Рыжее рондо 3

РЫЖЕЕ РОНДО
повесть

       *    *    *
       В речке будет золото, если есть галька, если встречается кварц и если речка длинней десяти километров. Так? Так. Вперёд, мыть.
       Андрей ехал на Нюше по Мильковской трассе и рассеянно поглядывал по сторонам. Наконец один из левых притоков Быстрой его словно поманил – то есть он сбросил газ и перед мостом повернул руль вправо, лишь потом осознав, что съезжает на просёлочную дорогу, ведущую в лес. Наобум лазаря, вот как это называется. «Надо будет посмотреть в интернете, откуда такое выражение», – подумал Андрей с усмешкой.
       Дорога вилась меж каменных берёз и кустов. Становилось понятно, что чем она дальше, тем меньше машин сюда заезжало. Вон, уже и трава растёт прямо в колее... Набухшая от июньской воды речушка слева, до неё метров, наверное, сто или чуть больше.
       Андрей свернул влево, заехал в чащу, выключил мотор. Достал рюкзак со всем тем, что, как он считал, понадобится на речке. Вынул и расправил маскировочную сеть, запер Нюшу и укрыл её. Слегка набросал сухой прошлогодней травы, нарезал веточек с листьями, утыкал ими сеть. Получился вполне себе натуральный холмик.
       Взял складную табуретку и пошёл к речке. По пути останавливался и фотографировал то, что казалось более-менее красивым, отрабатывая легенду прикрытия. Что вы тут делали? Природу фотографировал. Вот снимки, причём снятые с различными промежутками времени. Серию этих снимков он начал ещё с Сокоча, там горы очень красивые. Впрочем, на Камчатке невозможно найти некрасивые горы. Да и, наверное, нигде. Горы не бывают некрасивыми.
       Заложил четыре шурфа, все в разных местах. Решил, что метровой глубины будет достаточно. Пока мыл первые пробы, понял, что лучше чередовать: немного помыл – немного покопал – снова пошёл мыть. Так менее утомительно. Всякий раз мимоходом делал одну-две фотографии – такие, чтобы невозможно было понять, откуда снято. Карабин был рядом: камчатского медведя пока никто не отменял.
       Интересно, а насколько глубоко здесь плотик? На том берегу торчит одинокая скала, не очень большая, метров пять; значит, наверное, не очень глубоко. Впрочем, складной лопатой всё равно не дорыться, даже с учётом того, что у неё поворотное лезвие, и её можно использовать как мотыгу.
       Работа промывальщика оказалась жуть какой тяжёлой. Почти всё время либо наклонившись вперёд, либо сидя на корточках. В голову полезли мысли о складном бассейне, который стоял бы на уровне пояса. Рыть землю было ничуть не проще: корни пополам с камнями, тяжёлый глинозём – это в борту, повыше. А в самой речке на косах так и вообще никак, потому что июнь, высокая вода. Андрей ещё подумал, что вообще-то надо было первым делом как-то прикинуть, какая в речке галька, попробовать найти кварц, и уже лишь потом... но уже свалился вечер, а потому он свернул работы, собрал барахло и не спеша вернулся к машине, подбадривая себя той простой мыслью, что любой мастер начинал с уровня «дилетант».
       Как следует поев, он сидел на раскладной табуреточке и, закрыв глаза, с наслаждением слушал невнятный фоновый шум леса, который – вкупе с чистейшим воздухом – был сейчас лучше любого «Пинк Флойда». Несмотря на то, что ни в одной из проб не попалось ни золотинки, Андрей испытывал совершенно реальный кайф. А в полночь разложил в Нюше сиденья, залез в машину и, скрючившись («Нива» же), сладко-сладко уснул.

       *    *    *
       Андрей снова переворачивается на живот, украдкой курит и медленно подтягивается к своей амбразуре. Что там у нас?
       Носильщики уже свалили свой груз посреди поляны и теперь ставят палатки. «Да этих дров им дня на три хватит, – думает Андрей, глядя на внушительную груду валежника, – если, конечно, не будут палить пионерский костёр».
       Он аккуратно выставляет наружу карабин и нечаянно делает выдох ртом прямо в окуляр. Чертыхнувшись, лезет за специальной тряпочкой, протирает, прячет тряпочку и смотрит в прицел.
       Посреди поляны, увлечённо жестикулируя, беседуют двое.
       Один из них – «бригадир». Что-то объясняет, загибая пальцы.
       Второй снимает кепи, чуть поворачивается влево, и Андрей роняет челюсть.
       Это Лысый.

       *    *    *
       Утром, как и положено, припёрся медведь.
       Андрей проснулся от производимого им шума и оттого, что машину несколько раз слегка качнуло. Очевидно, «шерстяной» тыкался в неё носом, пробуя на прочность и определяя, что можно сделать с неожиданной находкой, с какого края откусить.
       Потом в окошке возникла здоровенная мохнатая морда, ткнувшаяся сопящим носом в стекло. Затем – когтистая лапа, которая прошлась по окошку сверху вниз и опустилась. Выдержит стекло или нет? Андрей был уверен, что выдержит, но чёрт его знает... Камчатский медведь непредсказуем.
       Взял карабин и загнал патрон в патронник. С карабином в Нюше не развернёшься, тут даже ноги толком не вытянуть. А что если ему втемяшится ломать заднее стекло?
       Когда всякие шумы, производимые медведем, стихли, Андрей выждал ещё пять минут, после чего осмотрелся во все окошки. Зверя не было видно. Осторожно приоткрыв правую дверь, он выглянул наружу. Тишина. Можно было выходить.
       Пока завтракал и собирался в обратный путь, подумал, что зря не сфотографировал «шерстяного», когда он лыбился в окошко. Кадр мог получиться шикарный. Ну да ладно.
       Съехав вниз почти до трассы, Андрей тут же обнаружил своего недавнего утреннего гостя. «Шерстяной» нагло стоял прямо на обочине возле моста и явно собирался клянчить жратву у проезжающих автомобилистов.
       Камчатский медведь сколь силён, столь и ленив. Он как электрический ток и как вода – всегда по пути наименьшего сопротивления. Он не будет собирать ягоду, если рядом есть помойка. Зачем бродить по лесу в поисках еды, когда тебе кидают колбасу или булку прямо из машины? Такая дурость больше всего распространена у туристов, хотя и среди постоянных жителей идиотов тоже хватает.
       Человек медленно, но неуклонно наступает на камчатский лес, оттесняя медведя всё дальше и дальше. Свои владения зверь отдаёт с большой неохотой. Ему хочется есть... Нет, не так: ему просто необходимо много есть, чтобы набрать к осени сил на зимовку. Основная еда медведя – лосось, а рыбы становится меньше и меньше, спасибо ненасытным рыбопромышленникам. В итоге зверь идёт к человеку, и всё заканчивается отстрелом конкретного медведя. По дороге на тот свет он часто успевает прихватить с собой кого-нибудь из людей.
       Кстати, с лисами та же песня – с той лишь разницей, что лисы не дерут людей. С ними вообще всё просто: девять сердобольных покормили, а десятый убил на воротник супруге.
       Поэтому Андрей вытащил карабин, прицелился как следует и, пользуясь тем, что на трассе в это время не было ни одной машины, трижды выстрелил медведю под передние лапы. «Шерстяной» подскочил, как ужаленный, и стремглав бросился в ближайший тальник, смешно вихляя широченной задницей.
       Зачехлив карабин и выехав на трассу, Андрей по привычке щёлкнул пару снимков – уж больно красив был ландшафт – и пошёл было в сторону Елизово, но вдруг неожиданно вспомнил, что собирался набрать в бутылку свежей речной воды, да забыл. Хотелось пить, поэтому он выбрал первый же съезд направо, ведущий к Быстрой. До реки в этом месте было совсем недалеко, и вскоре он уже наклонился с бутылкой к воде...
       Слева, чуть ниже по течению, наполовину в воде и наполовину на берегу лежал человек.

       *    *    *
       Лысый! Определённо, Лысый!
       Только теперь он в камуфляже – как, впрочем, и все «работнички» с их «бригадиром». Обменявшись ещё несколькими фразами и жестами, они оба неспешно подходят к работающей проходнушке, а затем отправляются вверх по склону, в сторону канав-шурфов.
       «Что он тут делает? – изумляется Андрей. – Выходит, что он один из них... Эта долбаная «фирма» не только извлечением рыжевья из лома занимается, она ещё и хищничает?»
       Андрей ищет ответ на два вопроса, которые до сих пор почему-то оставались без внимания, – и пока никак не находит.
       Вопрос первый: откуда им стало известно про это место?
       Второй: как могло получиться, что они заявились сюда практически одновременно с ним?
       Андрей абсолютно уверен – на сто, на двести процентов! – что об этом месте он не говорил ни с кем. Кроме... стоп... неужели?! Кроме Лёхи... Тогда и второй вопрос отпадает, потому что Лёха догадывался о планах Андрея на пятницу, субботу и воскресенье.
       Андрей собирался залезть по снежнику до самой жилы, потом спуститься обратно и посмотреть среднее течение ручья. И нижнее. Выражаясь геологическим языком, которым Андрей уже овладел в совершенстве (ну, в части, касающейся), исследовать коллювий и делювий. Не успел. Пришлось срочно распластаться на правом борту ручья и ползти, прятаться.
       Но: Лёха? Лёха?! Этого не может быть, но это так. Лёха... эх, Лёха, ну как же так, а? Ладно там кто-то – но ты?!

       *    *    *
       Труп был весь в чёрном и лежал лицом вниз. В том, что это был труп, а не живой человек, сомнений не возникало. Это было очевидно даже метров с пяти, а ближе Андрей по понятным причинам не подходил. Об искусственном дыхании и непрямом массаже сердца речь уже определённо не шла.
       Он быстро поднялся к машине, сел в неё, расчехлил карабин, достал портативный набор со шнуровым шомполом и быстро почистил оружие. Если вздумают сделать досмотр Нюши, то сразу обнаружат ствол со свежим запахом нагара и с самим нагаром, а до охотничьего сезона ещё далеко. Рассказ про отпугивание медведя однозначно повлечёт статью Административного кодекса, а вот просто транспортировку оружия запретить не может никто. Чистка и смазка ствола заняла четверть часа, после чего Андрей вынул телефон и на еле-еле берущей связи позвонил 112.
       Ждать пришлось больше часа. Приехало аж три машины, а чуть позже и «скорая», которой предстояло выполнить миссию труповозки. С Андрея сняли показания, в которых он в точности описал всё, как было. Вниз к трупу он больше не спускался, предоставив соответствующим работникам делать своё дело. Зачем мешать?
       Когда тело погрузили в «скорую», и Андрей уже полагал, что его сейчас отпустят на все четыре стороны, к нему подошли двое – один в форме капитана полиции, другой «по штату».
       – Скажите, вы точно не трогали труп?
       – Нет, – удивлённо ответил Андрей. – А что?
       – Пока ничего, – ответил капитан. – Гоша, подойди-ка сюда на минутку!
       От группы сотрудников отделился человек, державший в руке цифровой фотоаппарат. В его внешности было что-то от узбека.
       – Скажите, вы его знали?
       «Узбек» включил фотоаппарат на просмотр отснятого. Бр-р! Нет, лицо погибшего Андрею было не знакомо.
       – Нет, – ответил он. – А кто это?
       – Пока неизвестно, – сказал капитан. – Документов нет, вообще ничего в карманах нет, кроме...
       – Что-то не очень похож на утопленника, – неуверенно перебил его Андрей.
       – Месье разбирается в утопленниках? – съязвил тот, что в штатском.
       – Немножечко-с, – нахально ответил Андрей. – Бывали прецеденты. Жизнь – она такая, знаете ли. Подбрасывала эпизоды.
       Между прочим, он не врал. Иметь дело с утопленниками Андрею приходилось аж трижды.
       – Он не утопленник. Ему свернули шею. Ваших следов возле трупа не обнаружено.
       – Ну, правильно. Откуда им взяться, если я не подходил.
       – Вы могли подойти по воде, там мелко.
       – Обувь сухая, – Андрей показал пальцем.
       – Высохла. Мы ж не знаем, сколько времени вы тут находитесь.
       – Но на всякий случай уже приступили к обвинениям, так? С меня сняли объяснения, я там всё указал, – ответил Андрей.
       – Вас никто пока не обвиняет, – штатский сделал ударение на слове «никто» и «пока». – Нам нужно понять, что здесь произошло.
       И сделал паузу, как бы приглашая Андрея говорить.
       – Я люблю фотографировать, – Андрей старался говорить не торопясь, аккуратно взвешивая каждое слово. – Вчера ехал в том направлении, перед мостом свернул в лес, там фотографировал на речке. Фотографии в камере, можете посмотреть, сверить даты и время. Там же, в лесу заночевал. Люблю природу. Утром позавтракал, поехал обратно домой; захотелось пить, а воды с собой не было; свернул вот здесь и спустился к реке, сразу увидел тело, позвонил 112. Можете досмотреть машину; в ней зачехлённый карабин СКС, вот документы.
       Если найдут лоток, его можно будет выдать за большое походное блюдо. На привычный русский старательский лоток он не похож решительно ничем. Ни один из них не допрёт, что оно для промывки шлиха, а не для поедания шурпы. Насчёт лотка Андрей был спокоен, а больше волноваться было не за что.
       Машину осматривать они не стали.
       – Что скажете на это? – спросил штатский и...
       ...и предъявил Андрею потёртый светло-серый замшевый мешочек, в котором угадывалось что-то увесистое. Андрей чуть не похолодел: точно такой же мешочек лежал у него в рюкзаке, один в один, только не потёртый и до сих пор пустой.
       – Это у него было.
       – И что там? – спросил Андрей, изображая непонимание и безразличие.
       – А там вот это.
       Штатский развязал мешочек и жестом пригласил Андрея заглянуть. Внутри было что-то тёмное и в то же время не тёмное, какой-то порошок – судя по всему, достаточно тяжёлый. Куда тяжелее, чем, например, обычный песок.
       – Шлих. Недопромытый шлих с большим содержанием золота. Даже простыми глазами видно.
       Андрей скорчил мину: мол, я в этом ни бум-бум.
       – Вот нам и интересно, – продолжил штатский, – изымали вы что-либо с трупа или нет.
       – Вы хотите спросить: обшаривал ли я его карманы? – уточнил Андрей. – Докладываю: не обшаривал. И вообще к нему не подходил. А ещё скажите мне, пожалуйста, если я, по-вашему, во всём этом как-то замешан, то какой мне резон звонить и вызывать полицию?
       – Андрей Викторович, успокойтесь... – начал было капитан.
       – Да! Это я обшарил у него карманы! Там было ещё три таких же мешочка! Но я не идиот, поэтому сбросил их вон туда, в кусты, зарыл, потом вернусь и заберу! – Андрей изображал истерику, к которой, кстати, уже и в самом деле был близок, потому что упёртым ментам никогда ничего не докажешь, если они уже упёрлись. – Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, – ляпнул Андрей в эпилоге своего бурного выступления и протянул руки: мол, пожалуйста, надевайте наручники, мне плевать.
       – У месье есть свой адвокат? – учтиво наклонил голову штатский.
       – Да, есть! То есть будет. И не надо мне тут дело шить...
       – Так. Стоп. Всё! Стоп! Никто вам дело не шьёт, – примирительно сказал капитан, предварительно переглянувшись со штатским. – Поезжайте домой, а если надо будет, мы вас потом пригласим.
       Андрей зло засопел, повернулся и сделал шаг к машине.
       – Одну минуточку, – услышал он за спиной, – можно взглянуть на ваше ружьё?
       – Пожалуйста.
       Андрей расчехлил карабин и предъявил его вопрошавшим:
       – Самозарядный карабин Симонова ОП-СКС номер НГ 4819, боевой, не заряженный.
       – Это – СКС?! – у капитана глаза на лоб вылезли при виде чуда оружейного тюнинга.
       – ОП-СКС, – подтвердил Андрей и слегка оттянул затвор. – Можете понюхать.
       Капитан не поленился и понюхал. Пахло, разумеется, не пороховой гарью, а свежим баллистолом.
       – Между прочим, правильно делает, что в лесу со стволом ходит, – сказал он штатскому. – Медведи оборзели совсем.
       И Андрей уехал домой. Пить из реки уже не хотелось, и он терпел аж до самого Сокоча, где под знаменитый пирожок с картошкой выпил почти литр минералки.

       *    *    *
       История приобретает совсем уж нехороший оборот. Как ни крути, а получается, что Лёха – друг Лёха! – один из них.
       Андрей изо всех сил зажмуривает глаза и стискивает зубы, чтобы не заплакать от досады и обиды.

       *    *    *
       Не прошло и пары дней, как домой к Андрею заявились двое в штатском. Первый звоночек зазвенел у Андрея в голове, когда они оба, как один, предъявили удостоверения в нераскрытом виде.
       – А можно удостоверения посмотреть? – попросил Андрей.
       И тут же звоночек зазвонил второй раз: они раскрыли удостоверения буквально на секунду, после чего разом захлопнули:
       – Вы Здорников Андрей Викторович?
       – Угу, – буркнул Андрей.
       – Можно мы войдём?
       – Проходите.
       Он уже понял, что нет никакого смысла запоминать фамилии и номера удостоверений. Запоминать надо внешность, какие-то характерные приметы. Рост, телосложение – стандартные; цвет глаз – одинаково серый; причёски и даже цвет волос одинаковый, оба шатены. Рожи, конечно, разные, причём абсолютно незнакомые. Елизово – не такой уж и большой райцентр на сорок тысяч населения, но конкретно эти две хари Андрею раньше нигде не попадались.
       Прошли в маленькую комнату, где ещё недавно была лаборатория, и уселись на диван. Андрей остался стоять, демонстративно скрестив руки на груди. «Оперативники» обвели комнату взглядами, бегло переглянулись, и один из них начал:
       – Андрей Викторович, мы к вам по поводу обнаружения трупа на Мильковской трассе. Что вы можете добавить к тому, что уже сказали?
       – Ничего, – Андрей пожал плечами.
       – Вы точно не обыскивали труп?
       – Нет. Не обыскивал. Меня опрашивали дважды, причём один раз под протокол.
       – Мы знаем. Дело в том, что, по нашим сведениям, у него был также отшлихованный золотой песок и несколько золотых самородков.
       Так. У левого родинка на лбу, почти у самых волос, точно над правым глазом. У правого...
       – Может быть, и был. Откуда я знаю, сколько он там до меня провалялся. И кто к нему подходил.
       У правого на левой руке здоровенный шрам между большим и указательным пальцем, точно через точку «хэ-гу» и почти до самого запястья. Видимо, капитально порезался когда-то.
       – Вам следует добровольно выдать всё, что вы взяли с трупа, и лучше это сделать прямо сейчас.
       А кроме того, у него мочки ушей до смешного маленькие, а сами уши оттопыренные какие-то.
       – А понятые? Протокол?
       Ещё у левого широкая щель между основными верхними резцами и, кажется, уголок зуба отколот. Левая верхняя единичка, латерально. Хе-хе.
       – Ну, мы пока без протокола. И без понятых. Потом оформим. Мы вас потом специально вызовем в отдел.
       Ну что ж... Будь что будет, решил Андрей. Надо выдавать, что ж тут поделаешь. Выдадим.
       – Одну минуточку, – сказал он.
       Сходил в большую комнату и снял со стены нунчаку, одну из двух, красиво висевших на гвоздиках. Глубокий вдох и долгий выдох.
       – Идите сюда, пожалуйста, – вежливым тоном позвал он, встав в проходе из коридора в большую комнату.
       Гости поднялись с дивана и вышли в коридор. Андрей подшагнул к ним, и мгновенно каждый из «оперативников» получил точный дозированный удар по башке.
       Нунчаку – это больно. Это очень, очень больно. А если двинуть как следует, то и смертельно. Уклоняться от нунчаку или блокировать – что ж, пробуйте.
       Теперь по пальцам и тут же снизу, по локтю – ить-ни! Сразу то же самое второму. Одному, правда, досталось лишь вскользь, чутка промазал. Резко присел – и каждому аккуратненько наотмашь по колену – щёлк! щёлк! Оба взвыли и начали сгибаться. Теперь сверху по плечам, и радуйтесь, что не по кумполу!
       – Дверь!!! – зарычал он.
       Гости моментально открыли дверь и один за другим ринулись на лестничную клетку. Ну... как сказать – «ринулись»... с подбитыми коленками выползли, хромая. Крайнему ещё и досталось по горбу.
       Андрей захлопнул дверь, собрал забытые штиблеты гостей, прошёл на кухню, открыл окно и, не скрывая злорадства, вышвырнул наружу. Закурил и с удовольствием наблюдал, как они обулись и заковыляли прочь.
       Набрал Лёху:
       – Лёх, у тебя знакомые в полиции есть?
       – Есть, конечно. А что?
       – Мне нужен выход на службу внутренней безопасности – или как она там у них называется.
       – Да что случилось-то?!
       – Приезжай. Расскажу. К чаю что-нибудь возьми, у меня только старый сыр и колбаса.

       *    *    *
       Лёха выслушал Андрея и почесал скулу.
       – М-да. Война как она есть. Операция «Утконос».
       – Почему «Утконос»? – не понял Андрей.
       – Я говорю: не дрейфь.
       – Нюшу сжечь могут, Лёх...
       – Могут. А могут и не.
       – Ты так и не сказал, есть у тебя выход на службу внутренней безопасности.
       Лёха постучал по лбу.
       – А кто тебе сказал, что они вообще из полиции? При чём тут служба собственной безопасности, когда ни фамилий, ни номеров... На кого жаловаться? Два каких-то фраера...
       – А откуда эти «два каких-то фраера» могут знать про труп в реке, про шлих и про то, что я вообще там фигурирую?
       – Иногда бывает такая возмутительная штука, Андрюх. Называется «утечка служебной информации». Будто сам не знаешь.
       – Ну и от кого она, по-твоему, утекла? И к кому?
       – Так, – сказал Лёха твёрдо. – Бери бумагу, ручку. Садись и пиши. Просто пиши: «Заявление».
       – Кому заявление? – не понял Андрей.
       – Никому. Просто: «Заявление». И дальше излагай. Просто излагай, что и как было. Минимум лирики, максимум фактики. Особые приметы укажи. И это... про нунчаку не пиши. Просто напиши: «выгнал».
       Андрей почесал в затылке. Что и говорить, Лёху он понимал не всегда. Но всё же отдавал себе отчёт в том, что знает далеко не все лёхины связи, пару раз уже имел возможность убедиться. И если Лёха вот так уверенно говорит, значит, он уже что-то придумал, а если он что-то придумал, то это наверняка сработает.
       Поэтому сел и написал. Два листа за каких-то там полтора часа. Поставил внизу дату и подпись, щёлкнул степлером, после чего Лёха забрал бумагу, сложил её вчетверо и уехал, сказав напоследок:
       – Как же меня достало это твоё золото... Когда ты уже угомонишься-то, а?
       – При чём тут «моё золото»? – попытался возмутиться Андрей, но Лёха только махнул рукой, улыбнулся и пошёл вниз по лестнице.

       *    *    *
       Вскоре Андрея снова занесло к Пашке. На этот раз ему приспичило запрограммировать рацию на все нужные частоты, которые до этой поры были просто записаны в таблицу и заклеены в полиэтилен. Как это сделать, Андрей не знал, а для Пашки это было плёвое дело. Андрей не успел даже приготовить закуску, как Пашка заорал из комнаты: «Well done!»
       Андрей принял работу, попробовал переключаться между каналами и сказал «зер гут». Как водится, сели слегка обмыть сделанное дело.
       – Сегодня у мамы годовщина, – сказал Пашка. – Давай помянем.
       Помянули...
       – Даже не знаю, рассказать тебе или нет... – сказал Пашка после паузы.
       – Конечно, рассказать, – сказал Андрей. – Будем?
       – Будем, – подтвердил Пашка, опрокидывая третью стопку.
       Он засунул в рот половину сардельки, встал и полез в старомодный резной секретер тёмного дерева. Вынул из него пухлый серый фотоальбом и развернул.
       – Вот смотри. Это мама. А вот старое-старое фото. Тут вообще много старых фоток. Где-то середина шестидесятых. Это она в геологии работала. Кашеварила в геологических партиях, притом не один год. Некоторые партии в поле обходились без кашевара, всё делали сами, а в некоторых были штатные повара. Вернее, поварихи. Она в наших краях где только не была. И даже на съёмку однажды ходила, вот просто из упорства своего сходила.
       – Ты ж сам говорил, что она не была геологом, – возразил Андрей.
       – Не была, – подтвердил Пашка. – Так она и не одна ходила. Любовь у неё была, Андрюха. Вот с ним она однажды и упросилась. Ну, чтобы вдвоём. Говорила, маршрут был сложный – просто жуть.
       – И что?
       – И ничего. Выдержала. Съёмка была дополнительная и ответственная, там что-то в отчёте не срасталось. Спорили, ругались, аргументов не хватало... И они вдвоём принесли не один рюкзак образцов, а два.
       – А кто же кашеварил вместо неё?
       – Да фиг знает. Кто-то кашеварил. Не суть. В общем, – Пашка наморщил лоб, словно боялся упустить в своём рассказе что-то главное, ключевое. – Звали его Костя. Константин. Красавец, весельчак, романтик, душа компании, всё такое. И мыслил он как-то неординарно, что ли. Его всегда во всякие дебри тянуло – искать то, не знаю что. Или наоборот – туда, где всё хожено-перехожено, и отчёты давно отправлены, а он выпрашивал задание, уходил и приносил то, чего там заведомо нет. Стопроцентные аргументы приносил. Ну, как-то так. Геолог был от Бога, с особенным чутьём каким-то. Но при этом нос не задирал, добродушный был, прямой, простой и открытый. Ему уже карьеру головокружительную сулили – начальником партии, потом прямиком в управление, а он только смеялся и балагурил...
       – Он твой отец, да? – спросил Андрей на всякий случай.
       – Не-е, – Пашка помотал головой. – Я ж Анатольевич. А этот был Костя. В общем, сгорел он.
       – Как – сгорел?! – не понял Андрей.
       – Ну, в переносном смысле сгорел. Опять ходил куда-то в горы; простыл на маршруте; крупозное воспаление лёгких; спохватились слишком поздно, а погода нелётная, целую неделю сплошные дожди с туманами, дороги размыты... в общем, ничего не смогли сделать, не успели. Сгорел буквально в несколько дней. Он на Камчатку сразу после института попал, два полевых лета – и всё.
       – Это где было? – спросил Андрей.
       – Не знаю. Да где-то здесь, недалеко, в Елизовском районе. Необычайный был парень.
       – А как фамилия?
       – Не помню. Мама называла... Одинков... или Одиноков. А может, Одинцов. Я как-то не запомнил. Вернее, помнил, но позабыл. В общем, мама тоже погасла сразу. Для неё всё в один день перевернулось. Потеряло смысл. Бросила эту работу, хотела вообще переехать из Геологов куда-нибудь, а потом подумала: от себя-то куда убежишь? Собралась с силами, специально замуж вышла, чтобы в память о нём жизнь прожить достойно, всё заново начать и суметь продержаться...
       Андрей уже знал, что пашкина мать скончалась от тяжёлого рака, а сердце отца пережило её всего на год.
       – Ну так вот. И осталось у неё от Кости только вот это.
       Пашка перелистнул пару страниц альбома и вынул из него пожелтевший тетрадный листок в клетку. На листке была какая-то схема, нарисованная простым карандашом.
       – Это из его рабочей тетради. С ней, с тетрадью, вообще такая история была... Сразу после того, как его увезли, мама зашла в камералку, а там подсобный рабочий, не то шурфовщик, не то промывальщик, стоит и эту тетрадку листает. Как раз на том месте. Она ему: «Ты что тут делаешь?! А ну, дай сюда!» Ухватила один лист, а тот в тетрадку вцепился... короче, лист вырвался. Она выбежала – и к начальнику партии. А того нет, ушёл куда-то. Пока то, пока сё... не знаю, как оно там всё получилось, но в итоге этот листок остался у неё, а тетрадка исчезла вместе с тем рабочим. Его искали, конечно, но вроде так и не нашли. Сдриснул куда-то. Такая вот история.
       – А что это за схема? – заинтересованно спросил Андрей.
       – А вот это, Андрюха, как раз самое интересное. Это как бы горный цирк – с трёх сторон гребни, вершины, а с одной – выход в долину какой-то реки. В середине цирка озеро. А в озеро впадает ручей. Вернее, два ручья. Смотри.
       Андрей положил перед собой листок – так, как он располагался бы, если бы находился на своём месте в тетради.
       – Вот кольцо гор, как я понимаю, – сказал Пашка. – Вернее, не гор, а отрогов хребта, что ли. Не знаю, как правильно называется. Вот вершина, 1100 метров. Вот ещё одна, 990. Это всё одна горная цепь, один хребет, потому что слева, на той странице, где-то вот здесь ещё вершина была, мама говорила. Сам цирк – между ними. Вот два ручья, «Ж» и «Х», они подписаны, впадают в озеро «О». Из озера бежит ещё один ручей, обозначен буквой «Д», вот стрелочка. Который впадает в речку «Б». А на крутом склоне гребня 990 жила мощностью чуть ли не три метра. Кварцевая.
       – И из неё вниз валит золото... – ошарашенно сказал Андрей неожиданно хриплым голосом.
       – И из неё вниз валит золото, – подтвердил Пашка. – Это Костя нашёл. Все говорили, что в той стороне ничего нет, потому что не может быть, не должно, а он плюнул, полез и нашёл.
       – И что дальше?
       – А дальше... Он даже не успел ничего толком рассказать и объяснить. Была осень, холодина, дожди, в горах уже снег вовсю ложился. Еле дошёл; температура под сорок, терял сознание, задыхался... Он ничего не принёс тогда, вообще вернулся без рюкзака. Что-то говорил, но посчитали за бред. Только мама не верила, что это бред. Она вообще от него не отходила. И схему он при ней нарисовал, когда ненадолго пришёл в себя. Тетрадь она в камералку унесла, потому что в ней было много чего нужного – всякие маршрутные данные, расчёты, другие кроки с пометками... А потом его не стало. И тетрадь ушла насовсем, с тем подлецом. Понимаешь? Это только правая часть схемы. А левая была на предыдущем листе и осталась в тетрадке. Там и параметры жилы, и ещё что-то. Мама говорила, что не помнит, какой маршрут он ходил. Сказал, что сбегает на небольшую коррекцию съёмки, дня через четыре вернётся. Вот и вернулся...
       – Так, может, это место открыли уже, – предположил Андрей.
       – Может, и открыли. Да только ничего к этой схеме не подходит. Вернее, наоборот. Я уже пробовал примерно прикладывать и крутить-вертеть, прикидывать. Банное, которое Термальное? Явно не оно. Гольцовка? Отпадает. Само собой, не Родниковое и не Асача. Не Камешковая, не Половинчик. Что остаётся? Ну, из того, что в ближайшей доступности... А? Ничего не остаётся. А ведь это именно в ближайшей, то есть где-то рядом, не у чёрта на куличках, вот ведь какой фокус. В общем, плюнул я на это дело. Бесполезно.
       – А геологов спросить?
       – Да спрашивал. Того же Аркадия спрашивал. И тётю Галю, соседку.
       – Ну? И что?
       – А ничего, – Пашка лишь пожал плечами. – Где тут юг, где север? Какой масштаб? Какой длины ручей? По какой крутизне он течёт? На какой высоте жила? Фиг её знает, даже приблизительно. Опять же, с какой точностью сняты высоты? Кем? В каком году? Если вот тут тысяча сто, то на какой высоте цирк? Эту схему десятки людей видели, притом все до одного геологи. И что? И ничего. Кроки – это кроки, и не более. Без пояснений от них никакого толку.
       – Понятно... Схему ты мне, конечно, не дашь.
       – Конечно, не дам, – сказал Пашка. – Отсканирую. Смысл-то какой? Никакого. Все ключевые пояснения остались в тетради, на другой странице. Ни хера ты не найдёшь.
       – Найду, – упрямо процедил Андрей.

       *    *    *
       Ого! «Помощник» с металлодетектором возвращается. И не просто идёт, а прямо-таки чешет по склону. Скачет. Прибором машет. Похоже, орёт что-то. Все побросали работу, стоят и смотрят на него. А он к ним бежит. И машет. С чего бы это, а?
       А с того. Золотину нашёл, вот и бежит, вот и машет. А может, и не одну. Там, где ручей «Х» взлетает вверх, там целые гнёзда должны быть. И, наверно, ещё какие. Тут почти весь цирк золотом завален. А он чего-то нашёл, вот и орёт на радостях. С «бригадиром» обнимается.
       А что Лысый?
       Лысый сидит возле кашевара и оглядывает в бинокль окрестности. Такое ощущение, что вот прямо сейчас он глядит точно на Андрея. В самый объектив прицела. Мог прицел бликануть? Никак не мог.
       Спокойствие. Не двигаться. Ни на сантиметр.
       У-у, как чешется правая нога!..
       Не двигаться.
       Пока ты неподвижен, ты невидим. Голова Андрея – это не голова, а камень. Камню положено быть неподвижным.

       *    *    *
       Карт-пятисотметровок у Андрея в компьютере было немного – всего девять штук. Поэтому он решил начать именно с них. Приближал, удалял, двигал вправо-влево и вверх-вниз. Переворачивал на девяносто в обе стороны и на сто восемьдесят. Тщательно изученную карту переносил в папку «просмотрено» и приступал к следующей. Результат – нулевой, хотя объект поиска был достаточно ясен.
       Искомые опорные точки – вершины 1100 и 990, плюс неизвестная вершина, которой следует располагаться примерно как-то вот так относительно первых двух. Образованный цепью вершин общий гребень должен обрываться в обширный цирк с озером. К этому озеру должны бежать два ручья от двух вершин; вытекающему из озера ручью надлежит впадать в речку с индексом «Б».
       Странно, что нет ручья, текущего к озеру со стороны вершины 1100. Впрочем, может, таковы особенности рельефа цирка.
       Казалось бы, район поисков не так уж и велик. Однако на пятисотметровках ничего подходящего приметить не удалось.
       Жаль. Жаль, что не оказалось нужной карты. Где взять остальные пятисотметровки? Их нужно штук двадцать, если не тридцать. Посовещаться с Аркадием? «Абонент временно недоступен».
       Пока что Андрей приступил к двухкилометровкам, условно выделив для себя несколько отдельных поисковых районов. С этими картами проблем не было – у Андрея полный набор от мыса Лопатка и острова Шумшу на юге до Ключевского вулкана на севере.
       Первый район – это верховья реки Авачи в обе стороны от того места, где Правая и Левая Авачи сливаются в одну, также вверх на север до широты Пущино и влево, захватывая Ганальский хребет.
       Второй – все горы к западу от основного течения реки Быстрой.
Третий – всё вокруг Сокоча и Начиков, и дальше к югу до широты Тополового озера.
       Четвёртый – весь горный массив от посёлка Коряки и вниз, к югу, по Тополовому хребту в верховья реки Паратунки до плато между Мутновским и Горелым вулканами. И ещё южнее, к Асаче.
       Андрей понимал, что нормальные геологи хохотали бы над таким кустарным районированием, но он подошёл к решению задачи с самой простой стороны: тупо сравнивать графику, по сути – обычные картинки. Критерий столь же прост: похоже или не похоже.
       А ведь всё это, наверно, и есть останки того самого огромного гиперсупервулкана высотой в пятнадцать километров, который однажды обрушился, не выдержав собственного веса... Ведь так, да?
       Он искал ручьи, начинающиеся с букв «Ж», «Д» и «Х», искал реку или речушку, начинающуюся на «Б». Смотрел на цифры, обозначающие вершины, и в первую очередь господствующие. И чтоб между ними было озеро. Почти посередине.
       Камчатские топографы при выборе названий особо не изощрялись. И в первую очередь это касается рек. Одних только Быстрых в очерченном районе поисков Андрей насчитал пять штук и самым внимательным образом исследовал всё возле них. Тщетно. Ничего подходящего.
       Кстати, что интересно: если не считать ту Быструю, по которой обычно (и чаще всего) сплавляются разнокалиберные туристы, то воды всех четырёх оставшихся Быстрых в итоге так или иначе попадают в одну и ту же реку – в Паратунку – и вместе с ней оказываются в Авачинской губе. Ладно, не будем отвлекаться, ищем ручьи...
       С самого начала было ясно, что с ручьями всё обстоит достаточно печально. На каждые десять обозначенных девять – безымянные. Это обозначенных. А сколько вообще не нарисовано?
       Вот ведь дурость, думал Андрей, когда попался ручей Безымянный. Как можно назвать ручей Безымянным? Или вон – бухта Безымянная, мыс Безымянный.... Ну ведь в самом деле чушь, когда у бухты есть собственное имя, и оно – «Безымянная». Верно?
       Между прочим, Безымянный – он тоже на букву «Б»... А может быть, «Б» – это Бурная? Или, скажем, Буйная... Есть такие? Нет таких. Только Быстрые, общим числом 5 (прописью: Пять) штук.
       И озеро. Что значит «О»? Овальное? Одинокое? Одиноковское? А может, это просто «Озеро»? Какой оно величины?
       Андрей поймал топографов на том, что некоторые озёра, на которых он был не раз, на картах вообще не показаны – из-за их небольшой величины и масштаба. Кроме того, есть озёра, существующие лишь до конца лета, потому что наполняются талой водой, а к осени почти полностью высыхают – он сам знает минимум два таких.
       Но это озеро, раз оно подпитывается ручьями и почвой цирка... а кроме того, из него из самого вытекает... значит, оно должно быть постоянным! Ну и где оно?
Нашёл в интернете ресурс с рассекреченными километровками Генштаба; целую ночь качал карты, а потом весь день лазил по ним... увы, по информативности они всё больше походили на чуть увеличенные двухкилометровки – разве что горизонтали проведены чаще.
       Где? Где взять пятисотметровки? Эх... Аркадию звонить бесполезно, он в поле... приедет и снова уедет, у него работы выше крыши.

       *    *    *
       Пришлось снова лезть в интернет и лазить по снимкам из космоса. Здесь было немножко проще – в том смысле, что картинку можно наклонить, и она становится объёмной. Её можно крутить во все стороны. Не Бог весть какая точность в изображении давно знакомых хребтов и сопок, зато куда нагляднее. А главное – можно посмотреть снимки разных лет и разных времён года. К радости Андрея, весь этот горный массив был отщёлкан очень даже неплохо. Печально, конечно, что на спутниковых снимках нет того изобилия нужных названий и цифр, каковым радуют топографические карты, но...
       За этим занятием Андрея застал Лёха.
       – Снова мордой в монитор? Ну и где мы лазим? Что ищем?
       Андрей рассказал про диалог с Пашкой, показал схему и в двух словах объяснил другу суть задачи.
       – Тю... – разочарованно протянул Лёха. – Опять тебе твоё рыжевьё покоя не даёт. Ерундой занимаешься. Давай лучше съездим к Чёртовому мосту. Там опять «Золотой котелок» устраивают. Золотой! Поедим на шару, отдохнём. Девчонок с собой возьмём...
       – Не, – Андрей помотал головой. – Я хочу найти.
       – Вот так всё лето и просидишь у компа, – укоризненно сказал Лёха. – Носом к нему прирастёшь. А задницей к креслу. Давай хоть на Ключ смотаемся. Отреагируй! Я ж не на рыбалку тебя зову.
       – Лёх, вот скажи мне, тебе правда это не интересно? – спросил Андрей.
       – Правда. А сказать почему?
       – Почему?
       – Потому что лето на дворе, вот почему! Такой фигнёй надо в ноябре страдать, а не в самом начале июля. А лучше вообще не страдать, – добавил Лёха и отодвинул от себя копию схемы. – Давай собирайся и поехали.

       *    *    *
       По дороге на Горячий ключ разговор с чего-то зашёл про всякие навороченные японские (а теперь уже и китайские) часы, в которые производители впихивают всё, что только удаётся впихнуть. Там тебе и градусник, и пульсометр, и GPS-компас туда встроен со спидометром, и расчёт восходов-закатов, и барометрический альтиметр, который действует вкупе с GPS...
       – Ай, фигня это всё, – авторитетно сказал Лёха. – Разводка для дурачков. И показывает всё это плюс-минус, согласен? Лохам – лохово. Хочешь, историю расскажу?
       – Давай.
       – Года три или четыре назад мы с Палычем взяли лыжи и девчонок, залезли на Вилючик. Сидим на вершине, балдеем, кофеёк пьём, наслаждаемся. Солнышко, тепло, ни ветерка, красота вокруг, видимость шикарная. Лазил на Вилючик?
       – Конечно, – ответил Андрей. – Раза три. Правда, давно уже.
       – Ну так вот. И прилетает вертушка с иностранными туриками. Садится; они вылезают, восторг, все дела. Фотографируются, видео снимают... Обалдевшие оттого, что типа прилетели на вулкан – а там уже русские сидят, какаву пьют. В общем, один очкарик засучивает рукав и мне показывает – вот, мол, гляди, высота-то какая, а? Аж две тыщи двести семьдесят метров над уровнем моря, у-у!
       Андрей засмеялся.
       – И ещё один такой же подходит, тоже в свой гаджет пальчиком тычет: йя-йя, натюрлих! И там примерно столько же. Это при том, что на самом деле две сто семьдесят три. Она, конечно, гуляет туда-сюда, раньше считалось две сто семьдесят один, но не настолько же. Ты вот у нас любитель всяких карт, возьми и посмотри на старых, на новых... Опять же, смотря как мерять. Одно дело – чисто по высоте самой горы, другое дело с учётом торчащих останцев. Один так измерил, другой этак. Я думаю, что дело ещё и в этом.
       Не переставая рулить, он чуть склонил голову вперёд и посмотрел куда-то вдаль:
       – Видишь вон там вершину? Ну, на хребте. Нет-нет, левее, следующая. Во-во! Так вот: там здоровенный  зуб торчит, палец-останец, такая двойная скала. Высота вершины по карте – тысяча семьдесят девять, а с учётом зуба – ровно тысяча сто.
       У Андрея перехватило дыхание.
       – Как ты сказал?
       – Тысяча сто, говорю. Как в песенке у «Арии».
       – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Андрей.
       – А не помню уже. Кто-то знающий рассказывал. То ли геолог, то ли вулканолог. Давно дело было.
       Тысяча сто!!! Высота тысяча сто! Неужели она?!
       – Очнись, Будённый! – весело крикнул Лёха, выводя Андрея из раздумий. – Продуть носовую, всплываем!

       *    *    *
       Вечером, когда вернулись, Андрей не нашёл в себе сил заниматься поисками. От волнения он здорово наквасился на Ключе, а с утра продолжил ещё – благо за руль не садиться, так что на обратном пути просто уснул в машине. Еле поднялся домой, рухнул и выключился, не раздеваясь.
       Утром, наскоро позавтракав, запустил комп и полез по картам.
       Так. Вот дорога, вот хребет. Вот основные вершины – 1047, 1082... Однако нам дальше... А вот и она, 1079. И маленький чёрный треугольничек, означающий скалы. Возле неё ещё сопки: 986 и ещё одна, без отметки. Горизонтали проведены через полсотни метров... а на этих через двадцать... считаем... получается где-то чуть выше 850. Только всё это выглядит как-то с точностью до наоборот.
       Андрей щёлкнул мышью и развернул карту на сто восемьдесят градусов. Ага! Что-то похожее... Север внизу, юг вверху. И что? Если сопки почти на своих местах, и вот это пространство при известной натяжке можно посчитать за цирк, то где ручьи, где озеро? И главное: где река на букву «Б»?
       Хорошо. Предположим, что масштаб не позволил нарисовать ни озеро, ни ручьи. Андрей запустил «GoogleEarth» и полез искать нужное место на спутниковых картах.
       Ну-с, открыли, нашли. Смотрим. Ещё раз спасибо, что отснято с хорошим разрешением. Наклоняем. Поворачиваем...
       Вот он, цирк! Андрей аж подпрыгнул. И третья вершина; между ней и вершиной 1100 перевал, а с той стороны перевала долгое ущелье. Летом в нём непременно лежит снежник, по которому можно залезть. Но главное не это. Главное – цирк! Получается!
Получается, да не всё. Съёмка зимняя, сплошной снег. Озера нет, ручьёв нет. Передвинул бегунок. Ну-ка... дата съёмки – середина сентября, четыре года назад.
       Ага, вот и озеро. Вернее, не озеро, а озерко. Озерцо. Или большущая лужа посреди цирка, почти правильной круглой формы. Измерил диаметры; получилось тридцать на тридцать пять метров. Снежники на южной стороне цирка, уже худющие и короткие, потому что сентябрь. И ручьи. Все три – «Ж», «Х» и «Д», причём ручей «Ж» почти не виден, его тоненькое русло еле угадывается – в отличие, например, от «Д». Андрей рассматривал их, не двигая мышь и уже представляя, как он идёт вверх по течению ручья «Х», и даже не заметил, как вырубился – вот прямо так, сидя.
       Громко зазвонил телефон, Андрей очнулся и широко открыл глаза, пытаясь понять, где это он и что с ним. «Надо сменить этот чёртов ретро-звонок», – подумалось уже в который раз.
       В трубке Лёха:
       – Ты дома? Ставь чайник, сейчас подъеду.

       *    *    *
       Едва разувшись, Лёха потребовал:
       – А ну, покажь свою схему.
       Андрей показал.
       Лёха смотрел на листок примерно с минуту, словно фотографировал себе в память.
       – Ты чего это вдруг? – непонимающе спросил Андрей. – Хоть бы «здасьте» сказал...
       Лёха внимательно посмотрел Андрею в глаза:
       – Ты нашёл это место?
       – Нет ещё, – ответил Андрей и тут же успокоил себя тем, что, в сущности, не соврал.
       И в самом деле, с сопками вроде бы как понятно; похоже, обнаружен и цирк с озером и ручьями. Недостаёт лишь речки «Б».
       Лёха пригубил кофе, поставил кружку на стол, ещё раз внимательно посмотрел схему и заявил:
       – Ладно, я поехал. Срочных дел накидалось, хоть разорвись. Вечерком загляну. Или позвоню. Давай, пока-пока-пока.
       Это «пока-пока» в их общей компании было как бы показателем уважения и настроения. Чем больше раз при прощании произнесено слово «пока», тем больше твой визави уважает тебя в конкретный нынешний момент, тем лучше его текущий персональный настрой. Минимум два, обычно три, максимум – пять.
       Андрей пожал плечами и вернулся к компьютеру.
       Итак, продолжаем смотреть и рассуждать. Чего нам не хватает? А не хватает нам речки. Он открыл карту.
       В самом деле, ручей «Д», согласно карте, начинается совсем не в цирке, а много ниже. И уходит за правый обрез карты. Чертыхнувшись, Андрей нашёл и открыл смежный лист.
       Что ж, вот и оно.
       Андрей откинулся на спинку кресла, сцепил руки на затылке и закрыл глаза.

       *    *    *
       Все «работяги» толпятся посреди поляны, окружив «бригадира» с «помощником» и Лысого. Затем, похоже, «бригадир» на них орёт, и они нехотя возвращаются к своим местам. Медленно и нехотя, словно рабы, до которых ещё не добрался хлыст надсмотрщика.
       Трое главных остаются и продолжают что-то возбуждённо обсуждать, и «помощник» активно помогает себе жестами. Лысый же снова достаёт бинокль и начинает осматривать окрестности.
       Андрей сдвигается вниз, медленно убирает из амбразуры карабин. Смотрит на часы: десять минут четвёртого.
       Во всей этой ситуации самое страшное одно: предательство Лёхи. Не хотелось верить, но факты не просто кричали – они орали и вопили на все голоса. Никто; ещё раз – НИКТО. Никто не знал про схему, кроме Лёхи...
       Стоп. Кроме Лёхи и Пашки. Пашка? А что – Пашка? Он эту схему не мог расшифровать столько лет. И да, как может Пашка быть связанным с этими бандюганами? Да никак. И почему так совпало?
       Остаётся только Лёха...
       Андрей угрюмо жуёт пеммикан, изредка делая маленький глоток из фляжки.
Что, в сущности, произошло? Друг оказался не совсем друг, вот и всё. Последует краткое объяснение, слабые ответные аргументы, а потом ещё более краткое «да пошёл ты на хер».
       Только и всего.
       Андрею хочется взвыть от тоски.
       Хочется встать, выйти на зелёный бугорок, задрать голову вверх и выть, выть по-волчьи. И пусть стреляют, уже как-то наплевать.
       Он чувствует себя усталым и разбитым, глаза порой закрываются самопроизвольно. Однако спать нельзя. Ну... разве что упасть в полудрёму совсем на чуть-чуть, минут на пять. Он не заснёт, нет. Через пять минут он откроет глаза и проснётся. Или разбудит рация.

       *    *    *
       Почти сразу возле левой рамки смежного листа карты обнаружилась безымянная речка (а может, Безымянная?!), которая чуть ниже впадает – внимание! – в Быструю! В одну из тех четырёх. Сколько от безымянной до озера? Ого! Почти два с половиной километра, если по прямой. Они просто не вмещались в относительный масштаб тетрадного листа, эти два с половиной километра, для того и стрелочка – мол, оно всё там, дальше. Безымянная речка, впадающая в Быструю, даже не одна буква «Б», а две. Костя вполне мог написать «ББ» или даже «б – Б», но тогда Андрей совсем бы сломал голову.
       Он перешёл на спутниковые картинки и начал рассматривать северный склон отрога с господствующей высотой 986. У Кости на схеме – 990, разница невелика. Что ж, где-то вот здесь и выходит кварцевая жила мощностью в три метра. Или почти три метра. На схеме она показана треугольничком, или пирамидкой, которая означает выход наружу каких-то пород. Каких? Буквочка «q» – это кварц, и спасибо интернету, в котором найдётся всё.
       Да, это жила. Здесь от неё отваливаются кусочки кварца с вкраплениями золота, с золотыми прожилками – и медленно скатываются вниз. Кварц помаленьку скалывается, оставляя чистое золото, которое продолжает свой путь в снежнике или под снежником; в ручейке, который становится ручьём, и дальше... Эти золотые лепестки и кусочки собираются там, откуда Создателю не хочется выносить их дальше, и медленно проваливаются сквозь горную почву вниз, в изобилии собираясь на твёрдом и непроходимом плотике, на коренной породе. Это не самородки, нет, ибо пишут, что природа образования золотых самородков до сих пор не совсем ясна. Это крупицы новорожденного золота, имеющие самую разную форму и ещё толком не обточенные камнями. Они почти не попадают в озерко, только самым лёгким из них дано быть перенесёнными не столь уж сильным потоком ручья «Х» и осесть в спокойной воде у самого его устья. Там они и лежат веками-тысячелетиями, постепенно достигая плотика, ибо ручей «Д» просто не выносит их из озера наружу.
       Не хватает воображения представить, сколько в этом цирке золота. Вниз по барранкосу, начиная от жилы, и до самого озера. И под озером. Оно валилось туда тысячелетиями... И валится по сей день...
       Вот потому-то и не золотит ручей «Д», впадающий в речку «Б», которая также не золотит и, в свою очередь, впадает в реку Быструю. Весь благородный металл остаётся там, в цирке. И под цирком.
       Камчатские геологи перемыли все реки, речки и речушки на полуострове, вырыли километры канав, шурфов и штолен, определяя направления золотых жил. На снимках из космоса они хорошо заметны – на Банном и на Камешковой, а особенно наглядно – за Вилючинским перевалом над правым бортом Быстрой (это уже совсем другая Быстрая) и слева от ручья Спокойного, да много ещё где.
       Речка почти не золотит – что ж, значит, не несут в неё ручьи свидетельств о золоте в промышленных масштабах, а значит, и нечего там копаться и искать. Что же до непромышленных, то тут всякий старатель (хищник, разумеется, ибо законных вольных старателей у нас нет) решает для себя сам.
       А ведь эта кварцевая жила наверняка выходит и с той, южной стороны горы. Впрочем, она может и круто повернуть вниз. Или куда-нибудь вбок. Или вообще внутрь хребта. К центру земного мироздания. Смотря как она там образовалась – но кому это ведомо? А ещё у неё обязательно должны быть сестрёнки.
       И кто теперь сможет сказать, какими мыслями руководствовался молодой камчатский геолог-весельчак, неугомонный романтик Костя Одиноков-Одинков, когда осенней порою упрямо полез исследовать именно этот цирк, заведомо зная, что нижние ручьи и речки практически не золотят... Что за идея пришла ему в голову, когда он упросил начальника партии отпустить его в короткий проверочный маршрут? Но тогда начальник партии должен был точно знать, куда пойдёт Костя, а он не знал; и получается, что Костя отработал какой-то другой маршрут, плановый, а по пути заодно заглянул и в цирк – проверить некоторые свои идеи...
       Но что же могло случиться с ним на обратном пути? Где и почему он расстался с рюкзаком, в котором, несомненно, были пробы из цирка, маршрутные записи и – наверняка – чистое золото?


продолжение далее >>>

иллюстрация: правый листок схемы