Коля, Настя, Виолетта

*
Мое имя Виолетта, все называют Летта, как будто требуют лета, Коля зовет меня Настя. Мне тридцать два, я стою в фиолетовом пуховом плаще в подъезде и сую стихи, написанные на листке из моей школьной тетради по русскому языку за шестой класс, в ящик под номером тринадцать. Сама живу в этом же подъезде в квартире под номером девять.
Коля - это мальчик тридцати лет, он живет в квартире под номером тринадцать. Совпадение, подумаете вы? Она сует стихи в ящик с тем же номером, здесь что-то не так, подумаете вы? Да, это так: здесь что-то не так.
Он живет с мамой.
У него большой аквариум с рыжими рыбами.
А вот и он.
Не аквариум, а он. Ну, он.
- ...рыбок?
- Да, покормил.
- Из желтенького пакетика?
- Из желтенького пакетика.
- Просто спросила, вдруг тоже начну кормить, а ты уже покормил.
- Пока, мам.
Этот диалог я слышу, стоя на площадке между этажами. Куда бы деться? Укрыться в фиолетовом плаще, как будто бы набросив на себя покрывало хмурой ночи?
- Привет, Настя.
Не удалось укрыться, как будто бы набросив на себя покрывало хмурой ночи.
- Привет, Коля.
- Снова стихи?
- Ну да.
- Хокку?
- Одностишье.
- Хорошо. В три раза меньше читать. Подожди, не уходи, при тебе прочту.
- Меня зовут Виолетта.
- Тем более.
Он достает мой листок из почтового ящика и читает дольше, чем можно читать одну строчку. Убирает листок в карман на кофре для скрипки, с которым он ходит на работу. Чтобы остановить поток мыслей читателя на тему «Где же он работает? В филармонии? В оркестре? Он первая скрипка? Музыкальный гений? Известен? Богат?», поясню: в кофре он носит вторую обувь. Вот такой вот местный дурачок.
- ...итаю.
- А? Что? Я пропустила первые несколько букв, была в мыслях.
- Говорю: возьму на работу, там дочитаю. К третьему слову захватывает и хочется узнать, что же будет дальше. Надеюсь, не сольешь концовку.
- В стихотворении всего пять слов.
- Тем более.
Он спускается по лестнице, а я кричу ему вслед:
- Я напишу еще!
- Одумайся, - отвечает он.
Всегда так себя веду. А когда вернется с работы, буду караулить его опять, с новыми стихами, вот увидите.

**
Вот видите.
В подъездное окно хорошо просматривается его музыкантская фигура. Внешне напоминает вялого журавля со скрипачьими замашками. По характеру он примерно такой же.
- Дочитал.
- Ну как?
- Сиквел писать будешь?
- Уже.
- В ящике?
- Да.
- На листочке из тетради по русскому языку за шестой класс?
- Да.
- Завтра прочту. Хочу растянуть удовольствие. А всю ночь буду предвкушать.
- Могу рассказать наизусть, я помню.
- Что, серьезно, выучила пять слов?
- Как-то сразу запомнилось.
- Не надо рассказывать наизусть.
- С выражением.
- Тем более. Иначе чем я буду развлекаться на работе?
- Доставать обувь из кофра и складывать обратно, доставать и складывать. Как ослик: «Входит и выходит». Кстати, когда перестанешь ходить с кофром?
- Никогда не перестану. Все думают, что там винтовка, ну или скрипка. И боятся меня.
- Они думают, что ты музыкант-замухрышка и просят у тебя закурить. Помнишь, на позапрошлой неделе?
- Это частный случай.
- А помнишь, что ты сказал мне, когда к нам подошли те два бугая, чтобы ударить твое лицо?
- Настя, отпусти этого бедолагу, мне его жалко?
- Нет, после этого.
- Настя, не бей его, ведь бедняга не успел даже донести кулак до моего лица?
- Да нет же, другое.
- А что еще? Известно, что я немногословен. Сказал только самое необходимое и замолчал.
- Ты пригласил меня на чай. Так вот, я согласна.
- Помнится, это ты произнесла слово «чай». У меня бы язык не повернулся.
- Не передергивай.
- Кроме того, ты всегда дышишь мне в лопатки до самой квартиры, а потом впадаешь в прихожую, как придаток моей спины. Я просто не успеваю закрыть дверь.
- Коля!
- Настя!
- Виолетта!
- В имена поиграли, пошли тогда.
- Пошли.
И мы поднялись к его квартире. Он обернулся и воззрился на меня. И только я подумала, что он смотрит на меня так по причине, от которой начинает биться сердце, как он сказал:
- Почему ты думаешь, что тебя зовут Виолетта?
- Потому что так и есть.
- А все-таки?
- Это имя написано в паспорте.
- Так себе довод.
- Родители с детства звали меня именно так.
- Перепутали с кем-то.
- Так не бывает.
- Бывает.
- Я их дочь.
- А я сын, но не их. Что с того?
- Ничего.
- Принеси паспорт.
- Для чего?
- Не для чего, а зачем.
- Зачем?
- Не зачем, а для чего.
- Ну и ладно.
- Вот и всё.
- Не хочешь угощать меня чаем, так и скажи.
- Не хочу угощать тебя чаем.
- Ну и ладно. Сама себе налью.
Я протянула руку мимо его левого уха и нажала на кнопку звонка. Открыла мама.
- Летта пришла! Привет!
- Привет, мама Вера, - сказала я, а Коля сказал как всегда:
- Это моя мама.
- Не жадничай, Коля, - сказала мама Вера.
- Я радушен, - ответил он.
- Ты не радушен, - сказала я.
- Я именно такой.
- Нет.
- Ну, заходите, чаю попьем с печеньем,- сказала мама Вера и глянула сначала на сына, а потом на меня - сочувствующим взглядом, полным глубокого вздоха.

***
Я заглянула в его аквариум. Зеленый с рыжими рыбами - они там как огоньки, мерно покачиваются.
- Твои рыбы. Их стало больше.
- Серьезно?
- Да.
- Серьезно, ты пересчитываешь моих рыб?
- Ну, нет. Как-то само получается.
- Как-то само получается пересчитывать моих рыб?
- Извини, если обидела тебя пересчитыванием рыб.
- Я прощаю.
- Прощаешь? По-твоему, здесь есть за что прощать?
- Ты же извинилась. Я не монстр, чтобы не простить.
- Но я ничего не сделала!
- Тогда к чему эти лживые извинения?
- Коля!
- Настя!
- Виолетта, но пусть тебя это не тревожит.
- Меня это не тревожит.
- Вот именно.
- Дети, чай, - объявила мама Вера, внося поднос с двумя чашками и тарелкой печенья. Она называет нас детьми, и мне тепло от этого. В моей квартире меня так не называют. Я живу с фикусом и кактусом, а они молчат.
- Почему только две чашки? Настя не будет пить чай? - поинтересовался Коля с умным лицом, бяка эдакая.
- Это я не буду пить чай, - сказала мама Вера и потрепала Колю по холке. - Общайтесь.
И ушла на кухню.
- Кому это она сказала - общайтесь? - спросил Коля.
- Нам. По ее мнению, нам это не чуждо.
- Странная женщина. Ну давай.
- Что?
- Общаться.
И мы принялись молча жевать печеньки.

****
Может быть, вы спросите, что мне нравится в этом человеке? А? Что? Нет, вы не спросите? А может, все-таки спро;сите, ну пожалуйста? Я бы ответила, например, что и сама задаюсь этим вопросом. Хотя, я не задаюсь. Просто пишу стихи - то хокку, то одностишье - и бросаю в почтовый ящик. Я бы сочинила поэму, но знаю, что не дочитает до конца. На день рождения я подарила ему воздушные шарики, на каждом было по одному слову, из них нужно было составить фразу «Мое сердце рвется к тебе».
Спрашивается, он составил эту фразу? Угадайте?
Правильно.
Возможно, я утрирую. Нет, не насчет шариков. Возможно, я утрирую, стоя сейчас в подъезде с букетом роз. Ну а как? Словами его не проймешь.
В окно уже видно, как он подходит к подъездной двери своей журавлиной походкой, покачивает головой из стороны в сторону, как будто слушает в наушниках музыку.
- Зовешь кого-то замуж или занялась флористикой? - Пока я смотрела на Колю в окно, он образовался у меня за спиной.
- А третий вариант предусмотрен? - спросила. Ну, мало ли.
- Вот такой еще есть: сегодня первое сентября, а ты - первоклашка.
- Тогда занялась флористикой.
- Еще букет тянет на будущий гербарий. Заключишь в раму метр на метр и повесишь на стену.
- Это тебе, - протягиваю ему цветы.
- Я не занимаюсь флористикой и гербариями тоже.
- Сделай одолжение, возьми молча.
- Зачем они мне?
- Поставишь в вазу.
- У меня нет вазы, - стоит с цветами и кофром, как будто действительно скрипач после концерта. Дурак дураком, в общем.
- Поставь в банку.
- Нет такой большой банки.
- В ведро на двенадцать литров поставь.
- Может получиться, - кивает он и уходит по лестнице вверх.
Цветы на него тоже не действуют. Что с ним вообще делать, с этим кактусом-переростком, с этим журавлем-скрипачом со второй обувью в кофре? Шаги удаляются. Бросаюсь за ним - как всегда.
Он копошится ключом в двери, начинает ее открывать, я захлопываю, он поворачивается ко мне. Мы друг от друга на расстоянии, какое бывает перед объятиями. И вместо решительного действия, которое планировала сделать, я вдруг робею, выпаливаю:
- Почему ты зовешь меня Настей?
- Потому что это твое имя, не?
- Это не оно.
- Тогда, вероятно, по другой причине.
Он отколупывает мою ладонь, удерживающую его дверь в закрытом положении, возвращает ее мне, открывает дверь, заходит, закрывает дверь, а я остаюсь в подъезде.
Стучусь: я так просто не сдаюсь!
- Что? - это он снова открыл дверь.
- Не так-то просто меня сдать! - тараторю ему в лицо. А что, пусть знает. Только, кажется, я перепутала слова.
- Что верно, то верно, - соглашается он. - Сдать тебя не просто. Что-нибудь еще, Настя?
- Да!
- Не держи в себе, а то цветы, расположенные в моей правой руке, вянут в ожидании ведра.
- Если бы я делала предложение - то жениться, а не замуж!
- Спасибо, что предупредила. Теперь я подготовлен по этому вопросу и врасплох меня застать будет не легко. Всё?
- Да.
- Пока.

*****
Новый год мама Вера пригласила меня отпраздновать вместе с ними.
- Нас все равно двое. А так будет трое, - сказала она, и в этом умозаключении почувствовалось ее родство с Колей. - Только елки у нас нет.
И вот настало тридцать первое декабря. Я постучалась в дверь, открыла мама Вера.
- Проходи, Летта, - она, как всегда, радостно мне улыбалась, и я прошла.
Из комнаты нам навстречу выползло что-то большое и бумажное.
- Я вы;резал елку из картона. От холодильника коробка оставалась. Хороший вариант, экономный. А, ты тоже здесь, - это он меня увидел из-за картонной загородки.
- А у меня есть елка. Настоящая. Сама срубила.
На самом деле, елки у меня нет, что подтверждается пустыми ладонями. И я ее не рубила, конечно.
- Топором? - уточнил Коля.
- Да.
Решила прихвастнуть перед ним. Пусть знает, что я молодец. И не просто, а молодец с елкой.
- И где она?
- Елка-то?
- Да, - он прищурил на меня правый глаз.
- В подъезде. Хотела сюрприз сделать.
- Как хорошо, у нас будет настоящая елка! - воскликнула мама Вера. Спохватилась и потрепала картонную елку Коли по треугольной макушке: - У тебя тоже симпатичная елочка, сынок.
- Так иди за ней, - сказал Коля и прищурил на меня левый глаз.
- Так иду за ней, - сказала я.
Пришлось выйти в подъезд. Как только захлопнулась за мной дверь, я бросилась вниз по лестнице, на улицу, прямо так, в свитере - чтобы не терять времени. У нас за домом небольшие посадки. Там нельзя рубить деревья, но ведь я обещала ему. И теперь, как настоящий джентльмен, должна сдержать слово.
Нашла небольшую, худенькую. Заметила в своих руках отсутствие топора. Потянула немного за ствол, она не поддалась. А с балкона на втором этаже на меня напустилась какая-то женщина с громким голосом. Она выкрикивала разные комбинации слов «мародерка», «елкирвёт», «гринпис», «вполициюпозвоню» и «хулиганье». Поэтому я отошла от елок бегом и как можно дальше - а именно в свой подъезд. Хорошо, что эта славная женщина из другого подъезда и не знает меня лично.
Пришлось вернуться в тринадцатую квартиру ни с чем, разве что с румянцем на щеках.
- Не смогла уговорить елку прийти?
- Она за домом.
А что? Это ведь правда. Я вообще честный человек так-то.
- Она за домом?
- Да. В почве.
- Ты же срубила. Топором.
Иногда Коля бывает излишне щепетилен.
- Я передумала и вкопала обратно.
- Не приживется.
- Уже проросла.
- Так не бывает.
- Еще недавно я слышала от тебя фразу «Я не флорист, я не флорист!»
- Быть такого не может. Никогда не повторяю фразы по два раза.
- В общем, елку наряжать мы будем на улице. Потому что елка именно там. Выйдем с мишурой, мандаринами.
- А куранты?
- Поставим телевизор на подоконник открытого окна, задерем головы вверх и будем смотреть.
- Третий этаж.
- Повыше задерем. А ты вообще высокий, тебе ли жаловаться? Это мне придется туго, но я уверена, что справлюсь.
А мама Вера сказала:
- Вы идите, а я буду махать вам шампанским из окна и кричать «Ура!»
- Хорошо, - сказала я, потому что одна из моих мечт - встретить Новый год с Колей наедине.
- А елка? - спросил Коля у мамы. - Как же ты без елки?
- Есть картонная.
- Мне она тоже нравится. Я покрасил ее зеленой гуашью, пока Настя выдергивала молодняк под окном.
Я покраснела, но мама Вера не растерялась:
- Идите на улицу, дети, - и стала выталкивать нас из квартиры, подмигивая мне по дороге. Я поняла: одна из ее мечт сходна с моей.
- А мандарины? - говорил Коля, пока его толкали в спину. Мама сунула ему мандарины в карманы. - А какао? - дала ему розовую кружку с какао.
- А мишура? - спохватилась я и получила мишуру.
Когда мы были уже в подъезде, у Коли ошарашено топорщилась челка, я счастливо улыбалась, а дверь стремительно неслась навстречу нашим носам с тем, чтобы захлопнуться перед ними, но Коля воскликнул:
- Мама, а одежда? Там зима.
Тогда в сужающуюся дверную щель по направлению к Коле вылетели шапка, шарф, а затем и пуховик. Дверь захлопнулась, стало тихо.
- Не знаю, как ты выйдешь из дома без своего кофра, - сказала я, глядя на его все еще растерянное лицо. В руках он сжимал кружку с дымящимся напитком. - Зато у тебя есть какао в розовой кружке.

*******
Как и обещала, мама Вера махала нам из окна бокалом с шампанским и выглядела очень счастливой. А еще она принесла на кухню телевизор и выставила его на подоконник так, чтобы нам было видно. Мы повесили мишуру на редкие молодые ветки дерева. Мы - это я. Коля топтался рядом, бухтя, что я криво вешаю.
- Ты выпил какао?
- Да. А что?
- Дай кружку.
И водрузила его розовую посудинку на макушку елки вместо звезды.
- У меня мерзнут пальцы. Скрипачам нужно беречь их.
- Ты не скрипач.
- Тогда дай мне свои перчатки, если ты хоть сколько-нибудь джентльмен, Настя.
- Я Виолетта.
- Тем более.
И я отдала ему свои перчатки. Теперь пальцы мерзли у меня, но какая разница. Меня радовал тот факт, что я хотя бы не скрипач.
По телевизору на третьем этаже стал говорить президент и я засуетилась рукой в кармане - там у меня был припрятан подарок для Коли: коробочка, а в ней - письмо, в котором в предельно сжатой форме и крупным шрифтом (всё сделала, чтобы дочитал до конца) изложено, как я к нему отношусь. Всего три слова. С боем курантов, я планирую, он откроет и, наконец, всё поймет.
- Чокнемся мандаринами? - предложил Коля. Сейчас, в темном пуховике на фоне белого снега, его вид был наиболее близок к образу журавля. С мандарином в крыле.
Президент тем временем договорил и начали бить куранты. Елка стояла в мишуре и с розовой кружкой на макушке. Мы задрали головы к окну на третьем этаже. Мама Вера махала бокалом шампанского и кричала «Ура!». Я вытащила свой подарок из кармана и попыталась всунуть его в Колину руку.
- Что? - он поднял на меня левую бровь.
- Подарок.
- Мне?
- Нет, соседской собаке!
- Так сходи, отнеси.
- Коля!
- Настя!
- Виолетта! И вообще. Сделай усилие, разожми уже пальцы, чтобы я всунула в них свой подарок.
- О! Коробочка. Спасибо. Подарить коробочку - это так похоже на тебя, Настя.
- Я не Настя!
- И это тоже очень похоже на тебя.
- Коробочка открывается, если что.
- Если что?
- Акхм!
Внезапно захотелось окунуть его лицом в снег.
- Куранты добивают свои удары, открывай уже!
- Не буду открывать пока, сохраню интригу. Зато как будет занимательно вновь вернуться к твоему подарку лет через тридцать. Буду уже на пенсии, кофр будет висеть на стене вместе с памятными грамотами и профессиональными наградами. Сяду на диван поудобнее, включу расслабляющую музыку и потихоньку - лента за лентой - разверну твой подарок.
- Коля!
- Настя?
Пробил предпоследний удар. Остался еще один. Время действовать!
И я подействовала. Схватила его двумя руками, наклонила к себе и поцеловала. Уложилась в последний удар, а его уложила в снег - так получилось. Длинные журавлиные ноги не рассчитаны на напористые поцелуи - Коля подкосился и повалился, а я рядом. Мне стало смешно. Снег глубокий, я почти утонула в нем. И смеялась, не могла остановиться. А когда успокоилась - прислушалась. От Коли не поступало никаких звуков и движений.
- Ты жив там? - я приподнялась на локте и увидела за снежной стеной, пролегшей между нами, кончик его носа. Нос остался неподвижен.
- Эй! - я голой рукой разрушила снежную перегородку между нами и увидела весь его профиль от носа до уха. Коля моргнул.
- Чего молчишь?
- Смотрю на звезды, - сказал он.
- Красиво?
- Намекаешь, чтобы я открыл подарок сейчас, да?
Я притихла, боялась ответить. Думала, вдруг он повернет ко мне лицо и я что-нибудь не то прочитаю в его взгляде. Что-то такое, после чего не смогу запросто вламываться к нему в квартиру, караулить в подъезде, писать стихи и кидать их в почтовый ящик.
Поэтому я перестала смотреть на его профиль. Легла в свою выемку в снегу, восстановила снежную перегородку между нами. Пальцы замерзли и порозовели. Я уставилась на звезды, стараясь дышать тихо и ничем себя не выдавать. В его руках зашелестела моя коробочка, или это ветер раскачивал мишуру, или у меня разыгралось воображение.
Прошло, наверное, полтора века, прежде чем он произнес:
- Виолетта...
- Настя! - на автомате поправила я. - Ой, то есть...
- Виолетта.