Вьюгой повенчаны

            Семейная ЛЕГЕНДА.

      Точно знаю : 19 ноября 1952 года в Красноярском крае шёл снег. К вечеру запуржило, ветер усилился и спутал планы троим путникам, направлявшимся из Канска в Бражное. Трудно сейчас вспомнить, как звали возницу (поэтому будем звать его, Маркелыч), а попутчиков звали Пимон и Лена.
        Молодожёны... Поутру приехали они в загс из Бражного на бензовозе (другой оказии не случилось), так ведь бензовоз не такси, ждать не будет, уехал, вот и упросили Маркелыча подбросить обратно, всего-то 20 километров. К вечеру рассчитывали быть дома, но как раз посередине пути запуржило, снег посыпал густо, постепенно заметая дорогу, и когда встречный ветер разогнался до самолётных скоростей, Маркелыч крикнул: «Тпру!!» и поворотил сани к придорожному перелеску.
     - «Лошадь надобно поберечь, заночуем здесь» - буркнул он попутчикам.
   - «Ты, лейтенант, обеспечь нас дровами, да лапника наруби, для уюта» - протянул он топор веснущатому парнишке в ладно сидевшей новенькой шинели.
       - «А ты, молодуха, ужин сваргань!»
    - «Смеетесь, дяденька» - уворачиваясь от ветра, прокричала, превозмогая вьюгу Лена, - « из топора, разве что, супу вам наварю!!».               
       Укрывая лошадь попоной, Маркелыч усмехнулся в заиндевевшую бороду.
Не в первый раз застигала его непогода, имелся запас на всякий случай. Мешочек с пельменями, замороженными до каменного стука,  не раз выручал в дороге. Дело нехитрое, набил котелок снегом поплотнее, огонь развёл, и через полчаса обед готов, доставай ложку из-за голенища.
         Вернулся с охапкой хвороста и ветками лапника лейтенант, устроились с подветренной стороны саней.
- «Лапнику ещё надо, от ветра заслон делать» - послал Маркелыч лейтенанта вдругорядь.
- «Пимок, пошли вместе, я тебе помогу» - вызвалась Лена.
- «Не надо, куда в твоей обувке -- да по глубокому снегу». - «Да я след в след буду ступать, вдвоем скорее обернемся. Лапнику много надо, пока от ветра не защитимся, костёр не сможем развести!».

         Маркелыч огляделся, - « Лошадь укрыта, корму ей задал, площадку для костра утоптал, пора и костер раскладывать, вон уже идут с охапками лапника попутчики. Справную девку выбрал лейтенант, к жизни приспособленную…»

          … пламя костерка, летящие хлопья, первая ночь вместе. Ночь беззвёздная, ночь бессонная. Маркелыч предупредил: заснешь – замерзнешь и не заметишь как. Ходить, двигаться, собирать хворост для прожорливого огня – так время и пройдет, минута за минутой, час за часом.
        Мысли, как искорки костра, как летящие в зыбком свете снежинки.

    Искорка…   Пимон вспомнил, как с Николаем Заварницей, мужем сестры Любы ездили косить сено на дальний покос. Николай – на все руки мастер: и плотник, и сапожник, и печки кладёт. Фронтовик!   Хоть и комиссованный после тяжелого ранения. Когда управились с сеном и стали думать, как переправить сено в Бражное, он, неугомонный, соорудил из нескольких брёвен плот, сделал настил из веток. Погрузили сено и помчались по реке как на ковре-самолете! Только шестами отталкивались и направляли курс. Кан река быстрая, холодная, сердитая: не зевай, поворачивайся, не то и сено растрясешь, и сам о камни побьешься или в водоворот затянет. Чуть не проскочили родное село, так разогнались!
         
           Ветер начал стихать, снежинки посыпались крупные, разлапистые.
         О своей родине, Ильиновке, где родилась, Лена помнила только по рассказам родителей. Увал, поросший дубняком, полноводная речка Дим. Ниже по течению березовый лес, голубика. Там в 1911 году основали  Нижнюю Ильиновку. Папка рассказывал про ходоков, ему лет пять было, когда попросились на постой усталые люди. В пути они были несколько лет, ехали из Полтавской губернии до Забайкалья поездом, потом пешком шли, зашли к ним переночевать. Михаил Савельич, отец папкин, отнесся к ходокам с пониманием. Саму-то Ильиновку только в 1880 году основали на пустом месте такие же переселенцы из Тамбовской, Воронежской, Самарской губерний, когда ему, Михаилу Савельичу, только три года было.  Хозяйство выросло крепкое, земля родила обильно, жить было просторно и вольно. Думали трудные времена минули, детям только работать надобно, да кусок мимо рта не пронести. Всем были обеспечены, семья большая – ну как у Христа за пазухой! Но потом революция случилась, гражданская война, а когда родилась Лена …
      … все исчезло в тот миг, как собрались не по своей воле всей семьёй и поплыли по Амуру на пароходе. Люди на одном, а что разрешили взять из вещей - на другом. Когда приплыли в Комсомольск, поняли, что всё имущество пропало или досталось неведомо кому.… Жаль до сей поры крестик золотенький.…Зато песенка привязалась с того путешествия: «Синее море, белый пароход. Сяду-поеду на Дальний Восток. На Дальнем Востоке пушки палят, военные солдатики убитые лежат».

          Полено в костерке запищало причудливо и выстрелило снопом искр.
          Пимон был благодарен судьбе, что связала его жизнь с армией. Одет и обут, отношение родителей и сельчан уважительное. Отец, Пимон Иванович, вместе с родителями и братьями-сестрами ещё ребенком перебрался в Сибирь из Могилевской губернии. Осели хутором на околице деревеньки Слопцы, в Абанском районе, неподалеку от Канска. Сеяли, косили, жали, скотину держали. Отец рассказывал, повезли  его в 17-ом году на Первую мировую войну, да успели только до Урала доехать, кончилась война, не досталось ему лиха. А на Отечественную не попал уже по возрасту. Жили артелью, небогато (в школу Пимон до ноября ходил в калошах на босу ногу), но в колхоз идти не захотели.
За что и претерпели. Налог такой неподъёмный выписали единоличникам, что разорились родители, отца в тюрьму посадили за неуплату. На следующий год опять пришли за налогом, забрали корову, имущество описали, за ту же недоплату Аксинью Аггеевну посадили в казенный дом, мать пятерых детей. Пришлось детишкам собираться и идти к родне в соседнюю деревню. По пути чуть не потеряли брата. Он, двухлетка,  у Евы, сестры, в платке на закорках сидел, а когда она наклонилась из ручья воды попить, он и бултыхнулся с головой. Хорошо, что сразу вытащили, не успел захлебнуться…
       Сейчас Егор вырос, призвали его в армию, будет в Германии танкистом служить! «Дан приказ ему на запад», - как в песне поётся. А ему, Пимону, после Хабаровского училища - «в другую сторону», в Китай. Чтобы помогать товарищу Мао-Дзе-Дуну в трудное для народной республики время.
            С Леной он был знаком со школы. После семилетки пришлось ехать в Бражное, там была школа-десятилетка. Жил сначала в интернате, на выходные ходил пешком домой, за 8 километров, в поселок Октябрьский при спиртзаводе. Отец знал, что на казенных интернатских харчах не разгуляешься, но с собой на неделю мог дать сыну только хлеба немного. После, когда у сестры Любы родился Вовка-первенец, Пимон устроился жить у неё, заодно и малыша нянчить помогал. Николай, её муж,  заведовал радиоузлом. Люба устроилась работать в пекарню, и теперь уже Пимон отцу в гостинец белого хлебца приносил.

            Лена тоже жила не с родителями, приехала в десятилетку из Кедровки, из глуши таёжной, жила в Бражном с тётей Аней и бабушкой Екатериной Гаврильевной. Школа рядом, через две улицы, не как в Кедровке за 6 километров. Сколько раз Пимон выручал одноклассников, списывать давал перед уроками, нравилась ему и алгебра и геометрия с замысловатыми чертежами; как орехи, в охотку щелкал  задачки и дома и на уроках! Учителя как один говорили ему – в институт тебе надо, Пимок, продолжать образование, раз способности есть.
           Поступил после школы в Лесотехническую академию в Красноярске, но проучился только до зимы, неполные полгода. Зимней одёжи нет, стипендия маленькая, домой за 200 километров на подножке товарняка ездил. Картошки давали дома по-возможности: когда ведро, когда меньше. А по морозу и сам задубевший с товарняка спрыгиваешь, и картоху мороженую потом не хранится.
         Не сложилось высшее образование, забрал аттестат и вернулся домой. Встретил директора школы случайно, на улице – и тот вошёл в положение – «Иди» - говорит, «пока призыва в армию будешь ждать, ко мне в школу учителем начальных классов». А что? – Справился. Когда сам что-то хорошо понимаешь, то и другому объяснить сможешь. Главное правила понять, как в шахматах!
         Снежинка... Лена тоже после школы поехала в Саратов, в педучилище. Учеба спорилась, жить в большом городе  понравилось. Да только папка приехал однажды к ней и говорит: «Посылают меня на курсы главных инженеров, решай, Лена, кому-то из нас одному придется дома остаться, а другому – учиться. Обоим – никак не получится. Мать одна с хозяйством не управится». Ну, поплакала-потужила, да и поехала домой, в Сибирь. Сестренки Маша и Валя еще школьницы, Люда только родилась (в 1949 году). Матери, все её по-свойски Петровной кличут, досталось работы. Папка с работы затемно приходит, а когда и неделю его не видать – по отделениям совхоза мотается, технику ремонтирует, к посевной готовит, запчасти в райцентре получает. А заплот обветшал, скотина, не ровен час, разбежится. Бывало, валенки обует, подпояшется и  пошла новые тесины топором ладить, старые корчевать.
    Летом забот ещё больше. Силы есть ли, нет, а еще корову подоить надо, из стада придет, молоко из вымени капает на землю. Мычит корова жалобно, просит помочь ей. Пробовала Лена, да мать не велела другой раз без неё доить. Соски о край ведра ударяются, ведь силы да навыка у девчонки не хватает: и молоко с кровью получается, и заболеть корова может от такого неумелого ухода.

           … костёр перестал метаться под утихающими порывами ветра. Надо дровишек подкинуть, подкормить его…

          Искорка… Учился Пим в Хабаровске в командном училище, решил, что по-другому ему в люди не выбиться. Рассудил, чтобы два года на солдатскую службу  в армии не терять, лучше идти на офицера учиться, многие одноклассники так же поступили. Толя Дерышев – тоже в этом году офицерские погоны получил по окончании танкового училища.
            Пришло  время и семейными делами заняться. Под Новый 1952-ой год прислал  он Лене карточку с надписью: «В родные края из далекого, но цветущего Приморья. Лена! Жди меня и я вернусь, если ты этого желаешь».
               
          И вот все, что было загадано, о чем мечтал тихонько, чтоб не спугнуть – исполнилось! Они теперь семья! Только придется  пожить врозь первое время. Пока документы не оформят на выезд за границу, не пустят её в Китай. И ему больше задержаться нельзя, отпуск закончился.
               
          Снежинка… Жизнь в Николаевске-на-Амуре, куда принесли ее в 30-м году амурские волны, почти не запомнилась Лене по малолетству. Мама, Александра Петровна, работала на плавбазе, на несколько месяцев уходила в море-океан, рыбу потрошить, да в бочки укладывать. Три года было Лене, когда снялись они с чужого, непривычного места и поехали на запад. Сначала уехал папин брат, дядя Гоша. Приехал в Канский район, осмотрелся, следом за ним - вся семья: бабушка, мама, отец с братьями Павлом и Петром, тетя Аня. Поселились неподалёку от Тасеевского тракта, на берегу речки Тайна. Вырыли землянки, сколотили нары, отец устроился работать в только что возникший совхоз «Тайнинский» механизатором.
 На следующий год переехали в только что выстроенные бараки. Потом по всей округе поездили, помотались --  совхозы и МТС (машинотракторные станции) росли как грибы, механизаторов не хватало, а земля ждать не может, когда пополнение прибудет, ухода круглый год требует…

          В школу Лена пошла в 37-ом. Раздали учебники, тетради. Учиться было интересно, хотелось быть аккуратной и прилежной. Учительница понравилась: молодая, но строгая, а когда улыбается – ямочки на щеках. Следила, чтобы в тетрадях помарок не было, клякс, чтобы учебники не пачкали, не чиркали в них, даже карандашом. А однажды сказала: «Дети, достаньте  учебники по истории, откройте на десятой странице». Там был помещен портрет Блюхера: «Легендарный маршал». Учительница рассказала, что это портрет японского шпиона, который ловко маскировался  и готовился открыть границы Дальнего Востока самураям... Надо закрасить портрет чернилами.
       Лена не поверила своим ушам, поэтому перед тем как замазать фотографию, оглянулась: все одноклассники старательно размазывали по белой странице чернила, некоторые усердно выкалывали глаза «изменнику и диверсанту»...

    Искорка…  Когда родился Пимон, пошёл отец за советом к батюшке: «Как быть?! В семье одни девки. Иларья, Люба, Ева. А мальчики нарождаются и в младенчестве умирают». Научил батюшка назвать младенца своим именем и выжил Пимон Пимонович. А после него и Егор Пимонович.
      Невысок был отец ростом, худощав, голосом тих, лицом неприметен. Баловал детей редко по причине беспросветной нужды. Пастухом работал, разнорабочим, возил барду бочками со спиртзавода на скотный двор, перебивались с хлеба на воду. До сей поры запомнился Пимону пряник мятный обливной, что принёс отец ему, больному малярией. Не съел он его, положил под подушку, посматривал иногда, отщипывал по крошке, когда озноб бил. Вкусней того пряника ничего и не вспомнить!
      Однажды отец услышал, как Пимон ругнулся было на непослушную корову непотребными словами. … Так ругались и в школе, и взрослые на улице и на работе, да и мать могла завернуть под горячую руку. Но отец нахмурился: «Пимок, зачем ты корове такие слова говоришь? Люди говорят по привычке, сами не понимают, ЧТО их слова значат. Скотина эти слова не поймет!» - «Тата, да как же с ней разговаривать, если она не слушается??» - «…а ты попробуй с ней на понятном языке поговори! Волк тебя съешь!- скажи:  это она поймёт. Или забодай тебя комар!» Про комара Пимон уже слышал в фильме «Трактористы», там начальник МТС Кирилл Петрович выступает перед бригадой трактористов со своими прибаутками.
    Отец редко досаждал ему нравоучениями, но слова находил такие, что западали на всю жизнь. Редко ругался Пимон, когда вырос, не то, что другие. Хотя и слышал анекдот  про офицера, который при поступлении в академию заполнял анкету и на вопрос «Какими языками владеете в совершенстве?», написал – «тремя: русским, русским матерным и офицерским». На что получил поправку: «пиши двумя, ведь офицерский и русский матерный – это одно и то же!!»

       Снежинка..     Бабушку Лена любила: справедливая, спокойная. Даже когда наказывает за проступки – приговаривает: «моя хорошая, ты зачем пошла на быка смотреть, да ещё Маню крошечную с собой взяла». Бык хорош был! Шкура лоснится, глаза блестящие, копытом землю изрыл вкруг себя. Как он отвязался, оборвал цепь никто и не заметил. Побежали прочь, да через жерди перелезая, зацепились и упали обе в канаву, бык дальше промчался!  Бабушка только ахнула: « Господь вас, неразумных, защитил». Часто она шептала молитвы, иногда крестилась быстрыми движениями. Доля ей досталась нелегкая, семерых родила: Настасью, Анюту, Александра (папку!), Павла, Георгия, Петра и Анну. Муж её (дедушка Ленин) Михаил Савельевич в 1921году, в ноябре, погиб. Было ему 41 год. Гуляли на свадьбе, да так разгулялись, что показалось маловато, дед поехал за водкой да и не вернулся. Нашли его мертвым, в зароде. Лежал убитый из ружья, конь рядом стоял, голову понурив.
           Лена не спрашивала о Боге, бабушка сама говорила: «Лена, вступай в пионеры, новые правила жизни принимай, но и про старые не забывай. Не велит новая власть в храм ходить, молиться, креститься – не перечь! Но родителей уважай, не укради, старым людям помогай! А будут говорить - Бога нет – не возражай, не спорь. Но знай  - что-то есть, что людям мешает врать, зло творить и безобразничать. Не так важно как Это называется – важно, что есть».
            
    Война уже заканчивалась, когда принес почтальон похоронку бабушке:
 «Настоящим ставим вас в известность, что красноармеец Кочкин Петр Михайлович, в боях за Социалистическую родину с немецкими захватчиками пал смертью храбрых 10 января 1944 года
у деревни Давыдовичи  Доманского района Полесской области».

      Отец Лены не воевал ни в финскую, ни в Отечественную. Но каждые три месяца брал с собой узелок, прощался со всеми и ехал в военкомат, как на фронт. У него была «бронь», отсрочка от армии. В такие вечера Петровна бросала все дела и стояла, вглядываясь в дорогу, исчезающую в закатном мареве: появится знакомая кряжистая фигура или…
       Всю войну папка с мамой собирали семейной бригадой хлеб на комбайне, Михалыч штурвальным, Петровна в бункере прицепном. Мотор ли заглохнет, шестерня ли зубья потеряет – надеяться не на кого, ремонтную бригаду не жди, все на фронте. Сам в кузню отправляйся и смекай, как на этот раз выкрутиться…

        «Когда уж светать начнет…- подумал Маркелыч, отхлебывая чай из алюминиевой кружки, и сказал молодым: «В старые времена-то по-другому было… Батюшка в храме службу служил, венчал молодых, кропил их на счастье, на долю святою водою.
А вы, стало быть, теперя тоже повенчаны… Вьюгой! Вона сколько лепестков-снежинок вам на счастье набросала. Трактором не разгрести!»
           И поднявшись, улыбнулся: «Ну, молодые, будем табор сворачивать, в путь-дорожку собираться».
           Поутру к окраине Бражного из предрассветной мглы появилась подвода. Окраинные жители видели возницу в тулупе,  попутчиков, и качали головами: «Откуда же они в такую рань?!!». Подъехав к крайнему двору, путешественники затянули лихую песню: «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах…»

                ПОСЛЕСЛОВИЕ.

               Моя мама сильно смеялась над невероятными и невольными неточностями моего изложения, заметными только свидетелям этого приключения. Что же тогда говорить о легендах Древней Греции и Атлантиды!!
                Да, из загса ехали на лошади, 25 километров, но не из Канска, а из Даурска, и не в Бражное, а в совхоз Балахтинский!
                Да, возница был, но не бывалый Маркелыч, а совхозный бухгалтер Надежда!
                Костёр тоже был, только благодаря случайному коробку спичек в кармане у некурящего отца!
            И самое главное: совершенно не упомянутая  мной пружина сюжета. Отец катастрофически опаздывал с прибытием на место службы из отпуска!!! Поэтому не послушал мамину подругу, секретаря комсомола Фаину, которая отговаривала молодых от поездки на ночь глядя.… Не послушал и старика в деревеньке неподалёку от Даурска, который предупредил: «Куда вы на ночь глядя! Буран будет, оставайтесь ночевать у меня, на нарах вам постелю, всем места хватит...»
    Как только измученные голодной ночёвкой в поле, мокрые по пояс от снега, ввалились они утром к одноногому директору детского дома на околице совхоза, первым делом отец стал узнавать, как добраться до железнодорожной станции. И через несколько часов уже трясся в газике за трактором, клином расчищающим дорогу от снега. Приехав в комендатуру в Канск, он успокоился только тогда, когда получил дополнительные десять суток отпуска в связи с женитьбой!
      Но странное дело... Для меня с детства снег это не просто осадки, затрудняющие жизнь и движение. Когда идёт снег, я чувствую себя в Храме, мне кажется, что летят миллионы SMS-ок от Всевышнего с добрыми пожеланиями всем нам, кто может их прочесть или прочувствовать.
       Японец Масару Эмото сфотографировал идеальные снежные узоры, отражающие слова любви и благодарности. Другие учёные доказали, что в воде всегда, даже в кипятке,  есть соединения молекул – кластеры - из которого при охлаждении образуются кристаллики льда, вырастающие в видимую нами снежинку. Значит, в любой капельке из всеобщего круговорота воды вокруг нас есть подарок Деда Мороза на каждый день нашей жизни! На счастье, получается, были те снежинки, которыми вьюга повенчала моих родителей!
                « В тайне таяния снега нежность неба, солнца нега,
                Свежесть воспаренья льда…Крёсный ход яви вода!
                В листьях, в радуге, в травинке,
             В каплях, волнах и росинке, - Божья благодать везде!!!
                Низко кланяюсь воде…»

           Отец не всегда был седым, шаркающим стариком. Напротив, всегда подтянут, аккуратен в одежде и причёске. С утра, ни свет, ни заря собирался на зарядку-пробежку. Когда я учился плавать или ходить на лыжах, перед глазами всегда был эталон: его размашистые гребки, его пружинистый полёт по лыжне. В словах тоже был аккуратен. Я один только раз слышал от него матерное слово - вырвалось! - потому и запомнил. На соревнованиях авиамоделистов хрупкая модель самолёта вдруг перестала ходить кругами и со смачным хрустом воткнулась в землю! «П*ц!!!» - да  ведь по-другому то и не выразишь эту трагикомическую ситуацию!
         Об отце в моей памяти остались яркие как кленовые листья по осени, воспоминания. Много пришлось бы потратить слов, чтобы расшифровать, перевести для других эти иероглифы:
…бархатная украинская ночь в Киеве, звёзды вперемешку со спелыми яблоками……покупка и доставка на подводе шкафа, первой после походного сундука мебели……поездки в первый класс на перекладных, с троллейбуса на трамвай…… чеканный шаг на параде……экстрим в Голосеевском парке зимой – как только умудрились не въехать с горы в полынью и летом -- ……игрушечные шалашики из еловых веточек и хвоинок……походы в «электробаню» с фанерным чемоданчиком…раскатистое артиллерийское А-апчхи-и!!!…

           Отца похоронили два года назад. На кладбище в Россошенцах, непрерывно дул холодный ветер, но солнце светило ярко, желтели плакучие ивы  по дороге из пристанища упокоенных в город.   

               
               
   
 «Этот ветер взъерошил обрывки вопросов
                про фонтаны сокрытого света,
                капли листьев,
                струение веток…
 Вот и кончилась пёстрая песенка лета,
                Вот и
                кончилась
                лесенка
                лет…»
                2012 год