Маруся

  Марусей звали  мою маму. Просто - Маруся, так знали ее все в нашем поселке.
Это имя ей очень подходило; не Маша, не Маня, не Мария, а, именно, Маруся, с ее нелегкой судьбой. И только бабушка Канифа,  наша  соседка,  звала ее МарьЯ, делая акцент на последнюю букву.
  Она заходила к нам часто, в своих красных сафьяновых сапожках, одетых в галоши, приносила свои вкусные татарские пироги и сладости, и частенько мимоходом отгоняла собаку, которая так и ластилась к ней:"Кит щит ка, Кит щит ка."

  Из немногословных рассказов, мне казалось, что мама,  в детстве была похожа на ту самую  Марусю из рассказа Короленко "Дети подземелья" - такая же робкая, молчаливая, печальная с большими серыми глазами, болезненная и худенькая, и это было похоже на правду, в семье их было шестеро детей,  и жили они не богато.
 
  Родилась Маруся в селе Полутино, Рязанской области, там, где и рождались всегда истинные русские красавицы России, в кою она и превратилась девушкой.
  С греческим профилем лица, русыми волосами, уложенные корзиночкой вокруг головы, с еле заметными конопушками, стройной фигурой - она не была не заметной.
   
  Мать Маруси - Пелагея, была партийным работником, и по приказу партии отправили ее на Дальний Восток, в г.Благовещенск, где Маруся и училась до войны.
  Особых способностей в учебе, Маруся не проявляла, была нешаловливым ,скромным, немного застенчивым ребенком, и даже никак не хотела вступать в пионеры, чем вызывала негодование матери, которая была на тот момент секретарем райкома партии.
  С началом войны ушли на фронт: старший брат Максим и родители, отец - добровольцем, а мать, как партийный работник.
  Троих детей отправили в интернат, двоим старшим сестрам было на тот момент 17-18 лет, а Марусе и младшим - меньше 12 лет.

  К концу войны она закончила курсы медсестер и работала в одной из больниц города.
  Мать Маруси - Пелагея, вернувшись домой в конце войны с тяжелыми ранениями, в 1947 году скончалась, а с отцом случился несчастный случай на лесозаготовках, и он тоже умер.
  Потеряв родителей, Маруся перешла работать медсестрой в госпитале,  зарплата там была побольше, помогала подросшим брату и сестренке.
  Те единственные годы работы в госпитале, и вошли впоследствии в ее пенсионный стаж,  больше она не работала никогда.

  Однажды, в госпиталь привезли молодого человека с тяжелой колотой раной в глаз, он потерял много крови и был почти, что безнадежен.
  Из тайных разговоров старшей медсестры  Маруся случайно услышала, чтобы спасти жену начальника милиции, тоже поступившую накануне, с большой потерей крови такой же группы, решено было взять кровь у безнадежного молодого человека.
 И уже на пути в палату Маруся, преграждая дорогу старшей медсестре, сказала, что немедленно все скажет главврачу, а та, от неожиданности уронила дорогой прибор, обвинив Марусю.
  Своим поступком  - она спасла Петра, так звали этого молодого человека,
  Спасли и ту женщину, всей больницей сдававшие кровь, запасы которой были ограничены на тот момент.

  Маруся с Петром полюбили друг друга, тем временем он выздоравливал - крепкий молодой организм брал свое, правда глаз ему спасти не удалось, но ему потом сделали протез, который совершенно не отличался от настоящего глаза, и дали 3 группу инвалидности.
  Не смотря на это - Петр всю жизнь работал, зрение второго глаза было стопроцентное до 60 лет.

 В начале октября его выписали из госпиталя, он сделал Марусе предложение и они собирались  уезжать, ведь уже уходили последние катера через Амур.
  Вот  тут и выяснилось, что стоимость того разбитого дорогого прибора, поставили в вину Марусе.
  Разбираться уже не было времени, уходил последний катер, и Петр, все оплатив, поспешил уехать с Марусей.
  Деньги у него водились. После войны, оставшись на  Дальнем Востоке, он работал на лесозаготовках, где неплохо зарабатывал, но контингент там был конечно особенный - зэки и другие несознательные элементы, которые впоследствии и решили забрать его деньги, стукнув однажды топором Петра по голове, но его спасло то, что имел он привычку спать, накрывшись с головой одеялом.

  Уже из Хабаровска, на поезде, поехали молодые через всю страну на родину Петра, в мордовскую деревню Чукалы, затем познакомившись с большой мордовской семьей из восьми человек, уехали в соседний марийский край - станционный поселок, где и купили небольшой дом и стали обзаводиться хозяйством, приобрели корову, поросенка, кур.
  Огород был большой, 15 соток. Конечно же, все это хозяйство легло на хрупкие Марусины плечи. Петр постоянно был на работе, а Маруся крутилась как белка в колесе.
  С периодичностью в три - четыре года стали появляться  дети, было их четверо.
 
  Старый дом уже был маловат, поэтому начали строить рядом новый. Строители  сажали меньших детей в корзину с паклей, что прокладывают меж бревен, и носили их  на себе, играясь.
 
  Ребятня с нетерпением ждала новый дом.  Маруся везде успевала, она всегда была чистенько одета и волосы аккуратно уложены , казалось, будто в ней была какая-то не крестьянская жилка.
  Потом приехали жить в большой дом бабушка с дедушкой Петра. Забот Маруси прибавилось, они хоть и на своих ногах ходили, но уже и видели плоховато и слышали тоже.
  Маруся никогда не жаловалась на тяжелую работу, а приходилось ей, ох как нелегко, да и у Петра характер был непростой, нет, нет и временами закладывал за воротник со своими друзьями, что вызывал негодование Маруси, они ссорились.

 Но тем не менее жили дружно, и как,  вроде даже счастливо. Вскоре завели  свою пасеку - в доме был достаток.

  С промышленными товарами тогда в стране был определенный дефицит, но и тут Маруся проявляла смекалку, она шила девочкам платья, (их было трое и один мальчик),  причем почти к каждому празднику, шаровары,  и даже пальто, учитывая то, что на них все, как говорится, горело, а также стегала одеяла и  подушки.

  Непонятно, спала ли она вообще. Вставала  в 4 часа утра, а ложилась, когда все уже спали. Домашней работой, детей, она не обременяла особо, все взваливала на себя.
  Общалась она много и с соседями, и в магазин ходили, как ритуал - обменивались новостями.
  Маруся, как и Петр, была дружелюбная, ни с кем в поселке не ссорилась. Деды уехали к другим своим детям, жизнь шла своим чередом.

  Дети росли, заканчивали школу и стали разъезжаться из родного дома. Маруся не отговаривала  детей, ничего не советовала, вообще ничего не говорила им, ни о их будущей жизни, ни о профессии, какое-то странное внешнее спокойствие было у нее, только все плакала сначала, украдкой, а потом и так были видны мокрые глаза.

 Конечно, внутри, она переживала за каждого из них. У них не было с Марусей близких доверительных отношений, некий холодок между ними был всегда, может быть из за особенностей ее характера, сама она росла недолюбленным ребенком, рано осталась без матери, жила среди чужих людей, с родными сестрами почти не общалась, которые остались на Дальнем Востоке,  и только младшая сестра приезжала один раз из Тамбова.
  Откуда ей было взять тепла для детей , если у самой его не было.

                Исповедь дочери Маруси

  Это сейчас, я понимаю ее (маму -Марусю), когда у меня самой семья, двое детей, а раньше, конечно мне не хватало маминой любви, я обижалась, думая, что меня не любят, словно,  я не родная.

  В итоге, после окончания техникума, я уехала в Сибирь. В том же поселке  где жили родители (Маруся и Петр) остался мой брат. Сестра моя жила в соседнем с ними городе, недалеко от родителей и я была спокойна за них.
  Там, у них пошли внуки, скучно им не было точно.
  Мама мне писала письма довольно часто, только я не часто спешила с ответом.
  Летом каждый год я приезжала домой, в отпуск, и каждый раз все тяжелее было уезжать обратно, видя мокрые глаза матери и стареющее с возрастом лицо. И, чтобы хоть как-то себя настроить, дабы не заплакать, я включала перед отъездом пластинку Высоцкого - " А сыновья уходят в бой",  прослушивала ее раза два и шла на вокзал, не оглядываясь.

  Конечно, я могла бы вернуться и жить где-нибудь поблизости от родителей, но я никогда не поворачиваю назад, не возвращаюсь. Только вперед,  и никогда назад.
 
  Не знаю, откуда у меня этот девиз, но он со мной по жизни до сих пор, иначе бы я не выжила и, оказавшись одной в чужом краю среди чужих людей, без помощи родителей, одна со своими проблемами, мне не к кому было обратиться за поддержкой, хотя бы моральной, как говорится, ломала себя через коленку...

   От тяжелой физической работы и осложнений от гриппа, мама Маруся стала плохо слышать, да и к врачам тогда в поселке особо не ходили, лечились сами.
   Стала чаще болеть, и письма, все более грустные и жалобные стали рвать мне сердце и душу.
   Переехать ко мне в город, в эти каменные коробки, как она выражалась - не хотела.
  Ей было очень одиноко, хоть рядом жил сын с семьей, ее внуками, да и дочь в часе езды от нее, но ей не хватало теплого отношения к себе, более близкого и, заботливого.
  Отец мой, Петр, к тому времени безвременно ушел из жизни, наложил на себя руки, чем окончательно подорвал  душевное состояние ее, Маруси.
  В очередной раз, получив чуть - ли не прощальное письмо от мамы Маруси, бросив  дома свою дочь одну, подростка-восьмиклассницу, я с сыном десяти лет, поехала к ней, за тысячи километров, собрав кое-как на дорогу деньги, времена были трудные, с алиментами на детей тоже были проблемы. Приехав, сразу же стала звать ее с собой, говоря, что не могу разрываться, за тысячи километров срываться по первому зову, но, мама, не понимала моих трудностей, и то, что я одна воспитываю двоих детей, и что работаю на нескольких работах, чтобы как то продержаться до зарплаты.

  За спиной отца, мама-Маруся жила конечно, как за каменной стеной, хотя  работала по дому очень много. Никуда со своего дома, со своей земли она не хотела уходить или уезжать,
  "Бросай все и приезжай ко мне, будем вместе жить"- говорила мне, а сама уже дом переписала на сына. Работы в поселке не было, а мне детей подростков надо было поднимать, надеяться не на кого, что же мне делать, мучилась с решением вопроса я, она же пишет в письмах , что никто к ней не заходит, не приезжает дочь, обращаюсь к сестре, оказывается, все наоборот, вот и пойми их, а я на нервной почве заработала себе сердечную недостаточность.

  В конце концов, будучи дома у мамы  Маруси,  я решила сделать ей пенсию отца, он был участником войны, и она была более приличная по сельским меркам, тогда как мама получала социальную пенсию, мизерную, но даже при этом, она никогда не жаловалась на жизнь.
  В душе я сетовала на сестру и брата, живших рядом, такую малость не могли сделать для матери столько лет, пока я не приехала.
  Когда я все устроила в собесе, и мама уже была более спокойна моим приездом, снова она была в центре внимания, но было заметно, прежней радости к жизни у нее нет, что- то надломилось внутри нее.

   Мне уже нужно было уезжать, тянула отъезд до последнего, зная, что скоро не приеду, очень тяжело было расставаться с родным домом, с мамой, словно предчувствие какое во мне было.
 
   И когда я с сыном вышла из дома, мама осталась у калитки, впервые, глаза ее были сухие, незаплаканные. Она знала, знала, что мы видимся в последний раз, и, не проронив ни слова, долго смотрела нам вслед.
  Пройдя немного вперед по дороге, мне так захотелось обернуться, вернуться назад, и обнять крепко маму, что у меня так защемило внутри, резануло болью по сердцу, не хватало воздуха, я остановилась, сделала вдох поглубже, - "не будем останавливаться"-сказала я сыну, и более решительно направилась по дороге вперед, а по щекам моим текли слезы.

  Сын, чувствуя мое состояние, вертелся и заглядывая мне в лицо, спросил удивленно:"Мам, ты, что плачешь?" - он, никогда не видел меня плачущей.  "Нет - это ветер..." - пытаясь оставаться сильной, ответила я, подумав при этом: " сильные тоже плачут".

  По приезде к себе домой, я попала в больницу с сердечным приступом, душевные потрясения не проходят бесследно. С мамой Марусей я больше не виделась. Через 2 года ее не стало. По состоянию своего здоровья, не смогла съездить  на ее похороны.  С тех пор,   на родине я не была.