жираф
Третий раз она рассказывала о смерти мужа. Ее пальцы сплетались и расплетались на скатерти стола, колено затянутое тканью юбки слегка дрожало. Подталкивая указательным пальцем ложку к краю стола, я время от времени кивал головой в знак сочувствия. У меня затекла нога, но я не решался изменить позу, думая, умрет ли он в этот раз, но он никак не хотел умирать, хотя уже хрипел и говорил бессвязно.
Кафе, выкрашенное приторно-розовым, с каким-то ядовито-зеленым растением в углу было увешено зеркалами украшенными лепниной в виде безе, в другом углу престарелая дама похожая на Серафиму Георгиевну, доедала ужин. В одном из зеркал отражался официант, подозрительно нюхающий пальцы, я думал, есть ли здесь туалет, придя к выводу, что должен быть.
Она, обращаясь, как казалось, к кому-то третьему за столом, говорила о моей чуткости такой редкой в наше время и что теперь, когда она выговорилась, ей значительно легче. Мне удалось сбалансировать ложку на краю стола, вспоминая при этом, умер он все-таки или не умер.
Некоторое время я еще держал паузу, сочувственно кивая, потом предложил сменить тему, и в подтверждение весьма ловко подбросил и поймал ртом маслину. Она взглянула на меня, кося зеленым взглядом сквозь пряди волос.
Вечер оказался довольно прохладным, голуби что-то поклевывали у ног, держа ее за руку повыше локтя, я репетировал про себя «жирафа», надеясь, при случае, прочитать, шевеля дыханием пряди волос похожих на водоросли. Она говорила что-то неразборчиво о какой-то Ковалевой. Забылась третья строка четвертого куплета и это ужасно раздражало.
Начал накрапывать дождь, я предложил ей попрыгать, чтобы согреться. Сначала не получалось, вдова все время запаздывала с прыжком, но потом, добившись синхронности мы стали прыгать все выше, все дольше зависая в воздухе.
Потом она ушла, игриво развернувшись на каблуках, ушла не прощаясь. Ничего не отразилось в темной луже. В доме напротив вздрогнула и взвилась занавеска, вероятно, открыли дверь. Что мне, все - таки, в ней нравилось так это походка, она шла, будто раздвигая плечами невидимых встречных.
Сидя в пустом трамвае, я предоставил мысли течь безмятежно и свободно, поддавшись ее неторопливому убаюкивающему бормотанию, притворившись, что ее течение меня совсем не интересует. Мысль представлялась мне потоком, которому лучше не препятствовать, она растекалась бесчисленными причудливыми ответвлениями, образуя озера и заводи с неясными, уводящими вдаль берегами.
« Послушай… далеко, на озере Чад изысканный бродит жираф»
Свидетельство о публикации №220080101021