Генка

    Через наше село проходило довольно оживленное шоссе. Часто по нему проезжал грейдер, выравнивая полотно дороги.  На нем восседал дорожный мастер Павел Иванович Ремнев, крутил большим колесом, как штурвалом, передвигал какие-то рычаги. Это был Генкин отец.
  - Грейдер, это такой механизм, если вы не знаете, нужный для выравнивания дороги, - так, с гордостью, объяснял мне мой закадычный друг.
  - Гррейдерр! – немного задаваясь, произносил Генка.
  Мой дом и Генкин  были напротив. И когда грейдер стоял у ворот Ремневых, мы с интересом осматривали всё его устройство. Замечательным был его нож. Широкий, вполовину ширины шоссе, отшлифованный песком и гравием до блеска, он сиял на солнце, как зеркало и отражал мощный солнечный зайчик. Генка с упоением и гордостью называл мне все части и рычаги этого механизма. Когда он начинал повторяться, я вспоминал, например, что у нашего мотоцикла 4 скорости. Друг мой замолкал сразу. Казалось зависть его не имела границ, когда он видел, как мой отец садит меня на бак мотоцикла, заводит его и мы несемся через все село. Мне нравилось в нем всё: блестящий руль, запах бензина, кожаные сидения. Генка же расспрашивал моего отца, как устроен двигатель, какие жиклеры есть в карбюраторе и какое масло нужно заливать в бак. У моего товарища был явный интерес к технике.
  Однажды мой отец назвал Генку «выдающимся холериком». Это случилось после того, как друг мой забежал за мной, приглашая сходить на пруд. За короткое время он успел попилить лобзиком моего брата и сломать пилку, потерять иголку, пытаясь помочь вышивать моей сестре, сломать цветок герани, выглядывая в окно.
  - Да, Геннадий Павлович, ты «выдающийся холерик», - наблюдая за моим приятелем, сказал мой отец.
  - Ха! – промолвил Генка, поглядывая с уважением на висящий на гвоздике широкий кожаный офицерский ремень.
  - Холерик, - пытаясь запомнить, повторил друг. Было видно, что прозвище это ему нравится. Выражение «холера» он часто слышал от своей матери, и, естественно сопоставил его с этим новым для него словом.
  - Айда, покажу тебе отцовский ремень, - сказал Генка, улыбаясь во всё лицо, - солдатский. Ну, и больно же лупит…
  Никто и никогда не видел моего товарища унылым или грустным. Быстрый и ловкий, шустрый и проворный, он всегда был душой нашей уличной ватаги, зачинателем и исполнителем всяческих проказ, проделок и дурачеств. Улыбка не сходила с его лица, то хитрая, то веселая, забавная и комичная.
  Еще он был всегда лохматым. Нас в детстве стригли отцы ручной машинкой. Машинка стригла плохо и часто заедала волосы и дергала. Нужно было иметь огромное терпение выдержать эту экзекуцию. Машинка была одна на всю улицу и чтобы постричь ребенка, надо было еще раздобыть её. И только в праздники или в воскресенье у родителей находилось время для санитарной обработки подрастающего поколения.
  Если меня стригли наголо, оставляя небольшую челку, то Генку, надо было сначала найти, потом усадить на стул, с которого он часто просто исчезал. Тогда он появлялся только поздно вечером, и ни о какой стрижке речи уже быть не могло.
  Мы часто пропадали на пруду, где росли желтые кувшинки и плавали большие зеленые лягушки.
  Однажды, Генка поймал самую большую лягушку, спрятал ее за пазуху и носил ее полдня, до самого вечера, чтобы пугать девчонок, когда вся  уличная ватага соберется вечером посидеть на бревнах. Ватага состояла из четырех человек: Генка, я и соседские девчонки – Галка и Любка. Когда мой товарищ достал из-за пазухи огромную зеленую лягуху, девчонки от неожиданности завизжали так, что родители всполошились и выскочили из ворот спасать нас от расправы, решив, что на нас напали волки или беглые зеки.
  Как-то вечером, мой друг предложил сгонять на кладбище. Располагалось оно в 5 километрах от нашего села. Днем это была светлая березовая роща, расположенная рядом с оживленным трактом, с холмиками и покосившимися крестами. Часто катаясь на велосипедах, мы останавливались на опушке, чтобы отдохнуть.
  Подъехав к воротам кладбища и оставив транспорт, мы двинулись вглубь пешком. Впереди Генка и я, а девчонки позади.  Вечером, в сумерках все выглядело зловеще, деревья возвышались над нами темными громадами, за каждым холмиком чудились тени. Перекликались тревожными голосами ночные птицы. Мурашки бегали не только по спине, а по всему телу.
  - Смотрите, смотрите, - пошептал Генка, указывая на какое-то светлое пятно над могильным холмом. От его взволнованного сдавленного голоса становилось ещё страшнее.
Вдруг прямо над нашими головами кто-то громко и пронзительно закричал: Йааааааааа! Йааааааааа!
Генка развернувшись и выпучив глаза, заорал не своим голосом: Аааааааа! Ааааааа!
Мчались мы, не чуя земли под ногами под пронзительный визг девчонок. Ужас, который мы испытали, вынес нас из кладбища на дорогу. А Генка смеялся, просто ухохатывался над нами. Вся затея была придумана им лишь для того, чтобы позабавиться. Но я подозревал, что и он, испугался не на шутку.
Девчонки за своими велосипедами наотрез отказались идти к воротам кладбища. Пришлось нам тащить свой и  их транспорт от ворот до тракта.
  С 1 по 8 класс мы учились вместе в одном классе, вместе проводили все свое свободное время. Всё было, как у всех. Работали в колхозе, на сенокосе, ходили в лес, рыбачили, жили и дружили, как очень и очень многие мальчишки и девчонки в советское время.
  Генка поступил в ПТУ на механика сельхозмашин, выучился на шофера и работал вместе с отцом в дорожном предприятии. Я заканчивал школу и собирался поступать в институт. Времени свободного для встреч и общения с другом было катастрофически мало, тем более, что у каждого появились сердечные привязанности.
  Расстались мы на 15 лет. Мой товарищ сходил в армию, затем устроился в крутую транспортную компанию и гонял фуры по всем странам соцлагеря и по России, исполняя свою детскую мечту объездить весь мир.  Однажды, сделав большой крюк, он заехал ко мне. Все такой же вихрастый и шустрый, он не казался маленьким в огромной кабине фургона «Икарус», радостно и взахлеб рассказывая о странах, где он побывал.
  Прошло еще несколько лет и я получил письмо с фотографией. Нет не моего друга Гены, а самосвала «Белаз», на котором он работал в угольном разрезе в Хакассии. В письме перечислялись все технические характеристики машины, но я запомнил только, что грузоподъёмность его агрегата составляла около ста тонн.