Вертинский

               

                А жить уже осталось так немного…               
                «Палестинское танго»

     Впервые Александр Николаевич Вертинский (1889-1957) приехал с концертами на Урал году в 50–51-м. Помню первое впечатление от его появления на сцене: плешивый старик с бабьим лицом и дребезжащим голосом. Но через несколько минут всё переменилось магией его фантастического артистизма. Он, конечно, не помолодел и голоса не прибавилось, но это оказалось не главным. Мы стали свидетелями невиданного, захватывающего лицедейства. К концу первого отделения концерта переполненный зал свердловского театра Музкомедии был покорен. Экзотический мир неведомых стран и городов, дворцов и притонов, королей, кинозвезд и кокоток, мир страстей и пороков, представленный с поразительным мастерством и самоотдачей, открылся нашим неискушенным ушам и душам.

     В те годы, когда главным романтическим героем был назначен Павка Корчагин, а даже такой невинный романтик, как Александр Грин считался подозрительным; когда поэзия кончалась на Некрасове и Щипачёве, а за «преклонение перед Западом» можно было лишиться не только работы, но и головы, мы вдруг услышали: «Мадам, уже падают листья, уж осень в смертельном бреду...», «В синем и далеком океане, где-то возле Огненной земли...», «В притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подает манто...», «Вас баюкает в мягкой качели голубая испано-суиза», «В бананово-лимонном Сингапуре, в бурю...» и т. д. И это всё пел человек, который своими глазами видел Огненную Землю, пел в Сингапуре, посещал в Сан-Франциско эти пресловутые притоны и на Лазурному берегу, конечно же, сам волочился за капризной «мадам», когда «листья падали в смертельном бреду осени».

     Я стал его верным поклонником. Наизусть знал весь репертуар, не пропускал концерты в Свердловске, а когда удавалось, то и в Москве, в Ленинграде, на юге. Помню его высокую фигуру в идеально сидящем фраке у рояля с неизменным аккомпаниатором Михаилом Брохесом. Фрак был не обязательно черный. Видел его и в темно-синем, а однажды, в Кисловодске, и в белом. Изысканность образа завершал зеленый блеск крупного изумруда на пальце.
 
    Все, кто бывали на концертах Вертинского, отмечали необыкновенную выразительность его рук. Одним жестом он умел показать, как светит звезда в «Чужих городах», как порхает по сцене «Маленькая балерина» и как «Над розовым морем» встает луна. Минимальными средствами с помощью интонации и жеста каждую песню он превращал в законченную новеллу.
 
    Со временем я разыскал его старые пластинки с такими песнями, как «Маленький креольчик», «Ваши пальцы пахнут ладаном» (посвященные Вере Холодной), «Три пажа», «Сероглазый король», «Темнеет дорога». Последние две, на стихи Анны Ахматовой, которые Вертинский бесцеремонно переделывал (чем Ахматова возмущалась). Так же он часто поступал и со стихами других поэтов. В песне «Среди миров», например, на прекрасные стихи Иннокентия Анненского, вместо слов «И если мне сомненье тяжело...» непонятно почему пел «И если мне на сердце тяжело...», но пел так, что, несмотря на очевидную деградацию текста, покойный Анненский мог бы быть ему благодарен, если бы захотел вынести свои стихи из академических сборников на многотысячную аудиторию. В исполнении Вертинского песня приобрела экспрессию, не передаваемую на бумаге. Но, в основном, тексты были собственные, и надо признать, что поэзия Вертинского, хотя и отмечена авторской индивидуальностью, весьма посредственна. Незамысловата и музыка большинства его песен. Но, когда он сам их пел, наступал момент истины. Это было настоящее искусство.

     Я разговаривал с людьми, которые слушали молодого Вертинского до эмиграции в 1919 году, когда он выступал в костюме Пьеро с набелённым лицом. Был, говорят, неотразим и невероятно популярен. Охотно верю.
 
    В 1957 году на экраны вышел фильм «Анна на шее» по рассказу Чехова, в котором Вертинский сыграл небольшую роль «Его сиятельства». Он был абсолютно достоверен. Старый вельможа, снисходительно подававший подчинённым для пожатия два пальца и «жевавший губами, когда видел хорошеньких женщин».

     Весной 2000 года в возрасте 70 лет умерла Алла Ларионова, исполнительница заглавной роли в этом фильме, сделавшем её знаменитой. Она была очень красивая женщина. В конце 60-х годов я увидел её близко в цехе Уралмашзавода в составе группы киноартистов, приезжавших на Урал. Действительно была хороша. Но своим успехом фильм обязан прежде всего Вертинскому. «П’гелестно, п’гелестно... Как я завидую этим цвэтам» томно грассировал «Его сиятельство», глядя на Анну сверху вниз тусклыми глазами старого удава, когда она прикладывала к корсажу подаренные им фиалки.

     Запомнился Вертинский и в роли кардинала из фильма «Заговор обречённых». Говорили, что попал он на эту роль случайно. Оказавшись на киностудии во время пробы другого актера, Вертинский, якобы, заметил, что «кардинал — это не поп, от него должно пахнуть французскими духами». Так и остался в памяти созданный им образ коварного иезуита с колючим взглядом, хотя фильм давно забыт.
 
    Вертинский был мужественным человеком, решил в 1943 году вернуться в сталинскую Россию. Живя в свободном мире, он не мог не знать о том, что творилось на Родине. Наверно понимал, что рискует, несмотря на лояльность и деньги, которые жертвовал на вооружение Красной армии. Не думаю, что решающей при этом оказалась ностальгия, которая слышна в некоторых песнях, таких, как «В степи молдаванской» или «Чужие города». Главная причина, скорее всего, в том, что в России жили его потенциальные слушатели. В расцвете физических и творческих сил он объехал мир. Жил и выступал в Турции, в Румынии, во Франции, в Германии, в Польше, в Соединённых Штатах, в Китае. Но старея вместе с русской эмиграцией, знавшей и любившей его, Вертинский, вероятно, понимал бесперспективность дальнейших странствий. Он не ошибся, нашел на родине огромную русскоязычную аудиторию, и после четвертьвекового отсутствия добился возрождения былой славы. Получил признание нового поколения слушателей, детей тех, кто некогда восхищались его «ариетками Пьеро». Уникальный случай в истории эстрады. Александр Николаевич Вертинский сумел это сделать благодаря редкому артистическому дару и неутомимой концертной деятельности. Он умер в 1957 году во время гастролей в Ленинграде, 63 года тому назад. К сожалению, сегодня уже почти не осталось людей, слушавших вживую этого замечательного артиста.

     Но в конце 90-х годов Эльдар Рязанов успел познакомить нас в телевизионном интервью с женой Вертинского -- Лидией Владимировной (1923-2013). В 1940 году в Шанхае семнадцатилетняя Лилечка Циргвава влюбилась в 50-ти летнего Вертинского и через два года вышла за него замуж. Что влюбилась – не диво. Когда Вертинский пел, все в него влюблялись, и гимназистки, и пенсионерки. Удивительна последовательность и чистота ее чувства.
 
    Она рассказала, что, слушая его «Прощальный ужин», испытала чувство глубокого сострадания к этому великолепному, но бездомному человеку. «Я знаю, даже кораблям необходима пристань, но не таким как мы, не нам – бродягам и артистам!» Если вам повезло слушать и видеть Вертинского, то согласитесь, что впечатление от исполнения было намного сильнее, порой, банального текста. «Стрела жалости пронзила мое сердце, – говорит Лидия Владимировна, – и с этого момента началась моя влюбленность». Она объяснила, что в молодости была очень красива, но «не была нужна Вертинскому как женщина». В их отношениях была «совсем другая линия». Вертинский считал, что она «Богом послана ему во спасение».
 
    Оставшись вдовой в 34 года, она так и не вышла вторично замуж, потому что не могла себе представить другого мужчину на месте своего «патриция». Вспоминаются слова другой грузинки – Нины Чавчавадзе, молодой вдовы Грибоедова: «...но для чего пережила тебя любовь моя?»

     Особенно ярко образ Лидии Вертинской проявился рядом с «доченьками» -- Марианной и Анастасией, которые участвовали в том интервью. Как ни странно, им уже было за 50, хотя, казалось, совсем недавно Вертинский пел: «Совершенно со мной не считаясь, мне двух дочек она родила». Обе они, красивые женщины, известные актрисы, выглядели, тем не менее, ординарными на фоне матери.

     Слова «совершенно со мной не считаясь» не случайны. За ними кроется интуитивная, созидательная женская мудрость, проявления которой кажутся нам порой нелогичными или суетными, но в конечном счете оказываются направленными на совершенствование окружающего мира. Вертинскому сильно повезло.

     В памяти всплыл незначительный эпизод из моих студенческих лет. Однажды в Тбилиси я ехал на троллейбусе купаться в знаменитые Серные бани. Держал под мышкой полотенце. Вдруг, стоявшая рядом средних лет грузинка, открыла сумку и молча протянула мне газету. Полотенце следовало завернуть. Когда я смотрел интервью Лидии Вертинской, то вспомнил тот властный жест и мягкий, но не допускающий возражения взгляд из-под черных вразлёт бровей.