Альфа бродячих псов

Данный текст публикуется здесь только ради факта подтверждения авторства. На текущий момент рассказ не представляет из себя ничего выдающегося и не рекомендуется к прочтению (крайне не рекомендуется!), однако, основная идея является уникальным виденьем автора, которую хотелось бы хоть как-нибудь "запатентовать".
В будущем рассказ и основная идея получат развитие в виде комиксов и более расширенной вселенной.

---

## Запись 1: Город.

Этот городок забыл старые дни. Дни, когда улицы не пахли гарью, а прохожие не прятали лица. Никто не думал, что мир рухнет так быстро. Тьма пришла, как старый должник, и забрала всё, оставив лишь эхо былого — холодное и тяжёлое, как могильный камень.

Взрывы гремели на улицах, как барабаны судьбы, отбивающие ритм конца. Люди, с лицами, скрученными страхом и злобой, точно маски из дурного сна, вырывали жизнь друг у друга. Идеалы, навязанные чужими голосами, стали штыками в их руках на выжженном поле предубеждений. Гражданская война рвала страну на куски, а перевороты всё глубже втаптывали её в грязь. Потом всё стихло. Огонь угас, оставив за собой угли надежды, тлеющие среди развалин. Дома стояли, как сломанные кости, поля — как шрамы на теле земли. Горы тел громоздились в молчании, а те, кто выжил, смотрели на мир глазами мертвецов.
яли дымом, поля дали скудный урожай. Но достаток остался чужим гостем, отворачивающимся у порога. Люди жили, стиснув зубы, в нищете, что въелась в кожу чёрной смолой. Улыбка стала редкой птицей, подстреленной ещё в полёте. Приветствие тонуло в пустоте глаз, где когда-то горел свет.

Пока власть делила добычу, грызя друг другу глотки за жирный кусок, страна тонула в помоях. Бандитизм расползался, как чёрная плесень по стенам заброшенного дома. Войны затихли, но зачистки шли вяло, точно усталый пёс, что лает без зубов. Банды вцепились в свои куски земли, укоренившись, как сорняки в трещинах асфальта. Отступать они не собирались. А беспризорники? Их никто не считал. Мальчишки шныряли по улицам, точно крысы, воруя, ломая, разбивая тишину мелким хулиганством. И бродячие псы. Собаки — сбежавшие, брошенные, осиротевшие и голодные. Сбиваясь в стаи, они выли под луной, и этот вой леденил кровь местных жителей не меньше, чем внезапный стук в дверь или камень, брошенный в окно.

Дети исчезли из дворов. Их смех больше не отражался от стен. Днём за ними следили, как за последним светом в ночи, а к вечеру запирали наглухо. Люди спешили укрыться до темноты, точно зная: ночь — это не время для живых. Двери закрывались на все засовы, окна слепли ставнями. Никто не откликался на стук, не выглядывал на шорох. Будто комендантский час был законом, хотя никто его не объявлял.

---

Но даже в этой тьме, где человечность истончилась до нитки, некоторые держались. Сохраняли тепло очага, растя семьи, учили детей добру, будто оно ещё имело вес. В одной такой семье росла девочка. Её звали Алина. Имя звучало, как шепот надежды в городе, где надежда давно захлебнулась в ливне.

Алина с малых лет не уживалась с другими детьми. Они были чужими тенями, мелькающими мимо её мира. Никто не понимал её, не тянулся к её мыслям. Она же воротила нос от их пустой болтовни. Одногодки, да и те, что постарше, трещали о мелочах, что оседали в воздухе, как пыль. Как кто-то "послал к херам" училку, как разбили окно будки охранника и драпали от "старого пердуна", как подожгли шину на свалке, и вонь до сих пор висела над районом. Были у них и игры попроще — безобидные, но тусклые, как лампочка на последнем издыхании. Девочки гонялись в пятнашках, прыгали через резиночки, щелкали скакалками. Мальчишки пинали мяч в футбол или "квадрат". Алина смотрела на это, как на чужой спектакль, где ей не дали роли.

Алина же чаще всего гуляла одна, была неразговорчива и неприветлива с остальными. Выйдет из дома, минует двор, где гудит детский гомон, и идёт к старому дереву. Его ветви гнулись, как руки старика, что зовут присесть. Она забиралась наверх, устраивалась в развилке и открывала книгу. Страницы шуршали, унося её туда, где мир был несоизмеримо больше, чем этот двор. Дети косились на неё, шептались. "Странная", — говорили они, и слово это падало, как камень в лужу. Алина не понимала, что странного в книгах, в жажде знаний. Неужели их родители не читали им на ночь "Белый клык" Джека Лондона, где волк сражался с дикой судьбой? Или "Белый Бим, Чёрное ухо" Троепольского, где собачья преданность раскрывалась во всей своей непоколебимости? Её мир был в этих историях, а их — в сожжённых шинах и разбитых окнах. И разрыв этот был шире, чем трещина в асфальте перед её домом.

Алина и раньше тянулась к историям о зверях, ещё до того, как буквы складывались для неё в слова. Они были её окном в мир, где верность не продавалась за гроши. Своих собак она назвала в честь героев, что жили в её сердце — Найда и Бим. Найда, бедняжка, быстро уснула вечным сном, унесённая хворью. Бим же, никакой не белый, а серый, точно дым над развалинами, овчарка с улицы. Обоих подобрали из грязи, из той же тьмы, что пожирала город. Хотели бы взять больше, да кошелёк был тощим. Двоих еле тянули.
Бим стал для Алины первым просветом в этой мгле. На пустыре за домом, подальше от чужих глаз, она и возилась с ним, играла, учила трюкам. Мечтала стать дрессировщицей. Там же, среди сорняков и битого кирпича, её сердце ныло от вида бродячих псов. Они шныряли вдоль дорог, тощие, с рёбрами, что выпирали, как прутья клетки. Алина кормила их, делилась куском, порой оставляя себя голодной. Играла с ними, учила чему-то простому. Это не было забавой на час — это было чем-то, что взрослые называли "призванием". Она об этом не думала. Просто делала.
Одна собака запала ей в душу особенно. Беспородка, похожая на хотошо — монгольского волкодава, только крупнее, с чёрной шерстью. Породы бродячих собак всегда были смешанными, но для простоты определения, легче называть ту, чьи признаки выделялись больше остальных. Та собака ютилась в руинах заброшенной стройки, что когда-то велась неподалёку от района, где жила Алина. Когда-то собачка была одна, и девочка дала ей имя, похожее на своё — Лина. Сейчас же Лина обитала в своём "домике" не одна, теперь у неё было аж восемь щенков!

---

По городу таких собачьих ареалов обитания было разбросано много. Алина обходила их, как патрульный обходит посты, возвращаясь из школы. Её "живые уголки" прятались в тени заброшек и подворотен. Собаки там лаяли на чужаков, скалились, охраняя свой клочок земли. Но стоило Алине появиться, и лай тонул в тишине. Псы узнавали её. Обычно они бросаются к тем, кого любят, — визжат, прыгают, норовят зализать до полусмерти. Но Алина знала: эти бродяги несут в себе не только преданность, но и заразу. Болезни могли прятаться в их шерсти и слюне, как мины на старом поле. Она учила их с первого дня: голос, жест — и замри. Они слушались. Ждали корма или приказа, не дыша, точно солдаты в строю.
Стая подходила, только если она звала. А если нетерпение брало верх и псы теснили её, она раскидывала руки, кричала "Назад!". И целая свора — от щенков до матёрых кобелей — разлеталась по углам, будто ветер разнёс пепел. Они возвращались к своим делам, словно ничего и не было. Иногда стаи сталкивались — шерсть дыбом, рык, как гром перед бурей. Конкуренция вонзалась в воздух зубами. Алина вставала между ними и гасила их злобу, точно водой заливала угли.

Однажды ночью лай разорвал тишину, словно сирена в пустом городе. Люди ворочались в постелях, проклиная псов. Алина поднялась, вышла во двор. Собаки дрались — клыки сверкали, глаза горели ненавистью, отражая лунный свет. Она шагнула меж ними, между двух стен ярости. Они были страшны, как демоны из тьмы, но не тронули её. Затихли, будто выдохлись. Она кинула каждому по куску — не взятка, а примирение. Шли дни, и стаи всё реже скалились друг на друга. Их границы стирались, как мел на мокром асфальте.

---

В тот день Алина шагала к Лине, как ходят по привычке — бездумно, но с теплом в груди. Стройка встретила её щенками, уже подросшими, топчущимися в пыли. Лины не было. "Может, рыщет где-то, ищет еду?" — мелькнула мысль, тонкая, как паутина. Алина двинулась глубже в бетонные джунгли. Вдалеке замаячил силуэт — знакомый, родной.

— Лина! Лина! — голос её рвался в пустоту. — Иди сюда! Ко мне! Ли...

Слова застряли, как пуля в стволе. Это была не Лина. Чужак. Огромный пёс, тень с оскалом, похожая на её подругу лишь издали. Алина замерла. Ноги стали свинцом. Он рычал, низко, будто гром катился по камням. Зубы сверкнули, он рванулся, готовый прыгнуть. Но в миг, когда лапы оторвались от земли, щенки Лины вылетели из-за её спины. Восемь комков ярости сбили его с пути, вцепились, гнали. Чужак понял — не выстоять. Дал дёру, а молодые псы лаяли ему вслед, пока он не растворился в серой мгле развалин.

Алина рухнула на колени. Слёзы жгли лицо, как кислота. Она уже видела себя растерзанной, уже слышала, как отец с больным сердцем задыхается от горя, как Бим воет у пустого дома. Щенки обступили её, лизали руки, скулили. Она знала про заразу, про риск, но сейчас это было мелочью. Бешенство лечат. Смерть — нет. Отдышавшись, она собрала остатки сил.

— Лина! Лина! Где же ты?! — голос дрожал, пропитанный ужасом и тоской.

Слёзы катились, она стирала их рукавом, яростно, будто могла стереть и страх. Оглядывалась, потерянная, пока сзади не раздался лай. Обернулась. Лина. Хромая, еле живая, тащилась к ней, оставляя за собой кровавый след, алый, как закат над могилой. Алина бросилась к ней, пальцы дрожали, ощупывая раны. Пуля. Кто-то стрелял, промахнулся, угодил в бедро. Лина истекала кровью, ползла домой, к детям, к ней.

— Лина! Линочка! Кто же тебя так, моя родная? За что?! — шептала она, задыхаясь от слёз. Слова путались, но собаки слышали её сердце. — Ты же добрая, ты же никому...

Она рванула домой. Ноги несли её, ветер бил в лицо. Споткнулась о плиту, рухнула, содрала локоть и колени до крови. Влетела в квартиру, схватила бинты из серванта, помчалась назад. Но вернувшись, нашла лишь тело. Лина лежала, окружённая щенками, без дыхания, без жизни.

— Не успела… Не успела. Простите, — рыдала Алина, склонившись над подругой.

Похоронила её под пирамидой из камней и бетона — скромный курган в этом выжженном краю. Побрела домой. Гильзы валялись под ногами, пятна крови, клочья шерсти цеплялись за взгляд. Внутри разгорался огонь — не тёплый, а злой, жгучий. Она ненавидела их. Людей. Тех, кто видел в собаках лишь грязь, тех, чьи мысли были мелкими, как лужи после дождя. Их мир убил Лину. И этот счёт она не забудет.

Всё началось, когда одиночки с тощими боками исчезли с улиц. Голод свёл собак в стаи, как ветер сгоняет листья в кучу. Они рыскали вместе, выживая. Люди не видели их голода, не слышали их тоски. Видели только лай, рык, оскал — защиту своих жалких углов. Бросишь камень — получишь зубы. Но страх ослепил всех. И вот появились они — "защитники", догхантеры. Алина ненавидела их до дрожи в костях. Военные, копы, подстрекаемые властью, что крутила новости, как старую пластинку, отвлекая толпу от дыма и пепла других бед. Оружие? Не достать. Новый режим закрутил гайки, оставив стволы только у своих.

Догхантеры были разными, как пули в обойме. Одни верили, что спасают мир, очищают улицы от "чумы". Другие ухмылялись, стреляя ради забавы. Считали трупы, спорили, ставили деньги — игра, где кровь была разменной монетой. Алина слушала новости, и каждый выстрел эхом бил по её нервам. Сон бежал от неё, как пёс от цепи. Она думала о своих — о Лине, о щенках, о Биме. Несправедливость жгла, как уголь в груди. Ей грезился приют — стены, где псы сыты, где ветеринар лечит их раны, где она учит их служить. Чтобы ни одна сволочь не подняла руку. Чтобы кто-то из них нашёл дом.

— Где взять деньги? Кому это надо? Никому, — шептала она, обнимая Бима. Его серая шерсть грела, но не гасила тьму в душе. Что она могла? Девочка против стаи охотников. Никто не услышит. Но что же это за зверь зверь с ошейником, что рванулся к ней на стройке? Ошейник. Кожа, дорогая, новая. Не бродяга. Чей-то. Догхантеры? Тренируют своих, чтобы рвать чужих? Мысль резала, как нож.

Она была бессильна. Одна. Но тьма не везде победила. После Лины трупы псов стали чаще белеть на пустырях. Люди зашумели. Догхантеры начали промахиваться. Пуля ушла в окно старухи, в плечо — старуха знала кого-то наверху. Колёса завертелись. Псов всё ещё убивали, но уже не так нагло. Копы проснулись: "Они ведь не людей стреляют" больше не работало. А что с собаками? Стерилизация — выход, но кто возьмётся? Стая велика, нужны руки, деньги, не пара добрых сердец. Решили пока бить по "опасным". Жалоба — выстрел. "Опасный" мог быть любой — от щенка до хромого старика. Но это был шаг. Хоть тень надежды в этом аду, где собачья кровь всё ещё текла, как дождь по разбитому стеклу.


## Запись 2: Подарок.

Алина возилась со своими псами, как всегда. Рутина — её якорь в этом гниющем мире. Зимний вечер подкрался, словно вор, накануне Нового Года. Она тащилась домой с заброшки. Путь знакомый, как трещины на её ладонях. Дни ясные, вечера чёрные, погода любая — ей всё равно.

Тьма сгущалась. Снег скрипел под ботинками, будто кости ломались. Мороз кусал, пробираясь под куртку, как старый должник. Алина зябко сжалась, уткнув нос в шарф — толстый, шерстяной, последний барьер против ледяного дыхания ночи.

И тут они вылезли. Трое. Пьяные тени в балаклавах. Преградили дорогу, как стая гиен. Люди сюда не суются — собаки рядом, да и смысла нет. Но Алина прищурилась. В стороне маячила будка охранника, передвижная, ржавая. Свет внутри дрожал, дым из трубы стелился, как призрак. Стройка ожила? Или это их нора для пьянки?

Парни опешили, увидев её. Симпатичная добыча в этом бетонном аду.

— Опа! Глянь, какая жопа! — Один фыркнул, захлебнувшись соплями. Балаклава скрывала лицо, но не вонь перегара. Голос гундосый, слова размазаны.
— Эй, девка, ты чё одна? Давай провожу! Страшно тут! — Он же, соплежуй, шагнул ближе.

Алина молчала. Шаг ускорила. Путь вперёд — её единственный ответ.

— Пацаны, догоним! — Он хохотнул, рванув за ней. Они окружили её, как волки. Сопливец оскалился:
— Слыш, ты чё щемишься?
— Да чё вам надо? Домой иду! — Раздражённо и одновременно испуганно отвечала Алина.
— А чё тут забыла?
— Какое ваше дело?
— Гляньте, пацаны, дерзкая сучка! — Он захлебнулся смехом, кашляя в балаклаву.
— Пошёл к чёрту! — Она выплюнула слова, как пулю.
— Ладно-ладно! А как зовут?
— Никак.
— Ну да, ты никто, и зовут никак. — Он хрипло заржал.
— Я с собакой! Отстаньте! — Её голос дрожал, но не ломался.

Ночь смотрела равнодушно. Мороз сжимал горло. Собачий лай вдали звучал, как эхо надежды. Алина стояла одна. Трое против неё. Город молчал, словно мёртвый зритель в старом кинотеатре.

Тут один из них громко засмеялся и сказал:
— А где твоя собака? Мой вот рядом шляется!
Алина ничего не могла ответить, поскольку ушла от своих собак уже достаточно далеко.
— Да чё вам надо? — продолжала возмущаться Алина.
— Да ничё особенно… Тебе сколько лет, а?
— ==Четырнадцать==… Да какая вам разница? — Алине было ==шестнадцать==, но она соврала о своём возрасте, надеясь, что эти черти быстрее отстанут.
— Самый сок! А будь нашим подарком на Новый год? — продолжал сопливый, ехидно посмеиваясь.
— Чё?!
— *** через плечо! Пошли в нашу берлогу, Снегурочка!

Алина только принялась бежать, как один из отморозков свистнул, и через несколько секунд её охватил смертельный страх и ступор. Перед ней показался тот самый огромный пёс, в том самом кожаном ошейнике и всё так же угрожающе рычащий. Теперь понятно, кто эти люди и что здесь забыли. Видимо, готовились развлекаться в очередном ареале обитания бездомных собак, устроив себе охотничьи игры. Трусливые твари, нападают на ничего не подозревающих, беззащитных животных.
— Джимми-Джимми. Фу, Джимми, тихо, иди сюда, дорогой! — пробормотал свистун.
— Ну как тебе наш герой? — сказал тот, кто все время молчал.
— Да ты не бойся! Не съест он тебя! — добавил сопливый.
Алина не могла пошевелиться до тех пор, пока один из них не взял её под бок и не повёл в сторону будки. В состоянии шока она обреченно шла с ним и ничего не могла сделать.
— Вот так подарочек нам пацанам! Живая Снегурочка, да еще и без Деда! — бормотал сопливый, а остальные издавали обрывистые смешки.
Будка была небольшой. Внутри было довольно жарко, воняло потом и мочой, а у стенки стояла пружинная кровать, похожая ту, что обычно бывают в больничных стационарах, с одним матрасом. "Теперь это точно конец. Сейчас меня изнасилуют и убьют", — думала Алина. Она не верила ни в каких богов, но в этот момент хотелось хоть кому-то взмолиться. До этого будто оглушенные всем происходящим нервы вдруг сняли с предохранителя. Тело перестало слушаться, разум заслонила тень приближающейся истерики. Алина начала биться в руках парней, кричать и плакать.
— Заткнись, сука, иначе скормим тебя Джимми! — сказал свистун, ударив её по лицу жесткой затрещиной. Затем они принялись срывать с неё одежду. Когда же её полностью раздели, бросили на скрипучую и вонючую кровать, затем принялись раздеваться по очереди, не снимая только балаклавы.
— Сосать умеешь? Смотри, держи рот шире, если укусишь, Джимми тебя на куски порвёт, а потом мы найдем, где ты живешь, и скормим ему твоих родичей! — сказал сопливый, подойдя к ней первым. После этих слов он изрядно возбудился, быстро схватив её голову двумя руками, резко поднося её рот к своему члену. Алина, инстинктивно защищаясь, пыталась отклониться в сторону, после чего её быстро вырвало на пол.
— Сука, тварь, только вчера полы вытирал, уёбище, ****ь! Щас я тебя выебу! Щас папочка тебя накажет, тварина! — кричал свистун, подбежав к ней, и бил кулаками по её лицу и рёбрам. Он взял её за волосы, повернул задом к себе, повалил на пол, прижав лицо к блевотине и принялся бурно реализовывать свои желания. Когда они увидели, что она ещё и девственница, их это ещё больше взбудоражило, и принялись они за дело все втроём, кто куда, кто как. Около двух часов они издевались над хрупкой девушкой, которая уже едва соображала, что происходит. Перед глазами все плыло, а тело обрело полное бесчувствие. Она всё ждала и надеялась, что скоро её уже убьют, и эти страдания закончатся… Когда все насильники закончили эту пытку и начали одеваться, уже не обращая внимания на замершую в полусознательном состоянии девочку, один из них сказал:
— Ух пацаны, вот это подарочек! Ух… лучший день в моей жизни! Да, пацаны? — "пацаны" согласно замычали. Один из них, потянувшись, накинул куртку и, что-то буркнув другим про закурить, вышел, громко хлопнув дверью.
— Так и чё теперь? Куда её? Где закопаем?
— Закопаем? Ты ****улся? Она нас не знает и не видела. Отпускай, живёт пущай, вдруг ещё повидаемся, как с остальными! — после этой фразы самый молчаливый из них тихонько засмеялся.
— А вдруг заяву подаст?
— И чё? Заява, как обычно, ко мне придёт. Я сам на себя дело заведу? — сказал он, ехидно рассмеявшись, а затем продолжил, — Вот закончим с подвалом, будем туда этих шлюх водить.
— Ладно, давай, пакуем её и выбросим подальше, сама дорогу найдет. А здесь мы уже всё закончили и хорошо кончили!

---

Они закончили свой гнусный торг. Смех стих, как выстрел в пустоте. Истерика улеглась, оставив лишь эхо в холодном воздухе. Твари собрались. На Алину натянули обрывки одежды — лохмотья, пропитанные её болью. Сопливый сорвал свою балаклаву, вонь пота ударила в нос, и надел ей на голову задом наперёд. Глаза ослепли, мир стал чёрным пятном. Её вышвырнули в другом районе, как мусор на обочине.

— Иди вперёд, считай до тысячи, — прорычал Свистун. — Досчитаешь — снимай. — Он наклонился к её уху, дыхание горячее, липкое. — Мы тебя знаем. Ты нас — нет. Найти твой дом — раз плюнуть. Проболтаешься — Джимми сожрёт твою семейку, а мы сыграем в Снегурочку и Дедулечек ещё раз.

Толкнул в спину. Она пошла. Ноги волочились, как цепи. Холод грыз кости. Они ждали, пока её силуэт растворится в ночи, и уехали. Шины визжали, как прощальный аккорд.

Район — чужой. Бетонные коробки глядели пустыми окнами. До дома — вечность. Алина стучала в двери. Кулаки ныли, звук падал в тишину, как камни в колодец. Шок отступал, и боль рвала тело. Каждая клетка кричала. Мышцы дрожали, синяки пульсировали, дыхание рвалось, как нить. Хотелось сжаться в комок, выть, пока голос не умрёт.

Двери молчали. Ночь заперла всех в своих клетках. Один раз щёлкнул замок. Старик высунулся, глаза мутные, злые. Она открыла рот, но он рявкнул:

— Денег нет, пошла нахер! — Дверь хлопнула, как выстрел.

Колени подломились. Алина рухнула. Слёзы жгли лицо, тело тряслось. Боль была такой, что лестница наверх казалась спасением. Прыжок вниз — последний аккорд, чтобы заглушить этот ад. Она поползла к ступеням. Мысль о матери вспыхнула, как пуля. Труп в морге. Избитый, изнасилованный. Кусок мяса, а не дочь. Человек бы справился. Она — нет.

Глаза её были мертвы. Безумие плясало в зрачках, смешанное с упрямством. Она встала. Пошла дальше. Стучала. Сотня дверей. Наконец — щелчок. Женщина в глазке. Не пьянь, не тень. Взгляд живой. Дверь открылась.

— Господи ты Боже мой! Кто это с тобой? Какой кошмар… Проходи, доченька, — голос дрожал, как струна.

Алина рухнула в её объятия. Слёзы, крик, всё вырвалось:

— Они меня изнасиловали! Думала, убьют! Думала, сдохну на холоде! Лиц не видела! Спасибо… У меня всё болит, всё болит!
— Боже мой, Боже! Тихо, успокойся, теперь всё будет хорошо. Вызовем скорую, посиди, отогрейся. Заварю чайку, расскажешь, пока наша "скорая" плетётся, если вообще приедет. Как зовут, милая?
— Алина. — Голос хрипел, как ветер в щелях.
— Хорошо, Алиночка. Я — Лариса Антоновна. Можно Тётя Лариса. Или просто Лариса. Господи, проходи…

Дверь закрылась. Тьма осталась снаружи. Внутри — тепло, слабое, как огонёк в бурю. Алина сидела. Чайник шипел.

Лариса набрала номер скорой. Голос дрожал, как провод на ветру. Ждать пришлось два часа — вечность, растянутая в холодной ночи. Алина сидела, сжимая чашку. Слова текли медленно, как кровь из раны. Рассказала о себе. О том, что случилось. Ларисе — шестьдесят четыре. Одинокая тень в бетонной клетке. Сын сбежал в столицу за деньгами, дочь сгнила от туберкулёза. Разговор плёлся, рваный, как старый шарф.

Алина вдруг подняла глаза.

— Есть пакет? Прочный, не дырявый?

Лариса замерла. Брови дрогнули. Но пакет нашёлся — мятый, но целый. Алина сунула в него балаклаву.

— Спрячь. — Голос твёрдый, но тонкий, как лезвие. — Полиции пока не скажу. Угрожали. И один из них, кажется, из их шайки. Что-то такое мелькнуло в их болтовне.

Лариса кивнула. Без слов. Понимание легло между ними, тяжёлое, как бетонная плита.

---

Три месяца в больнице. Стены — серые, как надежда. Гематомы цвели на теле, как чёрные цветы. Сломанное ребро скрипело при каждом вздохе. Плечо вывихнуто, кости ныли. Внутри — рваные раны, вагинальные и кишечные. Кровь чистая, без заразы — единственный луч в этом мраке. Следователь приходил. Вопросы падали, как гильзы. Алина молчала. Лиц не видела. Место зачищено. Кто-то знал, как замести следы. Полиции плевать на девчонку, раздавленную в грязи.

Лечение — медленный ад. Раны гноились, швы расходились. Новые болячки лезли, как крысы из подвала. Удары по голове оставили след — опухоли, кисты. Доброкачественные, сказали. Утешение слабое, как тень от тусклого пламени свечи. Но настоящий удар пришёл позже. Врач — сухой, как рентгеновский снимок — выдал:

— Внутренние повреждения. Беременность почти невозможна.

==Шестнадцать== лет. Дети? Она не думала о них. Никогда. Но слова пробили грудь, как пуля. Что-то сломалось внутри. Сжалось. А потом вспыхнуло. Ненависть — чёрная, горячая, как смола. Врач отшатнулся. Её взгляд был ножом. Внутри неё росло что-то тёмное, острое. Оно ждало своего часа.

Родители не могли вечно сидеть у койки. Работа, жизнь — цепи, что держали их вдали. Алина осталась одна. Мать притащила книги — старые, потрёпанные, и новые, пахнущие типографией. Джек Лондон, Агата Кристи, Конан Дойл. Спутники её разума. Но даже они не спасали вечно. Глаза закрывались, и в темноте вспыхивали картины. Она видела, как режет тех тварей. Медленно. С радостью. Кровь текла бы рекой, а она бы улыбалась.

Выписка пришла, как слабый рассвет. Алина двинулась к Ларисе. Поблагодарить. Забрать балаклаву. Та лежала в руках — чёрная, пропитанная потом и страхом. Память рвала душу. Кадры насилия вспыхивали, как выстрелы. Дрожь била тело, взгляд метался по сторонам. Но это же топливо жгло её. Она пойдёт до конца. Эти мрази не уйдут.

---

Бим — её верный пёс — чуял запахи, как охотник добычу. Алина научила его. И других собак тоже. Команда "Ищи" стала их законом. Город — не деревня. Сто шестьдесят две тысячи душ, и каждая — чужак. Алина бродила с Бимом. Улицы, подворотни, вонючие закоулки. Недели шли. Она выучила все бетонные лабиринты. Нашла новые стаи. Собаки тянулись к ней, голодные до тепла. Она давала им больше — любовь.

И судьба кивнула. Они гуляли недалеко от дома. Бим замер. Нос задрожал. След пойман. Он рванул, таща её за собой. Кинотеатр вырос перед глазами — старый, с облупленной вывеской. Бим бросился к мужику в очереди. Лай, зубы, ярость. Алина узнала его. Сопливый. Пьяный, как тогда. Бормотал что-то бабе рядом, язык заплетался. Её он не видел. Капюшон и шарф скрыли лицо. Глаза сузились, змеиная улыбка тронула губы.

— Убери пса, или пристрелю нах! — Сопливый рявкнул, пнув Бима.

Алина молча одёрнула собаку. Ушла. Они ждали. Следили. Пока он пялился на экран с какой-то шлюхой, Бим вынюхивал путь. Обратная дорога привела к норе. Дни слежки. Алина узнала всё. Где живёт. С кем. Когда пьёт. С кем дружит. Спешка — враг. Ей нужны все трое. План зрел, как буря.

Сопливый любил заброшенные гаражи. Короткий путь домой. Безлюдье. Лишь бомжи да шприцы иногда. Алина ждала момент. Попытки срывались — то люди, то он менял маршрут. Но день пришёл. Он шёл, насвистывая дрянную мелодию. Вывалился из-за гаража. Алина глянула вокруг. Бим сидел в тени. Свидетелей нет. Как тогда. Ирония судьбы, холодная, как сталь.

Она шагнула вперёд. Встала на пути. Сопливый дёрнулся, но увидел худого подростка и фыркнул:

— Чё вылупился?
— А ты меня забыл? — Голос тихий, но острый, как нож.
— Чё?
— Через плечо! — Она скинула капюшон, шарф упал. Тьма скрывала, но он узнал. Прошлая игрушка.
— А! Ха! Да ну нах! Ты та шлюха, что мы втроём оттарабанили?! Хочешь ещё? — Смех вырвался, гнилой, как его душа.

Алина молчала.

Алина замерла. Две секунды тишины резали воздух, как нож. Руки в стороны, пальцы шевельнулись — зов без слов.
— Летишь ко мне в объятия? — Сопливый хмыкнул, пьяная бравада текла изо рта, как слюни.

Тени ожили. Из-за гаражей, из-под кустов, из каждого мрачного угла выныривали собаки. Стая. Зубы блестели, рык катился, как гром. Они окружили их — Алину и тварь. Кольцо сжималось. Но она стояла спокойно. Её псы ждали приказа. Палец к губам. "Тсс..." Рычание стихло, как выключенный мотор.

Сопливый сглотнул. Ухмылка сползла с лица, как грязь под дождём. Глаза метались, искали выход. Алина шагнула ближе. Вонь перегара ударила в нос. Она смотрела в его трусливые зрачки и пила власть. Боль. Его крики. Его агония. Мечта звенела в голове. Тряхнула волосами, отгоняя видения. Сначала — правда.

— Где остальные?
— Э… это что… что за хрень? Это твои собаки?! — Голос сел, дрожал, как ржавый лист.
— Говори, или твои вонючие яйца станут их ужином.
— А… помнишь, да?! — Усмешка мелькнула, но утонула в страхе.

Алина не выдержала. Нога врезалась в пах. Он взвыл, рухнул на колени. Стая придвинулась. Один жест — и его разорвут.

— Кто и где остальные? — Ровно спрашивала Алина.
— Да пошла…  — хотел рявкнуть ублюдок, но боль не дала продолжить.

Руки в стороны. Резкий "замок" пальцами. Собаки вцепились — руки, ноги. Она развела кисти. Конечности растянули, как на дыбе. Кулак вверх. Указательный палец на пах. Пёс рванул. Кровь хлынула, крик лопнул в горле.

— Нет-нет! Всё скажу! Кончай это! — Он хрипел, скулил.

Алина махнула. Стая ослабила хватку. Нога встала на его истерзанный пах. Кровь липла к ботинку.

— Говори.

Он сломался. Трусость текла из него, как пот. Трясло, как в лихорадке. Слёзы катились, он давился ими, боясь не боли, а позора. Имена. Адреса. Всё вывалил. Алина смотрела сверху. Голос её был тих, но тяжёл, как свинец:

— Зря вы меня не убили.

Тьма плыла в его глазах. Он понял. Завыл, умолял, плач рвался из глотки. Щелчок пальцами. "Замок" рук, два пальца вперёд. Стая набросилась. Зубы рвали плоть, как бумагу. Тишина. Две псины вцепились в горло — крик умер в зародыше. Команды. Останки разлетелись по углам. Клочья одежды, кости — добыча собак.

Сопливого звали Сергей. Мелкий воришка, барыга краденым. Иногда крутил дела покрупнее с Антоном — молчаливым дружком. Третий — Сергей Мартыненко. Полковник. Охотник. Замначальника уголовного розыска. Хозяин Джима. Учил их в будке. Охота на собак — его игра. Джим рыскал, находил, вёл хозяина. Женат. Две дочери. Ирония судьбы, холодная, как ствол в ночи.

---

После совершения казни, Алина вернулась домой. Было уже довольно поздно, из-за чего она снова слегка поссорилась с родителями. Такие моменты случались нечасто, но очень расстраивали, так как она представляла себя на их месте и хорошо понимала их чувства, переживания, беспокойство, особенно после всего, что с ней произошло. Но что она могла сделать? Оставить всё и забыть? Такое невозможно забыть. Ей почти каждую ночь  снились кошмары, будто те сволочи снова где-то её находят, и всё повторяется по кругу, но с ещё более жуткими последствиями. Во сне всё казалось реальным, и её страх с чувством беспомощности сопровождались болью от побоев и ещё более изощренного насилия, а когда она умирала, то не просыпалась, как это обычно бывает, а будто бы наблюдала со стороны, как затем находят, пытают и жестоко убивают её родителей, затем скармливают псу, который во сне имел три головы. Она же, как бестелесный дух, могла лишь только наблюдать за всем этим ужасом, а просыпалась только тогда, когда они уничтожали всё, что было связано с её жизнью. Эти сны и весь этот подсознательный страх являлись одной из мотивирующих сил, что двигали ей исполнить задуманное до конца, вопреки всему. Тем более, что начало было уже положено.

Ко всему прочему, Алину мучали и другие переживания. А вдруг их всё-таки кто-то видел? А вдруг её как-то найдут, ведь Мартыненко еще сложнее и умнее чем кажется?  И еще много этих "вдруг", вкупе с внутренними терзаниями о вопросах гуманности, попытками понять себя и своё отношение к происходящему.
— Я заставила собак сожрать человека. Чёрт. А вдруг они решат, что и других людей тоже можно есть?! Ведь я им даже показала, как это сделать! — говорила Алина самой себе, после того, как пришла домой и закрылась в своей комнате. Она сидела на диване, схватившись за голову, лёгким усилием потягивая себя за волосы, в подробностях прокручивая в памяти свой недавний поступок, продолжала монолог:
— Блин… дура… я сделала из них монстров! А я? А я кто после этого? Ох… чёрт… я даже не знала, что это сработает и что такое вообще возможно! А если б не сработало?!! Мама… папа...
Алина резко встала с дивана, начала ходить по комнате вперёд-назад, едва сдерживая дрожь, и продолжала нервное нашептывание:
— Бля! Тупая дура!!! Что теперь делать?!! Нет… Да нет же… Не будут они без моего разрешения ни на кого нападать… Я же давала команды не стае, а каждой по отдельности. Точно…. Каждая собака по отдельности выполняла мои просьбы, пытаясь не мешать друг другу, но они не действовали сообща. Если собака понимает "Фас!", она не нападет без команды… Я учила их по отдельности... Фух… Так…. спокойно, Алина, спокойно… Так...так... вроде бы, не всё так плохо.
Она снова села на диван, её мандраж немного спал, пульс замедлился. Ей стало спокойнее. "Блин… да я чёртов гений! Это ж надо такое придумать. И сработало! Твою ж налево… О, как они разорвали этого урода! Да…. Да я чёртова маньячка! Блин", — размышляла Алина, импульсивно прижимая подушку к животу, начиная осознавать нечто пугающее… Ей это понравилось. Она была довольна тем, что совершила. Она была рада, почти счастлива, и боялась только за ни в чем не повинных людей. Боялась только того, что эти собаки начнут нападать на хороших людей, но всё же пришла к выводу, что такой исход крайне маловероятен. Это её успокоило, и в дальнейших своих мыслях она только радовалась содеянному. Она немного начала сомневаться в своей нормальности и в доброте своей сущности, но поняла, что дело в другом. Она поняла, что просто боится попасться им снова, боится за свою семью и просто жаждет возмездия. Тем более, как можно логично предположить из слов казненного ублюдка, она была далеко не единственной жертвой. Эти уроды просто заслуживают смерти. Ужасной смерти. И когда она с ними покончит, если всё удастся, она обретет спокойствие и вернется к нормальной жизни, не забывая, но и не сотрясая лишний раз весь этот кошмар в своей голове.


## Запись 3: Невелика потеря.

Антон быстро почуял неладное, когда Сергей пропал без следа. Они часто созванивались, делили грязные дела, а теперь его баба только и твердила, что второй день его нет дома — думала, опять на каком-то "деле". Антон передал новость Мартыненко, и те сразу рванули проверять свои тайники, набитые краденым барахлом. Деньги лежали на месте, нетронутые, как мёртвый свидетель, что только усилило тревогу. Сергей не сбежал с добычей — тогда где он, в рот его еби?

Мартыненко бросил Антону короткий приказ: выяснить всё и найти этого хрена. Антон начал копать и узнал, что в день пропажи Сергей обещал своей тёлке вернуться домой после пьянки. Путь его лежал через заброшенные гаражи — знакомое место, где они не раз заливали глотки дешёвым пойлом. Антон отправился туда, но к тому времени улики уже были растасканы по тёмным углам. Почти все. На обратном пути он заметил клочок джинсов, брошенный в углу возле одного из гаражей — ткань пропиталась кровью. Потом он присмотрелся к дороге, что вела между гаражей к дому Сергея, и увидел тёмное пятно — следы крови, растянувшиеся в грязи. Антон тут же схватил радиотелефон, который Мартыненко одолжил ему на время, и выдохнул в трубку:

— Грохнули Серёгу, точно тебе говорю.
— В каком смысле грохнули? Кто это сделал? Как? — Голос Мартыненко был холодным, но острым, как лезвие.
— Не знаю, кто, но тут кровь повсюду и, кажется, кусок его шмоток.
— Кажется? Ты уверен, что кровь его? Кому он вообще мог понадобиться?
— Да не знаю я точно! Сам в шоке сижу! Может, наркоманы местные, их тут раньше полно шаталось!
— А где тогда труп, если всё так?
— Откуда мне знать, где он?
— Если б наркоманы, не хватило бы мозгов спрятать тело!
— Может, протрезвели, вернулись и убрали за собой?
— ****ец какой-то. Он точно ни с кем не сцепился? Может, врагов нажил, а нам не сказал?
— Точно тебе говорю, никаких ссор! Дел даже не было в последнее время!
— Ладно, тогда *** с ним, пусть сгинул.
— Что? Ты серьёзно? Серёгу грохнули, а ты так просто?
— Да, *** с ним, говорю. Рано или поздно я бы сам его замочил — заебал уже. Ты давай там заканчивай и вали, пока тебя тоже не отхуярили. 

Разговор оборвался, и Антон бросился к своей машине. Дома он созвал дружков, самых приближенных в банде, и рассказал, что Сергей пропал. Они собрались у него, бухали всю ночь, вспоминая старые делишки. Мартыненко же сидел спокойно, хоть и удивился слегка. Он давно знал, что Сергей — шавка, обречённая нарваться на нож или пулю, это был лишь вопрос времени. Жалел он только об одном: потерял пешку, верную и тупую, на которую можно было спихнуть любой косяк. Но ничего страшного, думал он, ведь есть ещё Антон и другие ручные псы, готовые лизать его жопу.

Алина не торопилась с новой казнью — спешка могла всё разрушить. Ей некуда было бежать, а детективы из книг, что она глотала в больнице, учили её одному: думай наперёд. Первая месть была вспышкой ярости, слепой и быстрой, но теперь нужен холодный расчёт. Убрать второго сразу после первого — значит вспугнуть остальных, дать им повод искать связь. Лучше выждать, изучить их, сделать так, чтобы исчезновения казались случайными. Полгода прошло в тишине. Она тренировала собак. Шестьдесят голов — каждому имя, каждому приказ. Они слушались её голоса, её жестов, как солдаты — командира. Стая разделилась: сильные и большие, быстрые и ловкие, мелкие и незаметные. Ищейки среди них — с острым нюхом, — учились искать по запаху, и Алина тратила на них больше всего времени.

Чтобы не светиться с собаками, она придумала систему. Называла места: "Поле", "Холмы", "Стройка". Звала пса, вела его туда, повторяла название, поощряла за послушание. Рефлекс врос в их кости. Жесты заменили слова — тишина стала её союзником. Места были её крепостями: стройка, где бетон гнил под дождём; поляна в перелеске, мечта о парке, что умерла; холмы — грязные насыпи на окраине, куда никто не совался; кладбище, где мёртвые молчали, а живым нечего было сказать. Она готовила их к войне. Она даже соорудила пугало в рост человека и полосу препятствий. Ела мало, кормила собак. Однажды рухнула от голода и усталости, но псы уже знали своё дело и не требовали подачек, поэтому Алина могла начать восстанавливать и свои силы.

Найти Антона было легко. Но только не застать его одного. Он постоянно ошивался в компании себе подобных, в одиночку он лишь только выходил из дома за сигаретами в ближайший киоск. Однажды вечером он так и вышел, как обычно, как раз перед самым закрытием киоска. Купив пачку и почти успев положить её в карман, он заметил перед собой собаку, которая прыгнула в его сторону и выхватила эту пачку из рук, побежав вдоль дороги. Дорога эта вела к железнодорожным путям, что проходили через перелески. Антон простоял в ступоре пару секунд от такой неожиданности, затем бросился догонять собаку. Она его не испугала, поскольку была средней рослости и весьма худощавая.

— Стой, сука! Отдай, мать твою! Убью! — Голос хрипел, ноги несли его триста метров. Перелесок поглотил пса. Антон остановился, хватая воздух. Злость кипела — возвращаться, требовать новую пачку. Обернулся. Стая. Клыки сверкали, рык наполнял ночь. Полукруг смерти сжимался.

— Да ну нахрен! — Выдохнул он и бросился в сторону деревьев. Назад пути не было. Холод резал кожу — поздняя осень, он не ждал долгой прогулки. Земля — мокрая, рыхлая от дождя. Скользил, падал, вставал. Собаки гнали его в овраг. Он скатился, как мешок, через рельсы и ещё тридцать метров. Мусор, вонь канализации — старая труба сочилась годами. Лицо уткнулось в грязь. Стая окружила. Алина шла следом, издевательски неспешно и мысленно злорадствуя.

Десять минут он лежал в грязи, дрожал, пока силуэт не вырос на краю оврага.

— Помогите! — Крикнул он. Голос был слабый, как ветер в ветвях.

Она спустилась. Собаки расступились.

— Что за нах? — Зубы стучали от холода и страха.
— Добегался, мразь. — Капюшон упал, шарф соскользнул с лица.
— Ты кто? Почему они слушают? — Произнёс он медленно и обрывисто, почти заикаясь.
— Лучший новогодний подарок не забывают.
— Какой подарок? Что ты несёшь? — Он дёрнулся встать.
— Лежать! — Рука вытянулась вперёд, пальцы растопырились. Стая сжала кольцо.
— Да что тебе надо?!
— Покормить собак. — Она вздохнула, повернулась спиной, щелкнула пальцами и пошла к склону.

Собаки набросились. Одни вцепились в руки и ноги, растянули его, как на кресте. Другие рвали кожу, отрывали небольшие куски плоти.

— Прекрати! Умоляю! — Его крик тонул в деревьях, не долетая до домов. — За что?!

Он вспомнил. Будка. Девочка. Они втроём.

— Стой! Прости! Я не хотел! Это они! — Голос ломался, жизнь утекала с кровью.

Собаки отступили. Алина вернулась. Перед ней лежал полутруп — кожа свисала лохмотьями, мышцы оголились, кровь смешивалась с грязью. Он хрипел, шептал о сожалении, но связки не слушались, силы уходили. Она подняла кулак над его грудью, замерла. Он ждал милости — ведь её не убили, вдруг и его отпустит? Кулак разжался. Что-то посыпалась на его истерзанное тело. Боль скрутила его, он корчился в грязи. Она стряхнула остатки соли, отвернулась и неспешно направилась к рельсам. Взмах руки. Собаки вспороли живот. Кишки тянулись наружу, он с вопиющим ужасом, безысходно смотрел, как псы вытягивают его жизнь. Секунды — и тьма сомкнулась над ним.


## Запись 4: Альфа.

Алина шагала домой сквозь тьму, что навалилась на город, как старый должник, требующий расплаты. Полночь подбиралась ближе, тени домов вытягивались, словно пальцы мертвеца, цепляющиеся за последние лучи света. Родители встретили её молчанием — их взгляды, усталые и тяжёлые, провожали дочь до порога. Они выдохнули с облегчением, зная, что она вернулась целой, но в их вздохах сквозила горечь — разговоры бесполезны, как шепот в бурю. Собаки были её единственными друзьями, её светом в этом бетонном аду, и если она задерживалась, то только ради них, а не в компании каких-нибудь отморозков.

Они знали её мечты — приют, собаки, жизнь, где лай не означает угрозу, — но эти грёзы тонули в здешней грязи, как пепел в луже. Родители не ограничивали её, хоть страх и грыз их изнутри, острый, как осколок стекла в животе. "А вдруг!" — этот вечный призрак витал в их мыслях. Вдруг какая-то псина сорвётся с цепи разума и вцепится в горло, или бандиты, что правят этими улицами, снова пересекут ей путь. Но Алина не раз успокаивала их за семейным столом, утверждая, что теперь она не ходит одна — её стая признала в ней вожака. Отец как-то бросил с кривой усмешкой: 
— Ох, Алиночка, да ты у нас альфа-волчица! 
С тех пор это прозвище прилипло к ней, и в семье её так и звали — с теплом, что пробивалось сквозь холод их тревог. 

— Где же наша Альфа? — шептала мать, гладя Бима, когда дочь снова растворялась в ночи. Даже тётя Лариса, подхватив эту семейную шутку, величала её "Альфа-Алинушка". И хоть страх не отпускал их, они понимали её — на ==восемнадцатый== день рождения подарили велосипед, чтоб не изнашивала ноги, чтоб быстрее возвращалась из своих вылазок. Он пригодился, когда она выслеживала подонков, но пешие прогулки всё равно были неизбежны — велик нельзя бросить на виду, сопрут в миг, или он станет уликой, что выдаст её с потрохами. 

Иногда Альфа боялась, что правда выплывет наружу, как труп из мутной реки. Что родители узнают: это она заставляет собак рвать мразей, а если точнее — сама хладнокровно режет жизни, и в этом городе ей давно пора вешать ярлык серийного убийцы. Она выжидала, тянула время, выстраивала каждый шаг, как охотник, что боится спугнуть добычу. 

---

Следя за Антоном, она копала глубже, выуживая куски грязи из жизни Мартыненко — эти двое часто ошивались вместе, как мухи на падали. Алина сидела на крышах, что торчали над городом, словно обглоданные кости. Пожарные лестницы и взломанные замки верхних этажей были её тропами. Папин бинокль с тридцатикратным зумом и дедова подзорная труба — её глаза в этом сером шуме. Лёжа на холодном бетоне, она не привлекала взглядов. 

Крыши были разные — от пятиэтажных коробок до двенадцатиэтажных глыб, теснившихся в одном районе. Иногда туда заглядывали работяги, иногда — подростки, но для первых она была просто очередной девчонкой, что скоро свалит, а для вторых — тенью, которую забудут, едва она исчезнет. Город гнил, и этот распад играл ей на руку. В мирные времена при крепком социуме её бы давно вычислили, притащили домой за ухо. Но сейчас совсем другое время.

Мартыненко почуял неладное, когда Антон пропал — после той ночи. Связать две пропажи он не мог: время размыло следы, зацепок не осталось. Продавец киоска только пожал плечами — он не высовывался, когда Антон орал, а если бы и выглянул, увидел бы лишь фигуру, бегущую в никуда. За год исчезали и другие, но сейчас Антон Мартыненко ощутил холодный ветер на загривке. Он стал осторожнее, спал с ружьём под диваном и ножом под подушкой, заставляя жену дрожать от его паранойи. Но Алина знала своё дело — год спустя он расслабился, вернулся к старым играм, как пёс к своей блевотине. 

Однажды она следила за ним, когда тот затормозил машину у тротуара, возле девушки, которая шагала неподалёку от школы — худенькая, лет ==шестнадцать-семнадцать==. Он вышел из машины и с суровым выражением лица начал что-то говорить в её сторону. Она мотала головой, выражая отрицание, но он ткнул в неё пальцем, выкрикнул угрозу и двинулся к машине. Девчонка застыла, а когда он коснулся дверной ручки, разрыдалась и кинулась к нему. Он приоткрыл заднюю дверь, и она нырнула внутрь. В участок он не поехал, домой вернулся ночью, один. "Что за хрень?" — подумала Алина. Новая жертва? Разговор остался загадкой, но любопытство уже вцепилось в неё, как собака в кость. 

Она решила выследить девчонку. Та шла от школы в час, когда уроки заканчивались, и выглядела школьницей. Четыре дня наблюдений — и Алина заметила её снова, с синяком на левой скуле. Проследив после уроков, она вычислила дом, а дальше раскопать остальное было делом времени. 

Мария, ==десятый класс==. Мать — больная развалина, отец — пропойца. Побои списывали на него, но она отрицала, бормотала про падения и драки с подругами. Соседка шепнула, что Маша — оторва, не раз светилась в полиции, чёрт знает за что. С тех пор как мать слегла, отец утонул в бутылке, а жили они на бабкину пенсию — старуха и сама была полутрупом. Алина видела, как Маша курила за углом школы с мутной компанией, шаталась по квартирам дружков, возвращаясь с перегаром, что бил в нос за метры. 

Обычная шваль, казалось бы, но слёзы перед Мартыненко были настоящими. Что-то тут не сходилось. Алина решила копнуть глубже — узнать её знакомых, а потом выйти на контакт. Маша всегда ходила одна, ни друзья, ни шайка за ней не таскались. Алина вывела Бима к её подъезду в школьное утро, отпустила поводок, шепнула команду. Пёс рванул к Маше — план был прост: напугать, окликнуть, заговорить. Но та не дрогнула, присела, протянула руку. 

— Бим, фу! Фу! Не бойся, он не кусается! — крикнула Алина, подбегая. 
— Да я и не боюсь, у меня у самой такой был, пока не отравился на улице, — Маша улыбнулась, но в глазах плескалась тоска, как вода в заброшенном колодце. 
— Ой… жалко… А как звали? 
— Арес. 
— Ого! Бог войны, что ли? А не Цербер? — Алина хмыкнула. 
— Не-е, Цербер просто сторож у врат, а Арес — настоящий бог, крутой чувак! 
— Ну да… А сейчас кто-нибудь есть? 
— Не-а. Да и кормить нечем. Смотрю на таких, как ты, и думаю: везёт же. Да, Бимка? — она потрепала пса по ушам, а голос дрогнул, как треснувшая струна. 
— А он у меня тоже не один был… 
— Упс… А что случилось? 
— Та же история. 
— Сука, твари! Это всё догхантеры, чтоб их псы разорвали! — вырвалось у Маши, злоба резанула воздух, как нож. 
— Да, точно сказано. Мечтаю об этом. 
— Блин, мне в школу надо валить. Ты тут откуда? Чёт раньше не видела, хотя пёселя твоего бы не забыла… Короче, я Маша! Вот тут живу, заходи, погуляла бы с вами! Увидела Бимку — и так по своему заскучала, жесть… Блин, опаздываю нахрен! — она рванула к школе, бросив напоследок имя и приглашение. Алина крикнула, что её зовут Алёна и что она вернётся. 

"Ничего себе, — думала Алина, шагая прочь. — Я-то решила, что она тупая шалава. Что это было? Как такое возможно? Да я бы в жизни не подумала, что такая девка будет переживать из-за уроков и скучать по собаке. Да ну на фиг". 

Наутро они столкнулись снова. 
— О! Привет, Бимка! Привет, Алёна! — Маша сияла, как фонарь в тумане. 
— Привет-привет! Вот, решили вас повидать. 
— Ой, круто! А вечером что делаешь? 
— Не знаю, буду думать, куда поступать, или работу искать. Школу-то я летом закончила. 
— Бли-и-ин! Класс! Офигеть! У меня иногда такое чувство, что это никогда не кончится! Я бы всё к херам бросила, но не могу. Хочу стать врачом — вдруг матери жизнь продлю, а потом и чьей-то ещё… А без аттестата туда хрен попадёшь. А ты куда? 
— Ну… ветеринаром! 
— О-о-о! Я так и знала! По тебе видно! Хоть лица не разглядеть, но всё равно видно! — Маша засмеялась, а Алина натянула шарф выше. 
— А… да? Хе-хе… Холодно, блин, лицо мёрзнет, боюсь заболеть. А про ветеринара… Не знаю, выйдет ли. 
— Да конечно выйдет. Всё фигня. Если даже я до ==одиннадцатого== почти дотянула, то у тебя тем более всё ок будет. 
— А почему "даже"? 
— Ой, не спрашивай. Проблем дохрена, затрахаешься слушать, — Маша вытащила сигареты, щелкнула зажигалкой. 
— Ого, ты куришь? 
— Ну да. Будешь? 
— Не-не-е, я совсем не курю. 
— И правильно. Я с двенадцати, с тех пор как проблемы начались. Не против, если я сейчас? 
— Да нет, дело твоё. 
— Отлично. Так что, заловимся вечерком, если не занята? 
— А… э… А где? 
— Да где хочешь, только не на заброшках — там собак одичалых полно, сожрут нас. 
— Хе-хе, да не сожрут! Жрать у нас нечего. 
— Ипать ты шутишь! Не-е, подруга, давай во дворе. 
— Знаю место без собак. Заброшенная стройка, вон там, неподалёку. Там шины жгли, вонь стояла — теперь ни люди, ни псы не суются. 
— Херасе неподалёку! Ну, если Бима возьмёшь, тогда не страшно. Окей. 

После школы Маша замазала синяки косметикой и поехала в больницу — мать, что гнила от туберкулёза, наконец-то разрешили навестить. 
— Привет, мам! Ну наконец-то! 
— Здра-а-авствуй, доченька. Исхудала ты совсем… А как там папа? 
— Да не спрашивай! Забухал батя, без тебя жить не может и на меня забил. 
— Ой, какой кошма-а-р… Ну я ему устрою! 
— Да забей, мам, всё норм. Я подругу нашла, представляешь! У неё собака — большой, чёрный волкодав, как у нас был! Я чуть не офигела! Классная девчонка! 
— Ого, доченька, я рада… А уроки-то учишь? 
— Ой, да учу я, учу! Чё ты сразу! 
— Ну ладно, верю, ты у меня умненькая! 
— Мам, мы сегодня гулять идём! Она ветеринар будущий! 
— О-о-о! Ну вы нашли друг друга, я смотрю! 
— Да! Мам, выздоравливай быстрее, а? 
— Стараюсь, видишь, стараюсь. Слушай, иди-ка отсюда, ещё заразишься! 
— Ладно, знаю! Уроков дофига ещё. Видишь, учусь! Блин, не хочется уходить… Всё, ещё приду! Покасики! Люблю тебя! 
— И я тебя. Давай, дочь. 

Маша вышла из больницы, будто сбросив груз — жизнь, казалось, подмигнула ей сквозь мрак. Уроки, встреча с Алиной — день обещал тепло в этом холодном аду. Они встретились в шесть у остановки возле школы, двинулись к стройке, где, по словам Алины, собак не осталось. Сумерки легли на город, как саван. Алина спустила шарф, но капюшон оставила. Вдруг Маша замерла. 

— Слушай, Алёна, давай дальше не пойдём. Хочу назад. 
— Что? Ты чё? Если кто появится, Бим его сожрёт! 
— Ага… Джим, падла, любого завалит… — шепнула Маша, почти неслышно. 
— Чего-чего? 
— Нет… ничего, пойдём назад. Блин, умоляю! Серьёзно! — её лицо перекосило от паники, глаза забегали, как у загнанного зверя. 
— Ладно-ладно! Успокойся! Ты чё? 
— Ничё, всё, пойдём! 

Они рванули обратно. 
— А где Бим? — спохватилась Маша. 
— Вперед ушёл, сам придёт! 
У выхода со стройки блеснули фары — полицейская машина. 
— П-п… прости. Тогда бы он не отвязался, — прошептала Маша.
— Какого…?! — Алина замерла.


## Запись 5: Дай Джим...

Маша рванула вперёд, к выходу с территории. Вдруг она замерла, уставившись в пустоту, а затем снова сорвалась с места. Секунда — и воздух разрезал свист. Из-за угла, где растворилась Маша, вылетел пёс-монстр — старый знакомый, чьи клыки блестели, как осколки разбитой надежды. Он нёсся к Алине. Алина хлопнула в ладони четыре раза. Из тени недостроенной коробки выскочил Бим — волкодав, названный в честь её старого овчара, давно канувшего в вечность. Два зверя сцепились, рыча и рвя друг друга, как демоны в агонии. Алина коротко свистнула, хлопнула раз — и из мрака, словно призраки, вырвались ещё семь псов, той же породы, что и Бим. Они набросились на Джима. Он скулил, жалобно и безнадёжно, пытаясь вырваться к хозяину, что стоял у машины, застыв, как статуя, пока разум его трещал по швам.

Мартыненко смотрел на кучу собак, терзающих Джимми, и время для него остановилось — пять секунд вечности. Он полез за ружьём в машине, но было поздно. Пёс затих, превратившись в окровавленный ком шерсти. Алина дала три резких свистка и скрылась в глубине стройки, за кучей бетонных плит, что лежали, как надгробия забытого мира. Мартыненко не ждал такого удара. Всё произошло слишком быстро, как выстрел в упор, и он стоял, пытаясь сложить осколки в голове: подстава или слепая случайность? Если подстава — то чья? Он шагнул к мёртвому псу, и слёзы, горячие, как расплавленный свинец, поползли по его щекам. Сергей взял лапу Джима, липкую от крови, и прохрипел, словно читал молитву над могилой:

— Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я сроду. Давай с тобой полаем при луне на тихую, бесшумную погоду. Дай, Джим, на счастье лапу мне. Прощай, друг.

Если бы кто-то увидел его сейчас, склонившегося над псом, с дрожащими руками, то и не подумал бы, что этот человек — психопат, насильник, убийца, чья душа чернее ночного неба. А те, кто знал его подноготную, могли бы спросить: как такая тварь вообще способна чувствовать боль? Но Джим был единственным, что держало в нём крупицу тепла.

— Что за ***ня?!! Какая сука?!! — взревел Мартыненко, и два выстрела из ружья разорвали тишину, эхом отскакивая от стен, как крик умирающего города. — ****ь, я вас всех найду, и вы будете вертеться на моём ружье!!!

Он рванул к машине, двигатель взревел, как зверь, и он догнал Машу, что брела домой, сгорбившись под тяжестью страха. Она остановилась, увидев его глаза — холодные, как дуло пистолета. Что-то пошло не так, и конец был близок. Мартыненко выскочил, толкнул её с такой силой, что она рухнула на землю, как сломанная кукла. Он навалился сверху, одной рукой сжимая её горло, другой молотя по лицу, выплёвывая ярость и отчаяние:

— Наебать меня решила?!!! Меня наебать?!!! Сука!!! Я тебя разорву прямо здесь!!! Из-за тебя убили Джимми!!! Джимми убили! Сука!!!

Он вдруг осёкся, поняв, что ещё немного — и она захлебнётся собственной кровью, не дав ему ответов. Затащив её в машину, он погнал к подвалу на окраине — бетонной яме, где он ломал других девочек вместе со своими волками в человеческом обличье. Бросив Машу на пол, он рванул к её штанам, но она вывернулась, метнулась к углу. Он схватил её за волосы, волоча по грязному полу, хрипя от гнева и одышки:

— Сучка! Тебе, небось, нравится быть со мной?! Ух, ****ь, тварина, я же сказал тебе — найдёшь мне другую игрушку, я забуду твою ****юлину, и мамаша твоя жить будет, и папаша ублюдочный!!! А сейчас я снова выебу тебя, а потом отымею всю твою семью, только уже двумя стволами ружьишка! Слышишь меня, мелкая сучка?! Слышишь?!! У тебя ничего не останется! И сдохнешь ты здесь у меня!!! Но не сразу. Не-е-ет… Я дам тебе маленький шанс пожить своей никчёмной жизнью ещё немного. Ты скажешь, что это была за ***ня?! Вздумаешь меня наебать, ты захлебнёшься в моей конче, и мой хуй будет единственным предсмертным воспоминанием!!! Ты поняла, *****?!!!

На последнем слове он снова ударил её по лицу. Маша лежала, закрывая руками лицо, мокрое от слёз и крови, что текла из носа, шепча в ответ:

— Я не знаю! Не знаю, кто она!
— Ну всё, сука, ты себе приговор подписала… — прохрипел Мартыненко, расстёгивая ремень.
— Но я могу узнать!!! Могу! — выкрикнула Маша, цепляясь за соломинку.
— Как ты узнаешь?!! Ты с ней о чём-то договорилась?!!!
— Нет!!! Я смогу найти её! Я всё сделаю! Отпусти! Она ещё появится!
— Сука! У тебя неделя. Если через неделю ты не достанешь мне всю информацию об этой собачнице... Блять!!! Что это вообще были за собаки?!!! Откуда?!!!! Что это было нахуй?!!!!
— Я не знаю!!! Не знаю!
— Бля!!! Неделя!!! Или тебя и твою мамашу пущу на хавку!!! Я слежу за тобой, тварь! Если я, сука, узнаю, что ты хочешь меня наебать… Да я тебя заживо схороню под сральником на даче!!!

Он отвёз её домой, забрал изувеченный труп Джимми, чтобы похоронить у дома — последний поклон своему другу. Затем рванул к своим бандитам, отдав приказ прочесать стройку и вырезать всех собак до единой. Но Алина читала его, как открытую книгу. На следующий день убийцы нашли лишь пустоту — она увела стаю в другой угол города, приказав держаться там, среди других собак, что давно стали её тенями.

---

Через пару дней, после уроков, к Маше подошёл первоклассник с запиской. Она отошла в сторону, развернула бумажку — хаос букв, из которого проступали слова: "Я знаю, что ты этого не хотела. Я не держу зла". Сердце Маши заколотилось — страх и облегчение смешались, как кровь с дождём. Она не могла понять, чему радуется: тому, что девчонка, назвавшаяся Алёной, жива и дала знак, или тому, что появился шанс сдать её. Она догнала пацана, выспросила, кто дал записку. Ответ был как эхо в пустом переулке: один мальчик передал другому, тот — ещё одному. "Хитрая зараза", — прошипела Маша, шагая к выходу.

По дороге домой она столкнулась с каким-то типом — случайность, каких полно в этом городе. Дома, роясь в карманах, она нашла ещё одну записку, небрежно написанную, но ясную, как удар в челюсть:

"Прочитав эти записки, избавься от них для своего же блага. Если это прочтёт кто-то ещё, будет плохо. Очень плохо. Особенно для тебя. Тебе и так паршиво, а станет хуже. Два врага хуже одного. Особенно, если против одного можно объединиться вдвоём.

П. С. Извращенец, если ты это читаешь, похоронил своего пса? Это только начало. Я знаю твою жену и двух двоих дочерей. С одной из них мы очень хорошо дружим. Интересно, а если они попадут к такому же, как ты? А ты… ты ничего обо мне не знаешь.

П. П. С. Маша, если он это прочитал или прочитает, вам обоим конец."

Слова жгли, как раскалённый металл. Маша чувствовала себя героиней дешёвого детектива, где пули свистят над головой, а выхода нет. Страх уступал место восторгу — подростковая тяга к игре, даже если ставка — жизнь. Она могла сдать записки Мартыненко, доказать, что на его стороне, выдать собачницу. Но его обещания — ржавый капкан, а эта девчонка знала слишком много. "Две дочери? Серьёзно?! Да ну нахрен!" — крутилось в голове у Маши. Что делать дальше, она не знала. Оставалась надежда на новую записку, на встречу, что уложится в эту чёртову неделю.

На следующий день Мартыненко поймал её после школы. "Собачница выходила на связь?" — голос его был как скрежет металла. Маша мотнула головой. Он напомнил, что часы тикают. Алина видела эту встречу издалека. И заметила двух моложавых ублюдков, что маячили вокруг Маши — то прохожие, то тени во дворе. "Шестёрки Мартына", — решила она.

Маша вошла в подъезд, и старуха-соседка протянула ей письмо — ещё один мальчишка оставил. Дома, в своей комнате, она вскрыла конверт. Новая записка от Алины:

"За тобой наблюдают. Ты не сказала Мартыну о нашем общении, значит, не совсем дура. Надеюсь, я тоже поняла всё правильно. Если ты на моей стороне, иди завтра к Андрею, как обычно ты к нему ходишь. 20:00."

"Твою мать! Откуда… и как давно она знает Андрея?!" — Маша замерла, перебирая в уме знакомых, гадая, кто ещё в этой паутине. Андрей жил рядом, друг детства, бывший парень — расстались мирно. Одинокий, после смерти бабушки он провалился в тоску, что и разорвало их. Она ходила к нему пожаловаться на жизнь — он слушал, не осуждал, всё ещё любил. На следующий день, в 20:00, Маша постучала в его дверь.

Андрей открыл, улыбнулся, как человек, что ждал дождя в пустыне:

— О! Маша! Ты всё-таки пришла! — обернулся и крикнул вглубь квартиры: — Она пришла, всё ништяк!

Маша шагнула внутрь, сердце колотилось, как молот по наковальне. Почему не только Андрей? Что за фигня? В "зале" — комнате чуть больше спальни — сидели Ленка, Лёха, Макс. Они смотрели на неё в недоумении, явно ожидая какого-то откровения, а она — на них, не понимая, чего ждут. Андрей заговорил первым:

— Маш, что происходит?
— В натуре, Маш, чё за херня? — Лёха развёл руками, лицо его было мятым, как старый плащ.
— Да тихо, мальчики, пусть уже скажет! — Ленка бросила раздражённый взгляд.
— Да, мы уже задолбались ждать, — Макс закатил глаза.
— Маш, алё! — Андрей повысил голос после паузы.
— Да что такое-то?!! — Маша обвела их глазами, в каждом взгляде ища ответ.
— Что это за записки такие? Что за прикол?!! — Андрей почти кричал.
— Да какие записки, мать вашу?! — огрызнулась Маша.
— Да вот эти вот! — Ленка махнула бумажкой перед её лицом. — Чё происходит?! Ты чё на нас в полицию стучишь?!

Маша вырвала листок:

— Дай сюда! Так… "Привет, Лена. Я знаю, чем ты торгуешь. Если не хочешь, чтобы об этом узнал кто-то ещё, иди к Андрею в 18:00 и дождитесь Машу. Если кому-то надо объяснить, куда ты идёшь, то скажи, что как обычно, к друзьям, ведь это тебе не впервой."
— Да, вот такая вот хрень, — Ленка скрестила руки.
— Да я не знаю, от кого это! Точнее, уже знаю, но не знаю, чё ей надо! — Маша кружила по комнате, теребя волосы.
— Ей? Мне это какой-то пацан отдал на улице, — Ленка прищурилась.
— Долгая история! Это какая-то ненормальная заставляет их нам передавать! Мне тоже сказала прийти сюда! — Маша почти сорвалась на крик.
— Ну-ка покаж! — Ленка потянулась к ней.
— Нет! Сначала вы мне! Передайте свои листы! Андрей, дай сюда! — Маша резко оборвала её.
— Эм… погоди. У меня здесь описана эта ситуация, и, кто бы это ни был, он просит, чтоб мой лист ты читала последним. Чёт я пока думаю, надо делать, как говорят… — Андрей замялся.
— Блять. Вы чё, ****улись?!... Ладно, Лёха, давай! Все давайте, — Маша почти взвыла.

Она взяла лист Лёхи: "Лёха, я знаю, что ты делаешь каждый конец месяца…" — остановилась, усмехнулась:
— О, епта, а чё это ты делаешь?!
— Ох, ёкарный понос, может потом обсудим, кто в чём спалился? — Лёха хлопнул себя по лбу.

Маша хмыкнула и продолжила:
— Хах, окей… Если не хочешь, чтобы кто-то узнал… бла-бла-бла… Лёха, Маша вляпалась в дерьмо и может затащить всех за собой. Она в этом не виновата, но только вместе вы можете спасти её и свои жопы.
— Ты зацени, что там у Макса! — Андрей кивнул с ухмылкой.

Маша взяла лист Макса:
— Любите спаивать малолеток, Максим Витальевич? 27 лет уже, а всё со школьницами тусишь. Это ладно, они сами к тебе идут, мне пофиг, но вот их родители будут не рады знать о тебе. Сначала мне показалось, что ты такое же говно, что преследует Машу, но нет, ты никогда не берёшь силой.
Все глянули на Макса, сдерживая смешки. Он пожал плечами:
— Ну да, и чё? Они сами приходят. Да и вообще с шестнадцати уже давно можно. У нас с Машкой ничего не было! Маш, скажи!
— Да не было, не было… — Маша торопилась. — Маша вляпалась… приходи к Андрею… бла-бла-бла. Ну, Андрей, чё там у тебя? Давай уже!

Андрей достал свой лист:
— Я сам! Значит… Привет, Андрей. Я знаю, что ты неравнодуш… — он кашлянул, смутился, но продолжил: — что Маша тебе доверяет. Маша влипла по крупному, и без тебя ей помочь не получится. Сегодня к тебе в 18:00 придут другие её друзья, впусти их. Я знаю, ты будешь дома, и эти люди тебе знакомы. Отнесись ко всему максимально серьезно, это не игра, не шутка, не розыгрыш, как может показаться. У вас будет два часа, чтобы обсудить происходящее, затем есть две вероятности событий... Если придёт Маша, значит, она выбрала верный путь. Ей будет интересно прочесть твою записку, но ты ей не давай, пока она не прочтет все остальные. И вообще, эту часть не давай читать никому, пока Маша не придет или пока в её отсутствии не стукнет 21:00. За Машей следят двое ушлепков — это шестёрки полковника полиции Мартыненко Сергея Владимировича, который является бандитом, убийцей и педофилом, который со своими дружками грабит людей и похищает девочек. Я имею основание утверждать, что Маша была одной из его жертв и ныне под его давлением помогает искать новых. Она не виновата, она не хочет этого. Я это знаю. Чтобы навсегда избавиться от Мартыненко, мне нужно знать всё, что знает Маша. Для этого необходимо отвлечь двоих преследователей чтобы Маша успела скрыться из виду и дошла до места нашей встречи. Мы уже с ней виделись. Если она пришла, значит, она решила мне доверять. Если она не пришла, то вы больше никогда её не увидите. Это второй исход событий. Если у меня всё получится, то вскоре вы что-то услышите о Мартыненко в новостях.  Если она не пришла, вы уже ничем не сможете помочь. Просто знайте, что происходит. Если она пришла, сложите ваши записки вместе, и вы увидите дальнейшие указания. Помните, с вами или без вас, я избавлюсь от мусора в нашем городе. Это нужно больше вам, чем мне, потому что без вас я могу действовать долго, а пока это существо дышит, никто из вас не сможет жить спокойно. Особенно, когда вы знаете, что происходит. — Андрей закончил читать записку и добавил:
— Такие дела. Что-то я до сих пор от шока не могу отойти.
— Охуеть! В лоб мне дрель! — Лёха хлопнул трижды, демонстративно размахивая руками.
— Маша, блин, чё молчишь? Давай уже говори, — Ленка не унималась.
— Блин… ****ец. Короче… — Маша вздохнула, и слова полились, как кровь из раны.

Она признала всё, что написано в записке Андрея. Рассказала о встрече с “Алёной”, рассказала о ситуации с Мартыненко и рассказала, как она с ним встретилась в первый раз и под каким предлогом стала ему помогать. А случилось это ==около года назад==, когда Машу привели в участок полиции за то, что она пыталась украсть помаду в магазине. Продавец оказался принципиальным, старой закалки, и при поимке воровки удерживал её до приезда полиции. Там-то её и заметил этот извращенец. Дело было уже к ночи, и Мартын вызвался отвезти её домой, так как сам уже заканчивал свою работу. Вот только отвёз он в тот самый подвал на окраине города. Маша пыталась выйти из машины на ходу, но дверь была заблокирована. Мартыненко всю дорогу молчал и не реагировал ни на что, а после того как затащил её силой в подвал, заговорил:

— Помаду решила с****ить, маленькая шлюха?! Губки красить, как большая девочка? Решила поиграть во взрослые игры?! Сейчас мы с тобой поиграем!
— Да чё вам надо?! Отпустите меня!!! Помогите!!!!
— Да ори, хоть глотку рви, здесь тебя никто не услышит, а вот мне скоро захочется тебя заткнуть!
— Да отпусти меня! Ты чё больной?!!
— Ох, как мы заговорили… Короче, хочешь жить, раздевайся и сделаем всё по-хорошему.
— Нет. Не надо… Пожалуйста. У меня мама часто болеет. Пощадите, — тихо заплакала она, ощущая безысходность ситуации.
— Вот, если хочешь, чтобы твоя мать вообще не сдохла, будешь вести себя как взрослая девочка. Не испытывай моё терпение!
— Ну пожалуйста...
— Слушай меня, сука!!! — резко крикнул Мартыненко, ударив её по лицу и трясущимися руками начал срывать с неё одежду.
— Нет! Нет! Ладно… Я сама!!! Ладно!
— Хорошо-о-о, шлюшка, давай, работай, детонька…

Маша принялась обреченно, медленно снимать с себя одежду до трусов, после чего остановилась, плача и прикрывая себя руками.

— Всё снимай, — спокойно фыркнул Мартыненко.
— Пожалуйста, отпусти…

Он, не дав договорить, резко схватил её за горло одной рукой, а другой начал гладить по талии, при этом говоря:
— Сука, ещё одно жалобное словечко, и я сначала вырежу твоих родоков, а потом выебу тебя до смерти! А сейчас покажи мне, как ты любишь свою мамочку и своего папочку, — сказав это, облизал её щеку языком и продолжил. — Если правда любишь, то я буду с тобой добрее…
После сказанного он торопливо начал снимать с себя одежду, а как полностью разделся, набросился на беззащитную девочку и принялся насиловать, заламывая ей руки, лишая всякого способа сопротивления. В процессе этого пыточного акта он приговаривал:
— Да, сучара, вот такая она, взрослая жизнь, никогда не угадаешь, с какой стороны наебут и отъебут! Нравится?!! Нравится тебе быть большой девочкой?!!

Мартыненко в тот раз был не слишком жесток, потому как должен был в идеале отвезти её домой и не вызвать сильных подозрений. Если бы он привёз её совсем избитой, то ему было бы чуть сложнее отмазаться. Закончив издевательство, он поднял Машу за волосы, подвёл её ухо поближе к своим губам и проговорил, справляясь с лёгкой одышкой:
— Всё просто. Расскажешь про меня, тебе никто не поверит, мелкая шалава. Удивительно даже, что ты ещё целка, вы ж там ****есь с двенадцати лет, тараканы ебучие. Если будут вопросы по части твоей ****ы, то ты сама уже не помнишь, когда и с кем её порвала, ясно?! Если что-то ляпнешь в мою сторону или вздумаешь хитрить, то вскоре умрёшь в страшных муках, а всю твою семью я скормлю своему псу Джимми. Ясно?! Всё. Делай дальше чё хочешь, хоть с крыши прыгай...

Мартыненко мог бы не оставлять в живых своих жертв, но он получал дополнительное наслаждение от того, что отпускает их, полных отчаяния, страха и чувства безысходности. Он часто мастурбировал, воображая то, как снова встретит одну из своих секс-игрушек и заставит её пройти круги ада, которые создал сам.

Через четыре месяца он встретил Машу снова, привычными угрозами заставив сесть в машину. Он сказал, что она ему уж очень понравилась, что не может её забыть, поэтому выбор у неё невелик: Либо она сдохнет со всеми близкими людьми, либо будет ублажать его, когда тот захочет. Только после шестого акта насилия он высказал новые условия:

— Что-то ты мне наскучила. Ты даже не бревно, а как заноза в залупе! Найдешь мне новую игрушку — забуду о тебе навсегда.

После этого, Маша начала знакомиться с девчонками разного возраста с разных районов города, изображать из себя хорошую подругу и в итоге хитрыми манипуляциями приводить их к Мартыненко, который обрабатывал их по отработанной схеме.  Однако он не отставал от Маши. Он сказал, что все эти сучки на один раз, а её он хочет до сих пор. Поэтому, если она не хочет снова полоскать его член у себя во рту, должна находить новые игрушки, вдруг какая и приглянется! Почти за два года с помощью Маши он изнасиловал двадцать семь девушек, порой давая их на потеху своим друзьям. Некоторых держали в подвале и морили голодом, всячески истязая до смерти, а некоторые не выдержали и сами покончили собой. Всего было восемь жертв с летальным исходом, шесть из которых совершили суицид.

Маша рассказала друзьям всё, что знала и через что ей пришлось пройти, после чего их разговор продолжился со слов Алексея, который был очень взбудоражен столь содержательной историей:
— Ссать в матрёшку! Да ну ты гонишь! Хотя… Даже я такое и придумать бы не смог. Ёханый насос.
— Но, Маша… почему ты сразу мне не рассказала? Маша, да я бы… — озабоченно, тихим голосом начал говорить Андрей, но Маша его перебила:
— Ну что?!! Что бы ты смог сделать?!!! Тебя бы в лучшем случае самого бы убили и всё…..
— Маш… — снова начал Андрей, но не знал, как продолжить, а Лена, полная злости, всё же решила высказать:
— Жесть. Маша, ты вообще нормальная?!! А вдруг ты и меня бы ему сдала?! ****ец! — закончив свой импульсивный порыв эмоций, она схватилась за голову с широко раскрытыми глазами, изображая полное охреневание от услышанного, но Маша ей тут же ответила:
— А ты бы как поступила?! Ты меня вообще слушала?
— Я слушала!!! Внимательно!!! Ты тварь!!! Сама подставилась, теперь других за собой тащишь! — прокричала Лена, затем направилась к выходу, продолжая:
— Ребята, нахер это всё!!! Я пошла отсюда!!!
— И… это ещё про меня что-то думают…— бормотал Макс, тихо обалдевая от происходящего. Лёха подбежал к Ленке, остановил её обхватив одной рукой и потащил обратно в комнату, говоря:
— Тихо-тихо! Успокойтесь! Ленка, да погоди ты! Погоди! Короче, я… я короче… Мы все в ахуе, конечно, от такой истории, но погодите! Если можно что-то сделать, то наверно надо сделать?!
— Ты о чем блять?!! Я не хочу быть очередной шлюхой этого извращенца! А вдруг он меня?!... Отпусти меня!!! — импульсивно отвечала Ленка, но Лёха продолжал её удерживать, крича:
— Так в том-то и дело! Мать вашу!!! Вот, даже в этих записках так и сказано, что пока эта тварь ходит, мы не сможем спокойно жить!
— Ага, вы, мужики, особенно не сможете! Конечно!!! Каждый день вас в жопу прут!!! — отвечала Ленка, но уже прекратив вырываться.
— Да успокойся, Лена, чё ты херню порешь. Лёха дело говорит. Моей племяннице пока ещё десять, и я чёт очкую за неё теперь, — вмешался Максим.
— Лен, ну свалишь ты, и что дальше? Будешь оглядываться по сторонам?! — продолжил Алексей отпустив Лену. Она уже не пыталась уйти, но обеспокоенно задавалась вопросами:
— Да что я могу сделать?!! Что мы можем сделать вообще?!
— Может для начала всё-таки соединим записки? — спокойно ответила Маша.


## Запись 6: Величайший враг.

Тусклый свет лампы падал на обшарпанный стол, где они собрали клочки записок, точно мозаику из чьей-то разбитой судьбы. Перевернув их, ребята увидели хаотично разбросанные символы, словно брызги чернила, опрокинутые в приступе ярости. Буквы складывались в бессмыслицу, пока одна комбинация не выдала финал: "Величайший враг прячется там, где вы будете меньше всего его искать. 13". 
— Логично, мать его. И что дальше? Цитаты из пыльных книжек? "Великое начинается с малого"? — Лёха ухмыльнулся.
— Откуда ты вообще такие слова знаешь, неуч? — Ленка хмыкнула, тень смеха мелькнула в её глазах, но быстро утонула в усталости. 
— Батя мне мозги промывает этой чушью. И кто тут неуч? Я не хуже тебя, — огрызнулся Лёха, скрестив руки. 
— Может, опять про тебя, Маш? Мож… — начала Ленка, но Маша оборвала её, точно выстрел в тишине: 
— Стоп! Заткнитесь! 
— Что, не нравится?! Я тебе не… 
— Да не о том! Я поняла… или не поняла… Короче, это Юлий Цезарь. 
— Точно! Историчка что-то такое талдычила, — Лёха щёлкнул пальцами. 
— А 13 тогда что? — Максим прищурился.

Андрей вдруг хлопнул в ладоши, глаза загорелись, как фонари в тумане: 
— Есть! Криптография! На информатике проходили… 
— Да ладно? У тебя комп есть? — Лёха уставился на него, будто тот признался в убийстве. 
— Нет. Компов нет, а предмет был. Или не был. Короче, шифр Цезаря. 13 — ключ. 
— Офигеть. Внукам расскажу, как мы тут мозги ломали, — Лёха покачал головой, имитируя улыбавшегося безумца.

Маша нахмурилась, голос её упал до шёпота: 
— И что делать? 
— Я не знаю. Прогулял те пары. Зачем они, если компов нет? — Андрей пожал плечами, будто сбрасывал груз чужих ожиданий. 
— Зашибись. Кто знает? — Максим развёл руками. 
Ленка сорвалась, голос зазвенел, как треснувший колокол: 
— Зачем всё так усложнять?! Почему нельзя просто написать, что делать, мать вашу?! 
— Нам не доверяли. Если б Маша сдала всех, эти бумажки бы ещё долго валялись в чьих-то грязных лапах, — Андрей говорил спокойно, но в словах чувствовалась ржавчина логики. 
— Гениально, ага. А мы сейчас чем заняты? — Ленка язвила. 
— Ну… э… — Андрей замялся, но Лёха влез, как пёс, почуявший след: 
— Опа! У бати куча книг, головоломки всякие. Кубики-рубики собирает, мозги ломает! 
— Крутой батя, — Максим показал два больших пальца, губы сжались в одобрительной гримасе. 
— Ага, давай ещё родителей втянем! — Ленка фыркнула, но Лёха рявкнул: 
— Да нет, вы тупите! Я гляну в книгах эту хрень! Завтра… наверное… 
— Ребят, у меня времени нет. Мне скоро конец, — Маша опустила голову, тень упала на её лицо, как занавес перед финалом. 

Лёха замер, потом хлопнул её по плечам, будто встряхивая умирающий фонарь: 
— Да ладно, щас сбегаю! 

Он рванул домой, точно загнанный зверь. Дома влетел к отцу, выдохнув про шифр Цезаря. Старик удивился, брови поднялись, как старые мосты над мутной рекой, но молча снял с полки книгу. Только собрался открыть, объяснить, как Лёха выхватил её из рук: 
— Спасибо, бать! Потом разберусь! — и вылетел за дверь, оставив отца в облаке пыли недоумения и какой-то необъяснимой радости. 

На пути его перехватил один из сторожил Маши — громила с глазами, пустыми, как выбитые окна. 
— Куда бежишь, щенок? Что за книга? — голос гудел, как старый двигатель. 
— С корешами поспорили на пивас. Кто разгадает самую лютую хрень из этой штуки, — Лёха ухмыльнулся, пряча нервы за бравадой. 
Отморозок хохотнул, пропустил. Лёха ввалился в хату, размахивая книгой, точно трофеем: 
— Вот оно! — Друзья склонились над страницами, и через минуту хором выдохнули: 
— Блин, так просто. Могли б и сами допереть. 

В шифре Алина расписала двоих бандитов, что следили за Машей. Дала план: трое отвлекают, Маша уходит в указанную точку, где её ждёт кто-то из мрака. Четвёртый — запасной, на случай, если Мартын вылезет из своей норы. Но он не вылез, и план сработал. Маша добралась до свалки — ржавого кладбища машин и покрышек, где воздух пах железом и безнадёгой. Карликовый пудель встретил её, тявкнул, повёл вглубь, к куче металлолома. Там, среди гниющих островов, он сел рядом. Маша стояла двадцать минут, дрожа от страха и холода, пока из тени не вышла Алина, оглядевшись, как волчица перед броском. 
— Ну здравствуй, — голос Алины был спокоен, но резал, как нож по стеклу. 
— П-привет, — Маша выдавила ответ, сердце колотилось, точно пойманный зверёк. Радость мешалась с стыдом — она знала, что предала. 
— Ты не совсем дура. Вы все, — Алина добавила стали в тон, глаза блеснули. 
— Д-да уж… Слушай, прости… 
— Стоп. Забыли. Ты здесь — значит, забыли. Говори всё, что знаешь. 
— Погоди, зачем тебе мы? У тебя же куча друзей! Эти записки… 
— Не знаю я их. Просто платила по десятке, чтоб передали бумажки нужным людям в нужный час. 
— Как ты вообще… 
— Не важно. Времени мало. Говори. 

Маша выложила всё, что знала: имена шестерых шестерок Мартына, троих неизвестных, двоих сторожил — одиннадцать пешек в его игре. Четверых хватит, чтоб сломать систему, ослабить хватку Мартыненко. Назвала жертв — список длинный, как шрамы на теле города. 
— Вот. Это всё, — закончила она. 
— Отлично. Видишь трубу за металлоломом? Она ведёт в короб. Твой новый дом. 
— Что?! Как? Я туда не полезу! 
— Слушай, — Алина сжала кулаки, сдерживая ярость, — из-за тебя девочек ломали, некоторых уже нет. Я могла быть одной из них. Ты мне не нужна. Ему ты тоже не нужна. Выбора нет. Хочешь жить — лезь. Справлять нужду — за коробом. Жратву принесу, как собакам. Может, подружитесь. А могу предложить им тебя.
— Чего? Там собаки? 
— Без них замёрзнешь к чёрту. 
— Блин… Алёна… я не хочу… 
— Твоё тело — твоё дело. 

Маша полезла в трубу, точно в гроб. Короб вонял не сыростью, а дерьмом и отчаянием. Едва она спрыгнула, стая собак зарычала, оскалив клыки, как приветствие из ада. 
— Фу! Свои! — крикнула Алина в трубу. Собаки сменили гнев на милость, завиляли хвостами, обнюхивая Машу. — Располагайся. Если всё пойдёт по плану, завтра принесу жратвы. Нет — пару дней не сдохнешь. Здесь твой единственный шанс. Холодно будет — обними Ярика, он любит обнимашки. 

Алина ушла, шаги растворились во мраке. Короб был тесным, грязным, половину занимали собаки — девять дворняг, смутно похожих на овчарок, лабрадоров, терьеров. Кто-то спал, кто-то суетился, точно тени в бреду. Маша присела к чихуашьей мелюзге: 
— Чихуашка? Как ты тут выжила?

В углу валялся рваный матрас, на нём — пёс, похожий на добермана. Заметив Машу, он оскалился, точно готовясь к прыжку. Она замерла, шепча: 
— Фу! Свои! — Пёс расслабился, обнюхал её, а потом набросился, похлопывая её своими грязными передними лапами, радостно веляя хвостом.
— Всё! Прекрати! — Маша засмеялась, отползая к матрасу. 

На выступе стены стояли две пластиковые бутылочки с водой, но вода была очень холодной, и часть её уже обратилась в лёд. Прежде чем отпить, приходилось отогревать её под курткой. Она сидела и размышляла о своей дальнейшей судьбе, надеясь, что скоро всё это закончится, и ненавидела себя за то, что отдавала в лапы монстру других девочек, которые видели в ней подругу. Она считала, что заслуживает всего, что сейчас с ней происходит, и даже если собачница не сможет исполнить задуманное, Маша готова была умереть. Она бы тоже давно покончила собой, но любовь к матери не позволяла ей этого сделать. Не только переживание за родителей уводило от неё мысли о неисправимых поступках, но и надежда на то, что когда-нибудь Мартыненко убьют или посадят, а она поможет этому произойти. И вот, у неё появился этот шанс. Осталось только дождаться исхода. Зима в этом регионе страны не была холодной, и температура редко падала до минус десяти, но через некоторое время бездействия Маша почувствовала, что замерзает, и вспомнила про некоего Ярика. Она назвала это имя, и к ней подбежал тот самый "чихуашка". Он прилёг к ней рядом, затем к матрасу подошли и другие собаки, создав большую меховую кучу, в центре которой была Маша. Самое сложное и страшное в таком положении было выходить по нужде, пытаясь не наступить на спящих собак.

Ночь упала на город, как саван. В квартире Андрея раздался звонок. Он открыл дверь — Алина, с волкодавом у ног. 
— Вперёд, Бим — сказала Алина и зашла вслед за ним в квартиру Андрея, который тут же спросил:
— Эм… Погоди… Ты Алёна?!! Где Маша?!!
— Маша там, где её не найдут животные. И если ты мне поможешь, она, скорее всего, вернется прежде, чем умрёт с голодухи и станет собачьим кормом, — ответила Алина, во взгляде которой одновременно читались злость и надежда.
— Может расскажем полиции, кто есть кто, и всё?!
— Если бы это было так просто, ты не думаешь, что это уже было бы сделано? Не задавай тупых вопросов, я слишком долго к этому шла… Пойдешь в полицию — тебе конец.
— В смысле конец?! Ты на меня собаку натравишь?
— Ох… Ты притворяешься дураком, или я правда ошиблась в тебе?! Да причём тут я?! Полиция тебе не поможет… Кто честный там — того порежут. А остальные порежут тебя.
— Какое тебе вообще дело во всём этом?!
— Какое мне дело?! Может когда-то и узнаешь. А пока, если хочешь вернуть подружку, делай то, что я говорю. Всё схвачено, парень. Сечёшь? Вам не надо напрягаться, просто следовать указаниям!
— Да я тебя вообще впервые вижу! Ты гонишь?! Эта ситуация жесть какая неожиданная!
— Слушай. Нет времени объяснять. Твой город терроризирует маньяк, которому всё сходит с рук. И ты можешь помочь от него избавиться. Сечёшь?! Или как там вам по-вашему говорится…
— Так, ладно… ладно… Я понял… ты ни хрена не расскажешь…
— Машка тебе уже рассказала достаточно. Ей-то ты веришь?
— Верю… Но её здесь нет! И я не знаю, где она! Ты пришла, конечно, вся такая из себя крутая, натравила на меня собаку и чего-то требуешь… Тебе бы с людьми научиться разговаривать нормально!
— Ты прав. С людьми я не особо разговорчива. Поэтому, не утруждай меня беседой. Ты в деле или нет?! Если нет, то я ухожу… — сказав это, Алина направилась к выходу, а Андрей через пару секунд быстро схватил её под руку, чем вызвал агрессию у пса, который начал рычать.
— Стой! Погоди!
— Спокойно, Бим! Фу… Ну давай, что ты решил?!
— Окей-окей... Но я хочу увидеть Машу.
— Твою мать, ты дебил?! Тебе как ребёнку всё разжевывать надо?! Убери руки, я ухожу...
—  Ладно! Ладно! Всё-всё… Давай… Чего там, выкладывай. Всё. Никаких лишних вопросов задавать не буду. Я всё понял.
— Наконец-то. С вами, людьми, труднее, чем с собаками.

По завершению диалога Алина дала Андрею список имён шестёрок Мартыненко, описала их внешний вид со слов Маши и приблизительные места их скопления в барах. Всё, что требовалось от Андрея, собрать запахи с четырех ключевых персон и, если получится, с остальных тоже. Для этого Андрей должен был задействовать и Максима, намного более опытного в барных посиделках. Как только он это сделает, она пообещала дать ему встретиться с Машей.
На следующий день Алина принесла Маше еще одну бутылку с водой, одеяло и немного еды. Точнее, еды она приволокла целый пакет, который в очередной раз насобирала, ходя по помойкам. Большая часть еды досталась собакам, а Маше она передала несколько бутербродов, что сделала дома. Алина, увидев, что Маша вообще жива и даже ладит с собаками, испытала чувство умиления и жалости к этой девчонке и решила подбодрить:
— Твой парень — герой. Он тебя спасёт. Вы скоро увидитесь.
—  Он не мой парень, — ответила Маша, поняв, что речь идет об Андрее.
— Вы, люди, такие тупые. Что он, что ты.
— А что он?!
— Блин, Маша, он испытывает к тебе то самое, что в книжках описывают, называя любовью. Нафиг бы ты ему упала?! А он рискует ради тебя.
— Как рискует? А он так и сказал, что любит?
— А пса своего ты тоже просила "сказать"?! Без этого не понимала?!
— Нет, не просила… но… Ладно. Так как рискует?!
— Да успокойся, ничего особенного, но сказать тебе не могу. Жди, короче, не подыхай пока. Кому-то ты всё-таки ещё нужна, а не только мамочке.
— Алён…
— Ну что?
— Это самое… Спасибо тебе.
— Бога нет, он нас не спасёт. Но я тебя поняла. Принято.

Через пару дней Андрей с Максимом пошли в бар. Максим хохотнул над целью, но выпить за благую цель был готов. Один из шестерок пил там, Андрей выждал момент, прошёл за ним в сортир. Обтёр тряпкой писсуар, сунул в пакет — и его вырвало в кабинку. Повторил с двумя дружками цели — на всякий случай. 

На следующий день — другой бар, уже один. Двое по описанию. Схема та же, но зловоние уже не так било. На выходе его остановили: 
— Где-то тебя видел. 
— Бываю тут иногда, — Андрей пожал плечами. 
— Машку знаешь? — назвали адрес. 
— Слышал. Пропала недавно. 
— Я Вышибала. Её батя мне должен. — Громила вонял ложью. Андрей задержался, поболтал о тачках и бабах, собрал и его запах. 

Четвёртый не объявился. Андрей отдал Алине образцы: 
— Приведи меня к Маше. 
— Пока нет четвёртого — рискованно. Ищи дальше. 
— А если он сдох? 
— Они тут слишком хорошо устроились. Иди в бары, трепись, вытирай за ними. 
— Что ты с этим сделаешь? 
— Не твоё дело. Снова вопросы. 
— Я сам могу её найти! Ты писала направление! 
— Не найдёшь. Не тупи. Ищи тварей. 
— ****ство, — Андрей ударил кулак в стену, бетон проглотил звук. 

Он ходил по барам, уже без Максима, смелее, чем прежде. Алина навестила Машу: 
— Придётся посидеть подольше. Может, неделю. 
— Алён, я сдохну тут… 
— Где лучше сдохнуть — здесь или в подвале Мартына? 
— Ясно… 
— Некоторые там неделями гнили. Не ной. 

Тем временем две шестерки доложили Мартыненко о пропаже Маши. Он взорвался, как граната в тесной комнате. Одного забил до смерти, второго огрел прикладом, выбивая зубы и мозги, пока пуля не поставила точку, забрызгав стены кровавой росписью. 

Мартыненко слепо ждал, что Маша вынырнет, приставил троих следить за двором. Друзей её тряс, но все разводили руками. Лёха, стрелявший сигарету у ныне мёртвого сторожилы, тоже молчал. 

Через неделю Андрей собрал девять запахов. Алина взяла их: 
— Вы мне больше не нужны. Можешь увидеть Машу, но если спалитесь — ваша беда. 
— Я готов. Не спалюсь. 
— Оденься как бомж. Хотя… уже похож. Возьми еды и воды. 
— Спасибо.


## Запись 7: Охота.

Алина наконец привела его в короб. Андрей увидел Машу, лежащую почти неподвижно на драном матрасе. Он кинулся к ней, очень импульсивно и обеспокоенно начал говорить:
— Маш! Маша!!! Я тут! Я пришел! Маш, ты как?! 

Он перевернул её, и свет, скудный, как милосердие этого мира, выхватил её лицо — заплаканные глаза, пересохшие губы в корке крови, исхудавшие скулы, грязь, въевшаяся в кожу, как грех. Её трясло, словно осенний лист перед падением. Андрей сорвал с себя тулуп, обнял её, укрыв, и бросил взгляд на Алину, полный ярости и тоски: 
— Ты… Ты держала её здесь, всё это время?! Ты гонишь?! Ей надо в больницу!!! 
— Это было самое безопасное место для неё. Мне жаль. — Ровно ответила Алина.
— Андрюша… Ты пришел… — прошелестела Маша, просыпаясь, её шепот был тонким, как паутина. 
— Да, я с тобой! Я больше не уйду! Маш! Ты только не умирай! 
— Не дождешься… Вы… уже закончили там? 
— Нет, Маш, я не знаю… Я сделал всё, что смог. Теперь, видимо, дело за ней, но я не представляю, что будет дальше и что делать нам. Но я тебя не оставлю! 
— Андрюша… Я тоже тебя люблю. 
— Что… я… я не это… 

Алина шагнула вперед, её тень упала на них, как занавес: 
— Так, голубчики, чирикайте тут без меня. У вас еще есть время. Да, нехорошо вам, понимаю, но зато потом вы сможете жить — не тужить… надеюсь. Если не вернусь на следующей неделе, значит, меня убили, или я в том подвале. Значит, мы все обречены. И всё, что вы сможете — это скрываться. 

Она свистнула собакам, сунула им под нос тряпки, пропитанные запахами, собранными Андреем, и повторяла, как заклинание: 
— Враг! Враг! Враг! 

Потом бросила, глядя в пустоту: 
— Если эти твари придут, собаки возьмут их на себя, а вы сможете убежать. Но вряд ли они придут. Это так, на всякий случай. 

Оставив их в этом бетонном склепе, Алина двинулась к своим псам. Улицы стонали под её шагами, а лай в ночи звучал, как реквием. Она отобрала шестерых — самых сильных, самых умных, четверо из них были детьми Лины, их глаза горели, как угли в золе. Настроив их на запахи, она повела стаю на охоту. Андрей выдал ей адреса — его язык развязался, как старый узел. Теперь оставалось ждать, выжидать момент, когда тьма даст слабину. Но чтобы не промахнуться, она взяла двух неприметных псин — пуделя и болонку, — заставила их караулить, чуять. Если запах совпадет, они залают, как сирены перед концом света. Так она вычислила их за несколько дней, вернувшись к Маше и Андрею с вестями: всё по плану, держитесь еще неделю. Маша уже поднималась, её кости скрипели, но держались, а Андрей таскал еду, воду, даже раздобыл ей тряпки почище. 

---

Охота началась. Двое ублюдков жили в одной пятиэтажке. Алина сидела вдалеке и ждала, когда те будут возвращаться. Они, как обычно, приходили к темноте, поэтому опознание велось по общим признакам и одежде. Был большой риск ошибиться, поэтому она оставила караулить дом всё тех же двух неприметных собачонок, настроив их на нужные запахи. Если собаки не отреагируют на прохожего, значит, это не цель, а если они начнут его облаивать — это дополнительная идентификация цели. Именно так Алина убеждалась, что расправляется с нужными тварями, и ошибки были исключены. На маленьких собачек никто не обращает внимания: тявкает и тявкает, шавка беспонтовая. А зря. Когда один из ублюдков наконец объявился, мелкие его облаяли и убежали, затем Алина дала команду большим собакам брать добычу. Два волкодава быстро рванули к ничего не подозревающей жертве, один из псов сбил мужика с ног, а другой быстро вцепился тварине в горло, и, не дав издать ни звука, вырвал кадык вместе с шейными мышцами, после чего два пса утащили труп в канаву за домом. Второй бандит возвращался не один, а еще с двумя друзьями, которые соответствовали запаху и описанию. Алина выпустила на них уже четыре собаки. Двое ублюдков были убиты сразу. Собаки метко прыгнули на них с разбега и переломали своими челюстями шейные позвонки. Один мразина принялся бежать, но был быстро пойман за ноги двумя другими собаками. Он успел что-то крикнуть, но тут же был заткнут той же процедурой, что и его дружки.
Четверо отбросов общества уничтожены. Осталось еще пять. Алина привела в канаву еще несколько собак на "кормёжку", и некоторые части тела подонков принесла при помощи собак в короб к влюблённой парочке, чтобы покормить тамошних питомцев. Андрей, увидев, как Алина бросает псам части человеческих конечностей, вскрикнул:
— Ты больная?! Это же... человеческие…
— Ты называешь их "человеками"? Это твари, которые годятся лишь в корм собакам.
— Так вот зачем тебе это было нужно… Я думал, ты просто их выследишь и…
— И что?!!
— Я не знаю… Но не это!!!
— Я что-то не поняла… Тебе жалко?
— Нет… Я бы сам их замочил, но…
— Но что?!! Какая разница? Хватит этого детского лепета… Скоро, принесу ещё. Не скучайте.

На следующий день Андрей с утра направился домой, чтобы взять денег и купить Маше что-нибудь поесть. Только он подошел к своему подъезду, как услышал за своей спиной: “О! Андрюха! Ты, что ли?” Повернувшись, он увидел пухлого человека в капюшоне. Жирдяй показался знакомым, но Андрей всё равно настороженно спросил:
— А мы знакомы?
— Да ты чё, Андрюха-братуха, это ж я, Вышибала, мы ж с тобой недавно так душевненько забухали, — он говорил так искренне и с такой улыбкой на лице, будто встретил старого друга, которого очень хотел увидеть, затем подошел поближе и протянул руку для рукопожатия.
Андрей неловко протянул руку навстречу и Вышибала тут же крепко схватил его руку, рывком притянул Андрея к себе и резко ударил его под дых другой рукой. После этого он наклонился к его уху и, сжимая его руку до хруста костей, продолжил говорить:
— Сейчас ты тихо пойдешь со мной, и никто не пострадает. Понял?
Андрей кивнул, и они отошли подальше от дома, где у дороги их ожидала полицейская машина. Вышибала закинул Андрея на заднее сиденье, а сам сел спереди. Водитель фыркнул:
— И чё? Это этот вот?
— Да, полюбому он. Он походу забыл уже, как про ту сучку мне по пьяни базарил.
— Ты чё, мутишь с ней? — повернулся к Андрею водила.
— Да вы кто вообще? За что вы меня взяли? Документы покажи! — быстро с дрожью голоса верещал Андрей.
— Завали ****о. Щас я тебе всё поведаю, голубчик. Я — полковник полиции, Сергей Мартыненко, — он быстро показал документ и почти моментально убрал. — А этой мой коллега, его имя тебе знать не надо, он под прикрытием. Твоя подружка сейчас в розыске, ты в курсе?
— Да какая подружка? Я не понимаю, что происходит....
— Ясно. Везём тебя в участок, там разберемся.

Закончив разговор, Мартын дал по газам, и они быстро поехали в сторону полицейского участка. Несколько минут спустя, заметив, что участок проехали, Андрей вскрикнул:
— Эй! Куда мы едем! Вот же участок!
Однако ответа он не получал, сколько бы ни кричал и ни стучал по решетке,что разделял его и тех, что спереди. Когда они приехали к дому, где располагался подвал Мартына, Вышибала, ничего не говоря, вытащил Андрея из машины, пару раз вмазав кулаком по лицу, выбив зуб и сломав нос, отчего Андрей ненадолго потерял сознание.
Очнулся он от ужасной боли, что пронзала его левый бок, чуть ниже подмышки, и сразу почувствовал то же самое и с правой стороны. Открыв глаза, он обнаружил себя голым, подвешенным за руки к потолку, а ноги были привязаны к штырю на полу. Он был почти полностью обездвижен, а Мартыненко наносил удары по бокам и по животу. Увидев, что жертва очнулась, полковник остановился, отдышался и начал говорить:
— Слушай сюда, мразина, мне с тобой некогда церемониться. Я знаю, что ты полюбому знаешь, где Машка, и если ты мне расскажешь, обещаю убить вас обоих очень быстро.
— Я не зна... — не успел он найти силы высказать свою ложь, Мартынов тут же пресек эту попытку ударом по почкам.
— Педрила!!! Ты лучше не зли меня! Это я ещё добрый, несмотря на то, что после того, как тебя начали замечать в баре, несколько моих людей пропало. Тут не надо быть Шерлоком, — сказав это, Мартыненко достал свой армейский нож и поднёс его кончик к груди Андрея, начиная медленно протыкать самые чувствительные участки тела.
Андрей орал от боли во всё горло, а Мартын продолжал говорить:
— Если ты не заговоришь, я перестану быть добрым, — говорил он медленно, с безумной улыбкой, симметрично повторяя предыдущую пытку.
— Убивай, я ничего не знаю, — прерываясь на крик, ответила жертва.
Мартыненко вдруг остановился, резко убрал нож и крикнул:
— Ну ладно! Видимо ты так любишь эту сучку.... А что если тебе нечем будет её любить?
— Ты чё больной! Я же говорю! Я не знаю ничего! Она пропала! Бля! Да если бы я знал, я бы сказал, нахуй она мне не нужна!
— Понятно.... Если тебе нечем будет её любить, возможно, чем-то она сможет любить тебя.... — медленно и жутко равномерно, не прерываясь на паузы пробормотал Мартын и взял в руки лежащий на полу небольшой ломик. Похлопал им об руку, улыбнулся и встал сзади Андрея.
— Сейчас я тебе покажу, что такое настоящая любовь.
— Не надо... п-прошу. Я всё скажу. Умоляю. Я всё о ней расскажу!
— Мне надо знать только то, где она сейчас. Ах, да, кстати, может ты и собачницу знаешь?
— Да какая нахуй собачница?!
Только Андрей прокричал свой вопрос, Мартын резким движением толкнул ему лом в задний проход и кричал, приглушая даже крики Андрея:
— Вот она! Вот настоящая любовь! Нравится?!! Любовь — это боль и ничего больше! Боль в ****е, боль в жопе! Душевная боль! Вот что такое любовь!  — Мартын пропихнул лом поглубже и оставил его свисать чтобы кровь не так быстро покидала тело.

Андрей открыл глаза и увидел перед собой лицо Маши.
— Андрюша... Я тоже тебя люблю! — она нежно провела рукой по его щеке и потянулась к его губам для поцелуя. Андрей замер в оцепенении. Маша продолжила:
— Ну ты чего? Что тебе приснилось такое? Ты ворочался и говорил: "Я люблю Машу! Я не отдам её!" — цитировала она, немного посмеиваясь.
— Ох... Блин. Неловко. Когда холодно, иногда, бывает, снится всякая херня.
— Так! Значит я — херня?!!
— Нет-нет!
— Ла-адно. Холодно, говоришь? Это потому что всё тепло мне отдал. Иди сюда, теперь я тебя согрею!

Маша обняла его крепко-крепко и начала целовать Время замерло. Вдруг Андрей почувствовал невыносимую, одновременно сдавливающую и разрывающую боль, от которой открыл глаза, на сей раз по-настоящему.
— Не теряй сознание, пидорок, я с тобой еще не кончил! — кричал Мартын и бил его в пах.
— Хватит! Убей меня уже! — истошно кричал Андрей.
— Я тебе сказал, что убью, только если расскажешь всё, что знаешь!
— Маша на стройке... На свалке...
Андрей выдал предположительное местонахождение своей возлюбленной, но Мартын ответил, что проверит информацию, а он пускай ещё повисит, вспомнит жизнь молодую да любовь удалую.

Этой же ночью Алина выжидала оставшихся шестёрок по новому адресу, но никто не явился до самого утра, и она уже собиралась идти домой. За час до рассвета из-за угла дома появился подозрительный тип. Дремавшие в уголке мелкие псинки тут же вскочили и начали его облаивать. "Наконец-то", — подумала Алина и дала разрешение на атаку. Большие собаки ринулись к цели, и только они приблизились, из-за того же угла дома появилась какая-то женщина с ребенком, на вид лет шести. Когда она увидела, как собаки рвут мужчину, принялась громко кричать, инстинктивно прижимая ребёнка к себе. Собаки восприняли их как угрозу и кинулись на мать, которая встала на четвереньки, прикрывая ребенка всем своим телом. Два огромных волкодава сцепились в обе её руки, пытаясь растянуть конечности, но она так отчаянно защищала дитя, что собаки лишь сдирали одежду и кожу с её рук, а затем и ног.
Алина, завидев всё происходящее, рискуя своим прикрытием бросилась вперёд останавливать собак, но пока она бежала, они уже раскрыли объятия матери и перегрызли её шею. Алина успела дать команду прекратить за долю секунды до того, как один из псов перекусил бы череп ребенка, уже находившийся в открытой пасти. Алина схватила ребенка и побежала с ним на руках подальше от окон домов, успев скомандовать собакам "прибраться".
— Не бойся, я с тобой! Всё будет хорошо, с мамой всё будет хорошо! — плакала Алина, пытаясь успокоить ребенка, который был в состоянии шока и какое-то время никак не реагировал.
— А... папа?
— Папа? И папа, наверно, ждёт вас дома! А где твой папа? Где вы живёте?
— Папа там... с мамой лежит.
— Где... там... — Алина побледнела, у неё перехватило дыхание от понимания того, что это сын того ублюдка, на которого она вела охоту.
— Там... их съели волки, — расплакался мальчик...
— Понятно... А как тебя зовут? — спросила она тихо-тихо, как будто равнодушно.
— Дениска.
— Годиков тебе сколько?
— Пять.
— Знаешь что, Дениска... Твои мама и папа — очень плохие люди.Они очень много плохого сделали. Если будешь плохим мальчиком, то тебя тоже сожрут волки...
Алина развернулась и пошла в сторону горизонта, который уже начинал пестрить первыми лучами рассвета. Собаки, которые уже успели вернуться к концу их разговора, своими окровавленными пастями немного порычали на мальчика, затем устремились следом за Альфой.

---

Вернувшись домой, Алина поймала себя на том, что не испытала никакой жалости к мальчику, который лишился родителей. Тем более, как только она узнала, что он сын одного из Мартыновских шестёрок, её переполняло лишь отвращение. Хотелось в тот момент также скормить его собакам, но что-то её остановило. Ведь всё-таки это пока всего лишь ребенок, который вообще понятия не имеет, что в мире творится и чем занимался его папа. Стоило ли отпускать его? Куда он пойдет? Станет ли он человеком?... Эти вопросы какое-то время не давали Алине покоя, отчего она не могла заснуть. Но другие мысли стали пугать её значительно сильнее: "А вдруг это была бы просто женщина с ребёнком? Вдруг они не были бы связаны с той мразью? Я опять потеряла бдительность, я снова могла погубить невинных и саму себя.... Дура. Куда ты спешишь!!! Не получилось бы сегодня — получилось бы завтра. Идиотка! Но.. что, если в другой раз действительно невозможно будет обойтись без невинных жертв?! Имею ли я на это право?"


## Запись8: Приговор.

Толком не выспавшись, Алина принялась писать записки родителям жертв насильников. Начиналось письмо так:
"Здравствуйте. Прошу отнестись к данному письму максимально серьезно, это не шутка и не игра. Всю представленную здесь информацию вы можете подтвердить, спросив вашу дочь… которая стала жертвой изнасилования и издевательств со стороны полковника полиции Мартыненко Сергея Владимировича и его преступной группировки…"
Далее она рассказала, что и где вытворял Мартыненко с их и другими детьми. Рассказала, почему их девочки не могли ничего сказать, и уверила, что ситуация изменилась, и ныне Мартыненко не к кому обратиться. Настало время расплаты! Она рассказала, где он живёт, когда предположительно будет дома, и призвала всех сплотиться и наказать тварь за всё содеянное. Она отметила, что действовать необходимо быстро, пока тот не свалил или не придумал что-то новое, а также действовать нужно скрытно. Показываться надо только тогда, когда Мартыненко наверняка зайдет домой, а до этого момента наблюдать из засады. Все должны спрятаться кто-куда, за заборами, за деревьями, в тени и как угодно ещё, а кто-то один должен наблюдать и подать сигнал наступления.

После этого Алина направилась в короб к Маше и Андрею, чтобы рассказать о задуманном, и разрешила выйти из заточения, присоединившись к свершению правосудия. Вот только в этот раз она не ожидала такого поворота событий...
— Что? Андрей ушел и не вернулся? Как так? — немного испуганно и удивлённо отреагировала Алина на рассказ Маши.
— Не знаю. Сказал, что пойдет домой, еды принесет. И всё. — продолжала Маша, которую от паники трясло больше, чем от холода.
— Так, Маш, без паники. Точно сказал домой пошел?
— Да точно, блин! Вдруг его спалили?!
— Кто-нибудь заходил? Собаки вели себя странно?
— Нет...
— Значит, если его спалили, то тебя он точно не спалил.
— Алёна. Пожалуйста. Умоляю. Сделай что-нибудь! — умоляла Маша с таким отчаянием, как будто обращается к самой судьбе, понимая, что та не услышит.
— Я и так делаю всё возможное уже долгое время. Скоро всё закончится.
— Алёна, я не хочу жить без него! Если его убьют...
— Заткнись, эгоистка. Гораздо больше человек лишились намного более дорогих им людей, чем твой Андрей. Из-за тебя.
— Ты права. Да. Ты опять права. Я — недостойное жить ничтожество! Я знаю! Убей и меня тоже! Пусть я буду полезна хотя бы в корм твоим псам! Пусть! Давайте, берите меня!!! — кричала она, демонстративно расставив руки в стороны.
— Успокойся! Развела тут.. Может он жив ещё. Или хотя бы почти. Ладно, я пошла.

Алина зашла к Максиму и рассказала о случившемся, объяснив, что их скорее всего спалили, и надо бы где-нибудь затаиться.
— Да где? Ты чё, куда я пойду?
— Ну хочешь отведу тебя к Маше? Согреешь её там, пока Андрея нет.
— Да какого хрена ты такая бездушная?! Как ты можешь так спокойно говорить такие вещи?
— Оставь сантименты. Пойдешь или нет?
— Блять... А нахуй всё. Короче, идём... Хотя погоди, а если Андрей выдаст ваше это место?
— Если бы выдал, я бы там нашла кучу людских останков... или собачьих. Да и мы точно не знаем, где он. Может его спалили, но он убежал и сейчас тоже гасится где-то!
— Эх... Выбора нет, показывай хату.

Мартыненко, узнав, что пропал еще один ключевой подельник, решил не идти по указке Андрея, а выяснить больше деталей, пока тот ещё жив. Он вернулся в подвал и продолжил допрос:
— Хотел повторить трюк Невского? Нет, петушок, я же не дебил, на тонкий лёд не встану. Давай-ка ты мне расскажешь, кто вам помогает, а я отъебусь от твоей шлюшки?
— Не знаю больше ничего. Всё знает Маша.
— Ясненько. Вышибала, давай клешни! — крикнул он, вытянув руку, и ему на ладонь шлепнулись маленькие пассатижи. — Где там наши пальчики... — наклонился он к ногам Андрея и принялся вырывать его ногти, один за другим, смакуя каждый момент и наслаждаясь стонами.
Когда ногти на ногах закончились, он принялся за пальцы. Когда не осталось пальцев, Мартын продолжил говорить:
— Вот пидор! Не раскалывается. Тонкий выродок, а стойкий. Уважаю-уважаю... Вышибала, молоток давай!
Истязатель взял инструмент и стал бить Андрея по коленным чашечкам, стараясь их расколоть, а потом брал обвисшие куски кожи и потихоньку сдирал её, как старые обои... Когда Андрей терял сознание, его приводили в чувство нашатырём, затем продолжали пытку. В какой-то момент стало ясно, что от этого мученика невозможно ничего добиться, тогда Мартын обратился к Вышибале:
— Блять, это точно он?! Что за ***ня? Любой бы раскололся, ****ый в рот!
— Да точно-точно, он пару раз с каким-то дружком ещё приходил, но общался я только с этим, отвечаю.
— С каким нахуй дружком?!!! Ты чё молчал-то, ебоната кусок?!
— Да я в душе не шарю кто это был! Он вроде просто сидел молчал, пивас гонял. Это этот разговорчивый был дохуя.
— Так, блять, узнай, кто с ним был!
— Да как узнать-то, все пропали нах!
— Блять! Сука! Пидоры! Нахуй! Нахуй вас всех! — орал Мартын и со всех сил мутузил почти бездыханное тело Андрея.
— Серёг. Чё делаем-то?
— Да в душе не ебу!!! Валить надо!!! Это заговор!!! Они этот план вынашивали явно не вчера! Они много о нас знают и так же, как и мы когда-то, используют дрессированных волкодавов.
— Волкодавов? Как мы на погранке? Да это ж было лет 20 назад.
— Да какая разница! Я сначала тоже не поверил, но потом дорубил, что только наши модифицированные псы могли с такой лёгкостью порвать моего Джимми! Говорю тебе, это наши же под нас ямы роют и вербуют вот этих вот фанатичных уёбков, из которых нихуя не выдавишь!
— Так всех же перебили, лабу сожгли нахер...
— Как видишь, сука, не я один решил себе дружка оставить! А может, кто-то распустил своих, да бродят они и множатся, как кролики.
— А может всё-таки по адресу разведаем? Вдруг он раскололся частично?
— Да засада это, полюбому! Ты осознаёшь, что от наших, прямо возле их же дома, одно мокрое место осталось?!
— Я же не говорю туда в открытую гнать, со стороны позырим.
— Вот бери всех, кто остался, и иди смотри! А я пошел семейку свою вытаскивать! Встретимся завтра на выезде из этой деревни.

После того, как Алина отвела Макса к Марии, она сразу же пошла разносить записки по нужным адресам. Некоторые родители уже знали со слов дочерей, что произошло, но ничего не могли сделать из-за страха. Некоторые были в шоке и уточняли информацию у детей. Некоторые не могли поверить ни записке, ни дочери, так как были уверены, что это клевета, и их непутёвая дочь замешана с теми, кто желает дискредитировать доброе имя полковника. Некоторые верили каждому слову, но по-прежнему боялись. Однако, тех, что не испугались и горели желанием устроить самосуд, оказалось достаточно. Они рассказали историю своим друзьям и знакомым, которые также их поддержали…

Мартыненко жил со своей семьёй в частном секторе, где обычно живут те, кто успел сколотить себе состояние честными и не очень путями. После того, как он вышел из подвала, сразу дал распоряжение расставить дежурных полицейских по периметру своего дома и еще троих взял с участка для сопровождения, как телохранителей. Но он не знал, что к нему сойдется толпа из более чем ста человек. Когда он зашел домой, люди, точно так же, как и когда-то собаки Алины, стали выходить из всех углов и из каждой тени, создавая столпотворение перед его домом и требуя выйти, предстать перед народным судом. Полицейские стреляли в воздух, требуя от людей разойтись. Мартыненко позвонил оставшимся бандитам и приказал явиться вырезать толпу. Те не стали идти на риск, да и к тому же они недавно лишились как минимум трёх важных голов, а Вышибала был занят наблюдением за абсолютно пустой канавой, потому что Андрей послал их по ложному адресу. Семья Мартына не могла понять, что происходит, о чем кричат эти люди, а Сергей успокаивал своих, говоря, что всё это клевета, что какие-то бандиты решили таким образом отомстить… А толпа подходила всё ближе. Как только полицейские начали целиться в людей, из-под ног людей выпрыгнули собаки и вцепились в вооруженные руки, перегрызая вены и сухожилия до тех пор, пока оружие не падало на землю. Как только оружие падало, другие собаки хватали его и уносили подальше. После этого некоторые люди из толпы подошли ближе и начали бить полицейских. Мартыненко взял восьмизарядный дробовик и вышел с семьёй из дома с задней стороны, направляясь к забору, за которым был перелесок. В заборе была дверь, через которую можно было выйти и скрыться. Алина не успела отозвать собак, они не слышали её команд из-за шума толпы, поэтому, увидев человека с оружием, они решили, обезвредить и его. Мартын увидел, как на него бежит собака, и как только она хотела напрыгнуть, он поймал момент и сделал точный выстрел, затем так же быстро убил вторую и третью, что попытались прыгнуть по бокам. Он пятился назад, угрожая дробовиком толпе, и орал:
— Сука! Убью всех! Разойдись! — как только он это сказал, один смелый, но импульсивный мужчина всё же решил ринуться к нему, в надежде уклониться от выстрела и забрать дробовик. Он побежал с криком:
— Моя дочь из-за тебя умерла!!! Я тебя порву! — но Мартыненко выстрелил ему в колено, оторвав остальную половину ноги.

В этот момент одна из собак сумела подобраться сзади и схватила Мартына за яйца, а другая всё же успела вцепиться в руку, которой он держал спусковой крючок дробовика... Мартын упал, а собаки продолжали выгрызать его паховую область и руки. Люди были шокированы происходящим и стояли на месте, пока один истекал кровью, а другой орал, терзаемый собаками. Четыре человека вскоре поспешили на помощь тому, что остался без ноги, затем собаки разошлись, и другая, большая часть толпы, начала пинать лежащего Мартыненко, а часть толпы поменьше направилась к жене и дочерям, что стояли в сторонке и в ужасе ревели, не зная, что делать.
Вдруг, одна за другой перепрыгивая через забор и обходя по бокам скопления людей, семью Мартыненко окружила большая стая собак. Собаки рычали и шли на толпу, а те пятились назад в недоумении, отойдя даже от Мартына. Через минуту с крыши дома Мартына они услышали звонкий девичий голос, что кричал им:
— Не трогайте девочек!!! Они ни в чем не виноваты и ничего не знают. Виноват только он!!!
— Ты кто такая?! — крикнул кто-то из толпы.

Алина, быстро спрыгивала с уступа на уступ, затем скатилась с самой низкой части крыши, спрыгнув на рыхлую землю. Несколько больших собак вышли из стаи и подбежали к ней, заставляя расходиться людей, что стояли ближе всего к Мартыненко. Она подошла к окровавленному, избитому до полусмерти ублюдку, сняла капюшон и стянула с лица шарф. Затем она наклонилась к его единственному уцелевшему глазу и сказала:
— Смотри. Помнишь меня… Нет?
— Да вы все, сучки, на одно лицо, — прохрипел полковник.
— Но моё лицо, будет последним, что ты увидишь…

Сказав это, Алина выпрямила спину и резким ударом каблука выбила ему единственный глаз.
Он орал и катался по земле, извиваясь в судорогах от боли, а когда затих, она снова накинула шарф на лицо, повернулась к толпе и сказала, немного сбиваясь от эмоций и плача:
— Когда-то я была одной из его жертв. Я сказала им, что мне ==четырнадцать==! Но он и его два урода… Все сразу! Я думала, меня убьют, или сама просто сдохну от боли! Четыре года… уже почти пять лет я ждала этого момента! Я не знала, что это вообще получится! Это было почти невозможно! Но вот, мы здесь! — Алина говорила то уверенно, то явно сдерживая порывы эмоций, создавая короткие паузы.
— Да, давай его здесь собакам скормим! — выкрикнул кто-то, — Да! Давайте! Смерть ему!!! Смерть! — продолжили кричать остальные.
— Нет!!! — резко оборвала Алина — Тогда он легко отделается. Пусть живёт полутрупом, загнивая в холодной клетке и вечной темноте, что темнее его подвала.

Толпа одобряюще начала аплодировать и качать головами. После этого Алина подошла к трупу одной из недавно убитых собак и прорыдала: "Бедные вы мои, глупые. Зачем же так торопились…" В эту минуту вышли из толпы и подошли к ней Маша и Макс. Маша была и так неузнаваема после нескольких недель проживания в "конуре", но всё равно часто прикрывала лицо рукой на тот случай, что  кто-то из разгневанных родителей её бывших подруг знает, как она выглядит и в чём виновата. Затем из толпы вышли Лёха и Ленка.
— Твою ж мать… Да как ты это всё провернула? — удивлялась Лена, а Лёха тут же продолжил в своём репертуаре:
— Йо! Круто ты его каблуком! Типа, как будто последнее яйцо выдавила! Ну типа его глаза — это тоже яйца... Чёрт. Ну вы поняли. Ты моя супергероиня, кароч! Я про тебя комикс нарисую или книгу напишу, отвечаю! — очень быстро говорил Алексей, взбудораженный всем произошедшим, и нервно посмеивался.
— Если б я знал, что бухаю в барах ради этого, наебенился бы побольше… — сказал Максим, прикрыв рот рукой. Маша подошла к Алине и, заикаясь от холода, пыталась говорить:
— Алён… Спасибо тебе. Я не знаю, что сказать. Алён… я…
— Алина. Меня зовут Алина. Это я должна вас благодарить. Без вас я бы не справилась. Хоть я вас почти заставила, но всё равно, я была не одна. Впервые в жизни. Не одна.
— Алина... Андрей... Где мой Андрей?! Алина?! Ты выяснила?!!
— В смысле? А чё он не пришел? — также заметила Лена.
— Я не знаю где он.Но если он не гасится, то скорее всего в подвале...
— А где он находится-то? Пойдем разнесем их! — вскрикнул Лёха.
— Нет, я должна их похоронить… Я не могу так, — плакала Алина.
— Алин, но как мы их потащим с собой... — прошептала Маша.

Вдруг Алексей резко отошел от них и обратился к толпе:
— Эти собаки — наши друзья! Они защищали нас! Они помогали вам! Помогите их похоронить!

Пятеро мужчин не задумываясь вышли из толпы и пообещали похоронить собак в перелеске за домом. После чего уже отошедшие от адреналина и шока люди стали подходить к Алине и говорить слова благодарности, обещая никак не выдавать ни её саму, ни её друзей. Многие предлагали обращаться к ним по любому поводу. Алина попросила нескольких крепких человек пойти вместе с друзьями в подвал, объяснив, что там могут скрываться оставшиеся бандиты. Мужчины согласились без раздумья.
Взломав дверь подвала, Макс с двумя мужиками ворвался вперед, но сразу же после увиденного вскрикнул:
— Уберите Машу! Маша, не смотри! Уведите её! Не смотрите... Андрей...
— Где Андрей? Что Андрей?! Пустите меня!!! — истерично кричала Маша и рвалась внутрь, соскальзывая со сдерживающих её рук и тут же замолкла, когда увидела изуродованное, истерзанное всеми возможными способами тело своего любимого, который еще недавно был с ней и согревал её от холода, признаваясь в любви, заботясь о ней так, как она и представить не могла.
Обняв его холодное тело, она прошептала:
— Андрюша.... я тоже тебя люблю. Я тоже тебя согрею.
Затем она села на пол, закрыла лицо руками и не реагировала ни на что, пока остальные снимали тело с потолка. Алина при этом говорила:
— Расскажите всем, что если бы не он, мы бы не разоблачили банду мразей. Если бы не он, ничего бы не получилось. Это всё его работа! Мы лишь следовали за ним. Расскажите всем!

---

Через пару дней, весь город обсуждал новости, что передавали все радиостанции и телеканалы. Они вещали о том, что анонимными энтузиастами, которыми руководил Андрей Шевченко, была раскрыта и обезврежена самая сильная преступная группировка города, во главе которой несколько лет стоял уважаемый семьянин, защитник правопорядка и бывший военный, который ныне находится в тяжелом состоянии и только через несколько месяцев сможет предстать перед судом, если выйдет из комы.

Схоронили Андрея как героя, на похороны которого собрались сотни человек и всё это транслировали по главному федеральному телеканалу. О нем говорили еще долгое время, в связи с этим, всего его друзья нередко приглашались на различные мероприятия и интервью, для подтверждения легенды, что предложила Алина.

Среди бандитов стали ходить слухи, что каждого из них выслеживают собаки-убийцы и ждут нужного момента. Когда кто-то решал грубо приставать к девушкам на улице или начиналась какая-то агрессивная потасовка, неподалёку было слышно собачье рычание, после чего агрессоры отступали. Уровень преступности снизился.

У некоторых из бандитов возникала мысль зачистить собачьи ареалы, но собак  даже одном городе было слишком много, и после нападения на один ареал до другого живым уже добраться было невозможно. Кто-то пытался травить собак, но большая часть мохнатых уже были научены игнорировать подозрительную еду.

Семья Мартыненко подверглась гонениям со стороны общества и вынуждена была сменить имена и съехать из города в самую отдалённую часть страны, где их никто не узнает.

Маша еще долго не могла прийти в себя и избавиться от чувства вины. Она каждый день приходила к могиле Андрея и могла проводить там всё свободное время. Её посещали мысли о суициде, но тут же потеснялись осознанием того, что если она умрёт, то всё это будет зря и все мучения Андрея разом потеряют смысл. Ведь он терпел пытки не только за общую справедливость, прямо как какой-то мифический персонаж, а в первую очередь ради неё.

Алина стала часто проводить время со своими новыми человеческими друзьями. Все они так же полюбили собак и помогали ей заботиться о них, дрессировать, учить трюкам, избегать опасностей и защищать тех, кому она грозит. Друзья находили всё больше и больше единомышленников и просто неравнодушных людей, что породило сообщества защитников прав животных. Еще немного позднее, на руинах одной из заброшенных строек был выстроен целый приют для животных, а на открытой поляне неподалёку от него — полигон для выгула и дрессировки.

.
..
...
....
...
..
.


## Запись25: Не для протокола.

Похоже, что Лина была последней особью, которая дала потомство генно-модифицированных волкодавов. Пока не удалось установить родство, но скорее всего, ощенилась она как раз от того самого Джима, который часто был в свободном выгуле. В новом поколении родились только кобели, поэтому чистоты новой выведенной породы уже не видать, однако, если спаривать их хотя бы с монгольскими волкодавами, есть вероятность сохранить наиболее эффективные особенности…