Ножи

         В русских народных сказках, как правило, младший сын оказывается дураком по сравнению с братьями  – и это прямое доказательство несовершенства процесса производства. А производят у нас абсолютно все: на заводах -  оборудование, на фабриках - одежду, на плантациях – фрукты. Затем все это развозят по магазинам. Но всегда случается небольшой процент испорченного товара. И эту выбраковку тоже нужно куда-то приспособить. В каждом городе есть склад, где хранятся порченые вещи.  Своеобразная свалка с прицелом на то, что «вдруг пригодится».
         
       И это «вдруг» случилось. Порченность вошла в моду. Стала привилегией для избранных. Сметливые работники торговли тут же почуяли, чем тут можно поживиться. И буквально в каждом крупном городе открылся магазинчик,  специализирующийся на бракованных вещах. В нашем любимом городе N он тоже открылся.  Там был блестящий паркет, зеркальные стены,  свора белозубых продавцов-консультантов. И на алом бархате выложен весь нехитрый ассортимент:  червивые яблочки разных сортов, овощи-мутанты, вазы с отколотыми кусочками, треснутые бокалы и прочее. На вешалках  красовалась одежда с различными дефектами: оторванными пуговицами, пятнышками и так далее. На любой вкус. Клиентами магазина были зачастую люди обеспеченные, местные звезды, заезжие артисты и прочие извращенцы.
      
     А еще в магазине продавалась маленькая девочка. Она была симпатичная, здоровенькая. Но бракованная. И в чем заключался брак – никто не знал.
          
     Ребенка купила зажиточная интеллигентная семья: он – профессор, она – музыкант. Девочку нарекли на иностранный манер: Клаудия. Но кликали все равно Клавой. Она росла маленьким солнышком с карими искристыми  глазами и  светлыми пушистыми волосами. Воспитывалась в тепле и ласке. Родители и  думать забыли о ее «порченности» - просто прикипели к девочке. Клава, к тому же, оказалась жизнелюбивой, веселой и талантливой. И быть бы хэппи-энду.  Но червоточинка не давала спокойствия.
            
     До того, как Клава пошла в школу, родителям удавалось держать ее в стерильных условиях, не дающих распространиться микробу порока: они прятали от нее эротические журналы, к которым кроха уже тянулась, запрещали телевизор и общение с сомнительными личностями. Но девочку было уже не остановить. Ее привлекали извращения любого рода. И она  их тоже привлекала.
            
     Еще с того момента, как ее в восьмилетнем возрасте подросток пытался изнасиловать в деревянном туалете на даче. Тогда у него ничего не получилось – хотя мальчик так этого и не понял, будучи уверенным, что совершает настоящий половой акт. Клава тоже мало чего поняла, но антураж завораживал. С тех пор она мечтала, чтобы кто-то – ну хотя бы тот же подросток – затащил ее в туалет, или в подвал, и заставил делать все, на что хватит его фантазии. И лучше бы не просто заставил, а связал. Так упоительно было мечтать об этом…
            
      Насилие манило во всех его формах. Возмущало и возбуждало одновременно. Карманной книгой Клавы было подарочное издание с описанием самых известных в мировой практике пыток.
               
      Почти до конца подросткового периода Клава искала продолжения тех немногочисленных эпизодов в дачном туалете. Мир был многообразен: ее тело помнило прикосновения самых разных рук. Но, увы, потаенное желание легкого насилия не осуществилось: дикое и первобытное кануло в Лету, уступив место феминизму и импотенции.  Спасал только интернет и фантазии.
            
      Клава обожала петь, любила кино и театр, она мечтала быть одновременно певицей, актрисой, танцовщицей и любящей женой достойного человека. Хотелось нести только свет, ходя по краешку тьмы. Она жаждала счастья. Она полагала себя  вполне нормальным человеком.
            
      Но ссоры с родителями происходили все чаще и чаще. И в день Клавиного совершеннолетия мама и папа  выложили ей правду:
             - Ты порченая, червивая. Мы купили тебя в магазинчике N. Ты сразу нам приглянулась, и мы пытались вырастить тебя нормальной… Но наши усилия напрасны! Прости…
            
      Клава собрала вещи и ушла жить отдельно. Она совсем перестала себя понимать. Но знала одно: она бракованная. Девушка перестала приближаться к людям, которых считала «чистыми» - боялась запачкать, дружила только с теми, кого тоже купили в том магазине. Даже фрукты покупала с гнильцой. Но жизнь текла своим чередом – жизнерадостная оптимистка Клава растворила себя в творчестве. И с работой тоже ладилось. И окружающие неплохо к ней относились. И она даже прошла пробы в какой-то молодежный сериал. И волосы кудрявились, глаза искрились, тело пышнело, наливалось соком. Но Клаве не давала покоя червоточинка. Она чувствовала: что-то есть внутри, глубоко-глубоко.
             
      Сначала ей показалось, что оно находится в левой груди. Грудь побаливала, тяжелела, под мышкой уплотнились лимфоузлы. Клава обратилась в больницу, и вердикт был таков: срочно вырезать! Диагноз был страшен для обычного человека. Но девушка жаждала освобождения: да! резать! резать!!! Пусть оно покинет ее организм!
            
     Ей сделали операцию. Грудь почти исчезла. Но червоточинка осталась.
            
     А вскоре Клава переспала с каким-то хмырем, который согласился доставить ей удовольствие и помучить ее.  Но он имел глупость влюбиться в нее, и поэтому они расстались довольно быстро. Девушка оказалась беременной.
            
     Рожать было страшно. Кому нужен еще один порченый малыш? Нет, лучше вырезать его, вдруг это поможет? И она сделала аборт. Ее выскоблили. Ребенок умер, не родившись. Но в Клаве ничего не изменилось.
         
      Клава перестала носить светлое и улыбаться детям на улицах. В ее квартирке зачастую горел до утра одинокий  огонек: она плакала, и мечтала, и плакала. И все казалось достижимым: только бы вырезать червоточинку.
          
      Девушка все еще надеялась. Но немножко обезумела. Как-то раз она пыталась сделать себе харакири. Но нож был туп, да и соседи остановили. Ей хотелось резать. Она изуродовала деревянный стол в своей комнате.
         
      Она жила одна довольно долго. И в двадцать пять лет судьба осчастливила ее долгожданным подарком: Клава влюбилась. По-настоящему. Он не любил ее – он любил имбирное печенье, которым пахло ее тело. И согласился даже немного понасиловать – если в охотку и не грозит тюрьмой, почему бы и нет? А потом он уже ничего не хотел: либо темперамент подкачал, либо мужская сила оставила. И Клава сидела рядом с ним, безучастным, держала его за руку, и тихо – а иногда громко – плакала от невыразимого счастья – оно было настолько острым, что отдавало болью.
          
     Такие отношения всегда недолговечны.  Они растаяли,  и от них осталось нечто, что зрело в животе у Клавы. В этот раз она не собиралась вырезать ребенка. «Может, надо родить? Может, я стану пустой, и червоточинка исчезнет каким-то чудом?..»- мечтала девушка. К тому же, убивать ребенка от любимого человека казалось ей кощунством.
         
     Ей хватило терпения беречь себя все девять месяцев. Она принимала витамины и делала упражнения. Рожала Клава в хорошей клинике. Но все это не помогло: ребенка она не родила. А родила множество прекрасных оранжевых бабочек. Они быстро разлетались, кружась в чарующем танце. Клава металась по палате, пытаясь поймать хотя бы одну бабочку, сберечь ее. Но это было бесполезно: беспечные оранжевые существа улетали все дальше, и судьба их была уже предрешена: все они мгновенно попадали в огонь. Он был их отчим домом, и они были его частью.
            
      Клава была в отчаянии: любое порождение ее любви обречено на быструю смерть. Потому что она – порченая.  А значит, нет ей шанса продолжить себя, запечатлеть себя в вечности.
            
     Сопротивление росло пропорционально отчаянию.  Она взяла в банке кредит и выкупила тот самый магазинчик. Тем более что модное поветрие постепенно проходило. И как только бумаги были подписаны. Ночью. С горящими глазами. С ножом в руке. Клава прибежала в магазин и закрылась в нем. Она вырезала из яблок червоточинки. Она чинила бракованную одежду и мебель. Склеивала вазы и бокалы. Исправляла все, что только можно. Кромсала, клеила, чистила. Будто это была не Клава, а бригада ремонтников.  И при этом на чем свет стоит кляла тех, кто вообще придумал этот магазинчик, и тех, кто догадался в нем что-то покупать.
            
     И под утро. Безумно уставшая. Среди обновленных  и  безупречных вещей. Она осталась прежней.
            
     Другая бы на ее месте давно уже смирилась и привыкла к изъяну. Даже научилась бы называть его модным нынче словом «индивидуальность». Но Клава яростно отвоевывала у природы свое право на совершенство.
            
      И ее ярость была выкована в холодный клинок.
            
      Знакомые до сих пор при виде нее крутят пальцем у виска.
            
      Зато она научилась ковать из дамасской стали  очень красивые и острые ножи.