Таланту И. А. Бунина. О, Венеция!

   Восемь лет в Венеции я не был!
Всякий раз, когда вокзал прекраснейший минуешь
И на пристань восхищённо выйдешь, то от красот Венеции - ликуешь!
Удивляет тишина пленяющей Венеции, от неё – пьянеешь,
От морского воздуха каналов изумительных, от чар их - пламенеешь!
    Эти лодки, барки и венецианские гандолы - созданы рукою одарённой,
Изумрудный блеск воды, лучами Солнца озарённой,
А за нею – дивный, низкий ряд фасадов, приглашающих любезно в гости,
Сделаны фасады так изящно - как бы из слоновой потемневшей кости!
    Над лворцами – синий-синий южный вечер,
Иногда и мокрый, и ненастный, но теплом налитый,
Синевою мягкою, лиловой, вечной -
Радостно всё это видеть вновь в Венеции сверхзнаменитой,
А ночами – изумительнейше млечной!
    Восемь лет!.. Я снова спал в давно знакомой старой комнате –
Под белым потолком, расписанным прелестными цветами!
Утром слышу - колокол:
И звонко, и певуче, но не к нам взывает ранними часами
Этот чистый, одинокий голос, голос давней жизни, от которой
Только красота одна осталась – для влюблённых в неё - для нас с вами!
    Утром нежно розовое Солнце заглянуло в узкий переулок,
Озаряя отблеском от дома, от стены напротив – чудный закоулок.
И опять я радостную близость моря, волн его всех ощутил, увидевши над крышей в небе -
Облаков сиреневые клочья над заливом в расцветающем, чуть влажно-бирюзовом небе.
А потом на крышу рядом вышла, напевая, девушка с раскрытой головою, как картина -
Стройная и тонкая! – Я вспомнил Капри, Грациэллу из романа Ламартина!
    Восемь лет назад я был моложе -
Очаровывался морем и Венецией, на чары красоты похожей!
В полдень весь собор святого Марка мне казался патриархом, что из Сирии иль Смирны,*
Лучи Солнца, улыбаясь в светлой дымке, перламутром розовым слепили мирно.
Солнце пригревало стены дворца Дожей, площадь и воркующих на ней кищащих голубей,
Они, зёрна поклевав, вновь ждали их – все не пугливы, с ними веселей.
    Всё блестело, словно был весенний  карнавал, пока без скрипок,  –
Шляпы, обувь, трости, всё сверкало - и глаза, и зубы даже от улыбок!
   Женщины, весну напоминая светлыми нарядами своими, - в срок их сшили
И раскрыли шёлковые зонтики, чтоб шёлком озаряло лица,  –
Они все прекрасны - все - под ними и, конечно, с ними –
Видно даже, как стучат от счастья их сердца!
    Я присел за столик в галерее, спросил газету, чашку кофе
И подумал, что все любят Венецию
И потому красу её хранит каждый из нас в своей строфе:   
«Тот, кто молод, знает, что он любит и любим!
Мы, не знающие, - целый мир прекрасного, конечно, тоже любим
И прекрасное всё в чувствах, в мыслях золотых храним!»
   Далеко за каналы, за сиявший в тусклом блеске город,
За лагуны Адрии** зелёной  в голубой простор глядит и этим горд -
Крылатый Лев с колонны.
В ясную погоду он на юге видит Апеннины,
А на сизом севере, где Альп тройные волны,
Мерцают для него под синью неба - платиной горбы их ледяные, красотой полны!
Вечером - туман молочно-серый, дымный, непроглядный; и пушисто зеленеют в нём огни.
Столбами фонари отбрасывают свои чуть видимые тени.
Собор святого Марка кажется тяжёл в туманных очертаниях неясных.
Сумрачно Большой канал чернеет в россыпи огней туманно-красных.
В переулках сладко пахнут крепкие сигары, слышен аромат старинный!
И уютно в светлых галереях - ярко блещут  их кафе, витрины.
Англичане -
Покупают кружево и книжки с толстыми шершавыми листами,
В переплётах с золочёной вязью, с ажурными застёжками - они все таковы веками!
   За мною девочка пристряла – до плеча моего лёгкого пальто
Рукою всё касалась,
«Mi d'un soldo!» - ***
Жалостно и робко улыбалась.
  Долго я сидел потом в таверне,
Долго вспоминал её прелестный жаркий взгляд, её лучистые ресницы.
Может быть, арабка - беженка от войн? Иль это снится?
   Ночью, в час, я вышел - очень сыро, но тепло и мягко.
На небольшой площади - пьяцетте - камни мокры, нежно пахнет морем,
Холодно и сыро  от канала, запах свежести арбуза.
В светлом небе над пьяцеттой, против папских статуй на фасаде церкви –
Бледный месяц - то сияет,
То за дымом, за сырою мглою, что бежит от моря, - тает.
   «Не заснул, Энрико?» -
Он беззвучно, медленно на лунный свет выводит длинный, чёрный чёлн гондолы,
Чуть склоняет стан - и вырастает, стоя на корме её, ликует!
Мы долго плыли в узких коридорах улиц, между стен высоких и тяжёлых...
В этих коридорах - баржи с лесом, барки с солью - стали и ночуют.
   «Но amato, amo, Desdemona», - ****
Говорит Энрико, напевая: «О, Мадонна!»
И, быть может, слышит эту песню кто-нибудь вот в этом тёмном доме -
Там душа, что любит, что подвластна Дездемоне...
   За оградой вижу садик; в чистом небосклоне - лишь прозрачные деревья,
Все стеклом блестят они. И пахнет сад вином и мёдом.
Этот винный запах листьев тоньше, чем весенний!
В нём, наверно, летом можно видеть пчёл, кружащих хороводом.
    Вот и светлый выход в небо, в лунный блеск залива, в его воды!
Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц! О Тебе слагают оды!
Здравствуй, перелив зеркальных вод и тонкий голубой туман,
В Тебе сказкой кажутся вдали дома и сказочны все церкви! Всё вокруг - шарман!*****
  Здравствуйте, полночные просторы золотого млеющего взморья
И огни чуть видного экспресса, мчащего вдоль моря,
что цепочкой золотою отражаются  в ночных лагунах к югу!
Восхищение Венецией возможно описать любыми языками,
Но волшебней всех - по-русски, как для друга:
Дивная Венеция – чар зачаровывающих вьюга!
______
* Смирна (греч.) - древний город, один из старейших древнегреческих городов в Малой Азии. На протяжении своей более чем двухтысячелетней истории Смирна пережила несколько периодов расцвета и упадка, прежде чем в XV веке была окончательно завоевана и разорена Османами. Развалины Смирны расположены на территории современного турецкого города Измир. До последнего времени считалось, что самые старые поселения на территории Смирны датируются 3000 годом до н. э., однако, в 2004 году археологи Измирского университета открыли в местности Ешильова-Хёюк  поселения времен неолита и энеолита, датирующиеся эпохой между 6500 и 4000 годами до н. э.
**Адрия - город  в Италии, располагается в провинции Ровиго области Венеция, на канале  Бьянко восточнее Ровиго, между устьями рек По и Адидже. На месте нынешнего города крупный порт возник на исходе VI века до н. э. Его основателями могли быть венеты, позднее основную массу населения составляли этруски. Позже город пострадал от нашествия галлов. В римские времена уже известен под названием Атрия.
*** «Дай мне сольдо!» (итал.).
**** «Я любил, люблю, Дездемона» (итал.).
***** Шарман [фр. charmant] - очаровательный, обворожительный, прелестный.


/Фото автора - на площади Сан Марко Венеция, 2012 год - восемь лет назад./
_______
Восемь лет в Венеции я не был...
   Восемь лет в Венеции я не был...
Всякий раз, когда вокзал минуешь
И на пристань выйдешь, удивляет
Тишина Венеции, пьянеешь
От морского воздуха каналов.
Эти лодки, барки, маслянистый
Блеск воды, огнями озаренной,
А за нею низкий ряд фасадов
Как бы из слоновой грязной кости,
А над ними синий южный вечер,
Мокрый и ненастный, но налитый
Синевою мягкою, лиловой, -
Радостно все это было видеть!
Восемь лет... Я спал в давно знакомой
Низкой, старой комнате, под белым
Потолком, расписанным цветами.
Утром слышу, - колокол: и звонко
И певуче, но не к нам взывает
Этот чистый одинокий голос,
Голос давней жизни, от которой
Только красота одна осталась!
Утром косо розовое солнце
Заглянуло в узкий переулок,
Озаряя отблеском от дома,
От стены напротив - и опять я
Радостную близость моря, воли
Ощутил, увидевши над крышей,
Над бельем, что по ветру трепалось,
Облаков сиреневые клочья
В жидком, влажно-бирюзовом небе.
А потом на крышу прибежала
И белье снимала, напевая,
Девушка с раскрытой головою,
Стройная и тонкая... Я вспомнил
Капри, Грациэллу Ламартина...
Восемь лет назад я был моложе,
Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!
В полдень, возле Марка, что казался
Патриархом Сирии и Смирны,
Солнце, улыбаясь в светлой дымке,
Перламутром розовым слепило.
Солнце пригревало стены Дожей,
Площадь и воркующих, кипящих
Сизых голубей, клевавших зерна
Под ногами щедрых форестьеров.
Все блестело - шляпы, обувь, трости,
Щурились глаза, сверкали зубы,
Женщины, весну напоминая
Светлыми нарядами, раскрыли
Шелковые зонтики, чтоб шелком
Озаряло лица... В галерее
Я сидел, спросил газету, кофе
И о чем-то думал... Тот, кто молод,
Знает, что он любит. Мы не знаем -
Целый мир мы любим... И далеко,
За каналы, за лежавший плоско
И сиявший в тусклом блеске город,
За лагуны Адрии зеленой,
В голубой простор глядел крылатый
Лев с колонны. В ясную погоду
Он на юге видит Апеннины,
А на сизом севере - тройные
Волны Альп, мерцающих над синью
Платиной горбов своих ледяных...
Вечером - туман, молочно-серый,
Дымный, непроглядный. И пушисто
Зеленеют в нем огни, столбами
Фонари отбрасывают тени.
Траурно Большой канал чернеет
В россыпи огней, туманно-красных,
Марк тяжел и древен. В переулках -
Слякоть, грязь. Идут посередине, -
В опере как будто. Сладко пахнут
Крепкие сигары. И уютно
В светлых галереях - ярко блещут
Их кафе, витрины. Англичане
Покупают кружево и книжки
С толстыми шершавыми листами,
В переплетах с золоченой вязью,
С грубыми застежками... За мною
Девочка пристряла - все касалась
До плеча рукою, улыбаясь
Жалостно и робко: «Mi d'un soldo!»[1]
Долго я сидел потом в таверне,
Долго вспоминал ее прелестный
Жаркий взгляд, лучистые ресницы
И лохмотья... Может быть, арабка?
Ночью, в час, я вышел. Очень сыро,
Но тепло и мягко. На пьяцетте
Камни мокры. Нежно пахнет морем,
Холодно и сыро вонью скользких
Темных переулков, от канала -
Свежестью арбуза. В светлом небе
Над пьяцеттой, против папских статуй
На фасаде церкви - бледный месяц:
То сияет, то за дымом тает,
За осенней мглой, бегущей с моря.
«Не заснул, Энрико?» - Он беззвучно,
Медленно на лунный свет выводит
Длинный черный катафалк гондолы,
Чуть склоняет стан - и вырастает,
Стоя на корме ее... Мы долго
Плыли в узких коридорах улиц,
Между стен высоких и тяжелых...
В этих коридорах - баржи с лесом,
Барки с солью: стали и ночуют.
Под стенами - сваи и ступени,
В плесени и слизи. Сверху - небо,
Лента неба в мелких бледных звездах...
В полночь спит Венеция, - быть может,
Лишь в притонах для воров и пьяниц,
За вокзалом, светят щели в ставнях,
И за ними глухо слышны крики,
Буйный хохот, споры и удары
По столам и столикам, залитым
Марсалой и вермутом... Есть прелесть
В этой поздней, в этой чадной жизни
Пьяниц, проституток и матросов!
«Но amato, amo, Desdemona»2,-
Говорит Энрико, напевая,
И, быть может, слышит эту песню
Кто-нибудь вот в этом темном доме -
Та душа, что любит... За оградой
Вижу садик; в чистом небосклоне -
Голые, прозрачные деревья,
И стеклом блестят они, и пахнет
Сад вином и медом... Этот винный
Запах листьев тоньше, чем весенний!
Молодость груба, жадна, ревнива,
Молодость не знает счастья - видеть
Слезы на ресницах Дездемоны,
Любящей другого...
Вот и светлый
Выход в небо, в лунный блеск и воды!
Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,
Перелив зеркальных вод и тонкий
Голубой туман, в котором сказкой
Кажутся вдали дома и церкви!
Здравствуйте, полночные просторы
Золотого млеющего взморья
И огни чуть видного экспресса,
Золотой бегущие цепочкой
По лагунам к югу!   

1 - «Дай мне сольдо!» (итал.).
2 - «Я любил, люблю, Дездемона» (итал.).
30.V111.13   
/И.А. Бунин./
______
Иван Алексеевич Бунин  - родился 10 (22) октября 1870 года в  Воронеже, Российская империя,  русский писатель, поэт и переводчик. В 1933 году Иван Бунин - первый из русских писателей - стал лауреатом Нобелевской премии по литературе за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Будучи представителем обедневшей дворянской семьи, Бунин рано начал самостоятельную жизнь; в юношеские годы работал в газетах, канцеляриях, много странствовал. Первым из опубликованных произведений Бунина стало стихотворение «Над могилой С. Я. Надсона» (1887); первый стихотворный сборник вышел в свет в 1891 году в Орле.   В 1909 году избран почётным академиком по разряду изящной словесности Императорской Санкт-Петербургской академии наук. В 1920 году эмигрировал во Францию - умер  8 ноября 1953 года в  Париже, Франция.