Маленький инкубатор для большого чувства

Нина считала себя пусть не красавицей, но вполне миловидной. И миловидной считали ее другие. Одно плохо, Нина предъявляла мужчинам завышенные требования. Приходилось.  Добрую половину бракоспособных мужчин отсекали ее сто семьдесят семь сантиметров. В результате, пара романтических  студенческих историй так и недотянули до  романа.

 И вот Нина познакомилась с Михаилом. Все в нем ее устраивало. Красив и строен, умен и воспитан. И два главных фактора. Он был так  высок, что, целуясь с ним, Нина вставала на цыпочки. И еще он вписывался в ее график дальнейшей жизни. Ей оставался год учебы в  меде. А у Мише  оставалось полгода. Такая  мудреная специальность, что пяти лет обучения не хватало. А это как по заказу: он закончит, а через полгода она.

Но вдруг обычно очень пунктуальный Миша не пришел на свидание. И Нина повисла в вакууме. Шли дни. А он не отыскал ее в ее общаге. Хотя он при ней своей рукой записал ее адрес в свою записную книжку. Неужто пристало девушке разыскивать молодого человека? Этого еще не хватало! Ни в одном фильме она такого не видала, ни в одной книге  о таком не читала. Но молодые люди подобные Мише на улице не валяются.  Но как разыскать его в огромной Москве? За что зацепиться? Все, что она знала - его фамилию и его институт.

Нина слышала, что поступить в Мишин институт сложно. Даже  сложнее, чем в ее мед. А пройти через проходную оказалось просто невозможно. Но Нина не была бы Ниной, если бы не добралась до деканата. Она стала объяснять, декану, что, как двоюродная сестра их студента Миши Коваленко, пришла по просьбе его родственников.  Они волнуются. Миша вдруг исчез. Не звонит.  И вот ее, как  самую мобильную, попросили выяснить, в чем дело.

- Вы двоюродная сестра и не знаете, как его найти? - недоверчиво произнес декан и попросил у Нины документ. Нина дала свой студенческий.
- А паспорт можно?
Нина дала паспорт. Декан посмотрел, посмотрел прописку, вернул паспорт, подошел  к шкафу, нашел нужную папку, сел за стол и стал листать.
- Нет у него такой двоюродной сестры, да еще с отчеством Натановна.
- А чем Натановна хуже, чем Антоновна, - ответила Нина давно припасенным каламбуром собственного сочинения  для тех зануд, которые  ковыряются в отчествах. Слава богу, фамилия  то ли польского, то ли украинского  происхождения не должна вызывать вопросов.
- Не хуже? Но такое редкое отчество я бы запомнил, – спокойно ответил декан, и закрыл папку, показывая, что разговор окончен, и адреса она не получит,  - Просто нет у него такой сестры.
- Ну, хорошо, - сдалась Нина, - Я его знакомая.
- Это другой вопрос, - не меняя тона, сказал декан, - Тогда тем более. Я вмешиваться в личную жизнь студента не имею права.

Но Нина была не из тех, кто сдается. Студенты, выходящие из института, оказались куда словоохотливее. И не видели ничего дурного в том, чтобы помочь симпатичной девушке.

На проходной в общежитии ее опять не пропустили. Пришлось на подходе к проходной чуть не за руки хватать проходящих мимо, и словно милостыни просить хоть намека о Мише Коваленко. Хуже нет, чем так просить и ждать неизвестно чего. Наконец, ей попался парень, который знал Мишу. Но он знал, что Миша уже  больше семестра тут не живет, только числится. Никифоров лучше знает. Он к нему в берлогу таскался. Но Никифоров, должен быть еще в институте. Он обычно торчит в читалке чуть не до закрытия. Ждать или не ждать – вот в чем вопрос. Не напрасно ли тратится время?  Может быть, ждет, мерзнет, а не узнает ничего хорошего.  Ей известна была такая практика среди парней старшекурсников. Тот, кто оторвет себе подружку так, чтобы не жаться по углам, а вести регулярную половую жизнь, снимает угол. А в общаге только числится. Если, конечно, укладывается по деньгам. Неужели и Миша такой?  Нина припоминала, на что он тратился ради нее. Ни на что особенное не тратился. Однако и не трясся над лишней копейкой.  Сейчас она бы предпочла, чтобы Миша был просто нищим. Сам Миша ей о том, что живет не в  общежитии, не говорил.  Он вообще мало о себе говорил. И если у него есть подружка, то она, Нина, тогда ему кто? Ей, вечерами свидания назначает, а  ночами с другой кувыркается? Нина уже знала, что такое мужчины, и поэтому  думала, как хорошо, что она Мише пока ничего кроме поцелуев не позволила. Но поцелуй это своего рода клятва. А что делают с клятвопреступниками? Как говорил Виктор Петрович перед началом каждой операции? «У нас длинные руки и в руках скальпель, в этот раз больной просто так не отделается. Сам виноват, что лег к нам на стол» 

Нина замерзла, ожидая Никифорова, но была вознаграждена за стойкость. К проходной спустился тот самый Никифоров, какой-то растерянный и даже разочарованный. Ему уже доложили, что его ждет на проходной девушка. Но он явно ждал увидеть не Нину. Узнав, что она пришла за Мишиным адресом, Никифоров помялся и признался, что знает адрес приблизительно, на троечку. То есть, точно он знает какой поселок. И вроде бы, не забыл название улицы. А вот с домом сложнее. Он может только подсказать, как туда идти.
 
Те полчаса, что Нина ехала электричкой, она думала, почему Никифоров  так  откровенно удивился, увидев ее. Если его предупредили, что девушка на проходной  хочет узнать о Мише, а он удивился, значит, у Миши есть другая. И Никифоров ждал увидеть эту другую. Увидел Нину и пошел юлить с адресом. И к чему  в таком случае Нине ехать на деревню к Мише? Да еще по неточному адресу? Может быть, пока еще не поздно нам сделать остановку, повернуть назад?

Адрес, действительно, был не вполне точным. Но и поселок крохотным. А язык до Киева доведет. Миша же с его ростом и черными локонами – мужик видный, приметный. И скоро Нина, огибая сугробы, добралась до нужного дома. Покликала хозяев. Ждала, разглядывала через ветхий забор строения и дивилась. Почему Миша живет в этакой халабуде? Она ни за какие коврижки тут бы жить не стала. Самое этому простое объяснение - чтобы  девок водить. Даже не просто девок, а непотребных девок. Не всякая сюда потащится.

 Из дома вышла пожилая грузная женщина, подвязанная по-колхозному большим теплым платком.
- Мишу? Дома он, дома. Куда денется. Хотел бы выйти, да не может. Он ногу сломал.

Подозрения насчет девок рассыпались. Не в пример декану, Мишина хозяйка документов не требовала. И даже объяснений, кем Нина ее квартиранту приходится, не ждала. И, кажется, была рада гостье. Но когда Нина попробовала прежде, чем пройти к Мишиной времяночке, разведать у хозяйки что-нибудь насчет морального облика квартиранта, не услышала ничего, кроме общих фраз, что Миша очень умный и платит вовремя.

Нелегко было у Нины на сердце, когда она стучала в дверь. Возникли новые опасения. Нина как без пяти минут врач, знала, что перелом перелому рознь. Ее папа, очень опытный хирург говаривал ей, что с ее ростом, она должна с ног пылинки сдувать. У высоких баскетболисток мышцы сильные.  А ей при ее комплекции нужно беречься. Перелом ноги ей опасен. На кость большая нагрузка. А Миша куда как выше ее. И она не слышала, чтобы  он спортом увлекался. Значит, риск удваивается. С одной стороны, раз Миша не в больнице, уже проще. Но, вдруг срастется не так?

 Не получив ответа на свой стук, она вошла. Времянка состояла из одной комнаты, в  которой словно Мамай прошел. Но Миши там не было. Куда мог уйти человек со сломанной ногой? Следы костылей  на снегу подсказали.

 Нина приблизилась к туалету. Дверь заведения была открыта. А из проема высовывалось нечто красное, которое при более длительном  рассмотрении оказалось концом нижней конечности, то есть ноги, в длинном плотном красном вязаном носке. Нога не сгибалась и высовывалась в дверной проем. Нина подала голос. Красный носок слегка дрогнул.
- Кто это?  Послышался смущенный голос.

 Его забывчивость на голоса в очередной раз встревожила Нину. Она назвала себя. Миша удивился, как она нашла его, и попросил пойти в комнату и там подождать. Нина чуть отошла, чтобы не смущать страдальца, но терпеливо ждала, не уходя в комнату. Она уже повидала людей с загипсованными конечностями, знает, как им сложно ходить на костылях по снегу. Ее помощь будет не просто нужна, необходима. Наконец, Миша вышел. Даже путь до времянки был ему сложен.  Нина шла рядом и подстраховывала.
 
 Нина не любила беспорядка ни в чем. Она принесла от хозяйки тазик и указала Мише, что после такого похода в туалет, когда он хватается руками, за что ни попади, ему необходимо тщательно мыть руки с мылом. А иначе от туалета не будет отходить. А  вообще, не грех использовать в качестве  ночной вазы обычное ведро с крышкой.  Его можно только раз в день выносить. И нечего смущаться, все, что естественно, не позорно. Для нее, как для врача все это обычная рутина. Гнойные куда хуже. Можно к словам  доктора Чехова, добавить:  если все, что есть в человеке, природа создала прекрасным: и глаза и губы, и кровь и слезу. То чем хуже  моча и кал?

 Возможно, своим прагматичным подходом она смутила молодого человека? Но ведь и он давал ей повод для  душевной смуты, бесследно исчезнув и толкнув ее к поискам? Когда Миша отошел от смущения, что девушка, с которой он так нежно целовался, застала его в столь неловкой позиции, он уселся на кровати, как позволяла нога, и поведал короткую  повесть, как поскользнулся и в результате  получил перелом чего-то там.
- Чего-то там? Но почему у тебя выше колена загипсовано?
- А я знаю?  Я не врач, – ответил  Миша.

Разборки с гипсом были отложены на потом. А пока Нина все взяла в свои руки. Навела в комнате порядок. Потом спросила у хозяйки лопату и подчистила до самого грунта  дорожку. Хоть на несколько дней, пока снегом снова не занесет, Мише не будет скользко. Да и хозяйка спасибо скажет. Небось, ходит этими же путями.  Подбросила ему дровишек в печку. И выпросила у хозяйки старое ведро с крышкой. Пришлось искать в сарае, вытряхивать из него заледеневший археологический мусор.

И наконец, дело дошло до  туалета. Увидев туалет, она поняла, на какие муки обрек Мишу перелом. Сооружение примитивнейшее. Доски с дырой. Ей даже страшно было представить картину, как Миша, стянув  шаровары, балансируя и упираясь руками в дощатые стенки, сидит вприсядку на одной ноге и удерживает вытянутой вторую. Впрочем, это стандартный туалет частного сектора. Его хозяйка, толстая тетя Тома, с навечно перевязанной платком поясницей, как видно, не видит в таком туалете ничего необычного. Нина – дитя города,  никогда прежде не задумывалась, а как приходится в таком туалете человеку с поломанной ногой? Теперь подумала, вздохнула и решила, что ее детство в пятиэтажке было счастливым. А в этой избушке она бы и с целыми ногами ни единой минуты не жила. В общежитии, в городе, много минусов, но там унитазы. Какие бы ни были, но это не менее ценное достижение для человечества, чем космические корабли.

По больничным историям Нина знала: внимательная, нежная  забота о больном не только быстрее поднимет его на ноги, а  случается, она влияет на судьбу. Главное ковать железо, не давая остыть. А железо не остынет, пока нога в гипсе.

На следующий день она пошла в поликлинику, где Мише наложили гипс. Представилась родственницей. Она дочь врачей и сама без пяти минут врач, знала, чем там можно пугнуть. Сначала попросила, потом  потребовала  рентгеновский снимок. Оказалось: то ли врач недосмотрел, то ли медсестра была не в духе. Но колено гипсом закрывать не было никакой необходимости. На следующий день она поехала к Мише, вооружившись большими ножницами для резки гипса. И срезала лишнее.

И пока срезала, внесла инициативу: а что если ему на время вернуться  в общежитие, Она его сможет проведывать. Но Миша инициативу не поддержал. Он тут уже притерся. И к неудобствам привык. И насчет неудобств - это еще как посмотреть, где их больше. В общаге ему нужно будет думать о пропитании. В магазины да в столовку на костылях по снегу шкандыбать. А как в общаге готовить? Самому прикажешь колдовать у плиты с костылями? И в столовке что за пища? А тут тетя Тома ему приготовит вкусненько и прямо в кровать принесет, и посуду помоет, и печку подтопит. И даже постирает по мелочи.

Из его монолога Нина сделала вывод: молодой человек коллективному комфорту предпочитает индивидуальный уход, даже в некомфорте. Значит, чтобы ковать железо, придется  обеспечить индивидуальный  уход. В течение полутора месяцев через два дня на третий она навещала Мишу. Приносила еду. Убирала. Железо ковалось. И это была не грубая ковка, а филигранная обработка. Она допоздна засиживалась у Миши. Измоталась сама. Миша мало говорил о себе. Но Нина выяснила те стороны его характера, что на свиданиях обычно скрыты. Он не пьет, и не запьет, даже если ему снять гипс. Его не тянет к разгульной жизни. Он не любитель шумных компаний. Он не вспыльчив по пустякам. Терпелив. Не хвастлив.
И умеет властвовать собою. Единственный раз она ответила отказом на его  предложение остаться у него, и он больше не возвращался к этой теме. Даже как-то странно для молодого человека находящегося с девушкой без свидетелей в укромном помещении.  Почему? Но кроме этого пикантного оставшегося подвешенным вопроса, были и другие.

Первым стоял вопрос восстановления функций ноги. Обычно такой перелом проходит без осложнений. Вот она над ним бьется, а если все-таки он останется хромым? Нужен ей такой? Второе, Миша из-за перелома мог потерять год. И это тоже путало карты. Что за семья, где жена работает, а муж еще сидит на стипендии? И уже третьим стоял вопрос Мишиного владения собою. Он был  не просто не распущен, а скован, как засланный в стан врага. Все-таки удивительно, для современного здорового молодого человека, пусть даже слегка загипсованного. В больничных палатах иные доходяги так и норовят за ляжку ухватить. А вдруг, когда она уходит, ночами все-таки к нему приходит другая? Ведь смутился Никифоров. Ведь не узнал Миша ее по голосу, когда сидел в туалете. Возможно, есть и еще кто-то кто может его окликнуть. Ну не тетя Тома же. С ее голосом Нинин сложно перепутать. Может быть, из соседних домов? В какой-то день Нина попрощалась, отошла от дома метров на сто и стала наблюдать. Ходила как караульщик около часу. Ничего подозрительного.

Когда Мише сняли гипс, прежние вопросы стали отпадать один за другим. Нога срослась правильно. Миша не хромал.  Решился и учебный вопрос. Академку он брать не собирался. Будет сдавать экзамены. Учить теорию гипс не ему мешал. А как начал ходить, начал мотаться по институту и упорно наверстывать лабораторки.

 А время стояло прекрасное, конец апреля и май. Но их свидания стали редкими. Реже, чем когда нога была в гипсе. У Миши образовался огромный  пробел. Нина понимала, как ему сейчас нелегко. Сначала она еще, по привычке, соскучившись, приезжала к нему.  Думала, он теперь станет более дерзким. Но нет, вел себя как первокурсник. Словно ему что-то в голове загипсовали. А к середине мая  перед сессией ее поездки  прекратились. Ей самой пришлось немало наверстывать.
 
Нина, сдав летнюю сессию, работала в больнице. График у нее получился рваным. То утро, то день, то ночь. С новенького шкурку дерут. Но сколько она ни пытала вахтеров, возвращаясь к себе в общагу, никакой молодой человек о ней не спрашивал и никаких посланий для нее не оставлял. А ведь она помнила, как Миша вписал в записную книжку ее адрес. А для пущей верности она еще объяснила, как лучше до общаги добраться, и сказала,  что можно оставить для нее записку на проходной.  По ее расчетам он уже должен был все экзамены сдать.  Нина  поехала в поселок. Хозяйка сказала, что Миша уехал. То ли на практику, то ли еще куда. Вернется в сентябре.

Первая половина сентября залила Москву дождями. Миша не объявлялся. Она  специально осталась жить в том же самом общежитии, что и семестр назад,  где ему найти ее проще простого. А ведь  могла бы переехать в более комфортабельное. Не переехала из-за Миши.

Пока Нина шла по поселку, обходя огромные лужи и проклиная грязь, она не раз подумала, окупятся ли ей  такие муки. Стоит ли ей опускаться до того, чтобы самой падать ниц. Стоит! Нужно все выяснить. Решительно и до конца. У него последний семестр. У нее - предпоследний.  Нужно идти ва-банк.

Миша был дома один и совершенно здоров. Оправдывался, что каждый день планировал пойти к Нине, да им столько навалили в институте заданий, что ни минуты свободной нет. В комнате было грязно. Нина  взялась за уборку. Теперь, распределяя вещи по полкам, искала вещдоки. Она знала, что  искать.  Мелкие вещи, которые может оставить другая женщина, письма. Нашла и письма и дешевенькие клипсы.  Миша даже не заметил, как быстро Нина спрятала письма у себя на груди. На груди ее размеров прибавление десятка писем и не заметишь. А клипсы предъявила Мише. Тот ни капельки не смутился и сказал, что это, наверное, оставила племянница тети Томы, которая  к ней приезжала погостить, пока его не было.

 Письма давили грудь.  Читать чужие письма непорядочно. Но что остается делать? Она их изучит, когда вернется домой. Возможно, после прочтения все станет ясно. И тут она увидела  коробочку из-под колечка. Она считала, что достаточно положила сил в Мишиной берлоге, чтобы, не спрашивая разрешения, открыть коробочку. Тонкое колечко с красным камешком лежало внутри.

- Это тоже от племянницы осталось?  - Нина бросила на него удивленный взгляд 
 - А это тебе, - сказал Миша.

Колечко с натугой налезало ей на безымянный палец. Нина была не готова обнаружить такую находку и не знала, как себя вести теперь. Броситься ему на шею? Прослезиться? Просто поблагодарить? 
- Так  что, я могу носить? – спросила она.
- Конечно, носи, - Миша посмотрел так, словно его удивил ее вопрос.

Как-то не торжественно не празднично это все совершилось. Кавалер не припал на одно колено, и не попросил  у дамы руки и сердца. Нина простила ему такую накладку. К чему слова? Когда на пальце колечко, слова не нужны. И теперь ее поцелуй был куда более глубоким. Настолько глубоким, что само собой напрашивалось окончательное решение полового вопроса. Но, конечно, это не был взрыв вулкана, когда  в порыве страсти срывают с себя платье. Нина помнила, что на груди под платьем у нее письма. Когда на пальце колечко, чужие  письма – лишнее. Она на минуту оторвалась и попросила его отвернуться. Он послушно отвернулся. Нина быстро вытянула письма и положила на полку. Она понимала, он теперь ждет логического продолжения. И она пошла навстречу его  ожиданиям.

Может быть, на гнилом и развращенном Западе окончательно потерявшие стыд последователи Фрейда усеивают головы подопытных датчиками, чтобы доказать, что сигналы, проходящие в этот короткий момент через мозг женщины и мозг мужчины различны. А потом  пишут толстые труды, монографии с таблицами и графиками.

Но Нине было не до таблиц. Она, уже имевшая опыт близости с мужчинами, была, конечно, озабочена, как это открытие воспримет Миша. Кажется, все прошло нормально. Только колечко давило. И Нина, наконец, вынуждена была встать с постели, включить свет и, сияя во все свои сто семьдесят пять сантиметров молодым молочно-белым  телом,  отыскала коробочку и аккуратно уложила туда колечко.

- Давит немного, - объяснила она Мише.
- Промахнулся. Но если спрашивать размер, не было бы сюрприза.
- Ничего, женщины знают, что делать. Пусть полежит до утра.
Утром она конечно оденет. Пусть подруги полюбуются. Увидят –  вот будет вопросов.
- Маленький инкубатор для большого чувства,  - сказал Миша.
 Как в романе выражается, подумала Нина. Решила уточнить.
- Что ты имеешь в виду под инкубатором, кольцо или коробочку?
 - Какая разница, - сказал Миша, - Все в целом. Давай ныряй.
Нина выключила свет и нырнула в кровать.

- Ну и что теперь? – спросила Таня Погосова, когда Нина объяснила, что колечко ей подарил тот самый молодой человек, который ногу сломал.
- А что теперь, - усмехнулась  Нина, и эта почти победная усмешка давала Тане  понять, что все решено.
- Если судить по тому, что ты рассказывала, странный он какой-то.
- Почему странный?
- Ты к нему ездишь. А он к тебе ни ногой. Какой-то человек-невидимка.
- Все нормально, - сказала Нина.
- Ничего не нормально. Мы, твои подруги, его  так и не видели.
- А вам зачем?
- Оценить.
- Сама разберусь, - сказала Нина.
- Вот и разберись, прикинь. Как-то все это не очень.
- Кому не очень, а кому очень.
- А как же  Гришко?
- А что Гришко?
Нина сладко улыбнулась. Вопрос  был приятен. Гришко был, как говорится, вторым зайцем, которых Нина могла сейчас держать на прицеле. Гришко не раз делал Нине недвусмысленные намеки. За двумя зайцами не стоит бегать,  но и все яйца в одной корзине не стоит держать.
 - Смотри, как он вокруг тебя вьется, - продолжала подруга, -  А он все-таки уже на ногах. И ты его знаешь. Молодой  врач,  и преподает, перспективный, москвич. И все такое.
- Передай ему большой привет, - сказала Нина и подумала, что хоть Гришко и  молодой, и перспективный, и вьется и все такое. Но, она его знает. Он вился не вокруг нее одной.

 Похолодало. Теперь, когда Нина с Мишей встречались в городе, она постоянно напоминала, чтобы он внимательно смотрел под ноги. Детишки повсюду накатали коварных ледяных дорожек. В темноте можно не заметить. У них в больнице лежат  такие поскользнувшиеся. Некоторые на вытяжке, некоторые и  с сотрясением мозга. А Мише с его ростом грохнуться головой о лед совсем нехорошо. Их свидания, заканчивались тем, что Нина, - именно она, - спрашивала о времени новой встречи. А если бы не спросила, неизвестно, заговорил бы об этом Миша. Он последнее время был хмур. Нина понимала: приближаются два последних очень сложных экзамена. Плюс защита диплома. Это все не шутки. Но вот насчет того, что крайне интересовало  Нину, - что  будет после диплома, - Миша не заговаривал. Так что Нине приходилось в одиночку прикидывать, по каким канцеляриям  им придется побегать, если мужа распределяют после института, а жена еще должна доучиваться.

 Но бегать, наверное, придется  обоим. Поэтому нужно все обсудить. И Нина приехала в поселок. Миши дома не было.
- Да он, бедный,  последние дни аж с лица сошел. В гроб краше кладут. Сглазили его что ли, - запричитала тетя Тома,
- Может быть, перед экзаменами волнуется? – спросила Нина.
 - Может и волнуется. Рано утром уедет, а приезжает очень поздно. Сказал, что у него какой-то цейтнот. Болезнь такая? 
- А можно я подожду? – попросила Нина.
- Жди. Мне то что.

 Нина специально приехала вечером, рассчитывая, что вечером она его точно застанет. Пришлось ждать. Она легла, не раздеваясь, на уже знакомую кровать. Укрылась пледом. Проснулась под утро. Миша не приходил. Теперь она, подобно сыщику,  сортировала вещи.  Откладывала в сторонку все, что могло бы пролить свет на все это. Первым делом - письма. Наковыряла  их изо всех углов почти десяток.

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво читать чужие письма. А что остается делать? Несколько писем она успела прочитать в электричке. Ничего особенного. Письма от его матери, кстати, на адрес общежития. Значит, не так уж разорваны Мишины связи с общагой. Вернувшись в город, она сразу двинула в его общагу. Там сделали большие глаза. Они о Мише уже и позабыли. И хотя теперь от Нины было не так просто отделаться, все, что она узнала, что письма, наверное, Никифоров, отдает ему в институте.  А Никифорова сейчас в общаге нет.


Приехав к себе,  Нина погрузилась в перлюстрацию. Письма от матери не проливали  света.  Нина уже  не знала, как  лучше,  продолжать жить в неведении и думать, что все ее страхи – плоды чрезмерной  мнительности, или копать до конца. И она откопала письмо совсем другого свойства. Во-первых, конверт не имел почтовых штемпелей, только адрес. Адрес не на общагу, а в поселке. Адрес и имя с фамилией. В конверте лежало даже не письмо, а записка. В нескольких строках, пишущий, точнее, пишущая, умудрилась  наделать кучу грамматических ошибок. «С седьмого мой дурик потащется в рейс. Ни будет пять дней. Жду. Как дома одна, вынемаю твой инкубатор и любуюсь»  Постороннему эти слова мало что сказали бы.  Но если нет почтового штемпеля, значит, конверт опустили прямо в почтовый ящик. Так может сделать тот, кто живет где-то поблизости. Наверное, Миша к ней бегал тайком, когда мужа не было. А та к нему бегать, вероятно, боялась. Тетя Тома могла бы увидеть и проболтаться. И бегал он не раз, не два.. Плодом его беготни стал  потайной инкубатор у этой гадюки. И может быть, колечко приберегал тоже для нее, не для Нины. А Нина перехватила

Нина еще и еще раз перечитывала послание. Теперь понятно, почему Миша предпочел общаге поселок, почему не хотел даже с поломанной ногой уходить отсюда. Когда же он с этой стервой познакомился?  Судя по всему, даже раньше, чем с Ниной. Она ему, наверное, в постели дала все, что пожелаешь. Вот он из общаги и дернул в поселок, поближе к ней. Как муж в рейсе, он к ней. Но муж бывает и дома. А на то время, когда муж дома, сойдет и  Нина. А потом он поломал ногу. Наступил простой. Таскаться на костылях непросто. И неудобно, и не замаскируешься. А тут Нина  легла на амбразуру.  Ловко устроился. 

Вычислить, кто это писал можно. Не у всякой молодухи в поселке муж в рейсы ходит. Но женское достоинство выше. Унизиться до склок?  И что это даст? Удовлетворение? 

 Примерно неделю Нина ходила сама не своя. Заглядывала в  палаты и загадывала: вдруг среди больных увидит Мишу. И тогда все счастливо разрешится. Но сколько ни присматривалась, сколько ни бродила по отделениям, обнаружить среди  больных того, кого искала было не суждено. Она и сама понимала, болезни тут ни при чем. И созрела в ней ненависть ко всем выздоравливающим мужчинам. Всех без исключения. Их проведывали заботливые жены. Да и женщин проведывали любящие мужья.  И никого не интересовало, что Нина, которая должна быть к ним внимательна,  так подло покинута.  Для них, выздоравливающих,  всех завтра будет лучше, чем вчера. А ей новый день ничего приятного не сулит. Как им  желать выздоровления? Только один Сотников, старичок, упорно не поправлявшийся, спросил ее:
- Нина Натановна, у вас неприятности?

Нина только кивком головы ответила, что таковые имеются.  Сотников поделился своими этой новостью с сестрами. И в результате Ирина Яковлевна, зав отделением, подошла и без обиняков прямо в коридоре стала допытываться, что с Ниной. Нина отнекивалась. Все в порядке. Ирина Яковлевна, женщина деловая, сказала, что не собирается ковыряться в Нининых розовых соплях, но запретила ей приближаться к операционному столу вплоть до особого разрешения

Мало того, что Миша сделал ей больно. Он сделал так, что это повлияло на ее работу. А работа – святое.  Теперь Нина желала разобраться. В общаге о Мише никто давно не слышал. Говорить было не с кем. И на дне маленькой косметички в сумке остался сиротливо лежать скальпель, прихваченный Ниной на всякий гамлетовский случай. Не то, чтобы Нина  собиралась доводить дело до кровопускания. Просто оружие поднимало дух.

 Через день она отправилась в поселок. Вооружилась не только скальпелем. В сумочке лежал тот самый пресловутый  конверт с запиской и Мишина фотография. Самая простенькая фотка, на документ, с белым уголком для печати, которую она нашла в Мишином столе во время  прощального шмона. Печати на уголке не было. Нина была намерена припечатать так, чтобы запомнилось.

В продмаге около станции Мишу по фотографии опознали сразу. И Нину узнали.  А вот если бы столичная не брезговала их магазином, а  раньше заглянула бы, ей бы уж давно сообщили, что Миша, к которому она натоптала  дорожку,  бегал ночами к Ленке Козловой, когда муж у той по рейсам мотался. А не так давно Колька то ли ее застукал, то ли для профилактики, но по пьяни так Ленку отметелил, что та вся синяя выкатилась и смотала с дитем до своей мамани. Это через две платформы дальше от Москвы. А Колька до сих пор, как положено, пьет  с переживаний. А вот Миши, этого красавчика, последнее время что-то не видно. Трухнул, видать. Да и к Ленке теперь как ходить. Там мамаша. И под занавес Нина узнала адрес Козловых. Этого достаточно. Козлов пьет? Но не настолько же, чтобы вообще не въехать, что ему из рук в руки вручают бесценную информацию: конверт, с собственноручным посланием  любовнику его благоверной, плюс подробные Нинины комментарии, а вдобавок и Мишину фотографию с сообщением, как его можно найти.



Светлана Ивановна, взяла деньги, протянутые Ниной, и нерешительно спросила
-  Нина Натановна, а  почему девочка решила поступать в технический ВУЗ?
- Потому что я не хочу, чтобы она, как я, врачом лямку тянула, -  сказала Нина, - И собственно, математика везде нужна. Мне вот математика  давалась. У меня были сплошные пятерки. И без всяких репетиторов.
-  Но у девочки могут быть собственные  предпочтения.
- Знаю я ее предпочтения - гульки.
-  А вы вспомните себя в ее возрасте.
- Вспоминаю. И что? Я была серьезной девочкой. Очень ответственной. Ну и плюс родительский надзор.
- Да? А я, знаете ли, была несерьезной девочкой.
- А математика как появилась? - удивилась Нина.
- Математика  мне, конечно, давалась. Но я к ней серьезно не относилась. А серьезно я относилась к одному человеку, из-за которого случилось заняться математикой.
-  Он был математиком?
- Не совсем.  Но просчитывать ситуацию  он умел.
- Это как?
-  А так. Обычная история. Еще вчера в глаза глядел, а потом исчез, как и не бывало. И самое интересное, я даже не знала, где его искать. Никаких следов. Не знала, что делать. Тут уж отец меня просто заточил. Взял отпуск и каждый день по три часа математики.
 Светлана Ивановна вздохнула и сняла с полки серванта маленькую шкатулку.
- Вот только память осталась.
 - Какая красотища! – воскликнула Нина, - Никогда ничего подобного не видела.
- Это моржовая кость. Ручная работа.
- Наверное, дорогая.
-  Подарок. Память о том времени, когда я была несерьезной, - Светлана Ивановна протянула руку со шкатулкой, чтобы Нина взяла и полюбовалась, - Дело даже не в шкатулке, а больше в том, как подарок был обставлен. Женщины ведь любят ушами. Пусть, мол, это будет маленьким инкубатором большого чувства.
 У Нины  дрогнула рука. Шкатулка упала на ковер. Нина  испуганно ахнула. Светлана Ивановна, удивленно посмотрела на нее, подняла и  внимательно осмотрела шкатулку.
- Извините, - сконфуженно пробормотала Нина, -
- Я не вижу, на что тут можно  наколоться.
- Я не укололась. Все в порядке.  Редкая вещь. Я  в художественных салонах  такого и не видела.
- Это не московское. Я ведь сибирячка. Из Новосибирска. Я тогда дурочкой  была. Только первый курс закончила.  Родители  догадывались, что у меня кто-то есть. Но сильно не донимали. А вот как шкатулку у меня обнаружили, тогда устроили головомойку.  Посчитали, что просто так  такие шкатулки не дарят. Папа сделал мне домашний арест,  и пичкал, и пичкал математикой. Почти все лето.
-  Не давали вам с  молодым человеком встретиться?
-  а как встретиться? Мы договаривались, где и когда. А тут меня папа не пустил. А Миша  как исчез, Испарился бесследно.
- Так может быть, это ваши родители его выпроводили?
- Да они его в глаза не видели. Он, если что, отыскивал меня в институте. И вот  начались занятия, а его нет и нет.  Не появляется. И  оказалось, что я ничегошеньки о нем не знаю, совершенно  ничего. Только имя. А он меня найти не попытается. Такие дела. Ничего, стала умнее. А этот инкубатор стался как память.

Нина глядела не на шкатулку, а на Светлану Ивановну. В годы, когда она встречалась с Мишей, Светлана Ивановна еще была пионеркой. Но слишком много совпадений. Никаких сомнений, что это был  Миша. Интересно было бы на него посмотреть в то время, когда он пудрил мозги молоденькой  Светлане Ивановне. Уже, небось, свежесть пропала. А все туда же.

А каков он сейчас? Нине было бы очень приятно, что живет он плохо. Что он потолстел, а то и полысел. Теперь  не всякая женщина на него клюнет. Женщины его  возраста опытны. А благосклонность желторотых молодух стоит дорого.

Но Нина боялась, что вопросами насторожит Светлану Ивановну. Нина не собиралась с ней делиться своей историей. И колечко она не носила. На палец не налезет. Анечке отдала. Да та его не ценит. Дешевенькое. А историю этого колечка Анечке знать не надо.

Возвращаясь домой, Нина вспомнила, как еще в институте на философии преподаватель говорил, что в материальном объекте часто содержание важнее формы. А название, имя объекта – суть содержания. В  Мишиных подарках формы  менялись. А содержание оставалось неизменным и сопровождалось неизменными словами. И свой  путь, как кобель,  он пометил  лживыми словами.

Ничего, подумала Нина, научил уму разуму и меня, и Светлану Ивановну. Навалилась она на математику, и теперь такой репетитор, что на козе не подъедешь.  Мало того, что дорого берет за урок, так Нине пришлось подключать свои связи и упрашивать, чтобы она ее Анечку взяла.  Потому что очень Светлану Ивановну хвалили как опытного репетитора. Да и ехать к ней Анечке недалеко. Через две станции метро. Взяла Анечку учить, а оказалось, что Нину со Светланой Ивановной свел не случай, а Миша.

Дома Нина сказала дочке:
- Я сегодня  заходила  к Светлане Ивановне. Относила ей деньги. Ну и поговорила насчет твоих занятий. Если хочешь, найдем другого репетитора.
- Мне все равно, - сказала Анечка, -  Мне что твоя математика, что жизнь на Марсе.
- Но без математики ты никуда не поступишь.
- Ну, не поступлю.
- А я вечно кормить тебя не собираюсь.
- Ну, закрутилась старая пластинка. Я же говорила, устроюсь к тебе в больницу. Санитаркой.
- Еще чего! Нечего меня позорить, - отрезала Нина.
- Отец прокормит.
- И отец тунеядку кормить не станет. Он деньги не печатает. У него в новой семье аж двое пацанов. Исполнится тебе восемнадцать и будь здорова. Уговор был такой,  если ты поступишь в институт, он тебе будет помогать. Но за красивые глаза денег не жди.
- Не бойся, есть на свете ценители красивых глаз. У нас любой труд почетен. Вырежу  себе маленький инкубатор большого чувства.
- Не поняла, -  Нина настороженно посмотрела на дочь.
- У Светланы Ивановны  есть шкатулка, куда она кладет деньги за уроки. Она ее называет маленьким инкубатором большого чувства.
- Странное название, - сказала Нина, - В чем суть?
- Разве не понятно? Потому что там деньги лежат.
- Ну, между деньгами и большим чувством связь очень далекая.
- Самая прямая. Как аксиома в математике, - на лице дочки появилась улыбка человека, знающего жизнь, - Даже не требует доказательств.