом посмотреть нужно, он в обычном районе для работающих горожан. Здания квартала над закатной стеной надстроены, сразу за главными воротами городскими. Долго к нему добирался, потом еще два часа потратил на изучение ходов и проходов вокруг него. На соседей посмотрел – информация Связного полностью верна, молодец, хорошо отработал. В дом вошел, осмотрел – небольшая бочка с водой готова, лепешки пресные сложены, мясо вяленное, приправы немного, пучки разнотравья, сушеные травы для чая. Немного дров для печи, поесть приготовить, посуды немного. Перевязочные материалы, немного мазей и настоек лекарственных. А главное шесть комплектов черных затертых комбинезонов, таких, как карторы носят, с нашивками. Хорошо, я доволен – Связной все сделал на высшем уровне.
Вечер уже. Больше мне в городе делать нечего, завтра опять дел полно, но то все завтра будет, а сегодня пора возвращаться в трактир.
**********
Сегодня на лицах людей не было привычной легкой рассеянности, никто не был погружен в себя, никто не вспоминал прошлое. Сегодня, все как один, думали о будущем. О недалеком, но все–же о будущем. Оно сбудется, состоится всего через пару часов, стоит им достичь той точки за горизонтом. Каждый был сосредоточен, каждый точно и выверено выполнял свою работу приближая неизбежное. О настоящей, истинной цели похода знали немногие, только старшие командиры, вожатый и воины, но между собой говорили и совещались они всегда отдельно, без свидетелей. Несмотря на все меры предосторожности, предпринимаемые ими, все в команде догадывались, что это не рядовой поход к копальне, их цель намного рискованнее и опаснее, чем всегда. Каждый согласился добровольно, каждый был готов к риску – сегодня день истинны, сегодня нужно быть собранными, сегодня предстоит тяжелая работа, сегодня товарищам рядом нужна будет надежная рука друзей.
По песку, в направлении движения карта, проплыла огромная тень – мощное большое тело оканчивалось округлым веером, широченные руки расставленные в стороны, мощная голова, которую венчал острый изогнутый клюв. Люди подняли голову, высоко над ними в небе парил огромный стервятник, сопровождая карт к месту его назначения – дурной знак, быть огромной беде.
На горизонте показались темные силуэты очертания приземистых строений, расположенных вокруг копальни, обнесенные двухметровым забором. Работа вожатого была окончена – точка впереди их место назначения, дальше шеф–капитан справиться без него. Он аккуратно подведет карт к месту, заранее начнет сбавлять паруса, остановиться боком к воротам в семистах метрах от них. Силуэт карта будет служить людям прикрытием, в случае возможной атаки противника, который может поджидать их за забором копальни.
Лекс взял карабин и полез через задний люк в грузовой отсек. Ящер уже был там, он облокотил цевье своего Винтореза о крышу передней кабины карта, правым глазом прильнул к окуляру оптического прицела и внимательно изучал строения впереди, надвигавшиеся на них и росшие ввысь и вширь. Лекс внимательно обвел взглядом местность по правую и левую руку от строений, откинул крышки окуляров на своем прицеле и тоже последовал примеру наемника – принялся изучать копальню через объектив оптического прицела. Серые унылые каменные строения, занесенные песками, припорошенные пылью Пустоши. Каменный забор, такой же серый и такой же пыльный, ворота закрыты наглухо. Ничего. Ничего необычного, хотя… флага нет!
При встрече картов или путников в поселениях Пустоши принято было поднимать голубые флаги на шпиле самого высокого здания. Поднятый флаг означал, что путников заметили, в поселении все хорошо и они готовы к приему гостей. Иногда поднимался красный флаг – означающий запрет на приближение к поселению и не разрешающий въезд в него. Черный флаг – мог означать, что в поселении опасно, там свирепствует болезнь или иная зараза, ворота закрыты, все контакты под запретом.
– Флага нет.
Рядом произнес наемник, он тоже это заметил.
– Птицы в небе кружат, со всей Пустоши слетелись, много их как.
Лекс оторвался от окуляра, вверх посмотрел – действительно, птиц было очень много. Некоторые опускались вниз во двор, некоторые оттуда поднимались в небо и тоже кружились вокруг, потом снова опускались вниз.
Карт развернулся боком и замер, команда принялась закреплять убранные паруса. Ящер развернулся, взял свой походный рюкзак, коротко дал команду воинам.
– Построение с вещами и оружием за картом на инструктаж.
Лекс проводил их взглядом, снова вернулся к изучению местности и копальни.
– Экипировку одеть, подогнать, боекомплект уложить по максимуму. Десять минут на сборы!
Воины принялись дорожные мешки распаковывать, каски и бронежилеты доставать, одевать, застегивать, подгонять. Снарядили магазины, по подсумкам разложили, гранаты туда же отправили. Фонари достали, по группам распределились.
– Стройся!
Скомандовал наемник. Все стали перед ним в линию.
– Слушаем внимательно. Идем тремя парами, ты со мной. Ты и пулеметчик по центру, вы двое – левый фланг. Схема движения следующая – первая пара идет, вторая ее прикрывает, здания контролирует, третья пара местность вокруг контролирует. Потом первая останавливается – прикрывает, последняя передвигается, вторая контролирует, и так до самого забора. На месте вы проверяете ворота, если закрыты – мы подсаживаем, перелазите через стену, ждете вторую пару, вместе ворота открываете, заходим. Далее распределяем сектора, расходимся попарно, начинаем осматривать и зачищать, если нужно. Вопросы?
– У меня вопрос, предложение точнее.
Подал голос из карта вожатый. Ящер раздраженно поднял на него глаза.
– Что у тебя выкладывай, поторопись, дискутировать времени уже нет.
– Слева бархан высокий есть, от него до копальни метров двести. Подходы к нему маленькие барханы закрывают, я могу между ними незаметно пройти и занять позицию на высоком бархане. Сверху мне большую часть территории копальни видно будет, смогу вас прикрыть в случае необходимости.
Наемник кивнул – недурно, парень молодец.
– Годиться, только пулей, поторопись, мы через десять минут выдвигаемся.
Вожатый кивнул, взял циновку накидку выгоревшую, песочного цвета, с карта спрыгнул и к барханам умчался.
Прикрываясь небольшими, в человеческий рост, барханами и петляя между ними Лекс через несколько минут добрался до высокого бархана. Проваливаясь по щиколотки в песок, поднялся, по не слишком крутому склону, до вершины. В метре от нее присел, остановился, циновку разложил сверху у гребня, крышки оптического прицела отщелкнул, накидку на голову накинул, чтобы покрывала спину, голову и ружье. Аккуратно, не спеша, высунулся над гребнем, положение лежа на циновке занял. Быстро в прицеле отыскал своих – воины перебегали, как им и приказал Ящер, попарно, по очереди. Уже половину пути они преодолели. Лекс на копальню прицел перевел – там пусто, во дворе никого, за забором, возле зданий ни души. Во дворе скопление птиц, одни прилетали, другие улетали, суета, гам птичий там. Вот в поле зрения уже разом и копальня и все три штурмовые группы. Воины к забору подошли, рассредоточились, один в его сторону смотрит через оптический прицел короткой винтовки. Лекс показал Ящеру сигнал – большой палец вверх, все спокойно за забором. Воины, попарно подсаживая один другого, перебрались через забор первая пара, за ними вторая, третья пара снаружи у ворот по обеим сторонам стала. Только первые забор перепрыгнули – птичья стая, тучей серой с оглушительными криками вверх взмыла. Движения за забором нет. Внутри двое территорию контролируют, еще двое засов с ворот снимают. Во дворе, по–прежнему никого. Ворота открыли, все во двор вошли. Наемник приказы отдает, сектора распределили – двое влево ушли, двое вправо, двое по центру. Скоро все группы с поля зрения пропали, зданиями скрытые. Десять минут – тишина, двадцать, тридцать.
Больше часа уже прошло, птицы возвращаться стали, во дворе опять собираются – людей нет. Еще полчаса проходит, Лекс нервничать уже начал, может там и вправду засада, может, и нет никого уже в живых? Но там шесть хорошо вооруженных и экипированных воинов, с ними опытный боевой командир, выстрелов не было – не могли же их всех разом так тихо положить. Что же там происходит? Птицы с гвалтом снова в небо взмыли, наемник идет, сам – где остальные? Вот и остальные показались, оружие за спиной у всех. Что это все значит? Наемник к воротам подошел, на Лекса рукой показывает, знаками к себе зовет. Вожатый встал, вещи собрал – к копальне бегом с гребня побежал. Пока подбежал к воротам, остальные воины к наемнику подошли, лица ни на ком нет, все хмурые, глаза потупили.
– Лекс, передай шеф–капитану, чтобы лагерь разбивали, сегодня здесь заночуем, уходим завтра. Как ветер с утра будет, карт сюда к воротам нужно будет подогнать – погрузимся, потом уйдем.
– Чем грузиться будем?
Наемник на Лекса как–то странно посмотрел, печально, вздохнул.
– Увидишь.
Лекс в сторону карта направился, воины у копальни остались. Мысли скакали в голове вожатого, что же там все–таки стряслось, нужно непременно узнать. До карта дошел, распоряжение старшего каравана передал. Дальше что делать? Развернулся назад к копальне пошел. У ворот стояли двое воинов с зелеными нашивками.
– Стой, пускать посторонних не велено.
Вот так новость, это почему.
– А кто здесь посторонний? Может вы не разглядели вожатого, что вас сюда привел?
– Приказ.
Коротко ответил один.
– Да что там произошло, хоть сказать можете?
Постовые переглянулись.
– Я понял, пускать не велели, но на вопросы не отвечать приказа не было?
Постовые не решались.
– Клянусь, я никому не скажу. Слову вожатого вы ведь верите?
– Хорошо, только никому. Завтра все равно все и так узнают, но сегодня никому.
Лекс согласно кивнул.
– Мертвы там все.
– Что значит все?
– То и значит. И копатели, и воины наши, и караванеры.
Солдат замолчал, голову опустил. Лекс пытался осмыслить то, что только что услышал. Конечно косвенно все на это давно указывало, но верить не хотелось до последнего. И вот, это последнее настало.
– А сын Воеводы, тоже?
Солдат голову в сторону отвел, отвечать не стал.
– Давно мертвы?
– Наши из каравана – пару недель назад, разлагаться уже начали. Копатели – больше двух месяцев назад, их уже черви изрядно поели.
– Мы их везти назад будем? Старший говорил, что завтра карт грузить будем.
Воины снова переглянулись, плечами пожали.
– Откуда нам знать, нам никто не говорил, какие планы, относительно усопших.
Поняв, что здесь ему больше делать нечего, Лекс к лагерю ушел. Придя на место закутался в накидку и сел дремать в кабине, никому ничего не рассказав. Через несколько часов пришли трое воинов, молча сгрузили, бронежилеты и боекомплект, взяли несколько рулонов плотной ткани и обратно к копальне ушли.
Вечерело. Ветер стихал. Солнце клонилось к горизонту. Лексу так и не удалось поспать, все мысли вокруг копальни крутились. Кто мог такое сделать? Все знали, что копачи семьями живут, целыми поколениями. Все копальни устроены примерно одинаково – сначала люди отыскивают или делают вход, оборудуют спуск в шахту, шахта уходит вниз, до места залегания породы или останков городов. Конкретно в этой копальне уголь добывали и руду. Сверху, на поверхности, вокруг входа вырастает городок–поселение копачей – территория огораживается забором, застраивается домиками, в которых живет семья, все вместе от мала до велика. У каждой семьи свой дом. На территории есть производственные здания, мастерская, склады, даже небольшой магазинчик и пивная. Все здания, как правило, соединяются крытыми переходами, чтобы минимизировать необходимость людей передвигаться на открытой местности и снизить риск отравления ядовитыми и радиоактивными песками.
Эта копальня была немаленькой, Лексу доводилось уже бывать в них, и он примерно знал, сколько людей могут жить в домике размером, как те, что были построены здесь. По самым скромным прикидкам здесь жило около ста пятидесяти человек, а если сюда прибавить еще карторов, прибывших с караваном, то, получается, там сейчас лежат тела более двухсот человек! Мурашки пробежали по спине. Карты! Я не видел во дворе ни одного карта. Значит, их забрали, неужели нападение было совершено всего лишь ради двух несчастных картов? Конечно, карты стоили огромных денег, но без команды они никакой ценности не представляют. Лекс сильно сомневался в том, что тот, кто это сделал, собирается пиратствовать на них, на манер древних корсаров, из книг, которые он читал. Это все не логично – нужна умелая команда, нужны опытные вожатые. Кто наймется к бандитам, если они и так зарабатывают хорошие деньги? Налетчики же предпочитают поджидать караваны недалеко от поселений. Здесь кроется что–то другое.
Костровые позвали к ужину, наполнили и раздали миски с похлебкой, Лекс отказался – кусок в горло не лез. Через силу съел гриб и выпил отвар, которые ему принес Сай, тот стоял и контролировал, пока вожатый все не допил.
Воины вернулись, когда уже полностью стемнело, съели оставленную для них похлебку и спать легли. Вожатый хотел разговорить наемника, но тот сначала всячески избегал встречи с вожатым, а после просто отправился спать.
Братья.
Ветер свистит, завывает над крышами домов. Песок скребет, шуршит, перепрыгивая с крыши на крышу, как будто огромный старый змей Пустоши, который вышел на охоту в поисках беспечного путника. Неширокая улица, граница которой обозначена одинаковыми домами, все дома в два этажа. Между домами прозрачный прочный навес, который прикрывает пространство улицы сверху, чтобы старый песчаный змей, вышедший на охоту, не смог проникнуть в поселение, отравить его жителей своим ядом и радиацией. Поселение выстроено по кругу, обнесено крепким высоким забором, с оборудованными огневыми точками и пулеметными гнездами. За забором внутри кое–где пятаки земли размером два на два метра огорожены маленьким заборчиком – это площадки для установки минометов, сверху над ними крыша съёмная, у каждого свой угол и сектор обстрела. Пустошь недружелюбна, но с ней можно жить в мире не нарушая ее баланса. А вот те, кто жаждет власти, сырья и денег, те опасны, с ними договориться нельзя. Силу они тоже не уважают, уважать силу может равный соперник, знающий, что такое честь воина. Но мир людей всегда был устроен наперекор природе, в мире людей удел слабого – ярмо, удел сильного – служить хитрому и подлому.
В центре города здания в три этажа, расстояние между которыми тоже покрыто односкатным прозрачным навесом. Улицы в центре значительно шире, здесь располагаются большие дома, в которых живут общины – семьи управляющих поселением людей. Здания общин обнесены невысоким, в полтора метра забором. Крыльцо в несколько ступеней, скрипучая на металлических петлях дверь. Комната, освещенная приглушенным дневным светом. Свет льется из окон зашторенных занавесками с разными причудливыми узорами и вязью – хитросплетениями языков пламени, воды и растений. Заботливые женские руки матери вышивали эти узоры, любовь и забота, переживания и слезы, радость и печаль нескольких поколений хранят в себе эти узоры.
За столом в комнате сидят люди – во главе высокий широкоплечий мужчина, мышцы мощно бугрятся под плотной одеждой, голова наголо обрита, татуировка на лице, красная борода в косу заплетенная. Он разламывает хлеб, передает его высокому статному юноше по правую руку, юноша тоже крепок, но не настолько широк в плечах, лицо красивое с правильными чертами лица, его тоже татуировка украшает, длинные волосы сзади в хвост собраны. Он передает хлеб мне, я вижу свои руки, берущие хлеб и аккуратно опускающие его на стол возле миски с кашей. Напротив, за столом, по левую руку от главы семейства сидит, высокая красивая, светловолосая женщина, волосы в косы заплетены, глаза зеленые большие, как будто в сад зеленый погружаешься глядя в них, а сад тот пением птиц диковинных наполняется, так хорошо и уютно в саду этом, так спокойно и безмятежно. Женщина гладит правой рукой большой округлый живот, а левая ее рука играет непослушным одуванчиком волос маленькой девочки сидящей рядом на лавке. Девочке года два, маленькие пальчики хлеб сжимают, в ротик несут, обсасывает его, глаза такие же зеленые, как и у женщины рядом, и такие же светлые волосы.
Женская маленькая нежная рука скользит по груди, нежно гладит, как мамины руки когда–то давно, несколько жизней назад, такие же нежные, такие же теплые. Думал, умерло все тогда – все они умерли, и я вместе с ними, только воспоминания о дне последнем морок черный сохранил для меня. Но сегодня она смогла их из глубины души достать. Воспоминания под семью печатями похороненные, стертые навсегда из памяти образы вдруг ожили, хлеб за одним столом с собой преломить позвали. Отец Дирей, старший брат Аз, мама Элига и младшая сестренка Сея. То был наш последний ужин всей семьи за одним столом. Потом пришел посыльный от управляющего, мобилизацию объявили – армия Атолла на нас идет. Отец и брат ушли. Был первый штурм и битва в Пустоше, наш флот картов весь разбили, но врагов вспять обратить наши воины смогли. Брат погиб, отец ногу потерял. Потом был второй штурм, у нас флота уже не было, на стенах стояли, я сам за пулеметом был, мало мужчин в поселении осталось. Но враг оказался хитер и коварен – путем подкупа изнутри ударил, предатели ворота им открыли и Бархессе пал.
– Откуда это, этот шрам от пули?
Тонкий длинный пальчик гладит вокруг круглого уродливого шрама возле левого соска.
– Да, из пистолета стреляли.
– Но здесь сердце, как ты не умер?
– Я умер, тогда умер, вместе с ними со всеми. А сердце у меня справа. Я мутант – органы зеркально расположены.
Горячий поцелуй шрама на груди коснулся, волосы по груди рассыпались.
– Почему у тебя так много шрамов?
– Напоминание о настоящей сущности людей, чтобы иллюзий не питать лишних.
Снова поцелуй.
– А тот, на спине, кто такое сделал? Кто на это способен, зачем?
– Тот, кто его оставил, хотел своей собственностью сделать – метку хозяина оставил, все отнял.
– Но ты ведь свободен?
– Потому что я ветер вольный. Кто может ветер приручить? Это всего лишь тело, всего лишь оболочка.
– Всего лишь оболочка.
Эхом повторила она.
– А тот, кто это сделал, жив?
– Пока. Он тоже мою отметину носит, и скоро долги будут истребованы сполна.
– Ты сюда за ним пришел?
– Я сюда за звездами пришел, это всего лишь Путь.
– Что это значит?
– Я не принадлежу себе, я часть чего–то намного большего, я не живу своими интересами. То, что я делаю – интересы многих, в моих руках многие жизни, я с ними одно целое – мы братья.
Солнце в окно уже робко заглядывает, нужно собираться, сегодня еще столько дел.
– Ты сегодня за мной в город не ходи, хорошо?
Лицо в грудь зарылось, волосы сверху рассыпались – спряталась, провинилась.
– Как ты узнал?
Голос как будто издалека.
– Мне действительно пора.
– Можно я сегодня вечером приду?
– Приходи.
Пора собираться, встал, омылся, оделся, наскоро позавтракать, нужно вниз спуститься.
Внизу Мика у стойки. Его поприветствовал, сдержанно, как гость. Завтрак попросил, сам ему на ухо тихо сказал.
– Вечером со Связным встречу организуй.
Кивнул. На кухню пошел распоряжения о завтраке давать. В трактире сегодня пусто – никого. Быстро поел, дела не ждут, идти нужно уже. Вышел в город – мне к городским воротам, дальше на торговую площадь, налево, прямо пару сотен метров. Вот он – склад, тот, что мне нужен. Открыт, значит, хозяин на месте, прислушался – тишина, вошел. Товар на полу на поддонах разложен, немного уже осталось, значит, торговля пошла, часть товара уже продана и перегружена на другие склады, или в производство пошла. Хозяин тучный мужчина лет двадцати пяти за столом сидит, пишет что–то – книгу амбарную заполняет, почерк ровный аккуратный, буквы неспешно выводит. Глаза на меня поднял, от письма отвлекся. Улыбнулся зачем–то, это ты зря, я к тебе не любезничать пришел, когда я уйду – рыдать будешь.
– Добрый день, могу я вам чем–то помочь?
Я напротив него на стул присел.
– Да, можешь. Мне нужно чтобы ты договорился об аренде посыльного карта, команда не нужна, только карт…
Руку вверх поднял в кулачек собранную, пальчик указательный оттопырил.
– Вы пришли не по адресу, я всего лишь амбарный, я не…
– Сэмэ, я знаю, кто ты такой, я даже знаю о тебе то, что ты предпочел бы, чтобы о тебе не знал никто.
Смотрит удивленно, еще не понимает ничего. Хорошо, сейчас я тебе помогу.
– Тебе деньги нужны.
Кивнул.
– В смысле деньги. За что?
Ааа, значит, кивнул машинально – рефлекс, смысл сказанного дошел позже.
– Имя Виолетта, тебе должно о многом сказать.
Дернулся, глаза здоровые на выкате, пот прошиб. Так, нужно с ним аккуратнее, Кривой говорил он сердечник.
– Я не, извините, но вы…
– Ты лучше слушай внимательно дальше, слова в предложения будешь тренироваться позже складывать.
На стол квадраты золотые перед ним положил.
– Это тебе деньги чтобы ты прямо сейчас, когда я уйду, пошел и арендовал посыльный карт, под предлогом, что тебе товар везти нужно будет, в Закатный Союз станичникам.
– Но это посыльный карт, он не для грузов.
– Я в курсе, скажи груз особый, дорогой и его совсем немного. Придумай историю, что ты дельце провернуть хочешь выгодное, в Банке ссуду взял, ну и так далее. Сам придумай, ты парень смышленый, книжки читать любишь. Кстати как тебе «Робинзон Крузо», что думаешь, из дикаря реально цивилизованного человека сделать можно?
– Но как вы, откуда?..
– Ладно, дальше слушай. За карт платишь сразу авансом, за десять дней простоя, мол, товар со дня на день будет готов. Добейся, чтобы карт перегнали и поставили сразу у закатных ворот первым, понял?
Начинает кивать, хорошо – дело пошло.
– Но я некогда не ходил в караване, я не смогу, у меня здоровье слабое.
– Тебе идти и не нужно, скажешь, что команду сам уже нанял, а карт я поведу. Твоя задача, в день выхода прийти сюда и оформить все бумаги на выезд, ну и роль свою сыграть, роль грузоотправителя.
– А когда выход?
– Все детали по мере надобности будешь получать. Сделаешь все хорошо, плачу четыре полных золотых квадрата, прямо у ворот перед отъездом. Идет?
– Я не знаю, я думаю…
– Я вот тоже думаю, что жена твоя сильно расстроиться, узнав про Виолетту, про деньги, которые ты от нее утаивал и на проститутку тратил. Да ты так не переживай. Ты чего, плохо что ли? На воды выпей. Ты давай – держись не раскисай. Тебе еще разборки с тестем предстоять будут, даже боюсь представить, что дочь ему наговорит, о чем попросит.
– Пожалуйста, не нужно.
– Слушай, мне если честно тебя жаль, и я тебя понимаю – сам от такой бы гулял на сторону, но и ты меня пойми – мне карт нужен, а ты и жена твоя мне до одного места, так что соберись тряпка и сделай, как говорят. Ну, так что ты мне ответишь амбарный Сэмэ?
Амбарного трясло, мелкая дрожь била, глаза в пол потупил, голосом срывающимся ответил.
– Не нужно никому ничего говорить, я все сделаю, как вы и говорили. Прямо сейчас пойду договариваться за карт.
– Хорошо, иди и жди посыльного с дальнейшими инструкциями.
**********
В просторном зале для совещаний Совета было очень душно. Вентиляция работала, также исправно работали потолочные вентиляторы, лопастями перебивая и перемешивая душный тяжелый воздух. Во главе стола сидел маленький очень тучный мужчина, облаченный в дорогую одежду. Пот струился по вискам, стекал вниз к шее, мужчина его периодически вытирал надушенным платком, но это помогало не сильно – платок уже напитал в себя изрядно влаги, поэтому на коже мужчины все равно оставались размазанные влажные следы, вместо ручейков. Ему было плохо, он тяжело дышал, периодически подливал, в стоящий рядом стакан воды, затем жадно ее выпивал, чтобы потом снова отереться платком. По правую и по левую руку от него сидели еще по двое мужчин, все одеты так же по–богатому, трое такие же грузные, только один на их фоне выглядел в меру упитанным человеком. Все пятеро были далеко не молоды – седые волосы, бороды, лысины, задумчивые, умудренные жизненным опытом лица.
Мужчины сидели за столом полукругом, напротив них, с другого края стола, сидел полнеющий статный воин с седой бородой и повязкой вместо левого глаза.
– Однако продолжим.
Устало проговорил главенствующий.
– Воевода Верд сен Вер, мы три недели ждем твоего доклада, относительно восходной, дальней, копальни рудокопов. Но ты, по–видимому, считаешь, что нужды нет отчитываться перед Советом, по экономическим делам, напрямую влияющим на жизнь и благосостояние горожан?
Что несет это кретин? Каков подлец – о горожанах он вдруг печься начал! Да тебе плевать на них, ты о своем похудевшем кармане печешься. Не скажешь по твоему виду, что ешь ты с одного котла с рабочими сталелитейного цеха, да и вряд ли еще у кого–то в городе есть пять жен, старшей из которых двадцать один год. Эти тоже отстали от главенствующего не сильно, у самого скромного всего три жены и дом размером с постоялый двор целиком.
– Не докладывался я пока потому, что нет информации. Основной караван ушел три недели назад, меньше недели назад, я снарядил и отправил поисковый караван, который должен вернуться со дня на день.
Воевода обвел тяжелым взглядом присутствующих.
– Полностью со своего кармана оплатил поисковый караван, прошу заметить.
– Ты нас хочешь деньгами попрекнуть Воевода?
Подал голос, сидящий по правую руку.
– Если вы так печетесь о караване, почему город не выделил деньги на поисковый караван?
– Нас этот вопрос заботит не меньше твоего, но в казне города дыра, нужно было брать взаймы у Банка. А это время, но ты же сам медлить не хотел, ты за сына переживаешь, у тебя там кровный интерес. Как смеешь ты еще и нас обвинять?
Вот гад – Банк вам же и принадлежит. Взять себе в займы у себя – это, видите ли, время! Единственный глаз Воеводы начал наливаться кровью, желваки играли на лице.
– Да, мой сын пошел, потому, как на деле печется о благосостоянии горожан. Да, я дал денег со своего кармана, потому, что пекусь о сыне. А где сейчас ваши сыновья, как они пекутся о горожанах, об экономике?
– Да как ты смеешь!
Голос слева.
– Смею! Или это не твой отпрыск покрывает подпольные бои в бедном квартале? Не оттуда ли на прошлой неделе было вывезено и выброшено на базарную свалку пять тел с ножевыми ранениями?
– Что ты несешь?
Голос рядом с тем. Воевода резко поднялся, рукой мощно по столу хлопнул.
– Несу? Несет твой старший, от Закатного Станового Союза – грибы несет! Да не те, что радиацию чистят, не те, что карторам продают, а те, которые вместо браги употребляют, от которых через год человек растением без личностным становиться!
– Господа, господа! Призываю всех успокоиться!
Поднял руку главенствующий. Повисла тишина. Воевода по–прежнему стоял перед столом, уперев обе руки кулаками в столешницу, всем телом навалившись на нее. Он по очереди обводил каждого присутствующего единственным глазом, буквально испепеляя полным ненависти взглядом. Каждый ерзал неудобно в своем кресле. Все силовые службы города были в кулаке у Воеводы, он имел компромат на каждого члена Совета, на каждого члена их семьи. В любой момент он мог предать их огласке и уничтожить, при этом закон и горожане будут на его стороне. Противостоять в открытую Воеводе было глупо, слишком рискованно и опасно. Совет, конечно, имел авторитет в городе, каждый из его членов был невероятно богат, но на стороне Воеводы сейчас была сила оружия, вместе с преданными ему воинами и полицмейстерами, а так же лояльность народа. События последних двух лет, ударили по экономике, Совет сильно стал ужимать социальные расходы и ужесточил политику в отношении высылки из города больных и мутантов, что резко уменьшило количество лояльно настроенного к Совету населения. Интересно, до какой поры горожане еще смогут терпеть, где находиться та черта, дальше которой заходить становиться рискованно и опасно?
– Воевода Верд сен Вер, прошу.
Главенствующий поднял руки в примирительном жесте, а потом жестом пригласил Воеводу занять свое место за столом. Воевода нехотя принял предложение – сейчас в открытую вступать в противостояние с Советом было слишком рискованно и преждевременно, на их стороне стояли огромные деньги, политическое влияние и связи среди соседей. Но уже скоро его руки будут развязаны и вот тогда, он припомнит им все, он уничтожит каждого по очереди, поодиночке, одного за другим.
Как будто читая его мысли главенствующий спросил.
– Еще один вопрос, требующий нашего внимания – это настроения горожан. Прошу вас Воевода, изложить нам общую картину, из донесений твоих агентов.
– Мы еще не закончили обсуждение предыдущего вопроса.
Люди напротив удивленно повернули к нему головы.
– Надеюсь, что вопросы с Банком разрешаться в ближайшее время и Совет покроет часть расходов по снаряжению экспедиции.
Снова это тяжелый взгляд. Дело не в деньгах, а в принципах – должен платить, значит, плати. Я потом для вас же, за ваши же деньги убийц и подошлю. Сидящие напротив за столом переглянулись, главенствующий кивнул.
– Да, в ближайшее время, вопрос будет решен и Совет примет решение о компенсации расходов. Теперь мы можем перейти к следующему вопросу?
Воевода удовлетворенно кивнул.
– Настроение горожан крайне негативное, но я бы сказал, что поднимать панику рано. Многие недовольны и уже в открытую начинают критиковать власть, но таких крайне мало. Самых активных агитаторов, призывающих к реальным действиям, мы схватили и изолировали от остальных. Без вожаков стадо, это всего лишь сборище дезориентированных кодов.
– Что значит изолировали? Вы их в тюрьму посадили, по каким обвинениям?
– Нет, не в тюрьму. Зачем такие сложности, все намного проще – их признали изгоями, они сейчас в изоляционном лагере, а недели через две будут изгнаны в Пустошь из города.
Совет одобрительно закивал.
– Да, воистину изящное решение.
– Ты говорил насчет реальных действий. Что под этим следует понимать? Они что могут начать бунтовать, за оружие возьмутся? Чего можно ждать?
– Бунтовать – нет, скорее бастовать и митинговать. Оружие в городе, конечно же, есть, но доля нелегального крайне мала, так что вооруженное сопротивление не состоятельно. У силовиков хватит средств, чтобы им противостоять.
– Я думаю, нужно провести облавы и досмотры, с целью изъятия всего нелегального оружия, находящегося на руках у горожан.
Воевода головой покачал.
– Никаких облав и досмотров больше не будет. После последних мероприятий, по выявлению изгоев, народ раздражен и зол настолько, что полицмейстеры уже бояться в бедный район заходить. Вы вряд ли хотите, чтобы к нему еще и благополучные районы города присоединились. Касательно оружия, так его мало кто станет дома хранить, оно, скорее всего, надежно спрятано где–то в городе или сточном коллекторе, в бесконечных его ответвлениях и лабиринтах. Там его найти никакая облава не поможет.
– Как тогда стоит понимать, твои слова, где ты говоришь, что силовики порядок смогут навести в случае беспорядков и тут же они, оказывается, бояться заходить в один район города?
– У них семьи есть и сейчас возможно воздействие через них. А если начнутся беспорядки, все силовики и их семьи будут находиться в оцепленном районе, под приоритетной защитой закона, любой даже приблизившийся к линии оцепления, будет расцениваться как угроза.
Вот оно что, Воевода сам того не подозревая навел главенствующего, на нужные выводы – беспорядки в городе на руку самому старому аргу. Во время беспорядков будет действовать особый режим, полномочия силовиков станут безграничными, Воевода сам сможет отодвинуть Совет на второй план, чтобы затем спокойно уничтожить. Значит, на донесения Воеводы опираться нельзя, его словам и выводам, верит нельзя, его самого, держать на расстоянии и не посвящать в решения, принимаемые Советом. Нужно продолжать играть с ним в игру про доверие, но срочно искать пути заполучить здесь на месте силу и людей лояльно настроенных к Совету, готовых подчиняться напрямую ему, выполнять любые приказы. Нужны наемники со стороны, нужно задействовать наемников соседей, пригласить их в город под надуманным предлогом, а дальше действовать по обстоятельствам. Скоро Солнечная Буря закончиться, появиться радиосвязь, можно будет задействовать там своих людей и объявлять вербовку. А пока нужно в деталях продумать пошаговый план действий.
На этом совещание в зале Совета было законченно. Пятерым явно не терпелось закончить поскорее, жара и духота их добивала. Воевода и сам не хотел затягивать ненужные разговоры – это всего лишь формальность, в которой каждый играл свою четко выверенную роль. При этом все, так или иначе, знали или догадывались об истинных намерениях друг друга, но продолжали с самыми добродушными масками на лицах, исполнять священный ритуал – игры в управление городом и отстаивания интересов простого люда, радеть за порядок и искоренение нищеты, стремиться к всеобщему благоденствию и процветанию.
Вымотанный жарой, уставший и раздраженный до крайности Воевода вернулся домой, позвал личного охранника.
– Кто из домашних сейчас дома?
– Никого. Ваша жена в городе по делам, ее не будет до ужина. Дочь на занятиях по грамматике, будет дома часа через два.
Воевода раздраженно вышагивал, по большому просторному залу, накопившаяся злоба и раздражение требовали выхода.
– Ступай в трактир, приведи мне эту, как ее – Виолетту. Живо давай!
Охранник вышел из дому, Воевода прошел в свой кабинет дожидаться его возвращения. Охранник вернулся вскоре, но сам.
– Не понял, а где девка?
– Отказалась идти.
Охранник потупил взгляд.
– Что значит отказалась? Она что совсем забылась, силой нужно было волочь ее сюда!
– Мика, вышибала, за нее заступился. Мне что стрельбу там устраивать нужно было?
Воевода с силой грохнул кулаком по столу. Все в корень оборзели, всех в порошок сотру.
– Давай в бордель иди, тащи оттуда, только не страшную выбери.
Девочка с каштановыми волосами, как всегда пряталась в доме, не желая заниматься грамматикой. Отец сегодня вернулся рано, вылезать из–за тумбочки теперь было нельзя – не простит. Отец сегодня раздраженный и злой, молнии мечет, орет на весь дом, таким она его давно не видела. Было несколько лет назад – нашло на него, мать приревновал к какому–то молодому воину, кричал на нее, избил сильно тогда. Девочка сама ее с воином тогда видела, отцу рассказала, до сих пор простить матери не могла – ненавидела за то ее. Как мать могла, так отца предать? Ноги затекли совсем, колени болели. Не пошевелиться. Охранник вернулся с ним девушка молодая, другая, не та, что у Арея в лавке тогда была, в кабинет к отцу пошли. Сначала тихо было, голоса приглушенные, не разобрать ничего, слышно только бас мужской – отец говорит, ему что–то едва различимый женский голос отвечает. Тихо опять. Резко мужской бас, потом – крик женский приглушенный. Стон, снова крик, упало что–то. Потом шаги, опять упало – разбилось. Время тянется долго, мучительно. Снова тишина. Резкий сильный крик, всхлипы. Тихо. Удар глухой – опять что–то упало на пол, большое, стоны, всхлипы. Опять шаги, всхлипы. Долго. Время мучительно тянется. Всхлипы стихают, из–за двери голос отца, охранника зовет, тот в кабинет зашел, долго нет. Выходит. Волосы на голове зашевелились, тошнотворный спазм желудок скрутил, к горлу подступило – руками рот зажала, чтобы не закричать. Охранник девушку под локоть ведет, та сильно хромает, на ногу припадает, платье порвано, рукой одной за живот держится, второй кровь с разбитого лица платком вытирает. Все руки в ссадинах до самых плеч, лицо в кровоподтеках, волосы растрепаны, перепутаны на голове. О духи Пустоши, зачем он так с ней, за что он ее так?!
**********
Далее путь обратно в город лежит, ноги, привыкшие по пескам бескрайним долго ходить, легко и быстро несут меня к следующей точке на моем пути. Эта точка находится в городе, почти в центре, через пару улиц от городского сквера. Вот и сквер замаячил вдалеке, в прошлый раз я его проскочил быстро, не задерживаясь, в этот раз больше двух часов гулял по нему и прилегающим окрестностям. Причин тому было две – мне банально нужно было убить немного времени, а вторая причина досконально изучить все возможные подходы и улочки, ведущие в сквер, а также в точности запомнить его ландшафт, расположение деревьев, кустарников, лавочек и прочего.
Когда время подошло, я направился в лавку кройщика, табличка на двери «Открыто» дружелюбно меня поприветствовала. Толкнул дверь вошел внутрь. Юноша за стойкой встрепенулся на звук, выпрямился, меня увидел, замялся слегка, растерялся – явно ждал кого–то другого. Высокий, худощавый. Длинные прямые волосы, прямой тонкий нос, пухлые губы, тонкий острый подбородок, зеленые глаза, длинные точеные пальцы. Такие смазливые девкам особенно нравятся, понятно, почему она сюда бегает. Это хорошо, это нам на руку, с этим слюнтяем проблем не будет, сделает все как нужно, даже пальцы ломать не придется. Так, что там у тебя на полках? Какая занятная вещица, ого вот это ткань, интересно, откуда такую привезли.
– Извините, я могу вам помочь?
– Да – мне бы костюм подлатать.
– Но, я не занимаюсь починкой таких костюмов.
– В самом деле, я думал ты кройщик.
– Да, я кройщик, но я шью только дорогую одежду, ваша явно на такую не тянет.
– Знаю. А если я заплачу сколько нужно, тогда потянет? Деньги есть.
Так, а это что у тебя на манекене? Платье, интересно – претензионно выглядит, но размер явно великоват, не маленькая в объёмах дама его заказала.
– Извините, но я и вправду не смогу вам помочь.
– Тебе что деньги не нужны, или есть разница от кого их получать? А, понимаю рожа моя не нравиться. Боишься меня?
– Нет, не в этом дело, просто я сейчас жду кое–кого.
– Ну и жди себе, а я пока ткани посмотрю.
– Боюсь, вы меня опять неправильно…
Фраза оборвалась на полуслове, дверь в лавку открылась, на пороге стоял крепко сбитый парень, за его спиной низкая такая же крепко сбитая грубая девочка подросток с каштановыми волосами. Вылитая отец, тут даже ошибиться сложно, двух мнений быть не может. Охранник молодец, среагировал моментально, полушаг в сторону, ее собой прикрыл, правая рука одновременно с шагом, на рукоять Стечкина легла, фиксирующую рукоять пистолета скобу кобуры большим пальцем скинул.
– Арей, кто это?
Голос низкий уверенный, ситуацию контролирует. Вот за их спинами еще один обозначился – улицу держит.
– Не знаю, он только что пришел, костюм в починку отдать.
– Проводи этого отсюда.
Тонкий грубоватый голос из–за спины к охраннику обращается. Глаза зло меня сверлят, с ненавистью даже. Руки немного поднял, в стороны развел, чтобы охрану не провоцировать, медленно к двери пошел.
– Спокойно ребята, я все понял. Позже зайду.
Охранники, держа между собой девчонку, назад отступили, меня из дверей выпуская. В пол оборота стоят, передний левой стороной корпуса и свободной рукой ко мне, правая сторона назад, рука на пистолете лежит. Тот, который сзади левой рукой девочку за спиной контролирует, сам улицу держит, я у него в периферийном зрении. Да, псы натасканные здорово – с такими тяжело справиться будет, нужно тактику немного изменить.
– Нет, не зайдешь, вообще сюда дорогу забудь.
Опять эта раскомандовалась из–за спины охранника. Понятно – хамство, это у вас семейное, что ж так даже лучше, так приятнее будет работу выполнять. По улице пошел, спиной к ним не оборачиваясь, отошел немного, повернулся, дальше по своим делам пошел, что нужно было, я узнал и увидел.
Прогулялся еще пару часов по городу, улочки некоторые осмотрел. Вверх на галереи поднялся, пролеты и переходы посмотрел, дома, выходы и материал стен изучил. Все так, как Связной описал и на схеме отметил, кое–где неточности есть, но мелкие и незначительные. Отметил две наиболее выгодные точки, сам их осмотрел, вид и секторы, из них открытые. Не супер конечно, но это лучшее из того что имеется, в уме все детально запомнил, сгодиться.
Дальше к Кривому зашел, приготовленное оружие и патроны забрал. О мальце, сыне старшего наряда охраны спросил – с пацаном все в порядке, успокоился, даже не хнычет уже, сын Кривого ему растолковал, что вреда тому не причинят и скоро отпустят, в игру такую поиграют, и отпустят. Кривому описал, где тайник Крысы искать, дальнейшие инструкции оставил, относительно формирования новой группы из остатков группы людей Крысы и вливания в их ряды новых членов стаи. Оружие в дом, для братьев подготовленный, отнес. Взял только то, что Связному обещал. Вечереет уже – пора к Связному на встречу.
Связной бережно осматривал АКМ, разобрал его, все сам проверил, убедился в исправности. Молодец – правильно все делает. На этот раз за дверью Мика остался, Ратус в зале пока был.
– Мне из твоего схрона дробовик нужен, патроны с картечью и сигнальные выстрелы, еще два ПМа, по два магазина к ним и патронов пару сотен приготовь, три РГДшки и одну Фку.
Кивнул, сделаю.
– Штурмовые комплекты готовы?
– Да все готово, только этого красавца ждали.
Связной похлопал ладонью по лежащему на столе АКМу.
– Следующий вопрос. Запомни имена – Мас и Лех, сидят в зиндане. Узнай, за что их замели и что грозит. Нужно их вытащить, если это возможно. Сделать нужно завтра, максимум послезавтра, пока кипишь в городе не поднялся.
– Завтра с утра сразу займусь.
– Вот на расходы. Еще, докупи экипировки, разгрузов и поясов, штуки по четыре. Еще купи одеял плотных, накидок, очков защитных для глаз, ножей простых, где–то комплектов тридцать.
– Ого, куда столько.
– Сейчас объясню. Если людей вытащить получиться – отправь их к Кривому на инструктаж, он все дальше сделает сам. Насчет тридцати комплектов – это для изгоев. Тот судья, которого мы подогревали, еще лоялен к нам?
– Да, он на квадраты серебряные сильно падок, мать родную за них продаст. Его даже девочки мои не интересуют.
– Он подозревает о чем–то?
– Нет, нос никуда не сует, инициативы не проявляет, только ждет очередного заноса.
– Хорошо. Тогда занеси ему и продави через него от своего имени благотворительную помощь изгоям перед изгнанием. Дави на то, что в городе огромные недовольства нынешней ситуацией, могут волнения начаться. Чтобы людей успокоить, таким образом, город покажет, что хоть как–то пытается смягчить участь несчастных. Там ведь у многих родственники есть, они это оценит. А еще скажи – закон не запрещает благотворительность в отношении них.
– Думаешь, ничего не заподозрит?
– А что подозревать? Запрещенного там нет ничего, а ты это как личную трагедию воспринимаешь, хоть кому–то помочь, таким образом, стараешься.
Связной голову опустил, старое вспомнилось, люди вспомнились, которым помочь не смог – бессилен оказался.
– Понимаю, раны эти не заживут никогда и облегчение наступит, только когда с ними встретишься, но нам рано еще к ним, мы еще здесь многим помочь можем. Нам помочь никто не мог, а мы можем, понимаешь – мы здесь нужны, пока дышим, пока сердце в груди бьется, каждому из них нужны.
Связной кивнул, глаза влажные поднял, на меня посмотрел.
– Ты прав, нам еще рано к ним, мы здесь нужны. Все сделаю, не переживай.
– Так, у нас все почти готово, осталось завтра основную группу встретить и в город провести. Сегодня ночью нужно знак подать. Отправь Ратуса на крышу, после полночи, пусть сигнал даст.
Связной кивнул.
– Что потом?
– Потом ждем, скоро они должны вернуться. Как только группа будет в городе и амбарный решит вопрос с картом, я провожу финальный инструктаж, и переходим в режим автономности, соблюдаем режим тишины, прекращаем все контакты, сворачиваем любую активность, до времени Ч.
– Тут такой вопрос обозначился.
– Говори.
– Сегодня охранник Воеводы приходил за Виолеттой. Она идти отказалась, он права качать начал, Мика его выставил. Нам это дело испортить может?
– Ты ей говорил не идти?
– Нет. Она свободная, я, когда трактир под себя получил, их всех от повинности и долгов старых освободил. Все здесь по своей воле и сами решают где, когда и с кем, мне платят за аренду и охрану. Это ее решение было.
– Что ж, если так, то не бери в голову – что случилось, вспять не повернешь. Воевода конечно зуб точить будет, но через пару дней у него появятся заботы похлеще, чем проститутка, которая с ним спать не хочет. Еще что–то?
– Горбун. Это ты его так отделал?
– Конечно нет, но так было нужно, он должен был пройти испытание, из своей скорлупы вылезти. Он нам нужен, на нем будет лежать ответственность не меньше, чем на каждом. Поэтому я должен был убедиться, что могу на него полагаться. Когда все закончиться, если он справиться со своей задачей, тоже отправь его на инструктаж к Кривому, стая его примет.
– Хорошо. Все сделаю.
Друзья встали, руки друг другу пожали и разошлись, каждый по своим делам, общее дело делать, долг выполнять.
Ставки сделаны, кости брошены.
Это уже входит в привычку – просыпаться, ощущая прикосновения нежной кожи обнаженного тела к своему телу, к оболочке, за которой скрыт облик человека, стремившегося когда–то стать ровней своему отцу. Забыл я его, и себя забыл. Но руки легкие и ласковые, которые сейчас на груди лежат вспомнить помогли, дыхание тихое горячее рядом, из глубин далеких все достало, наружу вывернуло. Не вернуть теперь этого назад – теперь я помню, все помню. Как отец с ножами работать учил, слаб я тогда был, не мог за ним поспеть. Наказания, боль, нагрузки физические изнуряющие. Снова тренировки, до крови из носа.
– Опять, вставай! Ножи в руки, в стойку! Нападай! Защищайся! Встал, ножи подобрал! Лег – сто отжиманий! Встал, ножи в руки взял! Еще!
Я всегда был не такой – слабое тело, высокий рост. Брат Аз ниже меня, сильный, ловкий, отец его всему обучил, а я не мог за братом поспеть. Брат всегда подбадривал, помогал, заново все объяснял, чтобы отец не злился.
– На рубеж, винтовку проверить. Цель левая красная. Дистанцию, рассчитать, поправку взять – стреляешь по готовности.
Палец спуск плавно выжал, толчок в плечо, звон гонга, рядом брат стреляет – фонтанчик пыли рядом с его гонгом. Расчеты не его, ему бы людям кости ломать.
Мать успокаивала всегда, голову на грудь себе ложила, по волосам рукой нежной гладила.
– Не переживай, ну не всем же воинами быть, у тебя таланты другие, ты умом и волей сильнее. Воин в бою хорош, он людей в бой вести может, а жизнь мирную наладить и быт вести не годится. Рассудить правых и виноватых, править народом своим только мудрый правитель осилит, там воину не место. Ты не для подвигов ратных рожден, тебя звезды для лучшего дела благословили – людей за собой вести, надежду им дать, веру в них вселить, волей напитать.
Мать права была – природа вложила в меня иные таланты и цепкий ум. Учеба давалась легко, я быстро освоил несколько инженерных специальностей. В городе карты собирали, через шесть месяцев я досконально знал их устройство, умел работать с оснасткой и такелажем. Запоминал все раз и навсегда, стоило один раз услышать или прочитать – не забуду никогда. За два года перечитал все книги, что были в поселении. От книг художественных, до технических и книг по естествознанию. Все их помню досконально – назови номер страницы, текст перескажу слово в слово. Знания эти мне помогли за тринадцать лет добиться многого, мать была права в своих предсказаниях – я повел за собой народ.
– Ты сегодня опять по делам?
Голосом сонным промурлыкала рядом.
– Да дела. Почему ты не спишь?
– Ты смотришь на меня, я это чувствую.
– Не хотел тебя будить, но мне нужно идти, а ты не отпускаешь.
– Не хочу тебя никуда отпускать.
– Ветер нельзя на цепь посадить.
– Я знаю, но его в паруса лихие карторы ловят.
– Но ты не картор.
– Я парус.
Я что улыбаюсь? Мне срочно нужно собираться. Скоро рассвет, я должен быть у закатных ворот, дела ждать не будут. Руки с груди аккуратно убрал, в лоб поцеловал, чтобы не возмущалась. Одеваться и идти, время дорого. Сегодня нужно свою привычную одежду одеть, в которой в город пришел, с нашивкой наемника. Ботинки дорожные – по два стальных прутка вставил в специальные чехлы, к ботинкам пришитые. Кованные стальные прутки пятнадцать сантиметров в длину, сантиметр в диаметре, заточенные с обоих концов – метательные дротики. К холодному оружию отец приучил, с ним сподручнее, тише. Рюкзак с черными комбинезонами и оружием за спину закинул – пора.
У закатных ворот уже все в сборе. Как и условились старнарох здесь уже стоит с рожей разбитой, синяки под глазами, левая рука в гипсе по локоть. Сам навстречу зашагал.
– Ты Странник?
– Да это я. Все готово?
Ответил, голос изменив. Хотя если и узнает – рыпаться не станет, но лучше не дразнить судьбу, сейчас впустую рисковать незачем. Постовой из караульного помещения выбежал.
– Наблюдатели докладывают – пятеро из Пустоши с закатной стороны идут.
– Это те, кого мы ждем?
– Да это они.
Кивнул.
– Открывайте ворота, готовьтесь встречать, по местам все, команду дезактивации приготовить!
Крикнул старнарох постовым, люди засуетились, выполняя приказы.
Пятеро вошли в ворота. Их опросили, бегло, без интереса, досмотрели, одежду почистили – все формальности были соблюдены в точности, все чин по чину, подозрений ни у кого происходящее не вызвало. Можно в город идти. Только в ворота вошли главные, до перекрестка первого дошли, в улочку узенькую неприметную свернули. Я скинул рюкзак, братьям комбинезоны черные раздал, рукава комбинезонов нашивки со штурвалом украшают. Все переоделись, дальше пошли. До дома нужного дошли, проверяя по дороге, чтобы не следил никто за нами.
В дом вошли наемник и пять карторов, дом здесь задешево арендующих – все как обычно, ни у кого подозрений никаких не возникнет. Братья расположились, по очереди омылись водой, оружие осмотрели, распределили, магазины снаряжать начали, остальные патроны и гранаты по карманам размещать.
– Отдыхайте братья, сил набирайтесь, оружие при себе держите, дожидайтесь условный знак. Мне по делам нужно – последняя деталь плана уточнения требует, скоро вернусь, обязанности распределим.
Обратно на торговую площадь вернулся, старнароха уже и след простыл, солнце поднялось уже, и припекать начинало. Амбарный был на месте, опять что–то в книгу свою писал.
– Ну как наше дело, готово?
– Добрый день.
Поднялся тот навстречу. Откуда я знаю, добрый он или нет, вот сейчас ты мне об этом и поведаешь, а я решу – добрый он для тебя или как получиться.
– Так что там с картом, говорю?
– Все как вы и просили – карт нанял, на десять дней вперед оплату внес, его перегнали, у ворот стоит.
– Договор найма.
Руку протянул. Тот в стол полез, бумагу достал, протянул. Развернул, ознакомился, действительно амбарный Сэмэ на свое имя карт арендовал, внесенная сумма залога оговорена, десять дней предварительной аренды, хорошо.
– Идем.
– Куда?
Глаза удивленные. Большие.
– Как куда – карт смотреть.
– Мне склад нужно закрыть.
– Так чего ты ждешь?
Собрался, заторопился, закряхтел. Склад закрыли, к воротам пришли. Вот он, красавец, прямо у ворот стоит, борта синей краской наведены. Так, оснастку осмотрел, такелаж, подвеску – все в порядке, карт действительно хороший.
– Так себе. Ладно, пойдет. Не раскисай амбарный, жди следующих указаний.
Все готово, все элементы головоломки собраны на столе – пора раскладывать все по своим местам. Все группы в точках сбора ждут, сегодня нужно зайти и каждую проинструктировать.
Братья в доме выкупленном ждут, к ним дорога быстрая и самая короткая, в жилом квартале города, сразу за городскими воротами. По лестницам быстро наверх подняться, по галереям и настилам пройти и я на месте. Все за столом собраны, все сосредоточены, все слушают внимательно.
Группа Кривого – Морда, с женой и братом его, ждут у Кривого дома. В квартал бедный идти нужно, далековато. Быстрым шагом прошел, пролет, второй, наверх. Еще пролеты, на четвертый ярус поднялся, к двери подошел, обычная дверь, такая же, как и остальные вокруг. Условным стуком постучал, открыли – вошел, вот они, все в сборе, приступим.
Пацан, Яне горбун у городской бани дожидается, там за зданием бани пристройка небольшая есть, уголь в ней хранят, чтобы печи топить, да воду греть. Между пристройкой и самой баней коридорчик–проход тупиковый есть, кто и зачем его построил, неизвестно, но сейчас наличие этого коридорчика нам на руку. Случайные прохожие нас там не заметят, зато у нас обзор хороший, любого заметим за пятнадцать метров, так что нечего опасаться, что нас могут подслушать. Ну, что готов пацан, стать полноправным членом стаи мороков вольных?
Встреча со Связным, по старому обыкновению, состоится в подвале трактира. От городской бани полчаса ходу, вот я и на месте. Трактирщика в зале нет, Мика за стойкой, гостей обслуживает, Ратус скучает, сидя рядом. Пойдем, брат мой названный, на встречу, меня уже дожидаются, а ты двери постережешь, чтобы кто из персонала не сунулся ненароком в подвал и разговора нашего не услышал. Приветствую тебя Связной, присаживайся, разговор у нас будет долгий, многое обсудить и решить нужно.
Ну, что – все в сборе, все готовы? Приступим.
– После этой встречи все уходят в полную автономность. Связи друг с другом не будет, все контакты прекратить – живем обычной жизнью, исполняем свои повседневные роли. Сигнал к действию – день похорон.
– Значит так, времени у нас осталось всего ничего, думаю пара дней, не больше. Мы с вами братья, основная играющая группа, все делаем мы, остальные будут обеспечивать нам прикрытие, на разных этапах. Сейчас я вам покажу локации, маршруты передвижения и ключевые точки на схеме города. Внимательно смотрите и запоминайте. Потом, завтра, по одному выйдите из дома и пройдетесь по ним, ознакомьтесь на месте. Толпой не выходите, и не перемещайтесь, подозрения вызвать к себе мы не имеем права. Для окружающих вы карторы из каравана, который пришел с Полуночного Альянса четыре дня назад, в городе вы отдыхаете и пережидаете Солнечную Бурю.
Как только день похорон назначен, вы трое ночью выдвигаетесь в городской сквер и занимаете места, маскируясь на деревьях в саду, это не сложно – крона у них густая. Ключевые точки расположения здесь, здесь и здесь. Задача фланговых с автоматом и дробовиком страховать закатную и полуденную примыкающие к скверу улочки. Задача центрального – страховать фланговых, где будет наиболее жарко, туда и подключишься. По моему сигналу подаем сигнал световым выстрелом из дробовика, это общий сигнал к отходу, значит объект у нас, мы готовы отходить. Так же это сигнал группе прикрытия возле здания полицмейстеров.
– Кривой твоя задача отвлечь на себя внимание патруля, который прибудет на место заварухи, чтобы выиграть для нас время на отход. Как только узнаешь о дне похорон, сразу с утра выдвигаешься к городскому зданию полицмейстеров. Одеваешься в рванину, там садишься, справа у широкого крыльца, ведущего к галерее второго яруса. На месте осмотришься, тебе заранее приготовят петлю из тонкой проволоки, внизу под ногами смотри внимательно. Как найдешь, садишься возле нее и ждешь сигнала – просишь милостыню. Как только увидишь сигнал – в небе красную ракету, ждешь минут пять и дергаешь за петлю, поднимется паника, ты сливаешься с толпой и уходишь.
– Так Яне, твоя задача накануне ночью, через пару часов после полуночи, установить это незаметно у крыльца здания полицмейстеров города. Там под второй ступенью в крыльце не хватает одного кирпича, закладку нужно сделать туда, именно в это место.
– Что это?
– Вязка гранат. Вот, держи проволоку, смотри – приматываешь проволоку сюда, отматываешь небольшой запас, вот так, потом укладываешь закладку в выемку. Затем вот эти усы отогнешь, вот так прямо. Аккуратно, не дергай, не волнуйся, кольцо на месте должно остаться.
– На всех отгибать?
– Нет, на одной достаточно, к ней проволоку и привяжешь, остальные сами сдетонируют. Проволоку разматываешь полностью, на крыльце щель от раствора треснувшего идет вдоль ступеней, проволоку в него проложишь, чтобы видно не было. По улице аккуратно, не спеша размотаешь, до широкого крыльца, оно по правую руку от здания. Проволоку вдоль стены ложи, потом пылью присыпь, у крыльца заметным оставь только небольшую петлю. Как справишься, убедись, что все сделал правильно, что никто тебя не видел и уходи, смотри, чтобы за тобой не следили.
– Мы с вами братья встречаемся с утра у лавки кройщика, она вот здесь, недалеко от городского сквера. Заходим туда, я и ты. А ты на улице остаешься – ситуацию контролируешь, нас прикрываешь. Я с кройщиком говорю, получаем что нужно, и мы с тобой идем к братьям в сквер, ты переодеваешься и садишься на лавку объект дожидаться. Я рядом буду. А ты брат, в лавке с кройщиком останешься, смотришь за молокососом, чтобы не учудил чего, и дело нам не испортил. Выпендриваться начнет – можешь смело его валить, он не нужен. Как стрельбу в сквере услышишь, твоя задача сразу выдвигаться к торговой площади, по пути к амбарному наведайся, убедись, что он уже в нужном месте. Если нет, тащи его туда силой, только не перестарайся он сердечник, окочурится еще чего доброго. Смотри, вот его склад, он по пути будет. Если вдруг его не окажется ни на складе, ни возле ворот, идешь нам на встречу – предупреждаешь. Будем по обстоятельствам решать, или с боем прорываться из города, или здесь в лежку уйдем. Маршруты нашего отхода, вот эта улочка. Эта запасная. Найдешь нас или там или там. Если все идет по плану, и амбарный на месте – смотри за ситуацией у ворот, и готовь карт к выходу. Старнарох, который был сегодня с утра, с разбитой рожей, играет за нас, но если вздумает взбрыкнуть – валите его не церемонясь.
– Вот здесь и здесь мне нужны мощные точки прикрытия с автоматами. Ты там был на месте и сам видел, где они. Это первая – между зданиями коридорчик и кирпичная кладка, кирпич глиной замазанный, легко вынимается, хорошая огневая точка получится. У нее сектор обстрела два яруса вниз, от этого здания, до этого. Вторая точка буден на третьем ярусе, в проходе между зданиями, это лучшее место, сектор обстрела выше и сильно уже, его здания сужают, отсюда и вот сюда. Полоса перекрестного огня совсем небольшая, поэтому спешить нельзя нужно ближе дать подойти.
– Я сам иду?
– Нет, Мика и Ратус пойдут, их проинструктируешь, ты мне на месте нужен, там достаться может хорошо, отлеживаться может, придётся. Если ты будешь отсутствовать – вопросы будут, да и город без Связного я не могу оставить. После заварухи, что мы устроим, в городе такое начнется, подозрения от себя нужно будет отвести по максимуму. Умирать там не нужно, как только плотно начнут огрызаться, парни сразу пусть уходят, гранату вниз и отход. Выдвинутся туда нужно будет заранее, экипировка и оружие в рюкзаках. Как только в парке стрельба начнется – парни должны одеться и занять свои места. Нас пропускают, погоню отсекают, для нас время выигрывают. Сигналом к появлению хвоста будет взрыв растяжки, что мы при отходе выше по улице поставим. Если все хорошо пойдет – патруль на себя Кривой оттянет, тогда он у ребят будет с опозданием и им сильно упираться не нужно будет. После отхода, пусть идут в лежку и там отлеживаются пару дней. Если все нормально – вытащишь их. Если ранят, все равно пусть в лежку ползут, а ты уже по обстоятельствам действуй.
– Морда, Лека, ваша задача нас вот здесь ждать. Времени будет совсем мало, совсем ничего. Лека возьмёшь перевязку, кровоостанавливающие и обезболивающие, у нас могут быть раненые – окажешь им помощь.
Морда, у тебя с собой будет рюкзак с комбинезонами, мы в них переоденемся, еще ткань оберточная плотная и веревка, как для товаров упаковывать под отгрузку. Еще возьмёшь оставшийся АКСУ все магазины к нему патронами забьешь и россыпью пару сотен возьми. Если плотно сядут на хвост или амбарный подведет, лишний ствол нам очень станет – будем прорываться. Если нормально все – пеленаешь груз, в ткань оборачиваешь и вяжешь, пока мы переодеваемся, забираешь у нас оружие и с Лекой уходите. Мы себе оставим только ПМы, их спрятать в карманы можно, а если у ворот осложнения возникнут – будет, чем прикрыться.
Брат твой выше на улицу на стреме стоит, если хвост появляется – предупреждает нас. Если нас совсем прижмут, он со спины ударит, на себя их выдернет и сразу пусть уходит. Оружие есть? Наган. Пойдет, там воевать не нужно, просто отвлечешь.
– На этом у меня все. Вопросы есть у кого? Нет, хорошо, тогда все зарылись в песок и ждем.
– Связной, к тебе еще один вопрос. Что там по поводу арестантов наших – Мас и Лех. Получиться их вытащить?
– Да, все нормально, вопрос решен, завтра их заберу.
– Отлично, новость хорошая.
– Мы их тоже включим в спектакль?
– Нет. Под них я роли не готовил, пусть пока гуляют. Вот еще – записка, накануне вечером, отправь племянника к Сэмэ ее нужно отнести, а эту старнароху Лех сен Вару с утра перед финальным днем пусть отнесет. Записки под двери им положит, постучит и сразу пусть уходит. За угол пусть отойдет и убедиться, что они записки получили.
– Он все сделает. Еще что–то?
– Да если все пройдет как запланировали, и поставленной цели мы достигнем – вот. Как только Солнечная буря закончиться, и появится связь, эту шифровку отправишь в Ковчег.
Связной взял из рук Отшельника листок, развернул его – внимательно изучил, запомнил. В листке был набор точек и тире, в разной последовательности. Затем кивнул, сложил листок, поднес к жировому светильнику, сжег его дотла.
**********
Так хорошо давно уже не было, как будто жизнь новая началась, другая совсем жизнь, настоящая, забытая давно. Та жизнь, в которой ты не кусок мяса, не объект похоти, не вещь бездушная. Сама себе хозяйка, сама для себя и для него. Сегодня он никуда не уходил, так непривычно было проснуться, от того что он лежит рядом, его грудь размеренно поднимается, глаза бледно голубые в потолок смотрят, не шевелиться – меня разбудить боится. Может просто кажется, он вообще чего–то боится?
– Ты сегодня опять в город по делам?
Он даже не пошевелился, так, будто знал, что не сплю уже, чувствовал.
– Нет сегодня у меня другие дела.
– Вот как, и какие же?
– Угадай.
Его рука скользит по спине вниз к бедрам, к себе привлекает – одеяло долой. Солнце через окно спину греет – жарко, хорошо. Капли пота тонкой струйкой по спине вниз стекают, горячим источником по бедрам на простынь, та их жадно впитывает, как раскаленный песок Пустоши впитывает долгожданную влагу после Солнечной Бури с неба пролитую.
Изнеможенная, уставшая к нему опускаюсь, на грудь голову кладу, справа мощно бьется сердце – такой приятный, такой завораживающий звук. Удары становятся реже, снова ровный ритм – успокоился, а мое сердце еще колотиться бешено в груди, наружу выпрыгнуть пытается.
– Расскажи мне о себе, кто ты, откуда?
Молчит, с мыслями собирается?
– Что ты хочешь услышать?
– Откуда ты пришел?
– С восхода.
– Но там же Дикие Земли. Ты там родился?
– Нет. Я родился на закате, полуночнее Станового Союза.
– Как это? Там нет ничего.
– Раньше было. Город был, большой, около двух тысяч человек в нем жили.
– Что с ним случилось?
– Слишком самоуверенные были, слишком благородные, слишком наивные – за это и поплатились.
– Его демоны Пустоши разрушили.
– Нет, его соседи сожгли. Думали у нас нейтралитет, в чужие разборки встревать не будем, в мире и согласии со всеми жить хотели – будем со всеми дружить, будем торговать, будем вместе процветать. Наши управители глупы были. Соседи момент подходящий выждали и в спину ударили – конкурентов уничтожили.
– А твоя семья?
– Да, все там погибли. Из всего города двенадцать человек выжили, кто раньше ушел.
– А ты, тоже ушел?
– Нет, как я мог память брата предать, бросить отца, мать и сестру бросить?
– Но ты ведь жив.
– Эта пуля должна была жизнь тогда оборвать.
На шрам слева пальцем показал.
– Отец с детства учил быть верным присяге, семье и народу. К людям с добром и открытым сердцем, помогать нуждающимся, дружить с соседом, бить врага, подлого не замышлять, по чести поступать. Он был глуп.
– Зачем ты так говоришь?
– Он и еще шесть глав семейств города составляли правящий Сбор. Он и еще шесть таких же благородных глупцов, которые не заметили заговор и подлость соседа, собственной моралью и честью скованные. Ценой ошибки стали две тысячи жизней, жизней людей, которые их мудрыми правителями своими выбрали, для защиты и покровительства над собой и семьями своими.
– Ты говорил, что не принадлежишь себе, что ты часть чего–то большего – что такое это большее?
– Это мой народ, люди, которые следуют за мной, верят мне, надеются на меня, это братья и сестры мои.
– И где они?
– Они везде, сейчас они могут быть здесь или в Полуночном Альянсе или в Становом Союзе – завтра они будут с нами, к нам присоединяться, братьями назовутся, стая их примет.
– И куда ты ведешь свой народ?
– Вперед. Назад поворачивает трус. На месте стоит глупец. По сторонам смотрит растерянный.
– Ты говоришь загадками, мне тяжело тебя понять.
– Придет время, ты все поймешь. Еще не время говорить в полный голос, пока мы легкий шепот, робкий утренний ветер Пустоши, но скоро мы вырастем до величины урагана и заговорим на равных с остальными.
Потом мы долго просто молча лежали, хорошо было не думать ни о чем, просто наслаждаться друг другом и покоем. Мальчик горбун, весь избитый, в ссадинах и синяках, вечером принес ужин в комнату, мы изрядно проголодались за день. Ели жадно, каждый с полным ртом, друг над другом смеялись, как два хомяка с набитыми щеками, как будто впереди год голодный намечался. Когда я смеялась так искренне, неподдельно в последний раз? Не помню. Да и было ли такое вообще…
После ужина снова постель, трубку курили, я еще помнила этот приятный слегка резкий аромат и густой обволакивающий дым. Так приятно было снова в него погрузиться, расслаблено плыть среди облаков в освежающей голубой вышине, среди первых вечерних звезд.
– Теперь твоя очередь.
Разве? Я уже сбилась со счета, когда и кто был первым, когда и кто начинал. Ну, если ты настаиваешь.
– Хорошо, чего ты хочешь? Чтобы я у окна стала?
– Хочу, чтобы теперь ты о себе рассказала.
Ого, промашка вышла, не поняла я его. У меня так не получиться, загадками говорить, я так не умею. Мне прямо говорить придется, снова вспомнить все, пережить заново, нужно собраться. Трубка еще тлеет, три глубоких вдоха – это поможет, комната плывет, тело легкое становиться, я перышко – ветер меня легко подхватывает, вверх поднимает, кружит, вдаль несет. Бесконечные песчаные дюны и барханы внизу проплывают, три хрупкие скорлупки под парусами, колесами песок перемалывают, отчаянные карторы канаты тянут, паруса ставят – вызов ветру бросают, с ветром спорят, упрямцы!
– Мой муж был старкаром, когда мы поженились, мне повезло – я вышла замуж по любви, он тоже испытывал ко мне чувства. Когда ему удалось скопить достаточно денег, он выкупил меня у родителей, и мы поженились, мне было тринадцать лет. Через год он стал мастер–помощником, и у нас родилась дочь Меа. Еще через три года у нас родился сын Мак. Муж уже был к тому моменту шеф–капитаном, жили мы в Истрице стане, мы были счастливы. Что можно было желать, чего просить у жизни? Война закончилась давно, жизнь вокруг налаживалась, мы строили планы, о будущем мечтали. Через два года после рождения сына муж повел караван через Пустошь в Атолл. Три карта, два средних, один большой – они попали в сильную песчаную бурю, длившуюся несколько дней. Назад вернулся только один средний карт. В буре они потерялись. Из выживших одни винили растерявшегося вожатого, другие мужа, что послушал старика. Но как бы там ни было – муж погиб, его долг за потерянный караван и груз лег на нас. Товар принадлежал Становому Истрицы жирному уроду Манер сен Весу, в счет уплаты долга он забрал наш дом и меня с детьми к себе в рабство.
Как же это тяжело вспоминать. Душа аргом воет, тоскливо, печально завывает.
– Трубка потухла? Еще есть? Спасибо.
Так лучше, не так больно вспоминать. Зачем я это вообще делаю, зачем старое ворошу? Я должна ему рассказать, он должен знать, я больше не могу в себе хранить весь этот груз.
– Весь первый год, этот боров пользовал меня, как хотел, потом я ему наскучила, и он отдал меня своим воинам, а через год и вовсе продал заезжему торговцу из Атолла. Смешно вспоминать – цена один полный серебряный квадрат. Тот торговец продал меня за полный золотой местному трактирщику и еще год я у него в рабстве здесь клиентов обслуживала. Потом трактирщик ушел с караваном на полночь и пропал. Его место занял Сан сен Гор, никто не ожидал – думали, его жена трактир приберет, а она даже возражать не стала. Сан сен Гор нас всех сразу от рабских долговых обязательств освободил. Впервые в жизни я была свободна, меня столько раз в жизни продавали, что сначала я даже не знала, что мне делать. Но дети остались в Истрице у Станового, мне нужно было их вернуть. А как? Я решила, что теперь смогу собрать нужную сумму и выкупить их. Так я осталась здесь, только работала уже сама на себя. А что еще было делать, как я могла еще денег достать? И вот – прошло еще три года, а денег даже чтобы захудалую мулгу выкупить не собралось. Осталось у меня не больше двух лет.
– Почему?
– Потом у дочери начнутся месячные, и она сможет стать женой – ее тоже продадут, как и меня и больше я ее не увижу.
– Они еще там в Истрице?
– Год назад я просила Сан сен Гора узнать – они были там.
– Он знает твою историю?
– Да я ему рассказала. После того как он нас освободил, я просилась назад, он удивился – пришлось рассказать. Он не возражал. Даже клиентов денежных старался мне подыскать.
Потом мы уснули, сон пришел сразу, глубокий и легкий, груз с больной души, тянущий вниз, был сброшен. Стало легко и спокойно.
Следующий день он опять никуда не уходил. Так не может быть, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я знаю, жизнь меня научила – за день счастья придется расплачиваться годом печали.
Время за полдень перевалило, в дверь постучали, сильно настойчиво, это не мальчик горбун.
– Виолетта открой!
Голос Мики, он чем–то встревожен. Платье накинула к двери подошла. Ого, вот это новость. Я была права, после дня счастья расплата пожаловала. К кровати подошла, на краешек присела.
– Что там?
– Караван от дальней копальни вернулся.
– Что–то случилось?
Голос спокойный, в потолок продолжает смотреть. Интересно он вообще человек, он чувствует что–то или он изваяние каменное? Я слышала, как мощно бьется его сердце – он человек!
– Они тела привезли, среди них сын Воеводы, он мертв. На завтра в полдень назначили прощание в центре на базарной площади.
Даже бровью не повел, глазом не моргнул, продолжает в потолок смотреть.
– Что это значит? Опять война будет?
Плечом безразлично пожал. И только?
– Тебя это не волнует?
– Волнует, но будущее я предсказывать не могу. Я, как и все могу только планы строить, а как будет не нам решать.
– А кому?
– Тому, кто всем управляет – солнцем, что встает, звездами в ночном небе, ветрами, пески Пустоши переносящими.
– А если он решит, что завтра тебе пора умереть?
– Значит я приму свою судьбу.
– Тебе не страшно? Ты вообще испытываешь страх.
– Мне было четырнадцать, когда в последний раз я чувствовал боль и испытывал страх.
– А любовь, ты можешь любить?
– Да мои братья и сестры – я люблю одинаково каждого и за каждого хоть сейчас жизнь отдам.
– А меня ты любишь?
Опять даже не смотрит.
– Ты душу мою смогла пробудить от сна и забытья, в которой она тринадцать лет была. Больше никто не смог. Но не проси выбирать какую–то из чаши весов, я уже никогда не стану собой прежним – моя судьба идти только вперед, даже если там пропасть.
На следующее утро я проснулась, как и прежде в пустой постели сама. Рукой по простыни провела – холодная, уже даже тепла тела его нет, ушел давно, ничего не сказав. На тумбочке лежит что–то, что там? Квадраты, много квадратов, целое состояние, на них можно дом в Атолле на первом ярусе купить, еще и на жизнь с лихвой останется. Теперь я смогу своих детей выкупить, Становый мне их, конечно же, не продаст – попрошу Сан сен Гора, он поможет, он договориться. Наконец–то у меня все получится, я больше никому ничего не должна, мне больше не придется унижаться, улыбаться им всем, делать вид, позерствовать. Радоваться нужно, но почему душа как стеклом острым порезана, болит, кровоточит? Он ушел.
**********
Сегодня на лицах людей не было ни былой задумчивости, ни вчерашней сосредоточенности, сегодня тоска и растерянность прочно поселились там. С утра, как и говорил наемник, карт подогнали к воротам копальни, воины принялись выносить из шахты свертки, один за другим, передавать карторам, те укладывали свертки в грузовой отсек. По запаху, исходившему от свертков, все скоро поняли, какой груз они грузят, повисла напряженная тишина. Те, кто стоял по местам, молча и угрюмо наблюдали за работой остальных. На территорию копальни и в саму шахту воины никого не пустили, сами выносили свертки к воротам. Всего вынесли и погрузили шесть свертков, после чего наемник приказал воинам закрывать ворота, а шеф–капитану готовить карт к выходу. Вожатый не мог понять – почему свертков только шесть, что с остальными, где они? Уличив момент, когда воин остался один, пока карт готовился к выходу, Лекс подошел к нему.
– Почему мы забираем только шестерых, что с остальными?
Наемник повернул к нему голову, внимательно посмотрел на вожатого. Лекс говорил тихо, их разговор не слышат остальные.
– Откуда ты знаешь, что мы погрузили?
– Все уже об этом догадались. Кто там?
– Сын Воеводы со своими людьми и шеф–капитан каравана.
– А где остальные?
– В копальне остались, мы не можем их вести, похоронили на месте, как положено. Всех осмотрели, списки составили – семьи получат полагающиеся выплаты, никого не забудут.
– Что там произошло?
– Тебе зачем это, парень? Ты нанялся караван вести, сам мне говорил, что до остального дела тебе нет.
– Обстоятельства поменялись.
– Вот как. И что же поменялось?
– То, что их всех убили. Они люди живые были, у них семьи были, дети – я хочу знать зачем.
– Я тоже хочу это знать не меньше тебя, поверь, но у меня нет ответа на этот вопрос. Пока нет. А, что до семей и детей – там тела только мужчин да стариков. Детей, подростков и женщин среди них нет.
Лекс посмотрел на воина так, как будто впервые его увидел.
– Что значит – нет. А где они?
Воин в свою очередь смерил вожатого раздраженным взглядом.
– Поражаюсь я тебе парень – всегда такой смышленый и колкий на язык, а тут вдруг дурачок дурачком. Угнали их в рабство или куда еще, какое тут еще объяснение может быть? Дети рабы будущие, воспитанные сразу как положено, другой жизни не знавшие. Бабы – молодые, здоровые, рожать еще могут. Что тебе тут объяснять нужно?
– Но кто такое сделать мог?
Наемник раздраженно под ноги себе сплюнул.
– Сам мне намедни лекцию читал, как мы неблагодарные потомки, неудачников своих предков, глотки друг другу грызем за кусок хлеба, а сейчас спрашиваешь – кто такое сделать мог. Да мы же, люди это и сделали! Дурак ты малолетний, романтик хренов.
Ящер посмотрел на тронувшийся с места карт.
– Идем, места свои занимать – домой пора ребят везти.
Конечно, наемник был прав – это дело рук человека. Хотелось себя обмануть, хотелось думать, что мутант, хищник особый в Пустоше завелся, но откуда ему здесь взяться, если здесь уже поселился и живет человек. Он самый опасный из существующих видов, самый коварный и самый жестокий убийца, все что создала и создает природа, уступает ему многократно. Хотя с другой стороны, если задуматься – а так ли это на самом деле? Лексу часто приходилось слышать слова отца, что хищник, зверь, не убивает просто так – он убивает, чтобы выжить, чтобы выжило его потомство, чтобы защититься, территорию отстоять, род продлить. А человек? А что человек? Человек тоже пытается выжить – убивает для обеспечения безопасности своего потомства, жизнь свою защищая, территорию и ресурсы отстаивая, чтобы добиться сильных и здоровых самок, способных дать здоровое потомство. Значит все то же самое? Все точно так, с одним существенным дополнением – зверя ведут инстинкты, программа, заложенная в ДНК поколениями, человека – разум. Человек мыслит стратегически, на много дней и даже лет вперед, он убивает сейчас без видимой необходимости, чтобы предугадать наступление вышеозначенных факторов в будущем. И, когда то будущее наступает, оказывается, что бессмысленные действия в прошлом, являлись вполне оправданными для дня сегодняшнего.
Так кто же тогда это сделал, кто–то кто мыслит так же стратегически? Тот, кто начал свою партию первым, кто осознал угрозу в будущем для себя, и сейчас пытается обезопаситься? Соседи? Полуночный Альянс не мог, Лекс бы это знал, такую подготовку невозможно утаить. Закатный Союз? Лекс вспомнил разговор с шеф–капитаном Рув сен Маром, тот говорил, что наемник Ящер приехал оттуда, несколькими днями позже ухода каравана с сыном Воеводы. Сам наемник говорит, что не знает о причинах жестокой расправы в копальне и о том, кто мог такое учинить. Врет? Вряд ли, скорее всего, действительно не знает, но от такого человека, тяжело что–то утаить, если бы Закатный Союз готовил такую акцию, наемник бы знал. Из всего этого можно сделать вывод, что свои интересы преследует кто–то третий, о ком ничего неизвестно. Демоны Пустоши? Нет, тоже маловероятно, не их тактика, они бы не выжидали, а просто напали, как в прошлый раз. А если верить рассказам того же шеф–капитана, что–то подобное случалось в прошлом и позапрошлом году – значит, в Пустоше появился кто–то новый, сильный и опасный. Мурашки пробежали по спине вожатого, от такой догадки. Нужно будет вечером обсудить это с наемником.
Крылатые тени неотступно следовали за картом весь день, птицы кружили в небе, не осмеливаясь снижаться и приближаться к вооруженным людям.
Вечером наемник снова избегал вожатого, ужинал отдельно с воинами. Лекс подождал, пока они окончат ужинать и сам подошел к ним.
– Нужно поговорить, это ненадолго.
Наемник печально вздохнул.
– Мы сегодня уже говорили, если ты о том–же, то говорить не о чем. Мне нужно побыть одному, обдумать все хорошенько, нужно знать, что докладывать Воеводе.
– Вот как раз об этом я хотел поговорить.
Наемник хотел возразить, но вожатый быстро продолжил.
– Обещаю, много времени не отниму, говорить буду по существу, без глупых вопросов и истерик.
Наемник подумал немного, сдался – кивнул.
– В сторону давай отойдем.
Оба отошли от лагеря на расстояние, достаточное, чтобы их разговора никто не слышал.
– Выкладывай, что у тебя, парень.
И вожатый выложил – рассказал все, о чем думал целый день, и о выводах, что на ум пришли. Говорил коротко, содержательно, структурировано. За все время наемник ни разу не перебил вожатого. Сначала слушал с неохотой, но вскоре глаза его уже горели неподдельным интересом.
– Значит, говоришь, Полуночный Альянс тут ни при чем.
Сам себе повторил наемник.
– В Закатном Союзе я тоже не заметил, каких либо подготовок, такого уровня. И тактика демонов Пустоши совсем иная, тут ты тоже верно подметил. Если все подмечено верно, что же это получается, парень?
Наемник уже даже не смотрел на вожатого, он смотрел куда–то в сторону невидящим взглядом и продолжал размышлять вслух.
– Из всего этого я делаю вывод, что их основная цель – Атолл, но они еще слишком слабы, чтобы бить в открытую, решили ситуацию расшатать. Позиции Воеводы очень прочны в городе, у него сейчас с Советом некий паритет силы. Они сначала бьют по экономике – сеют панику, для этого они перед стенами города вырезали сборщиков травы, потом первую копальню. Так? Дальше – Экономика просаживается, авторитет Совета и знати в глазах горожан падает, авторитет Воеводы растет, Совет недоволен – начинает искать рычаги воздействия на него, завязывается склока. Потом удар по Воеводе – его сын мертв, единственный наследник. Воевода начинает мстить, это в его духе, он не контролируемый, начинает ошибаться – Совет делает ему подсечку. Авторитет власти в городе подорван, воины и полицмейстеры деморализованы – время открытого вторжения. Я правильно рассчитал?
Наемник посмотрел на вожатого, хотя по глазам было видно, что ответа он уже не ждал, все, что нужно было, для себя он уже уяснил. Лекс кивнул.
– Да, но это не дает ответа на вопрос – кто за этим стоит, и с кокой стороны будет это открытое вторжение.
– Да, ты прав, на этот счет сведений никаких. Нужно обсудить это с Воеводой, у него агенты везде есть, может ему об этом больше нашего известно. Да, не ожидал от тебя такого, парень – не перестаешь ты меня удивлять. Спасибо тебе за помощь!
Спать люди легли на песке, постелив циновки, в грузовом отсеке карта спать никто не ложился, кому было охота спать в присутствии разлагающихся покойников. Лагерь был организован как всегда, с соблюдением всех мер предосторожностей – по периметру стояли пруты сигнализации и горели костры, периодически прохаживались дозорные и подбрасывали хворост в костры. Первая ночь прошла относительно спокойно, всю ночь в округе выли арги, привлеченные запахом разлагающихся жертв, но подойти ближе они не осмеливались, огонь и большое количество люде их пугало.
На вторую ночь началось.
Ааааарг! Громкое протяжное, донеслось совсем близко. Ааааарг, разом откликнулись ему со всех сторон.
– Арги! Подъем всем, к оружию!
Едва Лекс успел открыть глаза, как темноту разрезали сполохи – справа, слева, тишину Пустоши разорвали раскаты коротких автоматных очередей. За огнем костров было не разглядеть, что там, за ними происходит, только неясные тени там мечутся. Дынь, дынь – сигнализация разом, со всех сторон. Ааааарг, скова очередь одна, вторая, на звук – скулеж вдалеке, попали.
– Ааааа!
Надрывное, громкое, сбоку. Крик захлебнулся, смолк.
– Арги в лагере!
Ааааарг. Аааааа. Очереди, вспышки. Неясная темная тень метнулась справа, на линии огня людей нет – Лекс моментально вскинул карабин, по линии ствола навскидку прицелился, спуск выжал, толчок в плечо, громкой хлопок, вспышка – тень кубарем по песку покатилась. Слева, сверху приглушенные хлопки, два, три. Ааааарг. Справа глаза блеснули жёлтыми молниями, рядом, совсем близко – не успеть развернуться, не успеть ружье вскинуть и выстрелить. Тихий хлопок слева сверху, что–то тяжёлое шерстяное врезалось в вожатого, с ног сбило, сверху тяжестью своей придавило. Карабин из рук выронил, правой рукой нож из кобуры, на поясе рванул – удар, второй, третий, нож в тело, жесткой шерстью покрытое, по самую рукоять входит, рука мокрым, липким покрылась. Ничего, молчит, звуков никаких. Труп арга с себя скинул. Значит, наемник застрелить его успел – спас получается. Нож в ножны, карабин поднял, затвор передернул, новую цель отыскал, спуск выжал.
Атака прекратилась так же внезапно, как и началась. Вокруг отборно ругались, стонали, помощи просили. Хворосту в костры подкинули, огонь выше поднялся, пространство вокруг карта осветил, фонари взяли, обходить всех начали, раненых перевязывать, мертвых аргов оттаскивать за периметр, людей к карту поближе. Больше десятка волков вынесли, четверо погибших карторов, пятеро раненых – раны рванные, но жить будут. У Сая рука перекушена полностью, кости собрать уже не получиться – ампутировать нужно. В городе им займутся, а пока перевязать его нужно и руку зафиксировать.
Тяжело было на душе у каждого, муки пережитого, чувства невозвратной потери товарищей, которые еще вчера с тобой похлебку сидя рядом ели, да паруса ставили, канаты крепили. Эти чувства переполняли сейчас каждого, даже воины приуныли – вдаль задумчиво смотрели, в мысли тяжкие погруженные. Издали город напирал, из точки малой рос, в размерах увеличивался. Флаг голубой над воротами поднялся. На подъезде ворота открылись, людей встретили, обрабатывать раствором начали, грязь и пыль смывать, одежду чистить. В лица прибывших заглядывали, боль, видя – печалились. Тела выгружать из карта принялись, в караульном помещении у главных ворот складывать. На торговой площади народу скопилось, шепчутся в толпе, переговариваются. Воевода в сопровождении телохранителя показался, к воротам идет, людей расталкивает. Наемник навстречу ему пошел.
– Где он?
– Здесь.
Наемник в сторону отступил. Воевода в двери вошел, охранник следом. У свертков остановился, нос рукавом прикрыл.
– Который?
Наемник у крайнего свертка присел, нож достал, веревку срезал, край один откинул, другой в сторону откинул. Лицо серое глазами выпученными в потолок смотрит, кожа вздутая, сетка вен видна, глаза проваленные, волосы как леска жесткая, слежавшиеся, перепутанные, буква «В» на лбу ножом вырезанная. Воевода ее увидел – вздрогнул, отпрянул, как огнем обожжённый, охранник аж дернулся от неожиданности. Наемник внимательно за стариком следит. Тот в руки себя взял, кивнул – закрывай, мол. На улицу вышел. Наемник его догнал.
– Поговорить нужно.
– Позже, обо всем позже доложишь, теперь спешить уже некуда.
– Ты в этом уверен?
Воевода на Ящера глазами полными боли и отчаяния посмотрел.
– Позже – дай сына, как следует схоронить, остальное потом. Говорить будем, думать будем, мстить будем… Но все потом!
День скорби, день крови.
Серость тихого скорбного утра растворялась, рассеивалась вытесняемая под напором яркого мощного потока света. Свет скользил по крышам зданий, струился сверху, пробивался вниз, заполнял собой пространство улицы, вытесняя темноту укромных уголков, разъедая серость ночного воздуха, порождая резкие тени. Тени жались к земле, прятались от дневного владыки за предметами и спинами редких хмурых прохожих. Вот и за спиной высокого светловолосого человека спряталась робкая пугливая тень, он смотрел, как тень копирует его, удлиняется, дальше и дальше вдоль улицы. Слева к его тени подошли еще две – пора, время пришло. Три человека и их тени пошли вверх по улице, поворот направо, сразу налево, тени что–то заподозрили, начали сжиматься, уменьшаясь в размерах. Вот и здание, в котором расположена лавка кройщика, Тень от здания огромна, она впитала в себя тени людей, пожрала их чтобы самой стать больше, но скоро солнце поднимется выше, перевалит за полдень и растопит эту большую тень – испарит своим горячим дыханием. Человек в сером свободном костюме с наглухо замотанным лицом и панорамными очками на глазах, остался у входной двери. Его двое спутников – высокий светловолосый наемник и такой–же серый человек вошли в помещение лавки, последний перевернул табличку на двери, надписью «Закрыто» вверх.
Высокий молодой парень был в помещении лавки, он наметывал куски ткани, примеряя их к манекену. Парень настолько был увлечен работой, что даже не повернул головы в сторону вошедших. Короткое «Хм», все–же заставило его отвлечься от своего занятия. Резкий мощный удар кулаком в живот – парень на полу корчиться от боли, пытается вдохнуть, стонет. Немного оклемался. Человек в сером подошел к двери, ведущей из помещения лавки в дом, достал пистолет, ждет. Высокий наемник, грубо рванул парня вверх, протащил через весь зал, силой усадил за письменный стол, вынул из ножен длинный нож, острое лезвие блеснуло синевой металла, к горлу парня приставил.
– Карандаш бери – пиши.
– Что писать?
– Записку для нее, пиши, что будешь через час ждать в городском сквере на лавочке.
– О ком вы говорите?
Нож переместился вниз живота, лег между ног.
– Не нужно играть с нами парень, просто пиши.
– Хорошо, сейчас, не нужно этого…
Пишет, усердно, рука дрожит.
– Так и подпись. Брата зови, чтобы письмо отнес. Только без глупостей, а не то мы зайдем в дом и вырежем всех, кого там найдем.
Кивнул, ужас в глазах. Страшные люди за ширму стали. Парень к двери второй подошел, в нее громко позвал. Скоро пацан, лет девяти прибежал – конверт с запиской ему отдал. Сказал куда нести.
– Хорошо, мой приятель тут пока с тобой посидит, чтобы ты глупостей не натворил. Не бойся – тебе ничего не угрожает, пока ведешь себя правильно.
– Вы знаете кто ее отец? У вас будут большие неприятности.
– Может быть, очень может быть. Это ведь твой плащ, я одолжу, не возражаешь?
Высокий с плащом в руках ушел. Тот, что был на улице, к нему присоединился, вместе к скверу городскому пошли.
– На, вот – накинь, спиной сядешь. Действовать нужно будет быстро, те псы тренированные, я близко подойти подстраховать не смогу – увидят. Коротко свисну – это сигнал тебе, сразу действуй, чтобы наверняка.
– Хорошо, понял.
До сквера дошли, серый плащ на плечи накинул, спиной к арке на лавку сел, капюшон поднял, ждет. Высокий справа, в пяти метрах от него, за кустом притаился – отсюда арку видно хорошо. Прошло около часа, она появилась, охранники сзади следом идут. Остановилась, фигуру в плаще увидела, к ней направилась. Ближе подходит. Три метра, два осталось – пора.
– Ты с ума сошел, в такой день меня звать! Что стряслось?
Короткий свист. Фигура на месте волчком разворачивается, плащ в сторону летит. Девочка ничего не понимает что происходит – юноша на ее глазах превращается в серую безликую тень. Пистолет в руке тени плюет огнем, хлопок. Противный хлюпающий звук справа сзади – из затылка охранника вылетает красный сгусток, тело обмякает, ноги подкашиваются, он заваливается на бок. Второй охранник реагирует моментально – Стечкин вырастает у него в руке, два выстрела подряд отбрасывают серого назад.
– Беги, в дом, живо!
В это время высокий вывешивается корпусом справа из–за куста, ПМ в руках, держит уверенно двумя руками. Охранник реагирует на движение, начинает разворачиваться. Слева мелькает еще одна тень, два коротких хлопка и мощный раскатистый выстрел сливаются в один звук – грудь, плечо и рука охранника взрываются красным, тот падает замертво.
Дикий вопль наполняет сквер. Девочка бежит в сторону арки, там слышится топот ног, быстрее – они мне помогут. Справа мелькает серая тень, впереди, перед аркой еще одна. В арке возникают черные силуэты, которые материализуются в людей с автоматами в руках. Подкат, девочка путается в ногах, кубарем летит на землю. Вопль стихает. Человек в серой одежде прыгает сверху ей на спину, руки заводит назад. Длинная очередь вспарывает ему грудь, уходит вверх, отбрасывает назад.
– Враг в арке, двое! Держу!
Коренастая серая тень впереди разворачивается, становиться на колено, две очереди по четыре хлопка – вспышки из короткого дула, пули отбрасывают человека в песчаном костюме назад. Сразу вдогонку еще две по четыре вспышки, еще одна фигура в песчаном, падает лицом вниз в арке. Топот ног там нарастает.
Девочка в ужасе оборачивается назад, за ней еще гоняться – высокая фигура, бежит прямо на нее.
– Враг с улицы, двое! Держу!
Справа грохнул оглушительный выстрел, еще один и еще. Приглушенное отрывистое стрекотание в ответ. Сквер наполняется едким кислым туманом. Пули пролетают иногда совсем рядом, щелкают по веткам деревьев и кустарников, со свистом рикошетят от них. Коренастая серая тень уже поливает арку непрерывным потоком свинца, отсекая очереди по два. Из глубины арки в ответ вспыхивают огоньки, огоньки огрызаются – плюют в ответ раскаленным свинцом. Высокая фигура подбегает к девочке, с разгона ботинок врезается ей в лицо – темнота.
– Пустой. Возьми арку!
Серый человек становиться на колено, пригибается, меняет магазин. Высокий всаживает в арку один за другим весь магазин из пистолета, затвор замирает в заднем положении.
– Пустой. Граната пошла!
Кричит высокий. Слева от него два мощных выстрела, за ними из–за спины два хлопка ПМа. Высокий достает гранату, выдергивает чеку, посылает гранату в арку.
– Готов! Арку взял!
Кричит серый. Взрыв. Там крики и стоны. В арку уходят три короткие очереди, высокий перезаряжается.
– Сигнал к отходу, давай!
Подхватывает девочку на плечо.
– Граната пошла!
Слева раздается взрыв – еще одна граната отсекла путь наступающим. Высокий человек разворачивается, начинает уходить из сквера, спину ему прикрывает серая тень с автоматом, автомат молчит, смотрит в сторону арки – там пусто. Другой слева перезаряжает дробовик, поднимает стволом вверх, сухой щелчок – осечка. Цевьё резко назад – красный цилиндрик вылетает, крутиться в воздухе, плюхается на землю, на его место вбрасывается новый. Шаги по улице, впереди серого с дробовиком, шаги ближе.
– Уходите братья, я прикрою!
Кричит человек в сером с ПМом в курах, на груди у него два темных пятна, он идет в сторону приближающихся шагов с пистолетом в вытянутой руке. Ствол дробовика снова смотрит вверх, выстрел – красная ракета взмывает в небо. Восемь глухих хлопков подряд, спустя короткое время взрыв гранаты. Высокий с девочкой на плече бежит вниз по улице, сзади его прикрывают двое. В сквере за спиной снова стрекотня – два ствола высекают короткие очереди. Кто и с кем там воюет? Мощный оглушительный взрыв вдалеке. Улицы заволакивает звенящая тишина.
**********
Игер неспешно прохаживался из угла в угол гостиной. Дом Воеводы скромным сложно было назвать, гостиная тоже поражала своими размерами. В городе, где каждый клочок земли, каждый квадратный метр жилого пространства стоит безумно дорого, позволить иметь себе таких размеров комнаты могли только самые зажиточные и влиятельные горожане. Вне всяких сомнений Воевода Верд сен Вер принадлежал именно к такой категории горожан. За двенадцать лет он настолько укрепил и упрочил свои позиции в городе, что члены Совета всерьез опасались – настанет то время, когда он путем переворота скинет их с пьедестала и сам возглавит правление городом. Средства и ресурсы у Воеводы для этого были в избытке – все силовики города, от полицмейстеров до воинов безоговорочно подчинялись только ему. Уповать на наемников было глупо – Воевода сам был человеком не бедным и мог себе позволить нанять небольшую армию. События последних двух лет подорвали экономику Атолла и укрепили позиции Воеводы в городе, Совет лихорадочно искал пути выхода из сложившейся ситуации. И вот – судьба за них все решает сама. Погибает его единственный сын и наследник, причем чужими руками, и они не имеют к его смерти никакого отношения. Но смерть юноши дает шанс им перехватить инициативу в свои руки – пришло время им действовать, пришло время расставить капканы для старого арга.
Жена Воеводы, высокая темноволосая женщина в годах, но все еще красивая и статная, сидела на софе в гостиной, она была подавлена и не обращала никакого внимания на расхаживающего из стороны в сторону наемника. Игер не мог найти себе места, он не мог видеть ее в таком состоянии, тем более что это именно он принес ей ужасную весть о гибели ее единственного сына, привез вместе с его телом. Тринадцать лет назад молодой, но уже обстрелянный воин Игер поступил на службу города в отряд командира с позывным Лихой. Он помнил тот момент, когда впервые увидел его темноволосую красавицу жену, момент, когда их взгляды встретились – сердце вспыхнуло буйным огнем от первого ее взгляда, этот огонь горел, не угасая все время, но чувства свои показать, воин не смел. Спустя несколько месяцев они отправились большим караваном в Пустошь отбивать нападение общинников с далекого поселения. В этой битве силы Атолла вынуждены были отступить, в том сражении Игер получил контузию и тяжелое ранение. Сразу по возвращению был снаряжен караван для штурма общинников, чтобы проучить их, силу показать, дать понять, что не стоит им соваться сюда. Ввиду полученных ранений боец Игер в этом штурме не участвовал. Потом пришли демоны Пустоши, была страшная битва за город, Лихой со своим отрядом город спасли, стали героями, а самого Лихого после этих событий, решением Совета произвели в Воеводы. А молодой воин Игер остался инвалидом и со службы ушел, он потерял все. К тому моменту жена уже наскучила Воеводе, он ее не замечал и больше времени проводил на службе или со шлюхами. Зато она, наконец, заметила Игера, страсть вспыхнула между ними всепожирающим огнем, это был самый счастливый год его жизни. Но вскоре, чтобы не навредить любимой, воин был вынужден покинуть город. Воевода уже начинал подозревать жену, устраивал ей скандалы и пару раз избивал, Венд сен Вер, как и все мужчины, был собственником, к тому же очень злопамятным и мстительным. После этого любовники виделись еще несколько раз, когда Игер появлялся в городе, но шесть лет назад он покинул город навсегда. Так ему казалось.
И вот, спустя столько лет он снова приезжает в город и привозит ей изуродованное тело ее сына. Тысячи демонов Пустоши рвали на части его душу, глядя на то, как подавленно она сидит, потупив глаза в пол. Как не замечает людей, которые приходят со словами скорби и соболезнования. Ее муж стоит в углу комнаты и о чем–то беседует с самыми высокопоставленными горожанами, многие пришли высказать слова поддержки и соболезнования семье. Скоро полдень и на главной базарной площади города состоится прощальная панихида, на которой соберутся горожане, чтобы проводить с почестями молодого воина города.
Где–то вдалеке на улице приглушенно раздались хлопки, сразу за ними бахнуло сильнее. Мурашки возбуждения пробежали по спине воина – звуки были настолько знакомыми, что это даже испугало. Как это может происходить здесь в городе? Окончательно сомнения рассеяла трескотня, стреляли – длинная очередь семеркой, ей коротко огрызается пятерка. Глаза Игера и Воеводы встретились, тот тоже понял, что происходит, не сговариваясь, как по команде оба ринулись из дома. Игер по пути выхватил ПМ, выбежали на улицу, Воевода тоже с пистолетом, следом за ним охранник с коротким автоматом. Стреляли уже часто, не останавливаясь – пистолетные хлопки, тяжело ухал дробовик, очередями захлебывался автомат. Автомат смолк, взрыв – граната, второй взрыв, красная ракета в небо взмыла.
– Это в сквере.
Крикнул Воевода.
– Игер туда, ты с ним! Я еще людей вызову – туда отправлю.
Игер бежал по хорошо знакомой дороге к городскому скверу, сзади шаги охранника Воеводы, вот и арка, а за ней сразу сквер. Какого морока! Переход от арки в сквер завален телами, сколько их здесь? Все в крови, кровь везде даже на стенах домов, посеченных осколками и пулями. Есть живые, они стонут, просят о помощи, некоторые даже пытаются зажимать кровоточащие раны, кровь у некоторых бьет из–под пальцев, растекается по улице, с пылью и песком под ногами смешивается. Воин наклонился, у одного автомат подобрал, магазин в сторону отлетел, из его подсумка два полных достал, один к автомату присоединил, второй в карман куртки убрал. К углу подошел.
– Готов?
Охранник кивнул.
– Выхожу, прикрывай!
Приклад к левому плечу, пригнулся, колени согнутые, силуэт низкий – автомат из–за укрытия вышел, короткая очередь, дальше перенос огня вправо, отсечками по два. Сзади слева автомат охранника ожил, тоже по два, работает. Никого – ушли. Сквер сизым горьким туманом заполнен, под ногами один в сером – не наш.
– Контрольный.
Одиночный выстрел. Дальше еще двое лежат.
– Это охранники дочери Воеводы.
– Что ты сказал?
– Эти двое охранники Заиры.
Да твою ж морока мать!
– Ты ее саму видишь?
– Нет, ее нет здесь.
Сильно грохнуло справа далеко в стороне.
– Туда быстро!
**********
Три фигуры бегут вниз по пустынной улице. Высокий останавливается, кричит серому коренастому человеку с автоматом в руках
– Здесь контрольная точка, ставь растяжку. Держи!
Достает из кармана гранату Ф–1, к ней уже примотан небольшой моток тонкой проволоки.
– Прикрывай его!
Сам бежит вниз по улице. Девочка безвольно болтается на плече. Низкий широкоплечий человек принимается устанавливать растяжку, натягивает проволоку поперек улицы. Второй стоит на колене, ствол дробовика смотрит в том направлении, откуда они только что прибежали, правая рука удерживает ружье у плеча, палец на спуске, левая вынимает из ячеек бандольеры один за другим красные цилиндры и вталкивает их в окно лотка приемника – снаряжает подствольный магазин.
– Готово уходим.
Низкий широкоплечий, пробегает мимо напарника, легонько хлопает его по плечу, тот выжидает несколько секунд, разворачивается и бежит вслед за коренастым. Пробегают несколько кварталов вниз. Улицы по–прежнему пусты, скоро уже и городские ворота. Забегают за угол, там маленькая худенькая женщина перевязывает руку высокому, он ранен. Человек с язвенным лицом оборачивает в плотную ткань девочку подростка.
– На вот, положи ей под язык, это снотворное и вяжи, как чтобы от обычного грузового тюка не отличить было. Как вы все целы, некого не зацепило? Переодевайтесь братья!
Язвенный берет небольшой брикетик из рук высокого, кладет в рот девочке с каштановыми волосами, плотно оборачивает ее тканью, начинает обматывать веревкой, вяжет узлы. Высокий наемник и серые люди одевают поверх своей одежды черные комбинезоны с нашитым штурвалом на рукаве. Головы и лицо покрывают черные плотные платки, панорамные очки опускаются на глаза. Все трое прячут пистолеты в карманы, снаряжают пустые магазины, которые тоже отправляются в карманы, за ними следуют патроны россыпью. Человек с язвенным лицом собирает остальное оружие в большой дорожный рюкзак, закидывает его за спину.
– Все готовы? Спасибо, еще увидимся – уходите, скоро здесь будет жарко!
Трое прощаются с язвенным и маленькой женщиной. Высокий идет вперед к городским воротам, двое других аккуратно поднимают тюк и следуют за ним.
У главных городских ворот скопление народу – торговцы, амбарные, приемщики, воины из охраны с ними вперемешку. Троих карторов встречает старший наряда охраны, высокий крепкий мужчина, с синим лицом и загипсованной левой рукой.
– Кто такие, откуда?
– Странник я, это моя команда, карторы мы – подрядились для амбарного Сэмэ товар в Становый Закатный Союз вести.
Старнарох осмотрел троих, смерил взглядом, кивнул.
– Что там происходит, где стрельба?
– Где–то за базаром, далеко. Почем мы знаем? Мы из ремесленного квартала идем, там не разобрать за грохотом цеховым, что творится в городе. Да нам и дела нет, у нас работа своя.
Старнарох кивнул.
– За мной идите, я вас провожу.
Старнарох быстро нетерпеливо идет через торговую площадь.
– Какого морока, что вы устроили, во что меня втянули?
Он явно начинает нервничать. Только этого сейчас не хватает – мы почти у цели, а этот может все испортить. Высокий сует руку в карман черного комбинезона, ПМ в руке, дуло, внутри кармана, развернул в спину идущего впереди старшего наряда охраны. Если тот вздумает дело испортить стрелять можно прямо так, не вынимая руки из кармана, потом его АКС в дело пустить, на поясе в подсумках у того два запасных магазина, да и гранаты, наверняка имеются – прорвемся. Нужно попробовать подозрения отвести от себя.
– Что там происходит то ваше дело, нам до ваших городских разборок дела нет. У нас свои дела, мы контрабандой занимаемся, но тебе до того дела быть не должно.
– Арг вас подери, связался бы я с вами, если бы не сын.
– То–то, ты лучше свое дело делай, как условились, да про пацана помни своего. А мы слово держим – уйти из города дашь, как условились, он тебя дома после смены ждать будет.
К воротам подошли, амбарный Сэмэ на встречу бежит, весь красный, трясется – бумагу высокому сует.
– Вот, все документы на выход карта готовы.
Тот старшему наряда охраны их передал. Старнарох только бегло на них посмотрел, назад вернул. К постовым у ворот повернулся.
– Все в порядке – открыть ворота, выпускаем карт!
Высокий амбарному в руку квадраты золотые сунул. Его напарники тем временем тюк в карт уложили.
– Вот, как договаривались, ты молодец Сэмэ. Выводите карт, я догоню!
Вдалеке еле слышно что–то грохнуло, несильно. Амбарный присел от страха затрясся, высокий к старнароху подошел.
– Видишь, я же говорил, что это не наши разборки. Держи, как условились. А это в качестве моральной компенсации.
Высокий сунул в руки старнароха немного серебряных квадратов и красивую бутылочку с хорошим самогоном. Пошел карт догонять.
Карт уже за ворота вышел, трое карторов паруса принялись ставить. Далеко в городе началась усиленная стрекотня.
– Закрывай ворота! Всем по местам стоять, морок его знает, что там твориться, стреляют все ближе к воротам.
Нужно срочно горло промочить, что за день такой выдался?..
**********
Бежали, минуя базарную площадь, туда соваться никак нельзя – там людей сейчас много, все на панихиду собираются, увязнем в них, не пройдем. Из улочек навстречу начали люди появляться, бегут в ужасе – паника началась. Людей с автоматами видят, кричат, по сторонам шарахаются. Вот улица, которая к нужному зданию выведет. По ней навстречу народ бежит, в стороны жмется. Да уйди ты с дороги, какого–то грязного попрошайку кривого с дороги отпихнул. Быстрее, туда нам нужно! На площади перед зданием полицмейстеров картина удручающая – возле крыльца фрагменты тел, трое кажись. Дальше еще несколько – конечности неестественно вывернуты, у некоторых на ниточках сухожилий висят, крови полно везде, все осколками посечено. Какого морока здесь произошло?
– Ты ее здесь видишь?
– Нет, здесь ее тоже нет.
Серый, серый, стоп – в сквере один в серой одежде лежал. А здесь? Нет здесь серых, горожане одни, да полицмейстеры, их по красным повязкам на рукавах отличить можно. Да как же так – как детей провели, как простаков последних – нет их здесь, и не было! По улице топот ног, подмога бежит – воины с автоматами, пятеро. Куда, куда они могли уйти? В городе залегли – нужно всех поднимать и облавы устраивать! Думай, думай! Ворота, они из города уйти могут!
– Все за мной живо, к городским воротам!
Бегом, бегом – не растягиваемся. Прочь с дороги, да уйди ты, на тебе в челюсть прикладом, с дороги! Базарную площадь боковыми улицами миновали, людей меньше попадаться стало, дальше и вовсе улица опустела. Что такое? Арг тебя дери – проволока!
– Граната, ложись!
Все в рассыпную шарахнулись. Один молодой замешкался. Взрыв – к стене откинуло его, готов, не жилец. Сюрприз оставили – направление верное, из города уйти хотят.
– За мной, рассредоточиться, смотреть в оба!
Люди разошлись по обеим сторонам улицы, под зданиями пошли быстрым шагом, бежать теперь нельзя, враг рядом, быть может. С двух сторон разом ухнуло, в одну протяжную очередь слилось, пули по камням защелкали, пыль и крошку выбивая. Воин перед Игером упал, с той стороны синхронно с ним еще один. Игер того, который перед ним схватил, за угол здания потащил, задом пятиться начал. Живой, пуля в шлем прилетела, срикошетила, вторая в ноге – жить будет, нужно перевязать. Тот, который по левую сторону улицы упал, так и лежит, пули рядом щелкают, в него прилетают, крошку с камней и красные фонтанчики из него выбивают.
– Стрелки сверху. Работаем парами. Сам перевязаться сможешь? Хорошо. Ты – со мной. Пошли!
Охранник Воеводы за Игером вплотную идет, ствол его автомата у самого уха. К углу подошли, Игер на колено левое стал, автомат в левом плече, охранник сзади тоже на левое плечо перенес. Крошка из камней рядом в двух метрах выщелкивается – не достает их стрелок слева – они у него в мертвой зоне. А вот их пару слева может правый стрелок достать. Знак второй паре дали – мы первые работаем, потом вы. Кивнули, все готовы.
– Выходим!
Громко Игер выкрикнул, сразу корпусом из–за угла вывесился, охранник над ним, оба автомата одновременно короткими очередями сектора перед собой горячим свинцом поливать стали. Сзади тоже два автомата заработали. Вижу вспышку!
– Второй ярус, проем между домами – огневая точка.
Пули крошку из кирпичей из угла дома высекают, крошка по глазам сечет – очередь, за ней еще одна на сполохи в темном проеме второго яруса. Сухой щелчок затвора – патроны закончились!
– Пустой!
Назад за угол дома, охранник тоже. Смена магазинов.
– Пустой!
– Пустой!
С левой стороны улицы. Магазины заменены, враг тоже молчит. Что там, у парней напротив – порядок тоже готовы.
– По моему сигналу снова выходим. Пошли!
Все, как и в прошлый раз – Игер снизу из–за угла, охранник сверху, сразу очередь. Сейчас черный проем видно хорошо, крошка и пыль кирпичная обзору не мешает. Очередь, вторая в проем ушли. Сзади тоже заработали автоматы. Из проема сверху огонек огрызнулся не долго, коротко, очередь, вторая, третья в его сторону ушли – захлебнулся, смолк.
– Граната!
Сзади. Рефлекторно разворот, нырок, голову руками закрыл, лежа замер – взрыв. Как у нас дела? Охранник жив, среагировал вовремя. С той стороны улицы стоны – один нормально, жив. Второй на спине лежит, руками живот зажимает – потроха наружу.
– Оставь его, не жилец!
Магазины свежие из разгруза у лежащего вытащил, в автомате сменил, в карман запасной отправил.
– Времени нет, возиться. Зачищаешь левую сторону.
Игер повернулся к раненому в ногу бойцу.
– На тебе правая сторона. Осмотреть и зачистить обе огневые точки. А ты за мной, бегом.
Рассредоточились, побежали в сторону городских ворот.
Оба воина разошлись по своим сторонам, стали вверх подниматься по пролетам, осторожно углы обходя.
Нога сильно отдавала болью в простреленном бедре. Подниматься было тяжело – одной курой приходилось удерживать тяжелый автомат, а второй подтягиваться за поручни лестничных пролетов. Нога устала. Подтянулся, запрыгнул, ступень, за ней вторая, еще одна. Руки ломит, пот градом, лестница под ногами ходуном ходит. Звяк, звяк. Что это? Как будто что–то скачет, прыгает по ступеням металлическим. Граната – все, это конец! С пробитой ногой не уйти.
Взрыв. Прозвучал за спиной вдалеке.
– Постовой, ко мне быстро! Здесь люди были?
– Кто такие, стоять!
– Сюда смотри, верительная от Воеводы, печать видишь? А его телохранителя узнаешь? Быстро на вопрос отвечай – кто за последние тридцать минут сюда приходил?
– Трое карторов, с тюком.
– Куда пошли?
– К закатным воротам.
– Старнарох где?
– У себя наверху.
– Зови, пусть людей берет всех и туда – нас догоняет.
Двое побежали через торговую площадь в сторону закатных ворот. Вот и ворота – там никого, постовой лениво расхаживает, грамоту верительную под нос.
– Карторы где, что сюда полчаса назад пришли с тюком?
– Так уехали, в Пустошь.
– Ворота открывай живо, шевелись!
А старнароха нет до сих пор, назад оглянулся – никого. Ничего я с тобой поговорю, так поговорю, надолго запомнишь!
Ворота лениво втягивались вовнутрь, в сторону отползая. Ветер пахнул в лицо горячим дыханием, пески лениво ползли по барханам, перекати–поле скакало наперегонки с ними. Вдалеке, у линии горизонта, черной пирамидой виднелся одинокий парус, с каждой минутой парус уменьшался в размерах, пока не растаял в далекой дымке песков.
По небу лениво издалека плыли редкие небольшие перья облаков – верные предвестники окончания Солнечной Бури.
Ветра Пустоши. Книга 1. Старые долги. Глава 2
© Copyright: Литвинов Дмитрий, 2020
Свидетельство о публикации №220073001331
Свидетельство о публикации №220073001331
Рецензии