Победи себя. глава 5-6. первая редакция

ГЛАВА 5. СУДЬБА

Бабушка крестила Ирину в Камышине, когда той исполнилось два года. Заплатила две тысячи рублей соседу, и он отвез их с бабушкой на машине в город через переправу. Ирина ничего не помнила, мать дежурила в больнице, и крестными стали вот этот самый сосед-шофер со своей женой, дальней родственницей бабушки по мужу.

В Самаре тетя Ульяна тоже сразу повела Ирину в небольшую церковь и стала молиться за здоровье всех близких. Лики святых, тишина и успокаивающие проповеди перед потрескивающими искрами свечей стали тем лекарством от чувства унижения и потерянности, особенно, когда стало ясно, что вода речки не смогла смыть следы огненных прикосновений и ласк Сергея.

Возвращалась из института культуры радостная и веселая, когда узнала, что ее зачислили на бюджет по итогам ЕГЭ. И вдруг в автобусе закружилась голова. Как-то неожиданно ее так повело в сторону, что невольно схватилась за руку  пожилой женщины, которая готовилась к выходу. Ирину усадили у открытого окна, женщина проехала свою остановку, обмахивая бледную девчушку каким-то журналом, а выходя из автобуса, сказала: «Дай тебе, Боже, счастья и здорового сыночка!»

По каким-то признакам, наверное, по глазам прочитала, но вот это странное, удивившее пожелание, закружившаяся голова, как будто от полного бокала шампанского, выпитого вместе с любимой тетей дома за успешное поступление в запланированный вуз, — вся эта смесь бурной радости отодвинула в сторону неопределенность с задержкой месячных. Но через месяц учебы, когда тошнота стала накрывать все чаще, тетка Ульяна повела Ирину в поликлинику, и все стало ясно:

— Деточка моя! Это же счастье — родить ребеночка! Я два раза была замужем, а детей мне Бог не дал! Нас у бабушки Нины было двое, у моей сестры Галки ты появилась, и я тебя всегда считала тебя своей доченькой. А теперь я скоро стану бабушкой.

Покраснела от смущения и неожиданности. Особой радости не прибавилось. На пальцах посчитала, что ребенок появится где-то в середине марта. До летней экзаменационной сессии успеет приготовиться, чтобы не пропускать год и не расставаться со своей группой. И, самое главное, свое совершеннолетие в середине мая будет встречать с ребенком на руках. Вот такая удача! И в двадцать пять лет поведет своего сына или дочь в первый класс. Чудеса!

Она сама себя теперь, после того как убежала от жизни в материном доме при поддержке бабушки, не узнавала. Словно провалилась в какую-то волшебную дыру или в чудесный сказочный колодец, где кисельные берега у молочных рек с бездонными синими небесами отсекли грязь и унижения прошлой жизни, выплеснули их в бескрайний океан забвения, а ее закрутили в водовороте новых интересов и людей.

 И известие, что в животе уже плотно поселился и живет с ней одной жизнью больше трех месяцев маленький будущий человечек, тоже стало дополнением той новой жизни, о которой она мечтала.

«Это будет мой ребенок! И я дам ему прекрасное имя, а отчество пусть будет Сергеевич. Ненависти не будет в этом новом мире молитв и добра. Да, если родится сын, то пусть он будет Александром Сергеевичем, как Пушкин или Грибоедов. А Сергей никогда не узнает, что у него есть сын. Вот об этом она точно позаботится!»

«Волшебная эйфория детского восторженного восприятия мира в семнадцать лет, — Ирина усмехнулась, завернула обрез и патроны в новое вафельное полотенце, спрятала в нижний ящик старого шкафа. — Ничего ты не забыла! И нечего себя обманывать! И ты хочешь отомстить Сергею, наставив на него ствол заряженного оружия, чтобы посмотреть ему в глаза, увидеть его сущность перед лицом смерти или угрозы увечья, заставить вспомнить тот залитый беспощадным солнцем песчаный берег, где он изливал свою страсть на юную девчушку. Такой сильный,

симпатичный, волевой и такой беспощадный. И спрятался потом за широкую спину своей матушки, которая, от греха подальше, если вдруг Галина передумает и пойдет в полицию, заставила отца на другой же день отвезти сыночка в город, чтобы он умчался со стройотрядом в далекий приморский город. Да, тогда она, Ирина, утром спряталась и от появившегося для объяснений Сергея, и, вообще, от всех, целый день не выходила даже во двор. Ей было даже страшно представить, как Сергей будет смотреть ей в лицо, а видеть, представлять ее голое тело. Нет, все, что угодно, только не этот стыд и унижение».

Под предводительством бабушки, дожидавшейся ее терпеливо в сельском парке, сдала в школе успешно ЕГЭ по литературе, и опять спряталась в доме, выключив телефон. На выпускном вечере получила аттестат, и сразу же сосед привез их с бабушкой вечером домой. А рано утром умчалась от всех проблем и воспоминаний на поезде в далекую Самару….

Ирина выключила фыркающий паром электрический чайник, глотнула таблетку от тупой головной боли в затылке, долго смотрела в потемневшее зеркало старого трюмо, в котором высвечивались скромная обстановка уходящего мира бывших хозяев, и она, наследница бабушки, полная сил и жизни:

«Да, она изменилась, похорошела после рождения Сашеньки! Эта высокая грудь, тонкая талия, распущенные по плечам до лопаток золотисто-каштановые вьющиеся волосы привлекают к ней внимание мужчин, которые пристают на улицах, в транспорте, предлагают встретиться в кафе, роятся в соцсетях. И еще эти полные губы, карие завлекающие глаза в облаке густых ресниц — природа не пожалела для нее художественных мазков, чтобы нарисовать ее тонкие черты лица, загорелое лицо, длинную шею. И все для того, чтобы сработала эта естественная приманка для самцов мужского пола, которые будут рассыпаться в комплиментах, говорить о высоких чувствах только, чтобы урвать кусочек ее свободы, затащить в сети брака или просто в свою кровать и тешиться, наслаждаться, пока не надоест, ее телом, требуя самоотдачи и пылкости, нежности и любви.

И когда им в этом вежливо отказываешь, нужно видеть их лица, с которых тотчас исчезает, испаряется улыбка доброты, и они готовы ради утоления голода своих проснувшихся желаний схватить тебя в охапку и безжалостно рвать, истязать твое тело, твои губы ради собственного удовольствия, благодаря своей силе и мужскому превосходству, добиваясь победы. Или, презрительно улыбаясь, они уходят прочь, затаив обиду от безрезультативности своей охоты.

Ирина взяла старое банное полотенце, соломенную шляпку и отправилась на речку загорать. Проходя по переулку мимо дома родителей Сергея, невольно ускорила шаги: «А вдруг Сергей дома и, увидев ее в окне, выскочит к калитке?»

Но большой дом сиротливо прятался в тени огромных фруктовых деревьев. Не было видно фиолетового «Форда», который всегда раньше «загорал» перед воротами, а теперь после смерти хозяина пылился, наверное, в гараже.

«Неужели все-таки сработала та ее, Иринина искренность обращения к небу, когда бормотала от отчаяния и унижения слова проклятий матери и Григорию? Мамочка, дорогая моя мамочка! Что же ты меня бросила? Даже внука не успела увидеть, обиделась тогда на меня страшно! И ушла из жизни так неожиданно и нелепо, хотя стольким людям помогала, уводила от беды! Не хотела я тебе зла! Глупая, вздорная девчонка! Вывалила вслух все свои обиды и дверью хлопнула! Хотя нет, постаралась тогда больнее ударить мать, специально всех самых подлых слов не пожалела!»

Ирине расхотелось идти на речку загорать. Она ничем не могла загородиться от воспоминаний. И ведь все плохое, словно растаяло в памяти, оставив только все хорошее, например: озарение от прекрасной, пропорциональной фигуры матери в коротком сарафане с мотыжкой на огороде, ее счастливый смех. Или в осенней куртке с ведром маслят в сосновом бору, когда они вдвоем набрели случайно на поляну самодовольных узорных мухоморов. Ведь мать жила по своим понятиям, по своему видению мира. И никто не имеет права судить других, даже если категорически не согласен. Переубеждать других тоже бесполезно. А чтобы лечить от порока, самому надо быть небожителем.

Галина умерла в конце августа прошлого года дома, ночью, после неудачного аборта, заснув навечно после принятой снотворной таблетки и внезапно открывшегося кровотечения. И никого не было рядом.

А утром схватились на работе, звонили-звонили безрезультатно. Приехала фельдшер на «Скорой помощи» по пути на вызов, расспросила соседей и вызвала полицию. И она же зафиксировала смерть несчастной Галины, лежащей в луже черной присохшей крови.

Бабушку отвезли в больницу с сердечным приступом, а все хлопоты с похоронами до приезда сестры Ульяны и дочери Ирины взял на себя Григорий. Проводили Галину достойно, было много цветов и венков, поминали в сельской столовой.

И все село обсуждало, как Григорий плакал у гроба, прощаясь со своей одноклассницей и любовницей. Попутно прошлись по всей родне. Бабушку Нину привезли из больницы прямо на кладбище, и приехавшая из города старшая дочь не отходила от нее ни на шаг. А Иринка так рыдала всю дорогу, что ее отпаивали корвалолом в тени большого тополя у разрытой могилы. И в этой суматохе никто не увидел и не узнал, что в соседнем селе, в бабушкином доме дальняя родственница нянчила пятимесячного Ирининого сына…

Вдруг Ирина услышала какой-то глухой шум во дворе, будто бы упало и зазвенело цинковое ведро. Она остановилась в нерешительности, прислушалась, подумала:

«Стой, стой! Сейчас выскочит мать Сергея, обольет грязью и тебя, и твою покойную мать, и иди на речку, отмывайся от ее правды и неправды в куче!» — Но сквозь знойную полуденную тишину застывшего сада откуда-то из-под земли донеслись крики:

— Помогите! Ради Бога! Помогите!

Ирина остолбенела — это был голос ее матери. Закрыла глаза, перекрестилась, замерла. Ведь понимаешь умом, что это невозможно, но сердце вдруг заколотилась: а вдруг это она, действительно, зовет меня? И не ночью, в беспамятстве черного кошмара или в утренней набегающей полудреме, а среди бела дня!

— Помогите! — донеслось глухо из сарая на заднем дворе, выходившего как раз в переулок. — Люди! Кто-нибудь! Помогите!

Ирина никогда не была в этом дворе достаточно зажиточных и хозяйственных родителей Сергея. Виноградные лозы были старательно подвязаны к металлическим столбам на длинной проволоке, вокруг уютной узорной беседки поднимались с первыми бутонами ветки бледно-сиреневых клематисов. Деревья были побелены, а кусты роз — обнесены пластиковыми веселыми заборчиками. И этот ухоженный сад, конечно, представлял разительный контраст с заброшенным двором бабушки, который она, Ирина, из-за какого-то упрямства не стала убирать перед приездом новых хозяев. Пробежала по плиточным дорожкам через весь сад.

— Помогите! — глухо донеслось совсем рядом. Ирина подскочила к открытой двери в сарай, увидела откинутую деревянную крышку с почерневшим дном и все поняла — мать Сергея оказалась в ловушке погреба.

— Евгения Сергеевна, что случилось? — Ирина заглянула в черноту проема. — У вас есть где-нибудь свет?

— Кто там? Вызовите, пожалуйста, «Скорую помощь». Мне говорить трудно. Ступенька на середине лестницы обломилась. И я рухнула вниз. Что-то с ногой, и, наверное, ребра поломала. Лампочка потухла. А здесь очень холодно!

Дальше все было, как в фильме катастроф. Ирина звонила по сотовому телефону в МЧС, в электросеть, в газовый участок, просила прислать мужчин, чтобы смогли поднять из погреба довольно крупную женщину с многочисленными повреждениями. И во время этой суматохи, когда шесть мужчин, подсвечивая себе мощными фонарями, тянули на веревках в узкий лаз из темноты заплаканную женщину, потерявшую сознание наверху, снова пришло страшное понимание, что ее проклятья обрели какую-то мистическую силу, забирая жизни у тех людей, которые отнеслись к ней недобро.

Ирина стояла в толпе сбежавшихся жителей села, напуганных приездом сразу нескольких специальных машин, одно присутствие которых сразу напомнило о возможном несчастье. Подходившие сразу спрашивали торопливо:

— Что, пожар? Людей спасли? Жертвы есть?

И когда на носилках пронесли хозяйку дома и погрузили в «Скорую помощь», тематика вопросов сменилась:

— Баллон газовый взорвался? А сыну кто-нибудь позвонил? Тяжело женщине одной после смерти мужа, вот и не доглядела!

Тогда, прошлой осенью, на сорок дней, чтобы помянуть Галину, в деревню поехала одна тетя Ульяна. У Сашка поднялась температура — резались зубки — и Ирина осталась в городе.

А Григорий помянул Галину в гараже с друзьями-шоферами. Жена еще накануне в обед закатила истерику: если она узнает, что Григорий опять в райцентре засветился и вывалил деньги на столовую, чтобы помянуть вместе с бабушкой Ниной непутевую Галину, то пусть мотает из дома, куда хочет! Только развод, и точка!

Послушал жену в очередной раз, так и не появился на кладбище, а вечером прихватил бутылку водки с закуской, удочки, банку с червями и ушел на ближний пруд, чтобы побыть одному, без нотаций жены, и еще раз вспомнить свою дорогую Галю.

Рано утром пастухи, собиравшие стадо за селом, обнаружили уже закоченевший труп Григория на заросшем камышом берегу. Не выдержало сердце, а вокруг никого не было.

И после его поминок бабушка пожаловалась дочери Ульяне:

— Жалко мне Гришу, царствие ему небесное! Ушел и ни с кем из родных не попрощался! Люди болтают, что наша Галина Григория к себе позвала! Ты только ничего Ирочке не говори, а то у нее точно молоко перегорит. Ты видела Сергея, сына Григория? Совсем парень черный от горя сделался. Никому я не хотела говорить, что там, на речке прошлым летом произошло. Но ты должна знать: это ведь он отец нашего Сашеньки! Паренек, как приезжает домой, обязательно ко мне приходит. Сидим с ним, чаи гоняем, и он все об Ирине расспрашивает. Ни один раз в грехе покаялся. Ирочка тогда в себе замкнулась, с матерью поругалась, всех прокляла. А я из Сережи всю правду потихоньку вытянула. Любит он нашу Иринку! Эх, дурачок, поторопился! Хорошая пара получилась бы! А теперь что? Смотрю я в его покаянные глаза и вру, не боясь греха, что все у Ирочки отлично, учится, радуется жизни. А то, что сынок подрастает, молчу. Обещала ведь внучке! Неправильно живем, во лжи! Кому от этого польза? Ты с ней поговори потихонечку, может, оттает ее сердечко! Тоскливо мне здесь без вас. Забери меня, доченька, к себе в город. Мне много места не нужно. Стану правнука нянчит, пока вы на работе и учебе пропадаете. Если домишко мой удастся продать, Иринке будем деньги на квартиру в городе собирать.

Ульяна привезла мать в город с двумя большими чемоданами. И память о далеком заволжском селе иногда разбавлялась редкими телефонными звонками и последними деревенскими сплетнями от досужей соседки, которой потом не терпелось разболтать подружкам, что Иринка удачно, в отличие от матери, вышла замуж и уже родила парнишку.












ГЛАВА 6. СЕРГЕЙ

Рано утром Ирина отправилась к колодцу за водой. Раскопала в бабушкином шкафу школьные спортивные брюки, белую футболку и решила заняться садом и огородом.

Порядок и нарядность двора родителей Сергея в суматохе вчерашнего дня пристыдили невольно: заваленный сарай над погребом, горы сушняка и прошлогодней ботвы, покосившаяся калитка — вся эта заброшенность и убогость сельского подворья спокойно могли в самый последний момент передачи денег заставить покупателей расторгнуть сделку. Ведь на соседних улицах через два — три дома висели на заборах самодельные объявления большими буквами на куске ДВП «Продается».

— Здравствуй, Ира! — это же надо такому случиться, чтобы именно в этот утренний, такой ясный и солнечный час судьба опять свела их вместе на окраине села, куда за вкусной родниковой водой на чай ходили со старыми почерневшими коромыслами женщины или подъезжали с пустыми пятилитровыми бутылями на мотоциклах мужики.

— Здравствуй!

Она столько раз представляла невольную случайность их встречи с Сергеем, когда она надменно смерит его презрительным взглядом, даже не покраснеет, и пройдет с независимым видом. Пусть видит, что ей на него глубоко наплевать.

За два прошедших года противный животный страх, что каким-то ветром разлетится по обоим селам эта паутина вечного деревенского любопытства и всезнайства любой тайны, когда известие о ее падении опять свяжут с испорченностью жизни матери, постепенно испарился. Потому что городская жизнь с ее равнодушием к судьбам тысяч людей отгораживала личный мир стенами квартир, и никому не было дела, кроме родных, откуда и от кого появился на свет такой милый и ласковый малыш.

Сергей крутил металлическую ручку старого почерневшего ворота легко и быстро, и тугие мускулы на его загорелых руках взрослого мужчины опять мгновенно напомнили, что из этих рук не так-то просто будет вырваться, если вдруг окажешься в их ловушке.

— Иринка, спасибо тебе за мать! Я сегодня ночью после звонка соседей из города приехал! Не могу даже представить, что бы случилось с мамой, если бы она там, в этом погребе осталась без помощи! Я теперь твой должник на всю жизнь! Пойдем, я тебе воду домой отнесу!

— Нет! — это слово она прокричала, мгновенно нарушив торжественность просыпающего утра. Она схватилась за ручку пластикового синего ведра, ее ладонь коснулась ладони Сергея. От резкого рывка обжигающая зимним холодом вода залила ступни. И они оказались вдруг опять в такой невозможной близости, что эти его рысьи серьезные глаза сверкали в полуметре от ее лица, и она увидела рыжину его небритой колючей щеки. — Иди своей дорогой!

— Значит, ты меня так и не простила? Понятно! А воду я тебе все равно отнесу! — Сергей легко подхватил два ведра, пошел решительно по улице, не оглядываясь на Ирину, демонстративно свернувшую в первый попавшийся переулок.

Ведра стояли на лавочке у калитки. И от непонятной злости, от замерзших в скользких шлепках ног все ее тело стало трястись в не проходящем ознобе, пока не надела теплые шерстяные носки и не выпила крепкого чая с загустевшим прошлогодним медом.

И вдруг стало жаль продавать этот родной дом с очаровательным пением проснувшихся птиц на дворе, с неуловимым запахом давно отцветшей смородины, с влажными каплями росы на зеленом покрывале сорной травы. И хотя бабушка тщательно скрывает свою печаль, но ей, как и Ирине, было тесно в маленькой двухкомнатной квартире на пятом этаже. И Сашку был бы здесь простор побегать по стершимся от времени, раскрошившимся бетонным дорожкам.

До обеда успела окопать и побелить стволы всех девяти фруктовых деревьев, сожгла на пустыре огромную кучу сушняка от прореженных зарослей малины и старого винного винограда. Договорилась с рабочими, что они привезут с оптовки из райцентра доски и шифер на новую погребицу.

И по самой жаре отправилась на речку, чтобы ополоснуться. На берегу дикого песчаного пляжа не было ни одного свободного клочка пока чистого песка. Долгожданное лето выгнало на свободу бабушек и дедушек с внуками, молодых мамочек с колясками, ватагу учеников, распрощавшихся со школьными занятиями до сентября. Сбросила халат, шлепки, с разбегу нырнула в пронзительный холод воды на дне, переплыла на другой берег и стала греться на солнцепеке высокого обрыва.

Зеленая степь убегала до горизонта, заплеснув своим безграничным простором не выгоревшего пока неба и молодые посадки сосен по пескам вдоль реки, и небольшие перелески вековых тополей в низинках. И это чувство свободы и покоя подхватило, готовое поддержать тебя, как крылья птицу в воздухе, если ты вдруг не выдержишь и побежишь навстречу горячему ветру босиком по колючему полю, по глинистой дороге, по которой сотни лет назад возили на далекую Украину на быках добытую в потерявшихся степных озерах соль.

И она побрела по степи, чтобы скорее высохли волосы, чтобы тело приняло на себя брызги беспощадного солнца, чтобы окунуться в запахи и звуки далекого детства.

На песке возле ее вещей сидел одетый Сергей. Он вскочил, подал ей полотенце:

— Ирина! Нам нужно с тобой поговорить!

— Ты уверен, что нам нужно с тобой о чем-то говорить? — безмятежность восприятия этого ошеломляющего сельского простора после скученности нашпигованных машинами и людьми улиц огромного города сразу улетучилась. — Хорошо. Давай встретимся завтра часов в десять на тополиной поляне. Я буду ждать тебя там, в лесу, на берегу речки.

Она шла по тропинке среди кустов, не оглядываясь и понимая, что озадачила Сергея. Эта ее решительность, эти смелые слова, произнесенные негромко особой в полуголом виде, в открытом купальнике, с накинутым на плечи полотенцем, могли быть неправильно поняты молодым человеком. Как обещание повторения любовной связи, но теперь не с девчонкой, а с уже взрослой женщиной, пропадавшей в далеком волжском городе, неизвестно, где и с кем.

Он ведь ничего не знал об Ирининой находке в старом разрушенном сарае.

Сергей мчался на отцовской машине в районную больницу, чтобы проведать мать, и, успокаивая невольное возбуждение, опять прокручивал в памяти каждое мгновение после их утренней встречи у колодца с Ириной.

Пять раз прошагал он сегодня мимо ее двора по переулку, наблюдая, как она с каким-то непонятным упорством и азартом наводила порядок, жгла сухую траву, белила деревья. Он пошел за ней следом на речку.

Ирину он не видел две года, пытался забыть, но не мог. Украденное тогда удовольствие от обладания прекрасным телом юной девушки растворилось у него в крови, и, закрывая глаза, он снова переживал мысленно минуты чувственного возбуждения и снова желал близости и восторга именно с Ириной.

Вернувшись в конце августа в город вместе с друзьями из стройотряда, сразу же забрал свои вещи из квартиры Сони, пережив бурный разрыв с подругой, которая с первых минут их совместного проживания не скрывала своих намерений выйти официально замуж за него и поскорее. Перебрался в общежитие, засел за учебу, старательно избегая общения с представительницами прекрасного пола, которые навязчиво предлагали свою помощь и себя.

— Ты, что, в аспирантуру пойти надумал? — парни прикалывали безобидно, расписывая какой-нибудь вечер в ночном клубе, стараясь расшевелить примерного отличника. Но очередной сбой в этой игре на поддавки, час, потерянный бездарно в любом клубе, отрезвлял надолго — какое-то театрализованное представление, в котором каждый придумал себе своеобразную роль довольного жизнью человека, натянул на себя маску этакого развеселого обеспеченного чудака, прожигающего жизнь в балагане среди себе подобных. И можно было заранее предсказать, какие слова ввернут за бокалом дешевого вина обворожительные красотки, воспитанные на просмотрах неестественности и показухи бесцеремонного телевизионного «Дома-2».

В каждый свой приезд домой он набирался решимости, шел к Ирининой бабушке и настойчиво просил городской адрес внучки. И каждый раз бабушка отрицательно качала головой: «Нет, Сережа! Не будет с тобой Иринка разговаривать! Не нужно зря деньги тратить на поездку!»

Он увидел плачущую девушку рядом со своим отцом только год спустя, в августе, на похоронах Галины, но трусливо спрятался в тени кустарников, не посмев даже приблизиться. И вечером напился дома, как последний скот, до омерзительной рвоты от какой-то некачественной водки.

А через сорок дней — удар наотмашь — не стало отца. Чужая боль, беда скользят рикошетом по душе, ты невольно пригибаешься, представив себя и свою семью под этим гибельным ударом судьбы, но потом с затаенным чувством облегчения вдруг наполняешься радостью, что ненастье миновало, пролетело мимо, поразило других. И ты полон сочувствия и печали, но уже вперемежку с успокоенностью за отсрочку невозможного горя.

Смерть отца, приезд старшего брата, потерявшаяся в трауре мать — невидимая черта отгородила сразу беспечность юности, несерьезность восприятия окружающего мира от реальной чудовищной действительности. Эта глухота, отрешенность от праздных и даже обыденных вопросов и разговоров в кругу людей раздражала, уводила в пустынность лесного сочувствия, где наблюдение за неспешным полетом оторвавшегося кленового листа отрезвляло и меняло направление мыслей от потерь к чуду вечного круговорота в природе.

На зимних каникулах мать вдруг оглушила последней сельской новостью:

— Не потерялась Нинина внучка Ирина в большом городе — замуж выскочила удачно, мальчика родила. И успевает еще в институте учиться. Вот такие непотопляемые, современные девицы!

Подумал тогда — разные у нас с ней дорожки получились. Как там народная мудрость напоминает: «Лучше быть счастливым, чем правым».

«Иди, Сергей, вперед и не оглядывайся!» — приказал себе больше не думать о той, что не простила ему его несдержанности, не приняла его любви, сначала озлобилась, а потом распустила свои крылышки привлекательности в далеком городе на Волге и живет, стараясь забыть недалекое прошлое.

«И все равно удивительно, почему Ирина так быстро и решительно согласилась на встречу со мной далеко за селом, в лесу, куда обычно выезжали на пикники с шашлыками большими компаниями, чтобы половить рыбу, искупаться, позагорать? Смелая стала в городе. А может быть, нет у нее никакого мужа и сына в помине? Набралась вольницы и стала похожей на мать? И виноват в этом, если, действительно, Ирина съехала с катушек, именно он! Что он завтра услышит — гневные речи распущенной женщины, ее угрозы или призыв к сближению, обещание ласки и нежности любви?»

Нужно было поливать в теплице грядки и рассаду, любовно высаженные старательными руками матери. От всех этих раздумий и воспоминаний, внутреннего напряжения и бессонной ночи напал бешеный голод. Решил сварить себе на неделю большую кастрюлю борща, куриной лапши для матери в больницу. Но все валилось из рук: разбил нечаянно тарелку, прижег на сковороде жареную картошку, вскипевший чайник залил газ на плите. И опять тянуло еще раз пройти по переулку мимо Ирининого дома, зайти решительно в ее калитку и, не дожидаясь завтрашнего дня, услышать свой приговор — мир или дальнейшая война.

И неожиданно вскипала кровь от осознанного желания, когда закрывал глаза и видел наяву выходившую из воды реки полуобнаженную ослепительную красавицу, которую, и это он понимал четко, будет носить на руках, если она позволит, будет терпеть все ее капризы и условия, потому что никуда за эти годы не испарилась его любовь.

    Следующие главы 7-8:  http://proza.ru/2020/08/03/2033