Укусы шершня

УКУСЫ ШЕРШНЯ

Сейчас постараюсь рассказать о случае, произошедшим со мной летом 1965 года. Но начну издалека, с воспоминаний о голодном детстве в Ташкенте во время Великой Отечественной войны. Голод, по крайней мере, в нашей семье, был тогда, если так можно выразиться, тотальным. Папа и мама из сил выбивались, чтобы найти что-либо съестное для меня. Таких, как я, голодных детей, в нашем дворе было много. Двор был огромен: 23 квартиры плюс большое количество госучреждений.

Поздней осенью, зимой и ранней весной мы, голодные дети, ели корнеплод, похожий на картошку. Он неожиданно стал расти на небольших пустующих участках двора осенью 1941 года, хотя его никто там не сажал. Взрослые даже понятия не имели, что это такое, съедобен ли он. Спустя некоторое время его стали называть земляной грушей, но ясности это не прибавило. Мы выкапывали его клубни из земли, мыли в арыке и ели сырыми. Родители были в ужасе, уверяли нас, что мы можем от него умереть. Но мы от него обретали желанную сытость. Когда закончилась война, его побеги не вышли наружу из-под земли. Он попросту исчез. У меня уже тогда сложилось впечатление, что какие-то Высшие силы прорастили его, известного теперь как топинамбур, в начале войны в нашем дворе, чтобы тем самым спасти жизни детей.

Поздней весной, летом и ранней осенью мы ели цвет акации и карагача (с узбекского "кайрагоч" переводится как вяз), стручки гледичии (в зеленых стручках съедобными мы считали семена, в спелых - верхнюю сладкую кромку), зеленые неспелые плоды урюка, вишни, черешни, сливы, яблонь и т.п. Но самое главное - ядра плодовых косточек. Когда кто-то из нас находил на земле косточку урюка, он немедленно разбивал камнем подобранную косточку и съедал ее ядро. Я в этом отношении шел дальше своих приятелей. Дело в том, что с самого раннего детства я любил горькое, кислое и соленое больше, чем сладкое. Поэтому я съедал ядра любых найденных косточек: урюка, персика, сливы, алычи, коксалтана. Съедал с удовольствием, несмотря на горечь, в любом количестве, не обращая внимания на предупреждения взрослых о наличии в них чрезвычайно опасного яда - синильной кислоты. Мне кажется, что счет поглощенной мной во время войны этой самой синильной кислоты может выражаться буквально в килограммах.

Теперь возвращаюсь к началу письма. Итак, утром одного из летних дней 1965 года я ехал на своей "Яве-350" по улице Жуковского на работу в ГКТБ ХП, конструкторское бюро, которое находилось в Ташкенте на улице Богдана Хмельницкого в районе аэропорта. На мне была легкая рубашка, одетая на голое тело, на голове был мотошлем, не застегнутый из-за жары. Ехал я от Ташгосконсерватории в сторону железнодорожного вокзала. Вдруг ощутил сильную боль в правой стороне шеи в районе сонной артерии. Остановил мотоцикл, слез с него, и тут же ощутил такую же сильную боль в спине под правой лопаткой. Снял рубашку и увидел, что из нее на землю выпал большой полосатый шершень (в Ташкенте его обычно называли шмелем). На скорости он залетел в промежуток между правым ухом шлема и шеей, ужалил в шею, а затем, когда я снимал шлем, он упал за шиворот рубашки и ужалил под лопатку.

Я его раздавил ногой, сел на мотоцикл и, несмотря на сильную боль, поехал дальше. Когда проехал через перекресток улиц Жуковского и Карла Маркса и трамвайные рельсы, в моих глазах появился яркий свет, который тут же начал
меркнуть. Я успел остановить мотоцикл, слезть с него, установить его на подножку, после чего рухнул носом в придорожную пыль, потеряв сознание. Когда очнулся, не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Затем началась рвота, и это при том, что я не мог шевелиться. Наконец встал, посидел на оказавшейся неподалеку скамейке, и поехал дальше на работу.

Приехав туда около 11 часов утра, напугал своим видом сотрудников, те поставили в  ряд несколько стульев, уложили меня на них, и я проспал до конца работы. Сотрудники потом рассказали мне, что моя голова тогда представляла собой распухший сине-фиолетовый шар с щелками вместо глаз. Наутро я пошел по врачам. Все они в один голос заявляли, что я стопроцентно должен был умереть даже в том случае, если бы меня ужалила в это место простая оса, а не громадный шершень, так как в месте укуса на шее проходила сонная артерия, питавшая кровью головной мозг.

И тут я вспомнил про огромное количество синильной кислоты, "случайно" поглощенной мной во время войны. Уверен в том, что именно эта синильная кислота привела к возникновению в моем организме сильнейшей резистентности
(сопротивляемости) по отношению к ядовитым веществам.

Этот случай еще больше усилил мое убеждение в том, что в мире не бывает ничего случайного.

Борис Пономарев