Три половинки

              Муха с размаху шмякнулась о стекло и свалилась вниз.

              «Ничего себе», - должно быть подумала она, придя в себя, и попыталась продавить невидимую преграду «внатяг», а именно – назойливо жужжа и биясь головой о стекло.

              «Ничего себе, - подумала она во второй раз, изрядно устав, - а воздух-то в этом направлении, оказывается, затвердел».

              Затем муха спокойно прицепилась к этому затвердевшему воздуху головой вниз и принялась привычно сучить лапками и оправлять крылышки.

              Так вот иной раз и у людей…

                ***
              Среди соседей Иван Иваныч Почкин слыл человеком непьющим и степенным. Среди дальних знакомых – серым и незаметным. Среди домашних и коллег по работе – ужасным занудой. Попадались и такие, кто считал Почкина гражданином благопристойным и правильным во всех отношениях.

              Здесь люди впадали в большое заблуждение – Иван Иваныч попросту трусил. Пороху не хватало совершить что-нибудь «этакое».  Ему казалось: только сделай что-нибудь «из ряда вон», и тут же явится некто надзирающий: милиция - полиция, народный контролёр, да хоть бы и сам ангел какой-нибудь, и тут же призовёт к ответу, и кара будет страшной. Но боже мой, как иной раз хотелось нахамить начальнику или ограбить банк и безбрежно разбогатеть. Или вот хотя бы показать дулю этому наглому вечному стрелку папирос Саврасову из механо-сборочного.

              От постоянно подавляемых неправильных, как ему казалось, побуждений Иван Иваныч преждевременно облысел, имел плохой аппетит и непрезентабельно выглядел. Будучи не лишённым всё-таки некоторого ума и здравого смысла он понимал причину и сильно переживал по этому поводу, но перешагнуть самим же собой нарисованную черту не мог.   

              На работе было ещё ничего, и свои инженерные обязанности он выполнял исправно, но особенно мучиться ему приходилось на цеховых вечеринках, называемых теперь в соответствии с текущим моментом «корпоративами». В то время, как поддавшие коллеги уже обращались к начальнику цеха на «ты» и понуждали к брудершафту раскрасневшихся лаборанток и даже матрон из ОТК, он тоже старался вести себя наиболее естественно. Однако с журналом «Машиностроение» в руках это получалось малоубедительно и где-то даже неуместно.

              Вот после одного такого мероприятия и возвращался домой припозднившийся и грустный Почкин. Совершенно трезвый, между прочим. Для дальнейшего рассказа это важно. От остановки автобуса нужно было пройти небольшим пустырём. Раньше это был двор старого двухэтажного дома, теперь одичавший и запаршивевший после переселения жильцов.  А осиротевшая двухэтажка вроде как сама по себе в одночасье сгорела.
   
             Единственный фонарь посреди двора заставлял окружающие предметы отбрасывать какие-то причудливые шевелящиеся тени и добавлял только больше неразберихи, нежели освещал путь. Однако Иван Иваныч знал эту тропинку, что называется, ногами, и мог бы даже закрыть глаза, не потеряв при этом ориентации. Именно сейчас ему вдруг захотелось проинспектировать эти свои способности, и он собирался уже было закрыть глаза, как тут его и «накрыло».

              Пытаясь впоследствии восстановить события, Иван Иваныч, как честный человек, оказался вынужден сделать единственный вывод: ни в чём не уверен. Видел ли он что-то на самом деле или это была только картинка на внутренней стороне век? Осязал ли это благолепие или испытал только «сбой программы», как бы выразился их айтишник с работы, предлагающий называть себя просто и естественно - «Мордор»?

              Вот что сохранилось в памяти Почкина.
              Только Иван Иваныч собрался закрыть глаза, как почудилось ему, что краешек одной тени вдруг посветлел, и из мрака проступила человеческая фигура. Женская. И вроде даже нагая. Вот она ещё в отдалении, а вот уже – рядом. Настолько рядом, что можно дотронуться до… В этом месте даже честный сам с собой Иван Иваныч не стал бы называть эту пАрную деталь женского тела. Не будем называть и мы.

              А дальше был – поцелуй. Сразу, без перехода. Женщина вроде больше и не приближалась, но поцелуй – был. Иван Иваныч никогда не пробовал мифологической амброзии, тем более не купался в ней, но сейчас он без сомнений признал: вот она! И было у него в этот момент сто рук. Он чувствовал ласкающую пальцы кожу изящной шеи и одновременно - сильную тонкую талию, и восхитительную попку, и дерзкие груди, и наивный пупок, и даже то, названий для чего у Ивана Иваныча не было. Всё сразу!

              И вот когда он был уже готов задохнуться то ли от невыразимого счастья, то ли от отсутствия воздуха, всё исчезло. Иван Иваныч ощутил себя стоящим на пустыре и по-рыбьи хватающим ртом сырой прохладный воздух. Сердце било чечётку. А вокруг – ни души. И трава по обочинам тропинки – непримятая. Нет, никакого страха Почкин не испытывал, совсем даже наоборот. Это было как неумолимо утекающий из сознания сон. Кажется, вот, ты его ухватил за хвост и сейчас размотаешь всю его недосягаемую приятность. Осторожно разжал кулак, а там – пустота.

              В тот вечер Тамара Михайловна встретила супруга с работы припозднившимся и каким-то… недоприсутствующим, что ли. Он привычно целовнул жену куда попало (попало на сей раз куда-то в темечко) и повесил плащ на вешалку, которой в этом месте не было. Потом поднял его и повесил ещё раз. Туда же. За ужином странности продолжались. Иван Иваныч положил в чай сметаны и, чувствительно причмокивая, принялся поглощать его с ломтиком огурца.

              Тамара Михайловна тревожно наблюдала за супругом, а Иван Иваныч решал в это время некую задачу, задумываться над которой ему раньше как-то не приходило в голову. Вот его жена, красивая, в общем женщина, подувяла, конечно, слегка, но ведь у неё есть всё то же, что и у «той»… (он затруднился как-то назвать своё недавнее видение). Почему же он давным-давно перестал глядеть на неё с восхищением и сумасшедшинкой? Это надо было проверить экспериментально.

              Не откладывая дела в долгий ящик, Иван Иваныч под каким-то невинным предлогом заманил супругу в спальню и там, решительно преодолев робкое сопротивление, овладел ею. И победил. Два раза. А потом, изнурённый непривычным подвигом, тут же уснул. Что ему снилось в это время, осталось доподлинно неизвестным. А супруга ещё долго перебирала его реденькие волосики, которые представлялись ей в эту минуту настоящими кудрями, и глаза её светились, а в голове брутальный Ярослав Евдокимов пел про фантазёра.

              Было бы совсем уж неправдой сказать, что состоявшаяся на пустыре встреча только вот таким образом и отразилось на жизни Ивана Иваныча. В первую очередь, он желал повторения. Неотвязно и безнадежно. С этой целью он при любой удобной возможности шастал по пустырю. А если оказии не подворачивалось, создавал её сам. Теперь любой выход из дома, даже если надо было в другую сторону, начинался с пересечения точки «Z», как в конспиративных целях решил он называть место происшествия. И всё-таки все усилия были напрасны – прекрасная «Она» больше не появлялась.  Дома тоже всё было кое-как. Превратно истолковавшая удивительное поведение супруга, Тамара Михайловна опрометчиво вознадеялась на продолжение чудес. Они, однако и увы, оказались одноразовыми. А когда она после долгих ожиданий и намёков прямо выложила супругу свои претензии, он странно посмотрел на неё прояснившимся взглядом и воскликнул:

              - Всё правильно, дорогая! Надо полностью восстановить исходные условия!

              И умчался из дома без шляпы.

              Иван Иваныч рассуждал таким образом: день недели, время, одежда, настроение, погода, номер автобуса – всё должно быть, как тогда, даже почему-то запомнившийся бородатый водитель. Не будем утомлять читателя подробностями изысканий. Напомним лишь, что наш герой являлся исключительным занудой, и морока со скрупулёзным подбором перечисленных компонентов (а также ещё некоторых) в необходимой конфигурации и пропорции не могла сломить его стремление к вожделенному результату.

              И, наконец, вот оно: марево, женщина, амброзия! Всё, как в первый раз! Но только на мгновение, после которого – холодная купель. А вы можете себе представить, как это – после амброзии и в холодную купель? Не можете? Ну, и не старайтесь – отвратительно. Когда Иван Иваныч смог хоть сколько-нибудь соображать, и зрение вернулось, Прекрасная Нимфа всё ещё стояла перед ним. Прекрасная – и холодная, как статуя. А как же поцелуй?

              - Почкин, прекрати свои эротические фантазии, - бестелесный Голос из ниоткуда прозвучал в его голове без посредства речевого аппарата красавицы, - они мешают корректной синхронизации.

              Иван Иваныч обалдело хлопал глазами. Он ещё не вполне очухался, и всё его существо требовало одного – продолжения банкета, в смысле – ещё амброзии.

              - Никакой амброзии. – твердо прошелестел Голос. – Тебе необходимо сосредоточиться и войти в резонанс.

              Происходящее сразу же перестало нравиться Ивану Иванычу. Ни в какой резонанс без амброзии ему не хотелось, совсем даже наоборот. Как-то к месту вспомнилась его любимая пословица на все случаи жизни о поиске приключений на свою… в общем, эту самую.

              - Доискался! – дрожащим голосом произнёс Иван Иваныч и попытался тайно осенить себя крестным знамением. Он представил ситуацию со стороны: поздний вечер, темень, обнажённая женщина, и привычная трусоватость завладела его сознанием. А если полиция?

              Сейчас же в отдалении, будто в ответ на его мысли, проквакала полицейская сирена.

              - Я не женщина. И перестань вибрировать…

              - А?

              Голос между тем продолжал:

              -  Для того, кем я являюсь, в вашем мире нет названия. Это ты с первого момента нашего контакта ошибочно определил мою сущность, так что мне некоторое время придётся побыть в этом образе.

              - Как это я? Как я мог определить какую-то сущность?

              - Потому что ты – альфа – самец…

              - Я!?

              Иван Иваныч был ошарашен. Он твердо знал себе цену. Истинную. И не сомневался, что она находится на противоположном конце шкалы мужественности.

              - Только бракованный. – подтвердил Голос. – Сломанный экземпляр. Сбой программы, как сказал бы твой друг Мордор.

              - Он мне не друг. – только и мог сказать Иван Иваныч.

              - Не отвлекайся! В момент диффузии происходит положительно – эмоциональный выброс запредельной концентрации, побочный эффект, так сказать. Какой-нибудь учёный, окажись он в эпицентре, мог бы испытать эйфорию от нового открытия, альпинист – от покорения неприступной вершины, ну и так далее. Усёк? Но нам попался ты и чуть всё не испортил, возжелав амброзии и реализации своих тайных мечтаний. Но у тебя ещё есть шанс всё исправить.

              Иван Иваныч не мог взять в толк, почему он стоит на месте и слушает какую-то ахинею. Но когда он попробовал дать дёру, ничего не получилось. Оказалось, что он совсем не чувствует своих ног.

              - Не суетись и внимай! – строго приказал Голос.

              И привычный к послушанию Иван Иваныч смирился и затих. А Голос всё звучал и звучал. И хоть всё говорилось на чистейшем русском и даже с некоторыми вульгаризмами (для доходчивости, видимо), общий смысл всё равно ускользал от слушателя. Получалось что-то несусветное: неведомо где возник пролом неведомо какого пространства, и откуда-то истекает какая-то энергия, и это плохо. Для мира Иван Иваныча это тоже плохо, поскольку модулирует отрицательную когерентность, что в свою очередь, чревато уж совсем нехорошими последствиями. И единственной, подходящей по калибру затычкой возникшего пролома является он, Почкин Иван Иваныч.

              - И вот когда эти три половинки войдут в резонанс… - бубнил Голос.

              - Две.

              - Что две?

              - Половинки.

              - А я говорю, три…

              - Трёх половинок не бывает!

              Голос расстроился:

              - Ты так ничего и не понял!

              А Иван Иваныч был расстроен другим: ему отводилась функция какой-то затычки. Это было унизительно и страшно. А как же Тамара, дети? Впрочем, он тут же вспомнил, что детей у него нет. Но менее страшно от этого не стало.

              Голос между тем сменил тактику. Во-первых, он признал, что термин «затычка» был применён им неаккуратно и не раскрывает в полной мере высокой социальной значимости описываемой функции. Да и задача-то совсем нетрудная: в нужный момент собрать в пучок весь потенциал своего разума и на некоторое время представить себе самое светлое, чистое, доброе, ну и всё такое, что только можно представить. И возникшая химия явится триггером необходимой реакции восстановления. И всё станет тип-топ и абгемахт.

              - А можно вместо меня немного подумает о чистом и светлом кто-нибудь другой? – робко спросил Иван Иваныч. – Какой-нибудь учёный или альпинист?

              - Нет! – решительно пресёк попытку дезертирства Голос. – Только ты!
Почкин пригорюнился было, но Голос не оставил ему шансов на это занятие.

              - Теперь – важное, но не главное. Имей в виду, что миры восстановятся в прежнем формате, но со смещением на величину твоего воздействия.

              - А это больно? – тревожно спросил Иван Иваныч.

              - Дурачок! – ласково произнёс Голос, от которого на сей раз все внутренности Почкина сладко завибрировали. Но голос тут же спохватился и дальше уже совсем ровно продолжил:

              - Субъект влияния в процессе трисекции невольно генерирует некие коды, запускающие изменения миров. Это побочный эффект, так сказать. Проще говоря, может исполниться какое-нибудь твое желание.

              - Как у Пушкина про золотую рыбку!? – бухнул Почкин.

              - Сам ты Пушкин! – обиделся Голос. – И вообще, классиков надо знать получше. У Пушкина золотая рыбка исполняла вздорные прихоти сварливой бабки. А тебе предлагается думать о добром свете и светлом добре.

              - Что бы такое загадать… - засуетился Почкин, но Голос сурово пресёк его умственные метания:

              - Тебе что было сказано? – Какое-нибудь желание. Главные слова здесь – какое-нибудь. Никому не дано знать, даже мне, какая цепочка кодов сдетонирует…

              Слово «сдетонирует» больно резануло по мозгам, и Иван Иваныч опять вознамерился просить об отставке и замене, но Голос рявкнул:

              - Ша! Время «Ч»! Пора!

              И… не произошло ничего. Иван Иваныч потоптался на пустыре, высмолил за пару затяжек две беломорины, и так ничего и не поняв, направился к дому. И только подходя к подъезду обратил внимание, что вроде как светает уже.

              Проявим деликатность и не будем подглядывать за семейной сценой, последовавшей вслед за тем, как звякнули ключи в замочной скважине. А Иван Иваныч так бы и скоротал свой век в неведении, что же это было там на пустыре, если бы не одно крохотное событие, происшедшее уже на следующий день на работе.

              После тен-оклок-ти (шутка, просто после перерыва на чай) возник перерыв на перекур. Все присутствующие с удовольствием отравляли свои организмы и вели приличествующие обстановке разговоры, когда в курилку ворвался вечный стрелок – непобедимый снайпер Саврасов.

              - А что, мужики, чей табачок сегодня вкуснее? – громогласно востребовал он. И хотя вопрос не был адресован никому конкретно и смотрел Саврасов совсем в другую сторону, Почкин вдруг подскочил и, сделав широкую дугу встал перед Саврасовым лицом к лицу.

              - А вот тебе! – решительно заявил он и поднёс свой микроскопический кукиш прямо к носу просильца.

              Саврасов смутился и сник, а потом и вовсе позорно сбежал из курилки. А на участок к Почкину весь день под вздорными предлогами забегали коллеги и странно поглядывали на Ивана Иваныча.

                ***
              - Двойка тебе, спаситель мира! – приветствовала его при следующей встрече Прекрасная Нимфа. – Ни дырку в мирах заштопать, ни себе намечтать! Только и хватило ума, чтобы несчастного Саврасова оконфузить.

              Почкин униженно молчал. В этот раз ему даже не пришлось ничего подгадывать, ноги сами занесли его куда надо после работы.

              - Имей в виду, что ресурс возможностей ограничен, и после его исчерпания я ни за что не ручаюсь. Я тебя в прошлый раз предупреждала…

              Тут Голос допусти сбой и забормотал как бы про себя, всё убыстряясь:

              - Предупреждала… или предупреждало… или предупреждал?  Как же надо-то? И кто я?

              Потом возникла пауза и уже привычный голос продолжил:

              - Вот ведь маньяк сломанный, совсем меня запутал! То ли дело в других мирах: представят тебя богом -  и никаких гендерных проблем. Имей в виду: в этот раз будешь думать, как следует, если не хочешь однажды проснуться какой-нибудь мокрицей. Время по…   Не смей! Никакой амброзии!

              В этом месте величественный голос позорно сорвался на визг.

                ***
              Два однотонно-чёрных крутолобых джипа свернули с дороги и принялись хрустко мять своими «лаптями» высокий бурьян. За ними по продавленному следу подкатил лимузин, которому в этих краях и названия не знали. Сначала джипари выпустили наружу четверых достойных людей в чёрных костюмах, которые быстро заняли известные им точки, обозначив таким образом вершины большого квадрата. Потом из лимузина вышел ещё более достойный господин в элегантном костюме. Внимательный наблюдатель сразу определил бы, что господин этот ещё недавно пребывает в таком значительном статусе и покуда не постиг в полной мере науку демонстрации скромной роскоши.

              Означенный господин занял центральную точку предполагаемого квадрата и рта не дал раскрыть появившейся из ниоткуда Прекрасной Нимфе. Не обращая внимания на отпавшие челюсти своих бодигардов, он изрёк:

              - Значит, так! Время – деньги, поэтому буду краток. Для ближайших поездок мне нужна спутница класса Luxury Escort. Предлагаю эту миссию тебе, всё равно тут без дела торчишь. Пару раз включишь свою амброзию – и дело в шляпе! Все проблемные контракты – мои. А я тебе за это подумаю, чего попросишь. Идёт? Вылетаем завтра. Вопросы есть?

              - Эх, Почкин, Почкин, - с укоризной ответила ему Прекрасная Нимфа, - а я ведь ещё в прошлый раз говорила тебе, что классиков-то получше бы знать надо! Не помнишь, чем там дело закончилось?

              Было заметно, что за последнее время господин Почкин сильно поотвык от такого панибратства, а того пуще - демонстрации несогласия. Его левая бровь с недоумением полезла в направлении лысины.

              Но Прекрасную Нимфу это не смутило, и она продолжила:

              - Короче, старый, ступай подобру-поздорову, изучай классиков. А с миром твоим, что будет – то и будет.

              И растаяла.

              Почкину стало как-то не по себе – что охрана-то скажет? Но когда он поднял голову, никакой охраны и не увидел. И автопарк куда-то подевался. Даже изысканно-парфюмерный запах, ласкавший до того момента капризное обоняние Ивана Ивановича, рассосался без следа.

                ***
              Мы, наверное, так никогда и не узнаем, спас ли кто-нибудь наш мир или нет. Произошла ли трисекция, или неведомая диффузия так и продолжает безобразничать на просторах нашей планеты. Иной раз, глядя на происходящее в мире, кажется, что продолжает. Не верите? – Загляните в ящик.

              А что Иван Иваныч?

              А ничего. Инженерит потихоньку у себя на заводе. Супруга его  пожалела и простила. Соседки по-прежнему уважают за трезвость. А сам он полюбил читать перед сном Пушкина и находит его весьма актуальным.


03 -05 августа 2020.