5. Марфушка

      Таинственный дед, да и какая–то Марфушка, приходящая к нему, заинтересовали Афоньку.
 
      Через пару дней, выбрав погожий денёк, отпросившись у матери на охоту, он решил пойти в Иксу, и, если получится сходить к деду Евсею. Деревенские в Иксе показали ему дом Кужельных. Всыпав в подставленную веснушчатой девчонкой ладошку горсть кедровых орешков, он попросил её вызвать на улицу Марфушку.
 
      Спустя некоторое время из ворот дома выбежало несколько ребятишек, пяливших глаза на пришедшего. Затем не спеша вышла, смуглая, уже взрослеющая девчонка, обличьем похожая на цыганку. Одета она была в рубаху с понёвой, на плечах плат серого цвета, а на ногах были обычные зимние лапти – чу;ни. Афоньке она понравилась.

      Соседская Грушенька Зубарева, к которой он питал симпатии, была старше и выше его ростом. Несла она себя высоко, всегда в красивых нарядах. Да и водилась она уже со взрослыми Кокшаровскими парнями. А Марфушка показалась Афоньке какой-то земной, а оттого и привлекательной. Да и ростом пониже.
 
      Немного смущаясь, он сказал ей:

      - Тута, дед Евсей просил тя, чтобы принесла хлеба. У него кончился.
      - А ты откуль его знашь? – спросила Марфушка.
      - Познакомились на рыбалке.
      - Ладно. Принесу.

      Видать, уважала она дедка. Пошла в дом и вышла уже с  узелком, в котором была краюха ржаного.

      Идти было  версты четыре. Сначала шли по дороге, потом свернули направо на тропку. Пока шли, разговорились. Больше всё расспрашивал Афонька. Откуда, да что, да как. Марфушка кратко отвечала. Рассказала про свою семью.

      У родителей её,  Василия Григорьевича и Арины Спиридоновны Кужельных, переселенцев из Черниговской губернии, было восемнадцать детей, часть из которых выжила. Ну, как говорится, бог дал – бог взял. Мать вела всё хозяйство и детей, отец занимался обустройством. А когда наступала пора сеять и жать, вся семья, вместе с малолетними детьми, работала в поле. За короткое время, с помощью родни, знакомых, и подрастающих детей был построен пятистенный дом.  Жили-поживали да добра наживали.

      Зимовьё деда Евсея находилось недалеко от лесного родника, вода из которого попадала в небольшое озерко, а уже оттуда, по ручью, пробившему в лесу овраг, текла в Тавду. Подходя к избушке с крышей, крытой дёрном,  ребята увидели дым, выходящий из трубы. Значит, дед был  дома. Ещё издали, почуяв их приближение, подняла лай небольшая сибирская лайка. Дед встретил их с охапкой дровишек около дома. Успокоил собачку. Поздоровались.

      - Заходьте, гости дорогие.

На главном месте  была печь с плитой. За ней – топчан. Над ним, на стене, вместо ковра была прибита баранья шкура, на которой висела берданка, в перекрёст с саблей, а между ними две медали. На одной была буква А с короной над ней, а под ней римская цифра II. А на другой – изображён православный крест, стоящий на полумесяце. В красном углу, над столом, сколоченном из струганых досок –потемневшая иконка Божьей матери, чуть ниже – Николая угодника. Около  стола грубо сколоченная скамья. В углу - чурбачок.
 
      Все стены были увешаны пучками разных трав. Пахло полынью и вяленой рыбой. Пол был земляной, поверху которого была насыпана  осиновая кора. Марфушка принялась хлопотать по хозяйству, а Афонька сразу заинтересовался медалями, и попросил деда про них рассказать.

      - Та, котора с буквой А от царя Ляксандра II – за поход на Хиву 73 года. А втора - за войну с турками на Кавказе 77 года, - пояснил дед.
      - А шрам у тя откуль?
      - Да турок - басурман - саблей.

      Помолившись, поели  ушицу. Потом дед, по просьбе Афоньки, начал объяснять заветы старых людей.
      - Не пророчь смерть, а пророчь жизть. Для энтого найди себе жену.

      При этом дед хитро; посмотрел на Марфушку.

      - С людьми будь учтив. Почитай старших. Думай о хорошем, но завсегда будь готов к беде, штоб не застала врасплох. Ежель приключится беда - не отчаивайся. Ищи спасение в молитвах господу, да и сам не плошай. Хошь что-то сделать – обдумай, а коли решил начать дело, доводи его до конца смело. Вот таки, паря, основные заветы-то - закончил философствовать дед Евсей.

      - А где твоя-то жена? - не унимался Афонька.
      - Долга история. Ежель придёшь ещё - расскажу. Скоро темнеть начнёт. Вы до дому-то как дойдёте, - ответил дед.

      Действительно, уже октябрь. Темнеть начинает рано. Дедова избушка – примерно посредине расстояния между Иксой и Кокшаровкой. Идти-то далече. В Иксу-то Афонька приехал рано утром попутно с дядькой Фирулёвым. А сейчас придётся пешком топать. Попрощавшись с дедом, Афонька с Марфушкой направились по домам. По тропке дошли до дороги. На развилке попрощались.
 
      Пока шли домой - каждый думал о своём. Марфушка сравнивала Афоньку с иксинскими парнями. Ни один из них не был в гостях у деда Евсея, хотя жил он на их стороне реки, а Афонька, несмотря на то, что жил за рекой, и её отыскал, и у деда побывал. Афонька же всю дорогу думал только о сабле, да о медалях. Ружьё-то отцовское у него самого такое же было. Отец придерживался старообрядческой веры и по-этому на войне не был. Сына он не принуждал к выбору. Считал, что тот сам должен найти для себя правильную веру. Поэтому Афоньке дед Евсей, побывавший аж на двух войнах, был интересен.
 
      С вечера того дня зарядили нудные осенние дожди, переходящие в снегопад. Все работы в поле завершились. Марфушка зажгла лучину, воткнула её в светец, и села за пряжу, сматывая шерстяную нить с прялки на мотовило. Афонька помогал матери по хозяйству. Мать всё чаще стала болеть. Это началось после смерти Пахома. Замужние сёстры жили в других деревнях и были заняты хлопотами своих семей. Но как только встала река и окончательно легла зима, Афонька опять отпросился у матери. Подстрелив две пары ещё не до конца поменявших цвет перьев куропаток, он пришёл к деду Евсею. На лай собачонки вышел дед. Увидев гостя, крикнул:

      - Жуля, Жулька!
      Собачка успокоилась.
      - Дед. Я те вот гостинец принёс.
      И протянул ему куропатку.
    - Ну, заходь, заходь.

      Опять горели дрова в печке. Опять дед и Афонька вели беседу. Только Марфушки в этот раз не было.

      Афонька всё расспрашивал про боевые действия. Попросил потрогать саблю и подробнее рассмотреть медали. Когда удовлетворил своё любопытство, спросил:

      - Дед, а война ещё будет.
      - А как же ей не быть. Обязательно будет. И те придётся повоевать. Но воро;тишся домой живой, невредимый. Будет у тя четверо ребятишек, - ответствовал дед Евсей.

      - Ты откуда это знашь?
      - Вижу.
      - Как это видишь?
      - Да так. Те не понять. Знай, да и всё.
      - В самом деле – колдун, - подумал Афонька, вспомнив рассказы про деда Иксинской ребятни.
      - А чё это ты в энтот раз без Марфушки-то пришёл? У меня давно уж хлеб-то кончился, - прошамкал дед.

      А Марфушка в это время ухаживала за скотиной. Выгребла навоз из овечьего загона. Набросала свежей соломы. Никак  у неё не шёл из головы Афонька.

      - Вот зараза – пристал. Чем он лучше наших-то, иксинских. Надо сходить к деду. Может, Афонька-то приходил. Да и хлебца заодно принести, - текли её мысли.

      Афонька в течение зимы четыре раза приходил к дедовой избушке. Но застал деда только один раз.  Видно, он уходил проверять сети или силки на зайцев.

      Каждый раз приносил ему какие-нибудь гостинцы с охоты. Не встретив, подвешивал их под стреху крыши. Придя как-то уже в марте, принёс ему лису. В конце зимы зверьё голодает и жмётся к людским жилищам. Эту лису он подстрелил недалеко от дедовой избушки. Она стояла задом к нему, внимательно слушая лай Жульки и нюхая воздух.  А в избушке ели похлёбку дед Евсей и Марфушка.

      - Ну, вот и занова встрелись у старика, - сказал дед.
      Афонька как-то засмущался, и, чтобы не выдать себя, изрёк, протягивая деду убитого зверя:
      - Вот, хотела обкрасть тя.
      - Ну, садись – откушай с нами, чем бог послал, - прожёвывая ответил дед.
      - Чайку попью, запарился на лыжах-то, - ответил Афонька.

      Попили чаю с иван-чаем и чагой. Марфушка засобиралась в обратную дорогу.
      -Проводил бы красну – девицу, - встрял дед.

     Деваться некуда. Пошёл Афонька провожать Марфушку. По торному пути можно было идти и без лыж. Весенний наст держал хорошо. Сначала шли молча. Потом заговорили одновременно:

      - Вот и зима кончатся.

      Засмеялись. Смех как-то сгладил смущение обоих. Пока шли до Иксы, Марфушка расспрашивала парня про жизнь в Кокшарово, да про то, как погиб его отец. А Афонька всё больше про деда спрашивал. Давно ли ты его знаешь? Да есть ли у него какая родня?

      - Родни, он говорит, нет. А познакомились - заблудились мы с сестрёнкой в лесу пять лет назад, а он нас к Иксе и вывел. Матушка его отблагодарила свежим, только што из печи хлебом. Пока шли к деревне, мы спросили его, где он живёт. Он и показал тропинку к своей избушке. Вот с тех пор и приношу ему хлебушек. Матушка очень вкусный хлеб выпекат.

      - А как он колдует?
      - Да не колдует он вовсе.
      - А как же про него сказывают, што колдует?
      - Да как-то Кузька Оверин сломал руку. Послали за дедом. Вот он его и вылечил. Ещё у Федьки Шуклина чирии лечил, а у тётки Зинаиды, соседки нашей, рожу на ноге свёл.

      - Так он знахарь, чё ли?
      - Ну, да. Видал, скока у него трав разных.
      Подходя к Иксе, Марфушка спросила:
      - Афоня, а ты грамоте обучен?
      - Да. Отец меня учил по Писанию.
      - А ты?
      - Меня дед Евсей научил. А на бегунках ты катался?
      - А как это?
      - Дак ты приходи, когда снег стает. Покатам-ся.
      - Бут время – приду, - ответил Афонька.
 
      - Ну, лады. Вон уже крайняя изба видна, а мне ищо обратно топать полдня. Прощевай, - и Афонька, развернувшись, покатил на лыжах по насту дороги, усыпанной клочками сена, упавшего с перевозимых зимой стожков.