Мальчик. Автобиографический роман. Главы 1-4

1

Через два часа пора отправляться в полную неизвестность. Сначала к конечной автобусной остановке у школы. Той самой школы, в которой закончил пару лет назад восемь классов. Потом на автобусе до центрального автовокзала города Ишимбай. Затем пересадка на другой автобус и дальше в путь до соседнего города Салават, откуда уже поезд до Москвы, конечной цели поездки.

Вышел из дома во двор. Дело клонилось к вечеру, но жара не спадала. Семьдесят пятый год, июль месяц. Жарища тогда стояла страшная, но ишимбайцам привычная и потому довольно хорошо переносимая. В Ишимбае летом часто стоит жаркая сухая погода. Иногда проходят мощные освежающие ливни, и дальше опять сушь да гладь, на сердце благодать.
 
С утра у меня на сердце не пропадало ощущение, что наступает время, когда все в жизни поменяется. Я конечно не понимал в точности, что и как будет дальше в новой, другой жизни, но ощущение конца всего окружающего становилось в течение последнего дня все отчетливее. Я не боялся в прямом смысле этого слова, просто чуствовал, что все вокруг заканчивается, больше всего этого не будет никогда. Ничего не будет – ни родителей, ни брата, ни школы с одноклассниками, ни родительского дома с вечно гавкающим, конечно всегда по делу, Шариком, - ничего из этого не будет рядом со мной. Ждет же меня впереди некая странная далекая Москва, столица нашей Родины, с Кремлем, Мавзолеем и загадочным институтом МИФИ, куда я вдруг вознамерился поступить, закончив ишимбайскую школу номер десять с золотой медалью. Именно вдруг и никак иначе.

Буквально пару недель назад отправился на дневной сеанс в кинотеатр «Спутник». Давали «Они сражались за Родину». Две серии, длинный, местами затянутый фильм, но с Никулиным, Тихоновым, Бурковым, Шукшиным. Из маловразумительных шолоховских набросков, которые в гораздо более поздние времена я честно пытался разобрать, получился неплохой фильм. Но всему свое время, и тогда мне было совсем не до фильмов, даже самых талантливо исполненных. Тем не менее, пришел в «Спутник» и честно отсидел первый час. Смотрел на экран, а в мозгу крутился один вопрос, что делать дальше? Школа окончена, аттестат получен. Понятно, что институт, понятно, что какой-нибудь физфак, вот только какой? Решал подготовительные задания из Томского политеха, Казанского авиационного института, МФТИ, МИФИ, физфака и мехмата МГУ. От академии Жуковского, которую настойчиво навяливал мне наш военрук Сергей Петрович Коннов, постепенно отказался, уж слишком непонятное дело, хотя потенциально связанное с космосом, о котором грезил с детства. От мехмата МГУ тоже отказался, но здесь уже по другой причине, а именно - явной неподъемности вступительных экзаменов по математике. Удручало, что, например, ни одной задачи из планиметрии я так и не то чтобы не смог решить, а даже разобрать толком по уже решенному не в состоянии. Странно, по стереометрии все более-менее, а планиметрия совсем дело труба. Томск и Казань, те были запасными вариантами, задания решал навскидку, а целью конечно оставалась Москва. Вот только куда, физфак МГУ, МФТИ или МИФИ?

Время так называемого застоя, Брежневское время. Оставалось еще семь лет до смерти генсека, который тогда казался вечным и несокрушимым утесом. Мальчик хорошо, даже отлично учится в школе. Куда ему поступать, конечно в технический вуз, это даже не обсуждалось. А в моем случае почему-то однозначно выкристаллизовалась физика. Не скажу, что этот предмет меня манил или привлекал чем-то особенным. Ничего этого не было. Я вообще не выделял для себя ни один из школьных предметов. Только в плане, что этот полегче дается, а этот посложнее. Собственно говоря, только алгебра местами беспокоила, да и то потому лишь, что изредка по контрольной четверку получал. Редко, но случалось. И обидно, что Венер Шамсутдинов в отдельных случаях получал пятерку, то есть опережал. Выходила с пачкой тетрадей наша математичка и классная руководительница Фаянур Гималетдинова Абдрахманова и начинала разбор полетов. Итак, сегодня в классе 10 «б» две пятерки, у Шамсутдинова и Чакина. Или же говорит, одна пятерка и делает характерную паузу. В груди замирает. И отложилось, что чаще в подобных случаях звучала фамилия Шамсутдинова. Но иногда бывало, что и я звучал, в единственном числе.

С Венером я в школе особо не дружил, как собственно и ни с кем другим. Он был ровным, не особо разговорчивым мальчиком. Его отец хорошо знал моего отца, работали где-то поблизости, помогали друг другу. После сдачи выпускным экзаменов как-то разговорились, пошли к нему домой, и Венер дал мне ненадолго свой огромный магнитофон и пару кассет с записями рок-групп. Записи были неотчетливые, плохие. Помнится был там концерт группы «Black sabath». Поставил я магнитофон в чуланчик и слушал слабый визг солиста той группы, еле пробивающийся сквозь тяжелый вой гитарных рок-пассажей. Венера после школы я встретил лет через семь-восемь неподалеку от ишимбайского автовокзала. Он рассказал, что закончил Уфимский то ли нефтяной, то ли авиационный, но сейчас работает не по инженерной специальности, а просто сварщиком, больше заработка. 

2

Золотая медаль это отдельная песня. В те застойные времена существовали золотые и серебряные медали, которые вручались десятиклассникам, выпускникам средней школы, если по всем предметам за все десять лет учебы в годовых оценках были одни только пятерки (золото) или случилась одна четверка (серебро). Вот здесь до конца не уверен, за все ли годы требовалось быть круглым отличником? Или достаточно иметь пятерку в том классе, когда предмет заканчивался? У меня не было за все время учебы ни одной четверки ни в четвертях, ни по году, поэтому точно не знаю.
Чаще медалистами становились конечно девочки, поэтому если на медаль вдруг начинал претендовать мальчик, его тянули, выводили на медаль. Медалист это престиж школы, идет ей в зачет, видимо, приносит дополнительные баллы. Медалистов в те времена было совсем не так много, как в наше время, нулевых и десятых годах. Всего по одному-двум медалистам, золотым и серебряным, на школу. Смотрел статистику семидесятых и восьмидесятых годов: три золотых или серебряных медалиста в одной школе – такого не встречалось. Возможно, из городского отдела народного образования спускались даже разнорядки на школы с плановым количеством медалистов. Но этого утверждать определенно конечно не могу.

Насколько важно для школы иметь медалистов ощутил на собственной шкуре. Об этом случае рассказываю впервые, и он вроде бы не делает мне чести. Однако в здравом разумении уже гораздо позднее я понял, что произошедшее со мной совершеннейшие пустяки. Так вот, по окончании десятого класса проходят государственные экзамены по нескольким предметам, в том числе письменная математика и сочинение по русскому языку и литературе. Надо ли говорить, что оценка за выпускной экзамен являлась решающей по данному предметы. Для претендующего на золото получение четверки было равносильно переходу к серебру. А двух и более – потеря медали. Поэтому к выпускным экзаменам была целенаправленная подготовка. Последнюю четверть на уроках тренировались писать аналогичные контрольные по математике и сочинения на предполагаемые темы. Мне казалось, что уровень контрольной был проще обычного, что в принципе логично: зачем нагружать учеников на выпуске по максимуму? Поэтому уровень выпускного экзамена обычно средний. И что особенно важно, контрольные и сочинения претендентов на медаль отправлялись на дополнительную проверку в ГОРОНО и ОБЛОНО, городской и областной (уфимский для Башкирии) отделы народного образования. Понятно теперь, как все обстояло серьезно в первую очередь для профильных учителей, завучей и директоров школ. Не скажу, что я сам испытывал какое-то особое волнение. Решал гораздо более серьезные математические задания из вузов, считался начитанным и хорошо успевающим по русскому и литературе. И тем не менее, случилось то, что случилось.
 
Первой была, по-моему, математика. Я уверенно, с запасом прочности, и довольно быстро решил все задания. Проверил несколько раз, дождался, когда начали сдавать решенное другие ученики, и сдал свои листы с решениями. Конечно немного беспокоился, как же без этого, все-таки первый госэкзамен, но, если чсетно, был практически уверен, что ошибок не допустил. Каково же было мое удивление и удивление родителей, когда вечером (экзамен состоялся утром и закончился уже к полудню) прибегает кто-то из учеников и говорит, что меня вызывают в школу. Я быстро туда. И Фаянур Гималетдинова аккуратно мне объясняет, что у меня все правильно решено, ошибок нет, ответы все сходятся, но лучше одну из страниц переписать. Какое-то из заданий, оказывается, я решил не совсем оптимальным способом. То есть чуть длиннее, чем можно было, не совсем так, как рекомендовано в школьной программе. В результате проверка вышестоящих образовательных инстанций может зацепить, придраться, вследствие чего снизить балл. Может быть, не заметят, не зацепят, не придерутся, но лучше не рисковать. Лучше исправить, чем ставить под вопрос получение золотой медали, потерю школой одного из двух планируемых золотых медалистов в выпускном 1975 году. Что уж там было в задании на самом деле, я уже точно не помню, все-таки сорок пять лет прошло с того события. Но это сейчас не суть важно. Срок давности наверняка истек, и медали меня не лишат. Хотя кто знает... Ведь задания выполнялись на специальных пронумерованных листах строгой отчетности, с печатями или штампами, поэтому их нужно было еще где-то взять. В общем, переписал я нужное место и без особых зазрений совести отправился домой.

Через день-другой писали сочинение. Здесь необходимо вспомнить, что 1975 был годом тридцатилетия Победы в Великой Отечественной войне, весьма знаменательное событие. О праздновании праздника позже, а сейчас лишь скажу, что, в связи с этим, одной из тем сочинения была свободная тема, связанная с войной. Это помимо чисто литературных тем типа «Образ Печерина как предвестника русской революции» (шутка, но нечто в этом плане). На экзамене нужно было выбрать одну из трех-четырех тем. Я и настраивался заранее на военную тему. В качестве репетиции мы даже писали сочинение на военную тему в четвертой четверти последнего учебного года. Но вот беда, как оказалось, на экзаменационном сочинении меня не совсем туда понесло. Нет, опять же тема была хорошо раскрыта, грамматические ошибки отсутствовали – я научился с запасом прочности писать абсолютно грамотно, то есть не использовать сомнительных грамматических оборотов и незнакомых по написанию слов. Поэтому прокололся совсем в другом. Незадолго до экзамена я прочитал повесть «Сотников» Василя Быкова. Кто читал, понимает, насколько это серьезное произведение, возможно одно из лучших наших произведений о войне. В ней поднимается тема предательства. Так вот, в патриотическом сочинении я в каком-то контексте, естественно, в негативном, но все упомянул предателей. И Юлия Алексеевна Валеева, наш учитель русского и литературы, а также завуч, посчитала, что упоминание предателей в принципе не вяжется с темой сочинения. И решила убрать этот фрагмент из текста. Аналогично, ближе к вечеру, прибегает кто-то из школы и велит мне срочно туда явиться. Прихожу, уже понимая, что что-то опять не так теперь уже с сочинением. И действительно, завуч объясняет мне обстоятельства дела и просит переписать сочинение целиком, выбросив тот злосчастный фрагмент про предателей. Вроде бы даже мне доверили переписать сочинение дома в спокойной обстановке, а позже вечером занести в школу, поскольку наутро или даже тем же вечером сочинения должны быть отправлены в ГОРОНО.

Повторяю, ранее я мучился по-поводу этих как будто подтасовок. А сейчас думаю, насколько ответственными были тогда учителя, насколько требовательными вышестоящие образовательные инстанции. Естественно, ученик, отучившийся десять лет на отлично, не имея ни одной четверки за четверть ни по одному предмету за все годы школьного обучения, заслуживал золотой медали. И вот так, из-за сущей мелочи награждение могло сорваться. Ведь по главному счету, не руководству школы или ГОРОНО было бы обиднее всего, если случился бы прокол с выпускными экзаменами. Нет, не им. Обиднее всего было бы самому ученику, несостоявшемуся золотому медалисту. Столько лет учившемуся безупречно и оступившемуся на последнем, уже ничего не решавшем шаге. Спасибо, дорогие учителя!

3

И вот сижу я в кинотеатре «Спутник» на фильме «Они сражались за Родину», смотрю на клубящуюся рыжую пыль, измученные лица, иссохшиеся губы бойцов во время длительного перехода наших войск под давлением превосходящих сил противника и вдруг меня пронзает четкая и ясная мысль – МИФИ, только МИФИ и ничего другого. Как я об этом сразу не догадался? Зачем потратил столько времени, когда вопрос столь очевиден? Поднялся с места в зрительном зале, не дожидаясь окончания даже первой серии, и побежал домой уведомить родителей о своем решении.

Конечно, это решение не свалилось с небес с бухты-барахты, оно подспудно давно вызревало в моем сознании. По прошествии десятилетий оно сейчас мне представляется правильным. Хотя кто знает, как бы все обернулось, если бы поехал поступать в другой институт. Выбор у нас на каждом шагу и что случилось бы, если бы да кабы? Это разговор уже беспредметный, пустой. Правильность решения в том, что МИФИ, объективно говоря, был мне по зубам. В отличие от МФТИ и физфака МГУ. Про МФТИ ходили слухи, что там на результаты вступительных экзаменов не обращают внимания, главное, последующее собеседование, по результатам которого примают решение, зачислить тебя или нет. Доносились слухи, что даже сдача всех вступительных на пятерки не гарантирует поступление. Не покажешь себя на загадочном собеседовании и не возьмут учиться в славном городе Долгопрудном. Так ли это было на самом деле, даже сейчас не знаю. Но тогда подобная информация меня серьезно пугала. Пугала неопределенность статуса собеседования, про которое никто ничего не знал. Найти поступившего, учившегося или окончившего МФТИ, чтобы получить информацию из первых рук, в нашем Ишимбае мне не удалось.

По другому обстояло дело с физфаком МГУ. Я разыскал и расспросил выпускника этого факультета. Помнится, его родители жили неподалеку от десятой школы в частном доме, а сам выпускник был в это время на летних каникулах. Переговорил я с ним, но ничего толком не понял. Вроде бы поступить не так сложно. Но я об этом и сам начинал догадываться, поскольку довольно успешно решал задания вступительных экзаменов прошлых лет по математике и физике. Это понятно. Но что такое вообще МГУ, главный университет в СССР? Настолько грозно звучит, аш дрожь пробирает. И тут выпускник вероятно навел мне тень на плетень. Наговорил всего. Про лаборатории, про лекции, про то, как принимают экзамены. По всему выходило, что все это совсем не для меня, не по моим силам. Здесь сам себя плохо понимаю. Но опять испугался, что не выдюжу, провалюсь. Если не на вступительных, то потом, во время дальнейшей учебы. Поэтому физфак МГУ тоже потихоньку отодвигался на второй план. Из центральных институтов оставался МИФИ. И он, в конце-концов, и случился в моей жизни. И последний штрих в принятии краеугольного решения почему-то был сделан во время просмотра фильма «Они сражались за Родину» в ишимбайском кинотеатре «Спутник».
Родители естественно обрадовались моим словам о МИФИ, потому что уже начинали беспокоиться. Надвинулся июль, прошла первая волна вступительных экзаменов в эти московские вузы. Середина месяца – вторая волна, после двадцатых чисел – третья, а там уже август, когда начнутся вступительные экзамены в остальные вузы страны. То есть был резерв времени: если не поступишь в московский институт, будешь иметь вторую попытку поступления в региональный вуз, в тот же Томский политехнический или Казанский авиационный. Начались скорые сборы, и вот наступил день отъезда.
Только в этот последний день я почувствовал страх перед предстоящей полной неизвестностью. Я уезжал в никуда. Я совершенно не представлял, что будет завтра. До этого дня я всего лишь раз выезжал дальше соседнего города Салавата, который в десяти километрах. Да и то подобное случилось уже давно, когда каким-то чудом попал по путевке горкома комсомола под Туапсе во Всесоюзный пионерский лагерь «Орленок». Но там водили за руку вожатые, а здесь все самому. И кушать готовить, и за собой следить – стирать белье, гладить рубашку. Но о быте я конечно не думал, какое там. Лишь один вопрос стоял передо мной ребром, поступить. С одной стороны, наличие медали давало явное преимущество перед другими абитуриентами: сдавать предстояло лишь два экзамена из четырех (математика, письменно и устно), такую льготу давало МИФИ золотым медалистам. И здесь уже было отличие от региональных вузов: в них медалисты сдавали лишь один вступительный экзамен.

Выйдя во двор, огляделся по сторонам, никого – ни родителей, ни брата Виктора. Стало совсем тоскливо. И ноги сами понесли меня на Первые горы. Ишимбайцы называли эти не очень высокие холмы, отроги Уральских гор, расположенные за речкой Тайрук и рабочим поселком Кусяпкулово, Первыми горами конечно условно, так уж сложилось. Были еще Вторые горы. Они располагались подальше и полностью заросли лесами. На Вторых горах мы собирали грибы. В иные урожайные годы – буквально ведрами. А первые горы на вершинах были практически лысыми, то есть без растущих деревьев, имелся лишь скудный травяной покров.

Так вот, Первые горы были нашим излюбленным местом для игр и всякого рода приключений. Летом просто бродили с вершины на вершину, пытались забраться в узкие хода пещер в известковых отложениях, смотрели с высоты птичьего полета на Ишимбай, застланный ядовитой фиолетовой дымкой, принесенной с Салаватского нефтехимического комбината, крупнейшего в Европе и второго по величине в мире. Какой идиот решил его построить именно в этом месте, без учета розы ветров? Большую часть времени ветер сносил ядовитые выбросы на близлежащий Салават, оставшуюся часть – на Ишимбай, располагавшийся чуть подальше. Когда приносило ветром салаватскую сладковатую вонь, не знаешь, куда деваться. Грудь закладывало, в носу сопли аллергичекие. На улице находиться было невозможно, все забивались по домам и терпеливо ждали, когда пройдет газовая атака. В те времена ни о чем экологическом конечно не думалось, это уже потом прочитал, что треугольник башкирских городов Салават, Стерлитамак, Ишимбай – зона страшного экологического бедствия. И не только по причине Салаватского нефтехимического комбината, но и аналогичных заводов Стерлитамака. Добавим ко всему, что Ишимбай – родина башкирской нефти, которой загрязнена во многих местах земная поверхность. Конечно, в настоящее время нефтяная добыча практически прекращена, но эти полигоны так и остались загрязненными до сегодняшнего дня. Поговаривали, что нефть в недрах осталась, но только на слишком большой глубине, поэтому сегодня добывать ее здесь нерентабельно. Но придет время, когда истощатся рентабельные нефтяные месторождения, и ишимбайская нефтедобыча может возобновиться.

4

До Первых гор дорога пролегает по району Новостройка. Интересное название с учетом того, что уже давным давно здесь ничего нового не строится и строиться не планируется. Это название приклеилось к району еще в пятидесятых-шестидесятых годах, когда Ишимбайское нефтегазодобывающее управление начало строительство жилья и вообще освоение жизненного пространства к северу от центральной части города. Причем характерно, что хрущевки там почему-то не возводились, а строились одноэтажные дома с одним входом, но на двух хозяев. Типа квартир с подселением, когда из коридора дверь налево идет в смежную двушку, прямо – в однушку, направо – общая кухня. Удобства во дворе, в доме только холодная вода, а также электричество и газ. Но газ пришел в дома гораздо позднее, уже во второй половине шестидесятых, когда прошла газофикация района. А до того будь добр, топи дровами. Которых наготовить на зиму для топки в двух печах отдельная проблема. Пару машин бревен нужно распилить и переколоть, что далеко не просто. У дома довольно большой приусадебный участок, разделенный на две неравные части. Часть поменьше для жильцов однушки, побольше – для двушки. Почему я это все про дом так хорошо представляю? Да потому, что именно такой дом в середине шестидесятых годов взяли вдруг и купили родители. За какие-то смешные даже по тем временам деньги, несколько сот рублей новыми. Что-то триста или четыреста рублей. Конечно, при зарплате отца в сто-сто двадцать, это в любом случае приличная сумма для семьи из четырех человек, из них двое маленьких детей и перебивающаяся случайным заработком жена, моя мама. С двумя крошками-мальчиками не слишком разбежишься на полный рабочий день. Но как-то выкрутились, видимо, заняли недостающее у родственников. В точности не знаю, но помню, что особых проблем рассчитаться с долгами у родителей не было. Возможно, помогли и собственные небольшие накопления, хотя последнее вряд ли. Не те зарплаты, чтоб денежные накопления делать.

Вспомнился день заезда в купленный дом. Быстрая весна шестьдест шестого года. Яркое солнце, тающие снежные сугробы, бурные ручьи, огромные лужи талой воды. Подобная быстрая весна с такими яростными ручьями и океанами талой воды в низинах случилась еще только раз и уже в далеком будущем. В городе Димитровград, на рубеже восьмидесятых-девяностых годов, в совсем иной жизни. А тогда сидит восьмилетний мальчик в большой застекленной веранде на горе из перевезенных вещей и читает книжку. В руках кроме книжки еще тонкая тетрадка в голубой обложке. В тетрадке записаны басни собственного сочинения. Родители вокруг суетятся, разгружают, переносят, размещают в комнатах кровати, столы, диван, шифоньер, комод. Никогда бы не подумал, что у нас столько вещей. Крохотная двушка в бараке, как в ней могло столько всего поместиться? Такие мысли мелькали, но не задерживались в голове. Переезд переездом, а голова была забита совсем другим. Накануне я наконец переписал свои стихи, в основном, почему-то басни в отдельную тетрадку. Но еще не показывал переписанное родителям. До этого стихи на листках валялись где попало, в основном же хранились в моей памяти. Дергаю мать, посмотри мои басни, она отвечает на бегу – сейчас, сейчас, перенося очередную стопку барахла. Наконец подходит, берет тетрадку и читает про себя. Я говорю, вот эту басню посмотри, она интересная. Я ведь тогда уже понимал, что у басни всегда должна быть мораль. Последняя строфа как раз для морали. Мама говорит, какие интересные стихи, особенно вот эта басня про гостей. И у меня, к сожалению, только и запомнилось из того разговора, что моралью той понравившейся маме басни, если излагать прозой, была зарифмованная мысль: если пригласил гостей, то уж будь добр, угости их как следует, от всей души. Откуда-то видно осталось в памяти, что не всегда в гостях угощали так, как ожидалось. Непосредственное детское восприятие действительности. Не скажу, что совсем уж бедное тогда было время, но и далеко не богатое. А ребенку какая разница, какое вокруг время? Не сунули в рот конфетку, забыли может просто, у него и отложилось вдруг, что не должным образом в гостях угостили. А он в отместку сочинил басню в вечность.

Чтобы сразу покончить с этой поэтической эпопеей, расскажу о дальнейшей судьбе собственного поэтического творчества. Оно осталось в зачаточном состоянии, однако, как ни странно, дало возможность в детстве чуть шире познать мир в географическом плане. После переезда из барака в дом я перешел в другую школу, восьмую, которая в отличие от десятой (в которую я вернулся уже для обучения в девятом и десятом классах) была восьмилеткой, но зато находилась в сотне метров от дома. Не очень быстро входил я в новый класс, но об этом отдельный разговор. Сейчас же скажу, что новая учительница Анна Георгиевна Бочиди, гречанка по национальности, приняла меня радушно и не только потому что отличник, но и просто она была душевным, открытым человеком, любящим детей и свою профессию учительницы младших классов. Надежда Федоровна из десятой школы, помнится, была более не то что строгой, а логичней, уравновешенней в проявлении эмоций. У нее всегда все было в идеальном порядке, и слушались ее ученики беспрекословно. Хотя, если честно, то время учебы в первом классе десятой школы практически истерлось из памяти, заслоненное событиями в восьмой школе.

Так вот мама сразу принесла тетрадку с моими стихами Анне Георгиевне, и она взяла меня на заметку. В том плане, что рекомендовала участвовать в городском слете юных поэтов, который проходил ежегодно в городском Дворце культуры имени Кирова. Участники, дети со всех городских и районных школ читали со сцены по два-три собственных стихотворения, а жюри, сидящее в зале, их оценивало. И вот, начиная со второго и продолжаясь до шестого, по-моему, класса, я регулярно участвовал в этих слетах. Отчетливо запомнился только первый слет. Стою сбоку за кулисами, рядом мама. Я в коротких штанишках и матроске, вроде даже бескозырка на голове. Слушаю, как читают стихи участники, которые совсем взрослые, старшеклассники, и в голове только одна мысль, как мне умудриться выйти на ярко освещенную сцену и что-то там говорить в микрофон. Запомнилось, что одна девочка читала про Пушкина и Черную речку. В руках у меня бумажка со стихами, отвлекает. Подошла моя очередь, вызывают по фамилии. Выводит меня мама на сцену, опускают передо мной микрофон. Оказывается, я самый молодой участник слета поэтов и, соответственно, самый низкий ростом. Установили все и говорят, давай, начинай. Передо мной огромное открытое слепящее пространство. И я один против него. Растерялся, молчу. Слышу, мама из-за кулис что-то говорит, показывая мне на листок в моих руках. Сообразил, что надо читать. Кивнул ей и приступил к действу. Сначал объявил, стихотворение такое-то. Пауза и начал читать по листку. Но тут же отвлекся и уже продолжил по памяти. Я ведь все эти три стихотворения давно заучил наизусть, много раз репетировал выступление. В общем, отбарабанил стихи как по-писанному. Поклонился, как учили, то есть немного приклонил голову и шустро убежал со сцены. Мать потом рассказывала, что за выступлением последовали громкие аплодисменты, слушателям в зале понравилась смелость и четкость исполнения крохотного мальчика. Бу-бу-бу – ясный ритм, хорошая рифма, в общем, присудили мне по итогам слета второе место.

Какие уж там были категории, возможно, по возрасту или еще как, но факт остается фактом: за все годы участия в городском поэтическом слете я всегда занимал исключительно вторые места, первого ни разу не случилось, третьего и ниже тоже. Последний год или два поэтическое творчество меня уже особо не интересовало. Я писал стихотворения теперь исключительно к слету юных поэтов. За неделю-другую отдавал написанное учителям, они проверяли и посылали заявку на участие в горком комсомола или еще куда там. Приходил на конкурс с мамой, зачитывал стихи по бумажке, позжн приходила в школу грамота, которую мне на торжественной линейке вручали.

Закончилась поэтическая эпопея прозаически. Когда по прошествии года в очередной раз я засел за сочинение стихов, меня заклинило, наступил творческий кризис. До сих пор отчетливо помню тот критический момент. Почему-то в стихотворении, посвященном женскому дню 8 марта, я взялся описывать небольшой простенький сувенир, оленя из пластмассы. Помнится игрушка была довольно изящная, серо-коричневая и прозрачная в некоторых частях. Но вот не получалась рифма к словосочетанию «пластмассовый олень», как я не тужился. Промучившись день-другой, я плюнул на это дело и сказал маме, что ничего не получается. Безо всякого давления она мне сразу поверила и передала учителям отбой. Так и завершилось мое детское увлечение поэтическим творчеством. В какой-то степени вернулся к поэзии лишь через несколько десятков лет в совсем уже другой личной парадигме.