Электрик

Только Сезария Эвора
Может мне помочь в этот вечер.
Она родилась в Кабо-Верди
В одна тысяча девятьсот
Сорок первом году
И умерла в 2011 году
Тоже в Кабо-Верди.
Сезария пела на кабо-вердском Креольском языке.
И мне абсолютно непонятно
Какое отношение я имею
К креольском языку.
За мной так сказать
Вся мощь русской цивилизации
А тут на тебе креольский язык.
Получается, поскреби русского
И найдешь креола.
Я её никогда не видел
Только на ютубе
Но мне кажется
Когда это случится
То встречать меня будет
Не апостол Пётр
А Сезария Эвора.

Я пишу эту ерунду, потому что у меня
Закончилась пластинка фумитокса.
Я лежу в деревянном домике ночью
И гляжу сквозь окна на яркие звезды
Ветер давно стих, и поэтому с лимана
Налетели полчища голодных комаров.
В моем домике стоит непрекращающийся гул
Словно работает прядильная фабрика
К тому же я устал убивать комаров.
Мне горько и стыдно, стыдно и горько
Да и как я говорил выше
Закончился фумитокс.
Наверное сегодня я так и не усну
А утром, когда задует ветер
И исчезнут комары
Я пойду купаться на лиман.
Буду лежать на песке, смотреть на солнце
И думать, что же я еще не успел сделать.

Свидание
Я мог бы написать, что дрожал,
Ожидая встречи с тобой,
Но это было бы не правдой.
Я, конечно, побрился, умылся,
Но душ мне было принимать лень.
Ведь я посмотрел в зеркало
И увидел старого сорока девятилетнего мужчину
С мешками под глазами, с брылями
С серой кожей с сеточкой морщин.
В этом возрасте невозможно
Дрожать перед свиданием.
Дай бог не улыбаться,
Чтобы не обнажить два выпавших зуба,
Чтобы не шел запах изо рта.
Дай бог сесть правильной стороной,
Чтобы не было видно родимых старческих бородавок.
Дай бог не обмочиться в туалете,
Чтобы влажное пятно
Не сияло на причинном месте.
А так, что, ну конечно
У меня есть пара остроумных анекдотов
Я помню Мандельштама, Бродского,
Лорку и цитаты из «Золотого теленка».
Я неплохо считаю в уме,
Я смотрел Антониони, Бертолуччи и Тарковского
У меня есть деньги не только на гвоздики,
Но и на лилии и двенадцатилетний виски,
Но какое это имеет значение,
Если ровно в 22-00 мне надо принимать таблетки,
А потом в 23-00 ложиться спать
Причем по фэншую на левый бок
Иначе не уснешь до утра.


Ночью я, как обычно, жевал на кухне колбасу, но неожиданно из дальнего угла на середину комнаты выскочил огромный черный южный таракан.
Я сначала хотел его прихлопнуть тапком, но потом вспомнил, что был без тапок на босу ногу, и от этого в страхе запрыгнул на стол.
Таракан постоял в центре кухни и вдруг произнес:
- Ты виновен перед нами.
Я осмотрел кухню, таракан был один, мне стало интересно перед кем "ними" я был виновен.
- Перед кем? - спросил я.
- Перед тараканами, - сказал, подумав таракан.
- С фига ле, - ответил я, жуя колбасу, - вы лазите по продуктам, пугаете кота и ночью шебуршите в воздуховодах.
- Понимаешь, - продолжил таракан, - мы здесь жили вечно, нас много, мы может не умны, но проворны, а ты нас дихлофосом, ты нам вреден, ты нам причиняешь страдание, у меня от тебя насилие и травма.
- Ого, - ответил я, - каким еще образом мне добиться, чтобы вы не портили продукты и не пугали жену.
- Тьфу на тебя, - сказал таракан, - завтра я напишу об этом в газетах, - и уполз в щель под плиту.
Я почесал тыкву и пошел спать.
Утром как обычно прочистил зубы, принял душ, выпил кофе и открыл газеты.
Со всех лент на меня смотрел таракан, который осуждающе рассказывал о травмах, полученных от меня. Мне припомнили как мой прадед выхолаживал его в избе, как мой дед давил их тапком, а папа травил дустом. Тут же набежали комментаторы. Все они предлагали мне покаяться перед тараканом или посадить меня на тысячу лет в тюрьму. На все мои робкие попытки объясниться миллионы тараканов, клопов, моли и саранчи яростно гудели на меня. Я схватился за голову, мне ничего не оставалось как писать покаянное письмо, хотя я и не представлял, как теперь буду жить с тараканами .
И вот когда я почти закончил письмо и хотел послать его в газету, в комнату вошла жена, дала мне подзатыльник и вручила Дихлофос.


Нашел способ как бороться с комарами. Надо выключить греческий джаз, потом свет, лечь голым в постель , не накрываться одеялом и в темноте на ярком светящемся экране мобильника читать фейсбук. Комары летят на свет экрана, а ты их тут бах и всё. Кстати, тем самым я открыл и единственную пользу фейсбука.


Оказывается, на Земле за все время ее существования жило 108 миллиардов людей. Теперь понятно, почему идеям русского философа Николая Федорова по воскрешению всех умерших людей не дали сбыться. Наверняка он что-то нашел, раз ему доверяли Платонов, Толстой, Хлебников, Клюев и Пастернак. Можно только представить во что превратился бы мир, если бы Федоров воскресил 108 миллиардов людей. Мы вот не можем справиться с 7-ю миллиардами, а тут 108. Где-то в туманных глубинах тайного закулисного правительства Земли на прозрениях Фёдорова был поставлен крест, пока человечество не научится покорять звезды. Вот когда мы построим эскадры быстрокрылых блестящих космических кораблей, тогда можно будет оживить 108 миллиардов людей и послать их заселять звезды. Все равно они уже один раз умерли.


Премию дали поэту Кузьме
Был он обычный, а стал на коне
Скачет по полю, кричит: "Не балуй".
Из-под тулупа топорщится буй.
Мне ли не ясно, что жизнь коротка.
Мне ли не любо цветенье цветка.
Вот у Кузьмы есть и пчелы и мед
Любит его православный народ.
А у меня всё еще впереди
Вот и крапаю стихи я в перди.


Самоцитирование
Мои отношения с вином в Южном городе не складываются. Чтобы понимать вино, надо родиться на Юге. Первое время после переезда из Москвы я честно ходил по ресторанам и пробовал различные марки. Если честно я не мог отличить одного от вина от другого. Когда мне говорили, что в этом сборе 2007 года присутствует тонкий привкус каштана, я только кивал головой, но никакого тонкого привкуса каштана не чувствовал. Сначала я это списывал на то, что много курю и у меня отбились вкусовые рецепторы, но когда не курил неделю и снова попробовал марочное вино с тонким привкус каштана, то опять тонкий привкус каштана не почувствовал.
Но окончательный крест на моем желании постичь тайны виноделия поставило посещение фирменного погреба «Массандра».
Входил я в него самоуверенным, но скованным. В полумгле сидели завсегдатаи с бокалами вина, мерцал приглушенный свет, освещая фрески из дионисийской жизни древнегреческих богов, в дальнем углу с достоинством возвышался угрюмый бармен.
Я сдержано подошел к нему и кивнул. Бармен не удостоил меня внимания. Я кашлянул, бармен опять не обратил на меня внимания.
Тогда я промямлил:
- Мне самого лучшего вина.
Бармен отвлекся и зачем-то в начале посмотрел на фреску бога Диониса, потом перевел взгляд на меня и произнес:
- Самое лучшее вино стоит дорого.
- Сколько? – вздохнул я.
Бармен опять внимательно посмотрел на меня.
- 400 рублей сто грамм.
При этом ответе все завсегдатаи замерли, я оказался в центре внимания.
- Хорошо, - сказал я, - мне двести грамм.
- Это будет стоить 800 рублей, - невозмутимо сказал бармен (а надо заметить, что бутылка хорошего вина в магазине Южного города стоит 350 рублей за 0,75).
- Наливайте, - сказал я.
Завсегдатаи притихли. Бармен невозмутимо налил мне 200 грамм вина за 800 рублей, дал три оливки и придвинул ко мне полный бокал.Наверное, во мне бармен признал ценителя. У него радостно заблестели глаза, а взгляд стал ласков и вдохновен.
Я дрожащими руками в полнейшей тишине понес бокал к ближайшему столику. Сел, вздохнул и осторожно сделал первый глоток.
Чуть слышно тикали часы, немного гудел кондиционер, всё замерло.
Через какое-то время бармен вышел из-за стойки и подошел ко мне. Он доверительно наклонился и спросил:
- Ну как.
Я задумался. В принципе как всегда я ничего необычного не ощущал. Я взгрустнул и произнес:
- Ну я еще только пью.
Бармен неожиданно отшатнулся, у него потекла по виску капелька пота, бармен воскликнул срывающимся голосом:
- Вы что по одному глотку не можете определить качество вина?
Бармен развернулся и ушел от меня за стойку.
Завсегдатаи охнули и о чем-то между собой загалдели.
Я был с позором оставлен и забыт.
После этого я оставил попытки понять вино Южного города. Я покупаю любую бутылку в среднем диапазоне, разбавляю, как испанец,
вино водой и цежу получившуюся бурду в течение недели.


На набережной Алушты
Самые вкусные чебуреки
Он источают янтарный жир
Они оранжевы и светятся на солнце
Они таят во рту как пахлава
Но за ними всегда стоит
Такая огромная очередь
Что я в сердцах
Иду в ларёк напротив и покупаю
50 грамм разливной чачи.
О боже! Какая дрянная чача
Была у горы Ай-Петри
Мы выпили всего ничего
Но потом так раскалывалась голова
Так трепетали пальцы
Что мы решили, что
У горы Ай-Петри
Сидит демон-отравитель
Какой-нибудь даймоний Сократа
А вот в Алуште чача хорошая
И чебуреки отличные
И море глядит на тебя
Выпученными немигающими глазами
Как голубая скатерть.


Иванов давно ничего не понимал.
Работу он делал по инерции.
Жену и детей он любил по инерции.
Когда-то в глубокой молодости
Иванов был во всем уверен, но тогда
Во всем была уверена и страна.
Он честно делал, что требовалось,
А главное он знал, что от него требуется,
Поэтому что, когда делал что требуется
Получал все блага цивилизации
Если это можно было конечно
Назвать благами.
Но потом, когда наступил великий перелом
Иванов вдруг понял, что он ничего не знает.
Иванова призывали заново узнать жизнь
И он узнал заново эту жизнь
И вновь стал делать что заново требовалось
И стал заново получать за это
Новые блага цивилизации,
(если это конечно была цивилизация),
Потому что все вокруг кричали
(И телевидение, и газеты, и радио)
Что получение благ – это единственное
Что необходимо Иванову.
Но однажды Иванов понял,
Что его нет, что есть только
Условный рефлекс выполнять то,
Что от него требуется
И тогда Иванов снова стал
Ничего не понимать и скучать.
Пока за ним не прилетел ангел
С лицом требовательного начальника
И не забрал его в требовательный Рай
Где из него сделали манекен.


Усталый Цезарь сидит у окна резиденции. Жаркое светило медленно заползает за горизонт. Цезарю приятно наблюдать закат, у его ног лежит верный лабрадор Пенс, Цезарь пьет зеленый чай, его немного мучает мигрень. Слышно поскрипывание тисового паркета. Цезарь вздрагивает, с трудом поднимает тяжелые веки.
- Кто там, - нервно произносит Цезарь.
Чуть слышно легкое шебуршание.
- Кто там, - еще раз уже более нервно и желчно говорит Цезарь, - ты Кассий?
Шебуршение усиливается. Из-за спины незаметно выходит дрожащий Кассий в белой тоге.
Цезарь медленно смотрит на Кассия:
- Чего тебе?
Кассий молчит и еще больше дрожит.
- Ну же, - Цезарь звереет, лабрадор Пенс повизгивает.
- Гггггааааллллия взбунтовалась, - заикается Кассий.
Цезарь морщится:
- Что за Галлия?
-На Востоке, - Кассий еще больше заикается.
- На каком Востоке? – Цезарь поворачивает голову в сторону Кассия, закатное солнце слепит ему глаза.
- На Дальнем.
Цезарь начинает что-то припоминать.
- Я же ее усмирил.
- Усмирили, - Кассий кланяется и падает ниц.
- И чё.
- Опять взбунтовалась.
- Зачем?
- Мы сняли их наместника?
- Какого?
- Фотия.
- Не помню такого. Зачем сняли?
- Он на вашем цезоименинстве не выпил кубка с отравленным вином.
Цезарь внимательно смотрит на Кассия.
- А почему не выпил?
- Не знаем, - Кассий потупил взор в пол.
- А почему мне не сказали?
- Сказали вот.
- И сколько дней бунтует Галлия.
- Уже месяц, - Кассий лижет сапог Цезаря.
- Месяц! – Цезарь в бешенстве вскакивает из кресла и пинает лабрадора Пенса, - всех казнить!
- Всех? – спрашивает Кассий
- Всех.
- Их там полтора миллиона человек!
-Всех казнить.
- У нас армия всей страны меньше.
- Всех казнить!
Кассий пятится за портьеру. Цезарь немощно садится в кресло и с ужасом смотрит на кровавый закат, его мучает мигрень.
Лабрадор Пенс лижет ему пальцы.


Приехал на море, снял комнатку на сутки. В телевизоре порядка 1500 спутниковых каналов. Все-таки для мужчины на пульте должна быть одна большая красная кнопка - ФУТБОЛ.


Молодой человек отозвал свой рассказ. Ничего страшного, такое бывает. Но молодой человек написал, что отзывает рассказ, потому что какой-то редактор объяснил ему насколько плох его рассказ. Мне стало тепло на душе. Значит где-то там, возможно в далеком городе Вышний Волочок или Севередвинск еще остались редакторы, которые могут, а главное хотят объяснять насколько плоха та или иная проза, тратят на это свои силы и время. Сам я могу объяснить только хорошую прозу. Взгрустнулось.


Понимаете в чем проблема, - говорил Иванов Петрову, - моя жена Нифма.
Петров оторвался от бокала темного Гинеса и внимательно посмотрел на Иванова.
- А если моя жена Нимфа, - продолжил Иванов, - то ей нельзя изменять.
- Почему, - спросил в ужасе Петров.
- Потому что умрешь, - шепотом сказал Иванов.
Петров вздрогнул, оторвался от темного Гинеса и произнес:
- А вы Иван Иванович пробовали?
Иванов заговорщицки подмигнул Петрову:
- Пробовал.
- И что.
- Представляете, горько и тошно, чуть не умер. Если ты познал Нимфу, то все мертвеет. Никакого Аполона Мусагета.
- Да вы Иван Иванович - художник, - сказал Петров и отхлебнул пива.
- Вот бывало сидишь и думаешь, - продолжал Иванов, - зачем я пишу, мог бы на рыбалку сходить, пива выпить, на пляже позагарать, а тут пишешь и пишешь дома взаперти.
- Да, Нимфы зло, - сказал Петров и захрустел сухариком.


Сегодня днем после обеда (окрошка на кефире, вареники с творогом, вода Ялтинская) я сидел на лавочке столовой Советская Южного города и курил сакские сигареты с фильтром Фантом средней крепости. Было жарко, но терпимо, к тому же моим болячкам врачи предписали солнце. Неожиданно, когда я копался в мобильном телефоне, ко мне подошли два человека южной наружности. Один из них (высокий в гавайке) попросил закурить, а второй (коротышка во вьетнамках), подмигнув мне, сказал:
- Братан, ты не знаешь, где здесь сделать другой паспорт.
Коротышка говорил громко, сделав упор на слове другой, мне кажется нас услышала половина улицы Пушкина Южного города, но никто не обратил внимания.
Я оглядел спешащую общественность (на скутерах катались дети, чахлая скрипачка играла Времена года, татарский певец перебивал ее Черными глазами, офисный планктон жевал фрикадельки и макароны), перевел взгляд белый пентагоновский шестигранник Администрации Южного города, потом посмотрел на отделение полиции номер 13, стоящее через дорогу, и, зачем-то, на магазин канцтоваров "Бумага и мелки".
Потом я представил, что вот сижу в Москве на Патриарших прудах и ко мне подходят два незнакомых человека с тросточками и в черных очках и просят им сделать другие паспорта, говоря проникновенным шопотом, как это принято в столице. Даже такой вариант мне виделся диким и невозможным. Здесь же в центре Южного города я даже не улыбнулся, не вздрогнул и не повел бровью. Я просто ответил пацанам, что это не ко мне.
- Братан, - тогда спросил высокий в гавайке, - может у тебя есть братаны, которые могут помочь?
Видя, что они так просто не отстанут я дал им еще по сигарете и сказал:
- Я пацаны сейчас занят, но если очень надо, то приходите завтра сюда в это время. Я приведу нужного человечка.
Пацаны просияли, похлопали меня по плечу и пошли по своим пацанским делам.
Я еще немного просидел на лавке, а потом двинулся в сторону Центрального рынка, но разглядев свое отражение в витрине дорогого бутика решил, что мне надо прекратить бриться налысо, сменить широкие парусиновые брюки на узкие трубочки, убрать живот и отпустить бороду и хаер, как настоящему хипстеру.


Мои рассказики
Набирают больше лайков
Чем мои фотографии.
Жена говорит, что это признание.
А я отвечаю, что это старость.
Раньше я был молодым и веселым
Скакал как горный козел
Любил девушек
И девушки любили меня
Я был похож на киноактера
Николая Рыбникова
За моими фотографиями
Стояла очередь.
А сейчас?
Кому нужно
Толстое обрюзгшее тельце
Морщины, складки,
Сгнившие зубы
Остается только
Строчить белиберду


Сегодня утром я шел на работу и нашел двести рублей. Они лежали зеленой бумажкой, сложенные пополам, у входа в ночной клуб. Я поднял их осмотрелся, но никого рядом не было. Я вздохнул и решил положить их в карман. В принципе я должен был совершить добрый поступок и оставить их не месте, но решил, что вдруг их найдет злой человек и пустит на злое дело, а я человек добрый. После такого радостного события я продолжил свой путь, и не доходя до офиса, решил выпить в автомате кофе, но мне не хватало пяти рублей одной монетой. Я долго рылся в портфеле, но ничего не обнаружил и уже хотел уйти, но заметил закатившийся под автомат пятак. Я его выковырял, бросил в щель и получил стаканчик кофе. Эти вторые деньги меня, конечно, насторожили. Все-таки сначала 200 рублей, потом 5. Это была хорошая завязка рассказа, героем которого являюсь я сам. Весь рабочий день я чего-то ждал. Я все думал, что автор этого рассказа, героем которого я являюсь, должен придумать что-то еще, какую-нибудь кульминацию и представляете, что я почувствовал, когда в 16-00 с пением южного муэдзина мне на карту капнуло три с половиной тысячи рублей. Сначала я испугался, потом удивился и хотел узнать, откуда эти деньги, но пришедшая сумма так хорошо вписывалась в этот самый рассказ, что я воспринял 3500 рублей как должное. Я стал ждать, что со мной случиться дальше. В хорошем мистическом рассказе должна была наступить жуткая развязка: герой попадает под лошадь, героя съедает зомби-жена, герой получает повестку из военкомата. Я купил бутылку пива, сел на открытой веранде Южного города и стал ждать, что со мной случиться? Что придумает автор? Я ждал час, два, три, но к десяти вечера ничего не произошло. Когда стемнело, я допил пиво, ругнулся и пошел домой, решив, что автор этого рассказа лох и недоучка, никогда не посещавший креативных литературных курсов.


Я попробовал массандровский Кагор "Партенит" и уверовал в бога. Кагор был таким сладким, что я разбавлял его водой 1 к 5-ти. Я сидел в темноте вечернего двора, прихлебывал вино, рассматривал южные звезды и вдруг понял, что я не понимаю что-то главное и не сделал что-то важное и уже, наверное, не успею сделать. Где-то левее горел свет и кто-то из соседей пыхтел сигаретой, из открытого окна противоположной пятиэтажки неслось "не трожь меня", с крыши ближайшего дома упал рыжий кот и грозно заверещал. Где-то там у горизонта еще алело, но под воздействием Кагора я не верил в солнце. Мне казалось, что все именно так и должно быть: темнота, тишина и вино, похожее на кровь творца.


Когда я с Севера приехал в Южный город, первое, что увидел – огромную афишу «Легендарный Бока и его внук Жока» при входе в прибрежный ресторан «Голубая волна». На меня сквозь кабацкий чад смотрели старый седой измученный коротко стриженный шансонье и длинноволосый чернявый юноша. На фоне резвящихся в волнах дельфинов и красных вареных раков пугал их колоритный репертуар: «Доля воровская», «Пацан», «Пой гуляй» и «Факел любви». Я вздохнул, чертыхнулся и списал всё это на некий вид утонченного южного мошенничества. Бока и Жока никак не ассоциировались у меня с Шарлем Азнавуром и Аркадием Северным. А тут сегодня прочел в ленте, что умерший Бока-то и на самом деле был легендарный, подпольный, запрещенный, почти андеграундный. Пел, значит, для своих воровских (и не только) поклонников, почти как Круг и любили его и на руках носили. Взгрустнулось. Мне еще предстоит долгий путь узнавания Южного города.


Я никогда никем не мечтал стать. Из-за этого в пятом классе я не мог нормально написать сочинение о своей будущей профессии. В принципе профессии я знал две: электрик (им работал мой папа) и швея (ей работала моя мама). Швеей мне быть не хотелось, потому что один раз я укололся маминой иглой, и поэтому написал, что хочу быть электриком.
Как оказалось потом все мальчики в классе мечтали стать космонавтами, а девочки балеринами, поэтому моя будущая профессия на этом фоне выглядела прозаично. Я не знаю, как об этом сочинении узнал папа, но однажды он вошел в мою детскую комнату, сел возле меня, взял мой дневник и сказал:
- Слава, мне надо с тобой поговорить.
Уже эти слова привели меня в ужас. Я побледнел, сжался и стал вспоминать, что я натворил за ближайшие три дня (неуд за поведение в школе, порвал новые брюки на коленке, мучил дворовых щенков).
Папа, держа в руках мой дневник, вдруг произнес:
- Слава, кем ты хочешь стать?
Ничего ответить я не мог, поэтому произнес.
- Электриком.
- Почему, - спросил папа.
- Ну ты же работаешь электриком.
Папа помолчал и вдруг вкрадчиво произнес:
- Может ты хочешь стать космонавтом, как Гагарин, или военным, как маршал Жуков, или академиком, как Ландау.
Я задумался и твердо произнес:
- Нет, электриком.
- Почему, - еще раз спросил папа.
Я стал думать, почему я хочу стать электриком.
- Потому что он нужен, папа, - ответил я.
Папа вздохнул и произнес:
- Я всегда хотел поступить в институт, но не добрал один балл.
- Но ты же хороший электрик, - спросил я его.
Тут папа почему -то загрустил и стал листать мой дневник. Учился я в принципе неплохо. Потом папа вдруг захлопнул дневник и сказал:
- Я знаю, как тебе стать электриком.
- Как? - спросил я.
- Надо учить математику и физику и поступить в университет.
- Это точно поможет стать электриком, - спросил я.
- Поможет, - кивнул папа и направился к выходу их детской комнаты. В дверях он неожиданно обернулся и произнес:
- Только дай мне честное слово.
- Какое.
- Что в следующем сочинении ты напишешь, что мечтаешь поступить в университет.
- Чтобы стать электриком?
- Чтобы стать электриком, - сказал папа и вышел из детской.