Бабушкины тефтели

Последний воскресный вечер июня самого конца 80-х выдался тёплым и сухим. Небо незаметно затянуло лёгкой пеленой облаков, и это создавало серый световой фон. Неподалёку от нашего дачного домика я сидел на лесной скамейке под кудрявыми дубами и колол дрова – из тех, что не успел доколоть папа, уехавший в Москву накануне новой рабочей недели. Послышавшийся сзади шорох заставил меня обернуться. Пред моими вытаращенными от неожиданности очами “нарисовались” две небольшие собачки с густой нечёсаной шерстью. Они вдруг смущённо замерли метрах в пяти от моей лавки, затем, не проронив ни звука, развернулись и припустились обратно.

С соседнего садового участка доносились чужие голоса, поэтому мне сразу стало понятно, откуда за моей спиной взялись эти небольшие лохматые существа. Очевидно, это питомцы тех, кто пришёл в гости к соседям. Пока их хозяева совершают экскурсию по соседскому огороду, они решили воспользоваться открытым проходом в лес и немножко по нему пробежаться.

Малознакомые голоса на соседнем участке вскоре отдалились и вовсе утихли. Ещё немного поколов дрова, я ушёл из леса, пересёк территорию нашего участка и оказался у парадной калитки, приоткрыв которую, глянул на дорогу. Метрах в 30-ти от себя, у забора одного из участков противоположного ряда, я увидел двух давно знакомых людей – дядю Гену и Александру Арсентьевну – мирно беседующих на исходе воскресного дня. Украдкой любуясь их добрососедской беседой, содержание которой лишь скупыми урывками долетало до моего тонкого слуха, я совсем позабыл про свой случившийся в лесу конфуз, связанный с неожиданным, кратковременным появлением двух маленьких собачек.

За полчаса до захода спрятавшегося за облачной дымкой солнца у мамы поспел ужин, и я, тщательно вымыв руки, уселся за накрытый стол, стоящий на нашей веранде. Летний вечер полностью вступил в свои права, окутав чарующим тёмно-синим полумраком окружающее пространство. Стало слышнее комариное жужжание, порою переходящее в высокочастотный писк. Из дневных укрытий повылазили пауки и повисли на своих хитросплетённых сетях в ожидании вкусной добычи. Порою издалека доносится лай сторожевых псов, напоминая о неприятных реалиях сего бренного мира. Когда же пробила полночь, я закончил своё созерцание вечерне-ночного благоуханного сада и вошёл в наш небольшой уютный домик укладываться на ночлег. Мама смотрела телевизор, ожидая моего прихода.

Несмотря на частую бессонницу, уснуть мне в эту ночь удалось до того, как за окном забрезжил нетерпеливый июньский рассвет. Перед окончательным утренним пробуждением, примерно за два часа до полудня, снится мне, будто я с нашего участка выхожу в лес и углубляюсь в него метров на 10. Вдруг вижу перед собою гнутую, довольно молодую, белую берёзу, макушка которой едва не касается земли. И по её не слишком толстому, дугообразному стволу резво и игриво бегают две белые, пушистые, маленькие собачонки.
Тишину нарушили приближающиеся негромкие шаги за моей спиной. Оглянувшись, я увидел свою бабушку, которая быстро уловила мою удивлённую растерянность от наблюдаемого впереди действа и спокойным, уверенным голосом сказала: «Это тефтели».
Странно, но мне ничуть не захотелось с ней спорить, и я покорно согласился с услышанным утверждением, словно оно и не было для меня такой уж неожиданной новостью; словно в глубине сознания я с самого начала понимал, что это вовсе никакие не собачонки, а кто-то совсем иной, несмотря на внешнее сходство со знакомыми представителями животного мира. При этом моя душа испытывает какое-то тягостное смятение. Меня настораживает бабушкино невозмутимое спокойствие в данной обстановке, где в нескольких шагах от нас отчаянно резвятся, бегая и прыгая по гнутой берёзе, не издавая ни звука, белые пушистые существа, похожие на маленьких собачонок, но называемые тефтелями. Причём, судя по бабушкиному деловитому тону, тефтели – это отнюдь не остроумные клички, а общепринятое название сих миловидных тварей. Ощущая, как душа всё больше наполняется какой-то нелепой, иррациональной жутью, я пытаюсь не придавать этому значения и воспринимать происходящее как должное. И мне вроде бы это удаётся…

Проснувшись и открыв глаза, я никак не могу сбросить с себя ту весьма специфическую ауру, окутавшую меня перед утренним пробуждением. Пристально всматриваясь в знакомую обстановку родной комнаты нашего дощатого дома, я в полной мере начинаю осознавать, в каком чуждом и загадочном мире мне пришлось побывать в своём недавно окончившемся сновидении.

Облачившись в лёгкую одежду, я выхожу на террасу, где мама готовит завтрак. Осторожно спускаюсь с крыльца и направляюсь в сторону лесной калитки. На голубом небе ярко светит солнце, от вчерашней дымки не осталось следа. Пройдя по мостику через канаву, я оказываюсь за пределами нашего участка, в лесу. Никуда не сворачивая, иду вглубь леса – на то самое место, где, согласно моему сновидению, должна находиться гнутая берёза, по которой бегали тефтели. Ибо с самого момента пробуждения я жажду воочию убедиться, что в том месте растут две прямые молодые ёлки, а никаких гнутых берёз там отродясь не было. И вот наконец я добрался но нужного места – не прошло и получаса, как вылез из-под одеяла. Моему сосредоточенному взору предстают две хорошо знакомые молодые прямые ёлки, и никаких гнутых берёз.

Там подальше, в чаще любимого и много раз мною исхоженного леса, можно найти немало гнутых берёз, пострадавших от позапрошлогоднего весеннего снегопада с обильным налипанием мокрых крупных хлопьев. Но если держаться вблизи от участка, то в обозримом пространстве все деревья прямые.

Вспомнив, что на террасе меня ждёт горячий завтрак, я неспешно зашагал обратно. Однако свой обратный путь я решил сделать более витиеватым – пройти не по прямой, а полукругом. Таким образом, я оказался возле лавочки, вокруг которой валяются колотые мною накануне дрова вперемешку с нетронутыми кругляками. Память с пронзительной ясностью вернула меня в прошлый вечер с его радостями и лёгкими тревогами. Вспомнились мне неожиданные шорохи за спиной во время увлечённой колки дров, а также виновники тех негромких шорохов, увиденные мною, когда я в испуге обернулся.
«Ох, как резво они развернулись и припустились восвояси, ни разу даже не фыркнув. Тефтели тоже были игривыми и необыкновенно тихими, почти такого же размера, только их густая шерсть – светлее, под стать той белой гнутой берёзе, по которой они безбашенно носились», – подумалось мне, и по телу стремительной волной пробежали мурашки.

За завтраком мне вспоминается пейзаж в серых тонах облачного заката, виденный накануне, в котором на дороге, немного поодаль от меня, велась добрососедская беседа между мужчиной в белой кепке, прикрывающей лысину, и пожилой женщиной в лёгкой косынке, завязанной где-то под затылком. Имеет ли это отношение к тефтелям, явленным мне в утреннем ярком сновидении? Вполне возможно. Что-то общее во всём этом вроде бы есть. По крайней мере, мне сейчас так кажется.
   Однако наиболее очевидным фактором являются, конечно же, слышанные мною на исходе минувшего дня негромкие шорохи на лесной тропе и их безобидно-пугливые виновники. Не вызывает сомнений, что данный жизненный эпизод произвёл на меня достаточно сильное впечатление, которое вполне могло весьма причудливым образом «перевариться» моим восприимчивым подсознанием и трансформироваться в отчётливо запомнившееся сновидение. Пронзительный сюжет с тихо резвящимися на гнутой берёзе белыми пушистыми существами, которых подошедшая сзади бабушка уверенно назвала тефтелями… Меня не покидает ощущение, что в творческом акте режиссуры сего сюжета подсознание вышло далеко за рамки одного жизненного эпизода, загадочно подмешав отдельные элементы из других жизненных эпизодов, в том числе испытанные мною вчера чувства при виде беседы на дороге.

День последнего июньского понедельника становится всё жарче. До того времени, пока лучистое, знойное солнце не скроется за лесом, я буду ходить в раритетных солнцезащитных очках, через которые мир видится в приятных шоколадно-коричневых тонах.

А вот и бабушка – мамина свекровь! С утра пораньше она, как всегда, вышла из своего домишки – отдельного от того, где живём мы с мамой, – и до сего полуденного часа скрывалась где-то в пышных зарослях огорода. Сказав привычные слова утреннего приветствия, я без лишних церемоний поведал ей, в какой занятной истории «побывал» перед своим пробуждением.
– Это ведь ты мне сказала, что по гнутой берёзе резво бегали именно тефтели, а не собачки, не белые сказочные мишутки и не кто-либо другой! – уже во второй раз, для убедительности, повторяю я.
– А ты вообще знаешь, что такое тефтели? – сдерживая смех, спрашивает бабушка и, не дождавшись моего ответа, говорит: – Это такие котлеты. Ты что, никогда их не ел?
– Да, мне как-то доводилось слышать, что так звучит название некоего кушанья, приготовленного из хорошо обработанного мяса. Но могу определённо сказать, что никаких котлет мы с мамой вчера уж точно не ели, – отвечаю я.

Затем по обоюдной инициативе мы с бабушкой отправились лес. Остановившись на тропинке напротив двух молодых прямых ёлок, я говорю:
– Вон там стояла та гнутая берёза, по которой бегали они… На этом самом месте ты сзади ко мне подошла и спокойным, уверенным голосом назвала их тефтелями.
– Ах, с каким удовольствием я бы сейчас съела парочку тефтелек, – смеётся бабушка. – С раннего утра уже сижу на своих грядках и успела проголодаться.
– На тебе был этот же головной убор и такой же сарафан, – внимательно посмотрев на бабушку, вслух констатирую я. – Вот только те тефтели в тебе вряд ли пробудили бы аппетит, разве что глубокое умиление.

Ещё немного постояв на тенистой лесной тропинке и весело посмеявшись над причудливым сюжетом моего последнего на тот момент сновидения, мы разошлись по своим делам. Бабушка вернулась на огород, а я, взяв топор, ловко уселся на лавочку – верхом, как на коня, – и продолжил начатую накануне колку дров.  Как опытному кочегару мне известно, что мелкие кругляки и целыми хорошо горят в печи, так что беру и разбиваю средние, а наиболее крупные оставляю до папы, обещавшего приехать в пятницу.

В коротких паузах между колкой отдельных поленьев прислушиваюсь к окружающим звукам. С участков доносятся мирные человеческие голоса, по безоблачному небу то и дело с характерным шумом пролетают самолёты да вертолёты, в лесу на разный манер поют птицы. И никаких настораживающих шорохов, говорящих о приближении кого-либо крупнее вылезшей из канавы лягушки. Ну просто благодать!

Немного утомлённый от активной работы и вполне удовлетворённый её результатом я встаю со скамейки, на которую временно кладу топор, и приступаю к уборке наколотых дров под навес. Неспешно накладывая дрова в старое, чуть прохудившееся ведро, я чисто механически поворачиваюсь лицом в сторону соседской компостной кучи, при виде которой память вновь возвращает меня в прошлый вечер, когда около неё в нерешительности замерли две лохматые маленькие собачки, после чего суетливо развернулись и быстро исчезли. А нынче никто и ничто не нарушает царящего вокруг блаженного покоя, наслаждаясь которым, наполненное дровами ведро я ставлю на тележку и везу в заранее мною приготовленное место для их укладки и хранения. Оно расположено недалеко от лавочки, но с него можно, обратив взор к западу, без особых помех увидеть две прямые невысокие ёлки, за которыми перед сегодняшним пробуждением я с какой-то невыразимой ясностью лицезрел гнутую берёзу с резвящимися на её дугообразном стволе тефтелями. При возвращении к лавочке за очередной партией дров в моё поле зрения опять попадает протоптанная соседями тропинка к их компостной куче, обнесённой бревенчатой оградой.

По сему незамысловатому маршруту мне пришлось совершить на своей любимой тележке, представляемой машиной, несколько «рейсов», и всякий раз на «конечных пунктах» в душе возникает своеобразное ощущение, словно меня периодически обволакивает та особая аура из моего сна. В голове снова и снова прокручивается мысль: «Про тех двух собачек – чьи они и откуда – непременно знают соседи, принимавшие на исходе минувшего дня зашедших в гости знакомых с одного из сотни участков нашего садоводческого товарищества. А моя бабушка ведает тайну о тефтелях, только не может мне её открыть, ибо сей факт имеет место в некой иной реальности. И хоть проси её, хоть пытай – она всё равно едва ли сможет что-то о них рассказать, кроме как то, что сие есть название вкусных котлет. Находясь наяву, проникнуть в таинственный мир сновидений ей, наверное, не дано. Впрочем, как и мне».

Дрова аккуратно уложены. Проехав на своей «машине» по проложенному папой через канаву мостику, я с внутренним шиком въезжаю в открытую калитку, словно в широко распахнутые ворота, и попадаю на участок. Настала пора отдохнуть, а потом заняться какими-нибудь другими приятными и, возможно, полезными делами.

Вот уже и обед остался позади, окончен обильный полив огорода. Незаметно проходит время – день понемногу начинает клониться к вечеру. Солнцезащитные очки уж давно сняты и положены на полку этажерки – до следующего солнечного дня. Сразу после ужина я, как обычно, пошёл запирать на замок лесную калитку. Но перед тем как это сделать, я, пожалуй, ещё разок схожу в лес.

Дойдя до двух прямых ёлок, я остановился и внимательно осмотрелся. В быстро сгущающихся сумерках очертания деревьев и кустов постепенно обретают всё более причудливые формы. Могу себе представить, как бы сейчас выглядела гнутая берёза с резвящимися на ней тефтелями. Среди вечернего леса, на фоне кустарника, чья густая зелёная листва по мере угасания алого закатного пламени становится всё темнее и мрачнее, это смотрелось бы весьма впечатляюще!

В безмятежном ожидании наступления тёплой летней ночи тихо чернеют ёлки в окружении из последних сил белеющих прямых, стройных берёз. По ставшему почти непроглядным лесу всё увереннее и мелодичнее разносится пение ночных птиц. Из-под низких кустов черники и «волчьей ягоды» слышатся слабые шорохи – это очнулись от дневной спячки молчаливые ёжики и, шурша прошлогодними опавшими листьями, отправились на ночную охоту.

Отблеск белых ночей доходит до дальнего Подмосковья, граничащего с Калужской областью, поэтому северная часть небосвода в первой половине лета у нас до самого рассвета остаётся слегка светлой. Так что наступления непроглядной темноты сим вечером можно не опасаться, особенно при такой ясной погоде. Тем не менее я неспешной поступью возвращаюсь на участок.

Вешая на калитку замок, я сквозь сетку всматриваюсь в сумрачный лес. Вспомнилось мне, как безвозвратно уходящим днём мы с бабушкой туда ходили и говорили о приснившихся мне тефтелях. Как, наверное, и следовало ожидать, ничего кроме шуточек я от неё не добился, хотя мне почему-то казалось, что услышу от мудрой бабушки что-то весьма важное и серьёзное по этому поводу. Более того, в моей душе и сейчас такое неподдающееся рациональному объяснению чувство, будто она от меня что-то утаила.

Взглянув в сторону соседской компостной кучи, скрывшейся в сумраке подступающей ночи, я подумал о том, что в отличие от тефтелей две маленькие собачки появились вблизи меня не во сне, а наяву – во время вчерашней колки реальных дров, недавно мною аккуратно сложенных в специальное место, устроенное недалеко от мостика, у карликовой вишни. Они своим неожиданным возникновением, по всей видимости, и “вдохновили” моё подсознание на режиссуру столь впечатляющего сюжета утреннего сновидения, поэтому тоже вызывают во мне любопытство. Почти уверен, что проживающий по соседству благообразный старичок с гладко выбритым лицом и короткими седыми волосами, виднеющимися на задней части обычно скрытой под шляпой лысой головы, мог бы охотно рассказать о тех собачках. Причём со всеми подробностями, благодаря своей отлично сохранившейся ясности и остроте ума, несмотря на почтенный возраст. И его строгая супруга, наверное, была бы не против. Но для этого нужно к нему обратиться с вопросом. А для такого поступка требуется смелость, явно превосходящая ту, какой обладаю я. Придётся признать, что моя коммуникабельность ограничивается разговорами с бабушкой – маминой свекровью.

Подходя к крылечку, я замечаю, что снова повылазили пауки самых разных размеров и мастей и терпеливо ожидают своих жертв, которым уготована незавидная участь – случайно запутаться в хитросплетённых сетях и быть медленно съеденными под покровом ночного сумрака. Идти в дом для меня ещё рано, ибо пришло самое время осторожно побродить по вечернему саду, наслаждаясь выпавшей росой, усилившей благоухание цветов. Приятно наблюдать, как поздний вечер переходит в ночь. Во влажном от росы воздухе отчётливо слышно, как за противоположным лесом, по пролегающей в трёх километрах от нас железной дороге, регулярно проносятся поезда. Ненавязчивые трели мелких ночных птиц, перемежающиеся с интригующе-тревожными криками более крупных представителей бодрствующего семейства пернатых, гармонично сочетаются с отдалённым гулом поездов.

 В этот волшебный калейдоскоп сладостно-волнующих сердце созвучий иногда резким диссонансом вторгается лай сторожевых псов, якобы верно охраняющих ворота как нашего, так и других садоводческих товариществ, находящихся за лесом. Возможно, им вторят какие-то прочие собаки, хозяева которых по своей заскорузлой нерадивости плюют на покой окружающих и не загоняют в урочный час своих горячо обожаемых питомцев домой, оставляя их ночевать на свежем воздухе. Судя по низкой тональности доносящегося лая, производители этих отвратительных звуковых колебаний вряд ли похожи на тех своих, с позволения сказать, сородичей, что меня слегка побеспокоили вчерашним вечером у лесной скамейки. И, конечно же, они не имеют ничего общего с приснившимися мне тефтелями – маленькими, белыми, пушистыми и очень тихими

Подойдя к нашей скромной избушке, что примыкает одной из своих 4-х сторон к отделяющему участок от леса сетчатому забору, я глянул на освещённые тусклой лампой часы, висящие на веранде. Время уже недетское – первый час ночи. Пора, что называется, закругляться.

Опасаясь случайно нарваться на свежую паутину с висящими на ней пауками, очень осторожно поднимаюсь по крыльцу из трёх ступенек. Вот я уже на террасе. Отворяю дверь в комнату и, сделав пару шагов от пройденного порога, вижу, как мама с палкой-мухобойкой в руках ходит босыми ногами по чистому узорчатому паласу и шлёпает надоедливо-приставучих комаров, часто оставляя на обоях и белом потолке бурые пятна, поскольку многие из них уже успели жадно напиться крови. Разувшись и сняв верхнюю одежду, ложусь на ветхий, но вполне надёжный диван, в пышущую солнечным теплом постель, которую днём мама заботливо выносила на улицу проветриваться и сушиться от домашней сырости. Приятный свет зажжённой мамой бра приходит на смену слепящим лучам только что погашенной люстры. Телевизор выключен. Мухобойка убрана на место. Улегшись на старую тахту, тоже в прогретую на дневном солнце постель, мама берёт со стола книжку, чтение которой оказывает на неё усыпляющее воздействие.

Укрывшись лёгким одеялом, я лежу и отрешённо вспоминаю прожитый день. Какие сновидения ожидают меня наступившей ночью? Неужели мне снова предстоит побывать в том чуждом и загадочном мире, где бабушка серьёзно называет тефтелями бегающих по согбенному древу существ внешне похожих на маленьких белых собачонок, а также полным-полно других весьма странных вещей и событий? Эти вопросы кажутся мне в сей поздний час наиболее актуальными и будут занимать мой пытливый мальчишеский ум до того момента, пока я наконец не окунусь в благостное состояние дремотного забытья.

Ничего особо впечатляющего мне той ночью не приснилось. В жизни я увижу ещё немало ярких запоминающихся сновидений с различными причудливыми сюжетами, однако ничего похожего на тех бесшумно резвящихся пушистых тефтелей мне больше не снилось. Тем не менее я до сих пор их помню, хотя давно нет на свете бабушки, которая, кстати, неоднократно хвалилась своим хладнокровным бесстрашием перед любыми собаками. Уже ушли в мир иной соседи по даче: благообразный старичок и его строгая супруга, любившие водить экскурсии по своему “образцовому” участку. Туда же отправились и те двое, чью добрососедскую беседу я издали наблюдал в тот июньский воскресный вечер под облачным небом. Не стало на Земле и мамы с папой. Из всей “уют-компании” до нынешних времён дожил лишь автор сего произведения.

И вот по прошествии трёх десятилетий при виде некоторых собак мне нередко вспоминаются однажды приснившиеся тефтели. «О, насколько прекраснее и добрее стал бы этот мир, если бы все собаки сделались такими, как те тефтели», – мечтательно думаю я почти всякий раз при выходе из дома.

С унизительным страхом и отвращением взирая на гуляющих без поводка собак крупных и средних пород, я вспоминаю бабушкины слова о том, что тефтели – это, на самом деле, котлеты из тщательно провёрнутого мяса. И в возмущённой душе порою возникает страстное желание взять сказочно-большую мясорубку и пропустить через неё этих четвероногих тварей, хаотично снующих и издающих мерзкое, режущее слух гавканье. А затем на широкой сковородке хорошенько пожарить слепленные из получившегося фарша тефтели (в обычном понимании сего кулинарного термина) и досыта накормить ими тех наглых собаководов, которые привыкли заботиться лишь о себе и своих питомцах, способных только пугать, без спроса вторгаясь на чью-то личную территорию, да вероломно нарушать тишину.

Знаю, что подобные желания, мягко говоря, не слишком конструктивны, и ими не следует особо увлекаться. И я пытаюсь как-то приспособиться к некоторым трудноперевариваемым реалиям сего мира, по мере своих возможностей.

Июль 2020 г.