Оные. Часть 4. Время убивать, и время врачевать

С понедельника Марк старательно выполнял свою часть работы в общине, а по вечерам подчеркнуто смиренно прислуживал в Доме Молитвы и Знаний: раскладывал книги, зажигал свечи, чистил церковную утварь, стирал и штопал одежду жрецов; но уже в четверг его всерьез начали одолевать беспокойные мысли, он стал заметно рассеянным и уже не так добросовестно справлялся с обязанностями, схлопотав несколько замечаний. К концу недели Марка плотным крылом накрыла тревога — он был твёрдо уверен, что с Фортунатом случилась беда. Отосланный отцом на дальние пастбища к семье Венация-козопаса, тот должен был помогать управляться со стадом. Это была не первая высылка из дома, и всегда друг находил возможность передать о себе весточку.

      В этот раз от него не пришло ничего: ни единой записки, ни устного послания с нарочным, который ежедневно привозил свежее молоко на сыроварню. Седой возница — такой добродушный и мягкий, словно старый медведь из сказки — в ответ на расспросы Марка лишь лукаво улыбался и пожимал плечами, приговаривая, что не встречал Фортуната: быть может, его приятель приболел или просто загружен работой.

      Где-то внутри него бесформенным змеиным клубком свернулось отвратительное, мерзкое предчувствие, от которого Марк совсем потерял сон и аппетит, под глазами залегли лиловые тени, а движения стали резкими и дёрганными. Марк стал выглядеть так худо, что даже жрец, следивший за соблюдением наказания, разрешил отложить ночное чтение «Хвалы святым мужам» и посоветовал обратиться в Дом Исцеления.

      Впервые в жизни Марк чувствовал себя здесь, среди приземистых домов и ухоженных огородов, чужим и ненужным. Вот на дороге детишки бегают за щенком, и для них эта игра сейчас важнее всего. Он остановился и замер: ведь, казалось, совсем недавно они с Фортунатом так же бегали босиком, смеялись, и свет Божий искрился в глазах, пили парное молоко, оставляя над верхней губой белую полоску, ходили помогать родителям в кузне и на поле… «Человек слаб» — так написано в Книге, и кто он такой, чтобы сомневаться в Божьих словах?

      Побродив без дела возле птичника, Марк отправился к кузне: может, у отца Фортуната, хмурого и строгого Кириака, есть хоть какие-то новости? По дороге Марку повстречался пастух, который гнал домой общинное стадо: насытившись за день, коровы шли тяжело, неспешно, округлые бока вздымались размеренно, а лениво покачивающиеся хвосты еле-еле отгоняли назойливых мух.
      
      — Эй, Миддлмор, да благословит Господь дела твои и дарует милость семье твоей, а ты случайно на пастбищах Фортуната не видел? — спросил Марк, когда уставший пастух с ним поравнялся; коренастый крепыш Миддлмор надменно посмотрел на Марка, по-видимому, недовольный тем, что тот бездельничает, когда другие работают.
      
      — Нет, Фортуната я не встречал. Если он с Венацием, то это за лесом: я в такую даль не хожу, — щелкнув кнутом, Миддлмор поднял клубы пыли и зашагал прочь, оставляя после себя запах свежескошенной травы, навоза и немытого тела.

      От Кириака Марк не добился ничего вразумительного, но зато нарвался на выговор за праздношатание и любопытство, потом он некоторое время слонялся возле общественных бань и большой трапезной, где собирались свободные от работ жители посёлка, жадно вслушиваясь в последние сплетни, но тоже особых новостей не узнал: все обсуждали небывалый урожай тыкв и рождение близнецов в семье Сильвана-пчеловода, изредка вспоминая четырёх отправленных на покаяние грешников, но разговор быстро возвращался к насущным делам и проблемам. Слушая неспешные беседы, в голову Марка внезапно закралась крамольная мысль, что, быть может, Фортунат на что-то обиделся и решил вот так без объяснений порвать с ним. Кажется, в последнюю встречу они немного повздорили, Фортунат сердился, а он не придал этому никакого значения. На душе у Марка стало совсем паршиво: хоть он и убеждал себя, что главное, чтобы с Фортунатом ничего не случилось, но от мысли, что он ненароком обидел друга, на душе скребли тысячи кошек.

***



      Фортунат упал на землю и пополз в сторону оврага, надеясь спрятаться в густых зарослях ежевики. Вроде бы ничего особо пугающего он не увидел, но за спиной постоянно что-то трещало и щелкало, отчего ужас захлестывал с новой силой. В очередной раз обругав себя за легкомыслие, с которым он бросил коз и потащился в самую гущу леса, Фортунат, быстро работая коленями и локтями, добрался до спасительных колючих кустов и, раздирая одежду, нырнул в них, стараясь унять сбившееся дыхание.

      Нечто, двигавшееся за ним, наконец поравнялось с тем местом, где он прятался, и остановилось. Фортунат перестал дышать, затаившись. Спустя несколько мгновений он, набравшись смелости, поднял голову и увидел… нечто замерло в двух шагах от него и вертело головой, словно прислушиваясь. «Оный! Это оный…» — в голову запоздало пришла жуткая догадка. Рядом опять что-то хрустнуло, и Фортунат увидел, как к первому, тому, что стоял рядом, приближаются ещё двое. Оные — существа из плоти и крови или бесполые демоны?..

      Глядя во все глаза, он почти не дышал, и ему казалось, что оные излучают ауру жгучего напряжения, которое растекается по оврагу и смешивается с его собственным, припечатывая к земле. Вновь прибывшие остановились совсем близко, но у Фортуната не было сил ни рвануть вперёд, ни закричать — всё тело как будто одеревенело, а язык прилип к нёбу. Кричать? Звать на помощь? Проклятый дурак, вот кто тебя просил забираться так далеко в этот лес?!

      Фортунат набрал побольше воздуха в грудь, но не смог выдавить ни единого звука: потому что рот ему зажала ладонь, уверенная, жесткая, еле тёплая… Из-за его левого плеча появилась вторая рука — покрытая грязно-зелеными пятнами — и что-то жестом пыталась ему объяснить. Хватка ослабла, и Фортунат обернулся — злу нужно взглянуть в лицо, чем бы ни грозила такая дерзость. Оные выглядели поистине ужасающе: вытянутые свиные морды с огромными стеклянными глазами, от скошенного носа шел хобот, терявшейся в каких-то коробках на замотанных тряпками шеях. Фортунат застыл на месте. Оные окружили его и замерли, впрочем, не предпринимая никаких попыток напасть. Страх перед демонами парализовывал, в голове роились тысячи мыслей, и Фортунат никак не мог ухватить хотя бы одну.

      Попробовать бежать?! Оные вроде были чем-то заняты — что-то искали на поляне, лихорадочно осматривая каждый куст, но всё же не спускали с него глаз, периодически направляя в его сторону довольно странного вида чёрные палки, которые не выпускали из рук.

      Внезапно всё вокруг замерло, будто бы время остановилось. Фортунат приложил руку к груди и застыл, ему стало холодно. Буквально кожей он ощутил, что надвигается нечто ужасное, и оно уже близко, и это будет во много раз страшнее оных, которые, тоже почувствовав опасность, вскинули свои палки и повернули звериные морды к едва заметной тропинке.

      Подчинившись какому-то первобытному инстинкту, Фортунат рванул в сторону, пригнулся и прыгнул, кубарем скатившись в овраг. Острая боль от разбитого о корень носа пронзила голову и в то же время немного очистила сознание. Забившись в углубление под старой корягой, Фортунат прислушался, но уши уловили только монотонный скрип сосен и сиплое дыхание оных.

      Вдруг наверху что-то полыхнуло, раздался ужасный грохот. Всё вокруг залил яркий трескучий свет, шум, вспышки, звуки яростной борьбы и неразборчивые выкрики. Фортунат задрал голову: оные отступали к краю оврага, выставив перед собой уродливые чёрные палки, из которых вырывался быстрый огонь и страшный грохот. Фортунат привстал и тут же рухнул обратно, едва переводя дыхание от увиденного… К отступающим оным короткими перебежками, прячась за стволы сосен, подбирался… Воин, сжимая в руках огромный боевой топор.

      Что-то грохнуло, затем с силой врезалось в сосновый ствол, отчего на землю посыпался настоящий дождь из веток и шишек. Несколько секунд, наполненных ожесточенным сражением…

      Первый оный был обречён. Он отчаянно сопротивлялся, но огненные вспышки быстро закончились, не причинив ни малейшего вреда Воину. Тот, только этого и ждавший, резко выбил из рук противника огненную палку, а после рубанул поперёк чудовищным по силе ударом. Оный, рассечённый почти пополам, издал протяжный булькающий звук и повалился на землю, окропляя траву алой кровью.

      Ослеплённый яростью Воин не остановился и, перешагнув через труп, сделав резкий выпад, опустил топор на затылок другого оного, пытавшегося отползти в сторону. Лезвие застряло в черепе, и Воину пришлось упереться ногой в спину убитого, чтобы вытащить острие. Третий оный чем-то щёлкнул и выпустил целую серию вспышек, но Воин с невероятной скоростью увернулся, а после пнул его с такой силой в живот, что тот, опрокинувшись на спину, отлетел и врезался в ствол старой сосны. Воин взвесил топор в руке, примерился и метнул в жертву. Лезвие с мокрым, отчетливо слышным звуком угодило точно в грудину, пробив её, словно кожаный бурдюк с водой.

      Фортунат снова осторожно поднял голову, вглядываясь наверх: в первый и, наверное, в последний раз он видел апостола так близко во всем его загробном величие и уродлово-безликой красоте. Высокая фигура казалась бесформенной в широких складках плаща, красная полумаска сияла в лучах уходящего солнца, как будто напитавшись пролитой кровью, а под ней полыхал ярким пламенем грозный взгляд. Голова закружилась, и Фортунату показалось, что его тело нырнуло в тёмный холодный омут. Судорожно хватая воздух, он осел на опавшую хвою и отключился.

      Он медленно приходил в себя. Некстати мелькнула мысль, что его уже давно хватились на пастбище, а Венаций непременно пожалуется на него за очередное непослушание. Фортунат беспомощно шарил руками вокруг, пытаясь подняться, натыкался ладонями на жесткие шишки и узловатые корни. В воздухе пахло гарью и ещё чем-то таким, будто бы жарили мясо, и оно уже давно подгорело. От дыма глаза наполнились острой, режущей болью, но он разглядел чудовищные переплетенные между собой фигуры, которые пожирали языки пламени. Воин стоял спиной, и Фортунат, с трудом подавив рвущийся из глотки крик, заставил себя лежать спокойно, вжавшись лицом в колючую хвою и закусив до крови губы.

      Страшный костёр догорел, и Воин принялся затаптывать пепелище, круша сапогами обгоревшие кости. Фортунат выдохнул и зажмурился. Над лесом раздался громкий протяжный вой, больше звериный, чем человеческий — Воин стоял на коленях и читал заклинание. Земля под кострищем разверзлась, принимая в свои недра обугленные останки тех, кого в Долине называли оными.
      
      — Иншуе-лароне! — прорычал Воин, развернувшись в сторону оврага; вдох застрял в горле у Фортуната, видимо, встреченный стремящимся наружу содержимым желудка. Ему показалось, что красная полумаска апостола напялена для отвода глаз, а под ней копошится нечто нечеловеческое, запредельное. — Иншуе-лароне! Как они не понимают? Чтобы сдерживать, Ему нужны силы!

      Фортунат постепенно приходил в себя от увиденного. Боль в глазах утихла, хотя они до сих пор слезились, а в носу стоял отвратительный запах горелого мяса. Он облизал окровавленные губы: горячий, солёный привкус немного прояснил сознание, и где-то глубоко под рёбрами снова шевельнулся страх. А что, если Воин вернется и убьёт его? А вдруг в Долине узнают, свидетелем каких страшных событий он стал? Какое наказание последует за это от апостолов или… Бога?

      В голове сгустился непроглядный серый туман, куда утекали все связные мысли. Фортунат понимал, что воочию видел Зло, и оно не имело никакого отношения к смерти, а было гораздо хуже её, страшнее, опасней.

      «Господь укрепляет нас, посылая испытания и искушения», — последнее, что успел подумать Фортунат, когда над головой закружились кроны деревьев, заслонив собой лоскут вечернего неба. Потом наступила абсолютная тишина, и он провалился в спасительное небытие, и оно оказалось таким же приятным, как нагретая солнцем речная вода, в которую окунаешься после целого дня тяжёлой работы на кузне.

***



      Солнце достигло зенита и жарило так, что всё вокруг дрожало зыбким маревом. Воздух был сух, тени почти исчезли, а под ногами стелилась мягкая пыль. Неожиданно налетевший горячий ветерок подхватил её, покружил в воздухе и бросил в лицо Марку, будто навязывая жестокую детскую забаву.

      Он уже второй раз приходил к дому Кириака, но его по-прежнему не пускали дальше порога: с тех пор, как пастухи нашли полумертвого Фортуната и принесли его в дом, жрецы строго приказали не тревожить больного, и Марк часами маялся подле забора, наблюдая, как облепленный мухами телёнок у околицы лениво жуёт траву. Идиллическую картинку прервала появившаяся на пороге крупная женщина — почтенная Августина, мать Фортуната. Вытирая испачканные в муке руки о матерчатый фартук, она отмахнулась от назойливой мухи, тихо вздохнула и перевела усталый взгляд на Марка:

      — Ты ещё здесь? — Августина в предостерегающем жесте подняла вверх ладони. — Ближе не подходи, жрецы никому не разрешают видеться с моим сыном. Хорошо, что остальных детей Кириак на прошлой неделе отправил работать на мельницу, а то ещё неизвестно, что с ними бы стало.
      
      — Всё очень плохо? — Марк прекрасно видел, что мать Фортуната изо всех сил сдерживает подступившие к горлу слёзы. — Он умирает?
      
      — Господь всесилен, Он этого не допустит, — устало ответила женщина, тряхнув длинными волосами, в которые были вплетены зелёные ленты — символ того, что в доме находится кто-то болящий. — Жар не спадает, и жрецы сказали, что нужно обтирать его холодной водой и давать много пить. Ему так плохо, дыхание очень тяжелое…
      
      — А вы уже?.. — произнёс Марк, чувствуя, как спина, несмотря на жару, покрывается противным липким потом.
      
      — Да, Целитель скоро придёт, но мы специально не посылали за ним, он сам, наверное, про нашу беду всё узнал, — не дав ему договорить, спокойно и в то же время как-то обречённо Августина подтвердила догадку. — Слово Божье очищает душу и тело, оно способно даже воскресить. И говорят, что Целитель с Божьей помощью может сотворить любое чудо.

      «Слова дают надежду… быть может, для Фортуната все закончится благополучно? Господь всесилен, Он своего преданного раба не оставит», — только и успел подумать Марк, как с соломенной крыши с пронзительными резкими криками взлетела стайка сорок и унеслась в сторону пшеничных полей.

      Августина бросила быстрый испуганный взгляд за его спину и тут же потупилась, теребя фартук. Марк тоже нервно оглянулся и вздрогнул: в своём неизменном плаще к ним совершенно бесшумно приближался Целитель, словно плывя над землей. Так близко апостола Марк видел впервые: невысокий, хотя издали казался большим, худой, с острым подбородком, со сверкающими из-под зелёной полумаски живыми чёрными глазами, пахнущий одновременно чем-то пряным и сладким, и в то же время отвратительно кислым и горьким.

      Марк встретился с ним взглядом и, словно заворожённый, застыл, не в силах отвернуться — ему показалось, что вот сейчас, в этот момент, апостол читает все его мысли, видит даже самые мелкие прегрешения… Марку стало страшно, он непроизвольно дернулся, но тут же опомнился и опустил голову в знак почтения.

      Все это время Августина не переставала низко кланяться, шепча под нос нечто, понятное ей одной. Целитель скользнул взглядом по её платью, то ли изучая запечатленные на нём сцены из кухонной жизни, то ли пытаясь различить изгибы тела, спрятанные за складками широкой юбки.

      Марк старался не отрывать глаз от своих растоптанных башмаков, с преувеличенным вниманием изучая налипшую на них грязь. Он буквально чувствовал, как Целитель щупал взглядом его опущенные узкие плечи, впалый живот, растрёпанные светлые волосы, чистый лоб.

      Меж тем удовлетворённый увиденным апостол растянулся в довольной ухмылке. Он приложил правую руку к груди, глухим и утробным голосом начав произносить привычные, хорошо знакомые с детства всем жителям Долины слова: пожелания процветания дому и долголетия, обильных пастбищ для скота и ясного неба над полями и садами, доброго урожая и милости Божьей. Только вот сам говоривший казался эдакой злобной хищной птицей, готовой в любой момент кинуться на добычу, и Марк отчетливо понял, что сейчас произойдёт нечто страшное, то, на что он не в состоянии повлиять. Да и никто бы не смог, ведь слова апостолов для всех, проживающих в Долине — закон.

      Марка трясло. Не в силах бороться с вековым порядком вещей, он беспомощно стоял и смотрел, как ведомые Целителем жрецы входят в дом, как выносят Фортуната на деревянных носилках. Как, петляя по дороге вправо и влево, а потом в горку и прямо, процессия движется в сторону великого Храма, унося его приятеля за массивные двери — туда, откуда люди никогда прежними не возвращались.