Перелом

Раздел 1
I
Безмолвное шептание липких от апельсинового сока губ, мягкое стекание капелек недавнего ливня по носкам обуви, чрезмерно быстрые зрачки по ту сторону дороги;
"Надо что-то менять, непременно и именно сейчас. Почему, как только открывается магазин, я намерен идти и покупать лимонад? Наверно, слишком пересохло в горле. Зачем я прошу своего сына перед дорогой дать мне свою маленькую неуклюжую ручку? Правильно, что пройти через шумный поток бензиновых вонючек на фоне яркого блика солнца. Но стоп, почему должен сейчас прятаться от этой машины, которая ничем не сулит прекрасным и лишь желает мой смерти."
Снег почти растаял, лишь надоедливые черные массивы по краям тротуаров и уставший взор по сторонам.
"Вот, пожалуйста, только выберусь из всего этого дерьма, и, непременно сделаю, как хочу. А все же терпеть не люблю, ведь это самое противное. То, что изнуряет каждую отдельную часть тебя, и требует лишь взамен природной фантазии. Утомительно. Выпить чашку кофе перед утренним обходом города в поисках приключений. Как же я раньше это не ценил. Сейчас бы..."
- Слышь! Смотри куда идешь?
- Ой, простите... задумался...
- Чего-чего? Я не расслышал.
- Задум...
Крепкий кулак оставил вмятину, жгучее ощущение под правым глазом. Неприятно чувство, а после стянутость кожи и тепло, растекшееся по лицу.
- Поаккуратнее...
- Что ты сказал?
Но даже он не понял что сказал, когда Гурт, задыхаясь и покрываясь капельками пота, помчался прочь. Тяжелое дыхание, прочная пробка в наглухо забитом носу и частые удары сердца, отдающие пульсом в ушах.
"Хорошо, что кровь не пошла из носа. Говорила мне моя любимая мамочка не ходить по темным переулкам, брать всегда с собой капли и дышать, если что, через рот. Но как же не вовремя все это. Прости меня, опять тебя расстроил."

Мимо несутся дома, бегут застывшие огни фонарей, синие точки на лобовых стеклах машин. Асфальт не стремительно, но все движется под ногами.
"Опять прихватило дыхание, надо остановиться"
- Эй!
- Кто здесь...?
- Не важно.
- В смысле... Очень даже...
Удар в живот, опять не кстати. Тугая боль в области печени, разрывающееся волнение и снова бег... Подальше отсюда...
Семенящие ноги, прилипшие штаны, упавшая челка на лицо, запотевшие линзы очков.
"Фух, вот я и за углом, в тишине. Надеюсь, никто здесь меня не найдет...
Вот за что мне все это? Зачем так мучать бедное создание, я только поменял депрессию, только начал относится непосредственно к завтраку с противным ощущением тошноты, изрыганием объедков в унитаз. Пустой желудок, несварение, и теперь уверен точно, вареная морковь, после тщательной протирки, это правда противно.
В чем смысл моего бегства, если могу выйти к ним навстречу и все высказать. Нет, сразу сильная трясущаяся слабость в ногах, усилия преодолеть, головная боль с низким давлением... А ведь раньше, когда еще не успел сломать руку, ходил на дзюдо и был грозным, смачно мог накричать на детей, кидающихся в меня песком и обзывающихся "Слабак". Помню как сильно ударил по мячу, чтобы на просьбу о помощи подать его, сломал мизинец. Да, удар у меня и впрямь сильный! Любая школота позавидует.
Все же странную жизнь я проживаю, не свою. Темнота в глазах каждое утро, растормошенные волосы на голове и губы, постоянно напоминающие мне сухую вишню, раздавленную под огромной ступней.
Помню ту встречу с Мануэль, помню нежный бисквитный поцелуй... Ммм, как же было вкусно. Вернуть бы все это, когда мы жили днем, а спали со страхом, что больше не проснемся, и во сне нас заберет ангел.
Воспоминания. Какие же вы все-таки приятные... О, вроде бы не слышно больше шороха и криков. Надо бы выйти"

Луна дарила свет луже, промокший котенок, дрожащий от холода, юркнул под сливную трубу. Едва заметная черная трава вдоль тротуара, выложенной плиткой.
Невыносимое ослепление желтой фарой, визг старых покрышек.
 - Что з-з-з-за?
 - Чего заикаемся?! Наложил в штаны что ли? Ха-ха, то-то и чувствую, что запахло канализацией.
 - Не-е-ет...
 - Что?! Я опять не расслышал?
"Черт побери, почему меня опять находят какие-то бородатые крупные мужики, желающие убить меня."
 - Значит так! Сейчас ты медленно уходишь и никому не говоришь что было, а мы тебя не трогаем. Ясно?!
 - Д-да-а...
 - Вот и славно. А теперь вон отсюда!
Стук по асфальту затмил вопль тени человека.
"Вот теперь славно. Все закончилось. А завтра можно по новой просыпаться и делать свои скучные дел..."
Щелчок, не похожий на щелбан пальцем, но сродни со звуком для отпугивания дичи на озере, пронзил сумерки.
Гурт нехотя развернулся, поднес ладонь руки к животу, провел по мокрому пиджаку, обратил внимание на блестящую жидкость алого оттенка, лизнул кончиком языка и упал на брусчатку.
- Ты видел это?!
- Да, супер! Особенно когда он осел и свалился, упершись к стенам.
- А выстрел, как он вовремя вонзился в него.
- Вообще огонь!
- Я доволен.
- Да уж...Эх, теперь можно спокойно идти отсюда домой и как следует отругать Бэллу.
- А очки, как они красиво отброшены в красную лужу.
- Погоди! У того не было очков.
- Правда?
- Нет, это шутка. Ха-ха
- Ну ты и напугал меня, - сипло сказал Гарольд, смахивая со лба паутинку пота.
- Нет, все же это не он.
- Да почему?! Он, точно. Будь уверен.
- У того были хоть мелкие намеки на крепкие руки. А это, он же хиляк.
- Да не, тебе так кажется.
- Нет! Я уверен, просто прохожий... Которого мы грохнули.
Жерар присел и обхватил колени. Глаза сомкнулись, но под ними не намокло, ни одной капли не разбилось вдребезги об вельветовые джинсы.
Ночь тянулась долго, ветер завывал.
- Слушай, я хочу тебе кое-что сказать.
- Я б послушал, но мне честно, не до этого. Надо решать что делать.
- Прошу послушай, это важно. Очень!
- Быстрее, бежим. Мигалки за углом.
Сирены заорали за углом, разорвав тишину. Они побежали...
II
Девушка неспешно шла по тротуару, наблюдая за падением своего настроения. Глаза медленно потухали, теряя приятные дни фотопленкой на зрачках, потупленных вниз, опущенные руки копошились в карманах. Мягкой походкой прошла дорогу, ступила на горбатый мост. Ночной сумрак в легкие, медленное движение груди. Гурт шел наискосок, изучал незаметные детали.
- Простите, сигаретки не найдется.
- Да вот.
Она неспешно прикурило, втянула и выпустила жидкое облако дыма в небо. Спичка улетела мелкой искрой в сторону и потухла на сыром камне. Сопение носа, прикрытые веки с блаженной улыбкой. Приятное, блуждающее внутри, опустошающее.
- Вы пытаетесь найти?
- Например?
- Наверно, счастье.
- Да нет, лишь только свое
- Это как?
- Ну вот знаете... Смотришь, прикидываешь взглядом, а потом - да, это мое. У Вас такое было?
- Не знаю.
- А сейчас что искать?
- Какой Вы нудный. Как что?! Взгляните в небо... Там... Так, хватит свербеть мой бюстгальтер и смотрите вверх!
- Ну, - промолвил покрасневший Гурт.
Белая воздушная линия от самолета с едва различимыми красными и синими огнями, шум, который не слышен... И, звезды, множество маленьких китайских огней... Вдыхаешь и молчание. Тишина и таяние севера за горизонтом
- Да уж, это потрясающе. Стоящее зрелище... Эх, почему я... Девушка, что с вами?!
Луна осветила повисший силуэт на краю перила.
"Вот только я сейчас ее разглядел. Коротенькие шортики, вроде бы светло-голубого цвета, бордовая маечка, маленькие кроссовочки. Даже имя не знаю."
Она начала падать. Медленно поднялись ступни, перекинутые руки тянут вниз, голова безвольно повисла. Сбитое дыхание, трудные воздыхания. Гурт поспешно схватил за ноги, плавно опустил и поднял на плечо хрупкое тело. Легкий аромат вишни повис в воздухе. До дома минимум несколько метров, хотя бы полсотни и можно присесть на лавку. Все та же атмосфера, когда он сидел на лавке с ней на коленях.
"Я люблю боль. Нет, как это банально. Хочу ощущать сильные эмоции и... нет. Опять не то. Слишком странные мысли... Ух ты, она пошевелилась."
- Ч-что со мной?
- Девушка, Вы...
- Давай на ты, хорошо?
- Да, конечно.
- Кстати, я Герда, - сказала она, протянув руку.
- Приятно, Гурт, - ответил он, пожав маленькую ручку.
- Так вот, как я здесь?
- Шли, встретились со мной. Мы поговорили, потом я посмотрел вверх, и ты начала падать вниз.
- О, нет! Опять оно!
- Что такое?
- Позже скажу.
В ответ молчание и тупой взгляд вверх. А она опять уснула. Такая нежная кожа, изгибы губ, наверно очень вкусных. Гурт нагнулся и едва коснулся.
"Это точно было потом преступлением, если я не смог бы поцеловать ее."
* * *
Нервное урчание желудка пробивалось слева внизу. Глаза еще не успели раскрыться, а воздух… как вкусно пахнет свежими булочками с маком.
 - Доброе утро-о-о-о-о, - потягиваясь, вытянула Герда.
 - Сомневаюсь, но допустим, пусть будет так, - буркнул Грут.
Они еще некоторое время нежились в лучах солнца, пока явным не стало одно – утро в разгаре, ночь позади, а кушать, еда только и нужна, когда скручивает и сжимает в кулак внутренности.
 - Что будешь? Пирожок? С корицей или джемом?
 - Пожалуй, предлагаю сесть на шезлонг и поспать…
 - А еда?
 - Точно! Ну, тогда можно сесть за вон тот столик; который под раскинутым зонтом.
 - А почему бы и нет.
Нехотя поднявшись, она расправила свои волосы, пустив их медленной струей вдоль шеи, одернула трубчатые шортики, взмахом руки опустила  топик, распрямив резинки на обгорелых плечах. Гурт наблюдал, ощущал аромат бриза, похожий на тот, что веет в окно по утрам на берегу моря и пытался не уснуть. Веки сами прилипали, но нет, надо было вставать.
Легкое касание женского пальчика пробудили его, он приподнялся, упершись на потрескавшийся морщинами локоть.
«Ее глаза, как красиво она ими смотрит, и ведь умеет. Эх, прям восхищен. А блик белым пятном сквозь прядь волос; как же я падок на прекрасных девушек.»
 - Ну, идем?
 - Д-да, только поднимусь.
Брючины пришлось долго одёргивать, трясти от крошек, странным образом появившихся  с неба. Чайки наверно принесли.

С кухни доносится шипение подсолнечного липкого масла на сковородке, бульканье разных соусов, ароматный запах трав. Разное множество посетителей, оживленные разговоры, смех детей, разыгравшихся на лимонном песке.
 - Это вам. Приятного аппетита, - торжественно сказал человек с блестящим серым подносом.
 - Благодарю. Сдачу оставьте себе.
Узкая улыбка озарила кривые зубы официанта с закатанными рукавами черной рубашки, опоясанного белым фартуком.
 - Так вот, наша встреча.
 - Она ознаменована странным происшествием. А после…
 - Ты чуть не свалилась за борт.
 - Да-да…
 - Да-да!? Это как понимать? Проблемы? Приступы? Что произошло, так сильно повлиявшее на твой эмоциональный фонд и здоровье в целом?
 - Сначала я отхлебну ароматного экспрессо, правда, какой же он вкусный. Теперь можно и приступить к разговору.
 - Хорошо, я весь во внимании…
* * *
"Я сидела и смотрела вперёд. Как сейчас. Дул прохладный ветер, даже пришлось затягнуть пальто. Глаза застряли на месте, где сидел он. Высокий такой, довольно симпатичный. Пил, наверное, чай с молоком, макая хрустящие печенья с изюмом в чашку. Мои ресницы нервно дергались, фиолетовая помада почти высохла. Резкий звук сирены вывел из транса, обернулась. Двое, высунув головы из машин, доказывали свою правоту. Шумный поток машин нарушил мимолетное забвение в голове, кто-то ткнул меня в плечо. Повернулась.
- Привет!
- Пр... Привет! Как ты здесь оказалась?
- Ветром принесло.
Подул довольно сильный воздушный поток.
- Брр... Как тебе не холодно?
- Сама не пойму. Как у самой жизнь?
Щеки заполыхали румянцем. Носик слегка покраснел.
- Неплохо. Замуж завтра выхожу...
- Ух ты! А кто счастливчик?!
- Марк! Сейчас познакомлю вас.
Тот самый парень поднялся и шурша ребристыми туфлями приблизился у столицу...
Как сейчас помню, аромат свежего леса вскружил голову, а я, кстати меня зовут Мануэль, потеряла умение разговаривать и позже, осознав это, держала ладонь тыльной стороной у губ. Испачкала даже!
- Очень приятно. Эм...
- Молли.
- Вот да.
- Действительно приятно, - мягкий низкий тембр ошарашил тишину. День вновь стал шумным, машины вновь резко загудели, тарахтя чёрными газами. Прохожие прятались от яркого полуденного пекла.
- Так вот, завтра, ровно в 13:00 в здании ЗАГСа "Ремэо" будет торжественное венчание. Придёшь?
- У меня дела..., - виновато проговорила подруга.
- Как так? Ты не хочешь порадоваться за меня?! - возмущалась Лансела.
- Да приду я, приду!
- Вот и славненько. Будем-с ждать!
Помню, как её ехидная улыбка исказилась, а после, он чмокнул её в щёчку. Будь уверен, меня вывернула насквозь эта сопливость; и взяв под руку, увёл с цоканием её каблуков.
Сидела в недоумении, не понимала, что дальше делать, забыла, кого дожидалась."

- Кхм, это все?
- Неужели я такая нудная? - грустно пролепетала Мануэль.
- Нет, что ты. Просто напиток закончился, ну ли иначе, стал холодным, совсем не вкусным.
- Тогда приношу искренние извинения и заказываю блюда попышнее. Ещё полудня нет, а разговор, чувствую, будет до поздней ночи.
- Почему и нет, я никуда не спешу.
- Официант!
- Слушаю.
- Лучше записывайте, а то не вспомните.
Тонкий тёплый мизинчик елозил по раскрытому желтоватому меню.
- Сию минуту. Скоро буду.
Слегка горький шлейф остался в след.

- Вкусно пахнет, однако!
- И ведь не поспоришь. Да, стоящий выбор!
Аромат жареного вдоль кусков стейка, упругие овощи, маленькие чёрные точки перца, сухая зелень, нежный желто-зеленый горошек, розовые ломтики форели, серебристый отблеск сельди.
- Думаю, нам этого хватит до вечера. А там в любом случае можно взять выпить вина или опять того самого чая.
- Согласна... По крайней мере, сейчас этого много. Ну так...
- Продолжайте! Я в нетерпении.
- Ах, да, только и хотела это сделать. На чем закончили?
- Ну она, Лансела, вроде бы, если не забыл уже благодаря своей великолепной памяти в ковычках, поспешила уйти с своим любимым в ту сторону, - указав пальцем, уточнил Гурт.
- Точно! Вспомнила! Ещё на свадьбу позвали.
- Да! Эврика. Я вспомнил!
- Все же память и правда, худая...
- Нет, не про это. Заколка! Ты потеряла её, когда падала. Я положил в карман и вот сейчас отдаю, - вытянутая рука соответствовала сказанным словам.
Красивая штучка, притягивающая внимание, засияла в руке.
- Моя брошь!
- Эм, ну в женских ценностях я не разбираюсь.
- Да ладно, хватит смущения... Все же мы продолжим?
- Да! Аплодисменты обеспечить не могу, но дергающаяся нога в ритм будет аккомпанировать. Не слишком тривиально?
- Ух ты, вроде ты не пьян, но слова, какие же они сложные и непонятные...
- Тривиально - это...
- Продолжаю!
- ...

* * *

Понимание это приходило очень долго. Все так же холодно, только теперь в застегнутой одежде. Долго сидела бы, наверняка околела, и решила уйти. Медленно поднялась, расправила подол, кинула взгляд на вздутый чек в книжке, и ушла.
Долго бродить не пришлось. Ноги ныли от боли, наступать очень больно. Решила сесть на лавочку. Задремала...
Разбудили мерно тикающие часы на запястье, хотя думала, что ткнул незнакомец, решивший присесть рядом, затянуться "Честером". Нет, внутренний голос заставил встать, идти дальше; благодаря мне бродить долго не пришлось. Зашла домой, сбросила тяжеленую обувь, накрошив сыпучей грязью. Босиком прошла в душ, скинула одежду, обнажила свое хрупкое тело, извиняюсь за подробности и за слюну в уголке рта, хи-хи; натирала жёсткой мочалкой, смывала трудный эмоциональный день. Теплая шипящая струя била в грудь, узкую талию, бедра... Все, больше без описания, слишком сильно ты теперь смахиваешь на свежий багровый помидор.
Повернула кран, закрыла дверь ванны, выйдя в окружении тёплого пара будто богиня по облакам, накинула халат на голое тело, двинула за стол на кухню. Выставила из холодильника кефир, наполнила кружку, выпила и пошла спать. Не люблю ложиться в темноте, но, упав, головой задела выключатель и уснула, не заметив ночного окружения.

Утро было нежданным. Звонок на телефон, неужели проспала!
- Алло?
Тогда мой голос был слишком сонным, и не понимала, что там говорят по ту сторону линии.
- Эрика?
- Вроде да, а что?
- Мануэль не видела? Кто-то сказал, что она умерла.
- Как так умерла? Прям так быстро.
- Ну да, никто не видел как. Сегодня похороны. В 13:00
- А свадьба?!
- Представляешь, сбежал и сказал, что не любит. Сижу перед платьем на венчание и не знаю, сжечь или выкинуть. Может, вообще подарю.
- Кому?!
- Ну-у-у не знаю. Может и тебе...
- Мне?!
- А если нет; впрочем, пока на решила.
- Ну так что?
- Да, я приду. Спустя час, тогда, после полудня встретимся на кладбище.
- Ждём...
Гудки ещё долго отдавали эхом в голове, когда телефон твердил четкое: "Пип, пи-и-и-ип..."
Завтрак казался безвкусным, кофе очень горячим, яйца сожмуренными белками. Плевать на солнце, быстро смывшееся настроение омрачняло будущие будни. Натянула жмущие серые джинсы, одела белую футболочку, красную куртку, брызнула вкусными духами и, хлопнув дверью вышла на улицу.
"Ведь как сон, поверить в это очень сложно. Вчера сидела и пила кефир под вечер, а сейчас, меня кладут в гроб и закапывают под тяжёлым слоем рыхлой земли. Но как это, если на самом деле жива и вот сейчас сижу на лавочке, собираюсь спустя тринадцать минут встретиться со всеми, увидеть свое лицо, звук глухо захлопнувшейся крышки, беспорядочные удары, вколачивающие ее.
Кто бы мог подумать, что так тяжело идти на свои же похороны, когда сам ещё жив. "
Шуршание хрупких листьев под ногами, порыв, цепляющий пеструю кучку, взмываемую вверх смерчем, растворяемую вверху и медленно осязаемую над головой.
Неспешный шаг, поникшая голова в момент сильно биения колокола и аромат кадила на на несколько метров вывели из раздумий. Остановилась за деревом и наблюдала...
- Пом-мо-о-о-лимся Го-о-о-споду Бо-о-огу, - нараспев разлеталась молитва, ударяясь о твердую кору и кривые сучки.
Описывать все это было бы трудно, как будто настоящее. Я видела смерть самой себя. Ужасное зрелище, когда понимаешь, что больше никогда не улыбнешься, не будешь есть шоколад на завтрак с кофе, мучиться из своего веса и "весомой" значимости для мира. Привыкнуть тяжело, а уж осознать то, что больше красивых радостных фотографий с твоим нелепым лицом, на фоне старого дуба или молодого озера не будет, тем более, нелегкая задача.
"Знаете, я видела настоящий, деревянный обитый цветным мхом ящик с крышкой без петель, и меня пробрали насквозь щипания мурашек. Пыталась разглядеть под платьем свою резиновую кожу воскового оттенка. Безуспешно. Пришлось накинуть плотно на лицо капюшон, пройти между рядами и попытаться рассмотреть. Может там была куча игрушек, и меня это сильно интересовало. Надо было глянуть хотя бы одним глазом.
Раздвинув руками толпу и, проникнув в центр событий, отрешенная, закрыла глаза...

* * *

- А дальше? Что было потом? Не может все просто так закончится здесь, на этой изящно грустной ноте. Не верю... Мануэль?!
Поветрие нежного аромата, остывший зернистый чёрный напиток. Её не было, возле чашки стоял диктофон, стул пустовал.
"Ничего не понял. Я же видел ее она мне рассказывала свою историю, внимательно смотрела в мои глаза под летним, напоминающем французское, небом едва жёлтого оттенка. Теперь же не было идеала, а, напротив, на бугорке от вилки под скатертью, возвышалась записка:

Шестое ноября, две тысячи девятнадцатого.
"Я не могла привыкнуть к вашему испепеляющему взору, пришлось уйти. Меня унесла роса зелёной листвы, и терпкий запах крепкого коньяка посреди осени. Представьте, что я просто была неким элементом у вас в голове. Просто непонятным событием в вашей жизни. Мимолетным, прекрасным, влюбится в которое не стоит труда и времени, но чревато. Представьте, что говорили с сердцем, а меня не было.
Представьте, что умерли, и тогда сами все поймёте.
P. S. Навсегда ваше сердце, Мануэль."
III
Шипение прыгающей крышки чайника пригнуло тишину, раздев молчание, которое после завопило скользким свистом.
«Когда же я наконец-то куплю себе новый «самовар» и он перестанет так сильно орать по утрам. Так, что там по времени… Ух ты! Как…мало. Самое время еще поспать. Бульканье мыслей в голове, беспорядочные прыжки с трамплинов, желание разбиться об одну из них и больше никогда не проснутся возле настоящего. Но нет, оно внутри, что так пагубно грызет последние дольки, лакомится вкусным сладким аромат и глотает, гложет все, что живо. Как можно жить, когда тебя похоронили и ты лежишь в гробу, точнее на кровати. Так трудно встать, когда ломают кости, скрепят суставы, а тебе всего лишь двадцать. Да, точно, сколько уже можно приводить себя в порядок, когда вокруг никто не ценит того самого убитого часа за столом, и да простишь меня ты, Мануэль, сколько тебе еще надо, чтобы встретиться с тем самым? Как надоело, что видят все только пресловутую надменную девушку, пытающуюся лишь понизить всех в своих глазах и разглядеть лишь грубое женское нутро. А на самом деле, как же я о нем мечтаю, и сколько раз такое было, что не понимала, он или какой-то столб. Вот раз когда-то, да, прям, потянуло пряным запахом духов и алкоголя. Брутальный, тут точно все понятно, а…»
… Ш-ш-ш…
«Вот именно поэтому плохо жить одной, когда никто не может за тебя выключить этот назойливый кипяток.»
Опять перекинуть ногу с кровати, пропихнуть в мягкий тапочек, нащупать капли под подушкой, швырнув ее в окно и взмахнуть рукой, поправить волосы и медленным заплетающимся шагом дойти до раковины. Сплюнуть застрявшую сухость во рту, обмочить уголки рта, увлажнить ломкие кудри и разбросать спросонок тюбики с пастой, кремами… Хочу уже поскорее на улицу.
…
«Почему спустя столько времени я, наконец, поняла, что это вряд ли было вживую. То есть, проснувшись утром, привела себя в порядок, пошла на улицу. Меня подхватили, когда я падала, вниз с обрыва… проснулась на коленях. Осознала, что был какой-то разговор, сидели за столом, пили кофе, потом испарилась. А сейчас сижу перед ноутбуком и это как наяву, где-то уже такое видела.
Я шла неспешно, по проспекту, и, повернув не помню куда, плюхнулась на лавку, вытянула ноги, хрустнула мизинцем, закрыла глаза. Пьянящий аромат раздавался всюду, хотелось спать и как так получилось, что все же задремала. Проснулась до конца, когда на улице уже стемнело. Весь сон казалось, что кто-то следит за мной, пытается украсть, спрятать. А потом, потом решила пойти домой; поднялась и резко упала на пропитанные лаком доски. Кровь стучала в висках, бешено пульсировало сердце, колыхалось неприятное ощущение начала обморока, но нет, наверно сон приснился. Еле поднялась, побрела по дороге, стараясь идти ровно, не падая. Встретила симпатичного молодого человека, хотела уже обняться с ним и упала. За все время часто просыпалась и хотела убежать, но нет: когда еще такое может случиться спонтанно? "
Казалось, это было случайно, и никто бы не подтвердил, что наоборот. Предполагалось, что хочется бежать подальше от бытия самого себя. Насколько это возможно, пока не прервется дорожка или затхлый запас воздуха на земле. Сбежать в подол карьера, нырнуть стремглав сквозь пену облака. Хотелось только убежать подальше и снова жить, как раньше, пока не знали слово горе. Да так, оно уж слишком примитивно, и слишком часто слышны за углом то всхлипы, то вопли. Остановитесь тут же, а я побрел дальше. Мимо домов и грустных вокзалов, оттуда, где живы несчастья, к тому, где зарождаются крики, иду не спеша, глотая просторы порталов, сквозящих зданий, убитых порогов башен кремля. Плетется мир, срывает кожу с плахи, бежит все прочь, скрываясь от себя среди лесной утробы. К блюстителям спокойной жизни, тихих взоров. Мы все уверены и точно знаем, что где-то есть, когда нам станет лучше, убежим лишь от того, что знаете, оно придет и сядет в подворотне. Конечно же, уверены, что дальше будем круче, неимоверно классно, ведь там нас ждет только прекрасное. Увековечив имя на заборе, сломав ну где-то пару тройку раз свой нос, хотим понять, а стоит ли оно того, чтоб вечно жить впопыхах.
И с возрастом приходит радость, когда просто сядешь у костра. Забудешь обо всем на свете, и только мир, он позади тебя. Разглядываешь страницы, вникаешь в смысл каждых слов, мечтаешь о хорошем; не надо больше дней, когда все наискосок.
«Я шла и просто старалась так, чтобы не упасть. Настолько сильный ветер, порыв срывал все хрупкие дома, пронзалась черепица крыш в навесы, пестрые плакаты. Да вроде все же хорошо, спешить не надо никуда. И вдруг услышала сирену…
Вот почему людям так плохо живется?! Зачем им надо было что-то сотворить, чтобы сейчас бежать, рассекая воздух, и громко топать по улице. Так и еще эти собаки со своим лаем!»
* * *
 - Так что ты хотел мне сказать? – задыхаясь, кричал Жерар.
 - Д-да, только-о-о потом…, - кричал в ответ Хрэу.
Влажный асфальт без капельки пыли. Они свернули за угол.
 - Помнишь, как мы познакомились?
 - Может быть, но сейчас как по мне не до этого. Нас же могут грохнуть скоро, и пискнуть не успеешь.
 - Нет, а иначе потом я не успею. Надо сейчас. Помнишь…

IV
... мы лежали на зелёной траве и смотрели ввысь, жевали тонкие режущие стебельки листвы, смеялись от того, как некоторые могли смешно плюхнуться в лужицу чёрной грязи и плескаться с криками: "Я тону! Помогите!". Мимо нас плыли кучерявые бездонные парашют по небу, а мы, лишь мечтали, что как хорошо не спать по ночам как взрослые и сидеть до поздна за компьютером. Помнишь, рюмка алкоголя было нечто необычным, что так сильно боялись последствий и все равно залпом глушили, пока не брызнет жгучая теплота в горло, не разольется по телу, особенно зимой это хорошо осуществляется, и не понимали, зачем это все придумано именно так. Пинали дряхлый мяч порванными кедами, клубами взрывам под ногами пыль, плевал и в лужу... Ну уже ведь большие и вовсе не дети.
Строили дома из палок на деревьях, облепливали тонким слоем скотча, что завернувщись, мог быть способ посадить себя и попробовать раскачаться. Взглянуть вверх, рассмотреть небо, и, заметить его отдаление вместе с грохотом заливного смеха где-то позади, за спиной. Мерный гром колокола из дома - чья-то семья смотрит божественную литургию в платке, сидя в кресле, диване или на коленях в позе молитвы. Запах свежей выпечки доносящейся с кухни, такой пышный, немного грубоватый, но все же цепляющий нос за рецепторы и манящий к себе на невидимой ленте, прям по воздуху. Как много такого случалось в разных дворах и наш тоже не обошло следом, когда только собрались с духом и твоя команда лидирует на одно очко и ближе к заветной шипучки-конфете, как приз, нежный голос мамы зовёт через открытое окно за стол. Вроде и живот урчит, а вроде и игра затянула, надо ведь доказать насколько команда твоя сильнее той; но нет, взмах полотенцем и ты уже летишь, стараясь не упасть на сухом асфальте. Хлопаешь дверью, получаешь замечание за шум, а после наклоняешься над супом, улавливаешь струя пара, вдыхаешь и все... ты пьян.
Быстро покидав жидкость внутрь, бежишь по ступенькам вниз, открываешь настежь старую дверь подъезда и бежишь, вступаешь в игру. Пас, ещё раз, удар и да! Гол! Самый красивый и самый желанный. Опять в этот раз победили мы, но конфеты, мы всегда делили поровну и, знаешь, я ни о чем не жалею... "
- Эх, ещё чего. Конечно помню! Тем более, тогда мы были счастливы и жили широким шагом через пространство, сквозь время. Мы... влюблялись невинно, настолько горели сердца, что после сгорали вместе с нами. Зачем так быстро уходили дни, когда любили всех и только их, кто жил ну очень рядом. Назвали всех своими лучшими друзьями, ставили на удачу амулеты, гордились отцами, их умением постоять за семью...Даже, в один из тёмных вечеров двинули погулять. Тогда история с Джейсона Вурхизом была супер, самому захотелось найти где-нибудь маску хоккеиста и бродить, пугая всех. Они бы точно испугались. А знаешь, помню другой вечер, тишину и крики; я хорош в рассказывании историй.
- Как поздно до нас дошло, что мы сами такими может быть, а не как сейчас, прятаться в грязной подворотне от разъяренных стражей закона. А все же помнишь как познакомились...
- Черт, они рядом! Бежим!
Два друга ускорили бег, устремив свое движение в черноту, перепрыгивая каждую цветочную феерию и забор слета.

* * *

Насколько же это было неожиданно, что рядом сидящая девушка станет воздухом, её письмо трогательным, а воспоминания, как противные комары искусали всего. Приподнявшись с удобного сиденья, Гурт поплелся дальше.
"Вот вроде знакомая девушка. Это она! Но недалеко ещё одна и они похожи как что-то очень одинаковое. Что со мной такое происходит, не пойму. Вижу её везде, всюду она живая и невероятно красивая. Неужели я влип. Да не, вряд ли. Если бы так, то непременно исчесал весь город в поисках своей музы, попытался выманить из головы точные предположения, касаемые её. След в след, навострив свой хлиплый нос, попробовал унюхать знакомые душистый оттенок.
Вновь она, ну прям вылитая. Опущенная голова над подсветкой экрана, тёмные вельветовые джинсы, в широкую полоску сине-жёлтая кофта, белые кроссовки с поднятой подошвой. Я бы подошёл. Но как так произошло случайно, что она обернулась на мою мысль..."
- Здравствуй
- Ну здравствуй
- Мануэль, это ты?
- Нет, ее сестра.
- Как так, она мне и слова не сказала про свою родную близняшку.
- Ну она вообще. А как тебя зовут?
- Герда.
- Ага, так вот откуда это имя взялось; и она неплохо использовала его.
- Да ты что?
- Я серьёзно. А где...
- Она вроде дома спит. Жди завтра. Может встретитесь.
- Ладно, подожду.
Она удалялась быстро, цокая высокими каблуками по дорожке, отрабатывая каждый шаг. Движение бедер.
"Меня вновь осенило непонятное, и все же, как это назвать... Тянет как рыбак рыбку, а я клюнул на приманку. Или все же нет, иначе.
А по-другому...
V
... когда уже настанет вечер, и я пойду угнетенный домой. Хрупкий занавес дыма, струя никотина и да, я растворяюсь в грезах. Хотел лишь понять, но как, если не умею ощущать полностью, чтобы разобраться и все, конец? Сомнений море, океан бездонных ниш, летим по краю за своим так называем не знаю как, но непременно ждёт просвета солнечного пестрого окна, когда да мы и лишь какой-то день живём в пробах разбудить себя сквозь время от вечный комы. Бежим, глотаем жадно воздух, разыскиваем подтверждения, что мир жесток. Но так ли это, если просто спектакль, мы актёры, вокруг спектральный шум и мы убраны в деревянные коробки из под фруктов. Закрытый взор, забитый день до плотности в кругу сцен, бежим и любим, стараемся влюбить всю жизнь, но теряемся, ревем, и не дай больше это нам шанса, лишь быть наверно только нужным, никогда не знать разлуки боли, мы живы, бьемся до конца. Я видел многое, и слышал столько слов, что не дай вам хоть кто угодно узнать как это просто, быть безразличным. Оно, манящее на вторую букву алфавита грядёт собой перемены, звонки на промежутки дней, когда пришёл конец в начале дня и снова свежей воздух ближайшей ночью в сердце.
Я бред однажды вечером по грозном проспекту, меня одернул, схватив за руку незнакомый парень. Ростом меньше чуть меня, там разглядеть его не смог, он шёл, его ноги заплетались, падал в руки другу. Цвет глаз заметить наверное и так не смог, но после смесь страха и яркой злости. Хотел бы с правой прописать, но нет, я просто шёл мимо...Тут даже в этом ничего такого нет, что после следующего дня казаться может чем-то невероятным, но просто было и прошло."
- Извините, можно вопрос?
- А, что? Да-да, конечно...
- Где можно найти любовь и умереть лишь из-за неё?
- Надо подумать, но стоит ли оно того. Не надо искать ничего из этих двух - все произойдет однажды.

Пора подниматься и идти дальше. Минуя грустные дворы, посёлки в недалёком поле, бред так долго, что скоро где-то закончится непременно. Гулял по парку долго очень, а после скрипа спинки упавшего стула, ещё быстрее заторопил свой звон уставших стоптанных ног, летя над мелом небосвода туда, куда не пришлось бы ныне возвратиться. И шёл так тихо, неспеша, что волны плыли по сторонам, минуя чёрный водопад отлива солнца на церкви, он молча делал так, что здесь вообще и не было доселе.
Какой-то неизвестный довольно стройный мастер мазками бросил в воду краску, расписал просторы левым краем глаза и внёс его в пейзаж, закрыв им голый чистый лист. Глотая жадно воздух лёгкими, щурясь вновь и вновь, кидал по сторонам мельчайшие касания взором и наконец, облегчённо выдохнул - он дорисовал под деревом ребёнка... Сейчас запрыгнет сам, касаясь еле пола, усядется под короной и неторопливо пустит краски на свободу, захлопнув нежно-голубое небо. Необычным казался это штрих, но эх, как сильно может повлиять на всех людей сильное мечтание стать вскоре классным человеком, как то, что вышел с новой стрижкой.
Вздернутая чёлка, повыше вверх, украдкой гладко выбритый висок, ровная борода и он, о нет, хромает. А знаете, лишь только поняли сейчас, что он действительно счастливый. Гуляя дальше, вдоль заборов, рисуя пыльные кривые на дороге, обходя застывшие тюльпаны, пиная щебень и рисуя в голове секреты, Гурт чуть не наступил на голубя, усевшегося под редким солнцем...
И после долгой зимней стужи, когда кричат все больше дети, расшибая руки, ноги, катаясь вниз, под край высокой снежной горки, таких маленьких, и хрупких, все так же бегающих в тёплых не по размерам куртках, плачущих при сильном морозе с банальной просьбой: подарить им летнее тепло;  ты вспоминаешь тот морозный запах, наряженную ёлку в мерцающих огнях, столб пара над головой.
"Когда я сильно уставал мне не особо сильно было нужно полежать, но после долгих споров с мозгом научился засыпать везде. Автобус едет тихо, тарахтя притворно, а ты храпишь с ним в унисон, стараясь не напугать людей, проходящих мимо твоего сиденья.
" Вот и моя остановка, совсем скоро доберусь до дома и плюхнусь на кровать. Тяжёлый день позади, а завтра страшно представить какие ждут новые будни. Хорошо, что кровать успел разобрать. Пора поспать, и думаю, тот яркий свет в окне не сможет помешать.

* * *

"Вовремя я пришла домой, когда разбушевавшийся мозг вскипятил пару тройку мыслей и не даёт покоя на малейшую секунду. На ночь пришлось глотнуть энергетика, хотя, не веря в их способность, можно просто было не покупать его; все равно, даже после него, смогу спокойно уснуть.
Вот только сейчас лягу, укрывшись одеялом, закрою глазу и усну. "
Опять мерещится он, нарядный, в одежде. Видит поцелуй с ней, лишь сон манящий. Вновь мечта, когда...
VI
… ты раньше, та самая, за которой бегали толпы, не можешь уснуть из-за одного лишь человека. Под теплым синим одеялом на поднятой подушке над головой витают пыльные раздумья, с которыми связан лишь он на своем белом коне с пожухлым хвостом от жаркого пекла. Блуждает вдоль грустных домов, разбитых стекол, подобрать хотел бы чистый воздух, в пустыни выпить кружку ледяной воды, а вместе с тем, ты падаешь во сне на пол, кричишь, что тебя схватили, крепко держат, не пускают просто погулять, сковали сильными руками, но улыбаясь, ты расплываешься с лучами. Как будто сильно приковали, прижали к стенке, отругали – влюбляться вредно, ведь погибнешь. Винить повсюду будешь всех, доказывая миру, как ты просто шла, упала, а после долго безболезненно летела. Так и все же нет, так в сказке только бывает, а ты выздоравливай скорей, пойми, он не пара.»
 - Воды! Скорей! Так сильно пересохло, очень тугая жажда. Поверить внутреннему голосу трудно, иначе я бы не была той, как кажусь себе, прекрасной. Постоянно, клокочущее внутри просит стать сильнее, ходить по тонком льду одной спокойно, но боль, как жалко, что даже он врезается в память и вспоминаю смех...
Катались с горок, подбирали любые картонки оттенка старого песка, порванный коричневатый линолеум с острыми орнаментами, смачно плюхались на них и, отталкиваясь от изогнутого дерева, катились вниз со знакомым шорохом под дном. Начинали медленно, а снизу врезались в деревья, падали под падение сугроба с веток и ловили языком снежинки, распластавшись посреди поляны. Вскакивали, чтобы случайно не заметила бабушка и не стала ругаться из дома с ремнем в руке. Давали множество клятв - "Мы навсегда друзья!", ощущали сердцем любовь как что-то пламенное и страстное, а сейчас скучаем и молим его об одном - перестать бешено прыгать и сдавливать кровь в венах, пульсировать и тщетно издавать глухие звуки, биться от потери счастья в человеке. Холодные руки трясутся сами по себе, охватывают дрожащую кружку с крепким черным чаем, а раньше было за гордость хвалиться своими живыми ледышками и тыкать в шею со спины, злобно притворяясь - "Р-рр, я мертвец! Всем бежать...".
"Вспоминая это до потери точных описаний, я мнительно ловила имена, взирая в потолок, задувала, восковые свечи и думала лишь об одном - когда закончится эта тяжёлая ночь, ведь прошло лишь пятнадцать минут... Да, а раньше знать мы не могли, что от любви теряют все, касаясь той души, она все тлеет, тлеет... Приобретая и находя за горами перевалы, строили хибары, сжигали старые пропитанные пылью сухие палки, старость казались противными, и сырость, только не внутри, а внешне. "
Тогда, эх, мы срывали яблоки, грызли громко, причмокивая кислым соком, бросали в друг друга остатки, неизменно бегали по земле, скрываясь от добрых глаз бабули - надо бы ей помочь, но дети, они все маленькие.
Запах свежего испеченного хлеба, на который, слегка надавив, можно освободить струю горячего дыма; слюни точно польются обильнее.
"Мой отец никогда не был хорошим примером, постоянно поддатый приходил, ел еду и засыпал. Мне брат все утверждал, что быть таким простое преступление, и после, утекших целых пять лет, он так же делает. Наверно, так и надо, считали, будучи в пеленках, не понимали смысла действий, но пить, конечно, вредно.
"Еще жалкие семь минут, а ночь, она такая большая. Зачем так надо было мне, чтоб без памяти влюбиться. Теперь испарина на лбу, довольно сильно подустала, но спать, да как же это тяжело. Наверно, надо выпить бы вина, немного расслабиться и резко уснуть."
Хрустальный алый сок с терпким ароматом спирта, спустился по стенке и заполнил бокал. Тонкие пальцы оплели его снизу, мягко обхватили и преподнесли к губам. Жидкость, вливаясь, осушила горло, губы, свернула капилляры, развязав язык:" Слышишь!? Я люблю тебя! Так сильно, что никто не мог разглядеть тебя до сегодня, кроме того, кто обязан это сделать... Все, началось..."
"Сначала просто увидела, потом забыла взгляд, и долго ища, опиралась на умение выбрать себе парня. Потеряв полдня напрасно, захотела, отдохнуть и уснуть на мягкой мерине, но нет, слишком мертвая ночь."
За окном зашумел прохладный дождик, мурашки взбудоражили кожу, а чай, он уже не такой вкусный. Переплетение солнечного мрака, тёмного света, окутанная комната решеткой и вечер, уже давно позади, но все ещё говорит о своём.
" Зачем я так быстро сбежала, ведь было все так хорошо. Быть может, все взаимно... Да не, вряд ли, но хотелось бы... Нет! Хочу, чтобы сама была ему симпатична, и дабы не смахивало на обман самой себя, выбор за ним... Ах, как я давно не тосковала по человеку и так давно касалась своими губами пепельной засухи его в аромате скучной весны. Тогда ещё, влюбляясь в первый раз, боялась расстаться, посчитать момент не тем, чем надо и свадьба, она должна стать непременно подтверждением того, что это чувство все же застряли поперёк горло и, лишь сейчас, оно режет, просачивая кровь по шее.
Не помню, как это, доверять все полностью, но тепло, ради лишь его одного могу все."

* * *

Раньше закутывались в белые шторы, играли злых мумий, а я в конце дня лежали с горячими попами от хорошей порки.
Бабушка,…
VII
... как лучезарно сияли её добрые глаза синевой прозрачного неба. Тонкие пальчики, покрытые пухлыми швами вен, суженная кожа, и постоянно трудящиеся ручки - как не посмотри, готовит вкусно пахнущую еду, сыплет укроп в жирный тёплый борщ, сметану от души наваливает по кругу золотистой горки блинов с куском бледного сливочного масла сверху. Аромат, такой насыщенный и настоящий разносился по всему домику, манил; сильно хотелось есть.
- Бабушка!
- Да, внучок?
- Можно съесть немного "Шарлотки"?
- Я, вот, обиделась, а вы, непослушные, сбежали, испортили гардину, оборвали крючки с тюлью, завернулись в них сосиской в тесте и решили, ну так невзначай, сбежать...
- Нет, что ты?! Мы играли в мумий, - звонкие голоса виновато кричали.
- Кого? Кто такие …умии?
- Старые такие, мертвые.
- Как вы можете думать о таком? Брр-р... А вот когда я была маленькой, думала о том, как удачно выйти замуж, нарожать детей, видеть своими слепыми глазами маленьких, семенящих короткими ножками внуков, и, хотя бы одного, малюсенького правнучка. Смотришь, и сердце в пляс идёт. Что может быть лучше детей, их улыбки, измазанных пухлых щечек в темном вишневом варенье, виляющего памперса из-за угла и сна, он такой крепкий, где угодно - присел, обнял ласкового щенка, завалился и уснул с мохнатым другом. Смотришь, и оторваться не можешь: два малыша в обнимку, на пыльных половицах, пропитанных мебельным лаком. Мало кто знает, что видит он, но даже во сне улыбка не покидает его... Ладно уж, маленькие вы мои, бегом мыть руки и за стол. Пирог только после супа.
И сломя голову, слыша последние слова только издали, мы бежали в ванну, дружно мылили руки и смывали грязь холодной струей. Забыв вытереть руки, настолько хотелось за стол, бежали на кухню.
- Баба-бабушка!
- Чего, мои хорошие? - глаза выглянули из-под очков.
- Прости нас! - громкий хор ещё долго сотрясал стены.
- Я не обижаюсь, внучатки мои. А ну-ка, налегайте, для вас старалась мои непоседы.
Но мы уже сидели и быстро махали деревянными ложками.
- А молитва?! Как без неё?!
Стук прекращался на время мерного чтения голосом и вновь возвышался над столом.
Наевшись досыта с сонными глазами брели по комнатам, стараясь не уснуть в коридоре, а там, кто куда упадет, отключались под солнечным зноем...
Никогда не понимали, как так она может, целыми днями, не отходя от плиты, стряпать вкусную еду, ложиться обессиленной на кровать и после, рано-рано утром кормить все хозяйство, готовить для нас завтрак; как только сами начнём звать её, берется за обед, ужин, при этом, постоянно сидя на дряхлом стульчаке со стреноженными ножками верёвкой...
Утром, как обычно, вкусная роса и тёплое одеяло.
- Кто оденется быстрее всех, получит на одну конфетку больше...
Так не хотелось вставать с кровати, одергивать ощущение уюта, обувать тапки и сонно шлепать на кухню, но иначе никак.
Всё вовремя всегда прибегают, садятся за стол и начинают уплетать глазунью с жареным мясом, укропом, запивая кружкой прохладного молока и горстью сливочного печенья.
Постоянно, как так только поднималось солнце, мы бегали смотреть как падает луна, исчезают последние звезды и вырезанный сумрак тенью осязает на улицах. Деревня проснулась, петух Петька во всю орал, а мы бежали вперёд, искали глазами знакомые тропы, палками тыкали, показывали острые пули, зелёные деньги-листья, но в конце исход один - прыжок со скользкого откос в травы в тёплую речку, барахтанье, взлетающие брызги воды, удары ладонью о ровный слой воды; все маленькие "Посейдоны" и классные рыбаки.
- Да, точно... А помнишь как рыбачили? Вот я не особо.
- Конечно, а как иначе... Выкапывали червей из укромного нашего места, определённого нами под старой зимней куртке, в которой поселилась моль, вешали на крючок и бросали в воду - давно не пробовали жареной рыбки. Долго сидели, ждали, пока все же не клюнет, когда дернется поплавок, и надо будет сразу же подсекать, дабы не упустить... Как только поймаешь, сразу сердце радуется, хочется ещё больше, а потом бежать домой и кричать: "Поймал рыбу, она такая большая, и сам я взрослый!" Раскрасневшаяся бабушка застенчиво и счастливо улыбается, а ты бежишь навстречу, даришь скользкий мокрый подарок и громко целуешь в щеку, затем обнимаешь и бежишь дальше, а она дальше стоит и улыбка не сходит с губ.
- Да... Те самые золотые времена. Но самое прелестное это первая любовь.
- Для кого как: не все же потом женятся как ты.
- Согласен, лучше моей Деллы никого не было.
- А ощущения? Запомнил?
- Разумеется...
После обычного дня с тобой шёл домой, пинал щебенку под ногами, сплевывал чёрную шелуху семечек и пытался глазами отыскать скамейку, дабы хоть на малейшую секунду присесть. Нашёл одну из немногих, а на ней была она... Честно, тогда временами жутко боялся садиться с кем-то незнакомым на лавочку, тем более девушкой, но стопы, очень тяжелые, тормозили и без того медленный шаг, из-за чего все же присел с краю. Ветра не было, лишь только гул машин, оранжевые фары в темноте и тихое всхлипывание...
- Плачешь?
В ответ молчание. Не зная как поступить в ситуации, внезапно вспомнил слова Гарри: "Если видишь, что человек плачет или ему слишком тяжело, не думая, садись, и просто обнимай его. Как можно крепче."
Было неловко, но эх, пришлось перебороть свой непонятный страх и, немного коснувшись, все же обнять. Силуэт все так же вздыхал, поднимался, опускался, но без единого слова, лишь маленькая ручка взяла мою, и крепко сжала.

* * *

"Почему же в той квартире горит свет, в окне, напротив моего. Вижу тень, разбросанные волосы на спине, ночник; однако зрение у меня хорошее... Как так может быть, что она не спит, по какой причине. Надо бы зайти, может помощь, какая нужна...
Одевшись, я вышел из квартиры и начал спускаться по...
VIII
... ступенькам, которые вели на улицу. Перебирание кроссовок по холодному полу, открытая дверь с лёгкого касания руки.
Неспешное шествие по тротуару, спокойный взор по сторонам, улавливание малейшего звука; вроде страшно, но в то же время обычное для этого дня восприятие природы.
"Как же хорошо, что окно это дома находится в пару минутах ходьбы от моего, и что я быстро шевелю ногами... А как же я войду, если дверь будет закрыта? "
Эта мысль не давала Гурту покоя, пока подойдя ближе не обрадовался - она открыта настежь.
Поднявшись вновь по скользким выступам, он дошёл до предполагаемой квартиры, за дверью которой после мягкого касания пальца послышался перезвон колокольчиков. Тяжёлое грустное пошаркивание в тапках, ключ в замке, щелчок...
"Боже мой, это он!"
"Боже мой, это она!"

Раздел 2
I
Это заключительный отрезок, когда с момента очной встречи прошел лишь год. Мы очень сильно поменялись и с тех пор, как стали странными знакомыми и смело потеряли интерес к жизни. Сбежали всего обычные двенадцать месяцев, но столько много изменилось. Сейчас вижу мир, который был другим.
Снова сияет солнце на небе, птицы кричат, и мы под навесом в той самой беседке, где раненный в сердце после разлитого "Карлсберга", я писал, как не хватает тебя, и как не могу забыть, что было между нами. Продолжал думать, но все надоело. Прождал довольно долго и хватит этого с меня. Здесь только мы, закончится на этом век всех непоняток, наивной боли и рассудка. Мы отдохнули друг от друга и все, конечно, должен быть конец; буквально, длинный день прошёл за это время. Мы осознали, что все-таки не можем друг без друга. Оно начнётся скоро, как вновь тебя целую и вспоминаю все, чем был бесшумно окрылен и угнетен в волнах... Тот самый знакомый аромат твоих волос, улыбка, подчеркнутая ямочками, утопленными в щеках. Твой сладкий голос, взгляд на жертву довольно громкий и неизменный на мимолетных людей. Пришёл конец всему, как было трудно мне в те самые минуты, что выбраны своей волей. Он, мой выбор, грядёт глас из недр души и сердца.
Тихий шелест под ногами свежей летней травы, шуршание деревьев... Багровые туфли, цветочное платье... Голубизна - оттенок неба, прекрасный лес. Все сразу вспоминаю, как утром раньше ездил по делам. Проснулся рано, вышел из подъезда, а вокруг все равно темно. Вон там кичатся птицы у помойки, ворчливо галки отгоняют голубей, а возле них снуют вороны. Раздался лай и из дворняжкой мчится стая, прогнали с места... Две облезлые по краям распушенный ворс хвоста, нелепо упавший кот в контейнер. Тот самый вокзал, где в ряд стоят автобусы и сигналят... Охранник спит.
Тогда ещё было, не знаю, что в голове взбрело, я гулял под дождём без футболки. Да и такое ещё бывало, что в минус восемнадцать шёл расстегнутый без шапки и грыз ежевичный рожок. Мы жили, как хотели и это поистине самые лучшие дни. Катались под склон на резиновых "ватрушках", ходили в кино, крали арбуз вечером с тёмного базара... Смотрели до поздней ночи футбольные матчи, а утром мучились, как плохо поспали; ломали железо в зале и мечтали об идеальной фигуре. Ездили в другой город, шли, смеявшись по улице, перебегали на красный сигнал светофора перед бибикающей машиной и кидали друг друга в глубокие сугробы. Слушали музыку через колонку. Подруг ловили в их прыжке на руки, когда те с разбега падали и крепко обнимали нас. И не нужны нам праздники, чтобы увидеть кого-то и крепко обнять, руку пожать. Выбрасывали старые доски без куртки в минус восемь. Пили крепкий алкоголь для расслабления и напивались дешёвым до упада. Всю свою юность жили в кальянной, мало известном ресторанчике, на улице... просадили много денег. Любили нас, а может, мы и сами умирали без кого тогда ведь не могли. Мы просто обожали яркие эмоции, так страстно могли ненавидеть и искренне дружить. Молчали, закипали и кричали невпопад, когда наступал очередной взрыв. Так счастливо все это было, что даже сами просто не замечали, но только шли к своей мечте. В свои те малые года мечтали о любви, семье и детях... Но то, что было, где оно...
Вы его так быстро потеряли. Уж слишком были увлечены грезами будущего и не заметили, как стали старше... Упустили тот момент.
Прошли буквально двадцать лет, а вместе с ними те самые четыре года, в которые вместились сотни дней, тысячи часов и маленький круг людей. Мы потеряли это время, а ныне очень сожалеем. Потеряли это все; человек так сильно переживает, когда хотел, и рад, что получил. В дальше жаждет больше. Хотел друзей, подружек - хоть отбавляй. Хотел мечту, она во мне. Хотел одну на жизнь, она со мной, сейчас вот жду, придёт довольно скоро... Уныло это уж поверьте. Пока молоды - живите. А мне пора, пришла моя любовь...

Вот как сейчас помню... Тогда шел тридцать седьмой день из трехсот шестидесяти пяти. Вчера почти потерял смысл жизни... Крыша едет не спеша, но верно.
"Весёлый перезвон дверных колокольчиков, кто зашёл в душу. Пошёл вон отсюда!..."
Сердце долбит, гоняет кровь... Болит.
- О, Гарри, привет, - монотонно проговорила Кэрри.
- Здравствуй, - подобие радостного настроения Гарри.
Обнимашки? Пф, коснуться друг друга вытянутыми руками, наискосок.
- У меня такое хорошее настроение. Я выхожу замуж, очень скоро. Познакомилась с ним в клубе...
- Который я знаю. И что?
- Вот, мы уже подали заявление в ЗАГС. Встречаемся всего двенадцать дней, я нашла того самого, кто нужен... Хочу, чтобы все с ним получилось.
И все, на этом ступор, взгляд в одну точку, окрашенность всего вокруг в смазанные линии. Стянутость...
- Нет, я не рад.
- Ты что не хочешь моей свадьбы? Все рады, и мама тоже...
- А я нет.
- Хорошо, зову тебя ну свою свадьбу
- Нет, я не приду
- Эх, думала уже, что станцую с тобой на столе.
- Нет, против этого.
- Я расстроена... Давай познакомлю со своей подругой, будем дружить семьями.
- Хорошо, давай.
- Точно? Ну, тогда потом.
- Хотя нет, не надо.
- Почему?
- Я влюблен в одну и больше никто не нужен.
- И в кого?
- Не хочу с тобой ссориться, но да, в тебя.
- И что делать?
- Я люблю тебя и хочу быть только с тобой. Больше никто не нужен.
- Друзьями?
- Нет, парнем и девушкой.
- Не могу так. Из-за тебя я с парнем поссорилась.
- Ладно, друзьями.
- И больше не говори мне это!
"Вот честно, сомневался, что у неё мог появиться парень, и чтобы все развивалось так стремительно. Наверно, удачный розыгрыш, чтобы проверить меня. Сначала облик правды, а потом я прошёл дальше и не обратил внимание на шутку... Сейчас же, спустя длительное время, мы все равно вместе... Хотя в ту ночь я спал плохо, умудрялся вставать и ходить в шортах, которые одел во сне…
II
"Лежала, видела в потолке, как мы с тобой за ручку шли вдвоём. Тот самый день, когда пошли гулять, и ладонь твоя не залезла в мой карман. Сижу одна, и скоро спать. Вокруг меня туман кальяна, витают мысли... Ах, как все просто до жути и сложно до боли. Где-то там я разглядела лишь нас, ту историю книги, как она стала бестселлером... Наш дом, крышу и детей. Довольно слез, молчания и грусти. Люблю тебя, а ты меня... И что тут страшного, ведь сама этого не знаю. Сегодня ночь, а завтра день. Потом по новой, снова, снова... Лежу одна, но через ночь со мной и вместе воспарим наверх. Конечно, помню, как любила те цветы, что брать от тебя их не желала... Мечты, мольбы и тихий стон души. Наивная маленькая девочка, обиженная всеми... Привет, ты тут и больше не уйдешь? Кто любит, тот будет всегда рядом, любым способом, мгновением. Быть может, не верила, но мне, хоть знаешь, что хорошо сейчас нам вместе. Искать предел скитаний я устала... понять или простить. Уже со мной, а больше ничего не надо. Горит фонарь, стоит тот столб, а мы идём... Остановились, посмотрели, улыбнулись, ткнули друг друга носами... Да, все же ты мой и больше ничей…"
… Слишком приятный сон… Но как же хорошо, что это вовсе не так.
Мы постоянно падали ночами, разбиваясь в скалах, падшими ошметками тел усеивали - неужели не помнишь, как рушилась лишь часть от его острого взгляда. Не помню даже узнали друг о друге, но того дня хватила, начала тонуть. Глотала жадно воздух, карабкалась наверх по плотному слою воды. Безуспешно, лишь сорвала кожу на руках, обрела красные точки и поняла, он мой.
"Вы ощущали когда-нибудь, как при касаниях взрываются тонкие струи, дрожат мембраны в уже пересохшем горле, а голос, он пропал. Наделенная этим, старалась слепая сбежать, но до далеко не получилось, он меня поцеловал..."
Мимо дворов развернув брикеты пломбира, дети глазеют на дым от машин, черную копоть и асфальт, как сильно помят он сверху и трещины, они так старят его. Мимо пробежал юношу, ростом ну очень высокий. Странный прикид, но довольно гармоничный, чёрные волосы, почти средней длины борода того же цвета, и глаза, рассмотреть трудно. Неизменным быстрым шагом стремиться прямо, наушники в ушах, жестикуляция руками, ртом, конечно, подпевает.
- Здравствуй, Кэрри.
- А, это ты! Куда идёшь?
- Гуляю просто, подошёл, поздоровался, могу дальше идти, если мешаю.
- Нет, Гарри, что ты. Вовсе нет.
- Это конечно приятно, но считай, меня нет, просто испарился. Бу-бух-х...
- Вот, то есть ты можешь просто так уйти, даже не обняв?
- А зачем?
- Зимой?
- Было холодно.
- И летом тоже ведь, подошел, обнял.
- Ну ошибся, с кем не бывает.
- Объясни, я не поняла.
- Любил тебя, но не сказал.
- Нет, помню, говорил.
- Да, когда почти отвык от тебя.
- А зачем молчал?
- Смысл был это вообще говорить? Думаю, нет. Пока.
- А как же...
- Прости, я научился жить без тебя. Прощай.
- ...
"Надоедливая щебенка под ногами, как пнуть ее туфлями и не сломать каблук действительно загадка... Почему так быстро, внезапно, осталась с тем, кого люблю и без того, кому была нужна. Нет, вовсе не расстроена, а даже рада, обидеть не смогу больше его и он не будет так сильно жалеть о прошлом как я. Да, почему это похоже на меня, так же точь-в-точь, только с поправками. "
Как такое могло со мной случиться, что осталась без него и даже немного скучаю. Возможно, все и должно быть так, никак иначе... А он, наверно будет счастлив."
Раскат грустного грома, запах разряда в небе. Скоро прольётся дождь, посыплется град твёрдыми струями. Уходил гордо, шагая через зеркальные лужи, которые оказались уже повсюду.
"Помню, как он называл меня богиней красоты, писал книгу, назвал, не помню как, но нет, все так должно было случиться, и я точно не виновна»
«Как это все же странно, что раньше хотел быть лишь с ней. В пьяном бреду писать строки в голове об идеальном человеке, строить планы, при любых ситуациях загадывать одно и то же желание – быть навсегда вместе. Но кто бы мог подумать, что спустя длительное время меня отпустило это состояние, смогу, наверное, полюбить другую, а видеть тебя, тем более больше не хочу.  При виде тебя... Ух ты, я больше не задыхаюсь. Сердце не колотит, кровь на гоняет, мягко тепло обнял и все. Больше ничего…
 



III
...пришёл конец истории.
Летящая мимо машина, а может разгруженный мозг; тонет в подвале крыса, взбирается вверх черепаха. Тихая гавань, низкие люди, короткие ноги, не надо влюбляться; Гарри идёт по бульвару и встречается с Гуртом.
- Как жизнь?
- Ну знаешь, довольно неплохо.
- На тебя это не похоже. Странно, знаешь ли.
- Я? Да нет, что ты. Больше не хочу греться о холод, судороги тепла ловить и радоваться... Ммм, да-а, какое же приятное ощущение после этой короткой конвульсии. Как на личном?
- Знаешь, никак. Встретилась одна, нравится очень, а дальше, не знаю как сказать, хочется поговорить с ней, но вот какие сутки не могу просто к ней подойти и начать. Живём рядом, идти недолго. Ну за углом почти, а дальше, страх, сомнений море, даже больше, но понял лишь одно.
- Какое?
- Отпустить её? Нет, что ты. Готов от начала до конца добиваться и знаешь, как в тех пресловутых сказках: а между тем пошёл дождь, они страстно поцеловались. Эх...
- Только могу сказать одно.
- Спасибо за удачу!
- Нет... Выздоравливай...
- ...
"Как просто люди влюбляются и думают, что несомненно будет хорошо. Ты паришь над землёй, горишь от ярких нежных чувств к человеку и после, когда ты видишь его истинное лицо, перестаешь цвести, ибо эйфория красочна как и кровь, но её потеря, так же больно сказывается на тебе, как и пропажа наземного чувства. Брести по городу, спотыкаясь о ноги, готов упасть и увидеть...
- Здравствуйте
- Ну здравствуй. Почему грустишь?
- Видели те, я влюблена без памяти, а он, не знаю даже как отреагирует. Ваше имя?
- Гарри
- В каком-то роде знакомое, но нет, не помню чем вы похожи на другие похожие.
- Действительно интересно
- Я вправе убежать, если так надо, но как же...
- Любые чувства не стоит затыкать, они безудержным фонтаном рвут что-либо на куски, оставив лишь начало от тебя.
- Испытывать это чувство прелестно!
- Я пока что больше не хочу, а тебе совет: если хочешь, то забирай и не думай.

И дальше, вдоль дороги, под гул машинных газов, сломанных наполовину фонарных столбов он идёт р размышляет.
"Я не хочу жить как прежде, достаточно много потеряно здоровья исхудал изрядно и хочется, нет, не упасть, но точно растворится, посмотреть на мир со стороны, оказать зрителем, подружиться с богом, в котором не верю и выпить с ним крепкого обжигающего шотландского виски под закуской кислого ярко-жёлтого лимона, шоколадки"
... Куда-то спешит он, а ему, упасть сегодня в канаву, барахтаться беспомощно и умереть, без памяти, от укуса бешеной рыжей собаки, такой вот лохматой, с обвисшими ушами с белой пузырчатой пеной в зубах; по две красных точки с двух сторон шеи, и множество мелких: в ведь он рад был так закончить жизнь, ибо сам шёл на это с коротким лезвием в кармане, заточенным до блеска - жена стерва, кредит не по карману и иные серые очерки однотипных будней...
"Все же да, был хороший художник. Но увы, таких не любят"
... Стремительно, в мгновение ока, ощутить колотые дыры в сердце, продуть сжатым воздухом застаявшуюся грязь на крыльях, а они, маленькие дети, куда-то бегут, но вместе с ними угасает горизонт, плавно рушатся стены и громко падает с отчетливым глухим ударом день и ночь, а до будущего вовсе недалеко...
"Придя домой, не всем понятно, как это до неприятного ощущения управлять миром, смотреть за жалкими букашками, будучи лишь скромным помощником некого бледно-белого света в окне, на просторах замшевого неба. Желудок урчит так сильно, что хватит одного оранжевого сжатого мандарина и появится желание жить дальше, улыбаться каждый день грустным лицам и такой тёплой, буквально нежной перине кровати. Думаю, хватит съесть хотя бы бутерброда с сыром и колбасой, но, крепкое разбавленное кофе под вечер с куском едва сухого кекса, этого хватит. "
Мягкий хруст на кухне, аромат терпких зёрен, коричневый кипяток в чашке, наполовину разгаданный клетчатый черно-белый кроссворд в журнале с глянцевой обложкой; стол все так же хромает на одну ножку с отвалившимся деревянным куском.
" Голова не кстати завизжала, свист закипевшего чайника расползся в ушах, трясущиеся ноги в тазике, обжигаемые кипятком, краснеют, успокаивается зуд, нос дышит вновь свободно, а я, о нет, падаю."

* * *

... Блужда-а-ать одному-у нельзя, наивные кости, скрепки, иглы... Убе-е-ей... Смерть...
Шепот в ушах, позади, снизу, а точнее всюду. Топот лёгкого шага, сыплется земля в бездну под ногами. Чёрная дыра, пространство между промежутками.
Гарри шёл, постоянно спотыкаясь, махая руками, раскидывая по сторонам тяжёлую пыль. И вот он, старый дом, кто-то в нем стоит за старым стеклом в ржавой раме.
"Кто здесь? Почему тут настолько темно, что я не вижу собственных пальцев близи, буквально касаясь своего глаза, поднимая веки и медленно, точно не веревки марионетки, перемещаю ее. Нет. Ее просто нет. К чему эти старые фрески, вбитые в стены и на них, на всех, просто картина. Девушка, молодая, примерно возраст сказать не могу, но явно, где-то раньше видел, был знаком. И просто у нее нет имени, лишь подпись автора, того старого художника; он мазками набросал силуэт, а глаза, их нет, как будто просто украли. Долго пытался понять одно, но ее лицо; очертания есть, выпуклость бледного овала, распущенные короткие волосы, их подрезали… Аккуратно, под углом в мельчайшие сантиметры, сделали меньше. Другой портрет рядом, одни глаза, нос в левом углу, ближе к деревянной рамке, покрытой паутиной. Как же здесь душно!
… Гарри… Га…р…ри
И ах да, еще этот голос в голове. Капля разбилась об пол, но не в этом суть, со мной кто-то заговорил. Шел, иногда спотыкаясь о камни, забыв про размеры полов, врезался носами в края, искал едва заметные следы, мелкая насыпь, забились песчинки в ботинки. Не дает покоя этот разговор со мной внутри души, куда-то тянет вбок, а сейчас все так же вниз. Картины на стенах напоминают странные фрагменты, и звук изо рта, такой знакомый, как будто обернись…
И я это сделал и увидел ее, призрак. Щеки впали; глаза маленькие, черные, ехидные. Хихикает и испаряется. Появляется рядом, укусила за ухо, отобрала половину хрящика и взрывом исчезла. Где-то я видел ее, где-то очень рядом, возможно даже за ручку и дальше было… Нет, не помню! Слишком сильно вибрирует голова. Надо прилечь, может, пройдет. Так, значит, я должен проснуться и здесь все будет светло, уютно. Как раньше, когда-то…
IV
«Фух, я проснулся. А почему так темно? Получается, хотел, чтобы было хоть чуточку светлее и нет, не могло это стать на мою сторону и показать для меня это ничтожное счастье. Придется опять бродить по этому дому, искать интересное, а в итоге, это все будет сном. Ведь так!
… Ай, как же больно смог себя ущипнуть. Значит все нормально, можно горевать и идти дальше. Хотя стоп, вот что что, а пускать слезы явно не буду, и вообще, это поведение не для…
Кто здесь? Мне послышался смех со второго этажа, такой пронзительный, неприятный.
… Гарри… Га…р…р…и
Опять зовут, но это не к добру. А почему, что такого натворил?»
Под ногами противные черви, как будто их специально привезли сюда. Большие жуки и желчь, запах гнили, ботинки вязнут в дырках.
«Что это? Почему под ногами у меня череп и как я умудрился наступить на него, прям четко попав в глазницу. От увиденного пробежало множество сотен мурашек и ничего не изменилось, они это форму без жизни не спугнули. А дальше, нет, не скажу это сочетание слов в числе двух, но как, как у меня под ногами могла появиться дорожка из этих дряхлых сыпучих костей. Табличек… не одной, но идти следовало бы прямо, если конечно не налево.»
И сквозь хруст под ногами приходится идти вперед. Конечно, такое ощутить, но… свисающие липкие нити по замшелым кирпичам, могильный смрад и цветочный аромат сада, он где-то рядом. Прямо за поворотом лестница наверх, а под ней дверь, торчащая вила, и замок, точно его никто не открывал.
«Может, это специально для меня? А вдруг. Вот подойду, открою. И…  по любому получу приз, большое денежное вознаграждение, жену, только уже нормальную, без ерунды в голове и джина в самоваре. Хотя смысл в чем, если я не верю в волшебство, а так же в то, что за этой дверью меня невероятное лежит, и обязательно ждет меня. Пфф, чепуха. Не более задорного рассказа для школьника, который испугался, мамы и за плохую его оценку … Кхм, ночью… за…ним…придет…
А-а-а! Это что?»
Позади, ближе к не зашторенному окну, но все такому же темного, с синевой с улицы, стоит торшер. Время его появление в этом мире трудно узнать, но что там делает голова. Прям на нем. Она…
«О нет, пустой череп с волосяным покровом… как у меня… глазницы… челюсть… Она пошевелилась и щелкнула!»
Побыстрее, чтобы убежать от кошмара, перебирая ногами, расталкивая груды, почти выбрался из дома…
«Дверь! Чертовы тугие замки. Еще немного! Надо выбираться поскорее! Заперта…»
Тяжелый замок упал и грохот утонул в тишине.
«Все. Назад дороги нет…»
И, не спеша, Гарри, чувствуя неизбежность происходящего, минуя сломанные останки, с понурой мокрой головой побрел обратно, к светильнику…
«Голова! Она была, а теперь нет. А может зеркало. Да не. А если посмотреть… Черт! Кто здесь?! Выходи!»
Два зеркала, пуская отражение, обнажили на стене портрет. Все совпадало, но не было одной детали. Она…
«Что-то завалялось в кармане и для чего оно?»
В руке по ощущениям, маленький осколок, в нем застыла капля густой темно-алой крови. Вставив ее в эскиз на холсте, Гарри опешил.
«Та самая, что поселилась у меня в голове, и я очень долго ее выгонял. Всеми силами пытался полюбить по-настоящему, как это звучит противно, но нет, лишь получил обратное. Тогда, за все переживал… А разве это сопли? Вовсе нет, но да, жаждал плоти, будь здрав мой мозг, пошел бы прочь. Но ведь то, как же это все назвать иначе? Мы верили в свою судьбу, но она не одна на нас двоих. И смысл было столько жить, если…»
… Не вспоминай… Не надо… Все пройдено…
«Ничего не пройдено, слышишь?!»
… Ты… до… сих… пор… любишь… меня
«Рассмешила! Да и только; лишь иногда вспоминаю вскользь, как урок – не лезь, тебя убьет твой выбор. Сам выбрал это все…»
… Хорошо… Ты говоришь правду… Я верю…  А теперь… иди… за… мной…
«Все вроде как во сне, и может даже наяву. И. как, она смогла прийти ко мне живой. До сих пор всплывает в памяти, как мы вместе сидели под дождем, укрывшись моей толстовкой, делали фото на память. Мы точно повзрослели… Друг другу больше не нужны. Эй, любезная, как пройти наверх?
… Попрошу… называть… по имени…
«Хорошо, К…Кэрри. По какой лестнице можно дойти до тебя.»
… Следуй… за… черепахой…
«Чепуха… Ее же нет. Но как она появилась?»
Черные лапки, злостные красные маленькие глазки, звезда на голове, прожженная синим пламенем. Резиновый звук под когтями.
… Смешной… ты…
Смех за спиной усилился. Гарри поспешил за виляющим хвостом и каменным панцирем.
Второй этаж, и он, похоже мрачнее подвала. Большая стопка книг, спрятанная под пылью, шторы, упавшие в углу, а на белом подоконнике салфетка и твердая выпуклость.
… Сдунь… пыль…
«Ладно…»
Серая струя слетела, а под узором надпись «Зависимость». Смех девушки, рыдание, крик; все в одном. У Гарри по лицу пробежал холодок, появились горячие капельки на лбу.
«Давно, однако, такого я не видел. Сам, конечно, ярый любитель ужастиков и примерно такого, от чего потом стынет кровь в жилах, пробегает множество ощущений по телу; голова меняет не счисленное количество тем, перебирает старые очерки компьютерных игр, моделирует новые страхи, изобретает способы их преодолеть. А между тем, сам ищет себе приключения, играет мыслями. И ведь если подумать, то все это полный бред. Как может что-то появится там, где его явно нет... Стоп, что это там за окном?! Вроде огромное, а вроде не очень. Напоминает симпатичную девушку маленького роста и она… Не-е-ет! Идет ко мне.
V
Лязг топора, глухой стук сапог. Волочится по земле острие, вырывая тонкие стебельки, вгрызаясь в землю ржавым концом. Идет, довольно не спеша. За криком визг, и так по новой… Трясется все живое, шагает нечто злое. Определить не могу, насколько эта сущность опасна, но по виду, это больше похоже на фильм. Помните, там была девушка, обращающая всех в камень? Почти точь-в-точь, только нет змеиной головы, обычное туловище.
«Откуда столько людей. Их бесчисленное количество… а я среди них все та же букашка, незаметная на носу ботинка пыль, а что хуже того, просто ни кем не найденный среди остальных… Почему этот непонятный персонаж моего воображения настолько реален, что чувство, еще немного и я смогу коснутся рукой.»
Взмах, удар. Оглушение на доли секунды, а всюду разбросаны крюки на деревянных опорах, повешены многие лишние здесь, забытые нами. Такой пронзительный шепот, что чувствуешь себя на потеху смешным и нелепым. Серьезно? Ты слышал подобие хруста костей, но сам это не видел. М-да уж, это стоит признать, очень странное явление.
«Она просто берет и вздергивает их? Без каких-либо объяснений, оправданий. Мольбы в потеху, а под ними сочится красная кровь, разлиты багряные лужи. По шее медленно стекает ручеек, глаза закатываются, зрачки тухнут… и все это у меня на глазах! Какая мерзость! С таким притворством можно долго смотреть на крыши домов, пытаться ощутить резкий скачок давления, прыжок, приток кров вниз и все. А дальше не знаю ничего.»
Ветвистые кроны деревьев сужаются, веревки петель кажутся гораздо крепче обычных. Нет понятия времени, дня. Все спуталось в саркофаге, скрылось под трущобой леса. Голограммы выгоревших домов, на коленях молятся старики. Перезвон колоколов, таких тяжелых ударов с часовни.
«И как все это может происходить, скажите мне, пожалуйста. Просто, сам не зная как, попал сюда, в этот старый дом с угнетенной атмосферой. Довольно сильно хотел убежать и нет, все закрыто прочно. Браво тебе…»
… Спасибо…
«Да нет, что ты. Все хорошо. А ты бы испугалась, если вот так внезапно, ты, допустим, убегала от кошмара и заперлась в доме. На столе стоит все самое вкусное, до сих пор теплое; и нет, интересно лишь как найти выход, добраться до дома и больше не слышать этих криков, воплей.»
… Хочешь правду?...
«Валяй!»
… Я… Кэрри…
«И что?»
… Пришла за тобой…
«Однако ты поздно. Глянь на себя, не иначе как старая дряхлая дева.»
… Не смей! ... Так говорить обо мне…
«Боюсь огорчить тебя, но, ты мне больше не нужна. Да, я решил это может сравнительно не далеко, но точно, сейчас ничего не будет из прошлого со мной дальше. Я говорю стоп этому гнетущему проклятью. Ты можешь дальше рушить судьбы людей, пытаться построить на останках дом… Ко мне больше не возвращайся! Можешь больше не радоваться, ушел со мной еще человек, которого я сам забрал. Он был с тобой всегда рядом, падал в ноги; больше он так не сделает. Я сам его прикончил.»
… А… как… же… это?... Помнишь?...
Вдоль окна, под старыми досками выросла грядка ромашек, политых коричневым соком.
«Мерзко…Бр-р-р»
… Нет… Всего лишь растаявший шоколад… А ты что подумал? …
«Я так же, не на минуту не усомнился в своей правоте!… Какая же ты красивая… М-мм… Изгибы, мягкое тело, нежная кожа… Сейчас бы разом закончили все разговоры, воссоединились бы ангел и демон, получился бы взрыв… Как же я сейчас… О нет, опять задыхаюсь!... Хочу… Тебя… Хочу… Тебя…»
… Ну чего же ты ждешь… вот я стою перед тобой… Забирай полностью…
Обнажаются плечи, спадает платок, улетает легкая накидка.
… Ты… готов?...
«Да, моя хорошая… Да! Иди ко мне!  Так ты приятна глазу, и, знаешь, на мгновение опять влюблен в  тебя.  Давай забудем все наши невзгоды, взрастем взрослых. Я…тебя… »
Она медленно продвигалась к Гарри, опустошая взглядом полки, кровать, разорвали в перья подушки, упала книга.
«Да… да, я весь твой! А ты…»
… Твоя…
Глаза под излучением неяркого света фонарного столба на улице приоткрывают себя. Блеск глаз, чернота… Закипающее красное лицо
«Моя… И я…»
… Что ты?...
Острие вошел гладко, сквозь тонкий пленочный слой. Безжизненное тело упало наземь. Веки сомкнулись.
«Теперь тебя можно выкинуть в воду…»
…Нет!... Получай!...
* * *
Яркий бледный свет в окно, белая больничная палата. Раннее утро, но не настолько приятное, когда в глаза бьют солнечные лучи и приходится сначала ворочаться и лишь только потом нехотя вставать.

 - Гарри!
 - Что!
 - Как что? Вы понимаете, как такое произошло?
 - А в чем собственно дело?
 - Вы разорвали кожаные ремни. Они были самыми крепкими во всем районе.
 - Да не, что вы. Я серьезно.
 - И дальше что?
 - Сейчас мне придется вас усыплять!
 - Не-е-е-ет.

 * * *

«О нет! Какое яркое солнце. Кто меня зовет?»
 - Гурт! Гу-урт, хватит спать. Ты уснул рядом со мной!
 - С кем?
 - Ты что совсем что ли? Это же я, Мануэль.
 - Ах да, вспомнил! Но что я здесь делаю?
 - Уже не важно, пойдем, поедим?
 - Ну, думаю, можно. Пошли!
«И мне не понятно, почему во сне я оказался на каком-то болоте в странном доме, похожем на коттедж старых веков. По этому, думаю, когда-нибудь, спустя совсем немного, можно написать картину, используя дом как основу. Но думаю, нет, я это забуду…»
 - Эй, что ты делаешь?! Зачем ты ущипнул меня за зад?!
 - А что, нельзя? Мы вроде как женаты или я что-то не знаю?
 - Да не, все так…
 - Ай! Осторожнее. Между прочим, я слабее.
 - Эх ты, не в этом все измеряется.
 - А в чем?
 - Кто быстрее съест все свои блины, не будет мыть посуду! Догоняй…
 - Эй, ну ведь так не честно. Хотя нет… Спорим, я быстрее буду!?
 - Сначала догони…
 - Я уже рядом…




3 раздел

 - Привет… А ты как смог найти дорогу и решил прийти сюда?
 - Ну не знаю. Был на улице, увидел включенный у тебя в квартире телевизор…
 - Как?
 - Он ярко вырисовывался на фоне черного балкона, изображение не помню какое.
 - Ну ладно, подумаешь, многие люди смотрят окно по ночам и просто…
 - Грустят?
 - Нет! Они вовсе не убиваются, а просто так вот сидят, смотрят в одну точку, и по кругу проносится множество разных старых воспоминаний.
 - У тебя что?
 - Даже не думала, что скажу это кому-то или вообще когда-нибудь придам этому значение; раньше был он…
 - Кто!?
 - Да подожди, не перебивай… Вот бывает у тебя такое, что с человеком знакомы недолго, а он как родной. Правда, даже вспомнить имя его не могу, но он точно был высоким. Прям как ты.
 - Я?
 - Ну да. Темные волосы, гладкая кожа на подбородке, зеленые глаза, и знаешь, всегда были такими добрыми, прям до жути приятно. Никогда он не понимал, почему все его любят, но он как магнит – все бежали к нему и расставляли руки по сторонам, хотели обнять.  До того момента не мог понять, как он, просто обычный человек мог притягивать к себе. Странно, не так ли? Не надо ответа, сама не знаю. Вот встретишь его и бежишь, прыгаешь на руки. Он так легко подхватит, как пушинку и не поймешь, на облака села или в воду упала.
 - А сейчас он где?
 - По правде говоря не знаю, но очень бы хотелось.
 - У тебя был такой человек?
 - Да вроде нет. Наоборот, меня все любили, и для всех был неким лучшим человеком в его жизни.
 - Гу-у-рт?
 - Ада? Но не Мануэль.
I
Не то, чтобы плохая погода, но явно, погулять сегодня хорошо, мало кому удастся. Дождя не было, небо почти полностью голубое, иногда, конечно, просвечиваются непонятные серые пятна и то, это ненадолго. Зонт, возможно, был бы не лишним, но что сделать можно, если он забыт дома, а может, вовсе порван ненароком. Просто шел по улице, махнул им, ну так, чтобы улетучилась пыль, и задел ветку дерева. Снять тяжело, пришлось дергать; отвалилась сухая ветка, а вместе с ней дыра в зонту. Рука венозно вздуется, голова беспомощно заболит – кто же знал, что настолько долгим может быть путь от дома. Постоянно, ну точно несколько недель назад, эта дорога была самой короткой, пройти по ней будет лишь за удовольствие. А сейчас… Это просто один и тот же путь до одно и того же места. И да, присутствует маленькая деталь – он неизменно становится длиннее.
«Чем дальше идти куда-то, тем короче путь. И это даже очень логично, лишь представив себе насколько сильно спешишь, он будет у края почти под ногами. Зачем сейчас увлекся расстоянием, сам не пойму, но этот запах акриловой краски сводит меня с ума, я падаю… Нет, лишь вроде пошутил. Солнце не настолько сильно греет, да и его почти нет, а тут какая-то краска. Пфф, нет.»
 - Привет…
 - Эм, здравствуй.
 - Я Ада.
 - Здорово. Гурт.
Рукопожатие символизировало знакомство лишь на одних именах, а дальше ничто не понятно.
 - Куда ты так спешишь?
 - Да вроде никуда. А что такое?
 - Просто хотела поближе познакомиться, пока за мной не пришла подруга.
 - Ну, давай.
«Хм, что же я вижу: голубые глаза зеленого оттенка, правильный овал лица, довольно естественный оттенок кожи, немного темнее обычного бледного. Трудно передать словами все тот образ, который, возможно, запечатлелся в голове надолго, но тогда, именно в тот момент, она была просто девушка, со своими незначительными тараканами, часть темного прошлого в сердце, игривое азартное поведение, улыбающиеся губы. Что-то есть в ней такого, от чего хочется убежать, но и к чему прикоснуться, обжечься. Нет, вот так взять и влюбиться я не смог бы, но, сколько же нужно времени, мне интересно, чтобы человек по-настоящему влез в жизнь, обосновался, свесил ножки и не уходил. Думаю, не много.
А у меня все просто, так кажется с первой мысли. Ну что не так? Проснулся, пошел, умылся, оделся и только вечером пришел. Весь день нет меня, ну где-то потерялся среди домов, а может просто, в одном из них сижу, смакую сон, который досмотреть мне так, и не удалось. Верните мне то, как я лежал в траве, смотрел наверх, спокойное биение в груди, без гула, отдышки. Как сейчас, все было хорошо. Но, может даже лучше.
 - Мой парень. Вот он, познакомься.
 - Привет, - с крепким дружественным рукопожатием Гурт поприветствовал Эндрю.
 - А вы сами откуда?
 - Я? Я? Я?!
 - Успокойся, Ада.
 - Эх… ладно.
 - Ну я живу вон там, - и длинный палец указал точку на доме.
 - А она…
 - Почти в центре города! Ой…, - и заткнула себе рукой рот.
 - Я же просил тебя, тише. Что же ты так себя ведешь?
 - Не знаю, просто у меня было мало друзей. И… я хотела познакомиться с ним, найти нового.
 - Тебя твое само найдет.
 - Правда?!
 - Но ведь я когда-то тебя нашел и вот ты рядом. А теперь пойдем.
 - Погоди. Последний вопрос – я хорошая? Только честно отвечай!
 - Нет. Ты лучше всех. И да, очень даже милая.
 - Спасибо! Люблю тебя!
 - И я… А теперь пошли.
 - Хорошо.
«Как же она хорошо, прям в припрыжку шла с ним за ручку. Сначала они просто звонко поцеловались, а потом, завернули за угол… Наверное, они действительно счастливые. По мне так даже очень. Я видел, как вместе им хорошо, как они идут, смотрят друг на друга, улыбаются. Хорошо им все-таки вместе, никто не помешает быть настолько счастливыми как они здесь, прямо сейчас, без завтра или послезавтра. Прям тут и нигде; не боятся лишних взглядов со стороны, им просто хорошо. Всего скорее, созданы сами для себя. А я, что мне еще остается делать, пойду дальше. Смысла нет стоять на одном месте, постоянно куда-то иду. Правильно или нет, точно понять не могу. Но больше всего хочу одно, чтобы все любили друг друга. Опять во мне играет то, чем воспитали в детстве. Мы падает все вновь и вновь, играет в сердце кто-то на струне. Я, думаю, пора уйти, но буду там где, след исчез. И долго будет это в голове звучать как голос подсознания.
II
«Что бы произошло, если я сам знал ответ на вопрос? Вот сейчас меня это и волнует. Представим, что необитаемая лодка, именно она, не остров, и вы в ней. Каковы ощущения, когда, вылезая в воду, вы видите вокруг сплошные груды людей и каждый что-то невнятно шепчет. Быть может, больше нету бога, а кто верил, не может отвергнуть идеи, что нет ада и рая, есть жизнь до и после звука упавшей крышки могильной сырого гроба.
Изначально, это не имеет главной роли, но соль и сахар, они ведь тоже второстепенны. Мы будем верить в волшебника из дома магов, хранить вещи умерших предков, но дать ответы, можем лишь сами...
И в порыве странных мыслей настигает та самая паранойя, я не красив и уродлив. Быть может то, что нужно мне, и для чего живу сию секунду - я буду ненужным.
Второпях, собрав мешок с вещами и вскинув сверху, на плечо, побрел туда, где есть хорошее, но полезное ли, вот это да. Сейчас разрушиться соломенная крыша, падёт с неба указательный палец, но ты убежишь, и тебя щелбан не догонит; полностью согласен, смахивает на бред сумасшедшего.
А теперь, самое трудное для меня на это время жизни – разговор с самим собой, когда внутри есть нечто в роли четырех советчиков и ты спросил; они все знают свой ответ, но то ли он, или другой пример. Вот скажем, я хотел бы выпить воду. Один сказал – налил бы дома, другой совет дал – купи, а к двум другим прислушиваться долго, трудно. И вывод седлал для себя один: да, с самим собой всегда намного тяжелее. Одна нога хочет туда, другая сзади отстает. А, знаете, в этом есть какой-то смысл, но раз так, давайте-ка присядем на дорожку.
Раскинув под ногами небосвод, подставив просто зеркало, я всматривался вперед с большим трудом, и знаете, набрел на это…
Вот почему так просто хочется сказать о том, что знаем все и иногда не вспоминаем. Самое легкое жить в простоте, а мы, ну как так, бежим за временем. Быть собой просто бесценно, цитировать книги, наверное, неплохо; давайте на секунду представим, что больше нет нас, но есть наши мечты. Довольно часто замечал, что все спешат и я за ними. Куда, зачем? Понять ответ на столь короткий вопрос не сложно, но давайте скажем всем – мы точно хотим этого…
Пространно быстро, воздушно, тяжело, мы падали спиралями на наши трубы… хм,  к  чему это несносное сравнение. Давайте лучше упадем в кровать, попробуем уснуть, и нет; ты до сих пор думаешь о том, кто ты есть на самом деле? Прости. Наверно я не прав, что лез к тебе в подушку, ведь ты спал. Искал на ней следы покойной битвы, а знаешь, спорим, мне удастся объяснить, что есть сейчас внутри тебя и точно, просто без вопросов, у тебя пойдет слеза. А если нет, ты очень черствый, ты точно задумаешься и я, просто опишу все то, что тебя сейчас волнует. Готов?
Просто проснувшись, рано утром, сначала откроешь глаза, и поищешь меня, но нет, просто так ничего не бывает. Ударишь по матрасу кулаком, отпрыгнув от пружины, четко встав на ноги. Побредешь в ванну, спотыкаясь о линолеум, держась ладонью на стене. Пройдешь по коридору, свернешь налево и лбом ударишься об дверь. Сквозь зубы, не очень понятное, что-то пробормочешь с серьезным правым глазом, что тихонько трясется. Нехотя опустишь на ручку кисть, повернешь; зловещий «щелк» развеет тишину и ты, все так же, еле держась на ногах, облокотишься на стиральную машинку. Нехотя откроешь кран, опустишь руку в горячую струю и замрешь, обомлеешь, в какой-то момент поймешь, что уснул. Но резко воспрянув, брызнешь на лицо, разотрешь по сухой коже и будто бы станешь бодрее. Достанешь щетку, обмажешь пастой и долго, на показ у зеркала будешь елозить по зубам. Потом, набрав побольше в рот воды, ополоснешь все десна, плюнешь в ванну, смыв струей. Последний раз, набрав рукой горсть из крана, набросишь на глаза, протрешь старательно все мочки ушей и закроешь его. Возьмешь с крючка немного грустное полотенце, вытрешь с лица все капли и да, ты вновь чувствуешь себя прекрасно. Теперь ну точно, как заново родился. В конце захлопнешь громко дверь, на злость соседям, тем, кто надоел, ногой достанешь до выключателя, потушишь свет и дальше, едва шатаясь, дойдешь до кухни. Тут еда сама себя не приготовит, но мама, спасибо ей, сама наложила на тарелку. Тебе лишь разогреть….
Ну, думаю, не нужно здесь лишних слов, как треская еду, за обе щеки, полыхая мыслями извне, захочется пойти прилечь, уставиться наверх и ни о чем не говорить. Сначала, конечно же, помыть посуду, навести порядок, вытереть с раковины воду; набрать кружку полную ледяной жидкости, выпить чуть больше половины и уйти к себе в комнату.
Можно просто было бы улечься, но нет, ты не привык сидеть без дела. И сразу, как только хлопоты остались позади, несмотря на то, что при каждом шаге смыкаются глаза, ты засыпаешь. Веки сами падают, но ты не поддаешься, а все дальше идешь, держишь их открытыми и просто молчишь, а в голове рушатся города.
И вот все, так каждый день, а ты, конечно же, не рад. Быстрее бы закончить треп, бесполезный разговор, замазать в голове пробоины и углубиться в свои мысли… Не всегда хочется знать ответ на то, что спрашиваешь. Слишком редко хочется знать, что просто так прожита жизнь. Правдоподобно, как будто по-дьявольски, мы любим, когда люди пресмыкаются перед нами с непонятными странными в голове причудами, порча… Хватит любить свое превосходство, якобы владея человеком полностью и не говорите, он нам дорог. Да вы что, я ни за что не скажу вам это…
Смотрел на всех исподлобья и долго терпел, когда же начнется суд. Мой, самый праведный, прогнал бы вас всех. А с тем сравнимы лишь единицы, и вы верите, что просто так уйдете. Ах да, вы сильно заблуждаетесь. Но почему, я должен говорить вам как некто наказывающий. Вовсе нет. Я из тех, кто просто живет, просто думает ежедневно, и нет более истиной той, что видели во мне когда-то. И подарили вам всем свет, жизнь, разум. Наградили истинными высшими силами. Но, вы как не умели жить от всего сердца, так и не научились. Во сне видел, даю честное слово – в это вся суть общей проблемы; живем по шаблону, но не по призыву сердца. Вы все еще любите кого-то, но явно не себя.»
III
«По ту сторону тебя, сидел с угрюмым лицом и думал о прошедшем детстве. Вроде как сон, но повторить не за что не согласен уж точно. Ноги упали с кровати, все еще ровная спина, а дрема, прям где-то рядом. Зачем ты пишешь про меня?
… То есть?...
«Ну что ты такой тугодум, скажи мне на милость. Сейчас, сам не скрывая того, сидишь за столом, ешь шоколад с арахисом, запиваешь холодным молоком.»
… Ты кто? Каким правом ты обладаешь, что здесь описываешь меня, хотя в жизни ни разу не видел…
«Однако чувство юмора у тебя полно и даже больше, чуть выше вижу горсточку с песчинкой. Вот знаешь, кто ты? Это я, только ты назвал меня иначе. Перед компьютером, как ни в чем не виноватый, раскручиваешь мой сюжет – но как-то странно очень. Поверь мне, знаю, почему так хочется тебе сейчас присесть и начать писать, без задних мыслей. В голове все дальше крутятся песни «Шмеля», исполнителя, которого ты любишь так называть, а послушать, не можешь… Боишься сбиться с мысли, о чем писать, забыть меня во времени, и резко вспомнив, переместить щелчком лишь большого и среднего пальцев.»
…. Неужели тебе не нравится такая жизнь? Вот ведь сам посмотри. Подарил тебе я много чего разного, а где спасибо?...
«Чего-чего? За что? Ты подарил мне муку, боль. Как трудно было мне шагать по книжке прошлой. Знаешь? Ведь ты тоже это ощутил, злорадное призвание: зависимость. Знаешь, как мне было больно?! А?! Ведь я бы мог сейчас сказать тебе бы все в лицо, но не могу, ты создал меня и вселил в меня дух жизни, а не наоборот. Зачем я буду тревожить тебя, но нет, пойми, зачем так больно. Может, это круто, развлекать когда-то маленьких детей, наверное, тогда ты лучше знал, что будет только хуже. Зачем подверг меня своим врагам, внушил что любовь – это хорошо, и спрятался, убежал как маленький ребенок, оставив с самим собой на не помню какой из девяносто девяти страницах.»
… А все же ты не благодарный, я подарил тебе мечту. Ведь сам, когда был очень мал, и постоянно ныл в себя, говорить про себя никому тогда ведь не хотел, пришел во сне, просил любви. Простой человеческой любви к людям, и больше всего, к одному. После, ты сильно пожалел о просьбе и много раз хотел закончить главы на Голгофах… Помнишь, один раз сидел у камня, пролетала черная бабочка и ты пожалел, что смог оказать милость человеку. Конечно, помнишь. Я всю твою бумажную жизнь дарил лишь то, что сам хотел…
«Сейчас же мы летим в пропасть со сколы вдвоем. Меня разбирает ожесточенная злоба. Я неистово хочу пожирать людей своими зелеными глазами. Я знаю, почему сейчас ты сел и написал наш диалог с тобой. Ты тут, и там, говоришь со мной через частое перебирание кнопок – прости, что дал так много тебе боли? Серьезно?! Ты только что смог осознать, как больно сделал мне в те дни, когда бежали все? Больше не хочу быть для тебя другом, пойми, как сильно надоел пытать меня. Жизнь моя всегда была при мне, но ты, то самое богатство, что было у меня, забрал ко всем чертям собачьим. Ты главным образом ведь знаешь то, что мог подарить мне рай на землю, многих благ и счастье; хоть где-то я был бы рад, но нет, опять брошен тобой в канаву. Давно, не помню когда, но точно не вчера, я стоял пред иконой, молился богу, просил: он молчал, не слышал ни слова от него. Тогда, сквозь те самые тернии, к звездам, рвался как зверь, цепкими руками рвал на себе их скользкие липкие лианы. По мне стекала хрустальными капельками кровь,  до изнеможения облизывал тощие пальцы, а ты бросал меня дальше. Я не ел и не пил, как будто потребности нету; ты нигде не говорил, что без потребностей точно умею. Почему, я как сын твой, послушный, во всем без прихоти. Зачем именно сейчас пришел, чтобы снова надо мной повеселиться.»
… Позволь, мой милый друг, я не давал тебе плохого. Ты жил нормально, хватит сплетней. Тут больше ругани и страсти этой бури. Точно, воды не пил и мало ел, но знаешь, как все же много преодолел. Сквозь много чего, мне вспомнить сейчас будет очень трудно; никогда не бросал тебя в беде и шли с тобой рука об руку…
«Ты снова заливаешь мне, похож на тех, кто слабо верит в нас, живущих на листе. Мы многое не просим, и молчаливы сами, но поговори хоть с нами, даже немного, и мы будем счастливы.»
… Это ты к чему?...
«У всех герои в книгах хорошие, а я – ну что-то явно прям из ряда вон выходящее. Хотя знаю точно, что лучше тебя никто свою книгу не знает. Для обычного читателя это только хорошо написанная история, и только для нас, для тебя это как то, что ты играешь в спектакле, управляя нами на веревочках. И только ты знаешь всю жизнь, что происходит за шторами.»
… Ох, как же ты сложно строишь свои объяснения. А знаешь почему я здесь и до сих пор не ушел?...
«Да знаю я, ты точно хотел сказать, что Ангел твой, написанный с большой буквы, точно рад, что недавно плавал в море, рядом с пляжем. Он был таким золотистым; лимон и то слишком яркий. Ты не можешь успокоить себя, прийти в спокойствие дня и думаешь о том, как дальше продолжать борьбу. Зачем? Успокойся, тут она твоя»
… Вот ты специально сейчас, да?! У меня ведь хватит смелости убить тебя…
«Нет, в этом я точно сомневаюсь. Везде ты продолжаешь мою жизнь, везде ты даришь вновь приятное. Больше не буду предъявлять тебе за то, как плохо, даже очень, относился ко мне. Но пойми, как будет все, никто не знает, и точно, опять поспать не сможешь по утрам нормально. Все время будешь засыпать на следующее утро, винить во всем себя, что выспаться не смог. Изо дня в день поглощаемый различными странными мыслями, будешь писать на листе свои мысли, опять буду появляться я, и всюду, где не было тебя, появимся мы, ну ты через меня.»
… Хорошо, допустим. Против этого ничего не имею. Но что же дальше…
«Как что, ты сам все знаешь. Уедешь на год, тебя ждут приключения, уроки жизни в другом городе. Придешь другим, более не похожим на себя человеком. Найдешь работу, пойдешь в университет, когда-нибудь вспомнишь про меня, откроешь компьютер; поставишь большую букву, начнешь новой предложение. Тогда тебе будет не до меня…»
… Нет, что ты. Всегда со мною будешь ты и не поменяю на другого…
«Охотно верю, но когда придешь ты, появиться со мной другая. И мы будем оба с тобой счастливы.»
… А кто это?...
«Ты сам все знаешь и не очень-то хочешь говорить. Но мне придется за тебя, а то потом еще обидишься. Это будет Ада.»
… Что-то слишком мало и коротко…
«Хорошо, я знаю, что тебе нужно с душой. Ахах, ты свою все же потерял?»
… Нет, надеюсь…
«Ну, так-то да, ты еще не стал настолько сердобольным, чтобы оказаться без волшебного вещества внутри.»
… Давай другое. Мне это не очень интересно слушать…
«Да без проблем. Вот на месте твоем, встал бы сейчас и лег спать. Но нет, не могу тобой манипулировать, но когда-нибудь и вы поймете, что персонажи историй, то есть мы, каким-то косвенным методом все же влияем на вас. Спорить со мной бесполезно, но давай, сейчас пока ты не лег в свою теплую кровать и ради чего начал писать продолжение якобы законченной главы, скажу то, чего ты мало кому сказал бы; хотя нет, болтать ты еще тот любитель и не надо вертеть головой, что это не так. Я лучше тебя знаю, чем ты сам при том, что ты реален, а мой состав – это чернила на плотной белой бумаге. Возможно, тебе понравится тебе эта затея, и ты захочешь писать многие подобия таких диалогов в своих книгах, но это первый и знаешь что… Ты прекрасный человек, я не хочу жить без твоего пера и…»
… Хватит, я не из-за этого тебя так поздно разбудил…
«Ладно, хорошо. Суть в чем, ты хочешь просто жить. Но нет, наверное, ну просто лучше, чем сейчас. Открыть свой целый ряд книг, стать знаменитым писателем…»
… Короче! ...
«Ты любишь Аду!»
… Нет, ты что. Вовсе нет…
«Я могу с тобой поспорить, что ты сам не прав, опровергнуть твою мысль, но ты позвал меня не для этого. Гурт и Гарри – твои два Альтер-эго, а ты один. И все же, пора сказать эту противную, но в то же время сладкую романтику.
Ты безумно будешь скучать, хотеть увидеть вновь радостную улыбку, прыжок на тебя с разбега, объятия… Спорим, ты даже сейчас улыбаешься, а я еще не начал разговор… Вот стоишь ты такой на кухне, смотришь уперто в плиту, а она подходит с сзади и кусает за ухо. Мурашки? Еще бы. Это только начало. Но перед этим всем, вы вместе пережили столько, что после года без всякой встречи, станете еще ближе. Вот знаешь, никогда не говорил вперед, но когда-то приходится быть волшебником и да, таких людей еще не встречал. Можно было бы добавить тебе лучшую судьбу, дар такой, от которого все падали, но нет, у тебя и так все есть, всеми любим.»
… Приятно, конечно, но можно ближе, я спать серьезно хочу…
«Я знаю это, но позволь сказать еще буквально триста слов. У тебя будет с ней все, и дети, маленькие, бегающие по полу, и ты, такой хороший отец, уж лучше тот, кем был твой для тебя. Вырастишь вместе с ней их, но знаешь что главное, такого еще точно не встречал. Возможно, душу вложить в эти слова серьезно трудно, возможно, ты больше жив, чем думаешь сам, но прости меня, таких, как ты с ней, я нигде не встречал. Без лишней хвальбы, и прочего, что может казаться лишним… Позволь сказать последнее. Ты дорог ей, как никто другой, и без тебя не стало б той, что глядя на тебя влюбляет, но ты, эх, какой же ты наивный. И нет, я не ругаю тебя, это очень даже хорошо… Просто будь счастлив, когда сбудутся слова и не забывай, кем был и кем стал. Последнее время очень часто вспоминаешь тот день, когда лежал убитый собой во дворе на скамейке, извивался на столе ужом после рабочего тяжелого дня, а она рядом держала тебя.»
… А последнее? Ну же, скорее…
«Ты был всегда для нее тем, кто мог разрушить мифы. Ты…ты, у меня нет слов, перехватывает дыхание. Эти бабочки, они такие красивы, а вы на них похожи. Она это точно прочтет, и знает, что именно она та самая, заплачет вновь, покажет маме, и вместе будут долго рассматривать загадочные буквы в словах, что предают им особый смысл. Они поверят, что это все не сон, и много раз ущипнув друг друга, будут просто сидеть. Под глазами намокнет, слегка зашелестит входная дверь… А ты стоишь за стенкой… И все это будущее…»
… У меня нет слов. Давай, прощай, до скорой встречи…
«Пока…»
IV
«Вот вновь, по старому кругу, брел каждый день гулять по запылившимся следам. Каждый раз в одно  то же место, где ждут все те же лица. И, знаете, такое трудно осознать, но скоро надоест тут каждый, всяким своим действием отложиться в памяти, но будет тем, что когда-нибудь ты выкинешь и больше не вернешься. Так произошло и со мной… Не счисленные количества раз находил новых знакомых, но не больше года, а дальше по разным сторонам. Кто знал, что так бывает, за много сотен дней, поменять ну прям порядком пять человек, не остановится ни на одном и идти дальше. Было семь, стало десять, позже пятнадцать. В конце всего-то тридцать. И да, они тоже были в то время, когда место неизменно, а жить все же хочется свободней.»
И снова пасмурное небо, таким не видел никто давно. Моросящие тучи на небе, без дождя, уже хорошо. По проспекту, мимо зданий, минуя толпы однотипных людей, Гурт брел поближе к солнцу, но набрел да Аду.
 - И снова привет!
 - Эх, привет…
 - А ты что такая грустная?
 - Да не знаю что-то. Вроде и неплохо, а получается хуже некуда.
 - Что так?
 - Да, немного поссорилась с парнем.
 - Это почему же?! Что такое произошло? Расскажи, если, конечно, ты можешь.
 - Разумеется, могу, но не знаю как объяснить подобное… Мы вчера гуляли как обычно, тебя почему-то не видно было. Хотела тебя найти, да и Эндрю был не против втроем погулять. Сам звал.
 - А что пошло не так?
 - Мы одевались и вдруг что-то щелкнуло. Уже не помню что, но он отказался идти.
 - Эм, может, я во всем виноват?
 - Нет, что ты. Вовсе не ты. Говорил, что когда одевался, а я была занята, он в одном мокром носке упал и ушибся головой. Думаю, сотрясения нет и удар был не сильный, но всего скорее, это просто его мгновенно разозлило.
 - И поэтому он решил остаться дома?
 - Да…
 - А ты?
 - Ну, рядом с ним села, долго смотрела на него, как он спал, и ушла к себе домой.
 - А там как дела?
 - Такое лучше не спрашивай. Не люблю обсуждать это с малознакомыми людьми; а хотя, ты ведь сам знаешь.
 - Кстати да, ты права.
 - Ну вот.
 - А сейчас куда пойдем?
 - Я не знаю. Давай по бутылочке холодного пива и пойдем прогуляемся.
 - Ну, можно. Только, знаешь что?
 - Что?
 - Да просто спросила, а то вдруг меня не слушаешь.
 - А, ну ладно.
Блестят огни фонарей вблизи круглосуточной палатки, а они идут вдвоем обратно. Зарождалась дружба, но никто из них не знал, что это просто так не закончится. А в руках по бутылке «Карлсберг» и пачке ржаных сухарей.
 - Мне пора…
 - Так быстро?
 - Да, увы и ах… Мама уже звонила… Раз пять.
 - Тогда да, беги скорей домой.
«Обнимашки на прощанье, как это мило. А все же чуть-чуть с тобой тепло.»
Медленный шаг, навстречу маленьким дырам, сметая в грязь осколки разбитых камней. Все так же ходят толпами люди, и по-прежнему ездят машины, сгребая лужи в траву.
 - Стой!
 - Что? Кто? А, это ты… Что так пугаешь?!
 - Да запыхался немного, пока бежал за тобой.
 - Зачем такие жертвы?
 - Хотел поговорить.
 - Это так важно?
 - Очень… Послушай…
 - Весь во внимании…
 - Я похоже… только на ушко скажу, шепотом… влюбился.
 - Ха-ха! Серьезно?
 - Да, и это вообще не смешно. И прям, вот думал, что летаю. Но нет. Ползаю в ногах у своей тени, и так прискорбно, все готов был бросить, буквально без остатка. Измениться, стать иным, каким-то удобным что ли. Знаю, звучит мерзко и по любому не выглядит как мужественный поступок, но что я мог сделать еще, ну вот что. Она же ведь такая классная, прям не могу. Все ее волосы, улыбка, взгляд. Садишься, смотришь исподлобья, потом прилег в гамак. На фоне, где-то позади играет тихая гитара перебиранием струн. А она стоит на противоположном балконе и медленно падает рубашка с плеч.
 - Так, хватит!
 - Почему?
 - Надоел со своим соплями по этой Кэрри. Когда же ты успокоишься.
 - Брат!
 - Чего?
 - Никогда не успокоюсь. Когда один человек любит другого, то ничто не может помешать его чувствам. Он будет задыхаться, смотреть с наслаждением, но все же молить остаться непременно здесь. Я готов говорить, как сильно нуждаюсь в ней, и та услышит меня. Могу сказать столько комплиментов, что нигде такой список не найдешь. А в пору было признаться? Нет, еще рано.
 - Уверен?
 - Конечно, я всегда уверен. Но есть все же такое, что она порой поступает со мной больно. Вот возьмем случай, у нее есть парень.
 - Ух ты!
 - Погоди. Есть, но был еще раньше, как будто повторяется. Раз пятый уже вместе.
 - Ну и зачем тебе такая нужна? Ведь она сама не знает, чего хочет.
 - Меня. Я готов…
 - Быть подставкой для туфелек и ног, что мягко испарились из них.
 - Нет, ты не прав.
 - Если не так, я бы не говорил.
 - Почему тогда ты просто не можешь поддержать меня в столь эйфорическое и трудное время.
 - Давай откровенно?
 - Хорошо, давай.
 - Ты это сейчас сказал, не для того, чтобы согласится со мной, и выслушать что-то действительно хорошее, дельный совет; просто пришел и пожаловался. Даже, если мы с тобой оба близнецы, одной крови и практически одинаковы характером, я всегда буду превосходить тебя. Очень часто будет борьба, похожая на соревнования. Всегда показывал тебе, что слишком много страха, трусости в тебе; люблю и все, а дальше что?
 - Ну, признаться и добиваться человека.
 - Не знал, что ты можешь быть хуже моих понятий о тебе.
 - Почему? Я лишь искренен.
 - Еще спрашиваешь? Сравни, как ты ведешь себя, когда появляется шанс влюбиться и как я.
 - Ага, разница большая.
 - А еще… Ты зачем ходишь, говоришь, что не можешь без нее, прям везде, мерещиться ее силуэт, но вместо этого не скажешь сразу. Зачем тянешь, терпишь, и после…
 - У нее был в это время парень!
 - Только хотел сказать… Зачем унижался и гордился тем, что предан той, у которой есть другой.
 - Л-любовь…
 - Д-дурак!
 - Ну вот, давай-ка по-хорошему разлюбляй ее, и научи меня парочке приемов, чтобы завязать хорошие отношения.
 - Насчет первого пока не могу, а второе хоть завтра.
 - Хорошо, договорились.
V
«И долго понять или осознать, долго до того, как вновь соединится с мыслями в одну и начать борьбу против сил, таких, что нет, победить точно смогу. Вновь те самые действия, которые не причиняют вреда, но пойти стоит лишь ради того, чтобы попробовать.  И самое время, прям то, что сейчас, окунуться в бездну мыслей, беспомощно тонуть, просить помощи, карабкаться по мокрым стенкам и с грохотом плюхнуться в воду, все так же нервно перебирая руками.
Тебе бросили канат? Ты поймал, счастливый ползешь по нему вверх, но вот не задача, он порван, рядом с краем. Миллиметр выше и точно, абсолютно, смог бы залезть выше, но специально, ради тебя, и ты не смог сделать ничего. Возможно, здесь место тем самым важным словам, после которых всегда бросает в дрожь и после хочется задуматься о происходящем, но нет, такого здесь явно не будет. Это просто как начало нового размышления, после которого следует продолжение истории. А мне лишь надо просто поднять себя и идти дальше, спотыкаюсь, но все же, не меняя исходного направления.
И снова те самые лица, что так похожи на вчерашние, как зеркало. Ноги идут, голова ничтожно сильно бредит, но изменить себе, как это просто выглядит и как трудно сделать лично мне. Столпотворение живых существ, просящих больше чего-то непонятного, от чего сами бегают на задних лапках. Вы только посмотрите на них, как ничтожны. А ведь стоит подумать, раскинуть по углам какие-то синонимы, может быть рваные рифмы, я замечу, как много среди всех нас людей по-настоящему живут; остальные копируют. Неужели, так увлекательно быть портретом того ученого, но не самим им. Задумайтесь…»
Просто прямо по дороге, шагая, перебирая ноги, Гурт шел и как всегда, размышлял. Гулять позвал Гарри, но куда, зачем; эти вопросы сводят с ума.
«Как неприятно, однако, сводит ноги, и пробирают судороги.»
Множество домов, плотно стоящих, столько много деревьев, воткнутых в землю. Детская площадка, кишащая детьми и…
 - А ты что здесь забыл?
 - Как что, гуляю.
 - С ними?! Слушай, хорошая шутка, пойдем; ты обещал показать мне классных друзей.
 - Так вот они…
 - …
«Вот сейчас произошло самое неприятное – меня хватил удар, по самому сердцу. Серьезно, он гуляет с теми, кто младше его минимум на два-три года. Ладно, есть пара-тройка тех, что ведет себя достойно… Но бегать с палкой, играя в перестрелку. П-ф-ф, Гарри, от тебя я такого явно не ожидал.»
 - Ты же понимаешь, что сам застрял в развитии. Просто приходишь, добровольно сидишь и со всеми играешь.
 - Нет, я тут психолог!
 - Чего?! Кто ты? Да ты им не нужен, пойми, наконец.
 - Нет, всем им дорог! И горжусь этим!
 - Ты, ой, даже слова подобрать под это не могу, зачем вообще с ними ввязался. Ушел бы давно и все. Зачем они тебе нужны.
 - Не знаю, наверное, просто так.
 - Пойми, друзья, и братья, нужны для поддержки, помощи, совета, но не для высасывания всей энергии из тебя.
 - Вовсе нет, я прихожу домой нормальным.
 - Не говори мне ерунды, только вот недавно говорил, что вечером всегда пустой, как бутылка из-под вкусного пенного кваса, особенного в жару. Садишься перед компьютером, смотришь в него, пишешь  свои противные любовные записочки и ноешь как тебе больно. Мне.
 - Не, ну ты что. Я же тебе пишу как брату.
 - Тогда перестань вести себя как баба, и просто жить... Нет, значит, нет.
 - Не могу. Если любишь, надо ждать, добиваться своего, всегда быть преданным мечте…
 - И падать в глазах всех, как сейчас, только весь мокрый.
 - Ладно, может быть ты прав. Но, знаешь, я помог многим людям!
 - Не сомневаюсь.
 - Вот смотри, в один день я оказал экстренную помощь нескольким людям. Хочешь расскажу?
 - Нет!
 - Хорошо… Короче, в один из дней, я стоял опять убитый, но наполовину, хвастался этим, и ко мне начали подходить. Спросил не удалось что именно они хотят, но: один сказал, что у него друг болеет неизвестной мне болезнью, умер и что сейчас его ждет то же самое; второй сказал, что от него отказались родители; третий внимательно рассматривал место, где можно похоронить себя; другой говорил про знакомого, у которого есть три раковые опухоли, и остались две; но самое интересное, это девочка, которая не может жить нормально со своей семьей, имя вроде… не, не помню.
 - М-да, какой же ты, эм… хилый.
 - Ну, нет, я так всем помог!
 - Да иди ты, надоел. Я не понимаю, как можно хвалиться тем, что тобой помыкают какие-то дети и что ты, как их настоящий полководец, а в некоторых случаях смахиваешь на вожатого летнего лагеря или пастуха, но без палки.
 - Нет, что ты! Вообще не похож. Только вот иногда как-то напрягает ходить с ними из одного двора в другой; их ведь постоянно выгоняют из-за шума.
 - Честно, я и предположить не мог, что у меня будет такой глупый брат. И тупой!
 - Нет, я школу закончил без троек. Не говори так, мозги есть.
 - Хорошо, ты можешь считать по примеру, но сам, используя смекалку, ты мало что сможешь сделать без помощи извне.
 - Может быть…
 - Нет, а точно тебе говорю.  А еще объясни мне, как такое может быть, что ты, здоровый сам по себе, под два с лишним метра ходишь рядом с теми, кто дышит тебе едва ли не грудные, прям ниже них, возле солнечного сплетения. Неужели, ты не видишь, что на твоем фоне они ничтожны,  как и те, что проходят мимо в рваной одежде.
 - И что же делать?
 - Как что?! Заканчивать такой образ жизни, рвать все, что еще соединяет с ними и жить отдельно. Ты уже точно другой, и не надо возвращаться к тому, кем ты был когда-то. Возымей своего личной достоинство.
  - Хорошо.
VI
  - Может быть, когда-нибудь я найду свое место в это жизни, но не сегодня.
  - Гарри, ты о чем?
  - А что сложного в моих словах? Вот знаешь, просто бывает такое, когда вроде все хорошо, устраивает, вполне смахивает на классную жизнь, но, тебе не нравится, что ты лишний. Вот серьезно, и не надо из себя делать кем-то великим, нет, не стоит; не поверю. Недавно приехал с кем-то с рыбалки, решил пройтись погулять. Не с кем. Потом идешь домой и понимаешь: ведь так не просто так; ты сам, когда-то, избавился от них и теперь не жалеешь. Да, вообще равнодушен.
 - Может где-то ты прав, но часто, это все ерунда, не более. Придумал себе, с удовольствием поверил, что никому не нужен и рад был бы, но нет, уходишь. А в конце ни на кого не обижен, улыбчивый сидишь и смотришь вверх. Потом на свои ноги, руки, туловище, поворачиваешь голову вправо… Гарри, ты куда?
 - Гуляя-я-ять… Вечером дом-а-а поговори-и-им…
 - Вот ведь, однако, какой, никак не может вырасти.
 Сопротивление солнцу бесполезно, когда оно нещадно слепит в глаза, выжигает мокрые кусочки кожи на теле. В такое время самое лучшее – это прохладной воды, выпить так этак литра три, а до этого еще прыгнуть с песчаного берега в воду, выйти, обсохнуть, съесть приготовленные куски мяса и лечь на растянутую ткань между деревьев, укрывшись тонким полотенцем, чтобы не напекло голову. И в самый разгар сна, когда уже отрубается мозг, кто-нибудь обязательно в шутке пнет ногой.
 - Эй, вставай. Что уснул, а то сейчас замерзнешь?
 - А, что, где я? Разве сейчас не жаркое лето?
 - Странно… ты не помнишь или не знаешь где сам находишься сейчас?
 - Не помню-ю-ю. А ты кто?
 - Не, ну это уже слишком... В смысле кто? Я Ада!
 - А кто я тогда?
 - Ты что серьезно заболел, или прикидываешься. Да так, просто шучу. На самом деле все хорошо, только вот из воды вылез, поел копченных сосисок, шашлыка и прилег на гамак, подремать.
 - М-да, на улице, конечно, теплее, но не чтобы купаться… в снегу?
 - Погоди, а разве сейчас не солнечный июль с его палящим солнцем?
 - Если сама умела бы так фантазировать, была бы не против, хотя бы, чтобы во сне приснился пляж, хотя можно и побывать там, это лучшее. Но нет, на улице уже сильно надоевшая зима; ладно, что она заканчивается, уже хорошо.
 - Ты сильно скучаешь по нему?
 - Да, очень сильно! Прям хочется, чтобы подошел, обнял, поцеловал, сказал, что у нее есть самая лучшая на свете, которой буду я, возьмет за ручку, пойдет гулять со мной. Как же этого хочу!
 - Эх, я тоже сильно хочу, чтобы наступило лето.
 - А, так ты про это…
 - Ну, а ты чего. Кстати, как дела с Эндрю?
 - Хорошо… Даже очень! Я бы сказала…
 - Славно, только чего без него?
 - Да он в магазин пошел. Скоро вернется, заберет меня, и мы вместе пойдем к нему! Надеюсь…
 - Прекрасно.
 - Ага, а ты чего постоянно один ходишь?
 - Да сам что-то не знаю. С одной стороны позарез всего этого милого не хватает, а с другой уже привык.
 - И что, даже ничего не пытаешься сделать, чтобы изменить это?
 - Нет, конечно же, хотел, пробовал. Но, путного из этого мало что вышло.
 - А дальше пробовать.
 - Это бессмысленно. Не хочу заводить общение с той, которая потом будет не нужна. А по-настоящему влюбиться с счастливым исходом стоит действительно дорогого. Вон, мой братишка пробовал, но лишь себе на голову накликал беду.
 - Зря ты так, он ведь очень хороший и поверь мне, таких еще, я не встречала. Их много, но очень редко встречаются.
 - Да, такие нытики…
 - Ну что ты, нет, вовсе не так. Он нормальный, просто слишком бывает чувствительным, слишком иногда принимает все близко к сердцу, от этого сам пугается, но со временем все равно  учится мудрости и только крепчает.
 - Я очень сильно надеюсь, что это так…
 - А по-другому быть не может. Сначала при мне все к нему прибегали, просили помощи, и он выглядел таким теплым. От него исходил какой-то незаметный свет, такой ярко-белый, но согревающий. И после разговоров с ним  всегда становилось хорошо, снова пели на душе цветные птички, а он улыбался, говорил, что устал, выглядел очень измученным, но это физически; душевно он всегда горел, полыхал как громкий рассвет за горизонтом.
 - Все, хватит этих подробностей. Я знаю, что он живой пример настоящей любви между людьми, но при этом нет, сам не хочу таким быть.
 - Почему?
 - Ну, знаешь, я как-то спросил у знакомого, и он сказал – любви не достанется тем, кто ее лишь отдает, но в себе не хранит.
 - Так да, мудро.
 - Вот, я ему это сказал как-то… И он задумался. А это даже очень хорошо.
 - Думаю, ты прав. А что с ним?
 - Все хорошо. Пошел опять гулять с этими малявками, серьезно, как пастух. А где твой Эндрю?
 - Вон идет, - в этот момент у нее загорелись голубым пламенем глаза.
 - Приве-е-ет, солнышко!
 - Здравствуй.
 - Что случилось? Ты не такой, как обычно.
 - Все хорошо. Привет, Гурт.
 - Здорова!
 - Ада, пошли, отойдем и я тебе все объясню.
 - Х-хорошо. А ты здесь подождешь?
 - Да-а-а…
Разговор продолжался от силы двадцать с небольшим минут, откупоренная бутылка «Мельника» мягко висела в ладони, когда наконец закончив, Эндрю тихо «уплыл» по асфальту.
 - Все хорошо?
 - Д-да, вполне, - и кисть наклонила стеклянную бутылку к губам.
 - Подожди, я вижу, ты встревожена. Тут что-то не так. Рассказывай.
 - Не могу, такое не рассказывается… Ой, он написал!
После прочитанного сообщения с телефона, темное стекло разлетелось по сторонам, твердо насмерть вонзаясь в стены, разбитый звук громко крикнул за углом.
 - Я надеюсь, это просто руки скользкие и она сама по себе выскользнула.
Но нет, после этого вторая бутылка с треском укусила бетонную стенку, оставив рану и подтеки хмельного пива.
 - Что он сказал?
 - Ха-ха, да ничего. Просто… Просто-о-о… Мы расстаемся…
 - О нет! Я не верю в это!
 - А придется.
Она обернулась и Гурт опешил. По щекам, из глаз, медленно стекали струйки слез, и ладони крепко захлопнули обзор.
 - До завтра…, - поспешно сказала она и убежала.
 - Да уж…
VII
 - Гарри, ты в своем уме?!
 - А что такое?
 - Зачем ты лезешь вниз, в это заброшенное место, полное грязи и всякой ерунды?
 - Ну, мне интересно оказаться на мгновение под землей, и заметь, я не про гроб.
 - Уже хорошо. Так все-таки, что интересно в этом бункере, с раскрытой металлической дверью, перед которой полно старых веток, бутылок из-под пива, энергетиков, растоптанных окурков сигарет, булыжников со мхом, газет, обгоревших от зажженных спичек, ну или от палящего знойного солнца. А когда холодно, спускаться туда тем более полное безумие, после которого хочется окутаться в плед, и сидеть в кресле, с горячим кофе по правую руку на столе, смотреть интересный красочный фильм, даже просто поспать; но что интересно, там ты не найдешь, кроме большой площади из бетонного пола, множества входов по периметру с темными, пропахшими сыростью стенами, старого тряпья, возможно, от лиц без постоянного местожительства и старого прогнившего диванчика с подобием мягкого кожуха поверх, ничего.
 - Ты так в этом уверен?
 - Ну, знаешь, как-то я был там, в этом месте, тебе это было неизвестно, и все сам там видел.
 - Правда?!
 - Конечно, а как иначе. Если нет, то смысл мне все это рассказывать. Впустую что ли?
 - Неужели там больше ничего, кроме этого не было?!
 - Было!
 - Что?! Рассказывай быстрее, мне жутко интересно!
 - Ну-у, там прекрасная атмосфера…, чем-то напоминающая неродную нам с тобой природу… тропические джунгли… на болоте.
 - Это интересно!
 - Ты куда уехал и голову свою забыл? Как может быть хорошо, когда ходишь по лужам в тряпочных кроссовках, держишься руками за прохладные мокрые кирпичи и стараешься шагать лишь по доскам?
 - Да, это интересно. Очень!
 - Не советую… Эй, ты опять убежал?
 - Да-а-а-а…
 - Вот как же ты все-таки быстро переобуваешься, когда прибегает знакомый человек. Сам по себе удивляюсь, но он, что-то невообразимое. Я сам только успел заметить издалека белую ослепительную футболку на фоне ярких солнечных лучей, только засветились за изумрудным кустом голубенькие шортики, мягко разнеслась струя сладкого парфюма, и его нет. М-да, как мы падки на запах, вкус и как слепы на настоящие ценности.
 - Г-гурт…
 - А, кто здесь?
 - Да… это я
 - О, Ада! Как ты?
 - Плохо… Все очень плохо…,
«И вновь потекли жгучие соленые ручьи, и опять хочется подойти, обнять, поцеловать украдкой в пышные вкусные волосы и взглянуть в глаза, которым слезы никак не идут, лишь портят. Ну, улыбнись скорее, прекрати свои горькие фонтаны и улыбнись, ведь все не так уж и плохо. Если подумать, то можно дальше идти. Стоит только посмотреть вверх, и вода больше не польется из глаз. Улыбнуться, и люди станут более дружелюбными, котики более пушистыми, а собаки, у них хвосты не перестают махать, когда своими зеркальными зрачками видят тебя. Подбегут, обнюхают и упадут в ноги, мол: «Я готов, ну же, скорее, почеши меня, а то сильно соскучился», и улыбнуться во всю свою белозубую пасть и розовым языком на бок.
 - А давай попробуем улыбнуться?
 - У меня не получится, я точно знаю.
 - Да? Я уверен в том, что ты этого не знаешь, но умеешь делать и очень сильно скрываешь от меня. Ай-я-яй.
 - Нет, ничего не скрываю.
 - А спорим, ты, сейчас сформулирую… Веришь в любовь?
 - Нет, что ты…
 - Правда? Если так, то ты бы не встречалась с Эндрю, хоть и плохой пример, ты бы не стала близко быть со своей маленькой сестрой. Но, больше этого, ты бы не общалась со мной…
 - Почему?
 - Все просто, мы знакомы с тобой лишь чуть больше месяца, а ты уже веришь мне и после всего, что когда-то подумаешь против, скажешь, нет, он хороший. И все тут, придумывать не надо, просто тебе немного со мной наедине хорошо, хоть я и не похож на него.
 - Эм… Но как?
 - Тебе трудно представить, но быть кем угодно для тебя могут быть все, и только некоторые, которым ты веришь, будут лучшими элементами твоего пазла.
 - Да.
 - Смотри, а ты уже перестала плакать. Значит, вот видишь то дерево?
 - Ну да.
 - Оно тебя любит! Сильно-пресильно!
 - С чего ты взял?
 - А если нет, то его бы не было, чтобы не расстраивать тебя. Все хотят быть рядом с тобой, окунуться в тепло, но никто не хочет бежать. И только глупцы теряют такой яркий солнечный свет у себя из-под носа. Можешь сомневаться, но если бы все так просто было, то нас не было.
 - Так, теперь я точно убедилась, что не нужна своему парню.
 - Почему?! Я такого не говорил!
 - Ну потому что сама так считаю.  Если он отказался от меня и если для него меня нет, то с ним все хорошо, жизнь прекрасна… Без меня…
 - Давай успокаивайся. Что на тебя нашло, что так сильно убиваешься. Завтра выглянет солнце, мы обязательно встретимся, сходим в городской парк, съедим по одному большому куску ваты, все обмажемся в ней, будет ходить, пытаясь вытереть руки об кору деревьев, попытаемся найти небольшой клочок воды, что смыть с себя приставучий сахар. Возьмем по шашлыку, сядем за стол, откупорим бутылки и попьем минералки.
  - Разумеется, так и сделаем, но, сперва, зайдем в магазин, наберем литра два алкоголя и уйдем в лес, присядем на какой-нибудь свободное бревно, выложив между ногами «стеклянный арсенал».
  - Не, я предполагал без этого. Зачем расслабляться, убиваю нервную систему. Хотя смысл мне сейчас тебя в чем-то упрекать, если сам знаю, что когда-нибудь попробую, и после это тоже станет малой частью моей жизни.
 - Гу-у-урт.
 - Чего тебе, Гарри. Стоп, почему у тебя такая большая полоса на правой ноге?!
 - Я когда влезал в дверной проем, то случайно задел дверь и порвал шорты…
 - Ты что, совсем что ли?! Их ведь только недавно тебе купили!
 - Гурт, не нервничай. Он обязательно дома их зашьет, но прежде постирает. Ну не ругай его.
 - Ладно. Скажи вон спасибо тете Аде, что спасла тебя и бегом домой, пока не получил от меня подзатыльник!
 - Хорошо, - и после этих слов силуэт испарился, оставив после себя след.
 - Ну что, куда двигаем? Есть какие-нибудь предложения
 - Давай в магазин, а потом сядем в лесу и я тебе все подробно попробую рассказать.
 - Ну, хорошо, пошли.
VIII
 - Думаю, нас стоит взять вон то красное вино, оно как раз по акции, горстку соленых орешков в зелено-красной упаковке и… все.
 - Что-то мне кажется, тебе много будет, не?
 - Да нет, что ты. В самый раз. Иди, покупай, а я на улице подожду.
  - Хорошо.
Спустя несколько минут Гурт вышел на улицу с бутылкой подмышкой, блестящей пачкой в руке и мелочью, звонко шуршащей в заднем кармане синих джинсы. Дверь захлопнулась и закрыла собой приятное тепло кондиционера. Красные оттенки вперемешку с белым цветом довольно хорошо смотрятся на фоне этого не очень примечательного магазинчика.
 - Куда пойдем?
 - Думаю, можно свернуть за угол, чтобы далеко не ходить и там присесть.
 - Не согласен с тобой. Пойдем в другое место, ну или хотя бы в лес, потому что там играют дети, гуляют взрослый, и твой пример явно негативно скажется на мнении окружающих в твою сторону.
 - Честно, мне как-то все равно. Столько раз меня видели с бутылками разных напитков, где я только не была с ними, причем даже без пакета, и ничего, за это никто не съел. Хи-хи.
 - Понимаю, что вряд ли многие будут озираться на тебя, но давай все же перейдем дорогу и сядем в лесу.
 - У меня есть идея лучше, мы можем зайти в городской парк, по которому редко кто гуляет, удобно устроиться на лавочке и распить винца.
 - Я не буду, уж извини.
 - Да без проблем, итак могу, больше достанется. Хи-хи.
 - Хорошо, только аккуратнее.
 - Переживаешь?
 - Еще бы.
Прохладный ветерок съел дневной солнечный свет, и зима вновь стала прежней, такой же противной и снежной, как те ели, укрытые белым слоем, скрыв свои темно-зеленые пушистые ветви. Ножки лавка вроде бы сломаны, ничем не прикручены к земле, но, прям примерзли к асфальту настолько сильно, что и пусть на ней может быть не комфортно, но точно лучше, чем на пне зимой в лесу; так он еще и будет покрыт тонкой коркой льда.  Еще немного и можно смело ехать вниз под его откос, цепляя по дороге рыхлый слой.
 - Я не знаю, как нам здесь может быть комфортно, но иного выхода нет, поэтому присядем.
 - У тебя есть чем открыть эту бутылку?
 - Нет, но часто ношу с собой нож со штопором, надо только поискать. И да, я его забыл дома.
 - Да уж, беда.
 - И не говори. Хотя я знаю, чем можно, дай-ка сюда бутылку.
 - Вот, только не торопись.
 - Тоже нервничаешь.
 - Еще бы, ты по любому ценнее этой стекляшки с веселящей жидкостью.
 - Сейчас, минутку… Фух, хорошо, прям плотно сидит… Еще чуть-чуть…
 - Направь в другую сторону, не хочу остаться без глаза.
 - Хорошо… Немножко, ну же.
Пробка улетела в траву, а сам сосуд издал глухой, подобный тому, как бьют туземцы по открытому рту рукой, звук.
 - Вот, уже лучше. А теперь открывай пачку соленых сладостей.
 - Что-то как мало тебе на закуску. Так не, это тебе. Мне не зачем, я так, прям из горла.
 - Ада, ты что? И тебе вообще не будет ни капли противно?
 - Да не, что тут такого?
 - То есть для тебя это в принципе нормально – пить без пластмассовых стаканчиков?
 - Да все нормально, пойдет как пиво. Только градус немного выше и все. Хи-хи.
 - Ну не прям мало, а где-то, думаю, раза в два.
 - Поспорю, есть такие виды, где присутствует больше самого вина и то, это всего скорее очень большая редкость, таких, не помню, видела или нет.
  - Ну как знаешь. А историю, расскажешь?
  - Подожди, а чем тебе сейчас не история. То, что ты вдвоем сидим в лесу и распиваем алкоголь.
 - Да, я до сих пор изумлен, но это не смахивает даже на самое жалкое эссе в школе, по которому жалко поставить хотя бы тройку.
 - Ты хочешь зацепиться за мою небольшую историю, продолжительностью три минуты и как-то доказать мне, что нет, это не смахивает на красочное начало увлекательное истории?
 - Не то, чтобы оно вся заливалась красками, но что-то в ней такого свежего есть. Прям ощущаю такой нежный, едва уловимый, хорошо сохранившийся, терпкий запах винограда.
 - Очнись, Гурт, ты гуляешь по своему собственному саду летом и срываешь темно-фиолетовые гроздья. Но они просто забродили, и тебе захотелось попробовать. Зря ты так испытываешь судьбу и вот уже лежишь на траве.
 - Как это лежу?
 - Да просто вот. Резко закружилась твоя тяжелая голова, волнистые волосы прижались, когда ты лег, распластал свои руки и уснул.
 - Не может быть такого.
 - Слушай дальше! … Спишь такой себе, не очень подозрительный, не догадываешься, и перед глазами появляется силуэт. Ты сквозь дрему тянешь свои руки, чтобы коснуться тонких изгиб плеч, взглянуть глазком на рухнувшие замки после слов на ушко: «Мы не можем быть вместе», бедных пацанов, что ползут по песочному грунту. Только собираешься с силами, чтобы встать, поймать, бросить в несуществующий оазис, чтобы охладить ее жаркий пыл, но она растворяется, оставив на ладонях мелкие песчинки в разнобой с маленькими крупинками бледно-голубых изумрудов.
 - А потом? Ну же!
 - Ты поднимаешься, смотришь на нее. Она неподвижна. Вскакиваешь на ноги. И да, ее тело реально. Медленно проводишь до локтя по предплечью, своим грубым пальцем ведешь тонкую линию ближе к плечам, шее. Медленно цепляешь кончиками пальцев мочки ушей, и она сладостно шепчет: «Гурт, ты… мне… нравишься».
 - На очень интересном месте! А дальше?
Она не смогла больше ничего ему ответить, потому что просто уснула рядом с ним, мягко уронив голову на плечо.
 - А ведь сказка такая правдоподобная, так сильно захотелось поверить в то, что она реальна. Но теперь она уснула, не скажет ничего, пока не проснется чуть позже.
Он плавно поднимает ее, усаживает к себе на коленки, облокачивает голову на свою шею, руку на спину, аккуратно обнимает и пытается согреться рядом, в обнимку. А что еще можно придумать, если как раз сейчас, в зиму, каждому человеку нужна часть другого человеческого тепла, которую получив, ни за что не обменяй на другое. Снег все так же не спеша порошил землю, украдкой покрывал вокруг все в белые тона, а она крепко дремала. Хорошо, что в надежных руках, без лести и лжи, там, где подарят тепло и надежду; как именно эти ладони.
IX
И долго теплилась надежда, и очень сильно хотелось разбудить ее тогда, когда все еще сопел нос, но немного вздрагивали ресницы и хрупко падали на щеки легким четким очертанием взмахом полета.
  - Просни-и-ись…
  - Зачем…
  - О, ты можешь говорить?
  - Нет, ты словил глюки.
  - Давай открой глазки и посмотри ими на этот мир, ибо по любому будут другими.
 - Зачем я тебя послушала только. Все такое расплывчатое, как будто сон наяву.
 - Все равно тебе пришлось бы открыть глаза рано или поздно, потому что в такую холодную погоду спать на улице не лучший вариант, если серьезно сильно устала. 
 - Да я как-то и не хотела, просто…
 - Ты выключилась от того, как хорошенько приложило по голове вином, будто бы размякли мысли, и захотелось уйти в нирвану. Я прав?
 - Не говори мне такого, я и так еле соображаю, что со мной происходит, так и ты еще говоришь слишком много умных слов.
 - Ничего трудного в них нет, просто твое восприятие здешней ситуации…
 - А-а-а, не надо, мне плохо от твоих умных слов.
 - Ладно, хорошо, что хоть ты приходишь в себя. Прям немного и будет лучше, я не сомневаюсь.
 - Подожди, ты слишком много хочешь сразу. Сначала, мне надо прийти в себя обратно, взбодрится…, -  и в этот момент голова окунулась в мокрый снег.
 - Так-то лучше.
 - Эм, с тобой все хорошо?
 - Вполне!
 - Ну ладно, а что сейчас?
 - Почему я оказалась у тебя на коленках?
 - Не хотел, чтобы ты замерзла.
 - А что здесь мы забыли?
 - Ну, тебе это место показалось приемлемым, чтобы полетать над звездами.
 - Хорошо, поняла. А в чем смысл нашей прогулки?
 - Э…
 - Я вспомнила…, - и вновь лицо залилось теплыми струйками, которые слишком быстро замерзали.
 - Неужели ты теперь будешь постоянно вспоминать про него, и как ответная реакция, плакать при каждом удобном случае, ну или пока есть жидкость в теле.
 - Ух ты, а теперь я тебя понимаю… Но как же не хочу, чтобы из меня уходила эта невесомость.
 - Тебе же плохо от нее?
 - Местами да, но эта штука, она так расслабляет.
 - Допустим, как ты захочешь удержать это состояние? Опять я опоздал! Только спросил, а сигарета у тебя уже в зубах и ты затягиваешь едкий никотин.
 - Это поможет мне стать чуточку расслабленной и тогда точно смогу решится на откровенный  разговор с тобой.
 - Ну, давай.
Плавно наклоняются кроны деревьев, шумный ветер гуляет по лесу. Гул машин доносится откуда-то с той дороги, проходящей мимо двух населенных дворов, где изо дня одни и те же голоса играют в войну палками, продают камни за листики, и лишь зимой перестреливаются за стенами белоснежных замков с пусть не ровными, но довольно гладкими кирпичами.
 - Я все. Эй ты вообще тут?
 - Да… Рядом вроде бы.
 - А куда ты все там смотришь, мне же интересно.
 - Просто на природу и она меня завораживает.
 - А что там такого?
 - Как что? Вот смотри, как иначе будет смотреться дерево, если на него подуть из мощного вентилятора?
 - Ну, оно осыплется.
 - Почти правильно. Но не то, просто так не бывает раз и осталось голым один ствол, да ветки.
 - А как?
 - Сначала, как это бывает, медленно польется с него струйками белый частицы, потом навалит сугроб, который расползется и после него останется лишь одно слово. А колючие иголки другого дерево, едва касаясь земли в притирку между собой, вернуться обратно, по инерции. Снег, подлетит, сквозь растительности решит устремиться выше, но после, аккуратно упадет вниз, пытаясь уцепиться за ветки.
 - Пронзительно и приятно ты извлек свою мысль и подарил мне раздумья… О да, я похожа на умную?! Да? Да?
 - Ну, допустим.
 - А теперь к самому неинтересному – моим любовным похождениям с Эндрю.
 - Я внимателен.
 - Как-то раз, в тот самый, что обычно не примечателен, я шла по улице и ловила себя на мысли, что хватит так жить, надо бы найти того самого, нужного, преодолеть все самые только возможные трудности и идти дальше, не пуская в сердце чужих. Шла бы я дальше, если не врезалась в него. Ух, такой вот весь, а ведь серьезно, влюбленный люди приукрашают реальность своего объекта якобы сильной любви и тяги.
 - Ну, мне это знакомо, как сильно надоел Гарри и его…
 - Стоп! Я еще не договорила!
 - Хорошо.
 - И в том момент хотелось ему крепкого пинка под зад, чтобы он поскорее ушел с моего пути. Но когда он посмотрел, жаль, что мне некуда было падать. Худощавый, приятный, но настолько легкий и мне прям видно по нему, как он ярко живет в свое удовольствие. Может, он знает, когда придет его конец, может, он знает того, что для нас недосягаемо. Может он больше не хочет никуда спешить, по-настоящему устал и теперь ждет, когда же все мы поймем то же самое. А после он извинился, и хотел уйти. Я остановила, посмотрела в глаза, увидела там свое отражение, обомлело; ведь как так, видишь человека впервые, а уже живешь в его глазах.
 - Эм…
 - И вот после этого всего, как мы невзначай обнялись на прощание, обменялись телефонами. После случившегося все вокруг было очень красочным. И замедленным.
 - А дальше?
 - Все закончилось так же быстро, как мое желание стать лучше. Странно ведь бывает, что очень-очень сильно хочешь, думаешь вот то самое и после завершения падаешь вниз, тебе твое покидает, но не настоящее и выдуманное; само в голове взращено.
 - А после?
 - Ты ходишь по углам квартиры, своего города, ищешь способ оправдать его поступок и все, из-за чего он так нечестно поступил с тобой, отнял сердце, разорвал, втоптал, подарил обратно на кольце в виде украшения часть все еще того бьющегося куска, но ты обессилена.
 - Всего один человек?
 - Да, лишь он, а после меняется все. Ты скрываешь себя ото всех, прячешь руки в штанах, не смотришь людям в глаза, мимо них просматриваешь здешние мысли, ходишь только в длинных джинсах. Перестаешь видеть все таким красивым, становишься не таким, каким был, удручаешь себя старой перепиской, музыкой, когда вы были вдвоем под занавесом заката, в одной кофте под дождем, словами, который он кидал навскидку как прицел. Лишь бы скрыть порезы.
X
  - А к чему скажи мне, пожалуйста, надо себя резать и испещрять разными следами от лезвия бритвы, кухонного затупленного ножа.
 - По мне так, это очень глупый вопрос, так же как и само действие, причинять себе неимоверную боль, но объяснить толком я для себя так и не смогла. Кто-то приводит в пример, что нужно это для них, чтобы они сравнили боль физическую и моральную. Глупо? Разумеется, и даже очень. Но секрет не раскрыт, как и сама тайна.
 - Это все понятно, такое я и сам слышал. Но не знаю, а вообще, я сам раньше такое тоже делал, правда один раз, но ощущения так себе со стороны, но то ли мазохист, сам процесс выжигает на сердце удовольствие и хочется исполосовать всю руку, запястье, проткнуть спицей самую тонкую вену и взглянуть, как вытекает струйка темной кока-колы.
 - Ммм, ничего себе. А ты это сам придумал?
 - Почти. Мне рассказывала знакомая перед тем, как ее пришлось забирать из морга; а остальное сам додумал.
 - И как оно?
 - Фантазия даже очень ничего, будто бы вихрем уносит вверх, а так, вызывает отвращение как те фотки, когда больные десна кровоточат, и ты насильно впихиваешь в себя сигарету. Она вся прям ух, красная, пропитывается этой красной жидкостью и ты, конечно же…
 - Какая мерзость! Прекрати!
 - Так я и не начинал... Давай лучше тогда тебя послушаем.
 - Эм, а я думаешь, знаю, что сказать? Ну ладно, слушай… Просто так все быстро не может произойти, после того как врезалась в него. Моя ругань была несмолкаема, я хотела пнуть его, хотя тебе это говорю второй раз, наступить на ногу каблуком, показать средний палец, уперев его ему в нос и злобно проговорить… Но он…
 - Что он?
 - Взял и поцеловал!
 - В смысле? Вот сейчас серьезно не понял.
 - Ну что тут такого сложно сейчас было мной сказано, даже сама поняла бы, будучи в хоть каком-то пьяном состоянии.
 - А я не догоняю!
 - Ладно, хорошо! Он подошел ко мне, наверное, со стороны было очень медленно, но для меня нереально быстро. Положил руку на плечо, второй взял за талию и… я ему врезала! Хорошо прям так, аж звезды из глаз посыпались, у меня.
 - Почему не у него?
 - Ну как бы тебе сказать, сама по любому не смогла бы кулаком в нос попасть, а он смог увернуться, да так еще и ловко, что потом я осталось сразу без двух оружий – руки и второй руки… Мягко поймал на свои ладони, приподнял, а сам находился сбоку. Для меня это состояние было слишком подвешенным, и промелькнула мысль, что если упаду, то он точно не сможет убежать. И все, он поцеловал.
 - Эх, звучит с одной стороны не очень, а с другой прям ну так, романтичненько.
 - Еще бы! В этот момент стала еще злее, ибо тогда уже я конкретно опаздывала по делам, ну как по ним, встретимся с подругой, чтобы вместе выпить за тяжелую судьбу без парня и тут, понимаешь ли, меня поцеловали! Хам!
 - Да ладно тебе, не кипятись, а то свист из ушей уже слышен. Того гляди и пар все сумрачное зимнее небо заполонит.
 - Так! Стоп! Ты чего начал-то?!
 - Все хорошо, не переживай. А то весь алкоголь выветрится, и ты опять будешь реветь в снег.
 - Точно, точно, что это я.
 - Во, ты лучше продолжай.
 - Ах да, короче, слушай дальше… Значит я опять замахнулась, чтобы хорошенько влепить ему и тут он меня поцеловал еще раз, да так громко, что оглушил меня! А после самый милый жест с его стороны! Он подарил мне…
 - Кольцо! Хм, было бы очень странно если так, потому что вы виделись всего первый раз, и если он с тобой, то кому его нес тогда. Если маме, то плохой сын. Если невесте, то плохой жених и не надо было помолвку устраивать.
 - Не, тут ты не прав… Ох, как же у меня затекла спина и ноги, сейчас поудобнее устроюсь.
 - Брр, не дыши на меня; пахнет как от самогонной фабрики.
 - Да хорошо…
 - Ну, сказал же, не дыши!
 - Это был последний раз…
 - Уверена?
 - Могу еще!
 - Не надо, я понял.
 - Ну вот, ты слушаешь?
 - Конечно!
 - И после этого… Ты, кстати, не прав. Подарил мне более романтичное, чем цветок или кольцо!
 - Что же это?!
 - Бутылка «Эссе»… Ммм…
 - Да уж, не кажется ли тебе, что это выглядит немного странно и выставляет тебя не с лучшей стороны.
 - Я же пошутила! Ты что, правда, поверил? Конечно же, нет, он не дарил мне бутылку, а просто попросил номер телефона, нашел страничку в социальной сети и ушел. А мне стало очень грустно…
 - Потому что он поцеловал и больше этого не сделал?!
 - Нет! Я опоздала к подруге, и она наверняка уже лежит одна без меня, глушит несчитанный белый пластмассовый стаканчик вина и что-то тихо бормочет себе под нос, пока сама еще не успела упасть.
 - И ты серьезно, так сильно по этому поводу переживаешь?
 - Вообще-то да. Вот он, тогда я четко знала, что таких, на улице можно встретить частенько, а с подругой посидеть и раскрыть душу наизнанку не всегда получается.
  - А тебе обязательно кому-то раскрывать все то, что храниться внутри и что никому не хочется показать? Вот серьезно, настолько тяжело и тянет к асфальту, что хочется просто высказаться и воспарить над землей?
 - Именно так! Ты совершенно прав!
 - Уже хорошо.
 - А сейчас мы встанем дружно, но точнее, ты поможешь мне разогнуть мою уже старую спину. Кхр-р, прям, слышишь, как скрипит бедная?
 - Слышу.
 - Ну вот! Помоги же мне «старухе» разогнуться…
 - Если так, то я ходящий прах!
 -  … и пошли в тот самый магазин.
 - Опять!
 - Не опять, а снова! Забыл что ли?!
 - Да как-то и нет…
 - Тогда тем более ноги в руки, на плечи и бегом на руках!
 - Это же тебе надо.
 - Согласна. Но и тебе тоже, чтобы вновь не потекли водопады из моих разукрашенных в красный оттенок глаз.
 - А тебе ведь не очень идет это состояние, и ты сама все прекрасно это понимаешь.
 - Знаешь, может хоть так, я чувствую себя человеком.
XI
 - И раз так, ты вновь хочешь выпить?
 - Разумеется. Что за глупые вопросы?
 - Да нет, просто интересно. А как там твоя семья?
 - Лучше не спрашивай…
 - Что так?
 - Ну, знаешь, если бы не моя сестра, маленькая Пилар, то явно, было бы слишком трудно жить так дальше!
 - А подробнее…
 - Я не могу тебе, прям все, рассказать, но она, это, наверное, единственный человек, ради которого до сих пор сама жива. Та самая кроха, за которую сама стою горой и ничто не может отнять у меня любовь к ней, которая взаимна у нас.
 - Получается, вы очень даже хорошие сестры.
 - Думаю, тут ты немного не прав. Мы самые лучшие из тех, кого можно называть близкими подругами, и самыми изящными из тех, для кого любовь – это сердечки на стенах, касаемые лишь самим контуром, без сочной жирной начинки.
 - О как! Такой расклад мне нравится!
 - Еще бы он был противен…
 - Да не, что ты, я сам люблю детей.
 - Хорошо. А что будет потом?
 - Когда?
 - Ну, ты вырастешь и прочее.
 - Не знаю, как ответить, но точно скажу, друг друга в беде мы не кинем. Это наш самый лучший девиз: Она за меня, а я за нее.
 - Здорово. Мне нравится!
 - Спасибо. Только вот одно, мне кажется, у нее плохая сестра.
 - Нет! С чего ты вообще такое придумала?
 - А что такого? Например, я постоянно где-нибудь гуляю, возвращаюсь поздно, не всегда все хорошо с людьми складывается. Да и вообще, характер у меня плохой, сама по себе человек скверный.
 - Не говори ерунды!
 - А что такое? Все по делу! Вот скажи мне, я плохая?
 - Нет.
 - Как так? Не поняла… То есть все, что ты видишь сейчас никак тебя не смущает и ты считаешь меня нормальной?
 - Да, вполне.
 - Хм, а ты случайно, когда со мной гулял, больше ни на кого не заглядывался?
 - Нет, если с тобой, то вид другого лица мне не нужен.
 - Влюбился?
 - Эм, вряд ли. Когда сам нахожусь с кем-то рядом, то этот человек оказывается в поле моего внимания и все внешнее сразу отпадает. Так, представь, что я катился в прозрачном, прям большом надутом шаре, из стороны в сторону вертелась моя голова, а как только появилась ты, ну или другой человек, с которым мог вместо тебя общаться, то все, зацикливаюсь на нем и именно он становится моим собеседником сейчас.
 - Правда? Ты хочешь сказать, что я хорошая?
 - Да! Только это и говорю.
 - Тогда лови!
 - Что?
 - Не правильно, надо кого.
 - Кого?
 - Меня-я-я…
К этому Гурт явно был не готов, когда спустя несколько секунд после прыжка, Ада оказалась у него на ладонях, и обвила его своим руками.
 - Поймал! А теперь куда?
 - Пойдем, присядем.
 - Так? Ты серьезно?
 - Конечно!
 - Ну ладно.
 И еле загребая ногами асфальт, он дошел с ней до скамейки, неуклюже плюхнулся.
 - Знаешь что?
 - Ну-ка, слушаю.
 - А ведь ты хороший, даже очень.
 - Правда?
 - Да! Я таких еще не встречала, от слов которых оторваться невозможно, они как будто завораживают. А объятия. Чего стоят только они, когда ты своими длинными руками обхватываешь полностью собеседника, неважно кто он, и тот таит, просто растворяется от твоего тепла. И знаешь, его очень много. В зиму, наверное, не сложно оттаять, а летом, настолько жарко, что нельзя скрыться от этого твоего палящего доброго зноя.
 - Да уж, такого я явно давно не слышал. Тем более от человека, с которым просто посидел на лавочке.
 - Как это просто? Ты сидел со мной так долго, чтобы я успела протрезветь, прийти в себя, при этом уверена, что ты никому про это не скажешь.
 - Откуда?
 - По тебе видно, такие просто так ни про кого не говорят. Разглашать что-то это удел тех, кто любит сплетни. К тебе это не относится.
 - Да откуда вы все берете такие гениальные умозаключения, зная меня максимум полдня?
 - Не знаю, но ты не похож на других. Какой-то другой, необычный.
 - Да ладно тебе…
 - Я серьезно! На полном праве своих слов могу сказать, что как ты бывает редко, а встретить большая удача!
 - Все, больше не хочу слушать хвальбу и лесть в свою сторону!
 - Так еще и скромный!
 - Ладно, а ты сама в курсе, что как-то нам удалось с тобой пройти мимо того магазинчика и мы уже с тобой почти у твоего дома.
 - Так, кстати да. Почему так вышло?!
 - Ну не знаю, просто шли, болтали. А потом забыли, вылетело из головы и все.
 - Ладно, смысла возвращаться назад точно нет… Давай прощаться что ли.
 - Ну, давай.
 - Спасибо за уделенное мне время, Гурт. С тобой очень приятно было поближе познакомиться, попытаться понять твое настоящее мнение обо всех вокруг и у меня почти получилось.
 - Да я вижу, у тебя улыбка с лица не сползает.
 - Ах ты, заметил все-таки. Ну, знаешь, не каждый день из-за общения с кем-то забываю то, что хотела исполнить непременно. А теперь, пока.
 - Пока…
 - А как же объятия на прощания, без них ведь нельзя!
 - Ну ладно, иди сюда.
 Заключение союза может быть разным, и, исходя из всего вышесказанного, не обязательно, чтобы эта была подпись на листах, заверенная разными людьми. Не нужно чего-то дорого, чтобы показать значимость тебя. Не надо обязывать просить деньги для крупного подарка. Просто пойми, сначала все начнется со слов, закончится предложением, выстроится в довольно четкий текст, а в конце, диалог станет частью жизни. И больше не сможешь отвернуться от того, что когда-то сам сделал собственными руками, превозмогая трудный путь через мнимые колючие тернии, к тем самым ослепительным звездам, что так ярко жгут глаза темными свежими ночами.
 - А… теперь… пока…
 - Ты чего плачешь?
 - Знаешь, объяснить трудно, но с тобой, я становлюсь другой. Нет, наверное, такое происходит со всеми.
 - Откуда такой вывод?
 - Ну типа понимаешь, по себе сужу. До этого, я бы не вылезала из грусти, часам листать могла фотографии и убиваться. Но нет.
 - Хорошо, что так есть, я рад, а теперь иди домой.
 - До завтра.
 - До завтра.
«Как все интересно получается, даже очень. А я опять убитый и пустой.»
XII
Вновь на улице солнечный день, один из тех, когда на улице очень ярко, а при кромешной тьме везде видны разноцветные пятна в роли побочного эффекта. Сначала темно, потом черный полумрак, ночь в опускается с полу скатной крыши, и веет чем-то приятным. Сначала хочется закрыть глаза и по-другому взглянуть на мир, затем ущипнуть себя за кожу на руке, открыть глаза, поднять веки над опустевшими зрачками и посмотреть наверх. Они все так же слезятся, как и тем утром, когда не хочется вставать с удобной теплой перины, а затем сон уходит вне тебя, неприятное бытие возвращается в тебя и со словами: «Я что, еще жив?» ты идешь дальше, лишь больше не видеть в зеркале того себя, который всю ночь делал нечто тяжелое, а после лег, решил только поспать, и не поев, вырубился.
 - Привет.
 - Привет. Как ты после вчерашнего?
 - Ну не знаю. Точно то, что голова не болит, мысли хорошие, позитивные, исключая то, что похмелье скоро закончится и наступит время, когда вновь жизнь станет противной, мысли исключительным болотом, топящим все живое. Снова, кажется, что вокруг все против тебя, а ты, как бы сказать помягче, не тот, для кого создан этот «жестокий» мир.
 - Да ладно тебе, не говори ерунды.
 - А что, не правда что ли? Неужели ты такой же черствый, как и они?
 - В каком плане?
 - Неужели не понятно? Они все такие нехорошие, злые. Попросишь о чем-нибудь и все, пиши на доске слово из семи букв – пропало. Нашедшему приз! А на самом деле, все точно иначе. Сначала ты безумен в своих планах, потом рушишь что-то надежное, сделанное тобой и после очень зол, ведь восстановить ну просто не реально.
 - Все, голова устала переваривать информацию, собирать диковинные реликвии, а потом делать из этого какой-то склад?
 - Нет, тут немного по-другому. Если…
 - Стоп! Слишком много информации, я не успеваю уловить смысл, как-то его соединить с видимым и представить в роли настоящего. Лучше, давай я тебя спрошу.
 - Что?
 - Ну, смотри, я часто встречал людей, которые идут по городу и шатаются, у которых глаза настолько стеклянные, что все в них отражается. А сам не понимал, хорошо ли это состояние, или нет. Вот не могу понять, чем людям нравится это состояние, когда мир окрашивается в плывущие краски, мазки настолько смазаны, что нет четкой обрисовки этого мира, а глаза, они как старые кирпич, вроде красные, но не так, что облили гуашью.
 - Ах, да, ты ведь совсем далек от этого! Пока не попробуешь, сам не поймешь.
 - Рассказать сможешь?
 - Такое словами передать трудно, ибо это как еда, первой поцелуй, любовь – пока сам не попробуешь, другой как ты поймешь, не опишет.
 - А если представить, что мне надо уезжать скоро на электричке в ту сторону города и невероятно хочется узнать так подробно, чтобы перед остальными было не стыдно, хотя я сам такого еще точно не испытывал.
 - Рассказать?
 - Ну, было бы не плохо.
 - Как ты можешь не знать такое?! Это же так круто, когда берешь в руку холодненькую бутылочку, открываешь как обычный лимонад, просто повернув крышку против мнимой часовой стрелки; пш-ш-шик, крышку можно просто отбросить куда подальше и все, можно пить. Раньше, когда пить начинала, мне хватало литра, чтобы улететь. А сейчас, сначала надо отпить немного, потом еще и взять вторую. А оно, эх, конечно же, может быть разным. Мне нравится фруктовое, отдающие вкусом грейпфрута и ананаса.
 - Проще купить просто их сами.
 - Подожди! Не перебивай! … Делаешь глоток, потом два. Поначалу будет горько и не противно, но самое интересное и увлекательное лишь позади. Попадая внутрь, все думают, спирт просто, размножая себя, попадает в центральную нервную систему губит ее. Нет!
 - Что ты так орешь?
 - Нет! Эта штука, перемешенная со спиртом, под названием алкоголь дает самые незабываемые ощущения. Вот в начале не так все хорошо, пьется тяжело, сок кажется лучшим напитком, вяленая рыба такой сладкой, что сахар даже не стоит рядом, мед неровно дышит в сторонке… А в самом деле стоит только начать, как остановиться сможешь, но потом, когда уже денег нет, пойдешь искать, и будешь хотеть много, даже очень. Лишь бы душа не болела… Ты можешь поспорить со мной, что такое вряд ли случится, когда вывернет наизнанку и захочется драть на руках кожу, когда падать настолько мягко, что камень мягче каменной подушки; и все это не бред сумасшедшего.
 - А что, это как-то можно назвать по-другому?
 - Ну, пойми ты, а! Просто так не стала бы говорить тебе про это, без пользы было бы, если все это ложь. Говорю откровенную правду. Знаю, это очень вредно, такое выносит все самое лучшее из тебя и после остается лишь часть из украденного, но будь на моем месте, ты бы понял как это круто, хоть иногда отвязываться ото всего, что тянет камнем на шее, давит к сумбурной взрослой жизни.
 - В этом так много плохого? Я не замечаю.
 - Какой же ты бедный, и не сам по себе, а в общем. Такое трудно взять на себя, а ты ходишь целыми днями, улыбаешься.
 - Вообще, это самое лучшее и оптимальное. А что может еще быть?
 - Трудаголик ты, даже не представляю, как можно с тобой таким справиться, ведь самому явно уже поднадоел.
 - Нет, от такого устать трудно. Целыми днями держу себя в тонусе, чтобы не расслабляться. Чуть что и все, пропали те копейки, за которые я усердно работаю без нормальных выходных дней.
 - Вот, и я о том же. Ты уже весь измучился, а еще куда-то рвешься. Сам-то знаешь, для каких целей?
 - Ну, типа получать много денег это хорошо, а для этого надо много и усердно работать.
 - Не всегда. Можно жить с маленьким запасом всего, что необходимо, при этом чувствовать себя прекрасно – лишь по одной причине, что чрезмерно счастлив тот, кто нашел для себя самого того, кем является сейчас и будет сопровождать его, пока будущее лишь за горизонтом.
 - Да, может ты и права.
 - А как иначе, если многое только так и является значимым. Представь, что завтра ты будешь жить в богатом коттедже, с бассейном, с собственным мангалом для барбекю. И в комнате, прям посередине, будет красивая картина, на которой ты…
 - Буду работать ради лучшего будущего!
XIII
Как быстро пролетела зима, и незаметно пришло лето. Вот только недавно кидали снежками друг в друга, пытались бросить в снег, незаметно подойти, ткнуть пальцем в спину со словами: «Вы окружены, двигаться нельзя, расстрел без предупреждения!» Поднять руки сейчас обязан каждый, а иначе придет то, от чего непременно будешь заживо гореть в снегу, или разгребать вражеские патроны, лепить новые и поставлять конвейером на «фронт». «И все это как таковое относится лишь к маленьким детям», - скажете вы, и я отвечу: «Нет!». Разве это может сравниться с тем, что точно будет когда-то явным и четким отрезком времени, между коллапсом и спасением; слишком много непонятных фраз, а  между тем у нас уже началось лето, и почему бы не окунуться в страсть жгучего яркого солнца. Ведь так и есть, что может противиться многим нам, если все вместе, а узы, они, знаете ли, очень крепкие.
 - Привет!
 - При-и-вет…
 - Что опять понурая такая?
 - Сама не пойму, пить точно не хочу, но что-то сильно повлияло на меня в этот момент и мне стало не по себе. А впрочем, суть самой проблем я знаю.
 - И что это?
 - Ну вот что бывает с человеком, когда он на время перестает, видится с тем, кто ему безумно дорог и нужен. Что было бы с тобой, если резко исчезло солнце с неба?
 - Стало очень грустно и после этого долго не смог бы прийти в себя. Ну, а так, если без загадок, что повлияло на твое и так быстро меняющееся настроение?
 - Во-первых мы видимся последний раз…
 - Почему?!
 - Потому что меня отправляют учиться, в колледж, который находится не в нашем городе и после всего этого, я буду жить там в общежитии.
 - Значит…
 - Мы не сможем встречаться так часто, как могли этим летом и мне очень жаль, что так получается.
 - Эх, мне тоже.
 - Правда?!
 - Конечно! А кто, по-твоему, еще будет так радостно, с визгом запрыгивать на руки и прижиматься как маленький котенок, юркнувший под крышу, лишь бы не намокнуть. Так же будет и не по себе. Никто не сможет это сделать так, как ты.
 - Правда?!
 - Еще бы. Ты второй раз повторяешь одно и то же слово, и тот же самый раз слышишь лишь то, что самой хотелось знать. А вообще.
 - Наверное, это будет самое тяжелое расставание для всех, хотя мы с тобой и не являемся парой, что такое в нас горит, что такое, после которого будет лучше даже в самый лютый мороз. Что-то невероятно стоящее больше той суммы, за которую я продала бы душу дьяволу, но видишь, вручаю тебе, на сохранение.
 - Заметано. Я помещу ее рядом со своей, и кто тронет, будет иметь дело со мной. Но почему ты опять хнычешь?
 - Вот все, что ты сейчас мне сказал, задело меня за душу. Серьезно. Раньше такого никогда не было, всем было плевать как дела у Ады и есть ты, которому не плевать на меня?
 - Подожди, свои сомнения ты можешь подтвердить доказательством или чем-то подобным?
 - Эм, нет. А что?
- Вспомни те дни…
 - Я… помню…
 - И не буду пытаться как-то похвалить себя сейчас, но ведь так, много положил я сил на вас всех, и после всего этого мне кажется, что это слишком много.
 - А я?!
 - Для тебя я буду неизменен.
И громкий раскатистый плач оглушил двор.
 - Теперь присядь, вытри свои слезы и давай поговорим нормально.
 - Да не могу я так, как ты. Все у тебя прям просто, а мне время нужно, что свыкнуться с мыслью – 2 родных человека в разных городах. Пойми ты, наконец, а кто будет мне вновь поднимать настроение, если резко упадет запал на будущую жизнь и мне захочется перестать дышать, беспощадно вдыхать чистый воздух, пить вкусную воду и смотреть, как бежит ребенок за щенком. Нет, я не думаю, что такое может резко стать примером того, как моя жизнь пойдет пот откос и я не смогу больше думать о себе, вспомню тебя.
 - Серьезно?
 - Конечно, же да, как по другому? Говорю, порой твой взгляд вдыхает новую жизнь в меня, и я становлюсь той, в которую сложно поверить, но легко влюбится. Трудно представить, как мне удастся, снова улыбнутся всем, ведь тебя так долго не будет, но я точно запомню, как познакомились. Тогда видела каким-то страшным, способным обидеть меня, беззащитную и не жалеть нас, тех, кто так низко ходят возле, и нет. Никогда не захочу запомнить вечера, когда твой голос подобен ветру, приятный, быстрый, но такой приятный, что хочется сидеть с тобой. Прости, может быть, я плоха для тебя и притягиваю зря, а так, что может быть лучше тебя. Задавала вопрос часто, хотелось найти ответ, что ты не тот, кто может жить, и ты опроверг мои предубеждения.
 - А может все же хватит так плохо думать о себе? Глубоко уверен, что ты прекрасна, когда вокруг очень много плохих.  Я так устроен, что не могу общаться с людьми, если они мне противны, а ты вот, рядом со мной. Прости, может я не тот, который любит делать многое с другими, а зачем нам тут с тобой эти глупые извинения, и без них все хорошо. Давай просто попрощаемся как близкие брат и сестра, забудем то, что километры могут разрушить первозданность всего вокруг и будем рядом настолько сильно, что завтра взорвется дом, смерч унесет многие жизни и по радио скажут: «Это самое настоящее, ведь другого еще не известно!»
 - Да, это будет лучшее в нашей незабываемой истории, когда мы будем друг другу тем самым алмазом… Ну все, успокаивайся. Тебе вон еще в машине ехать к себе.
 - Как тут можно перестать плакать, если мы расходимся с тобой, возможно даже забудем друг друга, но нет, я не позволю этому воплотиться в реальность. Привезу тебе что-нибудь ценное, и вновь мы будем с тобой как сейчас, только позже.
Все так же быстро бежит время, как будто завтра будет день, закончится рассвет, наступит мгла и мир поглотится в сумрачный прах. Развеем все, что как-то может повлиять на нас и после этих дней, мы поприветствуем рассвет. Во всех его ярких тонах, что на фон уходит день, мы поспешим прийти домой, где все нас ждут, согрели чайник, дали плед. За окном забарабанил дождь.


Мы должны быть рядом

«Я всегда знала, что в плацкарте неудобно, но чтобы так… Сегодня меня ждет бессонная длительная ночь продолжительностью пятнадцать часов и без малого появлюсь там, где надо лишь завтра; как много вокруг разного, сильно непривычного. Возможно,  смогла бы уснуть, упершись в стекло, которое будет бесшумно вибрировать оглушающим треском в ушах, на лице. Может быть, стоило прилечь, поставить звонок будильника на три часа  и вставать до гребанного рассвета; ведь нет же, мне проще уткнуться в окно. Сильная тряска, временами увеличивалась от «пьяного» качения вагона из стороны в сторону, развивая большую скорость. В этом есть что-то хорошее, но как же надоела слева полоса», - так в сонном бреду нежилась Ада.
«Утро выдалось не лучшим, от которого до сих пор немного болит голова. Мысли не могут собраться в одну кучу, а там все так же мелькают деревья. Временами глаза смотрят вперед, пытаются уловить нужные мысли, и хочется чего-то другого; волнует лишь желание приятного, и многое кажется уже давно лишним. Некое множество и всего лишь четыре полосы рельс в сторону моего движения, а еду мимо уходящих вдаль глубины деревенских домов.  Голова едва расколота, все напоминает то время, когда старый ржавый поезд меняют на новый и все остальное так же подлежит переменам. 
Это рыжий друг, он такой грустный, ведь его меняют, и что-то все равно остается прежним, неизбежно скатиться вниз со стремительной скоростью, разобьется вдребезги, как мысли поэта, будучи ничем, которые, измеримы лишь с кратким вздохом и слоем пыли на пожелтевших строчках вчерашнего стиха. И, может, вообще, после этого я захотела бы написать такое, после чего мир моих романов, сплоченных в одно целое, станет большим, чем те мысли, которые могли сложиться из давних переживаний вырасти в … А впрочем ничего не изменяется. Хоть я и вдали от дома, чувствую хорошее состояние. Спокойствие из дня в день, а вместе с тем небольшая доля другого, более безобидного. После звонка родных и оживленного разговора в течении часа стало немного, но скоро я приеду… Все должно быть хорошо.»
* * *
«Раньше я был глубоко убежден, что жить без нее можно и да, сказанное мной раньше, несомненно верно, но только сейчас, снова проснувшись, на диване, увидев красный диплом с помощью которого, скоро, попрусь на работу, я захотел вновь увидеть тебя. Быть может глупость, и якобы влюблен. Только бы коснуться», -  и Гурт уткнулся лицом в подушку.
* * *
«Как такое могло произойти, что спустя буквально неделю вдали от него, мне стало очень грустно. Хотела остаться с ним, и пришлось уехать. Вообще, это не для меня и иногда, кажется, что вовсе не выдержу. Как только приеду, он узнает, что никак ну нельзя жить так дальше. Хочу, своим маленьким сердцем только лишь то, что он мой… Скучаю? Еще бы, и вместе с тем не верю, я то так быстро он смог уйти, точнее я исчезла… Душа, замолчи! Даже она трясется о твоем имени…
* * *
«Оно разрывало меня, и я чувствовал себя непринужденно плохо. Мне дышится нормально, постоянно хочется пить холодную, свежую воду, ведь она очень вкусная, но мое покрасневшее горло… оно сильно болит. На ночь, засыпая, редко вспоминаю дни, когда была ты рядом; моменты, где визжала сильно, прыгая на руки с разбега, а я стоял и улыбался… Повторить бы вновь, как раньше, но больше хочу твоего приезда и то, как скоро мы с тобой увидимся.
Обещаю, ты сильно удивишься, но это стоит того, что ты принужденно уехала на год, а я все жду. Не могу точно определиться, с тем как сильно жаждет мною, полезный опыт, а мне тяжко, и, честно говоря, где же ты, моя принцесса. Вновь усну с полной мыслей головой и между ними замешана где-то ты, в глубине. Я не жалею, что когда-то был тот самый странный день. Я приеду, и мы будем вместе; в темноте вспоминаю нас, твой голос, запах волос на кофте и светлую улыбку.»
* * *
«У меня есть только маленький клочок бумаги и на нем я напишу то, что хотела сказать тебе вживую, но трудно было собраться с мыслями. Сказала бы эти три слова, но нет; почти закончился листок желтой сухой бумаги. Пока… Когда-нибудь снова позвоню тебе и мы снова поговорим.»
* * *
«Это даже не любовь, что-то трудно объяснимое; при виде человека ты просто медленно закрываешь глаза… Я помню все и даже то, когда мы первый раз коснулись губами; ох уж эти слащавый день. В следующем телефоне, ты узнаешь что я помню, а пока он почти разряжен, мигает… Я обязательно потом напишу тебе… Сейчас спокойной ночи.
* * *
«Что-то не приходит его сообщение. Я очень сильно переживаю. Не спала полночи, перед глазами его лицо, а утро без аппетита. Может приехать к тебе, и нет, уже слишком поздно. Возможно, успела бы доехать, но боюсь не успею… сил нет, смысла писать тоже. Обратно спать.»
* * *
«Что-то вообще сон не идет в голову, которая и так сильно раскалывается. Видимо, не стоило пить пятую кружку кофе с сахаром едва разбавляя прохладной водой. Может, стоит сесть у раскрытого окна, окунувшись в плед, стать рулетиком и по-другому взглянуть на природу; жирная полоса градиента от фиолетового сквозь малиновый и желтый к красному, затем прозрачно фиолетовый, голубой и синий смешанный – действительно живописное небо, но это только вечер… а утром… В окне бесконечные дали зеленой растительности; в правом золотистая рожь, после блестящих колосьев… написал бы пейзаж краской на холсте, украсил подписью в углу, едва заметным прозрачным сердцем насквозь солнца… Нет, был художником лишь шесть лет назад. Скоро ты прочтешь сообщение… До завтра…
* * *
«До завтра… Два слова в одном алом карандашом сердце.»
* * *
«Мне предложили новую должность, отказаться не смог. Уезжаю на год. Буду очень сильно скучать. Даже сейчас представляю перед глазами твое письмо, осознаю, как сам кину багаж в тяжелый вагон и поеду в город. За окном мелькают деревни, села, города, а остановлюсь не скоро. Вижу в голове эти чертовы дни… Мне наверняка предложат остаться в городе, и будут весомые подтверждения моих хороших условий жизни. Но я откажусь, ведь буду сильно скучать и без тебя не захочу.»
* * *
«Утро выдалось тяжелым, целую ночь не удалось поспать, слишком поздно пришло сообщение; оно было трогательным и излучало золотистое тепло. Думаю, будущее у нас несомненно; а может, это просто фантазии и придумано мной для интересного продолжения сюжета…»
* * *
«Получила пораньше твое письмо, улыбка искривила сухие потрескавшиеся губы, и я застыл в тупой немоте над кружкой кофе. Хотел окунуться в теплую струю душа, но только леденящая кровь вода. Брр… Напиток стал нежно-теплым, и я пишу, что вроде бы все хорошо… Работаю по-прежнему, обещали повышение по служебной лестнице и хороший оклад, но я… был вынужден отказаться… не хочу, чтобы ты была слишком далеко от меня. Скучаю… скорее хочу вновь услышать твой голос…
P.s. Возможно, уже люблю тебя»
* * *
«Последняя строчка меня заинтересовала, подобного от тебя раньше не слышала. Думаю, в будущем, все поменяется. Почти ты сказал, что все, не можешь и я твоя. Не пойму, причем тут это все, хотя и очень сильно мило, ты обещал. Надеюсь, те цветы, которые я видела на картинке, они мои и больше ничьи; помню их сладковато-кислый аромат и как мы шли вдвоем, без рук, но рядом. Знаю, ты уже ложишься спать, а утром вновь прочтешь и не пропустишь сна. Я, наверное, никогда не изменюсь и буду как ты, ну очень сентиментальной. Спокойной ночи, моя сильная возможно любовь.»
* * *
«Не пойму, почему, все наше общее перешло на ощущение; ведь я хотел сказать тебе о нас. Ты как всегда права, сумерки это моя стихия и… ночь. Ложась, уж очень долго думал, чего еще бы написать последнего, но это будет лишь во сне… Увы.»
* * *
«Я не могу представить то, как мы с тобой встретимся. Вот, выходишь из автобуса на вокзале. Весь такой красивый и горжусь тобой. Тут ты нужен всегда.»
* * *
«Утром вроде все нормально, проклятый ветер искривил мою ногу в колючей судороге, даже повернуть, расслабить икру – что-то прям очень тяжело. Радует, только вкусный завтрак, мысли о тебе и о доме, где мы вдвоем. Первый раз был у психолога; в своей жизни подобного не встречал, но разговор обычный по содержанию, не произвел фантастического впечатления, и мне стало чуточку легче, и намного больше грустнее. Скоро зарядиться телефон и я позвоню тебе.»
* * *
«Очень рада, что ты все же смог позвонить мне, однако, там уже моя вина, ответить не смогла. Сам пойми, по тем долгим прерывистым гудкам по ту сторону, и, зато, сообщения от тебя, и сразу как-то легче на душе, и особенно после твоих слов – «береги себя», стало намного лучше. Спасибо, что помнишь про меня; правда, очень нужен.»
* * *
«Я наконец-то решился все вспомнить, что хотел и рассказать. По правде, честно говоря, мне немного надо тепла, любви, и окунувшись во все это, я отвечу длинным монологом на твое молчание, которое довольно грустное и немногословное… Если сильно призадуматься и помнить каждый вечер, когда ложась спать, представлял нашу встречу после расставания в один год. Пора, думаю выплеснуть это все, ведь больше даже не знаю о чем можно поговорить; сказать, что было с нами? А вдруг тут такое вовсе не нужно. Надеюсь, в будущие дни я найду соответствующее настроение и обязательно расскажу.»
* * *
«Хорошо, буду ждать.»
* * *
«Знаешь, я пока что передумал, и только едва мне удалось вырваться на время из этого бумажного офиса. Сплошь одни листы кристально белые и сегодня, например, невзначай потратил, что хотел, и скорее, убежал к себе домой, а там в квартиру. Горячий чай на вечер с вкусными трубочками со сгущенкой и утром вновь рано вставать.»
Честно говоря, без доли лжи, я попробовал ощутить вкус и мне понравилось. Долго приглядываться в последнее время его не было хотя в минутах, но заметить весь этот непонятный вид и понять ощущение – было самым простым за всю эту так медленно идущую неделю. Я такое видел при первой сдаче экзамена на водительское удостоверение, когда я один сидел практически молча, а все безудержно говорили трясущимся языком, обговаривали каждую эмоцию. Временами это казалось бесполезным, в конце самому хотелось паниковать, суетливо кричать, но мне удалось все это пережить, и лишь иногда только отвечать на редкие вопросы… Отпив три глотка, закрыв глаза, не ожидая того самого, почему—то представил прошлый год, пройденный в другом месте. Это как отдельная история, четко отпечатавшаяся в голове.»
* * *
«После прочитанного, при том, что я смогла бы ощутить сама, думаю было бы близко к срыву, и от напряжения в голове под сильным влиянием щелкнул белый мнимый флажок, дальше безысходный крик, в конце влажный плач и я бы рехнулась полностью, но ведь, произошло, наверное, даже немного раньше… Ну хватит о грустном, сегодня во сне снова видела тебя; не знаю, зачем я сперва пришла на вокзал, потом к вагону; не ждала бы рядом с домом, а сама пришла к тебе. Ты выходишь из красно-белого вагона и мы встречаемся. Каждый раз, выпивая кружку ароматного напитка, представляю, как мы едем вдвоем в закат под чугунный шум рельс и стальной стук колес, нервное пыхтение. Ты просто сел, и я просто облокотилась на тебя… Вдоль нас уезжает ало-пепельная неровная полоса, блики танцуют на стеклах прозрачного окна, за которым горит розово-желтое небо. Знаешь, это очень романтично и приятно, что мы вдвоем и больше никого вблизи одинокого плацкарта, который сейчас рай для нас двоих на вечер. Мы не дадим этому всему название приятного слова, но достаточно момента, этого звука, дрожи. Просто сейчас все хорошо.»
* * *
«Последнее сообщение, ознаменованное коротким дребезжащим оповещением и светло-фиолетовой подсветкой, подарило мне на миг живую улыбку. Сразу вспомнился день, когда ты мне подарила на миг живую улыбку. Сразу вспомнился день, когда ты мне первый раз написала про поезд, и сегодня, когда ты вновь разглядела нас обеих тогда, когда лишь они напоминают грусть, как уезжает жизнь под скалу с бешеной скоростью, а мы не замечали этого.»
* * *
«Полностью с тобой согласна, любимый. Кстати, как ты там сам?»
* * *
«Немного неожиданно слышать от тебя это слово; но не очень  страшно, что оно было произнесено тобой. Наверное, стоит сказать спасибо просто так; здоровье? Лучше, не спрашивай. Удалось лечь спать пораньше и вроде даже очень все хорошо, но проснулся я с тяжелой широкой полосой боли вдоль лба и сдавленных глазных яблок. Спать было нельзя, приходилось вялым сидеть за столом у монитора, опустив голову на шее, закрыть веки и окунуться в кровать лицом о подушку, уснуть… И нет же! Выпил шесть таблеток лекарства, запив лимонадом и будто бы уснул. После пробуждения стало гораздо легче. Но зачем я только встал, если после этого меня сопроводило упавшее давление, заторможенность, полупьяная сонливость. А если, правда, после этого стало немного грустно, я преодолел это. И все это время за окном гремел гром, раскатисто сверкала сломанная молния, а где-то там далеко.»
* * *
«Что же ты так, будь аккуратнее, старайся по возможности спать в свободное время. Пока…»
* * *
«И ты береги себя»
* * *
«И снова, ложась спать, я вспоминала тебя и постоянно наплывала тоска, противная грусть. Поскорее бы ты приехал,  сильно не могу без тебя, и с тобой будет хорошо. Уверена, это твое состояние гораздо лучше предшествующего, и именно сейчас у тебя сильно дерет горло без кашля, отхаркивается слизь, оплевывая весь асфальт. Голову все еще плющит, давление ниже нуля. Нет. Просто хуже обычного. Сочувствую, прошу, будь аккуратнее и напиши как твои дела,»
* * *
«Спасибо за теплые пожелания; когда-нибудь я без краткого изложения опишу тебе тот день, когда будет достаточно хорошее ощущение будущего. Скоро тоже ложусь спать. Очень сильно устал. Спокойной ночи моя хорошая и неповторимая девочка.»
* * *
«Хорошо, думаю это будет скоро.»
* * *
«Не сомневайся, даже слишком рано. Уже, спустя неделю, могу сказать, что со мной все хорошо. Горло больше не болит, вполне устраивает дальнейшее пребывание в другом городе; меня поставили руководить двумя новенькими, и, стоит признать, все хорошо получается. Объяснил основные правила более-менее доступным языком. Им общение со мной со мной вроде бы удовлетворяет желанию. Что-то мне именно сейчас показалось плохим, а точнее не очень понятным, что очень много употребляю слова в формальности звучания, ведь надо проще… Давай поговорим про приятную природу, шумные белокурые облака, синее лазурное полотно и что-то там красивое еще. Сказал, как только будет все хорошо, я напишу; и сделал это вновь…
Практически часто, почти постоянно, ни капельки не редко, говорю лишь про свои чувства и, знаешь, давай обсудим другое.»
* * *
«Думаю, это хороший план. Но с чего начать, сама даже не знаю. Тут уж слишком скучно, а вместе с тем очень тоскливо изо дня в день. Приходиться скрываться ото всего непонятного, пора явно что-то менять, но не знаю с чего начать. Можно хотя бы воткнуть наушники с музыкой в уши, заварить ароматный чай и уйти в забытье, но значит ли это изменения в нашем дальнейшем. Легкая дымка, черный сухой, еще до сих пор теплый пепел от потушенных окурков. Поскорее бы пережить холодную зиму и вернуться домой… Все это кажется обычным, но между тем возвращается прошлое и они между нами. Идет сорок седьмой день лета, а в голове до сих пор остается прибитым тот день к памяти, когда мы попрощались… Жаль, что ты так быстро уехал и прекрасно, что скоро приедешь.»
* * *
«Знаешь, а ведь в этом есть какая-то правда – то же самое вспоминаю намного чаще, и всюду те самые просторы, стены, в окнах зеленые лесные равнины; нет, только вперемешку с серыми тусклыми домами… Ты смотрела когда-нибудь ужасно страшный фильм? Честно, уверен, нет, но оно стоит того. Представь, что на темном фоне ночного неба возле деревянной хибары появляется силуэт… ножа. В этот самый момент, ближе к правому углу появляется тень руки, корпуса, ноги в сапоге. Я бы сам сильно испугался, особенно в заброшенном доме, ради секрета которого, ты проделала большой путь в дороге. Что он тут забыл в это время, когда должно было быть безлюдно. Шарахаясь от малейшего скрипа по половице, аккуратной поступью идешь вверх по ступенькам; душа трепыхается, а ты лишь пленник, жалкий заложник своего страха. И вот, препятствия всему идешь в этот гребаный чертово мрачный дом и видишь, что это лишь… тело, повисшее на веревке, под ногами упавшая старая темно-коричневая табуретка… Но мы не об этом…»
* * *
«Так все! Хватит этих страшных историй с утра пораньше! Давай лучше что-нибудь более позитивное. Например… У меня получилось устроиться на работу. Каждый день встаю рано, ложусь поздно, поговорить не с кем по телефону нормально не могу, сам знаешь. Обычно все заканчивается быстро, ибо заметить срок ухода времени часто вообще не заметен. И что еще? Мне очень интересно, как ты меняешься, что с тобой там происходи и как изменяется день  рядом с тобой.»
* * *
«Все достаточно неплохо. Я два дня колебался, на третий все же сделал правильный стоящий выбор. Было бы наверное очень трудно, но все же смог и после всего этого пришлось вспомнить… Ведь именно сегодня у меня очередной день рождения и ощущения весьма непонятное. Утром не выспался, было плохое настроение и опять красные ужасные уставшие зрачки. После утра, ближе к обеду, оно оставалось прежним и только лишь еще захотелось заплакать. Странно, ведь так, но почему? Я смог себе ответить на вопрос. Каждый новый этот день следующего  года я ощущаю себя по-новому, и только чертовски невыносимо. И плакать, я не мог, даже просто, не хотел; а мысли, что с ними происходит. Сегодня приснился Гарри с Кэрри, а ведь они родились в один день  и почему так мучительно будто я. Нет, это относится к ним, но не причем мое внутреннее вообще никак. Я смог позвонить тебе сегодня, но потом, все же, разговор грустный, долгим не был… и да, я все так же сильно скучаю по тебе. Этот день закончился сидя за столом с бумагами, без желания поесть; наелся сладким с соком и теперь даже противно. За окном падает день, ночь скоро наступит. Завтра все будет по-другому. А пока спокойной ночи. Скоро увидимся, я обещаю.»
* * *
«Извини, забыла поздравить. Верю, что не обижаешься. А вообще, это плохо, что праздник становится постепенно обычным днем. Нет той радости, счастья детства, когда подарки это такое классное, от чего можно долго безумно радоваться. Это назвать можно грустным праздником, но он не такой, чтобы быть им и не забивай себе голову. Старше, не значит старее, а лишь мудрее и возникновении больших возможностей.»
 «Да успокойся, все хорошо. Вот недавно узнал интересную вещь, и даже больше – историю. Мой любимый братец Гарри любил свою Кэрри, которая недавно, ну где-то месяц назад поздравила с днем рождения. И, самое, внезапное, он никак не отреагировал. Честно, я его даже понимаю и для меня это трудностью быть, как бы не может, а иначе, уж как-то слишком быстро, просто и без колебаний. Помимо всего прочего сказанного мной выше могу указать, что вновь приходиться находиться на другом рабочем месте… опять привыкать по новой. Больше всего этого и не хочу. Хотя, вроде бы быстро пролетели эти пять дней, и вновь стало обычным. Ничего потрясенного для ума, все конкретно понятно. Плохо, лишь, что на мои редкие сообщения не отвечаешь, молчишь, думаю, ты просто сильно занята и тебе не до этого, но поверь, могу быть любым, а сейчас твое сообщение дороже многого… Ну да ладно; хочу рассказать про очень неожиданные совпадения и как тут все близко рядом… Жаль, что не могу даже дозвониться до тебя и при этом всем здесь не так уж плохо. Возможно, стоит продолжить звонить, писать, но, давай потом, все равно ты занята. Лучше, прикреплю текст того, что писал Гарри для Кэрри, а потом поведаю про… Нет, сначала скажу про него…
Первый раз этот человек казался обычным, ничего в нем не выделялось, а через две недели он стал другим. Я знал, что на него влияло время, люди, но такое совмещение разных личностей, начиная приветливым, меняя на презрение, самоуверенность и заканчивая полной самовлюбленностью, потом он изменился. Таких еще не видел, да больше и не хотел бы, но как чувствовал, что после обучения работе, я буду с ним на одном рабочем месте и даже не удивлен. Теперь расскажу немного другое…
«Привет, Гурт, мой любимый старший, сильно поднадоевший братишка. Спешу сказать, что все вроде бы хорошо. Вот вчера исполнилось желанных восемнадцать лет, не то, что тебе старику двадцать один год и да, похоже нет у меня любви к той самой. Просто банально ненавижу. Самому никак не хотелось отвечать на это скользкое солнечное сообщение, но что поделать, наверное, придется в ближайшее время поздравить, потому что как никак, что бы ни было, она тоже человек… Какой бы день не шел, я решил считать по месяцам день твоего приезда. Правда говоря, очень рад, что Ада как-то смогла спустя время заинтересовать  тебя, участить пульс, тепло вырабатываемой энергии, при которой сердце бесшумно быстро качает кровь. Стоит вспомнить, как прошли три дня спустя этот день, как быстро в голове исчезло ощущение блевотной тяжести, от которой при малейшем свисте в легких и сотрясениях воздуха падал вниз, по стенке желто-бежевого оттенка… Пока это все описывал в своем сообщении, оно впоследствии не отправилось. Пришлось, спустя несколько минут как был занят делом, позвонить и поговорить. Нет, все слишком плохо. Все нескоро свершиться, но после двадцатиминутного разговора и двух еще шестидесятисекундных отрезков меня взорвали злые мысли, как вылетают пробки с бутылок шампанского в черном стекле. Меня буквально рвет всего, ты понимаешь что это? Когда множество нейтронов чешут ударами костяшки кулака, а тебе с размаха хочется размножить стекло зеркала, оставив колотые следы и куски на руке, увидеть красные глаза, взбухшие кровавые капилляры и попробовать успокоить… Тщетно. Поздно вспоминать, собирать осколки, пытаясь подмести… уже слишком не вовремя. Кровать подбросить, взявшись за ножки руками, кинуть подушку в картину с желто-зеленым пейзажем и в щепки, нет, в перья разорвать подушку… Представляешь, вот что может сделать с тобой один телефонный звонок с человеком, которого пытаешься забыть уже, чтобы не соврать в течении долгого года и никак, все безуспешно. За стенкой играют переливы классической музыки, а меня волнует лишь этот гребаный, чертов этап бесячего возраста. Только сейчас волнует опять вопрос и еще несколько, по причине второго. Почему так хочется поскорее найти человека, поверить в него, опереться и жить, зная, что он есть, что будет рядом? Зачем мы примеряем моментально людям роли без их совместимости с мечтой, хотим быть уверенным  и получаем по щеке крепкую красную оплеуху? Почему, уезжая далеко от дома, мы жаждем этого скорее и очень скорбим вдали, хотя сказали сами себе: «Поверь, когда-нибудь это закончится, а вместе с тем ты счастливый поедешь домой , и после прожитого самим собой захочешь рассказать, но мало кому интересна твоя жизнь, лишь глаза, немного изменившиеся в краске, свежесть, стали сухими, блеклыми и грустными зрачками… Хотя ошибся, все же три вопроса. Вот кто может объяснить сущность всего того, что возникает в голове человека спонтанно и он вряд ли как-то может объяснить все самопроисходящее… А за окном только что застучал маленький дождь.»
* * *
«И почему же так прав и почему настолько точно описал, что я сама все это пережила за прочтением этого отрывка, сам вспомнил эти ощущения, и захотела так же, но знаешь, я смогу удержать себя в руках, закрыть калитку, преодолеть гнет самой себя, и спрятаться, попробовать забыть. А если серьезно, то почему именно так?
«Вот и я о том же мой братец, только если нечто, от чего мы вдвоем никак не застрахованы… Мы думаем о будущем и вспоминаем прошлое. Тщетно, со скорбью, когда я, как и ты не курю, стоял в беседке, смотрел на летящие клубы дыма и задумывался, продолжалось бы дольше. Особенно, если я вышел из дома и побрел прямо в сторону магазина, уж так сильно хотелось кушать. Небо заволокло серой одной большой, местами белой тучей, с которой бесперебойно сыпали мелкие колючие капли и светло-желтая объемная подсветка; именно сейчас вспомнил день, когда с полностью голым торсом и с белой футболкой в руках шел под проливным дождем. После всего этого хочется просто, расслабившись сесть под ливнем, смотреть в одну точку и безмолвно, не обязательно размышляя, расслабиться… По любому, все относится к тому, что мало дел на грядущей неделе и сидя, не делая и не занимая самого себя, в голову приходят эти мысли сожалений и желаний будущего. Постоянно ползут под ногами какие-то черные тени, так и хочется придушить ударом пятки, размножив об асфальт силой удара.»
* * *
«Как же ты прав, хоть я и считал тебя немного глуповатым и маленьким. Ощущение, что ты находишься на моем месте и описываешь со спины, находясь там невидимой стеной призрака. Знал бы ты, как временами я, похоже на тебя, думаю об Аде, но будущее, вряд ли предсказать. И даже сейчас, пытаясь описать все это, сбиваюсь. Думаю, смогу потом полноценно описать.»
«Хорошо, я подойду.»
* * *
«И после всего этого, когда в голове держалось только это, может смог бы рассказать спонтанные неприятные ощущения, а сейчас я успокоился и после твоего, как только примерив и пройдя, стало легче. Не, не хочу говорить об этом, ибо пройдено и все сейчас хорошо…
Мне приснился сегодня сон, в котором я мог быть счастливым, но вместо этого летел вниз со скалы, раздирая небо на куски, развивающиеся футболкой-парашютом и рот, развивающийся от ветра по пути. Падение стремительное, быстрое, а потом мягкая посадка? Вовсе нет! Такое ощущение, что от беспечного падения дни тянутся безумно медленно. Каждый раз чувствуется прошедшее время, минуты стекающиеся в часы; пришлось встать пораньше утром, воткнув наушники и съев едва остывший завтрак прийти на рабочее место. С помощью такси, на переднем правом сиденье до здания и там, на лифте на пятый этаж.
Вновь сел, как и вчера, заварил клубящий паром черный кофе с молоком, достал из сумки пышный пончик золотистого отлива со сгущенкой и проглотил, ощутив стекающее по горлу тепло и жареный вкус подсолнечного масла. Во рту еще долго царствовал сладкий осадок густого молока. Затем опять по кругу, недвижимо сидя на черной мягкой коже дивана, кресла, за столом разложив по многократному кругу вещи вновь, снова размышлял над самым глубоким знанием того, что не всегда известно нам и от того многие впадают в крайность, забудем это вместе. Опять, начав с начала, попробую рассказать тебе, мой Гарри, все эти ощущения…
Сначала ты просто встаешь утром и понимаешь, что начало положено, дальше простираешь глаза в потолок и моргаешь долго, дабы очнуться от дремоты. Идешь за стол, на ту самую кухню, неровными мазками кладешь масло на булочку и точно знаешь, что позже начнется самое увлекательное.
Пройдет буквально полчаса, тебя потихоньку штормит, крутит, бросает резко, швыряя в стенке и невольно задумываешься обо всем, что происходит уже давно, и что ты не можешь сказать в течение двух недель никому! Даже себя, не до конца понимая смысла. А ведь так бывает часто, когда просто закрываешь глаза, тебя окружают зеленым дымом по всей комнате и, задумываясь о том, что будет, вспоминаешь все, что было. Из этого исходя особо описать некому, почувствовать  в такие моменты могут все, было бы что делать, но главное не звонить ей, этой не знаю, как даже описать, Кэрри, чтобы лишний раз не портить настроение. Ведь это так просто, не звонить человеку вообще и так просто жить с хорошим настроением, расположением духа, когда все идет своим чередом и когда дни либо одна здоровая гусеница, либо короткие прыжки.»
«Как точно все описано и какие, однако у тебя могут быть проникновенные сообщения с таким хорошим смыслом… Ну ладно, спишемся потом. До скорого!»

Мы никогда не были вместе
I
Разглядел лишь знакомый силуэт, знакомый каплей голубого блика левого бедра и слегка улыбнулся. Этого хватило, чтобы вновь задышать ароматом оранжевой весны. И, пройдя, мимо, слегка споткнувшись, уместился краем плеча в левую мягкую грудь.
 - Осторожнее!
 - Извини милая, но тебе ли не знать, как отвечать давним знакомым.
 - Разве?!
 - Еще бы, ты только вспомни один курс в институте, и мы простились ранним утром. Знаешь, ты нисколько не изменилась и в тебе все то же самое, те же мысли о вечном, улыбка с горячими ямочками, и ландышами вокруг шелковистых русых волос, все там же, рядом с ярким блеском солнца.
 - Точно-точно, вспоминаю!
 - Ну вот, зачем только в начале такой?
 - Ну не знаю, прости, и да, мне надо спешить. Может,еще увидимся.
Тяжелые уставшие ноги пошли дальше.
«Кто мог знать, что я шел домой после врача. Да, это было очень волнительно, и я думал об этом всю минувшую ночь, не мог спокойно уснуть… Как бы лучше с ним поговорить, ведь он непременно должен помочь. И, долго думая, используя разные варианты все больше сам заводился, все быстрее становился этот гребаный ритм стука слева, от которого долго бывает не по себе;  до сих пор помню себя прижатого спиной к стене, на корточках, постоянно хотящего отдышаться, и, снова задыхающегося… Хорошо, однако, стало, после беседы у специалиста, но меня до сих пор гложут вопросы, до сих пор мало того, ответ не предоставил шанса узнать правильный результат; может, просто не существует таких людей, которые идеальны для себя и я сам не знаю этого чувства. Постоянные поиски себя того и мне хочется, наверное, уж слишком много от жизни, от самого себя, а встать на месте, без движения, не хочу. Можно подумать, неужели я сдался, показал слабость, и решил уйти, но в то же время понимаю, сильные эмоции; а другими они не бывают, сказываются не очень хорошо. Ладно, что хотя бы сейчас тепло, и нет постоянных, трясущихся ног, рук. Меня беспокоит происходящее…
Это точно не то, от чего можно почувствовать тревогу за свое здоровье, но, знаешь, и, конечно же, да, что назвать стоит лишь запутанным внутренним миром, собственным эго: хочется решить и закончить демагогию; вот только час назад я хотел прежнюю жизнь, а сейчас, скорее бы то новое, то самое, от чего мне должно стать чуточку легче; быстрее бы отказаться от этого прежнего, я не болен тем самым расстройством, но прежнее, так же мучает. Когда же буду там, где должен. И каждый день, все с новым кругом, сильнее тянет к середине. Оставьте меня в покое! Просто не трогайте… Глаза опять покрылись красной паутиной, сосуды украсились чертами, четкими отличимыми краями; под глазами серые пятна. Я очень рад, что заканчивается день, и хочется лечь, уснуть, но как же тяжело, мысли они опять вихрем, сильным потомком. Стоит отвлечься.
II
«… Как просто она идет по асфальту на таких больших, слегка окропленных грязью, каблуках. Быстрее бы подскочить к ней, оббежав спереди, и схватить, просто поймать в цепкие объятия… Точно ли со мной все хорошо, особенно под вечер. Просто многие сотни червяков в дереве, яблоке и раздумий – голова разрывается.
… Оно было похоже на то, что охватывало небо. Это сияние огня и воды. Темно-синяя полоса спереди вдоль фиолетового горизонта, красно-оранжевое отделение неба, эффект размытых пушистых облаков и большая серая волна: она поглощала все вместе с тонкими очертаниями белого месяца, бледно-салатового неба и крупных обрывков перьев над головой; дни будто взорвали небо и замерли – махровые мозаики. Приятно видеть это до дрожи в венах, когда рядом тихо, спокойно и ты главный герой. Уверен, что все со мной абсолютно не понятно. Зачем желать себе мелкого вреда. Я не понимаю. Ведь раньше как-то жил, и даже очень хорошо, а потом, я не понимаю вновь, как это все исправить, если сильная апатия, резкая смена настроения, черные пары дыма из дыр. Потрясение.
… Ничего себе, это даже странно, что кому-то я нужен. Ведь собственное мнение меня не воспринимает, и самому только спустя три года захотелось себя полюбить (даже пытаясь забыть, отвлечься, все равно вспоминаю). Потряси меня родная за плечи снова, я поверю, что это ты, но потом не исчезай.
Сегодня небо совершенно другое, оно было сначала обычным, а теперь сиреневое с розовым, и раньше, когда не помню, обычным, с розовым закатом.
…Меня тянет к единству с небом. Я чувствовал приятное одиночество и можно пожалуйста чуточку подольше.»
 - Просыпайся скорее…
 - Кто здесь?
 - В смысле?
 - Сначала ты сам окликнул меня, а теперь не помнишь? Дурак!
 - Ладно, все извини.
 - Зря, что ли все было ночью? Ты сделал очередной проступок и теперь…
«Дзинь-дон»
 - Кто это?! Кто она?!
 - С чего ты решила, что это девушка?
 - Точно? Я все же для тебя одна!?
 - Разумеется! Сто-ой, ты куда?
Босые ноги застучали по ламинату. На бегу развевался белый халат, развязанный пояс и кусочек алых трусов.
 - Зачем ты мне врал?! Почему так долго я верила тебе, а ты… Ты!
«Дзинь-дон»
Яркий сильный шлепок оставил красную пятерню на щеке, сухость разнеслась по всему лицу.
 - Даже сейчас, эта я не знаю кто, умудряется помешать мне! Свали с дороги! Быстро! Я потратила на тебя всю молодость, ну конечно не всю прям, но этого хватило бы на другого, более достойного.
 - Погоди, мне надо…
 - Уйти с дороги и не мешать. Отвали!
«Откроете?»
 - Да-а, минуточку пожалуйста.
Разъяренная подруга вылетела из квартиры, громко хлопнув о сухую штукатурку дверью.
 - Что это с ней?
 - Просто вы смотритесь моложе своих лет, и вам очень идет этот прикид.
 - Спасибо огромное. А швабра, веник?
 - Все на своем месте.
 - Хорошо, тогда погуляйте немного где-нибудь. Я пока приберусь.
«И как все это было странно. Вновь сильно заболела голова. Я потрясен, что мне делать. А на улице… Впервые рад такой прекрасной погоде. Больше нет желания общаться с мыслями, лишь только угнетение, страх, уныние. Да, тем виднее понурое лицо, а сейчас давай о хорошем, слишком сильно загнался и накрутил.»
Меду белыми бордюрами проступают серые, безмятежные из асфальтовой крошки части. Белизна, бросающаяся в глаза от солнца и зеленая прорисовка пушистых крон деревьев с желтыми просветами в них. Похоже на сладкий приятный сон и это только красочная раскраска мира; как когда-то карандашами разрисовали все вокруг. Больше не хочу серых дождливых дней, но только бы золотистых ярких и теплых дней. Я не хочу больше думать о плохом, и призывать к себе все негативное, ведь все хорошо.
А хотя, может, стоило это ожидать и не с проста; буквально так же, как и год в прошлом, не помню. Зато, все в голове те воспоминания о сне, как видел чьи-то слезы; они были такими жгучими и холодными. Может, стоило в момент начала забыть, и скрыться; не могу избежать проклятья неба, а сердце все так же безудержно стучит. Пришей к веревке камень и раскрась; он, так же как и то, а выглядит получше – мысли, они убивают тебя. Твой дерзкий гордый пыл, и нрав, горит в руках подделка. Эпиграф здесь будет тогда. Когда начнется жизнь.
III
«Я безучастно думал, что неизменно все и будет так же, а жизнь давай другое. Собрать все мысли в голове довольно трудно, но стоит отложить на время ручку с засохшей пастой, закрыть тетрадь, но прежде вырвав и скомкав листок, и сразу все лучше; станешь у горизонта и ловишь мысли…
Просто я не стал бы это писать, но время идет и вновь вышел на личный разговор с собой, пара сказать, наверное. Ведь все мы, может, ошибались в детстве и каждый думал лишь хорошо, я расстроен. Все люди похожи, а в тесных условиях готовыми стать волками. Хах, и вновь осуждение этих жалких людей. Быстрее бы от этого отвыкнуть и описывать стоящее внимания, а не сортирной бумаги и глухой тухлой воды. Можно попробовать разложить все по полкам, но что-то явно мешает и уж сильно хочется спать…
Конечно, лучше было бы писать разнообразие и не быть больше тем самым надоедливым критиком этой жизни, но в голову даже ничего не приходит и от это всего уже больше похоже на непонятные мысли в разброс подобно вееру. Надо скорее пережить этот всплеск непонятного кризиса.»
С этими мыслями Гурт сидел подле раскрытой книжки, когда-то купленной в магазине.
«Мне стоило поверить как что-то грандиозное точно, случится, но стыд самому себе, не верил в это. Можно было бы, как в других романах знаменитых авторов чтить традиции и к чему же это здесь уместно? Нужно лишь изменить привычный почерк, покинуть зону комфорта.»
 - Алло, ты слышишь меня? Слышишь?
 - Да! Но зачем так кричать?!
 - Мне надо срочно с тобой поговорить! Жду звонка в дверь.
 - Хорошо. Что все-таки произошло?
 - Деньги конч…
«Понял, ну ладно. Жду.»
Она бежала быстро, сильно задыхаясь. Попутного ветра не было, осенний снег давно сошел, жара  и все равно, красное горячее лицо, волосы, летящие по ветру, шорканье кроссовок  по сухой дорожке.
«А на небе, в окно, я видел ярко-оранжевое солнце. Оно такое, что не было желания бежать, ах этот чертов стук по двери кулачками… расплывчатые края, ясное отделение линии леса махровых деревьев неба сиреневого до синеватого и вразрез светло-розового оттенка. Как вообще, в такую погоду можно спешить на разговор со мной.»
Резкий толчок, без скрипа, дверь открылась настежь и за ней она.
 - Что такое случилось, что так сильно повлияло на тебя, когда ты все прибежала влажная в прилипшей одежде и грязной обуви. На тебя это никак не похоже.
 - Фух, а теперь уже более-менее стало лучше, и знаю, что ты никуда не денешься, так как уже уже здесь, не стоит смотреть на меня своим пристрастным взглядом, мне не до игр на разорванной простыне…
 - Зачем же ты тогда, ведь страсть с желанием от этого лишь крепчает.
 - Не уговаривай меня вновь. До сих пор, сзади и спереди остались красные следы пальцев, целой ладони. Я запомнила ту ночь.
 - А я, думаешь, нет? Если без моего хамства, в контексте с наглостью… Ты была бы цела, а так…
 - Эм, вообще-то этого изначально хотела я, помнишь?
 - Ну, разумеется… нет. Стоило тебе увидеть меня в плавках и розовой рубашке с желтыми точками.
 - Как же это противно; остановись! Я никогда не любила сочетания этих цветов, но…
 - Но после этого безудержно прыгала верхом и сладко стонала…
 - Давай отложим этот разговор на подальше, может еще вернешься к нему.
 - И повторим.
 - А сейчас меня волнует другое. Я видела сон, и знаешь, он был очень страшный. Там был ты.
 - Шок! Мы были…
 - Темный городок, но на деле военный полигон. Плац, серого асфальта с белыми линиями, флаг в центре строений, одноэтажные бараки. На улице слишком темно, очень поздно, надо бы ложиться спать. Нехотя дошла до домика, попала вовнутрь… Холод лишь снаружи, а вот тут, однако довольно тепло. Открыла шторы, посмотрела на улицу и оцепенела. Там был человек, очень похожий на знакомого мне близкого человека… ты сказал «привет». Я испугалась… Откуда ты взялся? Сам что-то невнятно буровишь, вышел из туалета. Застегнул ширинку.
 - Ты облизнула губы?
 - Вовсе нет! Смотрела дальше. Ты вышел из дома и подошел к тому. Вы пожали руки, перемигнулись. Две одинаковые руки, похожие тату медведя. Ваш разговор, жесты. Был очень похож на него, но разное поведение. Совершенно. Ты какой-то окрыленный, счастливый, что-то невнятное заставляет тебя улыбаться, а так же якобы быть сосредоточенным на хорошем, и он просто противоположность.
 - Твой сладкий тембр, как сильно по нему соскучился и давно не слышал настолько милого голоса.
 - Не перебивай меня, это не должно касаться тебя; но было очень непонятно. Будто бы одни и те же, но время сделало отпечаток и резко все изменилось. Очень заметно. Мне было бы страшно, будь ты таким, и я специально взглянула в твои глаза… они… такие, как у него: серые, потухшие, сухие, не подающие яркой жизни… А теперь скажи мне, почему посмотрев на тебя, я увидела это? Что случилось, как так, если у тебя резко поменялось все внутри, и ты стал диким.
 - Знаешь, наверное, у тебя получилось это ярко описать, но так ли на самом деле. Я был во сне, и ощутил наяву. Тогда хватило одного дня, когда четыре месяца показали суть мира… Больше ему не верю.
 - Скажи, ты сильно любил дом?
 - Да…
 - А теперь?
 - Очень.
 - Ты любил людей и готов был им всячески помочь?
 - Да, всю свою никчемную жизнь..
 - И сейчас?
 - Ни грамма сердца, ни доли душевной боли не потрачу больше, они не достойны.
 - И после всего этого ты говоришь, что ничего не изменилось, а сам остался прежним.
 - Нет, но эх, знаешь, пойдем лучше погуляем.
 - И тут я, явно ощущаю, мои глаза убежали на лоб, а скулы расширились от удивления. Не затаскивая в кровать, просто прямо – а может, погуляем? Погоди, все еще шок не покидает меня; а потом опять…
 - По чашке клубничного чая с пирожным под темно-синим небом.
 - Хватай свое пальто скорей и иди за мной. Прогуляемся. Лишь только под эту теплую ночь хочется видеть звезды и рядом с тем скоплением горит «Малая медведица».
 - Ты сам вывел меня под ночное небо в кафе, накрыл стол. И теперь я слушаю очень внимательно.
 - Хорошо… Начнем с малого, когда я был…
 - Хорошим.
 - Да, но не спеши… Помнишь, я ходил и говорил, как не хватает злости на всех, большей жесткости? Разумеется, что да. Так вот, не могу понять на всегда ли, но пропал добрый наивный мальчик. И это даже приятно. Он смог огрызнуться, сгладить доброжелательность и опуститься ниже, а стать выше. В глазах появилась хитрость, матовый свет и потухшие зрачки.
 - А чай даже очень вкусный.
 - Согласен. И после, как меняется взгляд, все становится другим. Это в начале страшно, по итогу очень даже приятно. Сам сильно ошибался в людях, они другие, гораздо хуже. И понял, это судя об одном месте. Хищный взгляд и дикое сердце; прям как в сказке, но только в живую.
 - Я все поняла, пошли скорей домой.
 - Пошли.
IV
 - Пора бы тебе многое сказать. Послушай…
Ты вновь рассказывал как милое дитя и вновь пытаешься казаться не так таким, что есть. Знаешь, это нисколько не меняет тебя, все такой же, закрытый. Постоянно наблюдаешь за собой и хочешь вновь остыть, стать другим. Сколько раз и даже много, слишком, говорил без перемен, как не хватает отдыха… Ты как загнанный в клетку.
Попытаешься разобраться в себя и зачем-то лезешь в чужие жизни. Лишь в совершенстве хочешь жить – оно ли будет? Твои слова, они ну скажем тихие, невнятные и с песней, растянутые; то ли в стих. Серьезно как все это называется? Ты временами забываешь дни, и хочется сильней домой. Но у тебя есть много времени, ты по любому многое поймешь.
 - Ну, например, что?
 - Говоришь одно и то же, маленький наивный. Зачем становиться злее, если это не показатель, как и слово хороший. Почему так жаждешь поменяться, а для этого ничего не делаешь.
 - Делаю.
 - Что? Постоянно говоришь, о том, какой ты хороший и ведь это так не так. В твоем понятии – это всем помогающий, слушающий любые проблемы и кажущийся добрым. Да, оно так; но еще и наивный. Зачем врешь сам себе? Ты хоть как-то вообще меняешься, пытаешься или умело делаешь вид?
 - Прости.
 - Так зачем извинений, если это твоя жизнь. Ты просто испоганил ее, ведь так. Начинал слушать «прекрасные» песни, а сам видел в людях лишь мясо с кровью. Великолепно! И только, отрешенный от музыки, позволяешь себе слушать другие… Сейчас я вызываю тебя на разговор и т попробуй понять…
 Все, что касается нас, идет непременно изнутри. Ошибки, нелепые до пятна чернил на носу – это твое, все выращенное твоим опытом, твоим желанием  стать непонятным существом, и его ведь тоже нет. К чему, зачем, и много вопросов, но вспоминая зиму, лето, ответ один и даже два: не знаю почему; ну, видимо судьба. Серьезно? Вот все это сейчас ты мне говоришь? Попробуй оценить свои слова, ты запутался в начале клубка и потому испробовал все, что плохо лежит и хорошо продается. Надави голосом и придави к стене – что в тебе не так?
 - Я не знаю, видимо судьба.
 - Серьезно? А более точный ответ – за ним надо в книжку лезть? Приедут новые дни, ты отложишь ее на полку и уйдешь. Пройдет год и забудешь. Пройдет еще один день и вспомнишь. Неужели, переосмысливание – это суть жизни? И каждый раз новый. Психоанализ и психосинтез – ты посмотри на эти деревья, они уже без листвы, а все еще ждешь будущее. Оно сейчас. Мне больше нечего сказать тебе, ну просто даже мыслей нет. Сам засыпаешь и ловишь постоянно последний поезд – я что-нибудь придумаю еще. Закончить разговор на это крайне трудно, но надо, я сама уже забыла все идеи в голове. Пора бы остановиться и вспомнить дом. Она тебе писала?
 - Нет.
 - Что-то случилось?
 - Это уже другая история…
И листья падали медленно, и никто не мешал упасть ему. Давай отдохнем, уж, сколько можно размышлять. Пора бы дать немного голове разгрузки ото всего.
Не спеша дойди до сквера, усыпанного желтой листвой и слегка шаркнул по асфальту. Слышишь, листва захрустела, и на улице густой туман обнял от облака, убежал за дома. Просто парк с деревянными скамейками, детскими качелями и сырым серым асфальтом. Как поэма в прозе и очень даже похоже на день, в котором нет суеты и только дом, родные стены, окна, кровля и атм ты; А сейчас тихо опустил голову на грудь и уснул.
«Ты серьезно уверен, что настолько хорош, как ничто иное кроме сильно стоящей сладости тебе не нужно? Подумай лучше и больше не считай себя хорошим одним таким, не похожим на остальных и с великой глупостью, тупыми глазами проглоти свою гордость. Ты ни кто иной, как собственное его в книге, прочитанной на сайте. Поверь, ты это не то, чему приучат тебя и все проблемы внутри: не сомневайся, самокопание ближется  к логическому пику в завершении и я уверен, есть к чему стремиться. У человека всегда больше времени, чем он себе его находит  и шансов так же; каждые четыре года происходят сильные изменения, а именно переосмысление. Стоит задуматься, ты меньше, чем хочешь, и, больше, чем можешь. Еще семь месяцев и она увидит тебя иным.»
V
Не знаю, как это вышло, но горло заболело на следующее утро. Голова слишком быстро кружилась, хотелось закрыть чугунные глаза и уснуть; но за окном, увиденное, оно заставило подняться больные веки и увидеть алый горящий закат. Легкая голубизна неба, и неоновая краснота с разрезами, мутными расплывчатыми краями. Все же скоро, когда останется один жалкий никчемный час до отъезда. Я просто посмотрю на это, небо романтики, улыбнусь и поеду; только оно вдохновляло меня за многие сотни километров от дома.
«Ты хочешь сказать, что тебе нужна определенность; но что появится с ней? Ясен момент твоего желания, просто знать и чего хотеть, как дойти до него и тупик. Она нужна, чтобы стать уверенным и в этом и это дарит тебе; тебе нужны только четкие грани и ясное описание?  А как быть, если их нет и надо с этим смириться прямо тут, и нигде больше, ты захочешь? Думаю, да, но; не это ли и есть внешняя проблема для всех; а такое вообще возможно? Если неплохо раскинуть мозгами и разложить. Думаю, нет, ты сам все прекрасно понимаешь. Успокой себя, не мучай. Правда, она очень далека. И тебе не обязательно быть в курсе всего, что находится вне. Здесь все как в маленьком улии; как еще он не убежал с криками, открыв глухо прикрытую дверь,» - просто она прочла перед сном.
«Нет, я просыпаюсь, каждый день бесполезно, в надеждах, что завтра будет вечер пятницы после утреннего понедельника. И какая же это глупость – ощущая радость, поднимать себе настроение, при этом, только жаль, что чашка кофе, давно не появлявшаяся на столе рядом с тарелкой, остыла; там много вкусного сыпучего щербета с белыми орехами.
Вижу в окно, как уже становится холодно и сам не в себе, мне надо идти на почту за посылкой. Ты снова не звонишь, почему так далеко убежала? Знать уж точно не могу; но жажду зиму и можно будет без ругани с совестью быть постоянно дома с белым листом бумаги и ручки подле напечатанной истории» - и это единственное, сказанное от тебя мне, пока ты не уснул.
«Знакомое, конечно, чувство, но сам не знал, чего так от него становится слишком страшно и грустно. Представить на минуты просто, как тихо ушел куда-то далеко и приник; открытая книга, помятая, пропахшая ночной земляникой бумажная закладка сиреневого цвета и шелест листвы на деревьях; до боли в груди, как дома. Уже сам привыкаешь и ощущаешь по-другому, как-то равнодушнее. Все так же рвется обратно сердце и постоянно приходиться смирять его по выходным дням.
Обычный день, задачи вновь, под утро злостный взгляд на все вокруг. Когда-то дальше неизменно, все время туда… Может стоит остановиться и вот гораздо лучше вспомнить зиму, такую снежную колючую, холодную и белую, как рыхлый сахар. Во время ведь она будет скоро и ждать осталось немного этих звонких перезвонов мелких глянцевых колокольчиков на ниточках, веяние запаха жареного румяного мяса, свежести зеленого салата, солености масляной красной икры на кусках рыже-белого батона; сельдь под шубой и экстравагантный вкус; вернуть бы это. А все же дома гораздо лучше и нет этого противного мелкого, как ком посреди горла, что тщетно рвет мои планы. Бред.»
Хороший, разумеется, вечер, только что-то не хватает живости этому дню. Зато тепло; пальцы неустанно строчат новые горячие строки, за спиной болтает комментатор, играют в азартный жаркий хоккей, громкая реплика огромной трибуны ледового дворца. В черной плоской плазме, дым от виноградного кальяна перед экраном; почему так хочется спать и это происходит без моего согласия: глаза наполовину закрылись, мысли и мозг отключились от мелодии в наушниках; за дверью показался знакомый силуэт.
«Я вспомнил тот ее невзрачный образ, что подарил мне сейчас мимолетный глюк и обомлел. Не помнил тебя полгода, и теперь ты снова в голове. Представить трудно, как этим всем расстроен, что внезапно появился твой образ как призрак и заставил сильно смутиться; потертая фиолетовая кофта поверх небольшой груди и нежного тела, черные джинсы, прошитые по бокам белой капроновой нитью и просто черно-белые кеды…
Ты вышла буквально из дыма, развивая своими мягкими густыми волосами, но без улыбки и горящих искр в глазах; стало не по себе. Сразу вспомнилась голубая темная зима, прогулка в парке; я лелеял появившимися грезами и больше года вымучивал ту самую книгу, говорил мне желания и невнятные чувства, навязанные многим. Я помню все его рассказы, моего брата Гарри и теперь мне кажется это очень страшным; она пришла за мной и руки затряслись, выпала кружка, разбившись рядом с липким вкусом кофе на ковре…
Вспоминать все бывшее когда-то я не буду; но лишь резко всплыл образ ее будущего мужа: с черными глазами яркого оттенка, он любил петь песни из самого сердца и страстно танцевать, как надо, от души. С короткой стрижкой прямых жестких волос его зрачки казались, очень проницательны до цвета бездонной ямы в глубине рыжего песчаного каньона. И она тонула в них.
Просто пришлось оценить его со стороны: он был спокоен, ничего не думающий эмоционально-нервного и она в красном шерстяном свитере на их совместной фотографии в светло-дубовой рамке под стеклом; его зеленое худи, вычищенные, до отражения лица на глянцевом блике, туфли и светло-синие, едва потертые джинсы. Вот тогда мне стало ясно, что он не побеждал, но она просто нашла свое место, жизнь с ним, любовь. Можно постоянно возвращаться к этому, но думаю, не стоит; гораздо больше размышлять обо всем и более о ценном будущем, а его нет; и, получается не надо. Стоит гораздо обширнее оценивать моменты и видеть иное другим, а сейчас было бы выйти на улицу; серьезно, пустяк, что холодно. Достаю перчатки, натянуть на твердые руки и сложить в одно целое, дабы согреться. В кармане тревожно задребезжит знакомая любимая мелодия, а палец опуститься и выключит.
VI
А все начиналось с того, что пришлось проснуться утром, от назойливого писка за стеной. И ни с того, как можно предположить, плача ребенка, а со скрипа деревянных старых пыльных полов от лап пушистой серой кошки и всхлипывания уставшей старушки в бирюзовом халате с дырявыми обвисшими карманами. Мне ее очень жалко, и время, которое быстро расточил. Столько шансов было закрыться в комнате ото всего и так же быстро они потратились. Гордость в сердце и неоспоримо теплые дни; мне стоило задуматься об этом, но никак не дает мне покоя это осязание, будто бы должно стать больше живости, желания и не надо звать джина на помощь с квасом в летнюю гибельно-жаркую погоду. Может, стоит взглянуть на все по-другому, с лучшей стороны и прикинуть… Нет, тут картина не к месту, а эта слишком контрастна с этими бежевыми стенками. Наверное, цветок с лепестками формы  зеленой капли неплохо смотрелись раньше и бесспорно, стоило бы их вернуть; жутко обидно, что прекрасное остается для памяти отрывками из записной книжки, а аквариум, он все так же красив.
Звонок в дверь и стоит открыть! Ах, точно, его уже как так десять нет… Вот что делают эти жалюзи и ночник с фиолетовым оттенком? Думать долго не стоит, или так создастся бесполезное решение.
«Меня всегда волновал это вопрос – неужели и в правду такое бывает. Резкие перепады настроения, я не могу объясниться с собой, и это очень сильно смахивает на черный ритуал проклятья. Постоянные дни с резким падением, желания совершать что-то грандиозное только лишь из-за перемены  этого состояния. Оно мелочно, никчемно и так противно. Эта стабилизация никак не придет в равновесие и постоянные шатания качелей; от них же зависит мое дальнейшее желание на все. Помимо многих дней, такое происходит каждый из них и никак не успокаивает. И все это как непонятный маленький цветочек с горшком; причем тут он, сам не пойму… Я очень скучаю по теплым легким объятиям, мягкому сонному голосу, расхаживанию ее по квартире в трусиках и моей рубашке; запаху темного ароматного зернового кофе с молоком из холодильника, журчание разогревшейся сковородки, и шипению золотистого слоя масла. Сколько нужно терпения вернуть мне эти воспоминания и не впасть в подушку на кровати.
Надо, наверное, подарить кому-нибудь букет душистых цветов, чтобы у него появилась симпатичная улыбка, мир заиграл новыми красками, и жизнь стала бы… невыносимой, когда закончилась на лице знакомого улыбка после спланированного покушения.
Не это ли здорово, когда всем, кажется все хорошо, но при этом есть некий недостаток и многое становится гнусным. Именно это царит внутри меня; и пора бы скорее вставать, спешить на завтрак…»
«Утреннее солнце, ведь его жду, а оно…
За окном серый непроглядный туман, холод под минус шесть почти, что в середине ноября. Надо бы одеть кашне, куртку, ту самую, мою любимую, но чуть позже.»
Завтрак не казался таким хрустящим, как хотелось бы и таким сладким вокруг всего этого одиночества со спящим щенком, которому скоро вставать. Ленивое перешагивание ногами по линолеуму, яркий свет одинокой лампы посередине белоснежного чистого потолка на кухне; бесшумная дверь, стол со стулом, выглядывающая из большого обзора, шумный холодильник, чистая алюминиевая раковина, голубые обои на стенах и маленький горшок с зелеными листьями и красным цветком на подоконнике.
«Теперь я точно уверен, что этот домик и вдаль уходящая дорожка по степи изо ржи лаконично смотрится на стене, как и эти черно-белые часы. Хотелось бы роскошного завтрака, но жареные пельмени на тарелке самое то, особенно, если сейчас они появятся в микроволновой печи.»
Разинутая пасть, открытая дверца, холодный свет с полок в царстве мороза и разных вкусняшек. Щелчок пластмассовой дверцы, писк кнопочек и вкусное уже внутри спокойно вращается на тарелке печи.
«Гав-гав! Г-г-г-ав!»
И маленький комочек невнятной черной пухлой шерсти, виляя редким маленьким хвостиком побежал к Гурту. Он очень хочет есть, что-нибудь мягкое, теплое с паром и поджаристо вкусное. А глаза, маленькие бусинки – черный нектар, кусочек бездонного пространства и маленький облизывающий розовый мокрый язычок.
 - Ты мой маленький! Наверное, я слишком громко разогревал еду?
 - Ав-в-в!
 - Понятно все. Ну, извини, что разбудил тебя, маленький.
 - Ав!
 - Хм, хитрец. Гляди, вон в той пластмассовой миске лежит твой аппетитный завтрак. Беги скорей!
Малых размеров милое существо игриво оскалило белоснежные молодые зубки, зрачки загорелись темной нежной страстью.
 - Я рад, несомненно, ты сам это понимаешь, малыш, кушай на здоровье, а для меня есть другая тарелка и мы с тобой вместе встретим это утро. Каким бы оно не было вредным.
Может стоило посмотреть на это с другой стороны, наверное, не надо быстро делать поспешные выводы, но они и эти переживания похожи на стопку свежей серой прессы, небрежно намоченные коричневым горьким пятном от кофе с плавающими кусочками растаявшего горячего сахара – такие же невнятные, глупые и неожиданные. Точно будет по-другому, как ожидание вечера без отличия. Ты готов пойти погулять?
 -  …
 - И сначала я одену тебя потеплее, ткань более приятную, чем колючие касания ветра
 - … Ав?
 - Да у меня она есть на удивление тебе.
 - … Авв!
 - Пошли скорее.
VII
Невзрачное холодное утро, и как же не хватает тепла для нас двоих. Забраться в теплые одежды и потереть обе ладони, хрустнуть пальцами, соединить губы трубочкой и попробовать выпустить заветный легкий пар. Его нет.
Мимо просторных улиц, вдоль молчаливых домов тихого города. Ведь он еще спит, прямо по направлению в ту сторону, откуда виднеется лавочка, одинокий силуэт, возле грустного столба, с опущенной головой в аромате спелой алой вишни, закрытым лицом под черными извилинами волос за светлым капюшоном.
«Думаю, стоит подойти и как в той самой истории, она будет долго плакать, рассказывать, что-то очень трогательное и больное для сердца, а потом упадет; от чего, даже сам не смогу сообразить. Всего скорее нервы, по делу сильно пошатнувшиеся и того, что смогла себе такой комок накрутить из маленькой затупленной занозы в пятке. А если с близи, она не похожа на такую. Постоянно шоркающая каблуком по асфальту, отбивая немонотонный ритм, поглядывая на часы вдоль запястья с невнятными мыслями. Стоит ближе подойти, но так, чтобы не испугать, не показаться противником, завести разговор с хорошей дружеской ноты…»
Тень все так же неустанно, то ли падала, то ли лежала подле нее и нервно двигалась маленькая ладошка.
 - Ты что хотел?
 - Ничего!
 - Тогда ладно, можешь идти дальше
 - Ладно!
«Слишком уж она мне казалась красивой, и теперь нет особенного, фейерверка игриво-заманчивого не наблюдаю. Какие же нынче пошли грубые девушки, даже слова не скажешь.»
«… Я и не думала, что утро может быть таким противным. Меня ужасно раздражают такие люди, они часто смахивают на маньяков. Никого, не трогая, просто стоишь, ждешь подругу на вечернюю прогулку в кафе; как никак, она давняя, много времени не виделись.»
«Раздумья одолевают меня, как так? Ладно, повезло, что она никак в принципе не симпатична, но такое общение с людьми, которые да хотя бы даже не знакомы, мне кажется неприемлемым. Говорить о том, какая она и какой я, точно не стоит. Исходя из всего этого, пойду-ка пожалуй домой, и ты, друг мой, тоже видимо сильно замерз.»
… После быстро прошедшего утреннего времени, все дома казалось теплым и уютным, а порог милого дома ка самое долгожданное. Стоило сесть и выпить кружку любимого кофе без сахара такого крепкого, что перехочется спать… и струя горячего аромата поднялась ввысь.
«Мне резко вспомнилось то время, когда что-то имеет значение, и ты резко теряешь интерес к этому. Когда бесценно молишь небо, оно должно помочь тебе дальше жить… А потом туманом холодный ветер, как мимолетный короткий фильм, воспоминаний… Стук колес тяжелотонного поезда по рельсам гремит на половину черно-изумрудного леса. Крик и гиканье живности, содрогнулись ветки, из чащи вырвалась толпа серых ворон и осадила своим звуком ночное кладбище в паре сот километров от дороги…
Настолько красочное описание мыслей, что она сама основная для продолжения дальше, иссякла…
Я вспоминал те времена на протяжении целого того дня, как раз, когда вдарило сильно в голову жжение и слабость, просто расплылась по телу легкой немотой движения…
Тот самый звук из вагона, мелькающая долина и моя тень, на стене, склонившегося над выдвижным скрипучим столиком  ручкой и толстой тетрадкой. Как же тогда я скучал по ней, причем другой, и только из-за голубого неба и бездонных белых облаков. Тогда мы были ближе берега с водой в камышах; это сближение назвать волшебным и медленно подступила слабость, онемение к ногам. А потом мрак, мерный стук вагонов и серый блеск. Сам не замечая того, кофе тихонько уменьшалось, щенок бегал вдоль стен, играл с солнечным светом; Гурт распластался, поник, уснув на руке.
VIII
«Стоило только вспомнить и сразу стало не по себе. Постоянные сомнения изо дня в день, они лишь не давали вечного покоя и сегодня снова вторник. Как это обычно бывает, подъем  с раннего утра, недовольное желание от этого и просьба от самого пожалеть себя, лечь еще немного поспать, буквально тринадцать минут. Надо было ради всего этого просыпаться и куда-то срочно бежать, позабыв дома шапку, желание больше быть здесь. Стоило сразу лечь раньше спать и не сомневаться, что завтра будет продуктивный радостный день. Наивный план, мышление маленького ребенка с желанием жить только в счастливом радостном детстве. А между тем, она еще блуждала сонным мотыльком в голове как необъяснимое явление влюбленности в образ и не в человека по его характеру. Просто слабость минуты и уже бегаешь в страхе от самого себя, не знаешь куда деться.
Мне это побороть как страшный неуклонный сон под морфием и бесполезно лежать со скрещенными руками на груди, обмякшей головы в запахе стойкой свежести. Она явно обо мне не думает, да и примитивно, что она позарилась бы на меня, какого-то неизвестного…»
Это все возникло тогда, как только пришлось задуматься, и мелкие моросящие капли застучали по носу, глазам, рукам, куртке; небо все в тумане, кусочки инея на бордюре, влажный асфальт и липкая черная грязь.
Мне стало противно все это вспоминать до неприятных мыслей о прошедшем. Как это было противно, очень неприятно. Знать бы куда убежать, во время обнаружить помощь. Тогда постоянно прибегал либо к богу, либо к дьяволу, молил небеса, чтобы разрешил сбежать подальше и просил, прислонившись ухом и ртом к земле, чтобы вселила в меня бесстрашие чужого убийства. Помог бы кто мне высшей силой, я терпел любой удар, и становилось больно. Думал, не доживу и постоянно, просыпаясь ночью, кошмаром ощущал следующий подъем, по зову будильника.
Внутри плакало все, что только имело какой-то слабый узелок; мне трудно говорить об этом сейчас, пройдя от того момента несколько часов, но чувства правда, как постоянные кривые виражи по горке, то резко вверх и вновь под землю. Мои мысли, они трудно переживаются и поглощают с потрохами; нос, красный от дикого холода, очень сильно зачесался.
«До продрогшей кисти руки и желания улыбнуться, я бы, наверное, сел с тобой покушать за стол и после вонзил нож в пульсирующее сердце. И это похоже на приступы тупой боли, она горит, иссушает слезы и мне становится холодно от огня; это как две разных противоположности и все внутри, подобно нити паука сцепляет, стягивает, и, старея, рвется. Голова  болванчиком трясется, замирает картинка в однотипных тонах.
Мне снова жалко себя и в людях вижу только жертву, кулаки в рыжем пламени, хруст челюсти, растворение для сна. Темная завеса и утреннее солнце.»
 - Фух, наступил еще один день.
И он казался таким же мерзким, противным, как и тогда, два месяца назад. Ранний подъем без цели на что-то, бурлящее изнутри и просьба самого себя совладать с внутренним миром. Он просто не возможен.
«На протяжении всей недели мне посчастливилось жить спокойно, вспоминать жить дома, и с расстроенными чувствами, постоянно держать желание быть здесь дальше, не сбежать по горам, хах, как черный сайгак и раствориться в утреннем густом тумане. Мне страшно вспоминать, что прожито и неумолимо торопить время. Эти курсы в новой эпохе, когда все баснословно перемешалось нельзя опознать полноценным счастьем. Это как расторможение и резкий прыжок в бездну; да, безумно страшно лететь  вниз головой в скалистые дали и записывать что-то черной пастой ручки, у себя в ежедневнике. Глаза становятся шире, пульс учащает стук: мне нужно только одно стоящее и я зациклен постоянно его искать. Руки трясутся, им холодно и больно, а потом на утренний мороз; мне уже привычно выходить по утру и рассматривать рассвет. Как и раньше, он будоражит меня, все мое внутри сознание и происходит медленный подъем последних сил. Назвать это как геройство, и наполовину взойти повыше – это как глоток чистого вкусного воздуха и непременно хочется жить, пока циферблат на руке в черной красивой обраме шелестит, стрелки гуляют по замкнутому кругу и особо не торопятся. Я уже перестал смотреть в одну точку, как только допив горячий чай с кусочком черно-розового бисквитного торта.
Как долго тянется это время и стук колес, он где-то далеко, на желтом глинистом склоне. Какой день подряд уже не высыпаюсь и готов броситься на кого угодно. После такого раннего пробуждения, все же мыли, они как пчелы в медовом улии бесспорно главные и к чему эти сравнения, если стоит только глянуть вперед и больше не особо хочется спать.»
Резко встать не получилось, все то же ощущение тяжелой сонливости и сильное стремление перемазать все белым штрихом, вытекающей пастой из тонкого пера.
«Надо бы прекратить такое отношение ко всему и вернуться к чему-то стоящему. Если так дальше сидеть, то явно времени пройдет гораздо больше и мало что изменится. Пора пойти погулять с маленьким.»
IX
Назвать это поздним опозданием не смог бы, ведь вспомнил как раз вовремя, а значит, пора все же идти. Маленький ошейник бесхозно болтается на шее, пока поводок не оказался закрепленным в нем.
«Так-то гораздо лучше, и, знаешь, судя по виду в окно, погода сегодня классная.»
 - Слышал, как звонко захлопнулась входная дверь?
 - Ав-в-в!
 - Ну, тогда идем вперед, на прогулку.
Легкий мороз зарумянил рыже-бледные щеки, нос слегка покраснел и зашмыгал. Теплые перчатки на руках и как-то сразу лучше.
«Надо было изначально понять, что просто так ничего не бывает. Нельзя с нуля обрести восторг от этой жизни так же, как и умение жить без тяжелых последствий. Будет неопределимо тяжело выразить свою мысль и стоит только об этом, как оно резко меняется. Как только происходит взрыв, надо спешить на место крушения и собирать останки, но вместе с этим забрать большую часть себе. Наверное, мне слишком много пришлось пройти до этого, чтобы вновь улыбнуться сказке, которая расцветает сейчас и сразу как-то легче. Вот он дом, который подлежит разрухе с этим днем и вот он человек долго, уж слишком, пьющий весь год за здоровье своей семьи; завтра за ним приедут из морга и в нем будет слишком много желчи.
Зеленый лес, я всегда мечтал там жить. На берегу пейзажного холма, рядом с голубой белизной водопада и как она красиво разбивается о землю в маленькой дырке размером со взрыв от небольшой взрывчатки.
«Твои маленькие дети гуляют с мамой и пытаются научить любимого щенка новым трюкам, который не особо старается, но хочет, жаждет быть любимым, как каждый из нас.
Наверное, многим пришлось пройти через то, что изменило их, как та небольшая подлинная история из знаменитого фильма. Стоит больше уделять времени себе и из этого должно что-то обязательно получиться. И как будет много радости, когда сам окажешься на встрече с новым днем. Столько много описать в течении одного момента, как все быстро затухает перед сном. Может, в нем очень много странных сильно умных фраз, что мозг ломается на две большие половинки и дробиться дальше сильнее. Голова рухнула бы сверху сильной встряской на грудь, скрутила шею…
 - Эй-й, здорова!
 - Уж ты ж, какие люди!
 - Вообще-то, я один!
 - Погоди, не расслышал!
 - Од…
 - Стой, сейчас сам подойду.
Гурт заметил вдали старого знакомого, ведь они когда-то раньше вместе жили на съемной квартире. Все так же, не изменился, лишь новые тусклые морщины на лице, опустившиеся вниз лицо, чуть-чуть впалые голубые зрачки, белый глянец коротких волос, прямые зубы; и это конкретно он, стоило только увидеть издалека.
«Да, вот так встреча, а я сильно скучал и уже даже не думал, что после отъезда, мы еще увидимся. Вот как так бывает резко, что встречаются родственные души и сильно хочется сбежать в детство. Мне стоило вспомнить то, что было там раньше, и я очень полюбил в тот день тепло щечки моей подруги. Лучезарные глаза, блеск на золотистых коротких локонах. И теперь меня мучал долгий вопрос  - она ли любила мою белую футболку с серыми потертостями и малиновым жирным пятном или я ее милое коротко сиреневое платье с белыми оригами розочек.
Пришлось размышлять со дня до ночи и ни разу не жалея, как мы опустошали детские ведерки, хапая с ним жидким песком; чтобы строить красивые города, материал должен быть липким и крепким. Только из настоящего стоящего получиться изысканно-лучшее.
А после, довольные результатом, спешили домой, сшибая по пути хрупкие башни, утаптывая болотистые лужи от стекшей струйками талой серо-желтой воды. Бежали домой, ведь позвала любимая мамочка на обед с приятным запахом, распластавшимся легким слоем тумана под дверью.
 - Шагом марш мыть руки! И сначала отбейте обувь у порога!
Постоянно, изо дня в день старались не наследить и при этом всегда ловили на себе дружелюбную улыбку любимого человека. Она терпеливо молчала, а мы покорно шли в умывальник и за стол на кухню. Чем ближе к столу, тем приятнее смотреть на тарелки с едой и ощущать приятную легкость – сегодня воскресенье!
И с этим словом аромат пожаренной золотистой курочки становится теплее, мягче, вкуснее, а салаты – замерзшей свежестью с белым соусом поверх нее.
Всегда это было самым лучшим на свете и хотелось дольше продолжать также, но осознаешь только спустя одиннадцать быстрых лет. Сильно стуча ложками, захлебывая горячий суп вовнутрь, мы пропитывались нежным теплом, и оно плыло по телу сонным водопадом. Этих эмоций не передать, как мы взволнованно любили те руки, что трепетно хранили нас и наше желание сытости. Скорее бросая посуду в раковину с аналогичным звуком, бежали, забыв задвинуть стулья, на улицу и искали глазами друзей, когда они все были во дворе.
Много было разнообразных дней, один никак не похожий на следующий, но так не хватало стать взрослым. Мы очень сильно спешили как вон тот барабан стиральной машины. Просыпаясь дома от уюта, всегда было радостно и очень светло внутри.
Конец дня и все разбредаются по своим квартирам, детские тонкие звонкие крики с рассказами о счастливом, трогали любопытных слушателей и все когда-то мечтали сбежать из дома, просто ради приключений. Стоя рядом с мамой перед иконами жаловались на очень болезненные ощущения в ногах но только после окончания слов, произнесенных с особых трепетом и силой, спрятанной в тихому розовом платке.
На ночь в детстве сказка, красивые разукрашенные картинки на страницах и вера в  любовь… Мы что ее потеряли?
Мимо оживленных домов, где когда-то гуляли люди в масках под покрывалом ночью, наблюдали в окно звезды и горели сильным счастьем к этому дню уходящего лета.
Оно было таким, что все чаще становилось грустнее изо дня в день, когда мы уже взрослые вспоминаем его именно в печальные дни.
 - Все взрослые очень грустные и могут не спать целыми ночами!
 - Да, а еще они сильные и могут таскать на спине огромные мешки по СТО килограмм…
Теперь как-то все немного хуже; если глянуть с другой стороны… Просто тихая спокойная ночь с темным сумрачным небом. Капли больше стремительно не летят, но только лишь влажное «шлеп-шлеп» подошвой ботинок и яркие близлежащие огни от фар, золотистые, проникающие вниз, под асфальт робкой линией и алые сзади, насыщенно выгорающие в промежутке густого дыма из-под жужжащих колес. Резкий свист и машина летит вперед…
«А сейчас мы просто сидим вдвоем рядом, смотрим вперед, и каждый думает о своем, не до конца плохом окончании. Могли же сидеть напротив друг друга, но не стены и запивать кексы черным чаем. Ведь все же…
Что было у каждого за это длительное время?
 - Думаю, можно долго видеться каждый день, но ведь при этом надо что-то придумать
 - Верно, но…
 - Я лишь помню частями, без обид… Хорошо, что ты якобы не против…

* * *
Вспомни тот день, выпускной, красочный баннер, на котором оставили нелепые мазки, подвешенный над зашторенным окном; именно он под конец упал на всех парашютом и многие плюхнулись носами в свежие салаты, политые сырным, слегка жирным и очень желтым соусом; тогда было жалко только раскрашенную бумагу, на которой проявились пятна нежно-фиолетового торта…
И это все лишь только о нем; но что же еще; память открывает комнаты, как бы скромно не звучало, к ярким моментам…
«Поверьте, сегодня самый грустный день из всех, ведь вы покидаете наш не совсем знаменитый, но все же институт. Думать было слишком просто, что мы могли бы запомнить после него многое, но, надеюсь, вы меня не подведете. И стоит идти дальше лишь вперед, даже если слишком тяжело. Ничего не препятствует решению проблем. Все элементарно, как любая таблица, которую вы изумительно все знаете, до любой запятой и не очень понятного значка.
Прошу вас, любимые мои, сами хорошо знаете, как вечно пекусь о вашем самочувствии, хрупком молодом здоровье… Я слишком сильно увлеклась разговором, который вижу вас сильно утомила.
Давайте, родненькие, поднимем эти бокалы с вином, шампанским, рюмки с водкой, виски за будущую счастливую жизнь. Лишь Помните одно, все будет лучше других только у моих детишек, которые сейчас смотрят на меня осчастливленными глазами. Все решаемо очень быстро, но только смерть…»
Она слишком быстро упала и потухла вместе с той жизнью, которая на земле несла больше, чем любой из других.
«И правда, что есть, то есть; это была самая грустная пятница из всех, ибо любил ее как настоящего человека: «смерть определит ответ последней, когда свет померкнет и погаснет чья-то жизнь; она проблема для решения всего остального.»
«Знаешь, а ведь вино очень противно как не сочетающиеся между собой, что-то пресыщенно вошедшее в повседневную жизнь. Ну вот что может быть вкуснее торта или пирога… Все это настраивает на тихую спокойную ночь под присмотром сумрачной тишины темно-синего неба.»

X
«Я всегда верил своим  словам, особенно произнесенным в трезвом уме; но, когда уходит, забыв закрыть за собой дверь, очень дорогой человек, тебя охватывает пьяное забвение и лучше хрустальной рюмки с холодным обжигающим алкоголем ничего не связывает речь. Можно долго в итоге разговаривать с людьми, искать искреннего понимания, а по истечению терпения просто закрыться вовнутрь и закусывать дальше, пока не сдался…»
Часто бывающее и постоянно приносящее удовлетворение, но редко истинно хорошие последствия царили неким абстрагированным  ощущением в голове, пока щелчок резко не громыхнул. По памяти приятные и невнятные…
Сухость, охватывающая гортань вместе с горьким жжением. Глоток. Вниз стремительно потекло теплое чувство и разогрело душу, растянуло осязание конечностей, ослабило нервы и все стало намного легче обычного. Медленное движение, работа головы со мнительным ощущением обычного постоянного. То влево, то вправо, чуть назад и шаг приобретает характерную неординарность, вялость, сонливость. Это серьезно приятно.
«Голова! Дай покоя; только подарок душе, расслабление и тавтология для себя… Влететь с ноги в солнечное сплетение, изображать сонное мощное и грозное животное после спячки, рычать чем-то непонятным из груди…»    
Сквозь сухие глаза, которые сильно хотели намокнуть, но не могли, проходили тяжелые тленные страсти, иссушающие непонятное желание – позвонить  любимой маме и сказать так много, что стало бы очень легко; терпение подарит лишь колытость в душе, проще не станет… В ответ на экране засветился знакомый номер телефона.
 - Что-то случилось?
 - Нет…
И в этот момент, с тем самым сильным потоком, который мучал меня, вырвался всхлип, тихий вздох.
 - Знаешь, у всех бывает такое, что становится не по себе, и резким взмахом рукава вылетает непонятное…
Я так жалею, что сейчас это возникло внезапно и при этом удержать молчание звонкой монетой, ударившейся о стол за очередной бокал виски с шоколадом… Как мне стыдно, что не ценил любовь. Ведь все мы хотели бежать с квартиры, захлопнув громко дверь от дома; только поздно приходит понятие, и, лишь вспомнив свои дни в пиксельном зеленом обмундировании. Сколько пришлось осознать и много выше сказанного примитивно обычного…
Я видел много разных людей, и они так сильно тошнотворно влияют как очередные дольки лимона после рюмки.
 - Ты опять пил?
 - Мама, прости, я не удержался. Умер один из самых лучших людей на земле и такое переносить очень больно. За все время вдалеке от дома скучал и после хотел лишь обратно. Никогда бы не стал обсуждать там всех находящихся, но с ними стало понятно, как надо жить по-настоящему.
 - Я не пойму тебя.
 - Самому тоже как-то не в намек, как со связанным языком вообще можно что-то лепетать; просто без принуждения, вспомнил те драгоценные дни и огорчился; очень неправ. Мы обязательно все вместе все исправим. И мне не привычно сознаваться в этом, слишком трудно. Так много просажено дней, а я ни на шаг не захотел стать ближе к мечте, и так сильно хвалился умением, якобы ярким талантом. Сплошь каждые дни только музыка, прогулки вхолостую по городу и наполненные бессмыслием; мягкая жажда радостных редких моментов. Потом я вспоминал как редкие блики, созревшие в голове по разным дням.
 - Приходи ко мне, выпьем чашку насыщенного вкусного чая с медом, может даже прохладным хрустяще-сладким тортом из холодильника.
 - Родная, прости меня, пожалуйста, я не смогу. Найду день на недели и приду. В таком состоянии не надо тебе меня видеть. Люблю, всем алым живым сердцем; спасибо тебе за все! Спокойной ночи…
 - Сладких снов, не забудь прийти ко мне. Буду ждать! ЦЕЛУЮ!

«Мне стало гораздо легче, как будто при жаре в тебя плеснули холодной водой и с плеч испарился пар, к небу с тяжелыми невнятными мыслями… Я все сделал, что от меня требовалось… А как все же дальше неплохо в том дне, после того удручающего события.»
Тишина, долгое напряженное молчание и больше нечего. Ветер завывал, кидал в открытые окна ранним летним потоком и охлаждал тяжелый душный воздух. Графины с апельсиновым соком и гранаты, такие сочные, с ярко-желтым бликом на округлой темно-бордовой форме; постоянно шевелящиеся шторы бежево-серого оттенка, солнечные лучи на полы; напротив пластиковые рамы с вычищенными стеклами окон, испытующие взгляды напротив…
Просто по улице идет маленькая девочка с фиолетовым шариком за руку с высоким папой – высоким смуглым мужчиной; гладко выбритый подбородок, графитный блеск туфель… что-то в них имело скрытый смысл и обширную богатую фантазию. Четко-твердые уверенные шаги, сухость асфальта и тонкие золотистые локоны, беспорядочно шевелившиеся, попадающие на глаза… ей постоянно приходилось одергивать их маленькой пухлой ручкой, обнажая сияние улыбки в середине мягких округлых щек…
Вылетающая струя с брызгами по разным сторонам, отливающая зеркальной радугой из шланга в руках маленького, светлокожего здоровяка с черной бородой и темно-сухими зрачками.
Это длилось целую вечность, пока у Соула, моего приятного знакомого не возникло сильное желание поперхнуться и резко начать кашлять; надрывисто, в некоторых местах глухо, сильно раздирающе красную глотку.
Многие никак не могли отреагировать и выглядело все немой скукой. Просто огромный банкетный зал с большим количеством столов и разнообразных блюд. Можно было бы не отвлекаться на их наличие, но крупные плоские тарелки  с промятой лимонного оттенка картошкой, крупной мясной дичью, отдающий запахом жаркого огня и коричневой золотистой корочкой поверх нее. А это только одно из остальных, помимо которых десятки салатов, особенно запомнившийся «сельдь под шубой», описание которого конкретно будоражит аппетит и липкие слюни стекают с десен…
 Да, ведь он еще стоял и, задыхаясь, тревожно кашлял…
 - Кому, как не мне была нужна его жизнь, чтобы он остался цел и не погиб от странного диагноза. Хотя и смерть не причем, он по любому будет дальше жить, несмотря на любые странные совпадения.
 - Друзья! Почему все резко закончили праздник…
 - Серьезно? Как ты такое можешь говорить.
 - Да…
 - Да…
 - Да…
Шумный гул поднялся к потолку. Возмущение, звон женских истерик, разговоров, упорных споров.
 - У тебя совершенно нет понятия сожаления к людям. И не смей уходить, мы против этого.
«Сейчас мне казалось, что должна была овладеть непонятная злоба мной, но вместо поникшее лицо над прозрачной рюмкой с белым алкоголем.
 - Я пошел… В туалет!
 - Угу…
 - Только вот захвачу с собой прозрачную бутылочку и пойду.
Шатаясь довольно сильно, но держа себя в руках, Гурт поплелся по сухой улице. Мне резко вспоминались редкие дни, в которые хоть как-то случалось прекрасное и снег… Медленными пульсирующими струями впивался в лицо, замерзшую продрогшую кожу. Поднимал постоянно голову вверх и улетал вдаль, будто меня забирало непонятное влечение, уносило подальше от дома, кружило голову и белым порохом осязало на землю в белом пелене. Никогда так не ждал наступление заветного дня для всех детей на свете, как в этот раз… Беспечное вращение, бесконечное млечные движения в беспорядке, точно не в один ряд.
Раньше так ждали эту нарядную елку, подарки в цветных коробочках с закругленными листами, обертки и лентами в бантах.
Часто приходилось видеть множество эмоций детей дедом морозом через промежуток от шапки до бороды, когда внезапно торжественные слова вылетели из головы и пришлось фантазировать, выходить из затруднительного ; интересная «Мэджик» история… рты малышей открывались, глаза показывали подлинное ощущение. Им было невтерпеж, лишь жажда сладких ореховых конфет в шоколаде, рыжие, мягкие и очень ароматные мандарины. Сказка заглянет к каждому в глаза, душу и подарит радость; только зрачки деда мороза быстро бегают без определенного порядка. Волнение, сильная влажность лица, покраснение, сильный страх.
День должен был стать лучшим, ведь сегодня пришла его любимая дочка: хрупкая фигура, беленькие и немного золотистые волосы, теплые розовые колготки с малиновыми шоколадками; синяя курточка с белым мехом поверх этого платья.
Он старался для них всем своим умением, а они просто жили каждодневными добрыми словами и скучали по любви…
«Вспоминая это с бесполезной стекляшкой в руке, мне приходилось понимать, насколько все поменялось. Я не жалел, что именно эту девочку любил когда-то всем, чем только можно. Потом взрослыми и наши судьбы не были сплетением клубка, но параллельно никогда не пересекающиеся вообще.»
Почему так, о боже, есть ты или нет, все происходит именно одним общим сюжетом в сопровождении одинаковых подарков и сюрпризов.
В голове звучно заиграли тонкие грустные ноты пианино, попеременно перебираемые легкими касаниями пальцев.


XI
Вечная грусть, а вместе с ней громкие слова об удручающем состоянии могли бы делиться дальше, если впереди внезапно из-за угла не вырос одноэтажный дом с яркой вывеской, освещенной огнями на улице и неонами на буквах.
До чего же могло все такое и ему подобное  довести, как ли не до этого, где бушуют любые шансы, идеи, имеют настойчивый хребет и кажется, что сорвать здесь куш легче, чем было раньше. Легкая темно-матовая без окошка дверь; щелчок и на пороге встречает низкий здоровяк в стильном костюме.
«Только это могло меня сюда привести,  и крайне сильно расстроить… Это же не бар алкоголя; лишь скопление молодых дурочек с бесподобными телами  в откровенной порванной одежде во время возбуждающих танцев.»
Темный просвет между местами и девочек в коротких шортиках. Насыщенные темные полы, блеск туфель гостей от примитивного искажения мраморной поверхности. Глубокое расползание музыки казалось наполненным индивидуальным смыслом нахождения здесь вон того хилого бармена в черной жилетке, белой рубахе и бирюзовых джинсах; как-то он пытался показать умения и проиграл с трудом каждое нажитое имущество, состояние; еле-еле нашел работу следуя по принципу мамы: я всегда аккуратен с посудой и надо быть тем, кто вуалирует секреты и ловко играет керамическими изделиями. На его счету лишь одна разбитая об тяжелый лоб Гурта; и это произошло чуть раньше того, как он совершил попытку хулиганства, но ушел незаметным…
Ему, Карлу, все казались лишком простыми, тем более через стеклянные рюмки; приглядывался к каждому и мало кто оценивал ему это интересом, как в знак добросовестного отношения к работе…
Как вообще можно было оказаться в таком месте и увидеть шедевр обстановки, общей картины видимого.
 - Мне пожалуйста рюмку самого хорошего виски последней выдержки с кусочком…
 - Джэк Д…
 - Кусочком кислого лимона.
 - Ждите, скоро будет.
 - Лады.
Голова вокруг, беглые взгляды со стороны на него и молчаливые лица. Горячие страстные движения разогревают оживление публики с не скрытым вниманием в сторону героинь клуба.
 - Вот, ваш заказ…
 - Благодарю… Слушай, а у тебя было такое?
 - То есть?
 - Ну, вот просто, один идешь и весь мир против тебя, любое выглядит поддельной сказкой с плохим концом, изрисованной стенгазетой тусклыми красками. Мгновенное желание скинуть лишний груз однотонную одежду, ни капли не пеструю и стать думать по-другому. Это лишь предисловие или даже отступление ото всего вокруг. Такое каждодневное раздумывается больше как отступ ото всего, попытка сдаться, скрестить лежа руки на груди и томно вздохнуть, выразив звуков недовольство всем, что происходит вокруг. И до какой же степени все примитивно и очень похоже на одно и то же, изо дня в день.
 - Да уж, серая тоскливость. Мне так же сильно знакомо это чувство, понимание, якобы точно имеет границы и разумную мысль, насчет остального обст…
Громкие колокола ударили в голове по стенкам, твердая вибрация расползлась, и стало слегка трудно дальше о чем-то думать. Вспышки слева, справа, слепота, черный свет и Гурт, ошеломленный кошкой возле рюмки на барной стойке, бесчувственно упал…
«Открыть глаза было целым подвигом, но они не сопротивлялись. Странно. Руки валялись по обе стороны от бездвижного и только пальцы изображали странные фигуры. Сильно хотелось спать, ничего не мешало и ничто никак не пытался препятствовать: больные глаза просто были закрыты и ощущали только падение солнечного света, болезненное давление, обычное дыхание и… собственная рука медленно сползает по лицу касанием пальца со странным длинным ногтем? Ниже по шеи, едва касаясь, аж до мелких щепетильных мурашек, разглаживая складки, мимо ремня… остановилась возле ширинки; появился второй палец.»
Глаза быстро открылись.
«Насколько это могло казаться почти неприятным, что перед тобой возникла затемненная фигура красивой девочки, наклоненной надо мной. Выглядело все слишком похоже на сцену, живо говорящую о ее воспитании.»
В полумраке помещения грудь подергивалась темными местами по краям, едва видный подбородок, узкий и аккуратный под темно-малиновыми губами, нежным носом и пронзительными глазами.
«У этой «крошки» прекрасно выписанные формы, буквально со страниц неизвестного, но очень знаменитого журнала. Тонкие хрупкие плечи и, повисшая на них мятая, местами изорванная футболка темно-оранжевого оттенка. В лицо летел запах летних цветов и сладкого пива. Ее испытующий взгляд показывал настоящий интерес ко мне, непонятному телу, лежащему в луже с запахом спирта и темной горькости. Зачем она пыталась ощутить руками это скопление жидкости, перебирая в руках, переливая из ладони в ладонь. После она пахла еще вкуснее, чем просто дорогой виски с лимоном. Зачем она присела рядом и начала медленно разглаживать мои волосы, втирая в них этот аромат, делая их жестче… Мне пришлось терпеть, хоть по ощущениям было довольно приятно; Знак того, что мало кто давно делал это с призванием, но не просто поиграть, именно конкретно дать четкие границы в понимании.»
Это было исключение; она присела рядом, упершись одной кистью на полы, а другой на расстегнутую ширинку; поджала ноги, села и низко склонилась, коснувшись левой грудью его шеи. На ухо шептание казалось заглушенным и вполне понятным.
 - Малыш, тебе плохо?
«Обычные три слова, но в них что-то было такого, чего редко встретишь в искренности. Говорит правду… Но зачем обязательно касаться языком... И слабо кусать за ухо. Это очень волнительно и мгновенно будоражит все тело; шумные мурашки быстро пробегают крупными шагами по телу.»
 - Нет, солнышко, вовсе не так…
 - Тогда пойдем, ты должен оценить мой танец!
Она резко вскочила, рукой стряхнула с попы крошки, лежавшие на полу от раздавленного лимона и недавно купленного темного шоколада.
 - Да, да, я иду… моя милая.
Гурт попытался подняться, но тяжелая голова глухо упала на влажный пол. Застланные утманом глаза…
 - Плохо что-то ты идешь, давай руку.
 - Нет!
 - Быстро!
Громкие слова показались очень возмутительными, и непонятные импульсы ударили вспышкой в голове. Молниеносно взлетела нога и твердой ребристой подошвой впились девушке в мягкий подтянутый живот. Она неожиданно отлетела в другую сторону, ударившись о стенку. Тишина, молчание и больше ничего; музыкальная композиция продолжала играть фоном позади.
 - Мне больно! Ты понимаешь это, тварь!
 - ДА!
 - И как ты можешь такое говорить, совершенно не ощущая своей вины.
 - Не знаю!
 - Ты бесчувственный! ТЫ…
Хлесткий удар рукой оставил красный след пятерни на ее румяной щечке. От нее из уголка губ начали сочиться теплые бордовые капельки, стекающие по подбородку вдоль шеи, на объемную грудь.
 - Боже мой! Охрана! Она лежит без чувств и неужели все слепы! Ей плохо! Скорее, воды! И ВРАЧА!
 - Заткнись!
 - Как Вы, молодой человек, можете вообще такое говорить?! Я потрясена этим гнилым миром, как все запущено!
 - Слышь ты, женщина! Вон то залитое кровью тело моя жена и не смей касаться ее, да хоть меня… Иначе я возьму свой нож и вырежу весь этот бордель.
 - ЧТО?
 - Рот закрой!
 - Как ты смеешь?
В руке, на запястье блеснуло серое начищенное лезвие.
 - Караул! Он МАНЬЯК!
 - Но было поздно, тропинка, выстроенная из людей по краям, вела к затемненному выходу. Гурт быстро схватил ее, закинул на правое плечо, охватив бедра с обнажившимися ягодицами. Жидкость медленно капала на влажный асфальт, смываясь водным потоком в сливное отверстие возле бордюра.
Увидеть этот вид стоило многого так же, как и ее тело при лунном свете; загорелый тон обеих грудей, тихая тень под футболкой, порванной в рассвете грубой ночной тьмы; шорты едва держались на талии.
 - Отпусти меня! Хам!
 - Молчи, сука, ты моя! Слышишь! Бежать некуда.
 - Эх, ладно.
Обмякшая голова плюхнулась на твердое плечо, и она носом втянула терпкий аромат туалетной воды, обрызганной на шее.
«Когда же ты перестанешь быть таким, что от тебя бегут все и стараются скрыться в темноте. Почему при виде на твоих плечах твердых складок и попеременно вздымающиеся трапеции, появление надутой крепкой спины, цепочки деревянных вен на руках и серьезного устремленного взгляда становится непривычно страшно…
Откуда берется этот все правящий жив и захватывает тебя, мир угнетен под скопом непонятных чувств и зимы из снега, который вяло тает от испаряемого тепла.
 - Серьезно?
 - Вот уж серьезно удивлена, судя по твоему ХАМСКОМУ поведению.
 - Сожалеешь?
 - Конечно, нет! Меня просто заглатывает смятение, слепая верность выбору, который навязан чем-то выбранным раньше по обещанию чужого голоса  изнутри. Что-то непонятное заставило бросить все, попробовать вкус тела и совладеть с гордым мужчиной, от которого пахло дорогими и редкими мыслями… показался просто дешевый старый парфюм, от которого без ума многие…
И как же это было странно, если поверив вам, и увидев ваше лицо без маски, сказала, что вы никто. Поверь мне, я слишком сильно ошибаюсь в выборе, но не в людях. Почему мне так кажется, что вы мой человек и что трезвым совершенно другой. Ваше лицо красивое, а руки не такие уж и грубые, очень мягко обнимают мою талию.
 - Ты точно уверена, что этот разговор похож на правду; ты не спишь одна уже давно и, при этом, я тебя не уличаю… А знаешь что? Этот сюжет очень похож на сказку, которая якобы перенеслась в наше время и стала опорой для двоих, вечно одиноких и немного грустных созданий.
 - И после всего, ты воспротивишься всему, что когда-то говорил, высоко поднимая подбородок; от надписи ничего не осталось, буквы с грохотом упали плашмя об асфальт. Спустя день, когда еще в голове будет дребезжать звон наполненных рюмок, ты отвергнешь все, но до этого…
"Ты ворвешься домой со странным молчанием, с ноги вышибешь дверь и халатно бросишь меня на диван; я ударюсь головой и начну громко стонать. Выдержать ты не сможешь и руками грубо, с треском разорвешь плотную футболку, короткие шорты. Останется только нижнее белье..."
- Которое?...
- Тебя не остановит, и быстро скинув бюстгалтер, твои руки дойдут до моих тоненьких трусиков... Эх, ты делаешь очень больно и мне так хорошо. Просто безумно люблю тебя. Слышишь, лишь только... Липкий плевок в лицо... Помню тот момент. Люблю. Много раз повторю... Люблю. А я тебе нравлюсь?
- Ты совращаешь меня! Погоди! Это не правильно.
- А неужели все может быть как-то иначе, если ты не сыт. Голодное животное!
- Нет!
- Да-а!

...

...Знаете, а ведь я люблю его. Такого неприятного, постоянного негативного с идиотской улыбкой, тупым смехом и кривыми зубами. Когда-то он подарил мне розу просто так. А я... что до меня. Влюбилась глупая...

"И после всего, когда закончили, мы легли, прижались; полураздетые и очень счастливые..."

XII
 - Да уж, какая она интересная, прям, завлекла меня и теперь без равнодушия расскажу свою историю. И, знаешь, твой подлинный рассказ все же что-то стоит, я вдохновлен. Может у меня не было этого, особенно уверен в твоих с ней, прелюдий тем более: с покусыванием разных мест и прочих нежностей, у меня все немного проще  и я этому я привык  на протяжении нескольких лет. Дом, семья и беспорядочно бегающие дети от двери к двери с криками: «Бонзай! Вперед на штурм!»
 - Значит, у тебя все просто хорошо; остепенение и прочее.
 - Разумеется, да. Гораздо проще, а говорить обо всем, тем более тебе до дрожи в руках очень приятно.
 - Прекрасно. Теперь я готов выслушать тебя, твою насыщенную жизнь и даже как-то позавидую. Начнем…
 
 - Это, обыденная, может, покажется кому-нибудь сомнительной, но веря собственному ощущению  лучше нее не встречал. Снова ранний подъем,  и голова едва заметно болит после веселой ночи. За окном просто белизна, начиная белым, вертолетом мимо окна на фоне светлого неба и легкого рыхлого пурпура на земле, заканчивая черным кофе в посеревшей кружке. Только вдохни тот самый аромат обеими ноздрями, глотни один раз с сахаром незабываемого вкуса и сразу оживает уснувшее сердце…
Мимо пробегает любимая Дениз и зовет: «Папа, давай быстрее! Я хофу скорее обнять длинную фею жирафа, прыгнуть на его спину, чтобы стать тоже разноцветной в больфой квадратик и куфать зеленые сладости из своих рукь.»
Ты бесшумно улыбаешься, не хочешь отрываться от ее звонкого голоса, все еще говорящего про волшебника грез и хорошее, только него…
Из-за угла медленно выплывает бесподобная жена с рукавами ниже кистей, идущих от легкого, но все же теплого халата, висящего на тоненьких плечах.
 - Соул, неужели эти огни настолько малы, что из-за своего носы ты не видишь и не слышишь просьбы своей маленькой дочурки.
 - Конечно же, слышу, но она должна понимать, что папа еще не допил свою горячую кружку, не съел тарелку аппетитной еды от любимой Гарет, а и хотя бы не успел прийти в себя.
 - Все понимаю, как и она.
 - Тогда подожди немного времени, и я уже буду стоять одетый у нашей двери  на жестком коричневом коврике.
 - Хорошо, я пошла одеваться!
 Резкий поворот, напыщенные движения ягодиц…
 - Ммм… Дразнишь?!
 - Что ты! Вовсе нет! Дениз, беги скорее одеваться, папа уже выходит.
 - Уря, уря…!
 С этими криками маленькие ножки затопали по скользкому паркету в направлении детской комнаты.
 - Ты специально это сделала?
 - То есть?
 - Ну сама знаешь, что при виде тебя такой…
 - Какой?
 - Иди сюда…
 - Не-е-е…
Ему пришлось резко вскочить, чтобы поймать за подол уходящего любимого счастья и крепко схватить… не отпустить.
 - Эй, ты что?!
 - Просто…
 - Что просто?
 - Люблю тебя… Этого думаю достаточно!
Пронзительными глазами заострил внимание на теплых маленьких ручках, притянул к себя за бедро… Они сплелись в одном теплом объятии и многих долгих поцелуях. Касания губами, щеками, кончиками носов…
Вот ближе и ближе тела друг к другу, все плотнее касания и крепче тех, что в обыденных фильмах про «жаркую» горькую любовь… Долгое  стеснение, горячее дыхание изо рта…
На мгновение прекратилось все; просто взаимные взгляды, молчание, безгрешные улыбки и блестящие зрачки. Резко пульсирующая кровь в голове, брызги эндорфина и тишина.
  - Папа?!
 - Уже бегу!
 - Хорофо. Ой, извините, что помефала… Цалуйтесь дальфе! Фду вас!
«Дверь резко захлопнулась, а мы провожали уходящие вдаль маленькие шажки, перемигнулись, улыбнулись… Долго еще по ощущениям, но в течении пяти минут молчали… Она прикусила губы, обнажив белые зубки, игриво улыбнулась, приглашая на продолжение…
 - Пойдем?
 - Ты уверена? Нас ждет Дениз…
 - Совершенно точно! Мы быстро!
 - Ну, папа!
 - Слышишь, она ждет нас… Придется идти. Продолжим после прогулки?
 - Думаю да… милый…
 - Тогда вперед, собираться!
 - Ага…
 - Ну не грусти моя хорошая…
 Гарет спокойно опустила голову, упершись в грудь. Тихо, грустно, и одна капля спустилась по сухой фиолетовой водолазке… Темные локоны перемешались, оказавшись на носу. Он чихнул.
  - Зачем ты плачешь?
 - Потому… что… такого никогда… не было. Это такое сильное чувство, от которого будоражит любое.
 - Ты поверь мне, это навсегда!
 - Так не бывает
 - Еще как! И по-другому быть не может!
Соул аккуратно снял с ее губ прилипший волос, нежно чмокнул в щеки, крепче обнял.
 - Пойдем?
 - Эх, пошли. Нас ждет Дениз.
 - Да, фдет! Пофли.
 - Ух ты, такая тихая и незаметная. Иди скорее одевай маму, а мне только обуться и я готов.
 - Мама, пофли. Будем тебя наряфать.
 - … Вечером продолжим…, - прочитал он по шевелению губ и еле слышимому шептанию жены.
 - … Хо-ро-шо…, - спокойно ответил он и они, счастливые, с приятными мыслями, разошлись.
 «Поднимаясь по лестнице к себе, я не мог дать отчет во всем происходящем и даже тогда, когда спускался на улицу с маленькой дочкой за ручку. Так просто сейчас это все происходит и каким добивалось усилием… вдаваться в подробности – нудное занятие, от которого становится только лишь противно; зачем ворошить прошлое и снабжать его словами об изменении: а если вдруг…
Все стало иначе, как было бы увлекающе посмотреть на все, что как и ты всплыло под соленой пенистой гладью. Вдруг не познакомились бы, прошли мило и потом нашли совершенно других людей: всю жизнь мучали, и, в конце концов, наверное… Были бы долго удручены и по совершению финала, расстроенные, разошлись бы по разным сторонам…
Хорошо, что все совершенно лучше, и мы вместе. Ах, как хочется упасть, обхватить тебя, прижаться ближе, ощутить страстное волнение, яркую близкую связь и это до сих пор никем не отгаданное состояние, при котором беспечно мельтешат странные ощущения и сбивают с толку… Просто стоит отвлечься, взглянуть по другому, на происходящее и … с каким невероятным трудом натягиваются эти штаны. Видимо, я слишком много ем сладкого и не даю себе отчета в том, что стоило было уменьшить свой аппетит…. Но как же люблю ее, эту солнечную улыбку, тонкое женственное тело и постоянно новый непонятный аромат духов… Она – воплощение расцветающей весны.
 - Ты идешь?
 - Да, но меня никак не может оставить в покое размышление о нас…
 - Правда?! Очень интересно! Пойдем и по дороге все обсудим.
 - Вперед…
 - Что ты не можешь понять?
 - Как это все объяснить? Просто стечение обстоятельств… или от чего именно так сильно кружит голову и хочется летать… стали вместе навсегда… на все оставшееся время…
 - Хм, хороший вопрос… Давай вместе искать ответ?
 - Хорошо.
 - Твое мнение?
 - Это что-то необъяснимое, но существующее среди нас людей как факт появившегося счастья на земле когда-то очень давно. Скажи, это просто не объяснить, но к чему нужны объяснения… В это и может есть своя некая прелесть;
 - Ты серьезно веришь, что стоит подумать и это точно найдет место в жизни с описанием, подлинным для истории, которое никому не удалось до тебя.
 - Ну как сказать; хотелось бы…
 - Для чего? Глупенький ты мой. Зачем тебе понять это ощущение, если придя к оправданию, ты потеряешь заветную улыбку и будешь думать об этом…
 - Я понял! Это…
 - Тсс… Нас ждет ребенок, уже наследил от коридора до кухни своими влажными ботинками, бегая постоянно за новыми вкусными конфетами из сервиза на кухню.
 - Но…
Тонкий указательный палец замер поперек губ, удерживая молчание. Гарет держала его недолго, и лишь спустя минут пять, медленно убрала кисть, слегка отодвинув нижнюю губу и бросилась на шею, цепко схватившись руками, прошептав: «Я… тебя… люблю…, - и слегка коснулась влажным языком мочки уха… «Сегодня… ночь… будет… наша», - с характерным шепотом сказала она в тишине.
XIII
 - А теперь пошли, нас ждут внизу. Улыбка на задумавшемся лице осветление синяков под глазами маленькая нежная ручка под мощной и они идут вниз, где их ждет дите, крохотное, неугомонное и с румяными щечками в шоколадных следах.
 - Устала нас ждать?
 - О-о-очень…
В руке заблестела золотистая обертка мягкой, с тянущейся нугой, конфеты. Такое жевать очень приятно, особенно когда штука расползается под языком, слипает десна, оставляя внутри под губами сахарный привкус.
 - Спафибо!
 - Да, пожалуйста, доченька!
 - А в щефку?
 Звонки «цмок» коснулся пухленькой надутой щечки…
Белый порох медленно летит вниз, разбиваясь о камни или ложась сверху… Просто спокойное вечное падение, от которого становится легко и ощущение невесомости уносит выше, к чему-то совершенно непонятному. Все белое и только отчетливо видны серые тропинки из множества следов  от различных ступней; сугробы небольшой высоты, возле деревьев и поверх раскинутых веток кустарников.
Каждый шаг и хочется скользнуть по замерзшей поверхности, каждый вздох и ты не так уж и печален для всех. Немного улыбок, подольше теплых объятий, радостных глаз с зеркальными хрусталиками, щепоткой пробегающего касания; по телу становится гораздо теплее, особенно, когда все хорошо, не хочется видеть плохое и оно уходит. Обычные два часа слышимых слова с противоположными смыслами.
И так же, все это выносится с заднего плана вперед и зима становится невероятной теплой. На руках все еще надеты шерстяные перчатки, но солнце неумолимо и красочно становилось на небе.
«Когда-то хочется стремиться вперед, к новым вершинам и стопорят только сомнительные препятствия. Ты плохо подготовился и мало узнал, обленился и почувствовал стыд, очень слабое желание получить результат, вера, это пропало умение, такой был похож на короткую вспышку.»
 - Папа, смотри какое красивое небо. Во! – и маленький указательный пальчик отметил точку, его нахождение.
 - Вот так да, ты прям у меня внимательная, чем сама мама…
На голубом пространстве растянулся розовый красочный клубок и остался ярким мазком на небе. Серо-белые полосы, резкие порезы поперек друг друга, желтые вкрапления  солнечного блика.
 - Здорово! А там жить можно?
 - Думаю да, но не стоит. Тебе ведь и с нами хорошо!
 - Это тофно!
 Она улыбнулась, взяла ручкой за мизинец любимой мамы и вприпрыжку раскидывала белые прилипшие хлопья.
 - Может, стоит пойти куда-нибудь?
 - Да, дорогая, но сначала…
 В руке появилась горсть белого пуха, рыхлого и мягкого; пара движения рук и он приобрел округлую форму – как раз для забавных игр с радостными криками.
 - Мама, а ты?
 - Я, я… лучше сфотографирую вас на камеру… на память.
 - Ну ладно… Не скуфай!
 «А ведь серьезно от чего все это пошло … Просто так, упало сверху на нашу голову. Как тогда это было прекрасно и его слова, когда отец был против: «Безумцы меняют мир!» Он очень долго просил отца взять навсегда мое сердце под надёжную опеку, себе иногда слабо верил. Но, и еще раз, но, сейчас стою и вижу что хах, у него все получилось. В более-менее теплых колготках, хорошей куртке с меховым капюшоном и темных гладких перчатках совсем не холодно, но от вида моих любимых людей становится жарче…  Счастье идет вот отсюда, с левой части груди, а сопровождается взглядом на все вокруг. Постоянно, каждый раз, либо очень часто, меня осеняет желание отрекнуться ото всего и сбежать; меня останавливают воспоминания о хорошем, что приносит удовольствие, и я начинаю ценить то, что могу вообще видеть это, ощущать, а потом вспоминать… Особенно это всегда разное небо, красочное, насыщенное солнце; почти всегда из-за этого вспоминаю, как раньше жила среди гор в маленькой деревне и душа наполняется…»
 - Гарет, пошил!
 - Куда? Уже?
 - Да-а, в кине?
 - Просто ты сильно ушла в раздумья, а мы уже наигрались и готовы в путь.
 - Вперед тогда!
Рядом со старыми уставшими домами парадных дверей и центральной площади, залитых желтых светом не так уж много людей на улице, только редкие скопления из двух-трех, общающихся между собой о чем-то точно интересном. Разинув рты, зеваки смотрят по сторонам и ловят непонятные пылинки, похожие на неуловимый снег.
 - Папа, а что это за дедуфка? Он такой грустный… Мне его очень жалко.
 - Не знаю, доченька. Давай спросим?
 - Да-а-а!
Согнутый низко над деревянной тростью он то ли дремал, то ли внимательно изучал мелкий шрифт в толстой, исписанной рукой книге.
 - Здравствуйте.
 - Здравствуй, внучок – тихо проскрипел старик с густой седой бородой.
Небольшая кепка с коротким козырьком над толстыми белыми бровями, легкая коричневая курточка с расстегнутой молнией, вся пропахшая запахом старого шкафа, одиночества, и вонючего парфюма, въевшегося в каждый кусочек материи, под которым спрятан черный пиджак.
 - Вы очень грустны…
 - Нет, что ты; просто задумался…
 - О чем, если не секрет…
 - Тайны нет. Это жизнь любого писателя, чем-то похожего на вполне, с осознанным стилем его описания. Так, чтобы решить сразу эту проблему, переходящую в случай, очень хотелось увидеть результат. Сквозь призму своих уже довольно зорких очков редко заметишь стоящих их частого внимания.
 - Это к чему?
 - Ты смысл понимаешь? – и книга громко захлопнулась, выбив пыль с пожелтевших страниц плотным дымом.
 - Знаешь! – его спокойный голос сменился резким, громким с возмущениями.
 - Я занимаюсь этим примерно шестьдесят лет и пойми, это намного сложнее, чем увидеть и прочитать готовый результат. Постоянно выкашивать эти беспорядочные мысли в голове, бороться за ручку, бумагу, которым грош цена, чтобы написать одну никчемную строчку, в которой столько смысла, что ты сам веришь и сильно уверяешь других с остервенением в сторону тех, кто не принимает! И ты становишься зол, когда, вспомнив недавнюю критику в адрес своих книг, ты помнишь только собственный анализ после прочитанного недавно.
 - Тише… Все же так…
 - Не пробуй меня остановить, заткнуть! – голос перестал вибрировать и принял спокойный тон, - не пытайся показать себя мастером в том, что слышишь впервые.
  - Я понимаю.
 - Надеюсь… Просто я задумался о собственном плато, которое уже долго преследует меня. Только хочешь сесть и конкретно уделить вниманию изображения истории, резко пропадает мотивация и все уходит в тупик. А иной раз непонятная жажда, влекомая толщиной из написанных страниц быстрой кистью под диктовку текста в голове.
 - Неужели, это же решаемо.
 - Вовсе нет. Обычный день может стать очень приятным, и то утро, когда ты встал с мыслями о новой книге, будет в итоге ужасным.
 - Я Вас понял, дедушка. Извините…
 - Да,… простите нас, дедуфка!
 - Кх, да не страшно внучата. Хорошей дороги…
 - Счастливо… Всего самого наилучшего!
Легкий ветер незаметно поддувает под шапку, создавая свежий поток, не так уж и жарко в такую хорошую погоду.
Неспешным шагом от елки до площади, поудобнее усесться на деревянную, покрытую инеем лавочку и задуматься…
Напротив, через дорогу виден долгожданный кинотеатр с магазином почти ниже лестнице наверх, в просторный зал.
 - Я хочу вон ту фоколадку.
 - Хорошо…
 - А еще, еще, ту фтуку, которая вуется.
 - Жвачка?
 - Ага! И вон ту больфую белую фтуку.
 - Какую?!
 - Вату сахарную? Так она и синяя, розовая бывает.
 - Всю хочу!
 - М-да, аппетит у тебя… маленькой сладкоежки.
 - Я уве больфая!
 - Да… Именно!
 - Вот… и попить. Ту фелтую водичку.
 - Хорошо.  А кино какое?
 - Мультик, где есть тот смефной серый волк и грустный цар за ручку со своей офень маленькой дочкой.
 - Хорошо… Девушка, нам, пожалуйста, все, что сказала Дениз, а так же три билета на сеанс в пятом ряду. Всюду сладкий запах рыжего подгорелого поп-корна, кисловатость апельсинового и яблочного сока, аромат жареного сахара от прилавок со сдобными булочками и относительная тишина среди дня в оживленном месте.
 - Время подошло, пора идти.
 - Ура-а-а! Пофли!
 - Ручку давай и вперед. Только очки не сломай.
 - Зачем они мне? Я же хорофо вижу!
 - Они… специальные… И делают мультик живым!
 - Фивым?!
 - Да! Пошли скорее!
 Маленькие шажки зашуршали рядом со взрослыми, семеня, пытаясь догнать… Большое помещение с черными стенами, подсветкой на ступенях и темно-красными мягкими обитыми сиденьями. Начало обещало быть стоящим при громкой сопутствующей музыке, качественных вставках и хорошо прорисованной картинке, самого фильма…
Эти несколько часов пролетели быстро и, выйдя на улицу, ото дня осталось  только воспоминание и полностью потемневший вечерний город.
 - Мама!
 - Что?
 - Тебе понравилось?!
 - Конечно!
 - Мне тофе. Как он быстро побефал и впал в луфу. Ха-ха! А ефе встал и опять! Ха-ха!  И еще фел домой, постучался, а так никого! Ха-ха! Ему прифлось лезть под дверью и там застрял! Ха-ха!
Счастливый ребенок вприпрыжку говорил обо всем с большим наслаждением. Мало, однако надо; немного сладкого, любовь и сохранить в сердце.
 - Я вас люблю!
 - И мы тебя, доченька!
Они вдвоем поцеловали Дениз с обеих сторон в розовые маленькие щечки, немного замерзшие на улице.
 - Скорее домой, ты же замерзла?
 - Нет!
 - Как так?! Ведь там остались еще твои любимые зефирки с застывшим кремом! Помнишь, какие они сладкие?
 - Побежали скорее!
 Она всегда была любопытной и даже сейчас, постоянно смотрела по сторонам, ловила на нос узорчатые снежинки, кричала от большого счастья маленькой девочки, пыталась погладить любых собак.
«Наверное, день все же удался. Столько впечатлений Дениз и Гарет давно не испытывали. А так хочется этого больше, но лишь сейчас прийти, наспех разобрать кровать, поднять одеяло, удобнее положить подушки…»
«Накормить дочурку и лечь рядом с Соулом, прижав вплотную продрогшие ноги к его, положить руку под его голову и посмотреть в глаза, желая увидеть то, чего так давно не хватало в обычных сериалах.»
Они перемигнулись, искренне улыбнулись, и крепче схватившись за руки пошли дальше по алее, мимо знаменитого памятника, белых клумб и пышных деревьев с цветными горящими гирляндами… Идти домой было одно удовольствие, тем более, что он уже за следующим поворотом.
 - Придешь домой, сразу беги снимать свои ботиночки, носочки на горячую батарею; одежду на вешалку, шапку в шкафчик, штанишки на стул.
- Хорофо.
- Умничка. Скорей поднимайся по лестнице наверх. Мы за тобой.
 - Ладно.
 Громкий удар, голоса в подъезде, уходящий вдаль звук шагов
 - Мы с тобой встретимся?
 - Да-а… Я покормлю и приду.
 - Буду ждать.
«Наконец-то я добрался до кровати и присел, упершись руками за спиной. День получился насыщенным, мультик хороший, море положительных эмоций. Слишком сильно все оказалось прекрасным, что судя по жизни моих знакомых могло быть редкостью… Но не для меня…
Медленно снять прилипший свитер, водолазку, стянуть штаны и лечь под одеяло.»
 - Можно? – послышался приятный женский шепот и тихий стук.
 - Да…
Аккуратно, почти бесшумно открылась входная дверь и Гарет вошла на цыпочках босиком, прикрыв ее за собой.
 - Я тут…
 - Иди скорее ко мне! Я помогу тебе снять одежду.
Соул принялся неспеша снимать с нее кофточку, штаны; поднял покрывало, и она юркнула к нему в тепло.
 - Знаешь, никогда не думал, что буду так счастлив, но так же не могу не говорить постоянно эти три слова – я тебя люблю!
 - И я!
 - Они прижались и замерли. Этого хватало, чтобы чувствовать себя лучше; лишь шепот на ухо…
«Пусть это длится вечно, пусть наши тела всегда будут рядом, ведь  становится только лучше. Как одно целое, что трудно передать словами, наша жизнь на двоих.»
Соул спокойно поглаживал хрупкие плечи Гарет.
«Никогда не думала, что такое навечно. Я просто держу его руки и мне хорошо. Думаю, даже тот писатель из парка не смог бы подобрать к этому всему точно описание; что можно еще сказать… Просто, нет слов.