Роман-неформат. Глава 15

«99, 9»

                *   *   *               
                Что совершенней: выдумка моя
                Или моё молчание ночное,
                Когда немая, чёрная Земля
                Похожа на ранение сквозное

                Шуршащей звёздами сверхпустоты?
                Когда свечи немое колебанье
                Тревожит тени по углам, а ты,
                Как в воду, погрузился в созерцанье?

                Пробелы среди слов, как чей-то вздох,
                Который и невидим, и неслышим.
                Как будто крошка и тихоня бог
                Прислушался: ну чем же мы тут дышим?

                Какая пастораль в мерцанье звёзд,
                В огне свечи, в тенях, обнявших стены!
                Нет смысла в переосмысленье грёз,
                Нет никакой продуманной системы

                В чередованье выдумок моих
                С ночною тишиной между словами.
                Возможно, откровение не в них,
                А в том, что скрыто крошками-богами

                От нас, таких громоздких и больших,
                Назойливых, придирчивых и шумных?
                Мне кажется, что дело не в пустых
                Сомнениях и не в вопросах умных.

                Нас много на Земле. Нам тесно здесь.
                Вот оттого-то мы с собой не ладим.
                Увидеть бы не то, какой я есть,
                А крошечного бога где-то рядом.
                *   *   *
 
     Москва - город маленький. Если не лениться и чем-нибудь заниматься серьёзно, то постоянно будешь сталкиваться со знакомыми. Оказывается, они под боком и встреча с ними не случайна. Заботы тебе обеспечены, потому что ты будешь жить вроде того англичанина из анекдота, который построил на необитаемом острове два клуба: «Один, в который хожу, и другой, в который не хожу».

     Под столом у меня несколько лет стояла коробка из-под телевизора, набитая рукописями. Главным образом, в ней лежали сценарии, написанные для тех, кого Москва время от времени приводила со мной на встречу.

     Скажем, два рекламных ролика и один музыкальный клип по моим сценариям снял Валя Инжиров, бывший артист «Жили-были». Через него я попал на телестудию «Лицей». Писал больше года сценарии коротких сказочных историй, в которых снимались мои юные актёры из «Нашего театра». Потом были документальные фильмы о создателях Музея паровозов и Морского клуба в районе Сходни.

     Сколько интересных людей я встретил за это время. Сколько было фантазий, успехов, идей и ругани! К сожалению, ни этих клубов, ни музеев, ни телестудий больше нет. Но сценарии хранились в коробке как споры драгоценных и долгоживущих организмов.

     Мало ли что ещё будет? Бумага надёжнее равнодушных, короткопамятных и сосредоточенных на себе компьютеров.

     Сейчас попробую объяснить, почему использовал для названия этой главы десятичное число. Однажды разговорился с друзьями Жориком и Ромкой о том, чем занимаюсь.

     - Пишешь? - спросил Розин.

     - Само собой.

     - Печатают? - Дамов предпочитал конкретику.

     - Редко. Сценарии чаще всего дальше стола не уходят.

     - Правильно. Тухлое дело. Сто процентов «в молоко».

     - Нифига! Одну десятую всегда надо оставлять удаче.

     И это была правда. Без надежды жить нельзя. Лист бумаги жесток и безжалостен, но не до конца. Где-то рядом с ним всегда располагается тихий ангел, который на твоей стороне, даже если «99, 9» заведомо не в твою пользу.

     Их, то есть 100 целых, тебе надо написать,  а одну десятую из этого выберут и опубликуют другие.

     Я научился делать максимум, не думая о минимуме.

     Как-то подошёл к Нике Новиковой с предложением:

     - У меня есть знакомый спортивный телережиссёр, он только что вернулся с Афинской Олимпиады, - Ника внимательно меня слушала и уже что-то просчитывала. Я пошёл ва-банк. - Может быть, взять у него интервью для нашей стенгазеты?

     - Отличная идея! Но светить твоего знакомого сильно не будем. Информация самая аккуратная. Олимпиада, Греция и никаких подробностей о твоём знакомом.

     - Почему?

     - Наш директор не любит чужих телевизионщиков. Не будем дразнить гусей. Олимпиада, Греция и триумф нашего спорта. И всё. Понял, Паша?

     Всё ясно, козни анти-казуальных окружных кругов!

     Вечером я позвонил Даниле Переверзеву и договорился о встрече. Мы не виделись больше пяти лет. В молодости оба долгое время актёрствовали в студии «Жили-были», но потом каждый пошёл своей дорогой. Данила, умный, сильный и осмотрительный, был настоящий «селф-мейд-мен». Избрав для карьеры ТВ, сам зарабатывал средства на учёбу, работал на кабельных студиях, снимал, что прикажут, и никогда не жаловался.

     По-моему, его любимым героем был красноармеец Сухов. Во всяком случае, Переверзев знал «Белое солнце пустыни» наизусть и часто кинокартину цитировал.

     На своём двухместном «Мерсе», больше похожем на окультуренный формуловский болид, он привёз меня к себе домой, в район Кусково. Мы поднялись на пятый, кажется, этаж и оказались в чистой, аккуратной прихожей. Навстречу из комнаты к нам вышла небольшого роста золотоволосая девушка, кудрявая, синеглазая и с улыбкой в пол-лица.

     - Капитоша! Ты? - воскликнул я, чуть не поперхнувшись воздухом от неожиданности. Передо мной стояла бывшая актриса «Жили-были» Капитолина Вятская.
    
     Казалось, что девушка сейчас расхохочется или сделает сальто, напомнив мне ту стремительную, пожароопасную студийку.

     - Любезная Катерина Матвевна! - невозмутимо сказал Данила. - Сооруди нам закусить. А мы с Павлом пока займёмся делом.

     Взяв для газеты интервью, я расслабился. В доме у ребят было по-московски надёжно и спокойно. Они казались мне идеальной парой. У дальней стены стоял вертикальный красивый аквариум, узкий, высотой около двух метров. Внутри порхали цветные лепестки рыбок и журчал воздух. Из кухни струился тёплый запах выпечки.
    
     Этой квартире больше всего подходило слово «гнездо».

     Мне тут нравилось и, стыжусь, уходить отсюда я не торопился.

     Капитолина принесла из кухни круглое блюдо с поспевшими золотыми глазастыми блинами. В прозрачной чашке кипела белизной сметана. Мы уселись за обширный круглый стол и принялись пировать.

     Воспоминания нас сближали. Несколько лет назад благодаря Переверзеву мы с ним всерьёз мечтали о большой работе и настойчиво рыли теле-землю. Пытались протолкнуть на ТВ через хозяина КВН Маслякова игру типа «Форт Боярд», только в русском поместье, с русским колоритом и русскими викторинами. Потом сочиняли сериал для фирмы «Чупа-чупс». Была идея снять кино по Маркесу и Баху, в котором соединялись бы мифологичность «Ста лет одиночества» и мелодраматизм «Чайки по имени Джонатан Ливингстон». Увлекла нас этой безумной идеей безумная молодая женщина по имени Катя. Данила спустя две недели тихо отвалил, видя, что Катя в киноделах - ноль без палочки. А я увлекся, пытаясь на бумаге соединить несоединимое. С реализацией был полный пшик. Несколько сценариев остались в коробке из-под телевизора. Катя исчезла в московских кинокущах.

     Закон «99, 9» тогда не сработал. Но «0, 1» тем не менее оставались при мне.

     Капитолина вскипятила новый чайник, разлила кипяток по чашкам и вдруг сказала:

     - Паша, мне необходим хороший сценарист. Ты ведь пишешь?

     Переверзев незаметно исчез. Вятская смотрела на меня не «вообще», а «конкретно». И я понял, что разговор будет серьёзный.

     - А что надо?

     Капитолина из бывшей студийки и обаяшки превратилась в озабоченную и деловую женщину.

     - Сможешь писать документальный сериал о морской кругосветке?

     - Надо попробовать.

     - Тогда давай договариваться. Тебя сам Бог мне послал.

     Она коротко описала ситуацию, в которую попала. Парусник «Крузенштерн» отплыл из Калининграда в кругосветное путешествие с выпускниками мореходки на борту. Плавание займёт больше года. Телеканал «Грань», где она работает редактором, делает сериал об этом событии. Из двух сценаристок осталась одна. Я имею возможность с ходу включиться в работу, писать сценарии серий по очереди с напарницей, сделать себе имя на ТВ и заодно заработать неплохие деньги.

     - Четыреста долларов за один выпуск, - Капитолина смотрела на меня с надеждой. Это значило, что положение у неё пиковое и я ей позарез нужен. - Тебя устраивает?

     - А сколько серий?

     - Одну эта мадама уже написала. Значит, остались ещё девять. Договорились?

     - Думаю, да.

     - Ты просто чудо, Пашенька! Завтра приедешь в Стаканкино, получишь пропуск - и начнём!

     В комнату вернулся Данила. У меня возникло ощущение, что они с женой обрабатывают меня на пару, но по расписанию.

     - Порядок? - спросил он нас обоих.

     - Завтра уже работаем, - Капитолина опять засверкала синими глазами и золотыми кудряшками. - Ещё чайковского?

     В аппаратной на четвёртом этаже Технического центра Останкино вместе с Вятской находились ещё два человека. Сорокалетний в очках и юноша в футболке не отрывались от мониторов. На экранах что-то мелькало, похожее на первомайскую демонстрацию.

     - Режиссёр Артур Лиховец и его ассистент Осип. А это наш новый сценарист Павел Калужин, - Капитолина стояла между нами и как бы стягивала магнитом. - Прошу любить и жаловать.

     Очкастый любезно подал мне руку, одновременно приказывая коллеге:

     - Вот это отрежь. Потом туда вставим крупняк с кэпом и бухту швартова с ногой боцмана.

     - Придётся тянуть, - юноша в футболке говорил на том же волапюке. - Там звук рваный. Может, лучше шкоты с руками?

     - Лучше. Но хуже. Там пустой медляк.

     - Зато закат красивый!.. Здравствуйте!

     Меня заметили. Я неопределённо улыбнулся и тоже поздоровался.

     Очкастый Артур вдруг встал и сообщил всем присутствующим своё решение:

     - Четверть часа курим. Потом перегоняем всё на мастер.

     И вышел из аппаратной. Двигался он быстро и ловко, словно фокусник-манипулятор. Ассистент остановил мелькание кадров на мониторе и ушёл вслед за начальником.

     Я вопросительно посмотрел на Капитолину.

     - Арчи - профи, - сказала она. - Он заканчивает стоянку «Круза» в Бремерхафене. Я предлагала финалить залпом из пушки,  а ему всё это западло.

     - А можно по-русски?

     - Ой! Извини! - Капитолина сверкнула глазами и кудряшками. - Барк «Крузенштерн» выходит в Атлантику. Ребята монтируют сцену прощания с немецким портом. Но у них не получается дать в последнем кадре напряжение перед началом кругосветки и тревожное ожидание пути по океану.

     - Пусть сделают как бы надрыв плёнки и чёрный кадр. А в звуковой подложке - ругань матросов. Потом сразу восстановленное изображение: красивый морской простор и движение парусника. Новый план, новая жизнь, новые приключения.

     Вятская  бросилась вон из комнаты с криком:

     - Артур, Ося! Идите сюда! Есть гениальное решение!

     Итак, спустя пятнадцать лет после окончания Великолепного института кино я оказался на корабле рядом с мифическим Колумбом, плывущим в свою Америку, то есть из никуда в никуда по нынешним, коктейлеобразным временам. Мне предстояло окунуться в глубину «безобразия» под названием «Вокруг света на «Крузенштерне».
    
     Здесь колготня тех, кто «да», и тех, кто «нет», принимала форму общего дела. Одни плыли на четырёхмачтовом барке по океанам, другие сидели в Москве за монтажными столами и превращали рисковую кругосветку в мармеладную иллюзию. Я никогда не был моряком, но я знал, как запорошить глаза телеманов морской романтикой. Я попал на самую высокую точку пирамиды «безобразий», к которым рвался десятилетиями.

     Кино не имеет никакого отношения к жизни. Кино - это сеанс гипноза. Чаще всего массового, с целью обогащения и улучшения жизни сторонников «да» или фанатов «нет». Вы - источник их благосостояния. Лучшие режиссёры уходят из жизни в расцвете лет и карьеры или в старости начинают снимать что-то заумное. Потому что понимают, сколько сил отдано иллюзии и ни на что другое пороха уже не хватает!

     Ну а у нас в лучшем случае кино будит желание узнать, кто же мы на самом деле.

     Телевидение создаёт иллюзию ещё более мощную. Когда Капитолина Вятская вернулась с Артуром и Осей в аппаратную и с жаром начала убеждать их перемонтировать эпизод по моей подсказке, я увидел в глазах телевизионщиков ничто иное как испуг. Они поняли, что перед ними игрок похлеще, чем они, и труханули. Так «передёргивать» они не умели. Играли по маленькой, а тут ставку загоняли под потолок. Моё предложение ошеломило их мощью и азартом.

     Дискуссия длилась пять минут. Режиссёр и ассистент упирались, Капитолина нервничала. Исполнители телефокусов заочно отвергали меня и не капитулировали.

     Я решил снять напряг и дал совет, никому здесь не нужный, то есть восстанавливающий статус кво:

     - В принципе, пушечный залп для финала уместен. Даже можно сделать «нарезку» из пяти-шести залпов. Глаза ребят на палубе, залпы один за другим, цвет уходит, чёрно-белая хроника пальбы, это как бы прощание и воспоминание одновременно.

     Пара телефокусников села к мониторам и о нас забыла.

     Мы недолго поговорили с Капитолиной. Смысл беседы был в том, что мне следовало как можно скорее полюбить барк «Крузенштерн» и море со всеми его прибамбасами. Я не возражал. Настоящий сценарист должен уметь любить даже то, что видит первый раз в жизни.

     И никогда больше не увидит.

     Работа над сериалом началась для меня с происшествия. Я благополучно отсмотрел нужные «исходники». Начал сочинять. И тут меня скрючил приступ радикулита, и я оказался в клинике. Людвига по моей просьбе привезла ноутбук, я писал сценарий первой своей серии в больничной палате.

     Приехала Капитолина. В сумке у неё был пакет с фруктами.

     - Ешь яблоки и поправляйся, - сказала редактор. Я почувствовал, что ей нужен. - Если понадобятся какие-нибудь лекарства, я всё достану.

     - Дело пустяшное, обойдусь местными уколами, - мне было приятно искреннее человеческое участие. - Спасибо за угощение. Сценарий я уже продумал. Садись, расскажу.

     На каждую серию использовалось лекало, вернее, экспликация, рождённая шефом «Грани» Иваном Большуновым. Каждый часовой ролик собирался из трёх связанных между собой видеоновелл.  Это были мемуары о первом кругосветном путешествии Ивана Крузенштерна и Марка Лисянского в начале XIX-го века, репортаж об эпизоде современного плавания барка «Крузенштерн» и интервью с курсантами и членами команды парусника. К серии придумывался пролог-трейлер, предваряющий в драматичной или ироничной форме те события, о которых пойдёт речь на экране. Все комментарии шли от лица выдуманного персонажа, курсанта Антоши Капитанова.

     Именно в этой схеме я и сочинительствовал. Идея себя оправдывала. Было где развернуться и почти без ограничений выдумывать нетривиальные сценарные ходы.

     Прочитав мой пролог-трейлер, Капитолина сказала:

     - Странного персонажа в плаще и со шпагой на палубе барка художник нарисует. То, что его видят в тумане ранним утром курсанты - это классно! Загадка на всю серию. Только что он говорит? Я не понимаю.

     - Carajo! Это по-испански. Типа «чёрт побери», - я немножко приврал, но в рамках допустимого. - Призрак встречает русских моряков и удивляется. Собирательный образ великих испанских мореплавателей.

     Капитолина покачала головой:

     - Ладно.  Если не вычеркнут, то оставим твоё «чёрт побери». Я так и знала, что ты придашь сериалу живинки.

     Моя серия была посвящена стоянке «Крузенштерна» в испанском Санта-Круз-де-Тенерифе. Тень мореплавателя с ругательством на языке первых конкистадоров и грубых махо мне привиделась самому, когда я взялся за этот материал. Такие подсказки сразу надо использовать.

     «… И тут ко мне идёт незримый рой гостей, знакомцы давние, плоды мечты моей». Читайте классиков. Они давно все подсказки изложили на бумаге.

     Работа над сериалом о кругосветке заняла всё лето. Тут тоже наличествовал свой неформат. Морской поход и создание телепрограммы о нём были разорваны во времени. Барк уже подходил к причалу в Питере, а мы вели его к экватору в Атлантике в июне прошлого года. Такое вневременное рождение кина я и называю иллюзией или «безобразием». Ничего дурного под этим не подразумеваю, просто говорю о извечном человеческом желании пребывать в сказке и самому быть сказочником. Наш «Крузенштерн» плыл вокруг света 14 месяцев, а мы, киношники, «плыли» с ним в аппаратных Останкино и за своими письменными столами только одно лето, собирая из доставленных нам с борта парусника видеокассет кино о том, что зритель полюбит в виде многосерийного кина. «Вокруг света на «Крузенштерне» - чудесная сказка. Отличное кино! Больше года ни один зритель плыть по Атлантическому, Тихому и Индийскому океанам не сможет. Заходы в порты четырёх континентов не осилит. Мыс Горн не обогнёт. Ночные авралы с диким ветром и пятибалльным штормом не переживёт.

     Ему нужен чужой подвиг и чужая драма (жизнь как путешествие всегда драма!) в виде чудесного приключения. Я выбрал себе судьбу рассказчика о чужих подвигах и о сумасшедших приключениях.

     Согласно судовому журналу барка «Крузенштерн», позади были 45774 морских мили, 21 зарубежный порт и 425 суток плавания. Кроме того, кругосветка подмигивала миру хитроумием наших «да» и «нет», давших сказке свои «безобразные» клички. Одна - 200-летие первого русского кругосветного путешествия. Другая - 60-летие победы в Великой Отечественной войне. Судьбы тех, кто плывёт на барке, им были пофиг. «Да» и «нет» всегда ищут оправдание только своему существованию. «Король Лир»», «Война и мир», «8 1/2», «Солярис» - это о других, говорят они, не о нас, думающих о вас.

     То есть реальный мир, как и догадывался Хармс, есть неизлечимое сумасшествие.

     Сам я всегда нормален. Просто не всегда предсказуем. Моя жизнь - постоянное ожидание возможности сочинить новую сказку. А потом, в минуту сочинения, подсознательное ожидание следующего ожидания.  Мой рабочий стол: улица Нью-Йорка, по которой бредёт Холден Колфилд, номер в «Славянском базаре», где встречаются Дмитрий Гуров и Анна Сергеевна, Рождественская ночь вместе с Эрнестом Теодором Гофманом и Хансом Кристианом Андерсеном, мостик капитана четырёхмачтового барка «Крузенштерн» Олега Константиновича Седова, страницы сценариев и страницы этого романа.

     Через год после показа по ТВ сериала «Вокруг света на «Крузенштерне» мне вдруг позвонил режиссёр Артур Лиховец. Ему понадобился выдумщик, спец, киносценарист.

     - Есть идея, - сказал он. - Скоро исполнится сто лет конструктору вертолётов Михаилу Леонтьевичу Милю. Надо делать документальное кино об этом гении. Продюсер есть. Дело стопроцентное. Пиши сценарий!

     Я уже ничему не удивлялся. Время вязало удачные для меня узелки.

     - Тайминг? - спросил я деловито.

     - Думаю, пятьдесят минут. Десять займёт реклама. Короче, пиши на час, а там будем посмотреть.

     - Получается сорок минут. Нафига час?

     - Снимать буду я. Начну резать - начнёшь плакать. Просто даю тебе лишние метры для литературного кайфа.

     Кстати, Арчи я зауважал именно после «Круза». Несколько раз он в аппаратной, за монтажным столом, «вытаскивал» гиблый материал, присланный телеоператорами с борта парусника. Он метко ловил мои сценарные забросы. Смеялся чаще, чем ныл и нудил, а это всегда показатель высокого класса в киношном «безобразничестве».

     После Миля мы с Лиховцом взялись за актёра Ронинсона, сочинили фильм-дайджест о кругосветке «Круза», потом принялись за строителей БАМа. Был юбилей магистрали, и нам хотелось рассказать о тех, кто навсегда остался в Сибири около дороги, ставшей для них Рубиконом жизни. Но сработал закон «99, 9». Что-то получилось, что-то у нас украли, что-то умерло в столе.

     Артур выпал из моего поля зрения. Несколько раз я видел его посты в фейсбуке. Скоро он исчез и оттуда. Надеюсь на лучшее. Ему удалось уехать в страну, где «безобразия» носили менее рискованный для художника характер.    

     А мне досталось «великое безобразие великого ожидания». Больше в этой стране я никому не был нужен. Она - такая, обворованная и кастрированная дурацкими клонами «да» и «нет», - мне тоже была не нужна. Я думал и писал, думал и писал, думал и писал. И всё.

     «…Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге».

     Неучастие ни в чём есть тоже потрясающее и, может быть, самое настоящее, деятельное участие.

     Почему теперь я так думаю?

     Потому что у меня, благодаря моей профессии, много жизней и много вариантов времён, из которых я могу выбрать тот, который нравится мне больше всего. Я научился любить этот неформат.

     Пространство изменялось вместе со временем. Я тоже менялся, наблюдая эти смещения. Московские зимы стали бесснежными. В моём детстве было много снега. Он выбеливал дворы. Он светился в темноте. Он пах морем и счастьем. Я хорошо его помню. Писал и пишу о том, что запомнил навсегда. И, наверное, поэтому счастлив.



                *   *   *


Окончание следует.