Портреты... Дед Кеша

 Мой дед Иннокентий Васильевич Темников родился 6 апреля 1905 г. в с. Турга Нерченского уезда Забайкальской области. Образование по тем временам получил хорошее — 3 класса церковно-приходской школы. Дед писал грамотно, обладал красивым писарским почерком и умением составлять казённые бумаги, чем нимало гордился. В Турге дед успел жениться, обзавестись двумя сыновьями.
 Семья деда считалась богатой. В 1933 году по Забайкалью прокатились репрессии. В книге памяти жертв Забайкальского края можно насчитать с десяток Темниковых, осуждённых по 58-7 статье (контрреволюционная агитация и пропаганда). Новой власти мало было забрать у прежних собственников веками нажитое, надо чтобы они не роптали и не проявляли недовольство, даже в бытовых разговорах.

 От греха подальше дед забрал семью и перебрался на шахты.
 Из прежней жизни дед Кеша вынес умение управляться с лошадями, заколоть, ободрать и разделать барана, кастрировать бычка или поросёнка.
 Дед решил вписаться в новую жизнь. Не знаю, когда он стал коммунистом, смутно помню из Кокиных рассказов, что ещё в Турге, но не уверен. Слышал, как дед пенял папе Лёве: «Дурак, вступил бы в партию, давно директором завода был!»

 Я помню деда пенсионером. Вставал он всегда рано — часов в пять, топил печку. В шесть вставала Кока, варила завтрак отцу. Дежурная машина, собиравшая работников Ремонтно механического завода, где инженером трудился отец, уходила рано. Когда нас с братом будили в школу, родителей дома не было.
 Зимой дед чистил от снега дорожки во дворе, летом подметал, вообще, был кем-то вроде завхоза и рабочего в одном лице: чинил палисадники, скамейки, ворота. Это добровольная обязанность была ему в радость.
 Второй его обязанностью были покупки.
 Раннее детство мне запомнилось витринами магазинов с сине-белыми горами сгущёнки, пёстрыми — рыбных консервов; богатыми прилавками на которых в белоснежных эмалевых чашках красиво извивались неведомые ныне рыбы: похожие на змей угри, круглоротые миноги.
 В молочном отделе лежали огромные брикеты сливочного масла, такие же, только тёмные, - шоколадного. Важные продавщицы с осанками королев резали длиннющими ножами тугое масло, заворачивали в громко шелестящую упаковочную бумагу и клали на чашки весов. Из алюминиевых фляг с откидными крышками литровым ковшиком-цилиндром черпали молоко и наливали в синие, желтые и белые бидоны покупателей.
 Помню прозрачные колбы с яблочным, томатным и персиковым соками подпирающие потолок, жестяные банки с абрикосами и персиками вызывали обильное слюноотделение в детских ртах.
 Всё это было дорого. Народ покупал, что попроще и подешевле.
 
 С Великой Отечественной прошло 15 лет, но в покое нас не оставили. Началась другая война - холодная. Конфликт в Корее. Страна вооружается, осваивает целину, строит атомную промышленность, запускает ракеты. СССР поддержал Кубинскую революцию, национально-освободительные движения в Африке.
 С продуктами начались перебои. В народе ходит злая песенка: «Куба, отдай наш хлеб, Куба, возьми свой сахар...»

 Продовольственный магазин открывается в восемь. Чтобы купить хлеба и молока, к тому времени надо занять очередь. Ни разу не помню, чтобы дед вернулся домой с пустыми руками.
 На семью из семи человек каждый день покупали три литра молока, две булки белого, несколько чёрного.

 Молоко кипятили. Нужно было на дно кастрюли положить алюминиевый кругляш с выдавленным в нём концентрическими канавками - сторож. Когда молоко начинало закипать, «сторож» стучал по дну кастрюли.
 Холодильников не было. Сливочное масло хранили в банке с солёной водой. Оно легко размазывалось по куску хлеба тонким слоем.

 Народ кормил себя сам. На «магазин» не рассчитывал. Держали кур, свиней, сажали картошку, репу, морковку. Старики на грядках умудрялись выращивать даже табак.
 В сентябре солили огурцы, в ноябрьские праздники квасили капусту, по морозам кололи поросёнка, солили сало.

 Квашение капусты было большим событием.
 Начиналось с того, что на тележке с большими железными колёсами дед привозил несколько мешков тугих и крепких, как пушечные ядра, кочанов, ведро толстых красных морковок, заносил в квартиру большую деревянную бочку.
 Бочку надо было «запарить». Кока заливала кадку крутым кипятком. В печи грели камни, подцепляли их жестяным совком и опускали в воду. Гладкие булыжники сердито шипели, наполняя кухню пахучим паром. Клёпки кадки набухали. На ночь бочку заливали холодной водой. На следующий день можно приступать к самому главному.
 На бочку устанавливали шинковку — доску, в прорези которой закреплены стальные лезвия. Женщины брали кочаны и водили ими по тёмной от капустного сока поверхности. Красивые капустные стружки падали в бочку. Мы крутилась тут же, подавали женщинам морковку, зелёные зонтики укропа, взамен получали белые сладкие кочерыжки, вкусно хрустящие на зубах.
 Зимой квашенину приносили из стайки. Прозрачные кристаллики льда долго таяли на золотистой капусте.

 Фигуру дед имел фундаментальную, как тогда говорили: «представительную», черты лица крупные; голову брил, спину держал прямо. Зимой ходил в тёмном драповом пальто с каракулевым воротником, каракулевом треухе, который лихо заламывал на одно ухо; на ногах вяленые сапоги из белого войлока — бурки, с союзками из коричневой кожи. Летом переодевался в полосатую пижаму и соломенную шляпу. В торжественных случаях надевал чёрный шахтёрский китель с воротником стойкой и форменную фуражку.
 От деда исходила внутренняя сила и уверенность. Когда смотрю на хроники, с кадрами выступающего с трибуны Муссолини, невольно вспоминаю деда.
 Люди к деду тянулись. Характер он имел незлобивый, нрав общительный, поговорить любил и умел это делать. Не помню ни одного скандала, участником которого был бы дед Кеша.
 Окончив утренние дела, дед выходил на лавочку у ворот. Скоро вокруг него собиралась стайка домохозяек. Это был театр одного автора и одного актёра! Дед начинал свои рассказы, про службу в армии, про буран в степи; рассказывал, как буряты выбирают место для юрты, как отвести от стада сторожевых кобелей, если надо умыкнуть барана. Его рассказы пользовались неизменным успехом. Кока часто ворчала: «У, чёрт старый, всех баб с Шадринки собрал!»
 Из всех внуков я на деда больше всех похож и не только внешне — страсть как поговорить люблю!

 Отобедав, дед Кеша устраивался на диване с неизменными газетами: «Черемховским рабочим» и «Правдой». Скоро в той стороне раздавался храп. Если Кока будила деда: «Разденься, ляг, отдохни!», соскакивал и убегал по своим делам.
 В последние годы жизни стал дед чувствовать тяжесть в груди,  решил, что ему надо больше двигаться.
 Сосед по дому работал на угольном разрезе. Когда шёл хороший пласт, шахтёры возили уголь для своих нужд. Зимы в Сибири суровые. Кому охота возиться с дрянью?
 Начинался октябрь 1976 года. Пошёл пласт, привезли уголь. Дед перекидал машину угля себе и соседу.
 С сердцем стало плохо. Кока вызвала скорую. Деда забрали в больницу, ночью он скончался.
 Произошло это прискорбное событие 8 октября 1976 года.
 Через 31 день я вернулся из армии.