Белый пароход

Ах, белый теплоход, бегущая волна,
Уносишь ты меня -  скажи, куда?…

Шлягер 80-х годов
(автор Юрий Антонов)




«Я пока напишу объявление, а ты приготовь «НЗ», чтоб ни крысы, ни «мужик в шубе» не достали» - дал мне поручение Антип.
Пока я подвешивал высоко к потолку холщовый мешок с остатками круп, сахара, соли, папирос и спичек, Антип сидел на нарах, держа на коленях кусок фанеры от ящика из-под макарон, и тщательно выписывал на нем буквы карандашным грифелем, время от времени шумно почесывая свою густую, черную как смоль, бороду.

«Зачем ты это пишешь?»
«Чтоб не свинячили!» - пробурчал Антип.

Последний удар молотка по гвоздю - и фанерное объявление прибито у входа в наше бунгало.

«Товарищи пограничники! Граждане браконьеры,
туристы и иностранные шпионы!
Просьба соблюдать чистоту и порядок!
С уважением, Геологи»


«Всё! Скатываемся!» - скомандовал Антип, и наш немногочисленный отряд, завершивший свою полевую миссию этого «выброса», водрузив на плечи рюкзаки и ружья, стал спускаться к морю, чтобы через пять – шесть часов хода по каменистому берегу, преодолев вертикальные непропуски, завалы из камней и плавника , ручьи и водопады, прибыть на основную Базу партии, где нас ждала натопленная баня, «по капочке» с товарищами, сносные условия обитания, приятные хлопоты, сопутствующие окончанию полей, и скорые сборы домой.

Самое отрадное в этом сезоне – это то, что не пришлось выносить бороздовые пробы с участка. Советские законы запрещали пользоваться любыми, какими бы то ни было, плавсредствами в погранзоне. Соблюдался этот запрет строго и наказывался очень жестко. Два связанных между собой бревна, спущенных на воду, рассматривались как плавсредство, предназначенное для бегства во враждебную Страну Восходящего Солнца, и подлежали уничтожению, путем расстрела из всех орудий береговой артиллерии и пограничных катеров, регулярно курсирующих вокруг Острова, а лица, уличенные в нарушении режима погранзоны, подлежали депортации и объявлялись персонами нон грата. Поэтому, дабы не подвергать работы риску свертывания, Шеф пресекал все попытки вывоза проб с участков на Базу, с помощью каких-либо плотов, а тем более лодок. Все пробы выносились на плечах. Сначала - с глубины острова на побережье, а затем - по берегу до основной Базы.

«Борозда» весит от семи до двенадцати килограмм. Один человек за один раз может вынести не более двух – трех проб. Если посчитать, сколько нужно людей и времени, чтобы вынести с участка полторы сотни борозд, с плечом хода в одну сторону пять – шесть часов по бездорожью, не просто тяжелых проб, а проб с острыми камнями, которые, не смотря ни на какие ухищрения при укладке их в рюкзаки, впиваются тебе в спину с каждым твоим шагом по каменистому берегу, то не трудно представить, скольких усилий для этого требуется от людей. Но в этом сезоне нас всех спас Антип. Он не упустил этого случая и, вовремя схватив фортуну за руку, стал героем сезона. Это был особый случай, каких, по всем законам того времени, не должно было быть никак. Но именно нарушение всех мыслимых в том месте законов облегчило финал наших работ, оставив красивый росчерк в летописи того сезона.

***

«Почему до сих пор коровы не доены, а мужики не кормлены?» - грозно спросил, явно голодный, Антип. Он вернулся с Базы и теперь сидел на песке, скинув сапоги, и растирал ноги. Видимо, застал лагерь пустым и без приготовленного ужина.

«Не бухти, сейчас что-нибудь приготовим»

Антип окинул нас своим злым цыганским взглядом, блеснув золотой фиксой в презрительной ухмылке, мол, понаехали тут, туристы…
«Мы знаем - ты устал, но мы тоже не загорали. Мы сегодня вынесли последние пробы с шурфов»

Антип смягчился, вынести пробы – большое дело. Пять километров с глубины острова,  по таежной тропе, через буреломы, водопады и ручьи – работёнка не из легких.
Сгущались сумерки, все были уставшими до изнеможения, даже не хватало сил раздеться и пойти в море, чего раньше мы себе не позволяли. Мы попадали на песок рядом с Антипом. Те, у кого хватало сил - стянули сапоги, другие в полном изнеможении лежали на берегу, раскинув руки и ноги, а Аркан плюхнулся в песок прямо с рюкзаком, не в силах высвободить плечи и руки из-под, тянущих вниз, лямок.

«Пробы на Базу будем выносить потом, через месяц – когда попрохладней станет, а то сейчас подохнешь при такой жаре» - сказал Антип. Это он верно рассудил. Не характерное для Острова лето было невероятно жарким. Если в глубине Острова, под покровом леса, еще было терпимо, то на побережье – ходьба по раскаленным солнцем камням, в совершенно неподвижном воздухе, приравнивалась к прогулке в духовом шкафу, где выпекают пироги.

«Тимке домой пора» - продолжал Антип, после пятиминутной тишины, переведя разговор на моего младшего братишку - старшеклассника, которого я привез на Остров на время летних каникул. «Не советую затягивать, а то к школе не успеет. Пока до Базы, потом до Поселка, там не известно когда пароход. В общем, собирайтесь и дуйте завтра, пока шторма не начались». И уже улыбаясь: «Тем более, раз пробы уже вынесли, то нефига теперь на вас сгущенку тратить!».

«Да что он - сам не дойдет, что ли?»
«Посадишь на пароход – вернешься!» - закончил прения Антип, дав мне понять, что Тимка хоть и крепкий, но еще школьник, и перед родителями, на данный момент, в ответе - я.

На следующий день мы с Тимкой ушли, и я пропустил все самое интересное, случившееся за эти четыре дня, захватив только самый финал, когда вернулся на Базу из Поселка. Поэтому все события описаны со слов непосредственных участников и свидетелей, а не верить им я не могу, так как финал события и его результат я, все-таки, застал.

*
Решив, что пора бы разнообразить скудный рацион отряда свежей рыбой, Антип устроил в лагере выходной и объявил его Днем Рыбака местного значения. Ближайшая нерестовая река находилась в нескольких километрах к северу от лагеря. Поэтому решено было организовать поход на Речку в составе группы из трех человек, включающую самого Антипа, крепыша Аркана и студента-практиканта Олежку. Гордеича же, как самого старшего по возрасту, было решено оставить дома на хозяйстве. Окрестив группу «Продотрядом», а мероприятие «Продразверсткой», Антип повел свой отряд вдоль моря в северном направлении.

Пару часов ходу до Речки налегке не представляло проблем.

Выйдя из-за мыса перед самой Речкой, продотряд столкнулся с неожиданной ситуацией. В бухте, недалеко от самого устья, на якоре стояло судно, мало похожее на пограничный катер. Никаких судов здесь не должно было быть, ибо такого не могло быть в принципе. Рассудив, что корабль представляет из себя типичный советский рыболовецкий сейнер, продотряд двинулся дальше, хотя спокойствия от этого не прибавилось. Оказавшись как на ладони на выходе из-за мыса, теперь уже не было смысла прятаться или поворачивать обратно, потому как с сейнера группу людей наверняка засекли. Короткий гудок подтвердил эти предположения. Только не понятно, зачем и кому они сигналят. Продотряд продолжал идти, обсуждая на ходу, что же теперь делать. Рыбалка явно накрылась, и смысла здесь находиться дальше совершенно не было.
 
«Идем спокойно, без суеты» - процедил Антип, поправляя ружье на плече – «Идем, как будто мы в маршруте». Аркан и Олежка испуганно семенили сзади. На судне наблюдалась явная суета. На воду, в спешном порядке, спускалась шлюпка, которая через минуту, взревев мотором, помчалась к устью Речки. Траектории движений «продотряда» и шлюпки начинали сходиться. Еще через несколько метров, когда показалось устье самой реки, удалось разглядеть с десяток человек, бегающих по берегу. Ситуация усугублялась. Отряд сбавил ход еще. Тем временем лодка практически вылетела на берег, и люди стали спешно загружать в нее мешки, по виду - полиэтиленовые вкладыши в бочкотару,  набитые ярко-красной …икрой!

«Да они же икру порют на речке!» - вырвалось у Антипа. - «Браконьеры, мать их!»
Тем временем люди, покидав в лодку не менее двухсот литров икры в мешках, стали отталкивать шлюпку в воду, запрыгивая в нее на ходу.
 
Налицо присутствовало бегство.

Лодка снова взревела мотором и рванула к судну. Один из беглецов остался на берегу – то ли не успев запрыгнуть, то ли специально. Все развивалось столь стремительно, что мужики, отвыкшие от ритма суетной цивилизации, никак не могли сообразить, что же им предпринять и как себя вести. Они просто тупо шли к Речке. Так себя, наверное, ведет дикий индеец, случайно попавший на Бродвей. Шлюпка, совсем недолго пробыв у борта сейнера, опять шла к берегу полным ходом.

Оставшийся на берегу человек бежал навстречу продотряду и, улыбаясь, махал приветственно руками. Подбежав, хватал всех за руки, представляясь каждому и здороваясь персонально.

«Всё нормально! Всё хорошо! Сейчас все проблемы решим вместе с капитаном!» - тараторил он, не давая никому открыть рта.

Судя по хватке, с какой он взял в оборот наш персонал – это был чиф .
«А вот, как раз, и капитан!» - повернувшись к вылетающей на берег шлюпке, радостно сообщил чиф.
 
Из шлюпки, которая еще продолжала двигаться по инерции, опираясь о борт одной рукой, буквально на ходу вылез невысокий, коренастый человек с портфелем в зубах и скомканной газетой в руке. Из газеты торчала палка дефицитной полукопченной колбасы. Так утверждал Антип. Олежка же утверждал, что все было наоборот - колбаса была в зубах, а портфель - в руках.

«Не желаете ли водочки?» - учтиво, расплываясь в широкой улыбке, произнес кэп , выбравшись на берег, освободив рот и расставив руки в стороны, держа в них портфель и колбасу, наспех завернутую в газеты, как бы приглашая к столу. «Экая душка!» – подумал Антип.

При виде торчащей из газеты колбасы, продотрядовцы сглотнули слюну, совершенно справедливо решив, что самая лучшая рыба – это, все таки, колбаса, тем более, что рыбалка откладывается на неопределенный срок. Олежка выглядывал из-за спины начальника и с надеждой кидал взгляд то на колбасу, то на Антипа.
 
«Желаем!» - выпалил Антип.
 
Он вдруг сообразил, в чем дело и, не задумываясь, решил воспользоваться ситуацией. Их приняли за рыбинспекцию!!! Группа из трех человек в одежде цвета хаки, один из которых с ружьем за спиной, подпоясанный портупейным ремнем и с офицерской планшеткой, перекинутой через плечо – явно это наряд рыбинспекции, состоящий из: главного инспектора района, бритоголового вышибалы и молоденького круглолицего активиста, только что выдвинутого из недр пионерского «Голубого патруля».

Конечно, по нынешним временам, наших ребятишек пристрелили бы еще на выходе из-за мыса. Тогда же времена были другие и браконьеры еще не отстреливали инспекторов, а старались от них смыться.

Из портфеля на тут же расстеленные газеты были высыпаны: хлеб, стаканы, консервы «Кукумария  в томатном соусе» и три бутылки водки. Сюда же попадала, наспех порубленная колбаса.

По словам Антипа, сначала он планировал успокоить кэпа после первых двух рюмок и признаться, что они такие же «рыбаки-любители», правда, не таких масштабов и потому им не конкуренты, но затем, войдя во вкус гоголевского ревизора, уже не мог остановиться.

Более того, после первой бутылки, Антип обнаглел и стал куражиться, капая кэпу на мозги: «В районах, имеющих статус пограничных зон, судно не имеет права подходить к береговой линии ближе одного километра». Проведя сопливое детство в портовом рыбацком Городке, Антип, видимо, с малых лет прекрасно ориентировался во всех правилах ведения промысла в приграничных морях. Кэп виновато улыбался и поддакивал.
 
«Более того, судно не имеет право вести промысел в пределах трехкилометровой зоны от устья нерестовой реки» - продолжал глумиться Антип. «А, Вы, извините, своим корытом практически перекрыли устье данной Речки». Кэп наливался краской от стыда.

«Далее - никто из вас не имеет права находиться на берегу без получения письменного разрешения от соответствующих органов. А  при наличии такого разрешения - без уведомления ближайшей к месту планируемого пребывания пограничной заставы».

«И, наконец, - показывая на горы поротой рыбы на берегах Речки – это, брат, не безобидная рыбалка…и грозит это тебе - дисквалификацией диплома, в лучшем случае, а, скорее всего - тюрьмой!» - резюмировал Антип.

Кэп сам это прекрасно понимал и вертелся, как уж на сковородке, и, если вдруг заканчивалась колбаса или, не дай бог, водка, орал на своих подчиненных, которые, не принимая участия в застолье, были на подхвате, где-то рядом. По словам Антипа, шлюпка гоняла на корабль еще пару раз. Олежка же утверждает, что не менее пяти.
 
Кэп оправдывался тем, что причина всему - забота о команде и их семьях. Он не может без этой треклятой икры организовать нормальную работу, пока не распихает несколько бочек с икрой по управлениям и базам. Он не сможет получить ни нормальных орудий лова, ни нормального плана, ни нормального района промысла. Он не может даже вывести технически готовое, и материально обеспеченное судно, в море. В конце концов, он не сможет сдать свой улов, пока не даст взятку в виде бочки икры капитану-директору плавбазы, а иначе его улов, в лучшем случае, будут принимать в последнюю очередь и, соответственно, не первой свежести, а значит гораздо дешевле, а в худшем случае, вообще придется вывалить его за борт и оставить без зарплаты всю команду.

Антип тоже пошел на откровенность, и вскоре признался, что их приняли не за тех, но, судя по продолжающейся водочно-колбасной атаке, кэп либо не поверил Антипу и все еще считал его районным инспектором, либо ему уже было всё равно.

После очередной ходки маломерного судна к судну-матке, когда Олежка с Арканом были уже в ауте, Антип с кэпом, уже довольно нагруженные, но еще держащиеся на ногах, так как уперлись лбами друг другу в плечи, утирая сопли, вели однообразный диалог, жалуясь друг другу на трудности в своей работе, на неблагодарность начальников, жен, детей и подчиненных и клялись в вечной дружбе и взаимной помощи.

Берег уже был усыпан стеклотарой с красно-золотистой этикеткой «Столичная», ветер гонял по округе жирные газеты, а под корень вырезанная браконьерами Речка постепенно заполнялась новой рыбой…

*
Ведро закипело. Гордеич только успел высыпать гречку в кипящую воду, и, держа половник в одной руке, другой рукой потянулся за солью, чтобы насыпать ее в половник. Повернув голову, Гордеич замер. Что-то здесь не так!
 
Он не мог сообразить, что его не устроило в этом мире. Встав на исходную позицию, Гордеич ещё раз, только теперь гораздо медленнее, повторил поворот головы от ведра до пачки соли… Корабль!!! В привычном пейзаже, который окружал его уже не первый месяц, не должно было быть никаких кораблей! Гордеич впился взглядом в море. Из-за ближайшего мыса, всего в каких-то трехстах метрах от берега, шел корабль. Теперь уже явно слышался шум судового дизеля: «ту-ту-ту-ту-ту…». Судно поравнялось с бунгало и, замедлив ход, замерло на месте. Гордеич стоял, открыв рот, с половником в руках. Гречка кипела, требуя соли. В мозгу бешено зашевелись мысли, и сразу всплыли инструкции Шефа по поводу погранзоны, диверсионных групп и запрещенных контактов с иностранцами. Его охватил ужас! Попасть в застенки КГБ Гордеич не желал – еще свежи были в памяти его недавние злоключения в Поселке, когда он, согласно формулировке милицейского протокола, «спал пьяный на пирсе рыбозавода и этим унижал человеческое достоинство», в связи с чем, был доставлен в отделение милиции, где провёл более суток и откуда, с большим трудом, был вызволен Антипом. Оцепенение прошло, когда заработала лебедка и на воду стала спускаться шлюпка. Нужно было действовать. Не выпуская половника из рук, Гордеич ринулся в бунгало. «Рация! Надо сообщить по рации Шефу, чтобы вызывал собак с нарядами … наряд с собаками!» - лихорадочно крутилось в мозгу. Черт возьми! Гордеич щелкал подряд все тумблеры и крутил ручки. Рацией пользовались только итээры, рабочий же Гордеич с ней обращаться не умел. Как она включается-то?! Наконец рация зашипела. Гордеич схватил гарнитуру и стал в нее орать: «Алло, Шеф! Алло! Приём!...». Затем вспомнив, что нужны позывные, закричал: «Банан! Я Банан! Алло, я Банан! Алло, Шеф! СОС!...»

Послушав шипящее равнодушие эфира, Гордеич бросил гарнитуру и выбежал на улицу. К берегу шла шлюпка. Не доходя метров ста, она резко сбавила ход, качнувшись на догнавшей ее волне. Далее начиналась прибрежная зона с подводными камнями и зарослями морской капусты. Пройдя немного на самом малом, шлюпка заглушила мотор и далее шла на веслах, огибая препятствия. Гордеич видел в лодке двух людей. Страх усиливался. Гречка кипела вовсю, возмущенно выплескиваясь из ведра на костер. Гордеич попытался взять себя в руки.

Так, значит, согласно инструкции, надо запомнить характерные приметы нарушителя - бортовой номер или название, и флаг судна. Не видно ни того, ни другого, ни третьего. Случайно или, все-таки, специально, но название корабля было закрыто, а флаг спущен. Значит, надо просто спросить у десантирующихся - посетила Гордеича идиотская мысль.

Собравшись с духом и придав своему голосу как можно больше официальности, Гордеич крикнул плывущим в лодке:

«Какая фамилия у парохода?»

Морпехи гребли молча.

«Эй, на шлюпке! Я вас спрашиваю! Как фамилия парохода?» - повторил Гордеич, пытаясь сделать это как можно грознее. На самом деле, это был, скорее, отчаянный крик о помощи, чем угроза.

Парни, видать, попались ушлые и тоже получили соответствующие инструкции уже от своего кэпа.

«Не знаем! Мы только второй день работаем!» - ответил один из них. Этот убийственный ответ, совершенно обескуражил бедного Гордеича.

Разрядка наступила неожиданно и, самое главное - вовремя, иначе бы сердце Гордеича не выдержало дальнейших переживаний. Из лодки высунулась голова Олежки и произнесла заплетающимся голосом:

«Гордеи-ич! А Антип спит у капитана в каюте!»

Поделившись этой радостью, Олежка снова рухнул на дно шлюпки.
 
Гордеич от радости аж подпрыгнул. Он бегал по берегу, так и не выпуская из рук половника, и причитал: «Олежка! Олежка! Хороший мой!... А я, дурак старый, подумал шпионы – диверсанты…..»

Там же, на дне шлюпки нашелся и Аркан. Тяжело подняв бритую наголо голову, он произнес: «Антип приказал грузить пробы» - и вяло махнув рукой в сторону двух матросов, продолжил – «этих вот, двоих, кэп в помощь дал…».

*
Антип проснулся на капитанской шконке , мучимый жаждой. Сам кэп смачно храпел на диванчике. Осушив чайник воды, Антип выбрался на воздух. День клонился к закату. Солнце уже коснулось враждебной Страны и стало прятать свой диск за ее сопками.

«Тоже мне, Страна Восходящего Солнца!» - сплюнул Антип за борт, особо выделив слово «восходящего», и подставил лицо морскому ветру. Однако, мало похоже, что таким образом, удастся развеять хмель. Он прошелся по палубе. Никого. Подойдя к шлюпке, Антип заглянул в нее. Отлично! В шлюпке лежало несколько «авосек» - специальных сеток для подъема груза на борт - с бороздовыми пробами. Похоже, что все пробы тут. Сверху, на пробах, раскинув руки, спал Олежка. Антип облокотился на поручни корабля и закурил беломорину. Несколько минут курил, регулярно зажигая новую спичку, чтобы прикурить постоянно гаснущую на ветру папиросу. Что-то траектория движения у судна странная. То от берега, то к берегу. А не в дрейфе ли мы? – подумал Антип, держа пальцами очередную зажженную спичку. Но, вроде, главный двигатель работает. Спичка догорела и обожгла Антипу пальцы. Он чертыхнулся, выбросил окурок за борт и пошел по судну.

Заглядывая во все встречающиеся по пути помещения, Антип сделал открытие, что команда пьяна вдребезги поголовно. Зайдя на капитанский мостик, с ужасом обнаружил, что за штурвалом никого нет. Корабль находился в свободном плавании – шёл, куда ему заблагорассудится. Вернее, он шел прямиком на выдающийся в море мыс, видимо, желая покончить счеты с жизнью. Кляня, на чем свет стоит, команду вместе с ее кэпом и чифом, Антип пробрался в рубку и встал к штурвалу. Через некоторое время он немного приноровился, сумел отвести корабль от скал и даже стал испытывать удовольствие от управления сейнером, выписывая пируэты по водной глади. Судно кренилось из стороны в сторону, а Антип на радостях пел во всю глотку: «Ах, белый пароход! Бегущая волна….». Как утверждает Антип, он вертел штурвал не менее получаса, пока на мостике не появился чиф с красными глазами и отекшим лицом, инстинктивно почуявший недобрые крены судна. Но я думаю, что чифа разбудила нетрезвая песня Антипа, по собственному признанию которого, не найти в окрестностях его родного Городка ни одного медведя, который бы не наступил ему в детстве на ухо.

На море опускалась ночь. Вражий берег стал озаряться проблесками света. Зажигались бесчисленные гирлянды городов, опоясывая все побережье светом, в отличие от Родного берега, который, наоборот, постепенно погружался в глубокую тьму….

*
Было уже затемно, когда я вернулся на Базу из Поселка. Заглянул к Шефу, доложив о своем прибытии, поднялся к себе в домик и сидел, стягивал с себя ненавистные, после шестидесяти верст марша, сапоги.
 
Вчера удалось запихнуть Тимку на «пассажира», даже с местом в каюте, а не на палубе. Еще, в придачу, и эти три «борозды» с большим содержанием металла, которые всучил нам Шеф, чтобы Тимка отвез их на Большую Землю для Дана. Эти бесчисленные проверки, да отметки на заставах, в отряде, при посадке на пароход... Они мне еще тогда надоели, когда я только привез Тимку на остров. Я могу понять проверку документов и пропусков при высадке с парохода, могу согласиться с обязательной регистрацией на ближайшей заставе, хотя и надо для этого сделать дополнительный крюк пешком. Но зачем нас мучить в самом Поселке – гонять, в обязательном порядке, то на заставу, то в отряд за десять верст. Сидит какой-нибудь капитан или старлей с энкавэдэшной бесцветной рожей и полтора часа тебя расспрашивает - зачем братишку сюда привез, а что ему тут делать, да кто у вас родители, да как зовут вашу бабушку и от чего умер прадедушка…. А в отряде вообще погранцы офигевшие. Доложил на КПП -  зачем прибыл, выписали мне пропуск, объяснили в какой корпус и в какой кабинет пройти, но пока дошел до нужного кабинета, каждые двадцать метров меня тормозил какой-нибудь офицер, проверял по десять минут от корки до корки все документы. Такое ощущение, что просто они выпендриваются друг перед другом и перед солдатиками. В общем, бдительность проявляют на каждом метре своей территории. Аж, гордость берет, и чувствуешь уверенность в надежности наших границ! Хорошо, Тимку оставил за проходной, под бдительным оком бойца-пограничника, а то вдвоем в два раза больше подозрений вызывали бы. В нужном кабинете, очередной энкавэдэшник забрал у меня наши паспорта и на целый час оставил одного в кабинете. Ему-то по-фигу, что нам в Поселке ни жить, ни жрать негде, что нам с Тимкой еще десять верст до Поселка и оттуда еще шестьдесят пёхом до Базы…

От молчаливого ворчания меня отвлек поднявшийся на Базе какой-то шум, крики и топот бегущих сапог. По долине разносился возбужденный голос Антипа. О чем он кричал, трудно было разобрать. Но то, что это был он – сомнений не было.

Затем послышался приближающийся топот сапог и на пороге дома появился запыхавшийся Антип, сверкая глазами и золотой фиксой сквозь черную бороду.

«Я привел на базу Белый пароход!» - произнес он задыхаясь. «Конечно, он не совсем белый…, вернее, там абсолютно нет ни чего белого, кроме унитаза, да и тот ржавый. Но это самый настоящий Белый пароход! Я за тобой! Собирайся! Плывем в Поселок на дискотеку! Кэп ждет нас в каюте».

Я безмолвно раскрывал рот, пытаясь что-то спросить, но Антип схватил меня за плечи и, тряся со всей дури, кричал:

«Не дрейфь! Шеф уже организовал разгрузку проб на берегу, а сам пошел за спиртом, чтоб с кэпом расплатиться. Одевай свой смокинг» – кричал он, сдергивая с гвоздей мою потную энцефалитку   -  «И за мной!»

Мы вышли на берег одновременно с Шефом, который нес в руках трехлитровую банку, чистейшего как слеза, медицинского спирта.

На берегу, на куче проб сидели рабочие и курили. Там же нашелся и Олежка. Ни шлюпки, ни кэпа, ни его людей на берегу не было. Только, недалеко на горизонте, в черноте моря и неба, сияя фонарями и иллюминаторами и отражая все это в воде, стоял Белый пароход, как сказочный призрак, завораживая всех зрителей, собравшихся на берегу.

Скоро послышался шум лебедки, поднимающей шлюпку на борт, а потом фонари и иллюминаторы стали удаляться и, через некоторое время, в темноте остался только стихающий шум дизеля: «ту-ту-ту-ту-ту…».

Антип не мог поверить – его бросили! Его подло обманули!

Шеф постоял немного, пожал плечами и, развернувшись, пошел к себе, унося так и невостребованный спирт.

Антип еще долго сокрушался, грозился кулаками в черноту моря и поносил на чем свет стоит и кэпа и его команду, но потом силы постепенно стали его покидать, и я отвел его в его домик и уговорил лечь спать. Он забрался в спальник, не раздеваясь, вперед головой, оставив снаружи только ноги в сапогах и, произнеся свое сокровенное «будь так добр, разбуди меня завтра без пятнадцати восемь», захрапел. А я потихоньку вышел, прикрыв дверь, чтобы утром застать его в этой же позе, разбудить и вернуться с ним и Олежкой на наш «Выброс», пройдя шесть часов через непропуски, завалы, ручьи и водопады, где остались такой же уставший Аркан и, завидующий ему всей душой, Гордеич, так и не испробовавший ни рыбы, ни водки, ни колбасы, ни… гречки.

***

Как-то Юрик окунулся в море в ластах. После этого гэбисты закрыли ему доступ на все острова в течение трех лет, за использование плавсредств, в нарушение режима погранзоны.

Все-таки прав был Антип, когда писал объявление на макаронной фанере.

«Товарищи пограничники! Граждане браконьеры,
туристы и иностранные шпионы!
Просьба соблюдать …,

….А короче - не свинячить!