Сила детской молитвы

 Идёт война без жалости – нет у войны усталости.
Во время Великой Отечественной войны приблизить Победу помогали не только люди, жившие и работающие по призыву «Всё для фронта, всё для Победы», но и животные, которые были рядом с людьми. Оставшиеся в деревнях женщины, старики и дети к тяжёлому труду привлекали не только лошадей, но и научились запрягать упрямых быков и управлять ими во время работы. В Тарханской 7- летней школе было два быка и две лошади. Одна лашадь Карька - для работы, а вторым был коняшка монгольской породы по кличке Махорчик – гужевой. В тарханскую конюшню он был переведён из деревни Ключи, которую реорганизовалию.  Рассказывали, что после ВОВ с полей сражений вернулись в деревни и уцелевшие лошади. Среди них был и Махорчик.  Назвали коня Махорчиком потому, что он любил нюхать махарку. Где и когда Махорчик приобрёл эту привычку, жители деревни догадывались – на фронте, конечно. Народная республика Монголия, которая придерживалась социалистического пути развития, поддержала Советский Союз в противостоянии с германским нацизмом. С 1941 года и до окончания войны Монголия отправила в СССР 8 эшелонов  - это 500 тысяч тонн мяса, 64 тонны шерсти и войлока. В лютые морозы солдат Красной армии согревали монгольские полушубки, шапки-ушанки, валенки. Каждая пятая лошадь в Красной армии была монгольской. Всего было отправлено более 500 тысяч лошадей, некоторые из них дошли до Берлина. Фронтовую историю Махорчика мы не знаем.
Был Махорчик, как конёк горбунок, голова большая, а ноги короткие. Сам весь лохматый, даже ноги. Грива у лошадки была тоже длинной, как и хвост. Из-за небольшого росточка хвост лошадки свисал до самой земли. Хвост Махорчику специально не обрезали – для лошади хвост -  это мухобойка. Бывало, как хлестанёт Махорчик хвостом, до самой своей морды доставал - одним махом всех мух побивахом. По цвету Махорчик был тёмно - коричневый с чёрным отливом, по характеру – злой и коварный. Больно кусал он за ноги, ниже колен. Кто с Махорчиком работал, знали о его злом характере и привычку кусаться, поэтому надевали на ноги сапоги, даже летом, чтобы уберечь ноги от укусов Махорчика. Но, не смотря на злой нрав лошадки, Махорчика в деревне любили. Лошади монгольской породы могли без перерыва идти галопом 10 километров и больше. Такой лошадью можно было не управлять, она всегда сама приводила домой. Лошадка была выносливой, хорошо ориентировалась в природе, обладала великолепной памятью, была неразборчива в пище -   ела почти всё, как верблюд. Поить водой можно было один раз в день -  этого для монгольской лошадки было достаточно. Зимой вместо воды Махорчик ел снег - можно было не водить на водопой.  На рабочей лошади к школе подвозили в бочке воду для питьевого бака и для котла, из которого брали воду, чтобы помыть полы.  Махорчик чаще других служил директору школы, Захарову Ивану Захаровичу, для поездок в Ужур. Пользовались его услугами и фельдшер деревни, Леуцкий Николай Павлович, и председатель Сельского совета - Попцов Константин Семёнович.  В школе было установлено правило: все учителя, школьные работники (технички, истопник – сторож, водовоз, разнорабочий), старшеклассники в возрасте 15-16 лет должны были каждое   воскресенье или в субботу после уроков ездить в лес за швырковыми напиленными, но не колотыми – чурками и привозить их к школьному дровянику.  В учительской на стене висел барометр. По барометру определяли погоду и ориентировались – можно ехать в этот день в лес или воздержаться.
Было ещё одно правило: на неделю учитель должен был привезти два воза дров с заготовительной деляны – один воз для себя, другой – для школы.  Старшеклассники вместе с взрослыми заготавливали летом дрова для 11 школьных печей. Не учились до самого октября – помогали взрослым во всём, чтобы скорее приблизить День победы. Детям колхоз давал трудодни….
Директором школы в 1942 году была Полухина Анна Яковлевна.
В семье учительницы Тихонравовой Валентины Павловны кончились дрова. От мужа, Лолия Зиноновича, который тоже работал в Тарханской школе, уже пришла похоронка. (Погибли и другие учителя школы – Кондратьев, Полежаев Григорий Григорьевич, Ефимов Сергей Хрисанфович). В доме было холодно – на дворе стоял зимний мороз под минус 40 градусов. Детей своих, Фаечку и Арика, мать не могла согреть даже горячим кипятком. Тогда Валентина Павловна решила попросить дрова в школе. Директор сидела за столом и готовила очередной отчёт.
- Можно к вам?
- Заходите, что у Вас?
- У меня, Анна Яковлевна, дрова кончились, можно мне беремя из школьного дровяника взять. Я сегодня не успею уже съездить по дрова в лес. Зимой день короткий, через два часа уже темнеть начнёт, да и   барометр вон бурю показывает. В воскресенье привезу дрова и для себя, и для школы.
Анна Яковлевна была часто в плохом настроении. Вот и сейчас она   сразу закричала:
- Для молодёжи дурной пример заразителен. Этак все захотят школьными дровами свои печи топить! Не рассусоливайте, пока светло – езжайте! Вон Василий пришёл управляться. Идите и скажите, чтобы лошадь для Вас запряг!
С тяжёлыми мыслями и в отчаянье Валентина Павловна вышла из учительской.
Сборы были не долги - попрощалась с детьми, дорога знакомая – лошадь, настоявшись в конюшне, бежала быстро, согреваясь на ходу. Очень скоро ветер сменил направление и дул уже в спину. До деляны 10 километров и всё в гору.  Пока Валентина Павловна доехала до деляны, пока загрузила сани дровами, начался мощный снегопад с резким ветром – на полметра уже ничего не видно. Дорогу перекрыло сугробом. Метель началась такая сильная, что через несколько минут лошадь стояла по брюхо в снегу. Сани оказались тоже в сугробе.
Стемнело.
-Но! Но! Но! Карька, но!
 Сколько не понужала Валентина Павловна – лошадь не могла выдернуть воз из сугроба. Даже тогда, когда учительница тянула Карьку под уздцы, лошадь – ни с места.
- Да мы же в западне, Карька! Мы же с тобой погибнем!  Галифе-штаны мужа, вмёрзли в ноги учительницы, ноги, обутые в бродни, Валентина Павловна уже не чувствовала, так они заледенели. Старенькая, вытертая шубёнка продувалась насквозь, а на голове будёновка мужа - тоже отяжелела от снега.
Карька сама поняла, что попали в западню. Лошадь вдруг рванулась вперёд всей грудью и заржала так надрывно и визгливо, неестественно лошадиному ржанию, что любой мог понять:
- Помогите, погибаем.
Вдруг, вдалеке послышалось ответное ржание.
- Наверное, это эхо – подумала Валентина Павловна.
Но это было не эхо, а спасение.   По Ключинской дороге в это время ехал председатель Тарханского Сельского совета Попцов Константин Семёнович. В его кошевку была впряжена степная монгольская лошадка, Махорчик. Константин Семёнович полностью доверил себя лошади – он завернулся в тулуп прямо с головой и ехал в Тарханку.
Махорчик, услышал лошадиный призыв о помощи, свернул с дороги и прямиком, через сугробы, для него это не препятствие, он и на коленях мог преодолевать сугробы «приплыл» к катастрофе. Валентина Павловна услышала за спиной фырканье, оглянулась и увидела лошадиную морду. Константин Семёнович откинул полу тулупа, чтобы узнать причину остановки, увидел учительницу:
- Валентина Павловна, Вы как здесь?
Он сразу оценил обстановку. Со свежими силами выгрузил из саней дрова, оставив по просьбе Валентины Павловны несколько чурок для своей печки. Константин Семёнович Махорчика поставил впереди, Карьку привязал к своей кошовке. Образовалась двойная тяга. С помощью сил Махорчика сани выдернули из сугроба. Полуобмороженная Валентина Павловна по приглашению председателя уселась в кошевку, накрывшись тулупом.   Председатель сел рядом. Монголка шла первой, она часа за два доехала до деревни.
 В это время около школы и в самом доме был настоящий переполох. В отчаянии металась и уже не кричала директриса. Она поняла, что натворила.  Отправила одну Валентину Павловну в ночь, в бурю на верную смерть. Пожалела беремя дров. Не спали и работники школы. Буря разыгралась не на шутку. Такую метель описал А.С.Пушкин в одном из своих рассказов «Метель».
 В доме Валентины Павловны разыгралась целая трагедия. Четырёхлетний братишка Арик сладко спал, ни о чем, не подозревая, а шестилетняя Фаечка уже почувствовала всю ответственность, которая ляжет на неё, если случится беда. Братик Славик и сестрёнка Риточка умерли в семье Тихонравовых ещё в Казани от голода. Фаечка, вспоминая смерть младших детей, в отчаянии металась из угла в угол, ползая на коленях, размазывала по щекам и по полу беспрестанно льющиеся слёзы. Она выла и кричала на всю избу:
- Папочка, ты же не видишь. Если мамочка не вернётся, что я с Ариком буду делать? Там же страшно! Там же волки! Если мамочка не вернётся из леса, мы тоже с Ариком умрём, как Славик с Риточкой.
Эту картину наблюдали, оставшиеся с детьми взрослые -  истопник, Ситников Фёдор Тимофеевич и его жена Марфа Поликарповна. Они жили за стенкой и тоже не находили себе места в ожидании учительницы.
Марфа Поликарповна, молилась сама, тоже плакала, вытирая украдкой слёзы концом полушалка, утешала дочку Валентины Павловны, как умела:
- Молись деточка, молись милая, проси Боженьку, чтобы он помог твоей мамочке вернуться из леса. Детская молитва самая сильная.
- Как я буду молиться? Я не умею.
- Как сердце тебе подскажет, так и молись.
И Фаечка голосила, билась о пол лбом:
- Боженька, миленький, пожалей ты нас. Если ты высоко, ты же всё видишь, только ты можешь помочь, а больше никто – помоги мамочке.  Пусть мамочка вернётся. Ты же хороший.
Сколько раз были произнесены эти слова – никто не знает. На лбу у девочки появился синяк от ударов о пол во время молитвы, и вся она уже изнемогала от бессилия помочь.
К школе подъехали сани. Марфа Поликарповна радостно сообщила:
- Мама дома. Она вернулась.
Марфа Поликарповна первой встретила горемыку. Свет не без добрых людей.
 Она увела Валентину Павловну к себе в комнату   и начала отогревать: напоила горячим чаем. Обмороженные ноги учительницы, Марфа Поликарповна растёрла гусиным салом. Это помогло. Беда миновала. Фаечка успокоилась и, измученная от пережитого, уснула, крепко обняв братика. Во сне она улыбалась чему-то, радуясь. Маленькая девочка уже научилась жить горем взрослых.

Спасибо тебе, Махорчик, спас жизнь учительнице. Есть на свете божье провидение. И сила детской молитвы тоже есть. А хорошему человеку – продлит Бог веку.