Тамаркины мытарства 41

Тосковала по Серёге Тамарка, так тосковала, что ни есть, ни спать, ни шага не могла ступить без мыслей о нём. Ненавидела его за предательский побег, злилась, плакала, проклинала себя за все обидные слова, что были сказаны ею по поводу и без… за беспричинные скандалы и истерики.
Эдик определил, где теперь обитает и скорей всего работает Сергей. Рвалось её сердце в тот Заельск. Хоть мельком взглянуть, убедиться, что всё у него в порядке, что здоров... да только боялась узнать, если кем обзавёлся и наладил другую жизнь, в которой для неё больше нет места.

Трель дверного звонка оторвала её от тяжких дум. Полагая, что зачем-то вернулась дочь, Тамарка не спрашивая, отомкнула замок.
Перед ней стоял Павел Юрьевич Хилых. Одет в строгий, чёрный костюм, белоснежная рубашка, галстук, в одной руке букет красных роз, в другой — увесистый пакет.
— Здравствуй Том… Тамара Александровна! — смущаясь, поздоровался Хилых.
— Привет, Паша. Чего так официально, аж жутко сделалось?
— Мне, Тома, с тобой серьёзно поговорить надо.
— Проходи, если уж разговор серьёзный, — Тамара распахнула дверь и отошла, пропуская гостя.
Павел Юрьевич тщательно вытер ноги об коврик и, переступив порог начал разувать начищенные до зеркального блеска ботинки.
— Не снимай обувь и так чуть в половике дырку не протёр. Цветы в прихожей оставь, а то поистреплешь об углы...
— Розы тебе! — глядя в сторону, произнёс он и протянул Тамаре букет.
— На что они мне?
— Ты раньше любила… вот я и решил…
— Это было раньше… Каких только небылиц Серёге не плела о происхождении тех цветов. — Тамара взяла букет и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула аромат. — Больно уж застенчивый ты стал. С чего бы это?
— Волнуюсь… Вопрос жизненной важности…
— Ну, что ж, скромняга, проходи на кухню, обсудим.
Они сидели за кухонным столом напротив друг друга и молчали. Павел Юрьевич сосредоточенно рассматривал узоры на клеёнке, а Тамара поглаживала пальцем бутоны роз. Наконец она не выдержала:
— В молчанку ты выиграл. Может, теперь расскажешь с чем пришёл?
— У меня хороший коньяк есть, — не поднимая глаз, произнёс Худых.
— Хвастаешься или выпить предлагаешь?
Он, молча, поставил на стол бутылку, следом выложил упаковку пирожных и фрукты.
Тамарка достала бокалы, помыла виноград и груши.
Павел Юрьевич откупорил бутылку, плеснул коньяка на дне бокала и вопросительно посмотрел на Тамару.
— Что ты на меня, как на юную пионерку смотришь? Наливай, не менжуйся, может заговоришь наконец-то.
Чокнулись. Тамарка не морщась, залпом выпила полбокала и закусила виноградиной. Приятное тепло разлилось по телу, в голове зашумело.
Павел Юрьевич выцедил коньяк мелкими глотками и заговорил:
— Тамара, вот уже больше года, как я расстался с женой. Ты знаешь, что я всегда был к тебе не равнодушен, но у нас были семьи и потому я не смел…
— Паша, давай ещё по одной! — прервала, начатую было речь Тамарка. — На трезвую голову не смогу тебе сказать, что по правде на душе лежит.
Выпили. Тамарка заговорила первой, стараясь оттянуть момент Пашиных признаний:
— Квартиру делить не стали?
— Я ей дом в Минводах уступил, машину, денег нормально отвалил…
— Молодец, ты всегда был щедрым и благородным.
— Причём здесь благородство? Она женщина, а я заработаю.
— И действительно, ты ж в областную думу выдвигаешься. Наворуешь ещё.
— Почему наворую?!  Что за стереотипы?! Если депутат или чиновник — так сразу вор?!  — возмутился Хилых.
— Всё, всё, всё, успокойся — ты у нас святой! — засмеялась Тамарка, и тут же, вздохнув, примирительно добавила:
— У воды и напиться? Все воруют и я бы воровала.
— Не о том говорим! Пришёл я к тебе, значит… В общем я человек разведённый, ты теперь женщина свободная, так почему бы нам…
— Я всё ещё замужем, Пашенька.
И тут он вскочил со стула и, бегая по кухне, заговорил горячо и страстно, срываясь почти на крик:
— Ты замужем?! Это твой непутёвый муж просидел всю жизнь за женой — накормленный и обстиранный, без забот и хлопот!  А как надоела — собрал манатки и побежал к очередной... Я ведь тебя другую знал — весёлую, добрую!
— Ты меня только в койке и знал. Тебя я придирками не заедала и психопатства моего ты не видел. Побыл бы на его месте… Я как вспомню, так сама себя придушить готова! От моей стервозности и глупости он сбежал. Сама не заметила, как обабилась…
— Опять ты себя винишь! Красивая ведь женщина: с дочкой, как сёстры по улице идёте, а во что себя превращаешь?  Поживи хоть немного для себя!  Согласишься — всё для тебя сделаю, и дочери твоей помогу, наслышан об их проблемах.
— Ты Паша не обижайся, но скажу тебе пусть грубо, но честно. Сойдёмся мы, и что получится? Стану щи варить, рубашки твои гладить, да только будешь ты со мной спать, а я представлять, что это Сергей и ненавидеть тебя начну — каждую минуту ненавидеть, каждую секунду! Нужна тебе такая наша жизнь? Можешь дочери моей счастье устроить? Ради неё прям сейчас на колени встану и за тобой поползу. Хорошую сделку предложил, выгодную — невозможно отказаться от такого щедрого предложения. Или ты мне платоническую любовь предлагаешь? Тогда другой разговор.
— Тома, зачем ты так? — отвернувшись к окну, простонал Худых.
— А как, Паша?! Как по-другому?!  Я спать ложусь и жду, что ключ в замке заскрежещет, хоть и знаю — нет у него ключей. С работы домой бегу — надеюсь, что сидит на скамейке у подъезда. Я жить без Сергея не могу — пусто вокруг, внутри пустота!
— Но ведь было у нас, всё было!
— Дурь это бабья — вот, что это было!
Хилых стоял, уронив голову и молчал.
Тамарка подошла к нему со спины, положила руки на плечи и ласково заговорила:
— Хороший ты, Паша, добрый… лучше тебя, наверное, и не бывает, но только он мне родной. Вот знаю, что хотя бы жив и мне уже легче.
Павел Юрьевич развернулся, убрал её руки и заговорил сдержанно и твёрдо:
— Нет — значит нет. Навязываться больше не стану... Твоим помогу без всяких условий, ты для меня не чужая.
Быстрым шагом он прошёл по коридору, громко хлопнула входная дверь.

Жалела она Пашу, невозможно как стыдно было за свои грубые, вульгарные слова, но лучше так, чтоб не осталось у него надежды… Подошла к зеркалу: на неё смотрела похудевшая, уставшая, но, если привести в порядок, вполне ещё… женщина.
«Вот пришёл Паша, услышал всё как есть, и теперь уже не будет надеяться, — разглядывая в зеркале своё отражение, размышляла Тамара.  — А я-то, зачем себя мучаю неизвестностью? Чего жду? Пусть обругает, выгонит... но это лучше, чем пустые ожидания!»
Тамарка достала с антресолей сапоги на высоком каблуке, перебрала давно забытую косметику, вывалила из шкафа слежавшиеся стопки: блузок, юбок, кофточек…

Продолжение: http://proza.ru/2020/08/02/1715