Авигея

Давид прятался от гнева Саула в пустыне Фаран. И сбегались к нему все преступники и душегубы, и сделался он начальником над ними.
     Жил в этих местах человек богатый, но честный – насколько это возможно в условиях тотального произвола, царившего в Израиле, и было у него три тысячи овец и тысяча козочек.
     Звали этого человека Навал, а жену его - женщину умную и находчивую – Авигея.
     И услышал Давид, что Навал стрижёт овец своих, и послал отроков к Навалу, и такие это были мордовороты, что смотреть на них было страшно, и потому люди опускали взоры долу.
    Но прежде чем отправить за данью, произнёс напутственные слова.
     - Значит так, - сказал Давид. – Отправляйтесь к Навалу и поприветствуйте его от моего имени. Скажите: мир тебе и твоим близким. Пастухи твои были с нами, и мы не обижали их, и ничего у них не пропало во всё время пребывания нашего в здешних местах. А если сомневаешься в этом, спроси у слуг своих - они подтвердят сказанное. В добрый день мы пришли к тебе и потому дай нам то, что сочтёшь нужным.
     Ферштейн?
     - Ферштейн, - ответил главный мордоворот. И по-военному заверил Давида: - Будет исполнено.
     И во главе таких же, как он мордоворотов, направился в урочище, где обитал Навал.
     Добрался…
     Отозвал его в сторону:
     - А поди-ка сюда, друг любезный.
     - Чего надо? – насупившись, спросил Навал.
     - Значит так, - сказал главный мордоворот. – Я лишнего говорить не стану, антимонии разводить и всё такое прочее…
     - Что такое "антимонии"? – спросил Навал.
     - Не важно, - ответил мордоворот. - Мы – твоя крыша и в этом причина, почему никто не смел даже взглянуть в твою сторону. Грубого слова сказать, плюнуть и высморкаться…
     Ныне пришёл срок воздать нам должное, и потому…
     Я тут списочек составил того, что нам полагается, но не буду возражать, если ты предложишь больше того, чем указано здесь.
     Ну, а если откажешься, будешь иметь дело с самим Давидом. Ферштейн?
     И потерял дар речи Навал, а когда очухался, закричал в негодовании:
     - Да кто такой этот Давид? В первый раз о таком слышу!
     - Это тот самый Давид, что убил Голиафа, - пояснил мордоворот.
     - Какого такого Голиафа? – удивился Навал.
     - Филистимлянина.
     - Филистимлянина или финикийца?
     - Филистимлянина, финикийца – какая разница? И был этот Голиаф выше шести локтей ростом – прикинь! А ещё медный шлем, чешуйчатая броня, вес брони - пять тысяч сиклей…
     А у Давида – всего лишь посох, праща и гладкие камни из ручья.
     Но Давид не испугался. "Кто этот необрезанный филистимлянин, что так поносит израильское воинство?" – вскричал он. Взял камень и раскроил ему череп.
     - С первого раза? – не поверил Навал.
     - Ну, - сказал мордоворот. - Раскрутил в праще и влепил прямо в лоб. Представляешь?
     - Мало ли кто кого камнем угробил, - пробурчал Навал. – Тоже мне подвиг…
     - А не скажи. Женщины и девушки из городов израильских выходили навстречу Давиду с тимпанами и кимвалами…
     - С тимпанами? – удивился Навал.
     - С тимпанами, - подтвердил главный мордоворот.
     - И кимвалами?
     - И кимвалами. На крыльях успеха Давид сватался к царской дочери Мелхоле. И сказал ему Саул: принеси сто краеобрезаний – вот я тебе дочь и отдам. А, может быть, и не отдам, но ты принеси – на всякий случай. А там посмотрим…
      И ещё одно условие поставил царь: крайняя плоть должна быть филистимлянской. "А другую я не приму".
     Прошло несколько дней…
     И вот явился Давид к Мелхоле и принёс в корзине двести краеобрезаний, некоторые с удом – и такой величины были они, что захотелось ему поразить воображение невесты. Пусть, дескать, знает, какая буйная фантазия у царя небесного - как, кстати, его имя?
     Высыпал ей в подол и говорит:
     - Пересчитай.
     - Ну зачем же… - пролепетала растерявшаяся Мелхола. – Я и так вижу, что много…
     - Нет, нет, ты пересчитай, чтобы никаких претензий ко мне не было…
     И главный мордоворот замолчал, не зная что ещё такого-эдакого рассказать про доблестного Давида.
     - Сто обрезаний, двести обрезаний, - сказал Навал, пользуясь возникшей паузой. - Мой папаша членовредительство на поток поставил, состояние себе сделал. В его послужном списке не одна тысяча обрезаний. Нашёл чем хвастать твой бандюга!
     И самое главное: много вас, кто бегает от господ своих и прячется в безводной пустыне. Почему я должен взять то, что предназначено моим людям, и отдать тем, кого не знаю? Да и кто такой – этот Давид и какого он рода-племени? Голь перекатная…
     И потому прекратим никому ненужные речи. Ничего не дам я твоему супостату – не проси более.
     - Это твоё последнее слово? – спросил мордоворот.
     - Последнее, - ответил Навал.
     - Ну-ну, - сказал мордоворот. – Ну-ну…
     И вернулся вместе с отроками к своему предводителю, передав ему сказанное Навалом.
     И рассвирепел Давид, велел приспешникам опоясаться мечами и во главе разбойного люда отправился в урочище, принадлежавшее Навалу.

Авигея во время разговора мужа с посланником Давида пряталась в загоне для овец, слушала и запоминала каждое слово.
     "Редкостный человек Навал, - думала она, - и как супруг, и как мужчина. Рачительный хозяин, удачливый добытчик. Всем хорош, да только время его вышло. Ни в какое сравнение не идёт он с Давидом. Давид красавчик – и в том, что рассказывают о поединке его с чужеродным ухарем, и в истории с обрезанием крайней плоти. - Тут она ухмыльнулась. - Вот только зачем резать, если можно было просто отсечь вражеские уды, принести и высыпать в подол меланхолической Мелхолы".
     Она представила эту картину и опять скривила губы.
     "Две сотни окровавленных членов – это тебе не полевые цветы, это – незабываемый свадебный подарок. Такому презенту будут все подруги завидовать!"
     Когда непрошенные гости покинули гостеприимный дом Навала, взяла Авигея список, оставленный главным мордоворотом, и, глядя в него, велела своим людям:
     - Значит так, возьмите хлеб – сколько-сколько – сколько сможете унести, два меха с вином, пять освежёванных овец, пять мер сушёных зёрен, сто связок изюму, смокву - двести связок, навьючьте на ослов и следуйте за мною.
     А мужу своему Навалу ничего не сказала.
     И вот, когда она, сидя на осле, спускалась по извилинам одной из гор, смотрит – а навстречу ей идёт Давид и люди его. И, соскочив с осла, пала к ногам Давида и сказала:
     - Я – Авигея, жена Навала. На мне грех его. Позволь объясниться.
     Не обращай внимания на моего мужа: Навал – что с него возьмёшь? Навал – он везде Навал – и в Израиле, и в Египте. Если Навал, то это надолго, если не навсегда - уж я-то знаю.
     А я… я - раба твоя, не видела слуг твоих, которых ты присылал. Занята была по хозяйству. А, узнав, поспешила тебе навстречу. Возьми дары, которые я привезла – тебе и твоим людям. А когда Господь облагодетельствует тебя, вспомни меня и окажи посильную милость.
     И сказал Давид Авигее:
     - Давненько не брал я грех на душу, только собрался – тут ты пожаловала…
     Благословен Господь, пославший тебя навстречу мне. Благословенна ты, не допустившая кровопролития.
     И принял Давид из рук её то, что она привезла, и, отведя в сторону, пошептался о чём-то и отпустил восвояси.
     Вернулась Авигея к Навалу, и опять-таки не сказала ему ни слова - ни большого, ни малого.
     А через несколько дней ушёл из жизни муж Авигеи. Сам ли отдал Богу душу или помог кто из ближних, сказать трудно – давно это было.
     Узнал Давид, что умер Навал, и воскликнул: благословен Господь – тьфу! тьфу! тьфу! чтобы не сглазить - воздающий по заслугам!
     И послал сказать Авигее, что берет её в жёны.
     И пришли слуги Давидовы к ушлой женщине и сообщили ей приятную новость.
     И сказала она, что готова быть не то, что женой – служанкой его.
     Собралась поспешно, села на осла и поехала вслед за послами к Давиду.