Оные. Часть 8. Время разбрасывать камни

 — Марк, я знаю, зачем ты пришёл, — мягко касаясь худого плеча, мурлыкал Лжец, обходя парня по кругу. — Позволь мне тебя проводить.

      — Куда? — рассеянно спросил Марк, под тяжёлым пристальным взглядом апостола он совершенно забыл, где находится и что вообще происходит.

      — К твоему другу Фортунату, конечно. Куда же ещё? — поманив его пальцем, Лжец хлопнул рукой о стену, и в ней тут же открылась небольшая тайная дверца. — Я помогу найти его, а после вы вместе уйдёте отсюда.

      Было жарко, как в хорошо растопленной бане. Пот струился по лицу Марка, застилая глаза, отчего те сразу же стали слезиться. Слишком душно, казалось, свод пещеры раскален докрасна. Нехватка воздуха терзала его лёгкие, поднималась к горлу, словно пропитанный ядом комок. Он задохнётся или зажариться, если апостол раньше его не убьет!

      — Смелее, тут недалеко, — Лжец настойчиво подтолкнул Марка к двери. — Там гораздо прохладней.

      Под нажимом апостола Марк переступил раскалённый порог и увидел перед собой серый песок пляжа и ярко-синее море. Он вдохнул полной грудью — в воздухе пахло рыбой и гниющими водорослями. Абсолютно дезориентированный Марк проникался новыми ощущениями: он смотрел во все глаза и вдыхал запахи, приглушённая, потаённая мягкость которых достигала самых глубин его существа. Лжец шёл рядом, краем глаза любуясь мертвенно-бледным лицом спутника, выступающими скулами, спутанными рыжеватыми волосами.

      — Мы все живем в отблесках Божьего света и рано или поздно достигнем его, — проведя Марка по узкой полоске пляжа, Лжец сделал незаметное движение рукой, и вот они уже оказались в густых зарослях, сквозь которые виднелись поля цветущей лаванды и розмарина.

      Марк немного замешкался, засмотревшись на деревянную изгородь, окружающую просторный загон, и апостолу пришлось взять его за руку. Поодаль вырисовывались бревенчатые строения неправильной формы, а между ними можно было разглядеть ровное зелёное поле. Ноги тонули в серой пыли, запах навоза и конского пота с каждым шагом ощущался сильнее.

      — Как такое возможно? Неужели это всё внутри Храма? — то и дело оглядываясь на нетерпеливо топтавшихся прекрасных лошадей, спросил Марк.

      — Для Бога нет ничего невозможного, это только видимая его часть, — Лжец расхохотался; белозубая улыбка придала его лицу сходство с расколотым кокосовым орехом. — Дальше ещё интересней. Я покажу.

      Кругом неожиданно потемнело, из мрака выступили смутные очертания гигантского утеса, густо поросшего кустарниками и молодыми деревцами.

      — Нам туда, вон в ту пещеру, — сказал Лжец; его хитрое, скрытое за полумаской лицо, в один миг стало искренним, открытым, ясным. — Именно туда Целитель отвёл Фортуната.

      Измученный Марк очень надеялся, что апостол говорит правду, хотя его с детства учили, что Лжец в первую очередь всегда испытывает крепость веры людей и только потом делает что-то для них. Невозможно было сразу определить характер этого переменчивого апостола: с одними он был необузданным болтуном, с другими, напротив, закрытым молчуном. Одних он откровенно пугал, вторым льстил, третьих подкупал своими знаниями и набожностью, но каждый в Долине был с детства наслышан о том, что Лжец — самый ревностный хранитель Закона, а ещё ему ни за что нельзя… верить.

      Спустившись в пещеру, Лжец знаком приказал Марку остановиться. Оглядевшись, парень так и не нашёл в каменных сводах никаких следов двери или какого-либо иного прохода. Апостол подошёл к массивному бронзовому светильнику, закреплённому на дальней стене, и повернув его в бок, ухватил обеими руками, резко потянув вниз. Скорее всего, это был некий рычаг, потому что в стене открылось отверстие, в которое свободно мог пролезть человек.

      «Стой, не ходи туда, Марк».

      «Иди, не бойся. Апостол и так слишком добр к тебе».

      Голова раскалывалась от внезапно нахлынувшей боли, во всем теле беззвучно вопили все суставы и мышцы. Марк снова замер, прислушиваясь к словам, которые, казалось, сами складывались у него в голове.

      — Что говорят голоса? — небрежно спросил Лжец, не скрывая своего нетерпения.

      — Разное, — пролепетал Марк. — Я не знаю…

      — А что думаешь ты? — взгляд апостола стал твёрдым; его проницательные глаза в упор посмотрели на Марка и задержались всего лишь на несколько секунд, но этого с лихвой хватило, чтобы парень окончательно сдался.

      — Я хочу пойти, только не знаю, можно ли тебе верить?

      — А помнишь, как написано в Книге? «Человек поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность», — торжественно пропел апостол и усмехнулся. — Я лишь верный слуга своего Бога, который послал меня, чтобы помочь. Твой друг оказался весьма несговорчивым. Попробуй узнать у него, что он видел в лесу, а потом вы вместе вернётесь домой.

      Обречённо вздохнув, Марк пролез в отверстие в стене и услышал, как за спиной щёлкнул замок.

      — Оставляю тебя наедине с твоим другом, — голос Лжеца вместе с порывом ветра ворвался в тонкие щели каменной кладки. — Постарайся не терять время напрасно.

***



      В небольшой мрачной комнате царили холод и сырость. Марк огляделся: на изящном резном столе, стоявшем посередине, мерцали четыре свечи. Вдоль стен расставлены низкие стулья на изогнутых ножках и развешано много потухших светильников. Над головой проходили массивные деревянные балки, а скупой свет проникал только через единственное зарешеченное окно, слишком узкое, чтобы через него смог пролезть человек. Повинуясь неведомой, толкающей вперед силе, Марк направился прямиком к горящим свечам, словно стремящаяся к пламени мошка.

      — Фортунат? — прошептал Марк, напряженно всматриваясь в темноту, которая, как живая, клубилась в углах.

      — Я здесь, — послышалось за спиной, и Марк увидел Фортуната, сидящего на полу, поджав колени и опустив на них голову.

      — Что они с тобой сделали? — Марк бросился к другу, с волнением всматриваясь в его потерянное лицо.

      — Ничего, ничего. Целитель спас меня. А ещё я видел Бога, а вот теперь чувствую, что Он близко. Бог идёт ко мне. Ты видел Господа, Марк?

      Во взгляде, голосе, движениях Фортуната было что-то фальшивое, но Марк решил послать куда подальше эти сомнения. Если друг видел хотя бы половину всех ужасов, свидетелем которых стал он, то, наверное, и не такую бы чушь нёс.

      — Я видел кое-что хуже, — прошептал Марк. — Убертин был прав! И ты тоже был прав, это ужасное место, и Бога здесь нет.

      — Конечно, я прав, Марк.

      — Лжец говорил… — подавившись словами, выдохнул Марк. — Он сказал, что мы вместе вернёмся, если только…

      — Только «что», Марк?! Лжец всегда врёт, чтобы испытать крепость веры, и делает только то, что выгодно для него самого. Они нас не выпустят.

      Марк устал, он был на грани истерики, но хуже всего было то, что он не мог ничего с этим поделать.

      — Скажи мне, Марк, Бог создал себя сам?

      — Бог существовал до того, как появилось всё, — скороговоркой шептал Марк всем известные слова из святой Книги, а потом неожиданно выпалил: — Бог был всегда, просто люди от него отвернулись, потому что он был очень жесток.

      — Ты не справился! Твое сомнение есть твой грех! — грубый голос, будто жесткая оплеуха, отрезвил Марка. — Марк, а ведь всего-навсего требовалось разговорить меня, но ты не смог совладать со своей вечно нерешительной натурой. Я же просто сыграл на твоих суевериях!

      От неожиданности Марк покачнулся и упал спиной на каменный пол: перед ним на столе сидел Лжец, и исходившие от него волны холодной ярости, как цунами, накрыли всю комнату, пропитав ядом каждый предмет.

      — Ты глуп и жалок. Бог таких не прощает, и я не прощу, — Лжец откинул капюшон и сорвал полумаску, представив взору обезумевшего парня непроницаемое лицо с горящими жёлтым светом глазами. — Я есть Лжец. Суть моя — укреплять вашу веру, подвергать людей испытаниям, насылать пороки, чтобы вы могли выстоять или, наоборот, сгинуть в пламени Божьего гнева. «Да избавь меня, Господи, от бесчестных, глупых и лукавых людей, ибо не во всех есть вера в Тебя!»

      Марк отпрянул назад, стряхивая с себя жуткое, леденящее душу и тело оцепенение. В нос ударил опьяняющий запах мускуса, когда Лжец склонился над ним.

      — Тебе воздастся по делам твоим и неверию! — внезапно гневный голос апостола потонул в страшном грохоте, от которого содрогнулись стены и своды. На секунду задумавшись, Лжец хлопнул в ладоши, вперив жесткий взгляд в Марка. — Разберусь с тобой после! Кажется, оные всё-таки решили нанести нам визит.

      Марк не успел и глазом моргнуть, как сверху на на него обрушилась железная клетка, надежно запирая в себе. Он стоял, прижавшись к ржавой решётке, и его охватывали пустота, тоска и одиночество, словно весь мир от него отвернулся. Не было ничего: ни пляжа, ни моря, ни цветущей лаванды, ни лошадей — всё, что случилось, произошло с ним в этой пещере, куда он спустился вслед за апостолом по той шаткой лестнице. Время и пространство вдруг замерли, как будто знали некую тайну, которой не хотели делиться, но Марк и без того понимал, за что этого монстра прозвали Лжецом, и почему он считался самым ревностным и опасным служителем Бога.

***



      — Песчаная крыса, вижу цель. Как слышно? Прием.

      — Красный каракал, атакуйте! Как поняли? Прием!

      Шквальный огонь в очередной раз накрыл Храм. Солдаты понимали, что эту цитадель непросто, но необходимо разрушить. Нервы штурмовиков были накалены до предела, но солдаты знали, что отвлекая внимание противника на себя, дают возможность приземлиться двум вертушкам с десантниками.

      Обстрел толстых стен Храма не приносил почти никакого результата, зато удалось взять в кольцо и нейтрализовать тех, кто пытался оттуда сбежать. Гранатомётчики изо всех сил заградительным огнём отсекали аборигенов от всевозможных строений, в которых могло храниться тяжёлое вооружение. Однако жрецы, охранявшие Храм, быстро пришли в себя и теперь отчаянно отбивалась, выглядывая из-за бойниц и целясь в нападавших из луков.

      — Прицельный огонь по воротам! — скомандовал Черный вепрь, когда очередная стрела просвистела рядом с его головой. Здесь, на открытой местности, они были как на ладони, и с этим надо было что-то делать.

      Сержант Дженкинс развернул истребитель и, сделав круг над Долиной, ринулся в атаку, выпуская ракеты с тепловым наведением во внутренние дворы Храма.

***



      — Капрал, тут у нас отчаянная обезьяна нарисовалась! — весело отрапортовал в рацию рядовой Касл, направляя автомат на приближающуюся высокую фигуру в тёмном плаще.

      — Отставить огонь! Мы с гражданскими не воюем!

      Ответить Касл ничего не успел, потому что Книжник точным движением правой руки вырвал у него автомат, а одним ударом второй размозжил голову, разбивая каску вместе с черепом рядового. Апостол повернул голову, в последний раз с тоской взирая на Храм, уже наполовину разрушенный подлыми оными, которым все-таки удалось прорваться сквозь стену силы Божьей и зайти в Долину с оружием. Но, несмотря ни на что, Храм по-прежнему был величественным и внушал трепет.

      Еле слышное движение в кустах. Молниеносно развернувшись, Книжник схватил за горло подкравшегося сзади оного и с наслаждением свернул ему шею. Дальше спину апостола прорезали две автоматные очереди, но всё равно, сплёвывая кровавую пену, он встал и, широко расставив руки, пошёл на отряд, скрывавшийся в неглубоком овраге.

      — Синий крот, в первую очередь уничтожать ублюдков в чёрных балахонах! Будьте внимательны, они очень сильны — мы в своего всадили четыре рожка. Как понял? Приём!

***



      Кровь медленно стекала к ногам Кириака. Старый кузнец молча взирал, как одетый в зелёное с рыжими пятнами оный выпустил огонь из своей страшной палки и убил Августину, отбросив её к противоположной стене.

      — Извини, отец, я не нарочно! Она слишком резко выбежала на меня. Это у тебя что, кузня? — молодой розовощёкий капрал осторожно приблизился, внимательно оглядывая место, где Кириак трудился всю жизнь. — Вообще-то нам запрещено убивать местных, наша задача… — больше сказать наглый оный ничего не успел: Кириак поднял молот и бросил его, угодив точно в голову, отчего она взорвалась кровавым фонтаном. Оный, так ничего и не поняв, бесформенным мешком рухнул на пол.

      — Ах ты скотина! — через мгновение перед Кириаком появился новый убийца: он стрелял на ходу, и громкие хлопки буквально пригвоздили кузнеца к месту. Одна пуля с противным звоном срикошетила от сковородки, висящей на колышке на стене, а вот другая проделала аккуратное отверстие в груди храброго Кириака, оставив обгоревший ободок на рубахе.

      — Красный каракал, у нас много двухсотых и трехсотых! Разнеси эту тварь к чертовой матери!

      Внезапно поднявшийся из глубин Храма высокий столб серебристого пламени резко взмыл ввысь, так что сержант Дженкинс не успел даже сказать «мама», как его легкий истребитель разорвало на мелкие части.

***



      Захватчики методично обстреливали дома и дворики, не давая людям выйти наружу. Жители Долины, всю жизнь прожившие под сенью своего Бога, понятия не имели, что такое кровь и война. Они не сопротивлялись, просто не способны были дать хоть какой-то отпор, а лишь прятались и молились, чтобы Господь им помог.

      — Глянь сюда, Войцеховский! Что эти твари здесь жрут: мясо, молоко, масло, — приговаривал оный, деловито копаясь в припасах Венация-козопаса. — Да мои дети с рождения понятия не имеют, каков на вкус хлеб из муки! Давятся синтетическими брикетами, пока эти ублюдки жируют!

      — Пожалуйста, заберите всё, что вам нравится, и уходите, — прижимая к себе младших детей, умолял козопас, с ужасом взирая на невысокого коренастого оного, который руками рвал ломоть хлеба и, макая в сметану, жадно заталкивал в рот. — Только не убивайте! Наш Господь за убийства карает…

      Долговязый Войцеховский опустил автомат и лениво подошёл к перепуганному Венацию. Когда между ними оставалось меньше трёх шагов, Войцеховский сделал обманный выпад вправо, после чего кинулся вперед, выбрасывая лезвие в коротком рывке вверх. Ощутив жгучую боль, Венаций увидел струйку тёплой крови, стекавшую из распоротой щеки на шею и грудь. Он смотрел на оных глазами, полными ужаса, и больше ничего не просил, безропотно позволив закрыть себя вместе с семьей в дровяном сарае за домом.

      — Ну что за народ? У них даже запоров нормальных тут нет! — беззлобно пнув перепуганную курицу, Войцеховский пожал плечами и подпёр дверь поленом. — Пока здесь посидите, а не то ещё пулю схлопочете. У нас и так каждая на счету!

      — Песчаная крыса, мы пробились внутрь и начинаем зачистку. Как слышно? Приём!

      — Водяной лис, ищите источник. Держите дистанцию, по чёрным балахонам огонь на поражение. Как понял? Приём!

***



      Реальность сокращалась и расширялась, ритмично пульсируя. Даже Солнце в этой Долине казалось чужим. Похожее чувство Доминик испытал, когда они с отрядом взрывали невидимую воздушную завесу за лесом. Вначале она также вибрировала и стонала, а потом рухнула, обжигая их вспышкой, словно битым стеклом.

      Стук сердца отдавался в ушах, Доминик еле переставлял ноги от изнеможения, но его мозг продолжал фиксировать происходящее, делая всё более страшные открытия и умозаключения. Он помнил, как разверзлась в стене неприметная дверь, и оттуда вышел человек громадного роста в тёмном плаще, лицо которого скрывала золотистая полумаска. Воздух тогда наполнился электричеством, как перед грозой, а всем солдатам в отряде показалось, что их обступают силы тьмы.

      — Да прибудет с вами Господь, оные братья, — сильным, властным голосом проговорил апостол, возводя руки к небу. — Только зря вы пришли, для нашего Бога вы лишние…

      — Мы видели! Мы всё про вас знаем! — у сержанта Рауля окончательно сдали нервы: с животным криком, который после всего пережитого невозможно было сдержать, он кинулся на апостола, выставив вперёд автомат.

      Ноздри Лжеца затрепетали, его налитые кровью глаза говорили: «Ты не осмелишься!», но Рауль нажал на курок.

      — Для всех вас сейчас лучше быть мертвыми, чем живыми! — второй, возникший из ниоткуда апостол с разорванной зелёной полумаской на лице, резко всадил руку в живот сержанта и потянул её вверх, вспарывая податливую плоть до самых легких.

      Как члены рушащейся семьи, которые смыкают ряды, чтобы отвратить катастрофу, апостолы стояли плечом к плечу, надёжно загораживая им путь дальше. Автоматная очередь, крики, хрипы, гром, грохот, стук разбивающихся о каменные плиты черепов и костей…

      Нет, Доминик не был трусом, но заложенный с рождения инстинкт подсказал, что нужно бежать без оглядки. Кто эти нелюди в полумасках? Натренированные бойцы местного спецотряда? Колдуны? Не важно! После он обязательно найдёт объяснение, и желательно — верное и логичное, потому что иначе можно окончательно спятить. Жаль только, что, пойдя на поводу у истерики, он потерял автомат…

      Обогнув обстреливаемую отрядом Ильбы мрачную башню, Доминик заметил низкий проход и нырнул в него, стараясь уйти подальше от предсмертных воплей товарищей. Вскоре Доминик оказался в холодной галерее, где царил полумрак и нестерпимо смердело падалью. Бледный от страха, он сделал несколько шагов в сторону и не успел даже глазом моргнуть, как начали происходить странные вещи: сначала поднялся сильный ветер, едва не загасив все факелы на подставках, потом завоняло ещё сильнее, так что пришлось зажать нос и… в галерее начали появляться дети? Сотни детей: они выползали из-под пола, карабкались по стенам, падали с потолка. Охваченный ужасом Доминик вжался в стену и заорал, разглядев наконец этих существ. Склизкая кожа тварей блестела, а в их неуклюжих, замедленных движениях было нечто зловещее. Больше всего они почему-то напомнили Доминику тех слепых жирных червей, что в избытке водились в скотомогильниках недалеко от бункера, в котором прошло его детство.

      Существа принюхивались, бестолково шаря недоразвитыми руками по стенам, а потом разом принялись обступать его, медленно сжимая в кольцо. Крик Доминика повис в воздухе, когда твари неуловимо быстро кинулись на него, мгновенно облепив шевелящимся ковром, с хрустом раздирая парализованное от страха тело на части.

***



      Небесная мышь до последнего не хотела участвовать в операции, но приказ генерала, который к тому же приходился ей родным дядей, проигнорировать не посмела. Маленькая, шустрая, как самая настоящая мышка, девушка была одним из лучших разведчиков и, несмотря на молодость, имела за плечами солидный опыт работы на чужой территории. Как только отряд Радужного богомола накинулся на тех двух ублюдков в тёмных балахонах и цветных полумасках, она незаметно юркнула в боковой коридор и помчалась в ту сторону, откуда бил столб серебристого света. Огромный двор, кованый забор с железными пиками, сложенный из необтесанных камней древний алтарь высотой в три человеческих роста, дымящиеся обломки самолета Красного каракала…

      Серебристое свечение, будто почуяв её, заискрилось и взмыло вверх с бешеной скоростью. Небесная мышь осмотрелась и увидела, что к подножию алтаря ползёт существо, самое причудливое из всех мутантов, которых ей доводилось когда-либо видеть. Один вид монстра был способен свести с ума: невероятно раздутое тело и лицо, похожее на кукольную маску с крошечными глазками и кривым ртом, из которого торчал раздвоенный бледный язык. Небесная мышь отступила, ей показалось, что существо умирает, но всё равно девушка направила на него пистолет.

      — Иншуе-лароне! Одумайся, презренная грешница! Как ты посмела войти в Мой Храм и напасть на эту Долину? — хрипело существо, жадно хватая ртом её запах. — Подойди ближе, мне нужна твоя плоть…

      Земля яростно задрожала, черепа и кости, сдвинутые с места толчками, со страшным грохотом покатились девушке под ноги. На секунду Небесная мышь замешкалась, растерялась: она сама не понимала, что чувствует — страх, восторг, успокоение или нечто иное? Девушка не знала, драться ей или нет. Вся нервная система была будто парализована, а в голове звучал голос мерзкого существа, приказывающего ей наклониться, чтобы ему было удобней вцепиться ей в шею.

      — Небесная мышь, какого хрена ты тут стоишь? — перед ней из облака пыли и гари возник пошатывающийся капрал Миллер. — Что вообще происходит? Где отряд Полосатого Карпа?

      — Миллер, — откашливаясь и отплевываясь, будто выныривая из липкого кошмара, просипела Небесная мышь, — кажется, мы нашли тот самый источник. Не дай этой уродине себя одурачить!

***



      Воин оглянулся. Его лицо, одновременно выражавшее и экстаз, и бешенство, было залито кровью. Сквозь время и пространство, вопреки законам логики и реальности, он снова вернулся туда, где лучше всего себя чувствовал. Война. Самая настоящая. Это не Афганистан, нет, но сейчас перед ним стояли враги Его земли, территории Бога, которого он обязан любой ценой защитить. Всё, как и обещал сам Господь: пока Бог жив, а Воин верен ему, то ни одно оружие не сможет поразить соскучившиеся по схватке могучее тело.

      Перехватив летящую в него гранату, Воин с презрительной улыбкой перебросил её в самую гущу отряда наступающих оных, превратив их в кровавый фарш из мяса и костей. Оные — простые смертные люди, куда им до него, получившего великую награду от Господа? Ведь именно с той далёкой, памятной встречи у Воина больше не осталось человеческих чувств, но появилась сила и вера в заново обретённого Господа.

      — Бог не оставит меня! Если войду я в обитель мертвых теней да не убоюсь зла, потому что Ты со мной! — рычал от злости Воин, наступая на оных, разрывая их хрупкие тела на куски и отшвыривая кровавые ошмётки в разные стороны. — Я святой, и я грешник, победитель и побеждённый, верный возлюбленный страж своего вечного Бога!

      Вдруг пространство вокруг наполнилось страшными криками, запахами крови, внутренностей и обжигающе яркими вспышками. Серебристый столб в последний раз взмыл к небесам, чтобы, словно раскаленный нож мягкое масло, прожечь каменные стены великого Храма и упасть вниз, на Долину, убивая всё, чему не повезло оказаться у него на пути.

      Казалось, Воин светился изнутри: из пустых глазниц, из открытого рта вырывались снопы неестественно яркого света… Грудная клетка не выдержала и взорвалась, обнажая ребра и лёгкие, когда следующая автоматная очередь прошила наискось тело. Раскинув руки, Воин упал — жизнь уходила из давно неживого тела. Лицо апостола, зиявшее пустыми глазницами, больше не кривилось от всепоглощающей ярости, став блаженным, мученическим… удовлетворённым. Ведь он — Избранный Воин, удостоившийся чести уйти вместе со своим Богом, которому когда-то отдал бессмертную душу и поклялся вечно служить.