Заметки любознательного человека

Я не в духе. Обижен на весь белый свет. Меня покинула Муза. Надеюсь не безвозвратно. Как сказал великий пролетарский поэт В. Маяковский: «Не мычит, не блеется…»
Рецепта от этой напасти не существует. « Кто виноват?» и « Что делать?» Хоть головой об стенку бейся, хоть в петлю лезь – не поможет. Одервенение. Бесчувствие. Полное.
Но, кажется, я решил эту задачу с двумя неизвестными.
«А что ты обратиться ли Вам, милейший Сергей Леонидович, за добрым советом к «товарищам классикам, непререкаемым авторитетам, гениям пера, кисти, музыки, наконец!» - сказал мне мой внутренний голос.
Какие нестандартные «приемы», «ходы» и творческие причуды применяли ОНИ в поисках вдохновения?
Прежде всего, я устремил свой взор на Чарльза Диккенса.
И вот что я узнал: Диккенс накручивал по ночному Лондону аж по сорок километров. Иногда он посещал, помимо злачных мест, - ночлежек и притонов - кладбища и морги. Трупы действовали на него успокаивающие.
А вот Иоганн Брамс для вдохновения без всякой необходимости начинал чистить обувь. Кроме того, композитор в качестве стимула для творчества нередко совершал прогулки по кладбищу. Так, в кладбищенской тишине, он сочинял свои знаменитые произведения.
Брамса порой называть «композитором для покойников» из-за неимоверного количества сочиненной им траурной музыки.
Оттачивал своё мастерство среди могил и знаменитый итальянский скрипач и композитор Н. Паганини.
А тут еще и бард Михаил Ножкин на своих трёх аккордах подлил масла в огонь:

«Там на кладбище все спокойненько
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько,
Исключительная благодать…»

Читатель уже наверняка догадался к чему я клоню?
В ближайший выходной, я отправился на местное городское кладбище, дабы на себе испытать столь простой и эффективный метод.
Долго бродил я среди заброшенных могил, продирался между тесными, покосившимися оградами, рассматривая надгробия. Наконец – сердцем почувствовал – это именно то, что мне надо. Памятник был неприметный, я бы даже сказал – более чем скромный. Из бетонной крошки, серенький. В положенном месте находилась потрескавшаяся от времени фотография, но «зацепило» меня фамилия покойного: Французов. Именно так – Французов. Память услужливо подсказала стишок, сочинённый великим безымянным автором – русским народом: «Придёт Кутузов бить французов».
Что ни говори, а фамилия достаточно у нас редкая и вызывает массу ассоциаций, по крайней мере у меня.
Логично, к примеру, предположить, что усопший Французов является потомком одного из галлов шестисоттысячной Великой армии Наполеона. Почему нет?
Идём дальше. С Императором на родину вернулся лишь жалкая горстка солдат, что-то около тридцати тысяч, в основном «старая гвардия». Прочие остались в России. Кто в качестве удобрения, кому-то повезло больше. Выжившие вояки становились добропорядочными подданными Российской Империи. На своей новой родине подвязались служить гувернёрами, камердинерами, мастеровыми, некоторые подались, будучи дремучими невеждами, - в учителя!
Как там у Александра Сергеевича в «Евгении Онегине»:

«Монсьер Аббе, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Слегка за шалости бранил
И в Летний Сад гулять водил».

До боли знакомые с детства строчки.
Ключевое слово в этом отрывке: «убогой» - намёк на какое-то увечье, вероятно полученное в боях.
А вот еще один Аника-воин, современник «учителя» монсьера Аббе, некий мосье Трике.
Все тот же «Евгений Онегин».
Читаем в пятой главе:

«С семьей Панфила Харликова
Приехал и мосье Трике,
Остряк, недавно из Тамбова.
В очках и рыжем парике».

По всему видать – Трике – пройдоха и бестия тот еще! Эдакий шут Балакирев при господах. Остряк – самоучка, «в очках и рыжем парике». Ву а ля!
Впрочем к иностранцам в нашем благословенном Отечестве всегда относились снисходительно. 
Пора закругляться. Согласится ли читатель с моей версией, «иль может это все пустое?»
Суть не в этом.
Кто б ни был бы – покойся с миром, русский человек по фамилия Французов.