Поэт и Муза Маяковский и Брик

Украина, Киев, тел..0932703596. адрес: ул. Жукова 41/28 кв. 144.  fabya_@mail.ru




               


               

               

                ПОЭТ И МУЗА
               
                Автор. Эдуард Богуш.

                Посвящается великой музе   
                современности Ирине Кравцовой
               



















                г. КИЕВ. ул. Жукова 41/28 кв. 144
                тел. 0932703596               

               

             






Синопсис.

     Этот сценарий является авторским взглядом на взаимоотношения великого русского поэта Владимира Маяковского и его музы Лили Юрьевны Брик. Огромная необузданная энергетическая мощь поэта, живущего по одному ему ведомым законам, вдруг, рядом с этой тонкой эстетичной, способной на самые яркие и глубокие чувства, женщиной превращается в застенчивого милого и нежного щенка. Любовь к Лиле превратила поэта-бунтаря в поэта-лирика, перед талантом которого снимала шляпу вся просвещенная Европа. Именно Лиля  во сто крат усилила энергетическую мощь стихотворений Маяковского, что поставило его в один ряд не только русских, но и поэтов всех времен и народов.
    Не остались без внимания и причины смерти поэта. Основной, объективной причиной добровольного ухода из жизни автор считает потерю Маяковским веры в  революцию. Не такими он видел плоды революции. Надежда поэта на строительство новой счастливой  жизни, в которую он искренне верил, окончательно рухнула. Октябрьская революция оказалась ширмой, за которой диктатура сытой спящей мещанской морали, сменилась другой диктатурой, а именно диктатурой  серой озлобленной на весь мир посредственности. В смерти поэта, как и в любом событии, есть свои объективные и субъективные причины. Субъективными причинами можно считать осложнившиеся отношения с Лилей и вплывшая на поверхность давняя вражда Маяковского и Горького. Об этом можно спорить, но факт есть факт: Горький вернулся в СССР, только после смерти Маяковского. В двадцатые годы Сталин активно использовал Маяковского, как полпреда молодой советской республики за рубежом. Но романтический период строительства социализма закончился, и Маяковский с присущим ему максимализмом стал существенной помехой Сталину.  И когда Горький поставил условие: «либо я, либо Маяковский», Сталин не задумываясь, сменил его на более сговорчивого Максима Горького. 
    В сценарии есть еще одна противоречивая фигура – муж Лили Осип Брик. Жизнь этого любовного треугольника расписана современниками чуть ли не по минутам, но автор смог прочитать в этих исторических справках и  кое-что между строк.













ИЗ ЗТМ.

ИНТ. Ретроспектива. Девятнадцатый век. Из белой дымки, в центре кадра появляется кабинет, письменный стол. На столе рулон бумаги.  Рулон разворачивается, белое перо обмакивается в чернильный прибор и начинает писать, то, что читает голос за кадром.

ГОЛОС.
(з.к.)
Я знаю, век уж мой измерен;
Но, чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я.

    Камера поворачивается на окно. На фоне окна силуэт Пушкина.

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. Санкт-Петербург, 1915 год. Лето. Поздний вечер. Еще довольно светло. Вход в кабачок «Бродячая собака». Сверху, над входом в кабачок большая вывеска: на зеленом фоне бардовыми буквами  «Бродячая собака». Слева от входа вертикальное рекламное панно: бродяга в стиле Чарли Чаплина с котелком и тростью улыбается гостям, а сзади его тянет за штаны лохматый остроухий пес. Справа от входа, завершая рекламный триптих, третье панно: джентльмен в цилиндре, смокинге и дама в большом бальном платье и модной шляпке под руку с джентльменом. У ног блестящей пары два скрещенных белых поэтических пера. Швейцар в зеленой фуражке и лакейском мундире встречает посетителей и услужливо открывает им дверь. Мимо кабачка промчался лихач-извозчик. Невдалеке городовой разгоняет не в меру веселую хмельную компанию. Камера вместе с одним из посетителей заходит внутрь кабачка.

ПОШЛИ ТИТРЫ И МУЗЫКА. В исполнении Елены Образцовой звучит городской романс начала двадцатого века.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Ресторанный зал кабачка. Мягкий приглушенный свет. В зале около двух десятков столиков. На каждом столе стоит свеча. С левой стороны залы, около велюровых красных штор, входа в гримерку, стоит фортепиано. Аккомпаниатор и певица исполняют романс. С другой стороны залы вход на кухню. Официанты, одетые в красные атласные рубахи под поясок, снуют на кухню и обратно, вынося посетителям заказанные блюда. В зале сильно накурено, даже стоит легкая дымка. Камера ближе подходит к столикам и подробнее рассматривает посетителей. Вот недалеко от эстрады сидит уже далеко не молодая дама, в шляпке из перьев и черном вечернем платье. В ее ушах сережки с бриллиантами, а на руках поверх перчаток кольца. В руке дамы большой веер. Лицо ее сильно нарумянено, а глаза плотоядно смотрят на молодого человека, сидящего за ее столиком и испуганно посматривающего по сторонам. За соседним столиком сидят два молодых человека с нарумяненными лицами и жеманно разговаривают. За ними, сдвинув несколько столов, расселась большая компания молодых биржевых маклеров. Они отмечают крупную сделку одного из своих товарищей. Далее купец с сыном, заказали плотный ужин и с удовольствием поглощают его. В самом углу примостились две дешевые проститутки, у них на столе бутылка вина и два бокала. Обе через длинный мундштук курят папиросы. Два военных интенданта со своими дамами, заказали шампанское и десерт. Несколько городских чиновников, живущих неподалеку, заглянули в кабачок, чтоб скоротать вечер. Остальная публика это обычные городские обыватели-завсегдатаи, зашедшие поужинать и немного развлечься. И только у самого входа, на самых не престижных местах примостилась стайка студентов. Студенты заказали бутылку вина на всех и с нетерпением ждут выхода поэтов. Кроме студентов никто певицу не слушает. Стоит легкий разговорный ресторанный гул. Романс и титры заканчиваются. Со стороны студентов слышны легкие аплодисменты. Певица кланяется и уходит в гримерку. Тапёр пересаживается на табурет возле стены.
     Из гримерки выходят два поэта. Один в сюртуке с разрисованным лицом это Давид Бурлюк, второй с желтыми нашивками на пиджаке и нарисованным аэропланом на лбу – Василий Каменский.

КАМЕНСКИЙ.
Воля расстегнута
Сердце – без пояса
Мысли без шапки в
Разгульной душе.
Разлились берега
Дров две охапки.

БУРЛЮК.
Ружье и топор и
Оленьи рога
Шатер и костер и
Остра острога.
Пляши с бубенцом и колдуй
Я охотник – ты на ловца
Заблудилась овца.

Ресторанный гул не прекращается. Из гримерки выходит третий поэт. Он в желтой кофте и цилиндром на затылке. Это Маяковский.

МАЯКОВСКИЙ.
Друзья, мне кажется, нас никто не слышит!

БУРЛЮК.
Это потому, что нас плохо видно.

Каменский и Бурлюк запрыгивают и садятся на верхнюю крышку фортепиано, при этом резко, с грохотом ставят ноги на клавиши. Прозвучал мощный диссонансный аккорд. Зал затих. Все, кто с неприязнью, а кто с интересом, посмотрели на необычную троицу.

КАМЕНСКИЙ.
Давид отгадай загадку: двуногое и без перьев?

БУРЛЮК.
Обезьяна с сигарой во рту.

КАМЕНСКИЙ.
А двуногое с перьями?

БУРЛЮК.
Неужели птица?

КАМЕНСКИЙ.
Нет, это дама в шляпке из страусиных перьев и веером.

По залу прокатился смех и рокот негодования, а со стороны студентов аплодисменты. Дама в шляпке с перьями закрыла лицо веером.

КАМЕНСКИЙ.
А знаете ли вы, что такое красота? Вы думаете, что это розовая девушка прижалась к мраморной колонне и смотрит вдаль?

БУРЛЮК.
Да мой кукиш во стократ красивее, чем эта девушка!

Показывает всему залу свой кукиш.

ИЗ ЗАЛА.
Браво! Долой! Хватит учить! Продолжайте.

Бурлюк и Каменский спрыгнули с фортепиано. Они добились главного – внимания публики.

БУРЛЮК.
А теперь мы прочтем манифест нашей группы поэтов-футуристов «Пощечина общественному вкусу».

ИНТЕНДАНТ.
Простите, чей манифест?

МАЯКОВСКИЙ.
Футуристов, поэтов будущего.

Бурлюк и Каменский становятся в позу министрелей-глашатаев.

КАМЕНСКИЙ.
Всем, всем, всем! Только мы – лицо нашего Времени! Рог времени трубит нам в словесном искусстве! Прошлое – тесно! Академия и Пушкин непонятнее иероглифов. Сбросить Пушкина, Достоевского и Толстого с парохода современности! Свобода слова, свобода творчества, свобода от смысла, ради несамовитого слова!» 

СТУДЕНТЫ.
Да, здравствует футуризм!

КУПЕЦ.
Какие глупости.

БИРЖЕВИК.
Пошли вон, подонки!

Маяковский поднимает вверх руку, внимательно осматривает весь зал и громко выкрикивает:

МАЯКОВСКИЙ.
Нате!

Зал замирает в ожидании продолжения.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
Вот вы мужчина, у вас в усах капуста,
Где-то недокушанных, недоеденных щей.
Вот вы женщина, на вас белило густо,
Вы смотрите устрицей из раковин вещей.

ИНТЕНДАНТ.
Хам!

БИРЖЕВИК.
Долой наглеца!

Даме с веером стало плохо. Она откинулась на спинку стула. Ее молодой кавалер вскочил с места и стал приводить даму в порядок.

КАВАЛЕР.
Помогите! Здесь даме дурно.

МАЯКОВСКИЙ.
Еще кто не высказался! Давайте, давайте, дайте насладиться идиотами.

После небольшой паузы.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
Через час отсюда в чистый переулок
Вытечет по человеку вас обрюзгший жир
А я вам открыл столько стихов шкатулок,
Я – бесценных слов мот и транжир.

Вы все на бабочку поэтиного сердца
Взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться
Ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня, мне, грубому гунну,
Кривляться перед вами не захочется и – вот,
Я захохочу и радостно плюну,
Плюну в лицо вам
Я – бесценных слов транжир и мот.

ОБЫВАТЕЛЬ.
Полиция!

КУПЕЦ.
(обрадовано)
Человек, моченые яблоки и помидоры, срочно. Закидаем буянов.

ЧИНОВНИК.
Это провокация эсеров и большевиков!

Из дверей, ведущих на кухню показалось лицо хозяина заведения. Он кивнул таперу, и тот сел за фортепиано. Студенты вновь зааплодировали. Большая часть публики в ожидании продолжения скандала с интересом поглядывала на сцену.

ДАМА ИНТЕНДАНТА.
Хватит дурака валять, шли бы на фронт.

МАЯКОВСКИЙ.
Что? Это кто здесь вспомнил о войне?

Бурлюк подошел к Маяковскому и тихо произнес.

БУРЛЮК.
Володя не заводись!

МАЯКОВСКИЙ.
Нет, погоди.

Маяковский отстранил рукой Давида, смело подошел к столикам, где сидели офицеры с дамами.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
Вам, проживающим за оргией оргию,
Имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
Вычитывать из столбцов газет.

Знаете ли вы, бездарные многие,
Думающие нажраться лучше как,
Может быть, сейчас бомбой ноги
Выдрало у Петрова поручика.

Вам ли, любящим баб да блюда,
Жизнь отдавать в угоду?
Я лучше в баре ****и буду
Подавать ананасную воду.

Дамы, пришедшие с интендантами, закрыли уши и завизжали. Интендант кинул в Маяковского стулом, но промахнулся. В дверях показался урядник и засвистел. Купцу принесли поднос с мочеными яблоками. Часть публики стоя аплодировала поэту. Тапер, по знаку хозяина заведения, заиграл канкан из оперетты Оффенбаха «Орфей в аду». Поэты, под аплодисменты и летящие им в след моченые яблоки,   через кухню покидают кабачок.

СМЕНА ПЛАНА.

НАТ. Улица ночного Петербурга. Темное беззвездное небо. Легкий туман. Горят фонари. Мимо лениво, в надежде найти седока, катится извозчик. Под стеной дома спит пьяница. Где-то вдали маячит проститутка и горланит пьяная компания. По улице идут слегка возбужденные своим выступлением друзья поэты.
 
БУРЛЮК.
Жаль, коротким получилось выступление.

КАМЕНСКИЙ.
Зато скандал получился шикарный. Эта старая кошелка с перьями на голове, от стыда чуть под стол не залезла.

МАЯКОВСКИЙ.
Как бы там ни было, а хозяин рассчитался с нами полностью. И даже немного больше. Наши акции ползут вверх. Держите вашу долю.

Маяковский раздает товарищам деньги.

КАМЕНСКИЙ.
Еще, бы! Раньше в этом кабачке собирались только студенты, дешевые проститутки да бездарные поэты-символисты.

БУРЛЮК.
А когда стали выступать мы, то добавились биржевики и казнокрады.

МАЯКОВСКИЙ.
Что поделаешь, скучают православные без душевного обрезания. Так и ищут, кто б  наплевал им в гнилую душу. А мы это делаем талантливо, я бы сказал высокохудожественно.

БУРЛЮК.
То есть лучше всех.

МАЯКОВСКИЙ.
За что нам и платят деньги.

КАМЕНСКИЙ.
Духовный мазохизм – исключительно русское изобретение.

БУРЛЮК.
 Идемте к Лидочке Поливановой. У нее сегодня художники собираются, будут гулять до утра. Какой-то прапорщик вернулся с войны. Послушаем как дела на фронте?

МАЯКОВСКИЙ.
Вы идите, мне еще статью об итальянском футуризме сдать. И кое-какие мысли есть, хочу поработать.

БУРЛЮК.
Тогда нам туда.

Друзья стали прощаться и расходиться. И тут вдруг Маяковский вспомнил.

 МАЯКОВСКИЙ.
Да, если завтра днем нигде не пересечемся, не забудьте: вечером идем к Брикам. Я обещал Эльзе, что мы будем втроем.   

БУРЛЮК.
А что за люди там собираются?

КАМЕНСКИЙ.
Ужин будет?

МАЯКОВСКИЙ.
Не знаю. Я там никогда не был. Эльза обещала, что будет весело.

КАМЕНСКИЙ.
Ладно, уважим твою юную подружку. Пока.

БУРЛЮК.
До встречи.

МАЯКОВСКИЙ.
Адрес у вас есть, встречаемся прямо там.

Поэты расходятся в разные стороны.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. Грязный темный двор петербургского дома, где снимает небольшую комнатку Маяковский. Во дворе один единственный  фонарь. Маяковский зажигает спичку и при ее свете заходит в темный подъезд. Меняя спички, он поднимается на свой этаж, проходит по коридору к двери и заходит в комнату.

 СМЕНА ПЛАНА.
 
ИНТ. Маленькая комната. У входа примитивная вешалка. На ней висит старое пальто и кепка. У стены стоит кровать. Под кроватью ночной горшок. Возле окна стоит стол. На столе куча бумаг, бутылка с водой, железная кружка и подсвечник со свечой. Возле стола один единственный табурет.
     Маяковский зажигает свечу. И садится за стол. Сзади на стене хорошо видна тень поэта. Поэт что-то пишет, зачеркивает, опять пишет. Пьет воду, опять пишет. Вскакивает с места, ходит из стороны в сторону, пытается подобрать рифму, но ничего не получается. Измученный, он опять садится за стол, склоняет голову и засыпает. Тень поэта неожиданно поднимает голову и начинает самостоятельно двигаться вдоль стены. Поэт просыпается, оборачивается и видит, что его тень не на той стене, где должна быть, а слева от него, через свечу. Поэт некоторое время смотрит на тень, ничего не понимая.

ПОЭТ.
Ты кто?

ТЕНЬ.
Ну, наконец-то. Я уж думал, ты никогда не спросишь.

ПОЭТ.
Ты моя тень?

Тень возвращается к тому месту стены, где стоит тень табурета, берет тень табурета и также по стене перетаскивает ее напротив поэта. Затем тень поэта садится на тень табурета, закуривает тень папиросы и только после этого отвечает.

ТЕНЬ.
Да, я твоя тень. А что тебя удивляет?

ПОЭТ.
А почему ты ведешь себя так произвольно? Я что – умер?

ТЕНЬ.
 С тобой все в порядке. Просто так удобнее вести диалог. Но если тебе неприятно, я вновь могу принять прежний вид.

ПОЭТ.
Нет, нет! Поговорить с самим собой - заманчиво. Останься таким. … Ух! Какая роскошная поэтическая форма – разговор с самим собой! … А то, я как незадачливый рыбак, за вечер не поймал ни одной толковой рифмы. Даже скандалы с публикой не заводят меня, как прежде.

ТЕНЬ.
Твой  творческий взлет был слишком стремительным - революция, тюрьмы, борьба. Темы и рифмы становились в очередь, чтоб попасть в твою голову. Так что некоторый творческий кризис, увы, неизбежен.

ПОЭТ.
А помочь можешь?

ТЕНЬ.
Для этого я и пришел. Вернее прислан от туда. (Тень показал пальцем на небо). Там нравится, как ты начал.

Тень затушил тень сигареты об тень пепельницы, расправил плечи и потянулся.

ТЕНЬ.
(продолжение)
Я твой двойник из мира, наличие которого ты так яростно отрицаешь. Как сказал Цезарь, все мы в юности эпикурейцы, и только с годами становимся сторонниками Платона. Это нормально. Но прежде чем просить меня о чем-то конкретном, ответь мне на один вопрос. Ты как чувствуешь себя, по своей сути, созидателем или разрушителем? Это очень важно, что б не сделать ошибок в дальнейшем.

ПОЭТ.
Но, если ты ОТ ТУДА, то наверняка знаешь мою судьбу? Зачем все эти вопросы?

ТЕНЬ.
 Знаю, и, тем не менее, жду ответа? … Хорошо, я помогу, но не пытайся понять то, что я сейчас скажу. В земную логику это не укладывается, просто запомни. Не смотря на то, что на Земле все  предопределено, тем не менее, твоя судьба зависит только от тебя. ОН, (тень опять показал пальцем вверх) дал вам, людям, право выбора, и это право вполне реальное. И так вернемся к моему вопросу.

ПОЭТ.
Я поэт, а значит созидатель.

ТЕНЬ.
А как же весь этот крикливый, нигилистичный футуризм?

ПОЭТ.
Здесь нет противоречий. Я хочу построить новый мир и заселить его  молодыми, энергичными людьми с высокой моралью. Для этого я должен убрать грязь, расчистить место, заложить фундамент. Мои стихи будут знаменем, за которым я поведу людей. 

ТЕНЬ.
Понятно, хочешь «разлить молодое вино в новые мехи».

ПОЭТ.
Какое вино?

ТЕНЬ.
Это цитата из другого созидателя. К стати, довольно известного. Рано или поздно ты с ним встретишься. И так мы определились: ты хочешь строить новый прекрасный мир и искренне в это веришь?

ПОЭТ.
Постой, не торопи. Ты сказал, что моя судьба зависит только от меня?

Поэт вскочил с места и стал энергично расхаживать по комнате. Его измученное бессонницей лицо заметно просветлело.

ПОЭТ.
(продолжение)
 Отлично! Это то, что мне надо!

ТЕНЬ.
Странно, большинство людей огорчается, когда узнает об этом.

ПОЭТ.
Почему?

ТЕНЬ.
Ну, как же! Всегда приятно думать, что это не ты трус и подлец, который наделал кучу ошибок в жизни. А кто-то там … далеко, за тебя всё заранее решил и лично ты тут совершенно не причем.

ПОЭТ.
Понятно. У меня к тебе есть всего одна просьба. Мне уже двадцать два. Я встречал разных женщин. И красавиц для услады тела, и возвышенных особ, с которыми приятно говорить, спорить, искать истину. А скажи есть такие женщины, у которых все это органично совмещалось бы? Я имею в виду и красота и ум, ну, ты понимаешь, о чем я говорю?

Тень берет в руку тень бутылки, выливает в тень кружки остатки  воды и выпивает.
   
ТЕНЬ.
Давай уточним, ты ищешь жену или музу? Ибо это не совсем одно и тоже. 

ПОЭТ.
Музу! Конечно музу! Жена, быт – это оковы!

ТЕНЬ.
А знаешь ли ты, чего просишь? Настоящая муза это искра, которая рано или поздно превратит тебя в пылающий факел. Сгореть не боишься?

ПОЭТ.
Осторожный поэт? Это еще презрительней, чем скупой рыцарь.

ТЕНЬ.
Возможно, я не так выразился. Скажу проще. Женщины, о которых ты спрашиваешь - существуют. Это опасные женщины. Они очень не постоянны, за них нужно бороться каждый день. Они любят одних, живут с другими, детей заводят от третьих. Но именно в этом непостоянстве, огромном обаянии и уме, кроется их бесконечный источник вдохновения для любого художника. Только она может возвести тебя на самый высокий пьедестал, а, затем, не задумываясь сбросить в самую глубокую пропасть. И так будет не один раз. Ты готов пойти на  муки?

ПОЭТ.
Где она?

ТЕНЬ.
Хорошо, завтра ты её встретишь.

Свеча, догорев, потухла. Тень исчезла. Короткая летняя петербургская ночь прошла. Косые лучи утреннего солнца заглянули в окно поэта. Проснувшись, Маяковский поднял голову. Хочет налить воды в стакан, но бутылка пуста. Улыбается.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.
 
ИНТ. Позднее утро. Петербургская квартира семьи Брик на улице Жуковского. Двухкомнатная квартира на третьем этаже хорошо обставлена, есть небольшая кухня, ванная и туалет. На окнах висят кремовые шторы, добротная мебель, ковры. На столе огромный букет роз. На стенах обитых ситцем висят картины. Под стенкой стоит немецкое фортепиано. Видно, что здесь живут далеко не бедные люди. В пижаме на огромной двуспальной кровати с книгой в руках валяется Осип Брик, он ест яблоко и читает. На тумбе рядом с кроватью стоит серебряный поднос, на подносе стоит бутылка фруктовой воды и чашка. Лиля Брик, уже одетая и причесанная, сидит перед трюмо. Она прихорашивается и выбирает, какие украшения ей одеть. Из другой комнаты слышны звуки патефона.

ЛИЛЯ.
Что, так и будешь до обеда валяться на кровати?

ОСИП.
Лиличка, родная, ты только послушай:

Я смазал карту будня
Плеснувши краску из стакана
Я показал на блюде студня
Косые скулы океана
На чешуе жестяной рыбы
Прочел я зовы новых губ
А вы
Ноктюрн сыграть смогли бы
На флейтах водосточных труб?

Лиля берет шляпку и начинает её примерять.

ЛИЛЯ.
Ничего более глупого в своей жизни не слышала. Читаешь всякую гадость. Только пьяный чахоточник, в больном воображении может играть ноктюрн на водосточных трубах.

ОСИП.
Не придирайся к словам. Здесь важен не смысл, а образ. Вернее его глубина. В обычном видеть необычное это большой художественный дар. Ты сама изучала живопись. Неужели ничего не чувствуешь?

ЛИЛЯ.
Ну, может быть. Почитай еще, что-нибудь.

Лиля сняла с себя шляпку и янтарное ожерелье. Затем стала примерять кораллы. Осип, предчувствуя интересную беседу, положил яблоко на серебряный поднос, и, подняв подушку повыше, полусидя, продекламировал.

ОСИП.
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают –
Значит это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтоб они были,
Значит, кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И, надрываясь
В метелях полуденной пыли, Врывается к Богу,
Боится, что опоздал,
Плачет,
Целует ему жилистую руку,
Просит –
Чтоб обязательно была звезда! –
Клянется –
Не перенесет эту звездную муку!
А после
Ходит тревожный,
Но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь тебе ничего?
Не страшно?
Да?»
Послушайте!
Ведь если звезды
Зажигают – это необходимо,
Что бы каждый вечер
Над крышами
Загоралась хоть одна звезда?!

ЛИЛЯ.
Ну, это уже на что-то похоже. А кто автор?

ОСИП.
Некто Маяковский Владимир Владимирович, лидер группы поэтов-футуристов.

ЛИЛЯ.
А мы с ним нигде не встречались? Фамилия знакомая.

ОСИП.
Один раз. На юбилее Бальмонта. Кстати на чахоточного он совсем не похож, а даже очень наоборот. Высокий, красивый, с низким хорошо поставленным баритоном. А еще, он довольно давно ухаживает за твоей сестрой Эльзой.

Лиля резко кидает кораллы на трюмо и вскакивает со стула.
 
ЛИЛЯ.
Что-о! Вот, мерзавец! И ты только сейчас об этом говоришь!

ОСИП.
(удивленно)
Я – мерзавец?

ЛИЛЯ.
Нет, не ты. Этот поэтишка шелудивый. Эльза еще дитя! Куда смотрит мама?! Он напоёт ей всякой дряни и…


ОСИП.
Ну, не такое уж дитя – девятнадцать лет. Ты в ее возрасте уже сменила нескольких любовников и даже сделала аборт.

Лиля угрожающе повернулась в сторону Осипа.

ЛИЛЯ.
Я - это я! Я всегда за себя отвечала и ни в чем не раскаиваюсь! А Эльза – другое. Она, как полевой цветок, понюхают, затопчут и пойдут дальше. Хорошо ты мне сказал. Обязательно разыщу этого поэтишку. Не знаешь, где собирается их футуристическая банда?
 
ОСИП.
В кабачке «Бродячая собака»

ЛИЛЯ.
И ты туда ходишь?

ОСИП,
Конечно. Когда выступает Маяковский, скандал неминуем. Это настоящая дуэль: поэт и толпа. Потрясающее зрелище. Причем поэт всегда выходит победителем.

ЛИЛЯ.
Ну, я ему не толпа. Со мной дуэль не получится. Говорить буду только я.

ОСИП.
Тогда ходить в «Бродячую собаку» не обязательно. Сегодня вечером Эльза приведет его к нам.

Осип налил в чашку фруктовой воды и сделал несколько глотков. Лиля, несколько успокоившись, но, все еще обдумывая ситуацию, почти механически взяла маленькое зеркало, повернулась к трюмо задом, и стала в маленькое зеркало рассматривать, нет ли на спине лишних морщин.

ЛИЛЯ.
Ну, что ж, на ловца и зверь бежит. А ты откуда знаешь?

ОСИП,
Если б ты не приходила домой так поздно, то могла бы сама общаться со своей сестрой, о нравственности которой так сильно печешься.

Лиля хватает полотенце и, шутя, набрасывается на Осипа, пытаясь ударить его полотенцем. Осип легко уворачивается.

ЛИЛЯ.
Да, … у меня много интересных знакомых и много дел. Марш с кровати, бездельник. Вместо того, чтоб покупать никчемные стишки, лучше б делом занялся!

Осип вскакивает и, удирая от ударов, начинает бегать вокруг кровати.

ОСИП.
Я же не мешаю покупать тебе эти бездарные картины. Ну, что это за голая женщина такого омерзительного гнойно-красного цвета, как, будто с нее кожу содрали. (Камера показывает картину). Рот с боку, вместо носа треугольная дырка, а главное название оригинальное – «Любовь».

Лиля, устав от потешной погони, садится на кровать.

ЛИЛЯ.
(с грустью)
 Вот такая она современная любовь – уродливая и продажная.

Осип садится рядом с женой, глубоко вздыхает и слегка обнимает её за плечо.

ОСИП.
Хороша любовь! А, в общем, ты права. Нынче на романтиков смотрят, как на безумцев. Люди сами придумывают себе пороки, только б прослыть модными и современными. Чем более темными делами занимается человек, тем он популярнее. Такое впечатление, что запах плесени и гнили скоро станет самым модным запахом в империи. Даже танго в кабаках играют, как похоронный марш. И все же я тебя не узнаю! Ты же училась живописи в Европе! Откуда у нас в доме, рядом с твоим гениальным портретом появились эти пятиглазые рыбы и треугольные бараны, на фоне звездного неба?

Камера показывает на стенах модернистские сюжеты живописи популярные в 1912 – 1918 годах. Лиля сбрасывает с плеча руку Осипа, встает с кровати и подходит к окну.

ЛИЛЯ,
Хватит болтать! Я знаю, ты умнее меня, и я безмерно тебя уважаю, но твое безделье и болтовня мне надоели! Уже три дня отвратительно работает газовая колонка, и я не могу нормально принять ванну. Нижний замок в двери заедает!  Ты что мне предлагаешь идти к слесарю и  газовщику?

ОСИП.
Лиличка, родная. Не переживай. Я сегодня же все сделаю.

Осип подходит к жене, нежно обнимает её и прижимает к себе.

ЛИЛЯ.
Ося, я действительно тебя люблю. Я знаю, как со мной трудно жить, и ты единственный, кто меня никогда не бросит. Но твоя лень доводит меня до бешенства … . Как твоя адвокатская практика? Я нашла тебе двух клиентов, ты хоть взял с них аванс?

ОСИП,
Да, все хорошо. Сегодня слушание первого дела. А ты куда-то собралась?

ЛИЛЯ.
Заберу у портнихи новое платье. Завтра иду на бал в офицерское собрание. Может, зайду к  мадам Соколовской, присмотрю что-то новенькое из украшений. Говорят, на балу будет сам Великий князь Константин и не исключено, что Распутин.

ОСИП,
А с кем ты туда идешь? С этим кавалеристом с огромными усищами?

Лиля отстраняет Осипа, подходит к шкафу, открывает его и начинает складывать туда оставшиеся после ее утреннего туалета вещи.

ЛИЛЯ.
Нет. Он оказался большой пошляк.

ОСИП.
А что, собственно, ты хотела от кавалериста.

ЛИЛЯ.
 На бал я иду с одним миленьким адъютантом. Он помог мне устроить небольшую коммерческую сделку в военном ведомстве.

ОСИП,
Я буду переживать за тебя! И вообще, разве евреек пускают на бал к Великому князю?

ЛИЛЯ.
Это не моя проблема, а адъютанта. На балу будет много интересных и нужных мне людей.
 
ОСИП,
И давно ты встречаешься со своим адъютантом?

ЛИЛЯ,
Он не мой адъютант, а генерала Николаева! Это, во-первых! А во-вторых: это что  допрос? Это ревность? Достаточно того, что я каждую ночь сплю в нашем супружеском ложе, а днем занимаюсь проблемами семьи. Если кто и ухаживает за мной, то я не привожу его сюда, в отличие от тебя!

ОСИП.
Ты с ума сошла! Кого это я приводил?

ЛИЛЯ,
А этот твой, помощник присяжного поверенного! Думаешь, я не вижу, какими нежными взглядами вы обмениваетесь? Еще раз приведешь сюда этого сукиного сына, смотри у меня! Ося, мы давали клятву раввину, что будем вместе всю нашу жизнь. Из меня тяжело вырвать клятву, но если я дала её, то сдержу, чего бы (Лиля ткнула пальцем в Осю) тебе это не стоило!

ОСИП.
А как же любовь?

ЛИЛЯ.
Любовь, она тоже бывает разная. … И как можно не любить такого пушистого и ненасытного кролика как ты.

ОСИП.
Опять шутишь?

Лиля поправила подушки и одеяло на кровати, достала покрывало и застелила им кровать.

ЛИЛЯ.
Хочешь без шуток, изволь. Где бы и с кем ты днем не шлялся, а ночью будь любезен спать в этой кровати. Это касается и меня. И не спорь. Это окончательное решение!

ОСИП.
Спать в кровати или спать с тобой?

ЛИЛЯ.
А это мы будем решать в каждом отдельном случае.

Осип выхватывает подушку и кидает ее в Лилю. Она подхватывает подушку и кидает ее в Осипа. Они опять начинают весело, размахивая подушками, бегать друг за другом. Наконец Осип подхватывает Лилю, обнимает и они падают на кровать. Целуются.

ЛИЛЯ.
Ося, если б ты каждый раз, перед тем как снять с меня ночную рубашку делал что-нибудь подобное… А теперь все, хватит. Мне пора идти. Не забудь! Чтоб этого присяжного поверенного я здесь больше не видела.

Лиля встала с кровати, поправила платье, прическу и направилась к выходу. Осип продолжал лежать на покрывале.

ОСИП,
Он не присяжный поверенный, а только помощник присяжного поверенного.

ЛИЛЯ.
(оборачиваясь)
Ося! Не зли меня.

Лиля уходит. Осип медленно встает и начинает переодеваться.

ОСИП.
(з.к.)
Ну, идешь и иди … Говорила матушка: «Осип, забудь про любовь. Это все выдумки русских поэтов. Наша жизнь это закон Моисея и продолжение рода». Не послушал матушку, влюбился, да так, что без Лили хоть в петлю. А сколько было рядом симпатичных еврейских девочек! Жил бы сейчас и горя не знал. Нет же, угораздило жениться на этом урагане в юбке! Хотя, какой из меня почтенный отец семейства? Делать я ничего не умею, да, собственно, и не хочу. Ну, вот кто я без своей жены? Если б не ее дружба с Собиновым, сидеть бы мне на фронте в окопах и вшей кормить. А так, великий певец куда надо позвонил и … формально я служу в военной автошколе, а на самом деле - сижу в уютной квартирке с ванной и клозетом. Лиличка, родная моя, и горе ты моё и счастье. А чего больше не знаю. Ладно, хватит ныть. Пора делом заняться. 

В дверь постучали. Осип уже одетый, пошел открыть дверь. В квартиру вошел помощник присяжного поверенного Яков.

ОСИП.
Яша, ты? Здравствуй.

ЯКОВ.
Добрый день, Осип Максимович. Не волнуйтесь. Я целый час ждал пока Лиля Юрьевна уйдет.

Осип и Яков нежно обнимаются.

ОСИП.
Ты вот, что Яша, сюда больше не приходи. Будем встречаться где-нибудь в другом месте. Только без обид, хорошо?

ЯКОВ,
Не переживайте, Осип Максимович, я все понимаю.

Яков и Осип проходят в комнату. Яков присаживается на стул. Осип берет расческу и приглаживает остатки волос.

ЯКОВ,
(продолжение)
Прошлый раз Лиля Юрьевна меня таким ледяным взглядом одарила, что я все понял.

ОСИП.
Ну, и молодец. Какие у нас дела на сегодня?

Яков достает из портфеля записную книжку и читает.

ЯКОВ,
Сегодня у нас целых два заседания суда. В два часа пополудни первое и в четыре часа второе. Первое: вдова прапорщика Антакольского хлопочет от военного ведомства дополнительную пенсию, это дело пятьдесят на пятьдесят. А вот второе - раздел имущества. Юная вдова против сына и дочери покойного. Мы на стороне вдовы. Дело верное, рубликов триста мы с этого дела поимеем.

Осип закончил приводить себя в порядок. Посмотрел на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.

ОСИП.
Документы у тебя с собой?

ЯКОВ.
А как же. Все в полненьком порядке, бумажка к бумажке, как вы любите.


ОСИП.
Тогда зайдем в трактир перекусим, и в суд. А между судами мне еще к слесарю и газовщику забежать надо. Если эта чертова газовая колонка не заработает к вечеру, у меня будут крупные неприятности.

ЯКОВ.
От Лили Юрьевны?

ОСИП.
А от кого ж еще. Вот обижаюсь на нее за резкость, а порой и грубость, а когда остыну, понимаю: права, опять во всем права.

Осип с грустью и нежностью посмотрел на любимый портрет жены, где она слегка обнаженная на пляже в Разливе. Яков делает вид, что не замечает взгляда Осипа, а сосредоточенно возится в портфеле.

ЯКОВ.
Женщина, что с нее взять!

Осип и Яков направились к выходу.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. Петербург. Улица Жуковского. Вечер. Часы возле ювелирной лавки показывают половину восьмого. Магазины начинают закрываться. По улице снуют прохожие, иногда появляются извозчики. Те, кто с пассажирами едут быстро, а те, кто с пустой коляской -  медленно. Пробегают мальчишки газетчики, выкрикивая последние фронтовые сводки. Маяковский и Эльза, не спеша, гуляющей походкой подходят к дому, где живет сестра Эльзы Лиля со своим мужем. Мимо, распугивая прохожих клаксоном, проехал автомобиль.

ЭЛЬЗА.
Странно, Володя, мы больше года знакомы, а у меня ощущение, что ты очень далек от меня.

МАЯКОВСКИЙ.
Протяни руку и убедись, что это не так.

ЭЛЬЗА.
Перестань! Я серьезно, а ты со мной, как с ребенком.

МАЯКОВСКИЙ.
Хочешь без шуток?

ЭЛЬЗА.
Очень.

Эльза остановилась, остановила руками Маяковского, и заглянула ему в глаза.

МАЯКОВСКИЙ,
Милая, прекрасная Эльза! Твое наивное очарование не оставит равнодушным даже булыжники этой мостовой. Цветочные бутоны под твоим взглядом распускаются, а воздух улицы, по которой ты идешь, становиться чистым и пьянящим.

ЭЛЬЗА.
И, тем не менее, ты не посвятил мне ни одного стихотворения! Как будто я не женщина, а дух бестелесный…

Маяковский нежно обнял спутницу за плечо, и они вновь, не спеша, пошли по улице.

ЭЛЬЗА.
(продолжение)
Говоришь, протяни руку. Да, стоишь ты рядом, а сам спрятан от меня за невидимой дверью, а ключ от  двери, сколько ни ищу - найти не могу.

МАЯКОВСКИЙ.
Если, честно, я сам не знаю где этот ключ. Но обещаю, если найду, ты об этом  узнаешь первая, договорились?


ЭЛЬЗА.
Опять, как с ребенком.

МАЯКОВСКИЙ.
Не обижайся… А хочешь, я о тебе скажу?

Эльза ласково и немного лукаво глянула на Маяковского, и несколько раз кивнула головой.

МАЯКОВСКИЙ.
Нам потому с тобой так хорошо, что мы общаемся, как два художника. Да, да! Я прекрасно чувствую, как в тебе спрятана огромная творческая пружина. Какая-то невидимая, но прочная нить пока сдерживает эту пружину, но с каждым годом ее сила все возрастает и возрастает. Рано или поздно, найдется смельчак, который перережет эту нить. И тогда твой талант расцветет как огромный яблоневый сад.
 
ЭЛЬЗА.
Как я хочу, чтоб это был ты?

МАЯКОВСКИЙ.
Увы, это не возможно. Художнику нужна муза. Мне она явиться в виде ключа от двери, а тебе в виде острого ножа, для невидимой нити.

Эльза отталкивает Маяковского от себя.

ЭЛЬЗА.
Ты нарочно придумал сказку о пружине, чтоб не писать мне стихи.

Некоторое время Эльза и Маяковский идут молча.

МАЯКОВСКИЙ.
А чем занимаются твоя сестра и ее муж?

ЭЛЬЗА.
Осю призвали в армию, но Лиля через свои связи устроила его в петербургскую военную автошколу. У него много свободного времени, иногда он занимается адвокатской практикой. Лиля ведет богемный образ жизни, театры, балы, встречи с интересными и нужными людьми. Иногда устраивает чьи-то дела, получает за это деньги. Но в основном они живут на деньги Осиных родителей.

МАЯКОВСКИЙ.
Вы с Лилей дружно жили в детстве? Осторожно!

Маяковский подхватил Эльзу под руку и отвел в сторону. В это время работники, меняя новую вывеску над магазином, опускали вниз старую.

ЭЛЬЗА.
Лиля всегда была очень властной, и мне от нее здорово доставалось, а ей в свою очередь от мамы. Но, детские обиды в прошлом, с годами мы стали очень дружны. Помню, после того, как мама укладывала нас спать, мы еще долго сочиняли какие-нибудь пьесы, сказки в которых были главными героинями. Но и тут она умудрялась отбирать у меня самые дорогие украшения и платья. Теперь мы самые лучшие подруги. Эту шляпку и кораллы она мне подарила. Вот мы и пришли.

МАЯКОВСКИЙ.
А ужином нас накормят?

ЭЛЬЗА.
О, да. Гостей здесь любят.
 
МАЯКОВСКИЙ.
Тогда неудобно, с пустыми руками. Нужен хоть букет цветов для хозяйки.

ЭЛЬЗА.
Не слишком ли рано ты стал ухаживать за Лилей?

МАЯКОВСКИЙ.
Не говори глупостей.

Маяковский и Эльза заходят в подъезд дома.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.


НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Петербург. Вечер. Квартира Бриков. Для экономии места дверь между комнатами снята. Двух спальная кровать отодвинута в угол комнаты. Кроме хозяев в квартире еще около десяти гостей. В основном это творческая молодежь, поэты, художники, есть одна студентка консерватории. Играет патефон. Кто-то танцует. Молодой художник делает искрометные карандашные портреты присутствующих. Слышны шутки смех, царит непринужденная обстановка вечеринки. Эльза и Лиля накрывают на стол.

ЛИЛЯ.
(Эльзе)
Ты когда едешь к маме?

ЭЛЬЗА.
Пока не знаю. Завтра с Володей едем в Куоккале, он обещал познакомить меня с Ильей Репиным.  Кажется, Илья Ефимович хочет написать Володин портрет. Представляешь, пока Репин пил чай на даче у Чуковского, Володя сам нарисовал несколько его портретов, чем поразил художника наповал. А еще, через несколько дней приезжает Горький. У Володи с ним какие-то дела. Я тоже хочу пойти. Когда ж еще с такими людьми познакомишься.

ЛИЛЯ.
Ладно, я сама съезжу  к маме. Странно, что вы еще куда-то ходите с ним. Судя по газетам, твой скандалист поссорился со всем миром.

Лиля достала и подала Эльзе набор серебряных вилок и ножей.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Разложи на том конце стола.

ЭЛЬЗА.
(раскладывая столовые приборы)
Ну, что ты! Володя только внешне такой колкий и задиристый, внутри он очень нежный и застенчивый юноша. И те, кто знает его не по газетам, безумно любят.

После беседы с сестрой, Лиля украдкой глянула на Маяковского. Он стоял возле фортепиано и читал какую-то тетрадь. Антипатия к поэту исчезла, а во взгляде Лили появился неподдельный интерес. Затем, как бы очнувшись, она посмотрела на Эльзу, не перехватила ли та ее увлеченный взгляд на Маяковского. Но нет, Эльза продолжала спокойно раскладывать столовые приборы.

ЛИЛЯ.
Тебе виднее. Только, пожалуйста, не проси его читать свои стихи. Мне еще скандалов не хватало.

В другом углу квартиры, на диване расположились Осип Брик, Давид Бурлюк и Василий Каменский. Они уже выпили водки и оживленно беседуют.

ОСИП.
Не понимаю, зачем вы, поэты, делитесь на группы? К чему вся эта борьба друг с другом?

БУРЛЮК.
Поймите, Осип, символисты, псевдо футуристы – это залежалый товар истории. Будущее за массовым искусством.

КАМЕНСКИЙ.
Вернее не за массовым искусством, а искусством для масс.

БУРЛЮК.
Правильно, простите за неточность. Стихи надо писать на языке улицы.

КАМЕНСКИЙ.
Сотрудничать с Бальмонтом и компанией, все равно, что пришить себе мертвую ногу, а потом удивляться почему началась гангрена.


ОСИП.
Но, Пушкин, Лермонтов? Зачем вы их отвергаете? «Бородино», «Сказка о царе Салтане», все кто умеет читать, не зависимо от сословий зачитываются этими произведениями!

КАМЕНСКИЙ.
Ну, как вы не поймете! Мы не против гениальных произведений прошлого! Мы против обожествленных икон под названием «Пушкин», «Лермонтов» и другие.

БУРЛЮК.
Мы не хотим, чтоб достижения прошлого навязывались нам, как закон жизни. Чем меньше ограничений, тем свободней творчество.

КАМЕНСКИЙ.
Я глубоко уверен, что и сам Александр Сергеевич был бы глубоко против своей канонизации.

В это время Маяковский подошел к проему двери между комнатами, оперся спиной о косяк. Немного постоял в задумчивой позе, а, затем, не обращая ни на кого внимания, стал читать отрывки из своей новой поэмы «Мария». Музыка и разговоры моментально стихли. Все присутствующие заворожено смотрели, как поэт без всякой жестикуляции, на одном интонировании гениально читает собственные стихи.

МАЯКОВСКИЙ.
Вы думаете, это бредит малярия?

Это было
 в Одессе.
«Приду в четыре», - сказала Мария.
Восемь,
Девять,
Десять

Вот и вечер
В ночную жуть
Ушел от окон,
Хмурый,
Декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
Канделябры
Меня сейчас узнать не могли бы:
Жилистая громадина
Стонет,
Корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
И вот
громадный,
Горблюсь в окне,
Плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая –
Большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
Должно быть, маленький
Смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Полночь, с ножом мечась,
Догнала,
Зарезала, -
Вон его!
Упал двенадцатый час,
Как с плахи голова казненного.

Слышу:
Тихо,
Как больной с кровати,
Спрыгнул нерв.
И вот,-
Сначала прошелся
Едва-едва,
Потом забегал,
Взволнованный,
Четкий.
Теперь и он, и новые два
Мечутся отчаянной чечеткой.

Вошла ты,
Резкая, как «нате!»,
Муча перчатки замш,
Сказала:
«Знаете –
Я выхожу замуж».
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите – спокоен как!
Как пульс
Покойника.
Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
Любовь ,
Страсть», -
А я одно видел:
Вы – Джоконда,
Которую надо украсть!
И украли.
 


Лиля выглянула из кухни, и стала слушать вместе со всеми. В руках она держала чашку чая, который приготовила для себя.

ЛИЛЯ.
 (з.к)
А он не просто красив, еще и талантлив! Ах, Оська, Оська, как же ты разглядел в этом плохо одетом неотесанном бунтаре огромный талант! А как читает! Актер от Бога! Не слишком ли много талантов для одного человека. Хотя, какая разница, наконец, я слышу то, что давно хочу услышать. Сколько чувства, а трагизм! Каждое слово через сердце. Интересно, кого он так воспевает? А не все ли равно, пришел ко мне, значит, будет мой. А Ося, Эльза? К черту, все к черту, и адъютанта и бал. Это сильнее меня, сильнее их всех вместе взятых.

МАЯКОВСКИЙ.
Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
Как поэт боится забыть
Какое-то
В муках ночей рожденное слово,
Величием равное Богу.

Мария –
Не хочешь?
Не хочешь!
Ха!
Значит – опять
Темно и понуро
Сердце возьму,
Слезами окапав,
Нести,
Как собака,
Которая в конуру
Несет
Перееханную поездом лапу.

Я тоже не ангел, я был им –
Сахарным барашком выглядывал в глаз,
Но больше не хочу дарить кобылам
Из севрской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,            
 Сделал,
Что у каждого есть голова, -
Отчего ты не выдумал,
Чтоб было без мук
Целовать, целовать, целовать?!

Я думал – всесильный божище,
А ты недоучка, крохотный божик,
Видишь я нагибаюсь,
Из-за голенища
Достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ешьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя пропахшего ладаном, раскрою
Отсюда и до Аляски!

Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
Положив на лапу
С клещами звезд огромное ухо.

Маяковский закончил читать. Со всех углов раздались аплодисменты. Осип вскочил с дивана, подбежал к Маяковскому.

ОСИП.
Разрешите взглянуть.

Не дожидаясь ответа, Осип буквально выхватил тетрадь у Маяковского, и, неся ее как огромную драгоценность, пошел читать в свободный угол квартиры. Но ему не дали уединиться. Тот час же вокруг Осипа образовался круг любознательных поклонников Маяковского. Эльза осматривала окружающих взглядом именинницы, но на нее никто не обращал внимания, и она немного расстроенная вернулась на кухню. Когда всеобщая буря восторга немного утихла, Лиля подошла к Маяковскому.

ЛИЛЯ.
Хотите теплого чая?

МАЯКОВСКИЙ.
Спасибо, хочу.

ЛИЛЯ.
Владимир Владимирович, мне нужно с вами поговорить.

Маяковский спокойно выдержал откровенный и восхищенный взгляд Лили.

МАЯКОВСКИЙ.
Какое совпадение. Мне тоже.

Лиля и Маяковский отошли к окну. Не зная с чего начать разговор и заполняя паузу, Лиля, глядя в окно, присела на подоконник, и откинулась спиной к стене. Не сделав ни одного глотка чая, Маяковский поставил чашку на другой конец подоконника.

ЛИЛЯ.
Я знаю, вы довольно давно дружны с Эльзой…

Маяковский отпустил штору, так, чтоб Лилю было меньше видно, и положил руку на её бедро.

МАЯКОВСКИЙ.
Я не хочу говорить об Эльзе, я хочу говорить о вас.

Эльза, домывая последние фрукты, и сложив их в вазу, вдруг беспокойно оглянулась вокруг. Лили рядом не было. Она выглянула в комнату и стала искать ее глазами. Ни Лили, ни Маяковского нигде не было. Беспокойство и волнение охватили Эльзу. От смутного нехорошего предчувствия она даже покраснела. Окончательно убедившись, что в квартире их нет, Эльза выскакивает из квартиры на лестничную клетку.
   
СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Лестничная клетка третьего этажа дома. Широкая лестница, чугунные перила покрыты сверху дубовой доской. Посредине лестничной клетки, в огороженном металлической сеткой пространстве ходит лифт. Лестница освещается узкими высокими окнами и маленькими электрическими лампочками. Между лифтом и лестницей есть небольшое пространство. Эльза посмотрела в низ. В этот момент Лиля и Маяковский, взявшись за руки, выходили из подъезда дома на улицу. Эльза все понимает, садится на верхнюю ступеньку, опускает голову на колени и плачет. Из квартиры на лестницу выходит Осип.

ОСИП.
Эльза? Что случилось? Что ты тут делаешь?

ЭЛЬЗА.
(сквозь слезы)
Лилька! Тварь! … Она опять… А еще сестра. Ося, ты же мужчина, сделай что-нибудь. В конце концов, ты ей муж или не муж?

Осип садится рядом на ступеньку и легко обнимает Эльзу за плечо.

ОСИП.
Понятно, у ребенка забрали любимую игрушку. Ну-ну, … надо успокоиться. Знаю, в первый момент это больно, но потом станет легче. Вы помиритесь, и все будет по-прежнему.

ЭЛЬЗА.
Я ей никогда этого не прощу! Никогда! А ты? Ты простишь?

ОСИП.
Ну, как тебе сказать… Поймешь ты или нет… Мы с Лилей как бы перешли на новую ступень отношений, где постоянная, я бы даже сказал примитивная преданность друг другу, уже не является залогом духовного единства.

ЭЛЬЗА.
Ося ты тряпка, а не мужик. Несешь  всякую ерунду, только бы оправдать Лильку.

ОСИП.
Я уважаю твой юношеский максимализм, но поверь мне, состояние легкого флирта это нормальное состояние любой красивой женщины. А теперь идем к гостям, пора подавать ужин.

Из полуоткрытой входной двери квартиры Бриков послышались звуки вальса, смех, а также голос Бурлюка и Каменского, декламирующих свои стихи. Осип и Эльза встали со ступеньки, Эльза вытерла платком слезы, и они зашли в квартиру.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Петербург. Квартира Бриков. Ночь того же дня. После вечеринки еще беспорядок, но кровать уже стоит на своем месте. Осип в пижаме на кровати. При свете бра он читает книгу. Лиля в ночной рубашке перед трюмо расчесывает волосы.

ЛИЛЯ.
Ося, как ты думаешь, сколько может стоить издать поэму Маяковского?

ОСИП.
Ту, что он сегодня читал? «Марию»?

ЛИЛЯ.
Нет, я уговорила назвать её «Облако в штанах», мне кажется это более поэтично.

ОСИП.
(тихо, про себя)
А главное никаких посторонних женских имен.

ЛИЛЯ.
Что ты там бурчишь?

ОСИП.
Сколько? Рублей сто пятьдесят, не больше. Но издавать ее еще рано. Володя насколько талантлив, настолько же и безграмотен. Особенно в знаках препинания.

ЛИЛЯ.
Ося, миленький, возьми корректуру на себя, ты же гений. Я очень хочу, что б поэму издали. Ведь мы сможем найти эти деньги, правда?

.ОСИП.
Послезавтра последнее заседание суда по одному делу, я думаю, у нас будет необходимая сумма.

ЛИЛЯ.
Он так бедно одет, никогда не знает, где будет обедать. Мы должны взять его под полное наше покровительство.

ОСИП.
А фронт ему не грозит?

Лиля бросила гребешок на трюмо и, подскочила от неожиданности.

ЛИЛЯ.
Точно! Как я могла забыть! Осенька, родной, какой ты умница. Завтра же займусь этим. Его немедленно нужно устроить в твою военную автошколу.

 ОСИП.
Правильно, не хватало, чтоб дурацкая пуля или тиф лишили Россию великого поэта.

Лиля повернулась в сторону Осипа и внимательным, пристальным взглядом посмотрела на него.

ЛИЛЯ,
Ты не шутишь? Ты действительно хочешь помочь ему?

Осип посмотрел на Лилю, выдержал её взгляд, и спокойно ответил.

ОСИП.
Не забывай, я открыл Маяковского гораздо раньше тебя. Я просто без ума … от этого талантища.

ЛИЛЯ.
Осенька, милый, до чего же я люблю тебя.

Осип откладывает книгу в сторону, отдергивает край одеяла и распахивает свои объятия. Лиля прыгает к нему под одеяло. Они обнимаются, целуются. Осип выключает свет.

В ЗТМ.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИЗ ЗТМ.

ИНТ. Квартира Бриков. Позднее утро следующего дня. Осип отсутствует. В квартире только Лиля и Эльза. Они моют посуду и приводят в порядок квартиру после вчерашней вечеринки. Эльза еще злится на сестру, но внутренне уже смирилась с потерей Маяковского.

ЭЛЬЗА.
Лилька, ты тварь, самая настоящая все пожирающая тварь. А я, тоже хороша, привела его прямо тебе в руки, вот дура!

ЛИЛЯ.
Хватит причитать. Что случилось, то случилось…  Вы с Володей давно знакомы?

ЭЛЬЗА.
Больше года. Еще б немного и он посвятил мне стихи. Представляешь, настоящий поэт и мне стихи. Подруги в гимназии удавились бы от зависти.

ЛИЛЯ.
Больше года…(улыбается) Посмотри на комоде, да, да именно этот листок. Прочти его. Мне хватило одного вечера.

Эльза откладывает веник в сторону, подходит к комоду и берет листок бумаги. Пробегает его глазами, кидает на Лилю восхищенный взгляд.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
В слух читай.

ЭЛЬЗА.
Любовь мою,
Как апостол во время оно,
По тысяче разнесу дорог,
Тебе в веках уготована корона,
А в короне слова мои –
Радугой судорог.

Ослепительной царице Сиона евреева Лиле Брик.

Униженная авторитетом сестры Эльза присаживается на краешек стула.

ЭЛЬЗА.
(продолжение)
Ну, почему они все вокруг тебя, как пчелки вокруг цветка? Научи меня, а?

Лиля подошла к сестре и прижала ее голову к себе. Ей стало жаль эту никак не взрослеющую гимназистку.

ЛИЛЯ.
Запомни, мужчины примитивны, как велосипед. Надо всего один раз научиться ездить, а дальше неважны, ни марка изготовителя, ни год выпуска.

Цинизм сестры подействовал на Эльзу как холодный душ. Она вскочила на ноги и пристально посмотрела в глаза Лиле.

ЭЛЬЗА.
А как же любовь? А как же Ося?

ЛИЛЯ.
Стоп! Давай обойдемся без полтавской битвы, и не будем смешивать кони, пули, ядра. Я ответила на твой первый вопрос. Теперь, что касается Осипа. Ося – это святое! Причем по многим причинам. Первое, я люблю его совершенно отдельной любовью, которая никого, кроме нас с ним не касается. Во-вторых, подавляющему большинству интересных мужчин нравятся только замужние женщины, так как замужние не претендуют на их свободу. Проще говоря – муж это святой хлеб, основа твоей жизни. Все остальное это вкусное угощение, не более.

ЭЛЬЗА.
Ох, Лилька, влюбишься ты когда-нибудь, да так, что полетят ко всем чертям твои теории.

ЛИЛЯ.
Возможно, я не отрицаю.
 А пока говорю, что знаю…
 Вот, напасть! Один вечер провела с поэтом и уже заговорила в рифму.

Эльза от радости подпрыгнула и засмеялась.

ЭЛЬЗА.
Ага, вот видишь. Раньше с тобой такого не случалось. Это уже не шутки.

ЛИЛЯ.
Ну, хватит смеяться. Скажи, у вас с Володей что-то серьезное было?

ЭЛЬЗА.
А вот и не скажу, а вот и не скажу. Помучайся, поревнуй!

ЛИЛЯ.
 Подумаешь, не ты, так он скажет… Да, чуть не забыла. Володя просил передать тебе, не знаю, что это значит, но дословно звучит так: «Передай Эльзе, что я нашел свой ключ. Пусть она на меня не обижается». О каком ключе идет речь?

ЭЛЬЗА,
Это наша с ним тайна. (грустно) Значит, нашел, таки…

ЛИЛЯ.
Эльза, Эльза, когда ты повзрослеешь.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ПРОШЕЛ МЕСЯЦ.

НАТ. Петербург, набережная невдалеке от порта. Последние августовские теплые дни. Много гуляющих. Лиля, одетая по последней моде и Маяковский в своей повседневной одежде остановились у края набережной, и любуются видом на порт. Слышен выстрел пушки, означающей полдень.

ЛИЛЯ.
Смотрите, Володя, сколько пароходов и не один не дымит.

МАЯКОВСКИЙ.
Они не смеют дымить в вашем присутствии.

ЛИЛЯ.
Как для поэта комплимент тяжеловат, но все равно спасибо… Надеюсь, вы не слишком афишируете наши встречи?

МАЯКОВСКИЙ.
Лиличка, лилия моя несравненная! Я так год и счастлив, что хочу кричать об этом на весь мир!

ЛИЛЯ.
Володя, или будет, как я сказала, или никак не будет. Вы слишком открытый человек, вам нужно научиться хранить тайны.

МАЯКОВСКИЙ.
Почему, когда счастлив…

ЛИЛЯ.
Мой запрет не подлежит обсуждению. Но это не все. У меня к вам еще две настоятельные просьбы.

МАЯКОВСКИЙ.
Приказывайте, госпожа. Ваш верный паж готов сделать все, что угодно.

ЛИЛЯ.
Первое, мы немедленно идем к дантисту.


МАЯКОВСКИЙ.
А что мы будем там делать?

ЛИЛЯ.
Мы, ничего. Делать будет дантист. Я хочу, чтоб он сделал вам два ряда белых ровных зубов. Вы постоянно на публике, а безупречный вид – это закон сцены.

МАЯКОВСКИЙ.
А затем позволь мне украсть тебя у этого теплого летнего дня.

ЛИЛЯ.
Зачем?

МАЯКОВСКИЙ.
Хочу утопить тебя в своей любви.

ЛИЛЯ.
Нет. После дантиста мы еще пойдем в один чудесный магазин. Я хочу одеть вас по своему вкусу.

МАЯКОВСКИЙ.
Хочешь сделать из меня жиголо?

ЛИЛЯ.
Еще раз произнесете это слово и больше не увидите меня никогда! Вы поняли?

МАЯКОВСКИЙ.
Ну, а после всех этих адских мук, я могу рассчитывать на награду?

ЛИЛЯ.
Если не будете капризничать, тогда посмотрим…

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Светлый просторный кабинет дантиста. Уже далеко не молодой дантист  возится рядом со своим креслом и столиком с инструментами. Рядом стоит бормашина с ножным приводом. Маяковский и Лиля заходят в кабинет.

ДАНТИСТ.
Лиля Юрьевна! Добрый день, все хорошеете, рад вас видеть.

ЛИЛЯ.
Здравствуйте Карл Иванович. (Маяковскому) Володенька познакомься, этот человек делает зубы всему театральному Петербургу.

Маяковский со страхом смотрел на арсенал инструментов и бормашину, и не смог произнести ни одного слова. Интуитивно он повернулся, что б покинуть кабинет, но в дверях стояла Лиля. Одним своим взглядом она остановила его, и Маяковский покорно сел в кресло.

ЛИЛЯ.
(дантисту)
Вы знаете что делать?

ДАНТИСТ.
Не беспокойтесь, все будет в лучшем виде.

СМЕНА ПЛАНА.

НАТ. Улица перед кабинетом дантиста. Измученный Маяковский и довольная собой Лиля выходят из кабинета на улицу, останавливают извозчика, садятся в коляску.

ЛИЛЯ.
(извозчику)
К месье Сибо.

Коляска тронулась и поехала.

СМЕНА ПЛАНА.

НАТ. Петербург. Коляска с Маяковским и Лилей подкатила к магазину с вывеской «Месье Сибо. Пошив и готовая одежда из Парижа». Маяковский и Лиля заходят в магазин. Часы на витрине показывают  половину третьего. Прошел час. Маяковский и Лиля выходят из магазина. Лиля слегка отошла в сторону, а Маяковский немного прошелся перед ней вперед и назад. На Маяковском темные брюки английского сукна, белая рубашка с темным галстуком, светлый твидовый пиджак, голову покрывал стильный кепи, а на ногах блестели лаком новенькие туфли. Маяковский, не скрывая своего удовольствия, одарил Лилю ослепительной улыбкой, в которой сияли два ряда ровных белых зубов, достал папиросу и закурил, затем подошел к Лиле и подал ей руку.

МАЯКОВСКИЙ.
 Теперь действуем по моему плану.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Большой, светлый номер отеля, который Маяковский снял заранее для свидания с Лилей. В номере просторная кровать, стол, два стула, на которых лежит одежда, кресло и огромное во весь рост зеркало. После бурной любовной сцены Лиля, еще не остывшая от ласк, стоит перед зеркалом и застегивает свой корсет. Маяковский лежит в кровати, курит, любуется на одевающуюся  Лилю, затем берет бумагу, карандаш и что-то начинает писать. Лиля заинтересованно через зеркало смотрит на Маяковского.

ЛИЛЯ.
Володя, вы уже несколько минут молчите. Не иначе, как что-то написали? Прочтите?

Маяковский отложил папиросу в пепельницу на тумбе, взял несколько листочков, просмотрел их. Затем выбрал один и стал читать.

МАЯКОВСКИЙ.
Не смоют любовь
Ни ссоры
Ни версты.
Продумана
Выверена
Проверена.
Подъемля торжественно стих строкоперстый,
Клянусь –
Люблю
Неизменно и верно.

ЛИЛЯ.
Это обо мне?

МАЯКОВСКИЙ.
Ты живешь в каждой моей строчке. У меня давно не было такого желания работать. Стоит только подумать о тебе, увидеть тебя и руки сами тянуться к бумаге.

ЛИЛЯ.
Когда-то давно в детстве мне дарили рифмованные поздравления. Но так, чтоб известный поэт … для меня… это очень необычное и сильное ощущение! Даже сравнить не с чем.

Маяковский довольный собой энергично спрыгнул с кровати и стал одеваться.

МАЯКОВСКИЙ.
А если узнаю, что кто-то еще пишет – пристрелю. В начале его потом себя.

ЛИЛЯ.
Володя, давайте о другом. Я очень не люблю, когда меня ревнуют …

Лиля подошла к Маяковскому.

ЛИЛЯ,
(продолжение)
Помоги.

Маяковский помог Лиле одеть и застегнуть платье.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Осип полностью подготовил твое «Облако» к изданию. Он в восторге от тебя и хочет платить тебе построчно за каждое новое стихотворение. Более того, он сам написал рецензию на «Облако». Подумать только, ты заставил Осю взяться за перо!

МАЯКОВСКИЙ.
Я не хочу печатать «Облако» в таком виде.

ЛИЛЯ.
Хочешь дополнить?
 
МАЯКОВСКИЙ.
Там не хватает посвящения.

ЛИЛЯ.
Ну, вот! (печально садится в кресло). Я так и знала! Значит Мария, о которой ты писал, все-таки существует!

МАЯКОВСКИЙ.
(присев на колено перед Лилей)
Тебе можно ревновать, а мне нет?

ЛИЛЯ.
(капризно поджав губы)
Да, таковы правила!

МАЯКОВСКИЙ.
Я хочу посвятить «Облако» тебе. А Мария образ собирательный. Я же не виноват, что по пути к тебе не знал твоего имени. Осип не обидеться?

ЛИЛЯ.
Нет. Наша супружеская жизнь давно как-то расползлась. Я больше люблю его как брата, старшего товарища, что ли, чем как мужа.

МАЯКОВСКИЙ.
Значит, все-таки любишь?


ЛИЛЯ.
Не цепляйся к словам. Знаешь, почему лошади никогда не кончают жизнь самоубийством?

МАЯКОВСКИЙ.
???

ЛИЛЯ.
Они никогда не выясняют отношения.

МАЯКОВСКИЙ.
Могу обещать только одно. Никогда не говорить с Осипом о нас с тобой.

ЛИЛЯ.
И на том спасибо.

Лиля берет со стола свои украшения, подходит к зеркалу и начинает их одевать.

МАЯКОВСКИЙ.
Расскажи о своей первой брачной ночи с Осипом.

От неожиданности кораллы выпали из рук Лили.

ЛИЛЯ,
Ты с ума сошел! Кто ж о таких вещах говорит.

МАЯКОВСКИЙ.
Я очень прошу, пожалуйста!

ЛИЛЯ.
И не проси!

МАЯКОВСКИЙ.
Я должен знать о тебе абсолютно все… как поэт?

ЛИЛЯ,
У каждого из нас свое прошлое, давай их не смешивать?

Маяковский становится на колени перед Лилей.

МАЯКОВСКИЙ.
Умоляю, прошу тебя… заклинаю!

Лиля подходит к окну, отворачиваясь от Маяковского. Ей стыдно говорить это в лицо.

ЛИЛЯ.
Ну, хорошо… Ничего необычного у нас не было. Свадьба, поздравления, подарки. Мы молодые, счастливые поднялись к себе в комнату … моя мама принесла нам поднос с шампанским и фруктами, закрыла за собой дверь… нет, дальше я не могу говорить.

Лиля поворачивается к Маяковскому и видит, что тот сидит на полу и плачет.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Милый, любимый, что с тобой?

Маяковский выбегает из номера в коридор, так как ему стыдно за свои слезы. Лиля догоняет его.

ЛИЛЯ.
Глупенький, глупенький мой! Неужели ты так и не понял? У нас с Осипом давно все перегорело. Нельзя так ревновать к прошлому.

МАЯКОВСКИЙ.
Лиличка, родная, ты у меня одна, одна на всю жизнь. Не знаю короткую или длинную, но одна! Никого мне больше не надо! А ты, хоть любишь меня?

ЛИЛЯ.
Володенька, ты налетел на меня, как ураган. У меня было два выхода: убежать или покориться. Я выбрала второе.

МАЯКОВСКИЙ.
Ты не ответила?

ЛИЛЯ.
Конечно, люблю. Если б не любила, меня бы здесь не было.

Маяковский отвернулся к стене, так, как к горлу  подошел новый спазм и слезы вновь потекли по его щекам.

ЛИЛЯ.
Успокойся, я же твоя, от волос до самых пяточек. Чего же тебе еще нужно?

МАЯКОВСКИЙ.
Как представлю, что каждый вечер ты возвращаешься к нему, ложишься с ним в одну постель, он обнимает тебя… Я готов застрелиться от одной этой мысли.

ЛИЛЯ.
Ах, вот, что тебя волнует! Успокойся. У нас давно разные одеяла.

МАЯКОВСКИЙ.
Правда? И засыпая, он не обнимает тебя?

ЛИЛЯ.
 К тому же Ося по натуре жаворонок, засыпает рано, а я копошусь до полуночи. Так, что никто кроме тебя, меня не обнимает.

Маяковский и Лиля заходят назад в номер.

МАЯКОВСКИЙ.
Только не смейся, но я часто представляю себя львом, лежащим у твоих ног и охраняющим твою не земную красоту.

ЛИЛЯ.
Лев? Конечно, когда-нибудь ты обязательно станешь большим и страшным львом. А пока я обожаю своего милого задиристого щенка, готового день и ночь писать  стихи… Ой! Володенька, чего же мы сидим? Нас же Алексей Максимович ждет!


МАЯКОВСКИЙ.
Не хочу идти к этому старому ловеласу. Мне кажется, он не столько хочет услышать мои стихи, сколько поглазеть на твое декольте.

ЛИЛЯ.
Отставить разговоры! Если надо, я буду мило улыбаться ему весь вечер, лишь бы этот старый скряга напечатал твои стихи.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Петербург. Тот же вечер. Квартира Горького на Кронверском проспекте. Большая комната, посреди комнаты стоит круглый стол, покрытый скатертью. На столе чайник, чашки, вазы с конфетами и пряниками. Высоко над столом висит большой бардовый абажур с кистями. Под стеной стоит диван, на стенах висят картины. За столом сидят Горький, Маяковский и Лиля Брик. Иногда в комнату заходит горничная, чтоб прислуживать за столом.

ГОРЬКИЙ.
(читая рукописи)
Хорошо, очень хорошо! Наконец вы ушли от богоборчества. Дух борьбы – да, любовь – сколько угодно, а все остальное только приложение. Отлично! Лиля Юрьевна, должен заметить вам, что после знакомства с вами Владимир Владимирович заметно преобразился. И внешне и внутренне. Говорю это и как читатель и как критик этого талантливого юноши.

ЛИЛЯ.
Ну, что вы Алексей Максимович, вы явно преувеличиваете.

ГОРЬКИЙ.
В его неуемную бунтарскую силу,  а я знаю о чем говорю, сам был бунтарем. Так вот теперь в этот протест органично влились нежные, я бы даже сказал интимные мотивы.

Маяковский, не стесняясь, взял чайник долил себе чая и положил на блюдце несколько пряников.


ЛИЛЯ.
По вашему борьба и любовь не мешают друг другу?

ГОРЬКИЙ.
Влюбленный бунтарь – самый любимый народный образ. А о всех этих горлопанах «за» или «против» неважно чего, скоро забудут.

МАЯКОВСКИЙ.
Простите, что помешал вашей беседе, но как это не печально – влюбленный герой остро нуждается в деньгах. Поэтому его интересует вопрос – напечатают его стихи или нет?

ГОРЬКИЙ.
Ох уж эта нетерпеливая молодежь! … Хорошо, мне нравится ваша «Флейта позвоночник». Единственно тут есть места, которые даже мне трудновато понять. Не боитесь, что читатели тоже не поймут?

МАЯКОВСКИЙ.
То, что может понять каждый дурак, меня не интересует.

Маяковский, подчеркивая отсутствие всякого раболепия перед маститым писателем, откусил пряник и запил чаем. Горький хитро посмотрел на Маяковского.

ГОРЬКИЙ.
Уильямом Блейком увлекаетесь? Я тоже люблю цитаты.

Маяковский оттого, что при Лиле, его уличили в плагиате, немного смутился, но быстро с собой справился. Он, молча достал еще одну тетрадь, и протянул ее Горькому.

МАЯКОВСКИЙ.
Вот окончание поэмы.

Горький открыл тетрадь и прочитал первую страницу. Лиля победно глянула на Маяковского.



ГОРЬКИЙ.
Не обижайтесь, Владимир Владимирович, но до печати здесь далековато. У вас есть хороший корректор?

ЛИЛЯ.
У нас есть корректор. Мой муж прекрасно с этим справится.

ГОРЬКИЙ.
(удивленно смотрит на обоих)
Ах, вот оно как! Приятно встретить в нашем мещанском обществе такие интеллигентные отношения… Даже завидно, знаете ли… Ну, что ж, друзья мои, творите, любите, помогайте друг другу, а за мной дело не станет.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

Далее звучит инструментальная пьеса на тему любви, революционной борьбы и неизведанной судьбы. Во время звучания пьесы в кадре идут небольшие до пятнадцати секунд киноролики в виде хроники.

ТЕМЫ КИНОРОЛИКОВ.

1. Взрывы и кадры Первой мировой войны.
2. Маяковский и Осип Брик в военной форме в строю петербургской военной автошколы.
3. Лиля одна на балете в Мариинском театре.
4. Новогодняя вечеринка у Бриков.
5. Маяковский в шинели у чертежной доски.
6. Лиля и Осип принимают у себя Горького, который передает им только что напечатанные стихи Маяковского.
7. Маяковский в шинели в Москве в Политехническом институте читает свои стихи, но полицмейстер запрещает чтение.
8. Февральская революция. Маяковский с товарищами арестовывает своего начальника автошколы.
9. Горький предлагает Маяковскому работать с ним во Временном правительстве, но Маяковский отказывается.
10. Октябрьская революция.

Смолкает музыка.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИТР. Петроград. Февраль. 1918 год. Смольный. На ступенях внутренней лестницы стоит Маяковский и Александр Блок.  Вокруг собрались свободные от поручений и караулов военные. Блок только что закончил читать свою поэму «Двенадцать», ему аплодируют. Выходит человек в комиссарской куртке.

КОМИССАР.
Напомню, товарищи, что перед вами выступал поэт Александр Блок, а теперь послушайте еще одного поэта, который откликнулся на призыв Ленина к творческой интеллигенции поддержать нашу революцию это Владимир Владимирович Маяковский.

Вперед вышел Маяковский.  Он читает свой «Левый марш».

МАЯКОВСКИЙ.
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише ораторы!
Ваше слово
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
У броненосцев на рейде
Ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!
Там
за горами горя
солнечный шаг непочатый.
За голод,
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются левой, -
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. 1918 год. Петроград. Ноябрь. Голые деревья. Холодный осенний ветер гонит по улицам желтые листья. Магазины, фабрики, театры закрыты. Голодные люди бродят в поисках продуктов. Матросы и рабочие садятся в грузовики и отправляются на фронт. Всюду царит разруха и запустение.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. 1918 год. Ноябрь. Вагон поезда Петроград – Москва. Вагон забит людьми до отказа. На нижней полке в простой, но добротной одежде сидят Осип и Лиля Брик. Внешне они почти ничем не отличаются от окружающих.


ОСИП.
(причитает)
Куда мы едем, зачем едем? Никто не знает.

ЛИЛЯ.
Ося, заткнись. Ты, что меня специально изводишь?

ОСИП.
В Питере, хоть квартира приличная была. А что нас ждет в Москве?

ЛИЛЯ.
Забудь, все нет больше прежней жизни. Нет ни дач, ни прислуги. Скоро  в Питере бои начнутся и кушать не чего. Вся интеллигенция сейчас в Москве. Володе там удобнее и выступать и писать. Володя наш единственный кормилец. Мы должны с этим считаться. И вообще, Ося, не можешь помочь, то хотя бы молчи.

ОСИП.
А что я сказал? Ничего такого и не сказал. То, что Володя порядочный человек и не бросил нас в тяжелую минуту, так я всегда это знал. За что собственно и люблю его…

Лиля бросила на Осипа пристальный взгляд, но Осип говорил искренне, потому и не смутился.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. 1918год. Москва. Декабрь. Вечер. Полуэктовый переулок. Голод добрался и до Москвы. Снежные сугробы. Один тусклый фонарь на всю улицу. Запоздалые прохожие с голодными глазами спешат скорее добраться домой. Двое мужчин свернули с улицы к дому. Серая кошка перебежала им дорогу. Они прошли по узенькой тропинке, петляющей между сугробами, и вошли в подъезд.




СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Москва. Квартира Маяковского и Бриков в Полуэктовом переулке. Квартира тускло освещена и плохо обставлена. На стене на прибитых гвоздях висит одежда. Посередине комнаты стоит стол, четыре стула, под стеной две кровати, за ширмой – третья кровать. В углу комод. Возле печки небольшая вязанка дров. Из-за холода топили только одну комнату, куда и снесли все вещи. Лиля только что пришла домой. Она больна – авитаминоз. Несмотря на болезнь, Лиля не сидит на месте, а ставит на примус чайник. Потом садится шить себе платье из узбекской набойки с пуговицами из ракушек. В квартиру входят Осип и Яков, бывший помощник поверенного в суде.

ОСИП.
Лиличка, смотри, кого я случайно встретил на улице.

ЛИЛЯ.
Яша? Как мило! Не разувайтесь, только снимите калоши. Я сегодня не убирала и холодно.

ЯКОВ.
Лиля Юрьевна, добрый вечер.

ОСИП.
(Лиле)
Как ты себя чувствуешь?

ЛИЛЯ.
Ничего, передвигаюсь. Немного слабость и руки припухли. Не смотри на меня, я плохо выгляжу! Яков, присаживайтесь. Рассказывайте, как поживаете, по каким делам в Москву?

Осип и Яков сняли с себя пальто, повесили их на вешалку, и подошли к печке погреть руки.

ОСИП.
Яков работает в ВЧК, у самого Дзержинского.


ЛИЛЯ.
Яшенька, какой вы умница! А живете где?

ЯКОВ.
Мы с женой тут неподалеку устроились.

ЛИЛЯ.
Так вы женаты? Какая приятная новость. И что дети есть?

ЯКОВ.
Двое. Мальчику два года, девочке шесть месяцев.

ЛИЛЯ.
Сейчас не то, что детей, себя тяжело прокормить.

ЯКОВ.
Ничего, Феликс Эдмундович не обижает. Паек исправно получаем.

ЛИЛЯ.
А вы Осипа не могли бы взять к себе на работу?

ОСИП,
Лиля! Человек пришел в гости, а ты сразу с просьбой.
 
ЛИЛЯ.
А что здесь такого. Яков не чужой тебе человек, а чекистский паек нам совсем не помешает.

ЯКОВ.
Осип Максимович, Лиля Юрьевна правильно говорит. Я об этом уже подумал. Скоро у нас открывается юридический отдел. Как только утвердят штатное расписание, я вас первого буду рекомендовать.

ЛИЛЯ.
Вот видишь! Я опять права. Яков, чая, к сожалению, в доме нет, а хотите спирт?

 

ЯКОВ.
Так с морозцу оно даже лучше будет. А чай и кофе я вам завтра занесу. Недавно конфискат распределяли, мне целых пять фунтов досталось.

Яков и Осип садятся за стол. Лиля стала открывать полки комода. Осип тут же вскочил.

ОСИП.
 Сиди, не вставай, я сам.

Осип достает бутылку спирта, хлеб и ставит их на стол. В это время закипает чайник.

ОСИП.
(продолжение)
От Володи ничего нет?

ЛИЛЯ.
Была телеграмма. Если ничего не случиться, то сегодня он будет в Москве.

ОСИП.
Пора бы, что-то я переживать стал.

ЯКОВ.
А Володя, это случаем не Маяковский Владимир Владимирович?

ЛИЛЯ.
Да, он, а что слышали?

ЯКОВ.
Все ЧК обожает Маяковского. У меня в столе лежат две его книжки. А как-то на митинге я слышал, как он читал «Двенадцать» Блока. С такими поэтами мы горы свернем.

Осип наливает Якову и себе спирт, а Лиле кипяток. Мужчины выпивают и закусывают кусочком хлеба.


ЛИЛЯ.
Яша, никогда не замечала у вас революционных наклонностей. Как же вы стали революционером?

Осип наливает по второй.

ЯКОВ.
Это странная история. Простите, но мне при моей должности лишнего говорить не полагается… (выпивает). А по поводу работы для Осипа Максимовича, так не сомневайтесь, обязательно сделаем. А теперь простите, меня ждут дома, надо идти. Очень рад, что свиделись.

ЛИЛЯ.
Не забывайте нас, заходите.

Яков уходит, Осип его провожает. Лиля остается сидеть за столом. Ей тяжело дается каждое движение. Осип возвращается к столу.

ОСИП.
Лиля, ну, нельзя так. Не успел Яша переступить порог, как ты ему о наших проблемах.

ЛИЛЯ.
Ося, мы не можем постоянно сидеть на шее у Володи. Он и так дома почти не бывает. Постановка «Мистерии Буфф», кафе поэтов, митинги, а сколько сил он тратит, пока выбьет из редакций свои гонорары? Твои киносценарии, может и гениальны, но пока их никто не покупает. Надо еще что-то делать.

ОСИП.
Зря ты так. Я помогаю Володе, сколько могу. А кино? За кино будущее.

ЛИЛЯ.
Я знаю, Осенька, ты очень умный, и все будет так, как ты сказал, но пока … надо как-то выживать. А тут еще я разболелась.

Осип нежно берет руки Лили в свои,  и пытается их согреть.

ОСИП.
У тебя явный авитаминоз, нужны, свежие овощи… Но где ж их взять в замерзшей Москве!...О! Попробую через Яшу что-то достать.

Открывается дверь и входит Маяковский. На нем старенькое, но еще добротное коричневое пальто с меховым воротником и каракулевая шапка-пирожок. На ногах валенки с калошами.

ОСИП.
(вскакивая из-за стола)
Володя! Слава Богу, вернулся!

ЛИЛЯ.
(еле встает, держится за стул, чтоб не упасть)
Здравствуй, Володенька!

МАЯКОВСКИЙ.
Всем добрый вечер.

Маяковский обнимает в начале Осипа, затем Лилю.

ОСИП.
(тихо на ухо Маяковскому)
Лиля совсем плоха.

МАЯКОВСКИЙ.
А вот, что я привез нашей больной!

Маяковский достает из кармана пальто две большие морковки. 

ЛИЛЯ.
Откуда?! … Откуда в голодной Москве такая роскошь?

МАЯКОВСКИЙ.
И еще (достает деньги). Вот выбил из редакции. Я им так и сказал, пока не рассчитаетесь, из кабинета не уйду. Трое суток просидел в кабинете главного редактора. Я их измором взял.


ЛИЛЯ.
Ты там не сильно скандалил? А то еще перестанут печатать.

Маяковский снял пальто, валенки, одел на ноги домашние стеганые бурки и подсел к столу. На нем был безупречный костюм, рубашка и галстук.

МАЯКОВСКСИЙ.
Ты думаешь, три дня осады редакции прошли даром? Эту морковь я получил в подарок от секретарши главного редактора.

ЛИЛЯ.
Интересно она влюбилась в тебя в первый день или во второй?

МАЯКОВСКИЙ.
Это совсем не важно. Но ты права в другом. Главред был зол на меня, как бык на тореадора. Но, стоило мне показать ему мои новые, только что написанные у него же в кабинете строчки, как я моментально получил заказ еще на семь страниц журнального текста.

Лиля, забыв, что она больна, как маленькая от восторга захлопала в ладоши.

ЛИЛЯ.
Прочти, прочти немедленно!

МАЯКОВСКИЙ.
Телефон
взбесился шалый,
в ухо грянул обухом:
карие
         глазища
                сжала
голода
                опухоль.
Врач наболтал –
чтоб глаза
глазели,
нужна
                теплота,
нужна
                зелень.
Не домой,
                не на суп,
а к любимой
                в гости,
две морковинки
                несу
за зеленый хвостик.
Я
                много дарил
конфет и букетов,
                но больше всех
дорогих даров
 я помню
морковь драгоценную эту
и пол полена
березовых дров.

ЛИЛЯ.
Браво!

ОСИП.
(стараясь быть тактичным)
Друзья, цены растут с каждым днем. Может, я прямо сейчас пойду к бакалейщику и куплю на эти деньги продукты?

ЛИЛЯ.
Поздно уже, не надо.

Несмотря на возражения, Осип берет со стола деньги и уходит. Ни Лиля, ни Маяковский даже попытки не сделали его остановить.

МАЯКОВСКИЙ.
Что это с ним? Он сегодня, какой-то не такой? У вас что-то случилось?



ЛИЛЯ.
Вчера я, наконец, решилась и поговорила с Осей о нас с тобой. Он умный, тактичный и, конечно, давно обо всем догадывался.

МАЯКОВСКИЙ.
Так мы этого и не скрывали.

ЛИЛЯ.
Ося ждал, что я сама об этом заговорю, и, вот, я решила расставить все точки. Я сказала, что люблю тебя и, что ты единственный мой муж. Но внешне все останется, как было. Это касается только нас троих.

МАЯКОВСКИЙ.
 Теперь у нас хоть какая-то определенность.

ЛИЛЯ.
Но все равно, никаких выяснений отношений! Просто я упорядочила свои отношения с Осей и все.

МАЯКОВСКИЙ.
Теперь ты только моя жена?

ЛИЛЯ.
Как тебе не стыдно? Я уже давно только твоя.

МАЯКОВСКИЙ.
Так чего же мы ждем? Я соскучился по своей жене.

ЛИЛЯ.
Иди ко мне. Твоя любовь и твоя огромная силища – самое лучшее мое лекарство.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

Москва. 1919 год. Весна.

ИНТ. Москва. Кафе поэтов. Длинная низкая комната с земляным полом. Посередине комнаты вместо сцены стоит стол, он для выступающих. Под стенами стоят столы для публики. На черных стенах нарисованы огромные женские торсы и выдержки из стихотворений футуристов. Поздний вечер, публика после театров сходится в кафе послушать новые стихи. Под стенкой, за столами на отдельных лавках расположились красноармейцы из охранной роты. Перед выходом поэтов публику развлекает дуэт вокалистов. После певцов выходит Бурлюк и читает несколько своих четверостиший. Публика несколько оживляется. Вдруг заходит Маяковский, элегантно одетый, кепка заломлена на затылок, в углу рта неизменная папироса, на шее большой красный бант. Делает вид, что никого не замечает и ищет место поужинать. Публика понимает, что началось основное действие.

МАЯКОВСКИЙ.
(сам себе, но громко)
С утра не жрал. Выступал одиннадцать раз, поэтому заказываю одиннадцать порций.

Маяковскому приносят заготовленное заранее дежурное блюдо. Он садится и молча ест. Все внимание только на него. Маяковский выдерживает паузу, и когда пауза становится нестерпимой, спокойно начинает читать.

МАЯКОВСКИЙ.
Били копыта.
Пели будто:
- Гриб.
Гроб.
Груб.

Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клешить,
сгрудились.
Смех звенел и зазвякал:
- Лошадь упала!
-Упала лошадь! –
смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные…

Улица опрокинулась,
течет по-своему…
Подошел и вижу –
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти…

И какая общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и разлилась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
 Лошадь, слушайте –
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
и каждая из нас по-своему лошадь».
Может быть, -
старая –
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла.
Только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула,
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий жеребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось –
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.

Грянул гром аплодисментов. А солдаты вскочили с мест и аплодировали стоя.

МАЯКОВСКИЙ.
Перед вами выступит молодой поэт Вертинский. А я с вашего позволения, все-таки доем свой ужин.

Молодой Вертинский удивленно и, слегка стесняясь, встал со своего места.

ВЕРТНСКИЙ.
Это так неожиданно, я без аккомпаниатора. (Но тут он ловит железный взгляд Маяковского и начинает читать)

Ну, конечно, Пьеро не присяжный поверенный,
Он печальный бродяга из лунных гуляк,
И из песни его, даже самой уверенной,
Не сошьете себе горностаевый сак…

Бурлюк умело дирижирует вечером. После Вертинского, выступили акробаты из цирка. Все это время, пока выступали акробаты, Маяковский, надвинув на глаза кепку, делал вид, что он спит. Но, как только акробаты закончили, он встал во весь рост и без всякой подготовки стал читать.

- Посмотрим, посмотрим,
…Важно живут ангелы, важно.

Один отделился,
и так любезно
дремотную темноту расторг:
«Ну, как вам,
Владимир Владимирович,
нравиться бездна?»
И я отвечаю так же любезно:
«Прелестная бездна,
бездна восторг!»

Публика ликует, что ее разыграли. Вдруг в кафе поэтов появились четыре анархиста и своим развязным поведением привлекли всеобщее внимание. Они подошли к фортепиано, один из них сел за инструмент и прохрипел:

АНАРХИСТ.
Куплеты на злобу дня.

Мать послала Мишку,
разудалого мальчишку,
лет ему всего лишь пять, -
раз за хлебом постоять …

Хор анархистов подхватил припев.

Комиссаров нам не треба,
дайте лучше с маслом хлеба.
Мишке минет двадцать лет,
Мишке скажут – хлеба нет!

МАЯКОВСКИЙ.
К черту горлопанов! Кто позволил им здесь гадить!

Анархисты от возмущения схватились за оружие. Красноармейцы тоже. Публика в испуге бросилась к выходу. Маяковский, без тени испуга, громко, перекрикивая испуганные возгласы публики, заявил.

МАЯКОВСКИЙ.
Читаю «Революцию».

В это время один из анархистов попытался вылезти на стол, но стол перевернулся и анархист упал на земляной пол и испачкался. Раздался смех. Посрамленные анархисты поспешили ретироваться.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и долог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.

Жестоким,
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой много многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.

Первому же,
приказавшему –
«Стрелять за голод!» -
заткнули пулей орущий рот.
Чье-то – «Смирно!»
Не кончил.
Заколот.
Вырвалась городу буря рот.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Москва. Конец мая 1919 года. Мастерская «Окна РОСТА».  Лиля в косынке, коричневом платье, поверх которого надет фартук, набивает трафаретом на плакате текст. Она старается, так как привыкла все делать тщательно. Лиля на правах жены Маяковского чувствует себя в мастерской полной хозяйкой. Ей помогает её давний знакомый Виктор Шкловский.

ШКЛОВСКИЙ.
Лиля Юрьевна, вот эту запятую здесь лучше не ставить. Я очень уважаю, талант Владимира Владимировича, но он здесь явно погорячился.

ЛИЛЯ.
Эту запятую поставил не Володя, а Ося. А ему я верю гораздо больше чем тебе.

ШКЛОВСКИЙ.
(пытаясь шутить)
За что ж я впал в такую немилость?

ЛИЛЯ.
(ей совсем не до шуток)
А расскажи-ка, Витенька, голубчик мой, что это за болтовня идет по Москве, будто Маяковский заразил сифилисом какую-то девушку, и теперь шантажирует её родителей? Что это за грязная история и не ты ли её придумал?

Лиля положила трафарет и краски на стол, и повернулась к Виктору.
Тот, не ожидая такого резкого поворота в разговоре, очень смутился и отвернулся в сторону.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Витенька, в глаза, смотри мне в глаза.

ШКЛОВСКИЙ.
Лиля, … ну, … я не знаю, как сказать. Это не я, честное слово. Придумал эту грязь один пакостный журналист, а распространяет ее … ну… Горький Алексей Максимович. Даже не знаю, зачем ему это нужно.

ЛИЛЯ.
Это точно? Ты ничего не напутал?

ШКЛОВСКИЙ.
Я сам слышал, как он это говорил.

Лиля несколько раз повернулась в одну сторону, потом в другую, сняла с себя фартук. Для принятия решения ей понадобилось несколько секунд.

ЛИЛЯ.
Тогда так, поехали к Горькому. Немедленно!

ШКЛОВСКИЙ.
Прямо сейчас? Нет, я не могу.

ЛИЛЯ.
Я сказала немедленно! Или ты не понял?

ШКЛОВСКИЙ.
Но у меня еще есть кое-какие дела …

ЛИЛЯ.
Какие дела? Витя? Володю грязью обливают, а ты дела!

ШКЛОВСКИЙ.
Поехать-то, я поеду, но говорить будете сами. Лиля Юрьевна, я не умею так, как вы.

ЛИЛЯ.
Хорошо, постоишь рядом. А по дороге расскажешь подробности.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Кабинет московской квартиры Горького. Большой добротный письменный стол. На столе несколько статуэток, настольная лампа и рукописи. С правой стороны стола стоит серебряный поднос, на котором стоит стакан молока и булка белого хлеба. Возле стен стоят стеллажи с книгами. На полу ковер. Горький сидит за столом и внимательно  читает рукопись. За дверью послышался шум, затем дверь распахнулась. В дверь решительной походкой зашла Лиля Брик. На секунду вид молока и белого хлеба приковал её голодный взгляд, но она быстро вспомнила, зачем пришла.

ЛИЛЯ.
Извините Алексей Максимович, что без приглашения. Буду краткой… Короче, мне не до приличий! Откуда вы взяли, что Маяковский болен сифилисом и даже заразил некую девицу Сонку Шемардину?

ГОРЬКИЙ.
(от неожиданной атаки чуть не подавился молоком)
Лиля Юрьевна, что за тон? Вы у меня в доме!

ЛИЛЯ.
(повернулась к двери и позвала)
Витя, Шкловский? А ну зайди и повтори, что ты мне сегодня рассказал.

Горький понял, что его застали в врасплох, и немного смутился.

ГОРЬКИЙ.
Не нужно Виктора. Я узнал об этом от одного врача, который осматривал девушку.

ЛИЛЯ.
Я немедленно хочу знать, кто этот доктор и где он живет!

ГОРЬКИЙ.
Ну … это … он сейчас в отъезде. Возможно, даже переехал в другой город.

ЛИЛЯ.
Как вам не стыдно! Почтенный человек, а врете и изворачиваетесь как,… язык пачкать не хочется. Неужели вам самому не противно на себя смотреть! Вам не дает покоя слава Маяковского? То, что он первый поэт революции, а не вы? До чего ж вы опустились в своей зависти! Смотреть противно!

ГОРЬКИЙ.
Как вы смеете так говорить со мной!? Да кто вы такая?

ЛИЛЯ.
Кто я такая? … Я люблю его! Я жена его! Маяковский не принадлежит ни кому, ни революции, ни государству, ни даже самому себе, ОН мой и только мой! Еще раз услышу что-то подобное – разорву! Ты понял меня, грязный интриган!?

Лиля, внимательно посмотрела в глаза Горькому, и только после того, как тот убрал взгляд в сторону, повернулась к двери и, хлопнув дверью, ушла из кабинета. Горький швырнул на стол карандаш, который все время держал в правой руке и раздраженно крикнул в след.

ГОРЬКИЙ.
Хуже, сумасшедшей бабы, только влюбленная сумасшедшая баба.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Москва. Лето 1919 год. Дом печати. Всероссийский союз поэтов устроил импровизированный литературный суд над современной поэзией. Зал заполнен почти полностью. Председательствует поэт Брюсов. Монотонные докладчики порядком утомили присутствующих в зале. Кто-то читает книгу, кто-то болтает с соседом, а есть и такие, что стали покидать зал. Основная часть публики ждет выступление Маяковского. На трибуне критик Иванов-Разумовский.

ИВАНОВ-РАЗУМОВСКИЙ.
Не понимаю! Не понимаю, как товарищи футуристы еще не выгнали своего, так называемого вожака Маяковского из своих рядов. Судя по его  «Мистерии – Буфф», слово для него уже имеет смысл! Раньше Маяковский и компания боролись за слово без всякого смысла. Что же случилось? Оказывается, пришла революция, и Маяковский быстренько застегнулся на все литературные пуговицы. Бузотер в желтой кофте испарился, стал приспосабливаться. От одного края ушел, а к другому ему никогда не добраться. Ему теперь грезится дым над Зимним дворцом. Все, так называемое новое, чему собрался служить Маяковский – это дым от заводского гудка, который испарился от первого же порыва ветра. А через год об этом поэтическом дыме уже никто не вспомнит.

Докладчик собирает свои бумаги с тезисами и покидает трибуну. Председатель встает с места и объявляет следующего выступающего.

БРЮСОВ.
Слово предоставляется представителю Пролеткульта, товарищу Богданову.

На сцену выходит молодой поэт из рабочей среды, комсомолец, одетый в гимнастерку и военные штаны, заправленные в сапоги.

БОГДАНОВ.
Я представляю тысячи пролетарских поэтов и писателей со всей страны, которых революция призвала на писательский фронт. Возможно, у нас и образование, пока хромает и рифмы не достаточно изящны, но на мякине нас не проведешь, как, ни старайся. К чему в последнее время призывает нас поэт Маяковский? Он хочет, что б вся современная пролетарская поэзия свелась только к агитации и плакатам. Он призывает тысячи молодых талантов подражать ему и сочинять четверостишия на злобу дня. Я решительно против такой однобокости. Не того ждет от нас пролетариат и революционное крестьянство. Мы хотим создавать не только мелкие агитки, но и большие художественные формы, близкие как по духу, так и по форме всем народным массам.

В зале раздались редкие, одиночные аплодисменты. Основная часть ни как не отреагировала на выступающего. Вдруг в задних рядах раздался рокот. Все стали оборачиваться на шум. В зал вошел Маяковский и Лиля. Лиля села на свободное место в заднем ряду, а Маяковский пошел к президиуму, поднялся на сцену, но прошел мимо трибуны.

БРЮСОВ.
Надеюсь представлять этого поэта вам не надо.

Зал притих в ожидании сенсации или скандала.

МАЯКОВСКИЙ.
(сделал паузу)
Вот, что господа имажинисты, бывшие символисты, и вы товарищи пролеткультовцы. Я только что из камеры народного судьи! Разбиралось необычное дело: дети убили свою мать!

 Маяковский опять сделал эффектную паузу, и, убедившись, что полностью завладел вниманием зала, продолжил.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
В свое оправдание убийцы сказали, что мамаша была большая дрянь! Но главное не в этом, а том, что мать это поэзия, а детки – её поэты-имажинисты, клевещущие на все, что им не нравиться!

Большинство присутствующих аплодируют и хохочут. Председатель пытается навести порядок и усмирить шум, но его старания остаются тщетными. Маяковский, дав публике выпустить свои эмоции наружу, поднял вверх руку и тишина в зале вновь  восстановилась.

МАЯКОВСКИЙ.
(продолжение)
А всем остальным хочу сказать. Только что издана моя новая поэма «150 000 000». Это ответ тем, кто собрался хоронить Маяковского. А чем мне могут ответить господа имажинисты? «Альманах поэзоконцерт»? Это не что иное, как сборник ананасных, фиалочных и ликерных отрыжек, написанных шестью тусклыми строчилами во главе с так называемым «королем» поэтов Северяниным. А что такое «Молитва о Росси» господина Эренбурга? Скучная проза, печатанная на стихи, где подслеповатые глаза канцеляриста из всех битв истории видели только одно:
Уж матросы, взбегая по лестницам:
«Сучьи дети! Всех перебьем!»
И эти люди еще смеют судить о новом революционном искусстве? Никогда вечно вчерашние не войдут в будущее!

Маяковский сошел со сцены и по проходу пошел к выходу. Присутствующие стоя аплодировали поэту.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Вечер того же дня. Квартира Маяковского. Лиля и Маяковский заходят к себе домой. После той бедности, которая была зимой, квартира заметно преобразилась. Появилась добротная мебель ковры.

ЛИЛЯ.
Володя, ты был неотразим! Рядом со мной сидела секретарша из Наркомпроса, она чуть не визжала от восторга. Она сказала мне, что не пропускает ни одного твоего выступления. Меня начинает пугать твоя популярность у женской аудитории.

МАЯКОВСКИЙ.
А меня пугает другое.  Ну, пусть эти старые певцы о птичках и зеленой травке, у меня с ними старые счеты. Я всегда знал, как положить их на обе лопатки. Но как тебе понравились эти крысеныши из Пролеткульта? Сидят в норах своих кружков и ждут момента, когда можно будет укусить Маяковского! Не ожидал, что эта графоманская ватага ополчиться на меня. Ладно б, на открытых диспутах, как сегодня. Луначарский сказал по секрету, что через редакционные комитеты эти бездари требуют, что б на одно мое стихотворение было напечатано пять сочинений этих недорослей? Ничего, сегодня я надолго заткнул им всем глотки. Я буду поднимать каждую брошенную мне перчатку. Глупцы, они не понимают – с каждой схваткой я становлюсь все сильнее и сильнее.

ЛИЛЯ.
Глазам не верю, мой щенок превратился в настоящего льва!

Лиля идет за ширму переодеться в домашнюю одежду. Маяковский, еще достаточно перевозбужденный сел в кресло, чтобы немного остыть от полемики. Осмотрев комнату, он обнаружил, что нет Осипа.

МАЯКОВСКИЙ.
А где Осип?

ЛИЛЯ.
У нас новость. У Осипа Максимовича появилась пассия – Женечка. Красивая круглолицая русская женщина. Она помогает ему в его творчестве и у них полное взаимопонимание. Кажется это серьезно.

МАЯКОВСКИЙ.
Да! Я рад за него. А где они будут жить?

ЛИЛЯ.
Евгения Гавриловна у себя, а Ося с нами. Пусть любит, кого хочет, но менять в своей жизни я ничего не намерена. Я так хочу и этого достаточно.

Накинув легкое домашнее платье, Лиля вышла из-за ширмы. Маяковский встал с кресла, подошел к Лиле, обнял ее за плечи и поцеловал.

МАЯКОВСКИЙ.
А я хочу кое-чего другого. 

ЛИЛЯ.
Скажи мне, вот это твое желание, оно хоть когда-нибудь тебя покидает?

МАЯКОВСКИЙ.
Желание любить покидает поэта только вместе с жизнью.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

Звучит нежная лирическая музыка. Далее в кадре идут короткие ролики в стиле документального кино. Каждый ролик сопровождается закадровым текстом из переписки между Лилей Брик и Маяковским.

1920 год
Маяковский в поезде. За окном унылый пейзаж средней полосы России.

МАЯКОВСКИЙ.
(з. к.)
Пиши мне, Лиленок … мне в достаточной степени отвратительно. Скучаю, болею, злюсь. Целую тебя и Оську. Твой Володя. Пиши мне, детенок!

Лиля в редакции. У нее перевязано горло и болезненный вид. Она с какими-то бумагами заходит в один кабинет, потом в другой, затем к главному редактору. Главред утвердительно кивает головой и берет у нее бумаги.

ЛИЛЯ.
(з. к.)
Милый Щенок. Я не забыла тебя. Ужасно скучаю по тебе и хочу тебя видеть. Очень хорошая погода, много гуляю. У меня есть новые вещи. Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила себе красных чулок. Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя! Наш портрет повесила в рамке. Обнимаю тебя, Володенька, детонька моя, и целую.

Маяковский на выступлении перед публикой. Яростно жестикулирует, затем, Маяковский в гостиничном номере, один.

МАЯКОВСКИЙ.
(з. к.)
Больше всего хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, будешь плохая. Пиши детонька. Будь здоров, милый мой Лучик. Целую тебя, твой Володя.

Лиля на съемочной площадке. Снимается в кино она в главной роли. Но здоровье еще слабое. Делает перерыв, отдыхает.



ЛИЛЯ.
(з.к)
Мой милый, милый Щенок! Целую тебя за книжки. «Человека» я уже знаю наизусть. Оська тоже читает его с утра до вечера. Я  все время больна. Хочу даже доктора звать. Очень скучаю по тебе. Не забывай меня, Лиля.

1921 год.


Музыкальное сопровождение продолжается. Нежная лирическая мелодия приобретает все более резкое и тревожное звучание, переходящее в диссонансные аккорды. Ролики с закадровым текстом продолжаются.

Лиля и Эльза в Риге. Прогулки по городу и магазинам, рестораны, поклонники.

ЛИЛЯ.
(з.к)
Волосеночек мой! Спасибо за ласковое письмецо и за то, что думал обо мне в день моего рождения. Напиши честно, тебе не легче живется иногда без меня? Никто не мучает! Не капризничает. Не треплет твои, и без того трепаные нервочки. Люблю тебя Щенит! Ты мой? Тебе больше никто не нужен? Я совсем твоя, родной мой детик! Всего целую, Лиля!

Маяковский за границей, Берлин, Париж. Встречи с творческой интеллигенцией, рестораны, рулетка, кутежи.

МАЯКОВСКИЙ.
(з.к)
Дорогой и ослепительный и милый лисеныш! Честно тебе сообщаю, что ни одной секунды не чувствовал себя без тебя лучше, чем с тобой. К сожалению никто не капризничает. Ради Христа, приезжай поскорей и покапризничай.

Лиля в Петербурге. Театр, машина к подъезду, дача прогулки с кавалерами.

ЛИЛЯ.
(з.к)
Володик, Юлия Григорьевна Льенар рассказала мне о том, как ты напиваешься до рвоты и как ты влюблен в младшую Гинсбург, как ты пристаешь к ней и как ходишь и ездишь с ней в разных позах по улицам.
Через две недели буду в Москве и сделаю вид, что ничего не знаю.
 Но требую, чтоб все, что мне может не понравиться, было абсолютно ликвидировано.
Если ты не выполнишь этого всего до последней мелочи, нам придется расстаться, а мне этого ужасно не хочется, оттого что я тебя люблю.
Ужасная сволочь эта Юлия Григорьевна! Злая баба! Я совсем не хотела знать правду и не о чем ее не спрашивала!
Не огорчайся. Если любишь меня, сделай так, как я прошу и забудем.
Целую тебя. Лиля.

Маяковский в Москве. Бильярд, кутежи, прогулки по Москве на извозчике с молодой барышней до утра.

МАЯКОВСКИЙ.
(з.к)
Конечно, не буду хвастаться, что живу, как затворник. Хожу в гости, в театры, провожаю. Но у меня нет никакого романа, и никогда не было. Что касается Гинсбургов, то они неплохой народ, но так, как я нашел бильярдную, то видеться с ними перестал. А Юлию Григорьевну я обозвал сволочью в первый же день нашего знакомства.
Приедешь, увидишь сама, не нравящееся – выведешь.
Ну, целую тебя миленькая и дорогая деточка, я твой Щен.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

1922 ГОД, СЕНТЯБРЬ.

НАТ. Арендованная на лето дача в Пушкино под Петроградом. Прекрасный теплый осенний день. Просторный дореволюционный домик с садом и летней беседкой. Рядом много других дач, в которых проводит летний период питерские чиновники и интеллигенция. Осип и Лиля проживают на даче все лето, а Маяковский и Евгения Гавриловна периодически их навещают. В беседке сидят двое: Осип Брик и Яков. Яков теперь высокопоставленный чиновник ОГПУ. Он специально приехал для конфиденциальной беседы с Осипом. Беседа началась давно.

ОСИП.
Решение Дзержинского окончательное?

ЯКОВ.
К сожалению да.

ОСИП.
А как же Ленин? Ведь он лично назначал Краснощекова полпредом Дальневосточной республики?

Из дома выходит Евгения Гавриловна.

ЕВГЕНИЯ ГАВРИЛОВНА.
Ося, Яша? Вам чай в беседку или зайдете в дом?

ЯКОВ.
Спасибо, Женечка, в другой раз. Я скоро ухожу.

ЕВГЕНИЯ ГАВРИЛОВНА.
Жаль, а я пирогов напекла, вы бы Яша как-нибудь подольше у нас погостили, а то все мимолетом.

ЯКОВ.
Женечка, и вы и ваши пироги просто чудо, я обязательно найду время их попробовать.

Евгения Гавриловна уходит в дом.

ЯКОВ.
Ленин сам дал санкцию на его арест. Краснощеков еще два месяца назад должен был уехать в Хабаровск. Но Лиля Юрьевна настолько вскружила ему голову, что он не только нарушил предписание Ленина, но и сделал весьма крупную растрату государственных денег. Один пикник на Клязьме обошелся казне в тысячу червонцев.

ОСИП.
Бедная Лиля, она так соскучилась по роскоши. Её привлекут к суду по этому делу?

ЯКОВ.
Нет, но поговорить с ней по этому поводу надо. Уже второй высокопоставленный чиновник, с которым Лиля Юрьевна заводит роман, попадает в тюрьму. Я понимаю, что ей ничего не стоит вскружить голову кому угодно, но республика не может так разбрасываться кадрами. Но, это полбеды, есть еще одна причина, по которой надо прекратить дачные романы Лили Юрьевны.

Яков встал со скамьи и немного размял ноги. Видно было, что этот разговор не доставляет ему никакого удовольствия, но служба есть служба.

ОСИП.
Володя?

ЯКОВ.
Да. В связи с романами Лили Юрьевны, психологическое состояние Маяковского резко ухудшилось. Еще немного и он начнет откровенно спиваться. Мы не можем не реагировать на это. Каждый год Маяковский несколько раз выезжает за границу, как полпред новой советской литературы. Каждая его встреча с творческой интеллигенцией Западной Европы пополняет армию людей симпатизирующих молодой Советской республике. А эти люди играют далеко не последнюю роль в общественном мнении своих стран. Энергичный, творчески заряженный, уверенный в себе Маяковский нам дороже нескольких дивизий и десятка крейсеров. Пока, я подчеркиваю, пока, прямого вмешательства мы не планируем, но передайте Лиле Юрьевне, что и долго терпеть тоже не будем. Она женщина благоразумная, должна понять. За Маяковского я перед Дзержинским отвечаю головой, но если полетит моя голова, то и вам с Лилей не сдобровать. Ося, надеюсь, мы поняли друг друга?

 ОСИП.
Да уж куда понятнее. Спасибо, Яша.

Яков, не прощаясь, уходит. Осип печально и задумчиво смотрит ему в след. На дорожке, по которой только что ушел Яков, появилась Лиля, в сопровождении молодого кавалера. У нее в руках большей букет полевых цветов. Видя, что Осип в мрачном расположении духа, она распрощалась с кавалером и подошла к Осипу.

ЛИЛЯ.
Куда это Яков убежал? Даже меня не дождался. А ты чего сидишь такой мрачный? Что-то случилось с Женечкой? …

Осип продолжал сидеть молча, так, как не знал с чего начать разговор.

ЛИЛЯ.
Ну, скажи что-нибудь!

ОСИП.
Ты знаешь, что сегодня утром арестован наш сосед по даче и твой большой поклонник Краснощеков?

ЛИЛЯ.
Глупости. Кто может арестовать личного полпреда Ленина?

ОСИП.
Но самое страшное, что ты к этому имеешь самое непосредственное отношение.

Выражение ветрености и беззаботности моментально исчезло с лица Лили. Ей стало ясно, что Осип не шутит.

ЛИЛЯ.
Ося, не пугай меня! Что происходит?

ОСИП.
Лиличка, родная, ты всегда была очень умной. Я не буду повторять все, что говорил Яков, … в общем, если с Володей что-нибудь случиться … короче, ваши с ним отношения, это уже не только ваши отношения, а большая политика. Я знаю, как болезненно ты относишься к вмешательству в твои личные дела, но если ты не приведешь их в порядок, нам всем придется очень плохо.
 


ЛИЛЯ.
Ах, вот оно что… Думаешь, мне не жаль Володю? Или я не вижу, как он мрачнеет день ото дня? А, может, я единственная, кто его понимает на всем белом свете! Ну, чего вы хотите? Что б мы поставили штамп в паспорте, и я родила ему кучу ребятишек? Да он через год сбежит от меня к самой последней проститутке! ... Он поэт, и любые муки, в том числе и ревности для него такой же инструмент, как для чиновника кабинет.

В это время из дома вышла Евгения Гавриловна, чтоб пригласить всех на обед, но видя, что у Осипа и Лили серьезный разговор, не решилась их побеспокоить и вновь зашла в дом.

ОСИП.
Тебе не кажется, что твоя жестокость граничит с цинизмом?

ЛИЛЯ.
Я знаю, что делаю. И если мне не будут мешать, скоро мир получит еще одно гениальное произведение.

ОСИП.
Ах, вот в чем дело! Я понял. Ты устала от Маяковского борца и гражданина. Тебе нужен тонкий лирик. Только, пожалуйста, будь осторожней. Володя не чиновник, его заменить некем. Я уж не говорю о том, что с нами будет.

ЛИЛЯ.
Все! Хватит! Будем считать, что ты выполнил свой гражданский долг. Больше я на эту тему говорить не желаю.

Осип ничего не ответил, только встал и грустно пошел в дом. Лиля перевозбужденная разговором осталась в беседке.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Зима 1922 – 1923 года. Москва, квартира на Водопьновом переулке. Раньше в этой квартире жили втроем: Маяковский, Ося и Лиля. Теперь Маяковский переехал жить в свою творческую мастерскую на Лубянской площади.  В квартире тягостная тишина. Лиля берется шить себе платье, но работа не спориться и она откладывает шитье. Подошла к печи, подкинула одно полено. Долго смотрит на книжные полки, хочет выбрать книгу, наконец, выбрала, устроилась поудобнее. Но чтение тоже не доставляет удовольствия. Посмотрела на старую афишу выступления Маяковского. Подошла к письменному столу и стала рыться в старых рукописях.

ЛИЛЯ.
Осип?

Из другой комнаты выходит Осип. Он подчеркнуто молчалив и сосредоточен.

ОСИП.
Ты звала?

ЛИЛЯ.
Ты не помнишь, где копия письма, которое я отправила Эльзе в Париж еще в начале зимы.

ОСИП.
Она лежит в нижнем ящике стола. В белой папке с надписью «Копии».

Осип подходит к столу, нагибается к нижнему ящику, достает то, что искала Лиля, подает ей и уходит в другую комнату. Лиля берет листок, усаживается в кресло, закутывается в пуховый платок и начинает читать.

ЛИЛЯ.
(з.к.)
«… После возвращения из Берлина у нас с Володей состоялся длинный разговор. Мы оба плакали. Кажется, мы оба гибнем. Все кончено. Ко всему привыкли – к любви, к искусству, к революции. Ни чего не интересует. Привыкли друг к другу, к тому, что одеты, обуты, живем в тепле. Тонем в быту. Маяковский ничего настоящего уже не пишет. Такие разговоры часто бывали у нас в последнее время, но, ни к чему не приводили. В последнее время мне настолько опостылели Володины политические диспуты, халтуры, карты и пр. пр., что я попросила его два месяца не бывать у нас и обдумать, как он дошел до такой жизни. Если он увидит, что овчинка стоит выделки, то через два месяца я опять приму его. Если же нет, то Бог с ним».

После чтения письма, Лиля какое-то время стеклянным взглядом смотрит в стену, на которой висит афиша. Затем ее взгляд прояснился, как будто она приняла какое-то решение.

ЛИЛЯ.
Ося?

В проеме двери появляется Осип.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Пойди к нему?

ОСИП.
Зачем?

ЛИЛЯ.
Почти два месяца прошло, как он ушел. Я ведь тоже не железная. А вдруг он болен, и даже воды подать не кому?

ОСИП.
А вдруг он выгонит меня?

Лиля решительно вскочила с кресла, и Осип понял, что сопротивляться бесполезно, решение принято.

ЛИЛЯ.
Хватит рассуждать! Мне лучше знать, идти тебе или нет. Живо одеваться и чтоб через десять минут тебя здесь не было. Посидите, поговорите, мало ли что за это время произошло. Помоги ему, чем можешь.

ОСИП.
Хочешь узнать, написал он за это время что-то или нет?

Уличенная в своей тайной мысли, Лиля отворачивается, что бы спрятать предательскую улыбку. Через мгновение замешательство прошло.

ЛИЛЯ.
Ну, если ты все понял, то почему еще тут?

ОСИП.
(одеваясь, ворчит.)
У них, видите ли любовь гибнет, а законный муж обязан все уладить.
Потомки узнают, с ума сойдут.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Комната на Лубянской площади. Творческая мастерская, а ныне жилище Маяковского. Почти все стены обвешаны афишами гастрольных выступлений Маяковского. Из мебели ни чего лишнего, стол пара стульев, кровать, шкаф, умывальник, книжные полки. Маяковский сидит на кровати, обхватив колени руками, и горько рыдает. В комнате полный беспорядок. Осип ходит по комнате, подбирает разбросанные вещи и складывает их на свои места. Затем он взял веник и стал подметать.

ОСИП.
Ты думаешь, я тебя не понимаю? … Когда-то давно я был на твоем месте. У Лили случались романы, ну, я конечно тоже не ангел … А когда понял, что у неё с тобой серьезно и я потерял её на всегда, то точно, как ты, сел на кровать и горько, горько плакал. Когда умирает любовь – это страшно. В первое время безвозвратность потери делает жизнь абсолютно бессмысленной, и только потом, со временем становиться легче. Но до конца эта боль не заживает никогда. … Не обращай внимания на мою болтовню. Я так, немного побуду, порядок наведу, мусор вынесу и пойду.

МАЯКОВСКИЙ.
Нет, Ося, врешь! Я не верю тебе. Я еще не потерял Лилю. Наша разлука временная, и никто не убедит меня в обратном. Я буду бороться!

ОСИП.
Главное, что б ты сам в это верил… Лиля это маленький обворожительный вампирчик, который питается исключительно любовью мужчин. Как птица колибри, которая высасывает нектар из цветка и переходит к другому, так и она опустошает все запасы любви у мужчины и переходит к другому.

МАЯКОВСКИЙ.
Может ты и прав. В последнее время я действительно чувствовал, что дать мне ей нечего. Отсюда и все эти заграницы, кутежи, карты… А любовь без свободы не существует, это не птица, её в клетку не посадишь.

Осип отложил веник в сторону, подошел к стулу, переложил книги со стула на стол, и присел.

ОСИП.
Володя, твоей огромной любви хватило ей на целых семь лет! И если тебя это утешит, то твой рекорд никто и никогда не превзойдет. Обычно нашего брата хватает ей на месяц, два не более. Большинство женщин предпочитает демонстрировать гордость и независимость, а Лиля, наоборот, всегда подчеркивает свою женственность и обаяние. Не обижайся, но я знаю её лучше тебя. Она так устроена, что для каждого кто ей понравился, у нее в сердце есть отдельное место, в котором живет только этот мужчина,  и никто более. Именно в этом ее уникальная неповторимость. И если она говорит кому-то, что любит его, это действительно так. Просто, она в данную минуту в том самом уголке своего сердца, где живет этот счастливец. Попробуй понять и не судить ее слишком строго. Главное, что твое место, а поверь мне оно самое большое в ее сердце, никто и никогда не займет.

МАЯКОВСКИЙ.
Как и твое?

ОСИП.
Правильно, как и мое.


МАЯКОВСКИЙ.
Спасибо, что зашел. Мне действительно стало легче. Я там, кое-что написал. На столе. Возьми, передай Лиле.

Осип быстро находит драгоценные листочки, подносит их к глазам и читает вслух.

ОСИП.
«Про это».

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Москва. 1923 год. Январь. Осип идет по заснеженной Москве. Вокруг сугробы снега, его толкают прохожие, объезжают извозчики, но он никого не замечает. Он читает новую поэму Маяковского.

МАЯКОВСКИЙ.
(З.К.)
В этой теме, и личной и мелкой,
Переплетенной не раз и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема сейчас и молитвой у Будды
И у негра вострит на хозяев нож.
Если Марс, и на нем серцелюдый,
то и он сейчас скрипит про то ж.
эта тема придет, калеку за локти
подтолкнет к бумаге, прикажет: -Скреби! –
и калека с бумаги срывается в клекоте,
только строчками в солнце песня рябит.
Эта тема придет, позвонится с кухни,
Повернется, сгинет шапчонкой гриба,
И гигант постоит секунду и рухнет,
Под записочной рябью себя погребя.
Эта тема придет, прикажет: - Истина! –
Эта тема велит: - Красота! –
И пускай перекладиной кисти раскистены –
Только вальс под нос мурлычешь с креста.
 Эта тема азбуку тронет разбегом –
Уж на что б, казалось, книга ясна! –
И становиться – А – недоступней Казбека.
Замутит, оттянет от хлеба и сна.
Эта тема придет, во век не износится,
Только скажет: - Отныне смотри на меня! –
И глядишь на нее, и идешь знаменосцем,
красношелкий огонь над землей знаменя.
Это хитрая тема! Нырнет под события,
В тайниках инстинктов готовясь к прыжку
И как будто ярясь – посмели забыть её! –
Затрясет; посыпятся души из шкур.
Эта тема ко мне заявилась гневная,
Приказала: - Подать дней удила! –
Посмотрела, скривясь, в мое ежедневное
И грозой раскидала людей и дела.
Эта тема пришла, остальные оттерла
 И одна безраздельно стала близка.
Эта тема ножом подступила к горлу.
Молотобоец! От сердца к вискам.
Эта тема истемнила в темень
Колотилась – велела – сточками лбов.
Имя этой теме: ……!

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Квартира на Водопьновом переулке. Лиля ходит по комнате. Осипа нет уже несколько часов. Нервное напряжение достигло предела. Несколько раз она подходила к двери, не слышно ли знакомых шагов. Наконец, её рука сама потянулась и открыла входную дверь. Возле двери, прислонясь спиной к стене, стоит Осип. В руках он держит драгоценную рукопись. Его глаза полны слез. Осип понял, что Маяковский опять победил его. Он молча протянул листочки Лиле. Она взяла облитую слезами Маяковского рукопись и стала быстро, быстро читать. Затем, не закрывая двери, рассеяно вошла в квартиру. Осип по-прежнему продолжал стоять и смотреть в сторону. Через некоторое время, Лиля, одетая в пуховый платок, шубу и валенки,  не замечая ничего на своем пути, вышла и стала быстро спускаться по лестнице.

СМЕНА ПЛАНА.

НАТ. Теперь Лиля, так же как только что Осип, ничего не замечая на своем пути, идет через всю зимнюю Москву, прижимая к сердцу заветные листочки.   

МАЯКОВСКИЙ.
(з.к.)
Я бегал от зова разинутых окон,
Любя убегал. Пускай однобоко,
Пусть лишь стихом, лишь ногами ночными –
Строчишь, становятся души строчными,
И любишь стихом, а в прозе немею.
Ну вот не могу сказать не умею.
Но где, любимая, где, моя милая,
Где – в песне! – любви моей изменил я?
Здесь
Каждый звук, чтоб признаться,
Чтоб кликнуть .
А только из песни – ни слова не выкинуть.
Вбегу на трель, на гаммы.
В упор глазами в цель!
Гордясь двумя ногами,
Ни с места! – крикну, - Цел! –
Скажу: - смотри, даже здесь, дорогая,
Стихами громя обыденщины жуть,
Имя любимое оберегая,
Тебя в проклятьях моих обхожу.
Приди, разотзовись на стих.
Я, всех оббегав, - тут.

Теперь лишь ты могла б спасти.
Вставай! Бежим к мосту! –
Быком на бойне под удар
Башку мою нагнул.
Сброю себя, пойду туда.
Секунда – и шагну. 
 

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Квартира Маяковского на Лубянской площади. Лиля, со звуками последней строфы, заходит в незапертую дверь. Маяковский по-прежнему сидит на своем месте. У него очень измученный и истощенный вид. При виде любимой женщины жизнь вновь вернулась в поэта. Он встал с кровати, Лиля, не отрывая своих глаз от его взгляда, подошла к нему, приложила указательный палец правой руки к своим губам.

ЛИЛЯ.
Тс-с-с! Любимый, ничего говорить не надо. Больше ничего говорить не надо.

Они обнялись.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

Далее вновь звучит нежная мелодия о любви из второй серии кинороликов, но в другой более драматичной тональности. На экране серия кинороликов о жизни Маяковского и Лили В 1923 и 1924 годах. Лиля и Маяковский почти не расстаются. Они вместе путешествуют за границу, в Париж, в Берлин. На встречах и митингах Лиля всегда рядом. Ей оказывают все почести, какие достойна жена великого поэта. Когда Маяковский работает, Лиля охраняет его покой. Их лица светятся счастьем.
     Наступил 1925 год. Маяковский поехал в Париж один. Музыка смолкает.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Париж.  Большой холл гостиницы, где остановился Маяковский. Уставший, после очередного выступления, мимо портье проходит Маяковский.

ПОРТЬЕ.
(на фр. языке)
Мисье Маяковский, вам почта.

Маяковский, устало буркнув «спасибо», не глядя на обратный адрес, взял письмо и стал подниматься к себе в номер.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Номер, где остановился Маяковский. Заходит Маяковский. Кидает кепку и плащ на стул, сам садиться в кресло и, закрыв глаза, устало вытягивает ноги. Затем, вспомнив о письме, смотрит обратный адрес – Москва, Лиля Брик. Усталость снимает как рукой, он быстро открывает конверт. Маленькое письмо, всего несколько строк.

ЛИЛЯ.
(з.к.)
Помнишь, когда-то давно мы с тобой условились, если любовь охладеет, мы обязательно скажем об этом друг другу. Мне кажется, этот момент настал. Давай больше не мучить себя. Мне кажется, что и ты уже любишь меня намного меньше, и очень мучиться не будешь.

Маяковский смял письмо в комок, швырнул его на пол. Какое-то время сидел, думал, что делать дальше. Затем встал, подошел к телефону и набрал номер.

МАЯКОВСКИЙ.
Добрый день. Это консульство? Вас беспокоит Маяковский Владимир Владимирович … Да. Да. Советский подданный. Скажите, как моя виза в Соединенные Штаты готова? Еще месяц подождать? А нельзя ли как-то ускорить … я корреспондент газеты «Известия», в Америку еду по приглашению «Нью – Йорк Таймс», чтоб рассказать советскому народу о достижениях американского народа. Хорошо, буду вам весьма признателен.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

НАТ. 1925 год. Осень. США. Нью-Йоркская гавань. Видно статую свободы. Небольшой прогулочный катер, на котором проходит вечеринка в честь гостя из СССР. На верхней палубе играет негритянский джазовый оркестр. Накрыты столы. Гости веселятся. Маяковский подошел к перилам катера и стал рассматривать вечерний, весь в огнях Нью-Йорк. Его сопровождала переводчица Элен Джонс. Она также подошла к перилам и любовалась прекрасным видом.

МАЯКОВСКИЙ.
Элен, окажите мне услугу, мне нужно выбрать подарки для жены, поможете?

ЭЛЕН.
Конечно, с удовольствием. А что именно хотите посмотреть?

Маяковский повернулся лицом к Элен, и после небольшого колебания сказал.

МАЯКОВСКИЙ.
Хочу посмотреть дом, где вы живете.

ЭЛЕН.
Но …

МАЯКОВСКИЙ.
Вы испугались советского поэта? Я понял, дом, в котором живет красивая женщина – самый большой секрет Соединенных Штатов.

ЭЛЕН.
(смеется)
О, нет… Вернее это не очень большой секрет.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Номер отеля, где остановился Маяковский. Бурная любовная сцена между Маяковским и Элен.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. МОСКВА. 1929 год. Осень. Квартира в Гендриковом переулке. Маяковский перед зеркалом примеряет галстуки. Звонок в дверь. Маяковский идет и открывает дверь. Почтальон заносит большую посылку. Маяковский расписывается в получении.

МАЯКОВСКИЙ.
Лиля, это тебе.

Из другой комнаты выходит Лиля. Она в домашнем халатике, на лице огуречная маска, которую она быстро снимает.

ЛИЛЯ.
Что это? (читает обратный адрес) От Эльзы! Из Парижа! Такая большая! Помоги мне распечатать ее.

МАЯКОВСКИЙ.
Давай я отнесу, вскрою, а дальше сама.

С улицы в квартиру заходит Осип.

ОСИП.
Что-то принесли?

Маяковский легко, как пушинку взял посылку и понес в комнату Лили. По дороге, не оглядываясь, сказал.

МАЯКОВСКИЙ.
Вот Ося поможет тебе распаковать.

Маяковский, отнеся посылку, возвращается, садится и закуривает. Осип и Лиля в другой комнате распаковывают посылку.

ЛИЛЯ.
(з.к.)
Володенька, ну что ты все время хандришь? Солнышко светит, птички поют, вон письмо от твоей американской жены Элен пришло. Твоя дочь жива, здорова, хороший аппетит, бегает. Кстати, почему Элен все время пишет письма на адрес твоей сестры, а не тебе? Она, что до сих пор боится, что я могу их прочитать? Да я не меньше её рада, что у тебя есть ребенок. Каждый раз забываю, как её назвали?

МАЯКОВСКИЙ.
Патриция.

ЛИЛЯ.
(з.к.)
Ой! Смотри, что прислала Эльза!

Лиля радостно выбегает из своей комнаты, и показывает Маяковскому костюм для женщины водителя.

ЛИЛЯ.
(продолжение)
Она пишет, что это самая последняя модель в Париже. Теперь я буду не только первая женщина – водитель, но и самая модная! Володенька, я мигом, только надену костюм и покатаю тебя по Москве. А хочешь сам научиться ездить? Это отвлечет тебя.

МАЯКОВСКИЙ.
Мне вполне хватает моего водителя.

ЛИЛЯ.
А зря, наша «реношка» такая послушная. Ты не представляешь, какое удовольствие управлять ей! Я так благодарна тебе за эту машину.

Лиля наклоняется и целует Маяковского в щеку.

МАЯКОВСКИЙ.
Главное, что тебе нравиться.

ЛИЛЯ.
А кто выбирал цвет машины? Твоя парижская пассия Танечка Яковлева?

МАЯКОВСКИЙ.
(несколько смутившись)
Никакая она мне не пассия! Просто у этой женщины безукоризненный вкус. Вот я и обратился к ней за помощью.

ЛИЛЯ.
(почти уже совсем одевшись)
А что это ты так покраснел и занервничал. Если Яковлева для тебя никто, то позвони Веронике Полонской, прокатитесь с ней куда-нибудь. После вашего совместного отдыха в Ялте, она от тебя без ума.

МАЯКОВСКИЙ.
Лиля, прошу, оставь меня в покое! Мне сейчас тошно!

ЛИЛЯ.
Именно поэтому и не оставлю. Я же вижу, как тебя мучает совесть.

Лиля подходит к сидящему Маяковскому и нежно, по-матерински, прижимает его голову к себе.

МАЯКОВСКИЙ.
Ты одна меня понимаешь. Чувствую себя последним предателем! Загнали меня эти бездари и графоманы, как медведя. Девять лет, девять лет, Лиличка, я отдал своему журналу «Левый фронт», а теперь пошел на поклон.  И сидит перед тобой не вольная птица, не ясный сокол, а член ассоциации рабочее-крестьянских писателей, а проще говоря – дерьмо в проруби.

ЛИЛЯ.
Что сделано, то сделано. А казнить себя не надо. Это с удовольствием сделают другие.


МАЯКОВСКИЙ.
А, ну их всех… Отвезешь нас с Вероникой в Сокольники?

ЛИЛЯ.
Конечно, звони ей.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Москва, 1930 год. Март. Кремль, кабинет Сталина. В кабинете Сталин, Ягода и Яков.

СТАЛИН.
Товарищ Ягода, доложите, как продвигаются ваши переговоры с Горьким, Алексеем Максимовичем? Почему наш пролетарский писатель до сих пор еще не с нами?

ЯГОДА.
Алексей Максимович очень сложный человек. Уже несколько лет, вот Яков Иванович ведет с ним переговоры о возвращении. В результате целенаправленной деятельности нашей агентуры Горький на сегодняшний день, практически банкрот. В финансовом плане он еле сводит концы с концами и деваться ему не куда. И, тем не менее, возвращаться в СССР под любым предлогом отказывается. Из чего мы сделали вывод, что существует какая-то серьезная причина.

СТАЛИН.
Что вам надо, для того, что б эту причину выяснить?

ЯГОДА.
Уже. Уже товарищ Сталин, выяснили. У Горького в Париже есть одна женщина, к которой он периодически приезжает, вот через нее мы и выяснили. Оказывается, у Горького с Маяковским давно сложились напряженные отношения.   

СТАЛИН.
Какова причина разногласий? Личная?

ЯГОДА.
Все немного сложнее. Если позволите краткая предыстория?

Сталин утвердительно кивнул головой.

ЯГОДА.
(продолжение)
Горький в самом начале карьеры Маяковского помог молодому поэту. И считался его патроном в творческой среде. Но в 1917 году Горький примкнул к меньшевикам и эсерам, и даже какое-то время участвовал в работе Временного правительства, а Маяковский с первых дней революции был на стороне большевиков. На этой почве они сильно повздорили и с тех пор лично не общаются. Только изредка ведут литературную полемику. Но есть свидетели, что пока Маяковский был в царской армии, Горький пытался ухаживать за Лилей Брик, нынешней гражданской женой Маяковского. Возможно, корень этой неприязни кроется и в этом. После революции, когда популярность Маяковского очень выросла, Горький не брезговал даже тем, что распускал о нем грязные сплетни, но был уличен в этом Лилей Брик. С тех пор на любых общественных мероприятиях, если был Маяковский, Горький под любым предлогом идти туда отказывался.

СТАЛИН.
И что из этого следует?

ЯГОДА.
По нашей просьбе парижская знакомая Горького напрямую спросила его, почему он не едет в СССР. Вот его дословный ответ: «Пока Маяковский ходит по Москве, мне там делать нечего».

СТАЛИН.
Да, капризный старикашка. Но ничего не поделаешь, он очень нам нужен … А как поживает Владимир Владимирович?

ЯГОДА.
Яков Иванович, доложите.



ЯКОВ.
К сожалению, Маяковский на сегодняшний день является нашей головной болью и обузой для страны.

СТАЛИН.
Я понимаю, что вы курируете поэтов и писателей, но попытайтесь обойтись без сравнений и метафор.

ЯКОВ.
Извините, товарищ Сталин.

От резкого замечания Сталина Яков стушевался и немного покраснел, но быстро взял себя в руки.

ЯКОВ.
(продолжение)
 С тех пор, как Маяковский и Лиля Брик фактически перестали состоять в гражданском браке, хотя продолжают жить вместе, Маяковский стал практически не предсказуем. Огромная популярность, большие гонорары, поездки за границу и бесконечные кутежи сильно испортили не только самого поэта, но и его имидж. Фактически он перестал быть полпредом СССР за границей, каким был в начале двадцатых годов. Более того, мы пресекли его попытку бежать из СССР под видом заключения брака с белоэмигранткой Татьяной Яковлевой. Об этом его намерении нам вовремя сообщил Осип Брик. Заявление Маяковского на получение визы уничтожено, и пущен слух, что он очень обижен на свою парижскую невесту. В утешение Маяковского тот же Осип Брик познакомил его с первой красавицей Москвы Вероникой Полонской. Журнал, который долгие годы издавал Маяковский со своими друзьями, закрыт. На сегодняшний день Маяковский находится в крайне подавленном состоянии. Новых произведений не пишет. Попытался организовать выставку «Двадцать лет творческой деятельности», но выставка потерпела сокрушительный крах. Даже не все его друзья пришли. У меня все.

В кабинете воцарилась пауза. Сталин, раздумывая, сделал несколько шагов вдоль стола.


СТАЛИН.
Прежде чем принять окончательное решение, давайте посмотрим на этот вопрос с государственной точки зрения. Революционная романтика осталась в прошлом. А это значит, что прошло и время пэтов. Мы приступили к грандиозному переустройству огромной страны, масштабы которого не знала мировая история. Кто в данном случае нам важнее, поэт-романтик, чьих заслуг в прошлом мы не отрицаем, или всемирно признанный писатель Горький, благодаря авторитету и организационным способностям которого мы сможем полностью реформировать и упорядочить весь наш писательский фронт. Да, я не оговорился – писательский фронт! Ибо война за души наших граждан не прекращается ни на минуту. Благодаря авторитету Горького мы прекратим это бесконечное дробление писателей на группы и фракции. Нам нужен один единый Союз советских писателей, в главе с Алексеем Максимовичем. Вот такой, мне кажется должен быть взгляд на сложившиеся обстоятельства. А вы как думаете, товарищ Ягода?

ЯГОДА.
Да, товарищ Сталин. Это заметно облегчит нашу работу с творческой интеллигенцией.

СТАЛИН.
Я читал пьесы Маяковского «Клоп» и «Баня». Мне очень жаль, что большой поэт разменял свой талант по мелочам… и, как ни грустно говорить об этом, но наши дороги с Владимиром Владимировичем окончательно разошлись. Вам ясно как нужно действовать?

ЯГОДА.
Иосиф Виссарионович, все будет выглядеть естественно и убедительно. Яков Иванович, доложите о своих наработках.

ЯКОВ.
Сразу после его попытки бежать в Париж, мы взяли объект в плотное кольцо и усилили психологическое давление. Провал его выставки – часть нашего плана. Нам удалось поссорить Маяковского с друзьями поэтами-футуристами, закрыть его журнал, а самого поэта втянуть в РАПП, союз пролетарских писателей. То есть, из старого окружения мы его вырвали, но и в среде пролетарских писателей он своим не стал. В данный момент на лицо все признаки депрессивного состояния. Осталось удалить от него последнюю опору Лилю Брик и тогда никто не удивиться, что поэт покончил с собой.

СТАЛИН.
Надеюсь, вы не повторите ту глупость, что совершили с Есениным?

ЯКОВ.
Есть две рабочие версии. Он или упадет с моста и утонет, или выбросится из окна, но в обоих случаях в состоянии сильного алкогольного опьянения.

СТАЛИН.
Сразу после смерти Маяковского во всех центральных газетах опубликуйте скромный и уважительный некролог. Пусть Горький узнает, что мы выполнили его условие.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Москва. Квартира Маяковского на Гендриковом переулке,  на следующий день после совещания в Кремле. В квартире Осип и Яков. Осип сидит возле стола и с очень печальным видом слушает Якова. Яков перевозбуждено ходит взад и вперед.

ЯКОВ.
Осип! Это всё, понимаешь – всё! Решение принято! И ни я, ни вы ничего изменить не можем. Предупредите Полонскую, что б ни под каким видом не давала согласие на брак.

ОСИП.
Она не дура, давно сама обо всем догадалась.

ЯКОВ.
Тем лучше. Теперь, что касается вас с Лилей. Вам необходимо срочно уехать за границу.

ОСИП.
Нас давно зовет Лилина мама, в Англию, но Лиля не хочет уезжать. Говорит, Володя без нее совсем опустится и еще чего доброго застрелиться. Когда-то давно еще в шестнадцатом году он пробовал стреляться, спасла осечка. По просьбе Лили я тайно носил к слесарю Володин пистолет, и слесарь его как-то испортил. Короче, Володя не знает, что его пистолет не стреляет. Но Лиля все равно боится его покидать.

ЯКОВ.
Где он хранит пистолет?

ОСИП.
В книге Тургенева «Отцы и дети», там вырезана ниша под пистолет.

ЯКОВ.
Я сам подменю пистолет на проверенный. Если Маяковский застрелиться, сам знаешь, от каких хлопот он нас избавит.

ОСИП.
Яша? Только вслушайся, что ты говоришь! Это же – Володя! Неужели нет другого выхода?

ЯКОВ.
Ося, идут страшные времена. Пока я на этой работе, вам с Лилей бояться нечего, а Володе мы уже ничем не поможем, он слишком высоко взлетел, оттуда не возвращаются. Надо думать о живых!

ОСИП.
Как нам быть с Лилей? Ты ее знаешь, она из Москвы не уедет.

ЯКОВ.
Поступим так. Это мне передали товарищи из Парижа.(достает из портфеля рукописи) Узнаёшь почерк?  Оригинал, никаких подделок. Эти стихи написаны лично Татьяне Яковлевой. Покажи их Лиле Юрьевне.

Осип прочитал несколько страниц.

ОСИП.
Ого! Для Лили это бомба! Такого предательства она не простит. У неё ж какой принцип: спи с кем хочешь, гуляй где хочешь, а стихи - только для неё.

ЯКОВ.
Вот мы и сыграем на самолюбии Лили Юрьевны. Визы для вас готовы, получишь их там же где и всегда.

ОСИП.
А ты видел эту Яковлеву?

ЯКОВ.
Да видел. Красивая, высокая блондинка. Довольно умна, привлекательна.

ОСИП.
Она моложе Лили?

ЯКОВ.
Да моложе.

ОСИП.
Яша, а что будет потом. Я хочу сказать со мной Лилей, Женечкой?

ЯКОВ.
Если пройдет гладко, то обещаю, все будет по-старому, но без моего сигнала из Англии ни ногой.

ОСИП.
Яшенька, я понимаю, как ты рискуешь. Спасибо, я все сделаю, как ты просил.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Москва. 12 апреля 1930 года. Поздний вечер. Творческая мастерская поэта на Лубянской площади. Беспорядок. Горит свеча. На столе стоит две бутылки водки. Одна пустая, другая наполовину пустая. Маяковский сидит и потухшим взглядом смотрит на стену. Вдруг тень поэта поднимается с пола, встает на стене в полный рост, отряхивается, закуривает и начинает ходить туда, сюда. При взгляде на свою тень глаза поэта сосредотачиваются, наконец, появляется осмысленное выражение лица.

ПОЭТ.
А это ты? Рад видеть.  Остальные меня давно покинули.

 ТЕНЬ.
Твоё решение окончательное?

ПОЭТ.
Звезда по имени Маяковский больше не светит. Я окончательно потерял веру в революцию, в себя …а раз так, то жизнь теряет всякий смысл. Вот только не знаю на кого оставить стихи. Они мне все, как дети, родные и любимые. Как думаешь, они будут жить, или умрут со мной? Ах, да, ты же не думаешь, ты все знаешь.

ТЕНЬ.
 Твои стихи останутся, и будут жить долго. Ты вдохнул в них свою душу, а душа, как известно, бессмертна.

ПОЭТ.
Но, кроме меня их читать никто не берется.

ТЕНЬ.
Это сейчас, но придет время и очень многие сделают карьеру на чтении твоих произведений.

ПОЭТ.
Значит, будущие поколения поймут меня?

ТЕНЬ.
Твои стихи, как свет от потухшей звезды, будут вечно скитаться по Вселенной.


ПОЭТ.
Красиво говоришь.

ТЕНЬ.
Я же тень поэта, чему-то да научился.

Присутствие в квартире ещё кого-то несколько дисциплинировало поэта. Он встал со стула, заправился, поправил галстук, отряхнул брюки, и поправил волосы. В это время тень поэта докурил папиросу, поставил тень табурета в угол комнаты, сел на него и закинул ногу на ногу.

ПОЭТ.
И все-таки, на кого мне оставить стихи? Без опекуна моим деткам плохо придется?

ТЕНЬ.
У тебя же есть Муза? Только не спрашивай, которая из двух. Танечка это исключение, которое подтверждает правило.

ПОЭТ.
Лиля предала меня. Знала, что мне плохо и все равно уехала. Мы с Лилей давно говорим на разных языках.

ТЕНЬ.
Ты не прав! Союз поэта и музы – священный. Он нерушим как брак на небесах. Ты обидел её, а она, кроме того, что муза, еще и женщина. Теперь, что касается предательства. Это такая же относительная категория, как и все, что есть на Земле. Вам людям не дано знать, что есть причина, а что следствие.

ПОЭТ.
А Ося, он простил мне Лилю?

ТЕНЬ.
Нет, не простил. Но не суди его слишком строго. Он любил вас обоих, но Лилю больше. И Веронику не суди, просто помни те тихие и ласковые часы, которые она тебе дарила.


ПОЭТ.
А что будет с революцией? Ведь все пошло не так. Этот тифлиский грабитель банков все прибрал к своим рукам.

ТЕНЬ.
 Тебе лучше не знать этого.

ПОЭТ.
Понятно. Я только недавно догадался, что Есенин не сам умер. А ждать когда потные грязные руки мясников, схватят меня и начнут засовывать в петлю … нет, уж лучше стерильная пуля.

ТЕНЬ.
Ты всегда был эстет.

ПОЭТ.
А Гомер дожил до старости? Или у всех поэтов одинаковая участь?

ТЕНЬ.
Ты сам его об этом спросишь. Вам будет, о чем поговорить.

ПОЭТ.
Значит, стихи оставить Лиле?

ТЕНЬ.
Это лучшее, что ты сейчас можешь сделать.

ПОЭТ.
Хорошо, а теперь уходи. Мне надо побыть одному.

Поэт отворачивается от тени к столу, берет карандаш и бумагу.

ТЕНЬ.
У тебя мало времени. Через три дня они придут за тобой.

Поэт поворачивается, что б поблагодарить Тень, но тот Тень, с которым он только что говорил, исчез, а на полу появилась другая тень, к которой он давно привык. Маяковский повернулся к столу и стал писать свои последние в этой жизни строчки.

КОНЕЦ ЭПИЗОДА.

НАЧАЛО ЭПИЗОДА.

ИНТ. Та же квартира через два дня. 14 апреля 1930 года. В квартире двое: Маяковский и Вероника Полонская.

ПОЛОНСКАЯ.
Володенька, куда ты торопишься? Ну, зачем нам этот штамп в паспорте? Стоит тебе позвонить и я рядом.

МАЯКОВСКИЙ.
Какие знакомые слова! …  Будто женщины перед знакомством со мной, проходят одни и те же курсы, типа «Как вести себя с Маяковским».

ПОЛОНСКАЯ.
Перестань, ты стал плохо шутить. И вообще, терпеть не могу, когда меня сравнивают с другими.

МАЯКОВСКИЙ.
А что, твой муж, Мишка Яншин, ни с кем тебя не сравнивает?

ПОЛОНСКАЯ.
Я не хочу о нем. Я и так приношу ему столько страданий, он не заслужил этого.

МАЯКОВСКИЙ.
Правильно, страдать это исключительно моя привилегия.

СМЕНА ПЛАНА.

НАТ. Возле подъезда квартиры Маяковского стоит спецмашина – «черный воронок». Внешне она ничем не примечательна, поэтому прохожие идут мимо, не обращая на нее никакого внимания.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Салон «черного воронка». В салоне сидит Яков и двое его подручных.

ВОДИТЕЛЬ.
(смотрит на часы)
Яков Иванович, пора. Время вышло.

ЯКОВ.
Погоди. Полонская должна уйти.

СОТРУДНИК.
А если она до вечера останется?

ЯКОВ.
Не должна. У неё генеральная репетиция спектакля. Будем ждать… И запомните главное, или всё пройдет идеально, или мы завтра же едем охранять сибирские лагеря.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Квартира Маяковского.

ПОЛОНСКАЯ.
Глазам не верю. Куда делся милый остроумный поэт, которого я полюбила? За эту неделю мы уже трижды сорились. Зачем ты меня мучаешь?

МАЯКОВСКИЙ.
Успокойся малыш. Скоро все кончиться и все будут счастливы.

ПОЛОНСКАЯ.
Ты что задумал?

МАЯКОВСКИЙ.
Не задумал, а сделал… Я купил небольшую кооперативную квартирку. Ты уйдешь от мужа, я от Лили, и мы будем счастливы.

ПОЛОНСКАЯ.
Ну, видишь, всё будет хорошо. Я тороплюсь на репетицию в театр. Поговорим об этом вечером.

МАЯКОВСКИЙ.
Как? Ты уже уходишь?

ПОЛОНСКАЯ.
Да, это срочно, на репетицию нельзя опаздывать.

МАЯКОВСКИЙ.
(мрачно)
Что ж, надо, значит, надо. Прощай!

Вероника встает с дивана и целует на прощание Маяковского.

ПОЛОНСКАЯ.
Не скучай, вечером приеду, и пойдем смотреть нашу будущую квартирку, ладушки?

МАЯКОВСКИЙ.
Обязательно.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Салон «черного воронка». Все напряженно следят за подъездом. Из подъезда вышла Полонская, остановилась, что-то ищет в сумочке. Вдруг на верхних этажах слышится выстрел. Полонская смотрит вверх, затем быстро возвращается в квартиру Маяковского.

ВОДИТЕЛЬ.
Яков Иванович, что делать?

ЯКОВ.
Оставайтесь здесь, я один пойду.

СМЕНА ПЛАНА.

ИНТ. Открытая дверь в квартиру Маяковского. В квартире на полу, с простреленной грудью лежит Маяковский. Рядом возле головы поэта  на коленях стоит Полонская и, вздрагивая плечами, рыдает. У входной двери сгрудились соседи. Яков подошел сзади и через плечо соседей заглянул в квартиру.

СОСЕДКА.
(глядя на Полонскую)
Бедолашная, как убивается. Он ведь еще жив был, когда она забежала.

Яков протиснулся через толпу зевак, подошел к письменному столу и взял предсмертную записку.

МАЯКОВСКИЙ.
(з.к.)
« В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля, люби меня.
Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят – «инцидент исперчен»,
Любовная лодка разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете и не к чему перечень
Взаимных обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский.
12. 04 – 30 г.
Товарищи Ваповцы, не считайте меня малодушным.
Серьезно – ничего не поделаешь.
Привет.
Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться.
В. М.
В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог.
Остальное получите с Гиза. В. М.»

Положив записку на место, Яков вышел из квартиры. Пройдя несколько ступенек в низ, его ноги сами по себе подкосились, он снял с головы кепку, закрыл ей лицо и сел на ступени.

ЯКОВ.
(прошептал)
Спасибо, Володя.

Комок подкатил к его горлу. Какое-то время он еще сопротивлялся, но, затем, не сдерживая больше слез стал рыдать, как ребенок. 

В ЗТМ.

ИЗ ЗТМ.

ЭПИЛОГ. НАТ. Документальные кадры. Весна. Наши дни. Площадь и памятник Маяковскому. Встречи влюбленных. Молодые поэты читают свои стихи. Приезд дочери Маяковского в Россию.

ГОЛОС.
(З.К.)
Лиля Брик полностью оправдала надежды Маяковского. Она добилась от Сталина разрешения напечатать полное собрание сочинений Маяковского, открытия его дома музея и, не смотря, на многочисленные свои романы,  всю жизнь посвятила популяризации произведений СВОЕГО поэта. Благодаря ей, еще много талантливой молодежи, такой же, как Маяковский, дерзкой ершистой, неудобной для авторитетов,  нашли свой путь в творчестве. Духовный союз Великой МУЗЫ и Великого ПОЭТА выдержал все испытания временем и обстоятельствами. А когда Лиля Брик почувствовала, что безнадежно больна, то избрала путь, по которому прошел её поэт, и добровольно покинула этот мир.  Будем надеяться, что в том ином мире, в кругу величайших поэтов всех времен и народов, ЕЁ и Маяковского встретили бурной овацией.

 

В ЗТМ..