Формула любви -Книга II-. Четвертая часть

От катакомб нас отделяла полоска золотого пляжа и широкая дачная улица, на которой один за другим громоздились большие разноцветные дома. Тяжелая арка нависала над ними, будто пытаясь проглотить их своим неуклюжим ртом. Я попробовал было представить себе столь странный вид из окна, особенно в ночное время, когда поселок освещен огнями, а открытый черный зев не источает ни капли света. Но так ничего и не смог себе придумать, и поскорее отогнал прочь эти мысли.

Рождин переступала с ноги на ногу, а я шел за ней по песчаному пляжу. Не хотелось говорить, не хотелось спорить, и даже окликать ее не было никакого желания. Абсолютная тишина вокруг, если не считать шума волн и кидающего в лицо порывы морского бриза.

Я раз за разом прокручивал в голове все события последнего часа, пытаясь понять, что же привело ее в такое настроение. А невеста, скуксившись, так и продолжала идти, застревая каблуками в песке и обнимая себя руками. Ее бодрое настроение в один миг исчезло, запропало куда-то. Она шла, понурив голову, как на плаху. Но, может быть, все не так серьезно? Я-то совершил подвиг – сохранил жизнь ребенку, почти младенцу. Пускай одну из миллиардов. Всего лишь одну – так мало для планеты, но так много для меня!

А Рождин даже не оборачивалась. Вот так наше очередное примирение закончилось новой ссорой. Что она чувствовала? Вряд ли я мог уловить хоть какие-то ее мысли. Что же мы все время как кошка с собакой? Все ее недовольство мной и моим поведением прямо-таки сочилось длинным шлейфом за ней. Еще чуть-чуть и я, кажется, увижу его.

Широкая полоса пляжа, наконец, закончилась. Песок под ногами превратился в длинную дорогу из булыжников, что вела среди дачных домов, разветвлялась, делилась на другие, более мелкие – одни из них вели в тупик, другие заканчивались у грациозных калиток, в которые нам не было хода. Смотри-ка, даже дорогие камни постелили, сняв весь дерн.

- Эй! – Я окликнул Рождин. – Подожди!

На удивление, она остановилась, и даже оглянулась в мою сторону. Я быстрым шагом догнал ее.

- Ты ничего не хочешь мне сказать?

- Нет. – Она пожала плечами.

- Почему?

- А смысл? Ты сам скоро все увидишь.

Молния, такая острая, пронзила меня от макушки до пяток. Ежесекундный страх, и кровь спала с лица. Чего я боялся больше - неожиданности или неотвратимого наказания за добрый поступок? Так и бывает всегда: не делай добра – не получишь зла.

Постояв еще секунду и убедившись, что наш разговор на этом и заканчивается, невеста молча продолжила медленно брести по дороге, нехотя переставляя ноги, в сторону катакомб. А мне, прикрыв рот, больше ничего не оставалось, как следовать за ней, словно жертвенный агнец.

Дорога поднималась в гору, и вот уже можно было рассмотреть широкий вход нависающих над дорогой сводов арки катакомб. Она упиралась каменными ногами в землю, словно составляла с ними единое целое. Довлела и давила, угнетая грозным видом. Кто придумал ее? Вряд ли нарочно.

Веселый Неаполь не был таким в годы Второй мировой, да и богатых дач здесь не предвещалось. Все было потом, гораздо позже, когда вновь засорили деньгами, обанкротившиеся семьи, и лихая история войны стала лишь всполохом воспоминаний в тех промежутках времени, когда они и не жили вовсе. И сейчас именно там, у этого входа, заканчивался асфальт, отчерчивая ровной полосой черноту и начинающуюся за ним коричневую глину. Как тогда, словно напоминание о мирной жизни и жизни военных лет.

Неожиданно сгустились сумерки. Да, тут так бывает: яркий день вдруг потерял свет, набежали тучи. Все быстро, как и не было того часа, в котором мы задержались, поставив на паузу наше приключение.

Мне бы расстаться со всем этим, вот так, прямо сейчас, забыв о тех ярких мгновениях, пронесшихся мимолетно. Все осталось позади, в прошлом буквально. Но даже серединный мир не дает остановить время. Как жаль!

Я плелся по каменистой дороге, считая разноцветные бруски, годами втоптанные в землю чужими ногами, все ближе к катакомбам, опустив глаза и считая белые крошки в них.

Совсем стемнело. Фонари били лучами, расчерчивая ровные круги под собой. Дорога перешла в подъем – я заметил, почувствовав, как с напряжением отталкиваюсь ногами от земли. Поднял взгляд и вновь увидел, как, несмотря на всю эту тяжесть, Рождин опять скользит в каких-то дюймах над дорогой, впереди меня. Нет, мне не показалось, сейчас я точно не мог ошибаться – луна, проблесками сквозь тучи, на какие-то мгновения освещала каменные блоки под ее ногами. И тот короткий промежуток между ее фигурой и тенью, был прошит светом ночного светила. Значит, левитация была отнюдь не моей фантазией. Ладно. Я просто сделал вид, что не обращаю на это никакого внимания.

Как быстро здесь ложится ночь. Я совсем потерял ощущение времени. Сколько сейчас? Семь или десять вечера, когда приличные люди уже отходят ко сну? Я не мог ответить точно, а спрашивать у невесты – дохлое дело. Она шла впереди и совершенно не была настроена на разговор.

Подняв в очередной раз голову, и, оторвав взгляд от камней, я просто ужаснулся. Как тут вообще кто-то может жить? Арка была все ближе. И только очередная рекламная компания какого-нибудь агентства по продаже недвижимости могла продать столь уродливый силуэт богачам для своих дач, выдав ее за местную достопримечательность. А что, вполне удобно – всего каких-то пара сотен ярдов до моря, хотя на деле – все восемьсот, так и зарабатывают. А рядом – исторические развалины, хорошо сохранившиеся до наших дней.

Небо проклюнулось синевой – тяжелые тучи, под движением ветра, разошлись, и ночное солнце опустило белое сияние, затмевая круглый свет фонарей. Как же красиво!

Но что это там? У самого порога надвигающейся арки я заметил одинокий силуэт, отмеряющий шагами вход. Не спеша, вальяжно, он передвигался в ее тени. Так странно. Никого, кроме нас и этот человек. Значит, существо из серединного мира – все другие сгинули. Рождин остановилась. Я почти ткнулся носом в ее плечо.

- Тссс, - она приложила палец к губам.

Сомневаюсь, что все эти игры в прятки-мышки могли бы нам чем-то помочь. Я прищурил глаза – слишком узнаваемый силуэт. Человек тоже заметил нас и замер на полушаге. Впрочем, не было сомнений, что именно этой встречи он и ждал. И только для меня это было неожиданностью. Ну, конечно. Лунный лик осветил его профиль. Такой орлиный нос невозможно было не узнать – Мигофу. Его индейский образ застрял в моем подсознании с той самой нашей первой и единственной встречи в китайской кафешке. Очередной поворот сюжета. Случайность, или что-то большее? Будь внимателен, читатель!

- Смотри. – Я шепотом окликнул Рождин.

Она подняла взгляд, но тут же отвернула голову в мою сторону.

- Этого я и боялась. – Произнесла она тихо.

* * *

«Я застрял среди сосен. Они тянутся уже которую милю. Насколько бесконечен этот лес? На равнинах и в прериях я чувствовал себя гораздо уютнее. А, может, и до самой Аляски докачу, втапливая педаль газа моего Гумма*. Но все не то. Я же выехал не на золотые прииски. Мое золото таится совсем в другом месте – в Сент-Пьермонте, городе мечты таких неудачников, как я. Ты в очередной раз меня пожалеешь. А, может быть, все совсем не так?

И я давлю педаль газа со страшной силой, только бы оставить все позади. Вот и тахометр начал чудить – падает в ноль, чуть я приспущу педаль газа. Пускай и лошадь, но тоже устала, как и я.

Что мне еще тебе сказать? Не знаю… не знаю и не хочу знать. Только мои строки расскажут тебе о самом главном.

Я уже отпустил все мысли и так и качусь по асфальтовой дороге. Где твой дом? Где мой? Мне так бы скорее хотелось прикоснуться к тебе. Но длинная вязь федеральной трассы вновь прокладывает долгую нитку сквозь бесконечные леса.

Может еще немного воспоминаний?

А помнишь, тот солнечный Санторини? Это была моя мечта, не твоя. Я даже уговаривал тебя посетить тот прекрасный белоснежный город с ярких открыток. И это случилось! Сколько я выложил за эту мечту? Впрочем, не важно. Потому что за тот гул волн синего моря, что рассекал носом наш большой корабль, и пристань, наполненную туристами до самого отвала, и туристический автобус, который взбирался по серпантину долгие полчаса можно было отдать, не стесняясь, все до последнего цента. Зато сверху, с той верхотурины большого зеленого плато открылся такой вид, какого и невозможно было бы представить – кальдера, распластавшаяся у самых наших ног, пристань, не больше самого большого пальца на руке, остров в центре всего этого, такой одинокий, подернувшийся белыми домами на склоне. Удивительно, но и там живут люди многие столетия, отрезанные от материка синими водами залива. А вместо такси – хрупкие лодчонки и железные катера, местами подернувшиеся ржавчиной. Между тем, за всем этим стоит древняя история извергшегося вулкана, похоронившего под пеплом и солнечный остров ранее бывший более круглым, и далекий Крит с цветущей Минойской эрой, лежащий в сотнях милях от него. А вместе с ним и древний Лабиринт – мое временное пристанище, где я победил своего Минотавра – мое страшное второе Я, невероятное чудовище, которому больше не входа в человеческий мир. 

Вспомни, как потом, на равнине, скользя мимо мельниц, построенных в стародавние времена, наш автобус спешил, боясь нарушить время экскурсии. Передвигаясь от города к городу, мы искали разных развлечений. Смотрели с высоты своего взгляда. И это было так странно…

Но, раз за разом, уже тогда, когда мы вернулись в опостылевший Нью-Йорк, меня вновь тянуло туда, к белым домишкам с полукруглыми крышами, и невероятному закату, что встречали мы с тобой на балконе невзрачной гостиницы в двух шагах от спадающего вниз крутого склона. И море, одухотворяющее, обволакивающее, спешило наполнить нас тем самым воздухом, которого не сыщешь на улицах большого города.

Или та свадьба, в ближайшем к смотровой площадке в Ио храме, невольными свидетелями которой мы оказались, так манила, раскидывая звон колоколов по всей округе. Ты бросила лишь взгляд на них, но место было настолько заполнено людьми, что вряд ли ты вообще хоть что-то запомнила. Хотя я помню, как скользнула искра в твоих глазах, и тот чернокожий жених, обнимающий белую невесту, скрывающуюся под фатой, действительно поразил тебя. Но потом ты отвлеклась на все эти открыточные виды – они были важнее в скукожившемся до часа времени нашей экскурсии.

Я и сам порой понимаю, как важен был тот момент. Я бы мог подготовиться, но пустил все на самотек, и на твоем пальце не появилось кольца.

Ио, Фира, черные пляжи Камари, на поверку оказавшиеся просто скопищем гранитных камней, облизанных морем. Странная сказка, в которой нет ни капли смысла, только лишь одни воспоминания в бокале вина, искрящемся в лучах уходящего за горизонт солнца.

Ну вот, что хотел, рассказал. Или просто напомнил. Не знаю, зачем, почему?!

Прости меня, я привязываю тебя к себе этой памятью. Случайно ли, нарочно. Просто хочу, чтобы ты была рядом со мной. Может, я сам себе все придумал.

Моя милая Диана, сколько еще историй хранится в моей голове – всех и не перечесть. Я готов раз за разом вспоминать их все и пересказывать. И даже ту новогоднюю елку в Камари, что столь поразила меня в июньскую жару. Усеянная местными стеклянными игрушками она никак не подходила к смыслу всего нашего жаркого приключения. Ты удивилась, я тоже. Но больше ничего не произошло, и даже продавец не высунул голову из-под прохладного кондиционера, чтобы рассказать нам очередную интересную историю об этой традиции.

Впрочем, жизнь так и складывается – из невольных воспоминаний, что тянутся за нами всю жизнь длинным хвостом. Чтобы было о чем рассказать внукам. Но ведь они самодостаточны и тоже много где побывали. Поезда, аэропорты, пароходы, а между ними – настоящая жизнь. Так и выстраивается в простую цепочку самых лучших историй – у каждой настоящей семьи есть такие.

А тогда, я помню, ты махнула рукой и проследовала до ближайшего мини-маркета, почти не заметив всего остального. Я же фотографировал милые улочки в бело-голубой расцветке, едва поспевая за тобой.

Вот и пустынная в такой жаркий день улица осталась позади, а мы оказались под сводами прохладного магазина. Там уже было все – и лосьоны для твоих рук и мороженое, что готово было остудить твой пыл. И я, наперевес со своей тяжеленой фотокамерой, тоже успел запечатлеть последний на этой улице дворик с синими воротами и видом на исчезающий за нашими спинами пляж.

Впереди возвышалась гора. Магазины у ее подножия, уставшие от туристов, были бы не прочь закрыться в жаркий полуденный час на привычную сиесту. А мы спешили мимо них, чтобы случайно не опоздать на наш автобус, что уже грел мотор.

В твоих руках было мороженое, да тогда было очень жарко. А в моих – бутылка воды. Странное дело, она утоляет жажду гораздо лучше, но потом, я слизывал остатки молочной пенки с твоих сладких губ. Мы целовались у толстого дерева – ровесника острову, а аборигены, со счастливыми улыбками на лицах, проходящие мимо, делали вид, что просто не замечают нас. В своем цветении ты была прекрасна!

Что еще может вразумить меня не писать тебе того, о чем, может быть, ты и не хочешь слышать? Ведь все «было». Было и прошло, оставив за собой лишь осколки памяти. Те самые кусочки, что трудно собрать в одну мозаику, а наступив – уколешься. Бьюсь над ними сколько лет, но все не получается.

Если бы я взял себя в руки, если бы действительно мог вспомнить все, что произошло с нами раньше, может, и не было бы моего странного пути. Но всякий раз одергиваю себя, всякий раз говорю себе, что все не случайно. Такого просто так не происходит – так просто не бывает. И скольжу дальше на черных шинах сквозь дремлющий лес, стволы которого все так же отмеривают время, напоминая мне каждую секунду об уносящемся в даль прошлом. Сколько там еще осталось? Трудно сосчитать, трудно отмерить и вернуть все на место тоже трудно.

Я бы так хотел увидеть тебя! Всего лишь на секунду, на мгновение, в тот самый миг, когда ты появилась на пороге дома».

------------------------------------

- Что это за место? – С интересом спросила Диана, оглядевшись.

Да, для меня все более-менее понятно. Я уже успел прожить тут часть жизни, а она его видит впервые.

- Я еще не до конца разобрался. – Усмехнулся я.

Диана погладила меня по голове, взъерошила волосы.

- Я так хочу спать! – Она потянулась.

Мне бы и рассказать ей все, но я и сам мало в чем был уверен. Так, может, лучше пока просто промолчать?

Я уже было отвел взгляд в небо, и многозначительно провел рукой по скрипящему подбородку, чтобы что-то придумать. И когда мне в голову пришла подходящая мысль, и я опустил глаза, увидел, что Диана спит. Да что же это за Дороти такая на маковом поле*, в самом деле?!

Деревья или что-то еще? Может быть, воздух? Но так даже лучше – хотя бы не придется ничего объяснять. Пока. Пока что.

Я прикрыл ее нагое тело платьем – ее платьем, которое оказалось у меня под рукой. Ничего лучше и не смог придумать. А сам, засунув в карман оставшиеся у меня в руках листья платанов, еще долго сидел с ней рядом, гладя ее золотистую копну волос.

Что же дальше? Не понимаю. К чему вся эта платановая куща?

Я встал, сделал шаг – под ногой что-то хрустнуло. На траве безжизненным телом распластался осколками домик улитки, теперь больше похожий на обычное черное пятно.

- Извини. – Пробормотал я тихо. Кто бы заметил эту смерть в рамках Вселенной, кроме самого обитателя хрупкого домика, чья душа уже устремилась в улиточный рай? – Я поставил ногу рядом со склизким пятном. Нет, конечно, молитва над безымянным слизняком уже слишком, но, кто знает, сколько времени отмеряно нам – таким же случайным существам на голубой планете, что тащат никчемные пожитки в сторону постоянного пристанища на молчаливом кладбище через всю жизнь?

Но, думаю, и этих моих мыслей достаточно над ним. Аминь!

Я, как следует, рассмотрел траву перед собой, чтобы опять больше никого случайно не лишить жизни. Там, впереди, прокладывая тропу, копошились муравьи, таща в жалах сухие травинки. Вот как, а я их сразу-то и не заметил – жизнь идет, просто кипит тут под ногами. Ладно, хорошего дня трудягам! Но где мне найти выход?

Боясь вновь потерять Диану, или заплутать по неосторожности, я собрал в кулак все самые мелкие камушки вокруг себя. Так и буду их разбрасывать, чтобы потом, найдя ответ, вернуться с победой. А она пускай еще поспит. Слишком тяжело то прошлое, что несла она на плечах на свою Голгофу*. И если мне нет до этого никакого дела, то и вся наша история не стоит всех тех счастливых мгновений жизни, что пережили мы вместе. Тогда я заберу их себе, ведь это я – мужчина.

* * *

Мигофу стоял и ждал. Нет, он не махал нам призывно руками, как старый знакомый, не делал ничего – просто стоял, освещаемый холодными лучами луны на границе, где за его спиной пропадал всякий свет, довлеющий черной пустотой – под самой аркой входа в старые катакомбы. Сложив руки на груди, он молча смотрел на нас. И от его взгляда невозможно было скрыться даже в самой темной итальянской ночи.

За нашими спинами раздавался шум моря, более беспокойный, чем был еще каких-то полчаса назад. Я обернулся. Начинался шторм. Его приближение всегда можно почувствовать – воздух дрожит, наэлектризовывается, волны становятся выше, белые буруны накатывают на берег и тут же отходят, оставляя после себя длинную неровную полоску пены по всей длине пляжа. Вместе с ней выкидывает светящийся планктон – мириады голубых лампочек. Они отливают ярким светом, как будто небо опрокинулось на землю и на песок вдоль всего побережья.

Казалось бы, чудесное и удивительное зрелище, но море, беспокойное, сменившее ритм, больше не радует, томя странными предчувствиями. Теплые потоки ветра сходят на нет, холодя кожу и оставляя на ней крупный ряд мурашек.

Я поежился. Этого еще не хватало, а ведь все так неплохо начиналось.

Я вновь поднял взгляд на катакомбы, в надежде, что все только привиделось – тот человек под открытым зевом страшных свидетелей самой ужасной из войн. Так бы я и хотел думать. Но нет, его профиль никуда не исчез, да и сам он тоже.

Стало по-настоящему страшно! Хотелось повернуть прочь и пройти тот самый путь, что мы проделали с Рождин за весь наш нелегкий день: обратно через пляж, сквозь сетку алюминиевого забора, и дальше вверх по зеленому холму, изнемогая под жаркой истомой летних улиц Неаполя, наполненных людьми; вновь скрипнуть калиткой перед домом одного из потерявшихся среди подобных богатых особняков с его самым великим, но таким же пьяным хозяином Данте Алигьери. Пожалуй, даже это не самый худший выбор. Своему «испанскому стыду*» я бы всегда нашел оправдание, да и черт бы с ним! Не «испанский сапог*» же в самом деле, можно и потерпеть. И вместе с Джованни – кто он там, апостол, друг, брат, демон в обличии ангела, агнец божий? – но только бы вновь оказаться в той деревянной перголе в саду, среди вьющихся виноградных лоз. Смотреть на облака и рассуждать о важном. Просто рассуждать и ничего не делать. И как будто не было всех этих часов. Но только бы подальше отсюда, от всевидящего ока серединного мира – Мигофу.

А он все стоял и смотрел на нас - хозяин предсмертной агонии. Что он держал в кулаках – всю боль человеческих мук, души скитающихся по полумертвой земле, что? Я бы хотел знать наверняка. И единственный вопрос – почему мне стало так страшно только от одного взгляда на него? – не находил ответа. Призрак придуманной Скифии, пострашнее, чем вся наша неземная сущность - бестелесные существа без образа, лишь с намеком на человеческое подобие.

Рождин застыла в шаге от меня, даже не пытаясь двинуться с места, завороженная его ледяным взглядом.

Я кивнул, она пожала плечами.

Так бы и могло продолжаться бесконечно. Уверен, как и мы, он мог бы так же бесконечно ждать. Только у нас… у меня уже почти не было времени, а ему все равно – все, что есть вокруг, принадлежит только ему. Даже время.

- Идем. – Только и буркнула она. – Будь что будет!

- А мы не можем его как-то… обойти? – Я хотел скорее отогнать сковавший меня страх и поводил указательным пальцем по ветру, пытаясь обратить все в шутку.

- Если что, говорить буду я. – Рождин была так напряжена, что даже не заметила моих усилий. – Постарайся молчать. Ты всегда мелешь какую-то ерунду.

- Ладно. – Я согласился с ней. В конце концов, сейчас Рождин мой начальник, а ее начальник – Мигофу. Нет смысла прыгать через голову и нарушать корпоративные связи. Кажется, так меня когда-то учили. – Ну что, идем?

Этим «идем» я все-таки подтолкнул ее. Выдернул из оцепенения, в котором она пребывала, не в силах сделать следующий шаг. Невеста подняла ногу – лунный свет бросил блики на красную подошву ее лабутенов – и, кажется, переступив через себя, с неимоверной тяжестью – я видел это – продолжила путь в сторону катакомб по каменной дорожке.

- Давай, давай. – Шептал я ей в спину, только чтобы она не останавливалась. А Рождин нехотя передвигала ногами все ближе к Мигофу. Что-то держало ее. Каждый шаг давался с большим трудом.

Я опять поднял голову в его сторону. В этот момент, смотря на нас со своей высоты, он поднял руку, так, чтобы мы видели – напыщенно, показно – и щелкнул пальцами. Дальше я и не понял, что произошло, но в следующее мгновение мы оказались прямо перед ним, в каких-то паре ярдов.

- Так бы и ждал вас. – Сказал он раздраженно. – Дорога ведет только сюда, а вы там застряли. Надо было вас поторопить.

- Да. – Невеста стояла, боясь поднять голову и встретиться взглядом с Мигофу.

Добрый отец так разговаривает с сыном после двойки в дневнике, доверчиво пытаясь заглянуть в глаза, который тот прячет в сторону.

- Как тебе путешествие, Саймон? – Я дрогнул от неожиданности, никак не ожидал услышать свое имя первым. Искренне думал, что весь гнев он направит на Рождин. Как бы я сейчас хотел скрыться, спрятаться за ней, как за большим деревом, в которое уже попала молния. И как нечестно с моей стороны оставлять даму в таком положении.

Странно, вроде и ничего не сделал, даже наоборот, а неизгладимое чувство вины захлестывало через край.

Я медленно поднял голову, и, натянув улыбку, оттопырил большой палец.

- Да, вижу, что тебе нравится. – Он ухмыльнулся.

Я даже немного расслабился. Вроде бы уже и ничего страшного. И вот он, потомок коренных жителей американского континента, который, может, и резок порой, но по-отечески рад встрече. Или я ошибаюсь?

- Не забыл еще то, ради чего ты здесь? – Он прищурил глаза.

- Формулу?

- Формулу. - Подтвердил он. Мигофу ждал этого ответа, а я, собственно, именно за этим здесь.

- Нет, - В голове всплыл голос – его голос, объясняющий мне значение, казалось бы, произвольно расположенных знаков. – V внутри U, расположенная в квадранте II. – Отчеканил я. – Буква V внутри U – графическое обозначение сердца, а любовь, возведенная в квадратный степень, делает даже холодную – жаркой.

- Гляди-ка. Ничего себе, - он добро рассмеялся, - и это ты помнишь. Я не сомневался в тебе ни на минуту. Пятерка! Давай зачетку.

Я тоже улыбнулся. Когда жизнь зависит от нелепых сложений букв и цифр, не хочешь – запомнишь. И, неважно, кто спрашивает – строгий учитель, или верховное существо серединного мира. Может, сам Бог.

- А знаешь, - сказал он, - у тебя все еще есть отличные шансы вернуться домой. – Его указательный палец был направлен вниз. – Туда домой. И они явно подросли относительно того, что были в первую нашу встречу. Не каждый может похвастаться таким результатом.

- Я понял. – Меня хвалил сам Мигофу. Ложка меда настигла меня, наконец. Осталось только расшаркаться ножкой – он смутил меня, как девочку. – Никогда не запоминал этих чертовых формул…

- А если ты понял это, - он вдруг оборвал меня на полуслове. – То почему не понял остального?

Я бросил тревожный взгляд на Рождин. Та прижала маленький кулачок к губам и нахмурила брови, и вообще сейчас старалась казаться как можно незаметнее.

- Ты не понял ничего, Саймон! – Штормило не только море - отеческой ласки, как и не бывало. – Ты. Ничего. Не. Понял! – произнес он, отчеркивая невидимой линией каждое слово.

Мигофу поднял руку, сжав три пальца в предваряющем щелчке. Рука дрожала в лунном свете, - гнева тут было предостаточно. Пальцы сами собой переросли в кулак.

Я даже зажмурился и прикрыл голову руками.

- Ударить бы тебя, - он смягчился. Что это – игра в хорошего и злого полицейского? А дальше что, пойдем по канонам психологии?

- А, знаешь, я сделаю по-другому. – Он осклабился. – Может, физическая боль и больнее, но шрамы только украшают мужчину. А мне бы не хотелось… Ты и так хорош.

Он перевел взгляд на Рождин.

- Мне казалось, что это была отличная идея отправить тебя с этим полудохликом…

Она вытянула губки. Кажется, ей было очень неприятно.

- Саймоном. – Невеста тихо подала голос, вроде бы напомнив имя, которое он и так знал.

- А, ну если ты хочешь, то да. – Его смех сотряс древние арки. – С этим полудохликом Саймоном. – Мигофу гремел, разведя руками, потрясал ими в воздухе. – Тем более после того, как ты сама меня уговорила.

Я опять посмотрел на Рождин, подняв брови и сделав удивленный взгляд. Я не знал, а она и не говорила. Он что, специально делает это – сталкивает лбами? Наши отношения и без того идеальными не назовешь. Но он еще больше нагнетает, клокочет яростью, выплескивая ее на нас.

Мое возмущение вдруг поднялось наверх, пытаясь вырваться наружу, оборзилось в край. И, может, именно сейчас стоило, наконец, высказать все, что думаю о ней, но заметил на ее губах капли крови – кажется, слишком отчаянно она винила себя за все происходящее. Длинные ногти тоже пошли в ход.

- В смысле? – Я попытался вернуть внимание Мигофу к себе.

Но тот, уже отстегав меня, невидимой плеткой, как будто и не замечал моего присутствия, оставив напоследок. Что ж, я почти уже привык.

- И он, этот полудохлик Саймон. – Вообще, к чему постоянные оскорбления? - Отлично прошел все твои испытания, правда?

Невеста скованно кивнула головой, продолжая кромсать губы.

- Ты ничего не хочешь сказать? Сама.

Она отрицательно помотала головой.

- Зря! – Выдохнул Мигофу, нахмурив брови.

Ближайшие пару минут прошли в полной тишине, которые прерывал лишь шум набегающих на берег волн и тихий свист холодного бриза.

- Не передумала? – Поинтересовался он, по истечении времени, подняв голову.

И вот только теперь мне стало по-настоящему страшно! Волна паники еще чуть-чуть и захлестнет меня напрочь, пульс участился, холодели руки и ноги.

Кто я? Кто здесь? Заложило уши, и сквозь меня молнией проникла боль. Она захватила от макушки головы до самых пят. Все смешалось в голове в непрерывный шум, накатывающий волнами. Я не удержался и сел в позе лотоса на каменную дорожку. Зажал уши руками и начал качаться из стороны в сторону, совершенно не замечая того, что происходит вокруг. Меня сковало, почти парализовало. Шум совершенно затмевал все крики и обвинения, которые летели с обеих сторон. Я был словно пьяный, молча внимая словесной драке между Мигофу и Рождин, которую не слышал. Мою голову затмил сплошной хрустальный звон.

Они бросали руками вперед, навстречу друг другу, их губы двигались в бесконечных обвинениях. Но я совершенно не слышал слов. Опять нашло, скрутило в бесконечном спазме. Еще чуть-чуть и я пропаду, отправлюсь к праотцам, доживать их нелегкий век. Пытаясь хоть как-то прийти в себя, я похлопал ладонью по уху.

- …и то, как ты его соблазняла в той гостинице, - далекие голоса стали доходить по меня, сквозь дымовую завесу белого шума. Уже что-то... Я хотя бы попытался вразумить себя. – Номед! Даже в его обличии ты была неплоха. Рога, копыта... Кстати, отличный ход – дверь в каменной стене. Парень действительно испугался. Ты сама придумала или Себастьен подсказал?

- Что? – Но мой возглас потонул в их ругани. Никто меня не услышал. Да и не хотелось верить. Так и вертел головой из стороны в сторону, то на Рождин, то на Мигофу.

- А твоя история с Инквизицией, - Мигофу захлопал в ладоши и в очередной раз расхохотался, потрясая арочный свод катакомб. – Я сам почти поверил, что все так и было. А ведь, ты знаешь, я обычно не введусь на такие штуки.

- Нет, не надо! – По щекам Рождин катились слезы. – Не надо, не надо, пожалуйста!

- Все было придумано только для него. – Мигофу указал на меня пальцем. – Я даже начал считать тебя лучшим своим творением. Ты слышишь? – Он посмотрел на меня.

Я слышал их слова, но совершенно не понимал смысла. О чем они говорят? О чем спорят? Почему Рождин плачет? Мне так хотелось обнять ее, защитить от злого проходимца. Подойти к нему ближе, и, сжав кулак, влепить наотмашь по его ухмыляющейся роже, вмазать от души. Как ненавистен он стал мне. А какая эпичная получилась бы картина – не хуже Давида и Голиафа*! Но все не так. Я бы сейчас и руки не смог поднять, оставаясь и дальше сидеть на холодной брусчатке, скованный в движениях обуявшим меня страхом, превратившись в один из серых камней на дороге.

- Я дал тебе шанс. Вытащил тебя из вод. – Он махнул рукой в сторону моря. – Дал его, когда ты попросила. Я пошел тебе навстречу. И у тебя почти получилось. Почти! Слышишь? – Мне казалось, что Мигофу специально старается сделать Рождин больней. Еще больней, да куда уж там! – Ты не сделала самого главного – не объяснила, что помогать людям – плохая затея. Не удержала. Теперь весь наш серединный мир, - он раскинул руки, - весь наш мир находится под угрозой. Ты поставила нас всех под удар. Ради своего никчемного «я». – Мигофу замолчал на пару мгновений. Я видел, как он злится, напряженно поигрывая желваками. – Я не могу тебе больше доверять. – Он вскинул руку вверх, сложив три пальца в щелчке.

- Нет! Не надо! – Рождин бросилась вперед, почти схватив его руку. – Не надо!

Мигофу ударил пальцами, его лицо было налито яростью.

Небо разверзлось. Молнии всколыхнули небо, озарив светом все вокруг. Они переливались и сверкали, до рези в глазах. Из тонких ниток у самых туч они устремлялись вниз, превращаясь в красивые электрические деревья, что расцветали на горизонте над самым морем, словно живые. Одна из них, выкинула ветки в сторону. Сквозь пелену громоздившихся туч, стремительно прорезала их и, дотянувшись до Рождин, ужалила ее. Лицо невесты перекосило, поплыло, неровными каплями стекая на брусчатку у ее ног, за ним и платье растаяло, превратившись в красную лужу, больше напоминавшее кровавые подтеки. Царь и Бог серединного мира торжествовал!

Я же безучастно смотрел на это феерическое действо со стороны и не мог ей помочь. Ничем. Я был прикован к камням, да и сам стал одним из них.

- Не надо! – Ее голос поплыл, разделяясь на сотни маленьких скрипящих некрасивых звуков. Более ужасной хаотичной какофонии я и не слышал никогда, уже жалея, что все не закончилось гораздо раньше. Вздрогнув, все они – эти звуки – одновременно в одной точке, через секунду уже разнеслись над спящим поселком, поднялись вверх и канули в шумящее море, что приняло их. Мигофу схватил рукой воздух над головой и сжал в кулак. В то же мгновение наступила тишина.

Но только в этой тишине уже не было ее – той милой и очаровательной сердцеедки, так похожей на почти-близняшку Мишель, с которой мы иногда коротали утлые вечера где-то в моей прошлой жизни. Да простит она меня в этом странном сравнении. Вместо нее над дорогой висело нечто бесформенное – почти облако – черное, неровное, блестящее и склизкое. Я бы мог не довериться фантазии, но ее и не было рядом.

И это нечто изменяло форму каждую секунду. Может быть, в нем я бы даже попытался угадать черты моей спутницы, той изящной Рождин, но не сумел. Пытался отыскать ее глаза, канувшие в черную пустоту, но передо мной была не она – лишь странное создание, не отбрасывающее даже тени на дорогу. При этом оно источало такой смрадный запах, что я поскорее попытался зажать пальцами нос. Где уж тут ее тонким духам, шлейф от которых вел меня за собой как ту заблудшую овцу. Лунный свет отражался на его поверхности то появляясь, то исчезая каждое следующее мгновение, постоянно запутываясь в черных нитях, из которого был сплетен ужасный монстр.

- Пришла со штормом и уйдешь со штормом. – Мигофу скривил лицо. – Пошла вон! – Он махнул рукой.

Черное облако, задержавшись еще на какое-то на мгновение, словно извиняясь передо мной, покорно поплыло над каменистой дорогой в сторону шумящего моря, все ближе к полосе прибоя.

- Собиратели. – Мигофу нервно дернул руками, будто стряхивая с них песок. – Слышал о них?! – Он бросил взгляд на меня. – Странные формы жизни, принадлежащие только этому миру. Выходят на берег после шторма, собирают что-то, просто живут. – Он прищурил глаза, посмотрев вдаль на бушующие волны. – Впрочем, и об этом ты знаешь.

«Люблю море, только не после шторма», - сквозь звуки непогоды раздался в голове голос Рождин.

* * *

«Кто или что отворачивает меня от тебя всякий раз, когда я готов к этому? Время, или всевышние силы, что могут повлиять на дальнейший ход событий. Я знаю и понимаю это. Любое наше движение, взгляд, поступок явно отразится на нашем будущем. Взмах бабочки на одном континенте рождает бурю на другом – именно о том и писал Брэдбери*. Именно поэтому я так боюсь. Боюсь оказаться у порога твоего дома, насыщенного воспоминаниями, надеждами и всем тем, что никак не дает забыть мне тебя. Но ведь ты все уже сделала сама.

Сделала, я знаю, и не боишься. А я всякий раз возношу в молитвах желание только одного – чтобы ты простила меня. Простила, или забыла.

Как художник, я пишу эту картину. Только вместо холста у меня под руками бумага. Строчу раз за разом строки, создавая шедевр. И что получится в результате – картина только в моей голове. Полотно, разверстанное на много лиц, единых в тебе, моя любимая Диана. Диптих, триптих, полиптих* – совершенно неважно звучание, этот набор букв, который ничего не меняет. Ведь в каждом эпизоде – ты.

И я ропщу! Мир сошел с ума! Неожиданно и непредсказуемо. Вдруг все перевернулось. Мы оказались на краю пропасти, и вот только теперь поверили в то самое чувство, которое всегда спасало. Всегда и везде – во всеобъемлющую любовь. А мне казалось, что такого и не произойдет никогда. Оказывается, миром правит не оружие. Оказывается, миром правит та самая любовь – древнее чувство, которое не остыло и не одеревенело. Оно расправляет свои крылья, когда весь мир вдруг оказался в беде. Оно все еще живо и готово идти на встречу всем, кто принимает его. И вместе с ним планета вдруг ожила, вздохнула, набрала в легкие чистого кислорода, которого не видела целое столетие.

Фабрики и заводы замолчали, люди закрылись по домам – вот он рецепт того освободительного лекарства, что открывает двери во все души. Зло и лицемерие отринуло, и, я правда верю, что все не зря.

Сам Господь Бог постучался в двери, и ангелы вострубили, предрекая последние дни. Знак свыше и вдруг все прислушались. Слишком уж громко горланили небесные горны, оставляя за собой сотни тысяч взошедших на небеса, плача и думая о каждом из них.

Почему этого не случилось раньше? А, может быть, вся наша планета, превратившаяся в Содом и Гоморру, разом испугалась в преддверии огненного дождя, выжигающего не только землю обетованную, но и души? И надо было что-то сделать, чтобы сохранить существующий вид на многие миллионы лет вперед?

Я всегда говорил об этом, говорил, писал тебе, ни на миг не сомневаясь, что нас спасет только испепеляющее чувство всеобъемлющей любви. И только любовь может править всем. Всем и во всем. Миром вокруг.

А моя картина превращается, оживает, вне меня и моих правил. Я бы даже и не смог воссоздать ее на холсте еще раз. Но в словах проще описать – мое заточение в четырех стенах, мой путь к тебе, и наша встреча. Все разложено и разжевано. И краски, от черного, переходящего в небесно-лазурный, до ярко оранжевых на последней части картины в миг нашей встречи. Солнце почти закатилось за горизонт, расчерченный яркими лучами, и ты в моих объятиях на террасе твоего дома.

Вот таким должен быть финал всей истории, которую я себе придумал за долгих десять лет моего небытия. Яркий и сочный. А потом картинка меняется, титры бегут по экрану, зрители долго аплодируют стоя.

Но самое главное, что никакого окончания нет. Просто мы продолжаем жить. Вторая часть, третья, и так до бесконечности. И все наши объятия – лишь очередная точка, тот самый дедлайн, который был заложен в плане нашей неуемной жизни.

Понимай, как хочешь, но я уже расставил все точки над i, и все это – преследующие меня стволы бесконечного леса – только подтверждают мои мысли.

А я бы и рад обманываться, но не суть. В конце концов, мы найдем друга. Найдем, я не сомневаюсь ни капли. Не в этой жизни, так в другой, где нескончаемо тихо, даже когда стволы толстых сосен гнутся от прикосновения ветра к колючим рукам.

Становится жарко. Уф! Это просто я забыл включить кондиционер. Нажимаю на кнопку и, спустя мгновения, меня уже обдувает прохладный воздух. Как хорошо!

Мы настолько привыкли к тому, что нас повседневно окружает, и часто просто не готовы отказаться от малейшего комфорта. Времена изменились, и то, что раньше казалось совершенно обыденным, стало, по сути, неприемлемо – дом сменил квартиру, кино стало цветным, жизнь перетекла на окраины, а шумные вечеринки сменились домашним уютом. То ли мы повзрослели, то ли эволюция, сделав очередной шаг, вдруг устремилась к совершенству. К той ее части, которую и не знали до сих пор. И все сходится только в одном – в той точке бытия, где нахожусь я. А что вокруг?

Я выплываю, словно на корабле, мимо скрипящих вековых деревьев на очередное плато, где в конце пути разверстаны горы – воспоминания о прошлом нашей планеты. По ним и стремится асфальтовая дорога – мой непрекращающийся ад*.

Я бы и рад не вникать в их суть. Но все, что происходит сейчас – лишь вечный миг моей любви. Я бы и был готов отринуть все воспоминания прочь… прочь от себя. Свернуть на обочину, оставшись здесь навсегда, под хмурым небом, что навеяло мне подсознание, под каплями начинающегося дождя, но, все же ни на миг, не забывая о тебе, моя Диана, давлю педаль газа, включая дворники, раскидывающие низвергающуюся воду направо и налево.

Чьи губы, чья мысль ведет меня к тебе? Когда я вспоминаю их, мне кажется, что я смогу все преодолеть. И даже, если в самый крайний миг моей неминуемой смерти подсознание подмигнет мне – а помнишь ли ты ее? – я отвечу «Да!», и вознесусь над зелеными холмами парящей душой, отправившись в последний путь к моей одинокой планете».

------------------------------------

Меня тянуло от нашей стоянки куда-то в сторону. То ли мыслями, то ли я действительно что-то ощущал. Какое-то движение ветра в ветках древних платанов. Тихим шепотом он звал, манил меня, гипнотизируя.

 Я еще раз обернулся на спящую Диану – как хорошо мне с ней, и как плохо без нее. Но нужно, и я был уверен, найти выход или хотя бы разгадать секрет живой рощи. А, может, и никакого секрета здесь и нет? Надо было совершенного точно разобраться, проверить наверняка. Ведь все же не просто так. Или я вновь себе напридумывал, чего на самом деле не существует.

Осторожно делая шаг за шагом, бросая в траву камни, я шел прямо, полагаясь только на интуицию и зовущий голос ветра. Даже и не думал куда идти – мысль вела меня. Звон ручья уже не привлекал, широкие платаны, выстроенные в ровный ряд, оставались позади. Я больше не обращал на них внимания. Так и шел, приминая траву, оставляя за собой отчетливый след, лелея себя надеждой, что, когда Диана проснется, увидит куда я ушел и догонит меня.

Ноги сами несли меня дальше. Я спешил, наконец, прорваться сквозь дремлющую рощу. Куда – сам не знал. Но что-то вело меня. Вело так же, как в той долине, где я впервые повстречал Диану. Сквозь дождь, ливень и град, вверх по ступеням, и даже тогда, когда жуткий монстр – огромный змей – истлел в труху под защитой трех сосен на вершине. Значит, я был прав, прав с самого начала, поддавшись чувствам и внутреннему голосу, что проложил мой путь. Главное, не забывать бросать камни.

Я настолько увлекся, что не замечал ничего вокруг, спеша вырваться из цепких объятий окружавших меня веток. А если бы обернулся, то увидел, что тропа, которую я так старательно приминал ногами, постепенно исчезала – трава, словно живая, поднималась, выравнивая необозримый зеленый ковер за спиной. Если я и потревожил ее, то не настолько, чтобы под моими пятками она могла сломаться, прервать жизненный бег и остаться лежать у самой земли, сопровождая меня в поиске выхода из затянувшейся ловушки. Да, ловушки! В которую попал я, в которую попала Диана, даже не зная об этом. Не зная и о том, что все наши мечты о вечном Рае, останутся только лишь мечтами.

Но я так и шел, полностью уверовав в себя, каждую минуту запуская руку в карман, чтобы выкинуть под ноги очередной камень. Мне чудилось это выходом из тупика, в котором мы оказались. Я вообще мало чего понимал – почему, зачем мы здесь, что нас окружает. А, самое главное, я все время пытался вспомнить все обстоятельства нашего путешествия, пытался понять, как нас сюда занесло. И это даже не вопрос – это суть. Каждый раз прокручивал в голове все возможные шаги, что привели нас в платановый рай. И не понимал, не понимал самого главного – зачем?

Все мои мысли были направлены только на это. Только этим я жил и существовал, взывал к Вселенной, чтобы указала мне правильный путь, по которому можно было бы добраться к людям. Как я по ним соскучился! Взаперти себя самого ох как нелегко сделать что-то подобное. И все же ни на миг я не забывал о моей Диане - как хорошо мне с ней, и как плохо без нее. Мерцающая в сознании мысль не давала мне покоя. Я практически свыкся с ней.

Единое целое, неразделимое, существующее вне большого существующего мира и наших физических оболочек. Наше большое мы, без которого нет смысла в существовании ни одного из нас. И то самое мы безраздельно вело сквозь бесконечные миры фантазии, которые не в силах придумать ни одному живому существу.

Но я опять настолько увлекся рефлексией, отдаляясь от существующей вокруг меня внереальности, что даже не заметил, как закончились вековые стволы изогнутых по ветру деревьев. Еще какие-то мгновения я ругал себя, спорил с собой, придавался унынию – очередному смертному греху, даже не замечая. Не замечая и того, что все вокруг изменилось. Но, сделав над собой в очередное усилие, я обратил внимание – платановая роща осталась позади, а передо мной – огромный луг, за которым – и я не мог поверить глазам – возвышались дома. Самые настоящие многоэтажки и зеркальные небоскребы, от которых я совершенно отвык в пребывании где-то между. И Статуя Свободы далеко впереди, держащая в руке горящий факел.

Нью-Йорк. Вечный город на Гудзоне, впитавший в себя славу Четвертого Рима. Конечно же, я не мог перепутать его ни с каким другим. Возвышающийся Манхеттен, открывающийся вдали и отражающийся в водах залива. Эмпайр-стейт-билдинг и дополняющий его этажами в перспективе остальных зданий новый Всемирный торговый центр, терялись в небесной лазури, нанизывая на высокие шпили летящие облака. Яркое солнце довлело над ними, запуская яркие лучи в стеклянные окна. Был день, или дневное светило было готово отправиться на закат, но все еще поблескивало солнечными зайчиками в створках оконных рам. Город полыхал жизнью, чудился вдали, а стройные небоскребы поддерживали небо на плечах, суть древним атлантам, не давая небу опрокинуться вниз. И доносившийся до меня запах – запах городского бетона, плитки, асфальта, кофе и горячих бургеров – его не спутаешь ни с чем, был настоящим.

Город едва колыхался в жарких лучах солнца – испарина от земли, поднимающаяся вверх, делала его еще более призрачным.

Что это – мы, наконец-то, прибыли домой? Мысль стремительная и чумная, которую хотелось спрятать подальше. И, все же, через все трудности и препятствия, через ахи и вздохи, сквозь руководившие нами мечты о нормальной жизни, мы нашли дорогу?

Я постоял еще немного на месте, давая глазам привыкнуть к тому великолепию и величественности города, которых не замечаешь, находясь внутри него, на его улицах, под козырьками ларьков и магазинов, в той ежедневной суете, к которой он располагает. Потом сделал еще один шаг вперед, и, немного постояв на месте, отступил, не веря своим глазам. А потом, что потом? Конечно, мне стоило рассказать Диане! Я был уверен в этом без всяких «но». Сейчас! Прямо сейчас! Сейчас же!

Я развернулся, и как ополоумевший, по следам, что оставил в густой траве – мои белые камешки – ринулся обратно в рощу, срывая на ходу с веток листву. А, может быть, все-таки стоило обернуться еще раз, чтобы убедиться в его «настоящести»?

* * *

Так я и продолжал сидеть на каменной брусчатке в позе лотоса и ничем не мог помочь себе. Совершенно ничем. Только лишь воспоминаниями, которые вдруг нахлынули, сменяя друг друга с неимоверной скоростью.

Ну, конечно, как же я мог забыть, ведь Рождин появилась среди нас в ту самую ночь, когда на море волнами вздымался шторм. Та страшная ночь в особняке, когда горели свечи и сквозь ровный строй русских гусар и эполетов под неповторимую музыку Шопена возникла в моей жизни Рождин. Такая же волнительная, беспокойная как сам тот вальс, под который она предстала пред моими глазами. Она тревожила и восхищала. Ее образ был неповторим! Как мое прошлое, как призрак, как та, о которой я и думать давно забыл. Почти-близнец, почти-двойник, почти-судьба – Мишель.

Как же я не мог сразу заметить. Той глухой беспокойной ночью, что была так похожа на эту. Сейчас же, понимая, и сопоставляя все последующие события, можно было быть абсолютно уверенным!

Тогда она ворвалась в наш крепко сбитый квартет, как тот пятый из «Битлз»*, и сейчас так же рано покинула – раньше, чем кто-либо другой. «Иногда они помогают нам», - эхом разнесся голос Сойки. Предательница! Могла бы и предупредить. А, значит, и все они знали! Знали и ничего не сказали.

Почему я так завожусь? Что было между нами? Что могло бы быть? История, полная романтизма и ненавязчивого флирта. Хотя, все это игры Мигофу – самого громкого голоса в серединном мире. Ведь именно он нашел в моей голове тот образ прошлой жизни  и дал ей вторую неповторимую жизнь. А я… я как теленок пошел за ней.

Кого мне проклинать больше? Черное смрадное облако, от которого разит тиной и цветущим морем больше, чем дорогими духами, того странного Собирателя внеземной жизни, у которого и ума-то нет, в чем теперь можно было бы усомниться. Или хитрого потомка коренных народов, когда населявших континент, в чьем коварстве заключен весь его разум?! Кого? Красивое от плоти и ужасающее в никчемности и бессмысленности существо, действующее только по указке высшего разума?

Я сидел на брусчатке, и раскачивался, в ритме старого маятника, обхватив голову руками.

- Ты закончил? – Раздался голос Мигофу откуда-то сверху.

- Что? – Я вдруг вспомнил, что не один здесь.

- Жалеть себя. Ты закончил? – Мигофу говорил ровным голосом, как будто ничего и не произошло.

- Ты убил ее. – Я поднял взгляд, полный ненависти.

- Нет. – Он ухмыльнулся. – Нет. Не убил, успокойся. Обратил. Убийство – слишком тяжкий грех. А она, - он сделал жест, словно смахнул пылинку с пальца, – лишь инструмент. Для тебя, - уточнил он. – Если ты еще не понял. Как молоток, как топор, карандаш, как ручка, как листок бумаги. То самое средство, что ты используешь в обычной жизни. Когда ты пользуешься ими, то даже не обращаешь внимания. А когда они становятся не нужны, забываешь о них. Так и остаются лежать на столе, а ты просто уходишь. Рождин – такая же, не лучше и не хуже остальных...

- …для тебя, – выпалил я, – Может, все слишком просто. – Я бы хотел, чтобы его вообще не было здесь. – А для нее – это жизнь. Ты играешь с жизнями, которые тебе вообще не принадлежат.

- Здесь, - Мигофу развел руками, - мне принадлежит все. И она, и ты, и все твои друзья тоже – Себастьен, Адель, Сойка, и все другие, чей путь пролегает через эти призрачные дали, или кто поселился здесь по тем или иным причинам. Всё вокруг! И только я могу решать, кто пойдет дальше, а кого стоит отпустить с миром. – Он поднял указательный палец вверх. – Как бы не звучало жестоко. А ведь ты так и думаешь.

Я кивнул головой. Чего уж там – мои сомнения дорогого стоят, а ему плевать на мои чувства.

- Да, - он продолжал. – Ты можешь обвинять меня во всех смертных грехах, впрочем, это не стоит и выеденного яйца. Рождин не сказала тебе самого главного. Зато наплела с три короба вранья – и про Зону 51, и про радары, и про пирамиды, и про полеты.

- И что, все неправда?

- В этом нет правды ни на грош. – Мигофу нахмурил брови. – Себастьен, вечная жизнь ему подруга, навешал лапши на уши, а она приняла все за чистую монету. В небесном кабаке еще и не то расскажут. Забудь эти бредни. Парни любят пошутить, особенно после пары бокалов эля, наплести невероятного. А того, с чего и стоило начать, она тебе не сказала. Уж не знаю почему – не хотела, или забыла. Или все вместе. Что в мозгах у этих существ, если только они вообще у них есть? Мне тоже ее жаль. Жаль, что не справилась. Жаль, что подвела. Хорошая девчонка… была бы, если бы ею и осталась. Такой шанс выпадает немногим. А она его потеряла. Навсегда. И, поверь мне, если бы я был на ее месте, я бы его не упустил. – Мигофу замолчал на мгновение. – Я бы с этого и начал - нам нельзя помогать живым. Наверное, это была бы самая первая фраза, при нашем знакомстве.

- Но ты же ее не сказал. – Я попытался поставить мозги на место.

- Но я же не она. – Мигофу скривился.

- И Себастьен тоже. Его-то ты не обратишь?

Мигофу молчал.

- И Адель, и Сойка. И даже твой пьяный гений, брат-близнец – Данте.

- Мы – погодки. – Я задел его за живое.

Шум в голове почти прошел. Я усмехнулся.

- Ни один из них не сделал этого. Не сказал, даже не намекнул. – Наконец-то я мог различать все звуки, что меня окружали. С трудом, но мог.

- Серединный мир очень хрупок… – Мигофу сложил руки на груди. – Мы не допускаем сюда живых. Не самое лучшее место для вас. Впрочем, ты и так все видел. А тот малыш, он бы и так не погиб – его бы вытащил отец, сил у него хватало. Да и потом, он никем не станет, более, чем собой. Поверь, он даже и не помнит ничего – сладко сопит в кроватке. А ты за это все расплачиваешься. Скорее всего, и ты его скоро забудешь.

С одной стороны тебе, можно сказать, сильно повезло. И если бы тебя вела только твоя рука, то кары не избежать – ты проявил признаки нашего существования, существования нашего мира. А дети видят ангелов, но не понимают. Помнишь того рыжего мальчишку около госпиталя? Для них, младенцев, люди с крыльями – такие же люди, только взрослые. Несмотря на то, что они еще не могут разделять всех вас, взор их гораздо шире, чем бы ты мог подумать. Со временем это проходит, как и все на свете. И они начинают смотреть только прямо, не обращая внимания на то, что происходит в стороне. Как лошадь, на глаза которой натянули черные шоры*. Бегут куда-то вперед, расталкивая остальных. Напрочь теряют данный от рождения дар. Так смешно смотреть с высоты.

- И что в этом такого?

- Что в этом такого? Хммм. – Мигофу погладил подбородок. – А действительно, что? Я скажу тебе, что уж там. Это уже не секрет, и уж точно не для тебя. Главное табу нашего мира – не вступать в физический контакт с миром живых. Никогда, ни при каких обстоятельствах. И знаешь почему?

Я пожал плечами – куда уж мне.

- Ангел теряет часть силы, если такое случается. Об этом знают все здесь. Можно направлять, учить, подавать знаки, но не помогать.

- Почему? – Я и правда не мог понять.

- Потому что, мой друг, - меня покоробило, - серединный мир только и держится, что на этой силе – на силе душ всех ангелов, что населяют его. Впрочем, они не любят, чтобы их так называли. Кураторы – так им ближе. И чем ее больше – ангельской силы, тем крепче наш мир. Он не так зыбок сейчас, как был в самом своем начале, он расширяет границы. Бог сотворил Землю всего за семь дней*, наш – создавался столетиями. Искали, пробовали, пытались разуметь. Но когда, наконец, поняли в чем причина, появился и закон. Я сам лично расписался под ним. Если ты думаешь, что он выполнялся беспрекословно, то ошибаешься – хватало и тех, кто, несмотря на него, все-таки жертвовал частью себя – ведь это так благородно, не правда ли, - нарушал его, и, вместе с тем, разрушал все то, что создавали мы – наше серединное пространство. Не по своему желанию или прихоти, по необходимости. Ведь, наверняка, ты слышал истории о чудесных излечениях, или о неминуемой смерти, которая почему-то вдруг обошла стороной – вот, например, как ты, спасая того младенца.

Я кивнул головой.

- Вместе с тем, Куратор теряет часть себя, а мир, который мы населяем, становится тоньше. Источается каждый раз, когда такое происходит, рвутся нити, связывающие его. И может совсем исчезнуть, когда последняя грань будет стерта. Представь, что произойдет, если не будет запрета. – Мигофу выкинул руку вперед. – Ты думаешь Себастьен, твой добродушный хохмач, не мог щелкнуть пальцами еще тогда, сразу после той аварии? Конечно, мог. – Мигофу сам ответил за меня. – И грузовик пролетел бы мимо, ну, может быть, оторвал бы боковое стекло – небольшая потеря по сравнению с жизнью, или помял крыло твоей машины. Или вообще бы ничего не произошло – он отмотал бы время назад, а ты бы поехал другой дорогой, или остановился на обочине поменять колесо, например. Ангелы – они всесильны! Ты бы остался жив, но мир – наш мир – в нем бы появилась очередная трещина, которые мы латаем из вечности в вечность из-за таких вот героев. Он потерял бы еще одну из своих частей. Да и Себастьену было бы плохо. Ты ведь тоже почувствовал себя не очень?

- Да, есть такое. – Я все еще сидел на холодной брусчатке, снизу-вверх поглядывая на Мигофу. Спазмы удушья и боли почти прошли, отголосками скользя где-то в глубине тела, отзываясь резкими уколами то там, то здесь.

- То самое чувство. – Он усмехнулся, как будто понял, все мои ощущения. – Впрочем, боль – последнее, о чем они думают… думали. Их мораль высока, как то самое небо. Но каждому из них – Высший суд. Но теперь все стали умнее. Пускай, не самое точное слово – прозорливее и хитрее. А любому из вас, дается второй шанс, кроме уж совсем безнадежных случаев. Главное – суметь им воспользоваться. А ты не безнадежен, парень, и этим мне нравишься, Саймон!

- Надеюсь, настолько же, насколько не нравитесь мне вы. – Во мне еще бурлило, клокотало чувство беспомощности, что я ничем не мог помочь Рождин.

- Ты все еще о ней? Забудь, просто забудь!  – Он понял меня. – Просто прими сейчас как данность, что, если бы не было нас, не было бы и вас – полудохликов. Даже с вашей медициной, сделавшей за последнее столетие явный шаг вперед. Эскулапы, костоломы, зубодеры и кровопускание остались в далеком прошлом. Но только дай нашему миру исчезнуть и все ваши шансы на жизнь будут равны нулю. Случись что и сразу туда, - Мигофу указал пальцем на небо, - в Рай или в Ад, или как там вас мотивируют на Земле? Сразу на свою бездушную одинокую планету, которой имени даже не придумали – только что догадались номера присвоить. Никто, слышишь, никто больше не получит ни единого шанса. Никакого. Зато кома – наш странный серединный мир, почти библейская Скифия – прекрасна в грезах и фантазиях перед последним шагом. А вот куда он будет – последний шаг – в бездну или в долгую и счастливую жизнь – выбор только за тобой. Как на рулетке – черное или красное. И только удача может подсказать правильно. Кстати, тебе доводилось ли когда-нибудь бывать в Вегасе?

- Нет. – Я пожал плечами. Словно он смутил меня.

- Зря, малыш. Те же самые ощущения. Может быть, стоит попробовать однажды? Тогда бы это все, - Мигофу опять поднял руки ладонями вверх, - мог бы прочувствовать на своей шкуре и даже умирать бы не пришлось. Запомни, если успеешь схватить синюю птицу* за хвост, то и тебе улыбнется удача!

- Значит, - я поерзал на холодных камнях. Боль совсем отступила, и вроде бы даже мозги зашевелились. – Это как в Биг маке?
Мигофу поднял бровь.

- Котлета. – Меня потянуло на юмор. – Между нижней булкой и верхней. Ваш мир, как котлета – прослойка между мирами – тем, реальным и тем другим, более вечным.

- Ну, если ты хочешь. – Он добро рассмеялся, подняв орлиный нос к луне. – То да, как котлета. Хотя я был о тебе лучшего мнения.

* * *

«Но не все так просто. И вновь спящая равнина встречает меня. Как трудно понять всю тишину, что повисла над ней, как трудно вникнуть в странную жизнь без шума автомобилей, без гудков машин на светофорах. Как будто совершенно два разных мира, что ведут от города к городу. Совершенная параллельная реальность. Так бы и застрял здесь навсегда.

Но, порой, и тишина надоедает. Как надоедает опостылевшая еда, ежедневные развлечения, ритм жизни, что спешит, сменяя утро днем, а день вечером, а тот за собою тянет непроглядную ночь. И невозможно вырваться из той круговерти, даже прекрасно понимая, что завтра будет абсолютно такой же день. Помнишь, как в фильме «День сурка»? Что бы ты не делал, назавтра опять проснешься ровно в семь и, спустя каких-то полчаса, уже спешишь на работу, застревая в пробках, злясь, и перемигиваясь со светофорами. И, если очень повезет, даже не придется искать свободную парковку. А от жизни что? Кусочек того неизгладимого счастья, что доставляет семья. Два-три часа перед сном, за ужином и купанием детей. Только в эти минуты, в которых, по сути, и заключена вся наша долгая и продолжительная счастливая жизнь. Минуты, в которых больше любви, чем когда-либо.

Но я грешу, ворчу, как старая бабка. А ведь и в ее жизни был солнечный свет. Правда, она забыла о нем навсегда. И все, что ей остается – только понукать молодежь. Почему, зачем? Только для того, чтобы казаться себе не такой уж и старой. Ведь в ее словах тоже есть кусочек счастья. Того старого и забытого, как она сама, и которому она хочет научить всех вокруг с оглядкой на свой последний день.

Запомни, моя милая Диана, если я превращусь в такую бабку – пристрели меня. Нет, я серьезно! Оружие так просто продается в магазинах, что лишь стоит зайти и купить один из тех «парабеллумов», пылящихся на полке. Одна пуля, неотягощённый вес в долю унции, избавит тебя от старого меня. Ведь то старое счастье давно протухло на высохших костях, и только прикрывается обрюзглой кожей и каким-то бредом. А правды в этом ни на полфунта не наберется. Как и те города, что вырастали на месте старых ферм.

Сначала они боялись тянуться к солнцу, ограничивая себя этажами, но потом, вдруг, взяли безумный темп, на котором построен весь современный Нью-Йорк. Годы бесшабашности и смелых проектов. В результате на плоской равнине были возведены архитектурные памятники типа Эмпайр-стейт-билдинг*. И именно благодаря ей на вершине появился Кинг-Конг* – та еще обезьяна с задатками супергероя – так ловко он взбирался по отвесной стене освещаемый огромной луной. Так что же было в начале – яйцо или курица? Эмпайр-стейт-билдинг или Кинг-Конг? Или те рабочие, памятник которым воздвигли у подножия величественного здания? Какие странные мысли меня одолевают.

Сейчас я смотрю на повисшую за окном тишину и понимаю, насколько она соответствует мне. Всему тому моему внутреннему настроению. Затишье перед бурей, кажется так.

Хочется взбодриться, оттянуть голову назад, похрустеть позвонками. И уже, наконец, распрощаться с ней. Но я так привык, что не могу, не могу и не хочу от нее отказываться. Пусть она еще немного повисит в воздухе, окутывая меня пеленой. Надеюсь, что, вновь встретив тебя, я навсегда забуду о ней. И распрощаюсь, так просто распрощаюсь с ней.

Мне не будет ее жалко. Ни на грамм, ни на вот столечко, потому что она сопровождала меня долгое десятилетие. Я просто устал от нее и хочу совершенно другого. И даже точно знаю чего – ее противоположности: шумов и криков, детского гвалта во дворе перед домом. Милых сердцу голосов, по которым, даже расставшись с ними на мгновение, начинаешь безумно скучать.

Человек рожден для действия и шума. Для великих свершений! И даже планета всякий раз подтверждает это эволюцией – цивилизации рушатся, исчезают, пропадают в пыли времен, стертые с лица Земли, но всякий раз возрождаются в том или ином качестве, принося с собой очередное движение. Планета не может существовать в тишине, она тоже дает толчок развитию только для того, чтобы не остаться одинокой в бесконечном и безлюдном черном космосе, что мчит сквозь нее, роняя метеоры, донося шум далеких звезд и звуки небесных светил, которым, в принципе, все равно, что будет потом. Так и сияет ровным голубым пламенем, не позволяя жизни прерваться.

О чем уж тогда говорить мне – каждый из нас несет в себе ее образ, ее суть, отождествляя себя с самой природой. И мы, в ее полном понимании всего происходящего вокруг. Мы – те самые частички ее живой плоти, что так долго стремятся друг к другу и не могут дотянуться. А ведь причина лишь в том, что нам постоянно что-то мешает».

------------------------------------

Я приминал траву, пытаясь найти путь к нашей стоянке, но единственным моим ориентиром были только маленькие белые камешки, что раскидал я под ноги. Да и те, как-то странно виляли среди возвышающихся зеленых стрелок, видимо, муравьи приняли их за спортивные снаряды и разнесли подальше. Трава распрямилась, затеряв следы, а мне всего-то и надо было, чтобы побыстрее добраться до Дианы и принести ей хорошую весть. Я даже не пытался осознать, как это все с нами случилось, главное, что там, на горизонте, теперь уже скрывшийся за вековыми платанами, возвышался город. Тот самый город, в котором когда-то мы нашли так много для нас самих.

Ветки хлестали по глазам, я отводил их руками. Было больно, но все, что случилось с раньше, было не больнее того, что могло бы произойти дальше.

В голове настойчиво стоял образ колышущегося в жарких лучах солнца города. Он не исчезал, да и я вряд ли мог ошибиться, приняв его призрак за что-то другое.

Трава била острыми концами по лодыжкам, но я не обращал внимания. Еще чуть-чуть, всего-то капля, и мы окажемся дома. Эта мысль вела, не останавливала ни на секунду. Я и так застрял здесь надолго – гораздо больше, чем хотелось бы. Честно сказать, я очень устал.

Идеи о Рае, о его бесконечном пространстве слишком малы по сравнению с той реальностью, в которую мне уже так хотелось окунуться целиком и полностью. Пускай она и была гораздо меньше.

Может, я и сам бы на миг задержался здесь, прильнул к одухотворяющим стволам вечных деревьев, но по сравнению с тем, что ждет нас за их окраиной, — они – всего лишь малая толика того, о чем мы мечтаем. Да и если бы я вообще задумывался о том, как мы здесь оказались, отматывая назад наше путешествие, – а этот мир был бы больше похож на фантазию, чем на реальность – я бы просто решил, что сошел с ума. Но глаза не могли меня обмануть, рисуя яркими красками зеркальные небоскребы, которые я знал от и до, проходя каждый день мимо них.

И вот теперь, мне больше ничего и не надо, кроме безумного бега сквозь неприглядную платановую рощу, что навсегда застыла где-то на окраине бесконечного Нью-Йорка. Я был совершенно уверен в ее существовании, потому что боялся хоть на миг потерять присутствие вечного города. Да и нужно было скорее рассказать Диане, которая все еще спит и не знает самого главного!

- Диана! – Мой голос прорвался сквозь сомкнутые ветви. – Диана! – Я почти потерялся в бесконечном лесу. – Диана. – Я шептал, боясь разбудить ее, хотя рассвет остался далеко позади.

- Диана! – Она открыла глаза. Я даже и не заметил, как отмеряя шагами, очередные футы оказался рядом с ней. Моя мокрая от бега и росы с листьев рубашка неприятно прилипала к телу, но я старался не замечать таких мелочей.

Диана подняла голову, я погладил ее золотые локоны, все еще сомневаясь в том, что я бы хотел сказать. А она, такая беспомощная после долгого сна, только продрав веки смотрела на меня, в ожидании чего-то важного.

- Там, - я махнул рукой в сторону, немного отдышавшись. – Там – город.

Кажется, и не поверила мне сразу, хотя это можно было списать на ее зазевавшийся сон. Она была еще в том состоянии, когда дремота бежит впереди, и мысли скомканы и слишком неправдоподобны. Как на картинах Дали*, где время растекается по веткам*, а слоны на ногах, тонких как спицы, спешат пробудить юную деву ото сна*.

- Где? – Конечно, она ничего не поняла сразу. – Где, какой город?

- Там, - я возбужденно указывал на сомкнутые стволы деревьев. – Там, Нью-Йорк! Мы выбрались! Выбрались из лабиринта!

Она ничего не понимала, пытаясь отринуться от сковавшего ее сна. Смотрела на меня, словно дитя, широко открытыми глазами. Узна;ешь ли ты меня? – проскользнула мысль.

- Саймон. – Ну, слава богам. – О чем ты?

- Там город, вставай. Нью-Йорк, Манхэттен – все, что ты знаешь и любишь. Мы целовались на Бруклинском мосту. Тогда, впервые, помнишь? – Я помогал ей преодолеть долгие моменты памяти, ведя ее в обход, по самым коротким дорожкам. – Давай! – Не было времени, я был в этом уверен. Я спешил, чтобы не опоздать. Чтобы вернуться по еще примятой траве в сторону дома. – А солнце догорало закатом между его арками, падая в Гудзон.

Если между нашей встречей на той равнине, и видением города – больше, чем видением – действительно существует еще что-то важное, то только любовь может вывести нас из про;клятого леса.

- Держи, - я поднял с земли ее платье и передал его Диане. Я бы и дальше мог наслаждаться ее наготой, но время, остановившись, все еще ждало нас, отмеряя секундами каждое мгновение. Его было немного, но и не настолько мало, чтобы совсем ничего не успеть.

- Давай, давай, - торопил я ее.

Диана, натянув платье, подала руку. Я поднял ее с земли, притянул к себе, поцеловал в острый край сомкнутых губ. Она смотрела на меня, и этот взгляд был слишком серьезен. Она пыталась сложить пазл – все последние события, хотя для нее это был всего лишь сон.

- Там, - я махнул рукой в сторону, - нас ждет все то, о чем ты говорила – наш Рай. Идем! – Она же, доверившись мне, вложила ладонь в мою. Я не мог обманывать, не мог, и не хотел. Не было нужды. Ведь если все то, что видел я, увидит и она, то наши шаги к счастью значительно сократятся – совместная шизофрения не свойственна для каждого.

Вняв моим словам, Диана ни доли секунды больше не сомневалась.

- Идем, - только и сказала она.

Я обернулся и, раздвигая ветки, потянул ее по тропе. По тому пути, что протоптал, возвращаясь к стоянке. И только я мог рассмотреть ее среди тех камней, что белели в яркой зелени. К счастью, трава даже не успела подняться, и мои следы были все еще отчетливо видны. Этот раунд все-таки выиграю я!

Мысли были заняты городом и счастливым планом нашего спасения. Что дальше? – конечно, победный миг нашего возвращения! Уже и неважно как мы здесь оказались – важно, как мы выберемся отсюда. А потом… Победителей не судят!

Время убегало. Я чувствовал, как мне была нужна каждая секунда, растянувшаяся до бесконечности. Я полностью отрешился от происходящего и только тащил Диану за собой. Она же не сопротивлялась, наоборот, ловко отбивалась от веток, выставив перед собой свободную руку.

- Еще чуть-чуть, - шептал я, словно уговаривая ее и раздвигая тяжелые ветви платанов, заслонявших путь. – Еще чуть-чуть, немного.

Диана не отставала ни на шаг, не придавая значения мыслям, оставаясь в моем плену. А я был уверен, что иду правильно, да и камни подсказывали дорогу.

Ладно, пусть так. Я был уверен, что скоро сквозь листву я смогу разглядеть яркие солнечные блики в окнах уходящих в небо небоскребов. Как они манили к себе, как одухотворяли! Они были так близко. Насколько, насколько я вообще мог себе это представить.

* * *

- Вставай, - Мигофу протянул мне руку.

Я отвернул голову – все-таки я еще был зол на него.

- Как хочешь. – Он даже не стал меня уговаривать. Впрочем, чего еще можно ожидать от всесильного духа серединной пустоши? Да и кто я для него? Может быть, для Себастьена он бы еще и сделал исключение, хотя я сомневаюсь и в этом.

Я поерзал на камнях – вряд ли, оставаясь на месте, я хоть на дюйм приближусь к цели. Мысль показалась мне здравой. Найдя в себе силы, я сделал глубокий выдох и резко поднялся. Да так, что голова закружилась.

- Ну, ну, ну, поаккуратнее. – Мигофу ухмыльнулся. – А то все твои накопленные баллы сгорят, не успеешь ты зайти под арку. Как в «Jeopardy!»*, видел? – Он явно был в приподнятом духе. – Люблю эту игру!

Шторм на море поутих, буря ушла за горизонт, синея остатками темных туч на краю. В них врезались тонкие облака, разбавляя белыми мазками плотные краски случившейся грозы. Скоро и их совсем не будет видно. За спиной раздавался легкий плеск волн, накатывающих на холодный песок, ветра почти не было, а на востоке показалась алая заря, бросившая первые лучи на своды тяжелых арок катакомб. Да не такими уж и страшными они теперь казались.

- Видел. – Я пожал плечами.

Мне не хотелось задавать вопросов, возмущаться или перечить. Мне хотелось только одного, чтобы странный дух мира-котлеты, наконец, оставил меня в покое. Мне так надоело его присутствие.

- Туда, - Мигофу указал мне на холодные стены катакомб, - ты пойдешь сам.

- Один?

- Один. – Подтвердил он.

Я замер, рассматривая черную дыру, проваливающуюся в бесконечность, за его спиной. Ее вход, словно открытая пасть, был готов в любое мгновение выпустить острые клыки и сожрать, вмиг перемолов меня с потрохами. Сомневаюсь, что от меня что-то останется, даже память – и ее не будет.

- Не так уж там и страшно, - он постарался приободрить меня. - Если ты не боишься темноты, летучих мышей или пауков. – Закончил он.

- Спасибо! Вот сейчас вы очень помогли. – На искрометный юмор уже не хватало сил. – И что там, дальше? – Даже вопрос, так, лишь праздное любопытство. Время идет и сколько я уже буду продолжать скитаться по темным коридорам, лабиринтам и пещерам в поисках одного единственного ответа?

- Это тебе и предстоит узнать. – Мигофу прищурил глаза, ответив на мой немой вопрос. – Тебе все до сих пор кажется странным, но пора бы уже было привыкнуть.

- Не могу. – Выдохнул я. – Не могу привыкнуть.

- Что мне в тебе нравится, – он поднял вверх большой палец, – ты не сдаешься.

- Я устал.

- Знаю. На этом многие и останавливаются – не видят смысла бороться дальше. Даже Кураторы не в силах помочь таким. Они теряют смысл и все последние жизненные силы. И становятся такими, как она. – Мигофу махнул рукой по направлению к берегу. Конечно, я понял, о ком он. – Запомни, усталость – явление временное, смерть – вечное. Более вечное, чем ты себе вообще можешь представить. Я бы и сам не хотел встретиться с ним.

Я ухмыльнулся, прокашлявшись в кулак.

- Конечно, - он развел руками, - не при всех этих обстоятельствах. Главное, помни о ней – о своей Диане. Она – твой золотой ключик, нить Аридны. Она же там ждет тебя. – Как вовремя он вспомнил, или специально припас ее имя за пазухой? – Иди и не замедляй шага. Помни, она всегда там. – Он приложил руку к левой стороне груди. – И, может, потом ты будешь вспоминать эту историю со смехом.

- Сильно сомневаюсь.

- Не беспокойся, я преувеличиваю. Улыбки будет достаточно. Нет ни одного существа, духа, или тех препятствий, которых ты не смог бы преодолеть. Тем более, что большая часть пути уже у тебя за спиной. – Мигофу положил руку мне на плечо. В первый момент, поддавшись негативным мыслям, я хотел ее сбросить, но помедлил. Пожалуй, таких речей, пусть и не слишком длинных, я еще ни от кого здесь не слышал, только «иди туда, не знаю куда». Да и ему-то что? – вряд ли за таких полудохликов, как я, полагается годовой премиальный бонус. Или строит из себя отца, которого уже давно нет рядом.

- Ты все о деньгах. – Он расхохотался. – Материальные ценности тоже не вечны, да и они ни при чем. – Пора бы заканчивать думать, он читает мои мысли, как с листа. – Но, знаешь, здесь есть еще одна деталь. Может быть, и не столь важная для тебя. – Он на мгновение замолчал, поразмыслив. – Или наоборот.

Я смотрел ему прямо в глаза.

- Сейчас ты не запомнишь, даже не пытайся. – Мне кажется, что он сомневался. – Впрочем, можешь, почему бы и нет? Подойди ближе.

Я остался стоять на месте.

- Да подойди уже, не бойся.

Я сделал шаг.

- Ближе. Я не кусаюсь.

- Не могу быть уверенным. – Я подошел к нему почти вплотную.

Мигофу склонился над моим ухом и произнес несколько слов. В следующее мгновение я был готов раскрыть рот в обличающем его крике. Но он лишь, скорчив очередную гримасу, хлопнул меня по спине.

- А дальше сам. – И, щелкнув пальцами, исчез.

В следующее мгновение я тряхнул головой, нахмурил брови, пытаясь вспомнить. Но вместе с Мигофу разом испарились и все те слова, что он прошептал. В голове было пусто, как в той каменной пещере. О чем он говорил?


-----------------------------------------

* Гумм – имя лошади мушкетера Д'Артаньяна из романа Дюма-старшего «Д’Артаньян и три мушкетера».

* Эпизод из книги Ф.Баума «Волшебник страны Оз», когда главная героиня Дороти и ее друзья попадают на маковое поле засыпают и не могут проснуться.

* Голгофа (в Евангелии истолковано как «Лобное место») -  холм, где, по Новому Завету, был распят Иисус Христос.

* Испанский стыд - чувство неловкости или стыда за других.

* Испанский сапог - орудие пытки средневековой Инквизиции.

* Давид и Голиаф – По преданиям  Библии молодой Давид, будущий царь Иудеи и Израиля, побеждает филистимлянского воина Голиафа в поединке с помощью пращи.

* Имеется ввиду рассказ Рэя Брэдбери "И грянул гром".

* Картины состоящие из нескольких частей. Диптих — двухсекционная картина, триптих — трёхсекционная, полиптих – картина, состоящая их большого количества частей.

* Имеется ввиду песня британского певца Криса Ри «Road To Hell»

* Речь идет о пятом участнике британской группы «The Beatles» Стюарте Сатклиффе, который играл в группе в 1960-1961 гг. Умер в 21 год от кровоизлияния в мозг.

* Шоры - специальные пластины, надеваемые на морду лошади, закрывающие ей обзор по бокам, чтобы она не отвлекалась на машины, людей и т.д.

* По библейскому преданию Господь создал мир за семь дней.

* Синяя птица воплощает идеал счастья или удачи.

* Эмпайр-стейт-билдинг (англ. Empire State Building) — 102-этажный небо-скрёб, расположенный в Нью-Йорке на острове Манхэттен, на Пятой аве-ню между Западными 33-й и 34-й улицами.

* Кинг-Конг (англ. King Kong) — монстр, гигантская горилла, персонаж поп-культуры.

* Сальвадо;р Дали; - испанский живописец, график, скульптор, режиссёр и писатель. Один из самых известных представителей сюрреализма.

* «Постоянство памяти» (исп. La persistencia de la memoria) — одна из самых известных картин художника Сальвадора Дали.

* Речь идет о картине Сальвадора Дали «Сон, вызванный полётом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения»

* Близкий аналог – «Своя игра» на НТВ.