Разговор об искусстве. Из цикла Детская площадка

   — Насрали под дверь, жаловалась пожилая соседка, выгуливавшая на детской площадке свою внучку. — Ещё и лужу такую нассали — алкаши чёртовы.
Бабка была мерзотной, злобной старухой и сплетницей, каких мало. Внучка, хоть и маленькая, была похожа по замашкам на свою гадостную бабку, и обещала вырасти достойной сменой.
   — Это не алкаши Епитафия Кургановна. — Это современные художники.
От этой сентенции лицо Кургановны заметно вытянулось и стало напоминать могильный холм братской могилы эсэсовских офицеров на Рижском кладбище. Глядя на неё, радостно застучало сердце. Наконец-то и мне удалось пронять железный крест этой суки. Следует сказать, что человек я добрый и, сравнительно, миролюбивый. Муж Епитафии Кургановной Могильченко умер давно. Железный крест этого, ходячего надгробия раздавил его личность. Этого самца я не застал в живых. Говорят, он умер в стадии алкогольного делирия, захлебнувшись собственной блевотиной — обычная судьба советского интеллигента.
   — Какие художники? Злобно и подозрительно спросила Епитафия.
   — Так это новые жанры изобразительного искусства, Кургановна. — Сам президент Путин одобрил эти жанровые нововведения.
   — Это, какие нововведения, когда срут под дверь? Заметно убавив накал, спросила Могильченко.
   — Теперь в моде два направления, это инсталляция и перформанс.
Епитафия снова подозрительно сморщилась и напрягла свою могильную маску.
   — Нукося, рассказывай, Вольдемар.
   — Вот применительно к вашему происшествию, товарищ Могильная, имела место прерванная инсталляция. — Художники вам насрали под дверь и должны были позвонить в дверной звонок.
   — У меня давно нет дверного звонка, сообщила Кургановна. — С тех пор, как помер мой ненаглядный Мыкола Мусорский, всё некому починить, безбожно врала Епитафия. — Ну а второе искусство тоже Путину понравилось? Допытывалась Могильченко.
   — Второе, это перформанс, Епитафия Кургановна, президент его осуждает. Это когда вначале звонят в дверь, а потом садятся и срут под неё.— Гарант утверждает, что только западные пидарасы, способны на такие извращения.
Епитафия даже крякнула от неожиданности.
   — Вот хочь, президент наш человек — Токи начто он ходит на выставки смотреть это говно?
   — Так ведь другого искусства теперь нет, Кургановна. К тому же говно как говно, оно — интернационально, говно всегда чётко и не двусмысленно пахнет. — Говно негра, русского, нанайца и еврея ничем неотличимы, по свойствам, и зависят только от еды. — Вот ваш, достопочтенный, Мусорский, каких наций были? — Чем питался ваш Мыкола?
Епитафия неопределённо хмыкнула.
   — Да х*й его знает, чем питалась эта интеллигентская, жидо-украинская сволота. — Пили они, сука, гандоны. По мусорным бакам шныряли.
   — Что еду в них искали? Ужаснулся я.
  Могильченко мерзко засмеялась.
   — Вот сразу видно, что ты хочь и ентелегент, а другого поколения будешь. — Бутылки они на помойках собирали и сдавали в пункты приёма стеклотары. — На то и пили, а чем питалась эта жидовня мне неведомо.

   Этот разговор произошел 10 лет назад. Епитафия угомонилась под своим могильным холмом. Внучка выросла и стала дешевой аферисткой. Её ищут кинутые клиенты, бандиты и менты. Думаю, что найдут обязательно. Президент по-прежнему президент. По отзывам, он и сам стал не плохим, современным художником. Его инсталляции часто показывают по телевизору. Перформанс ныне в России под негласным запретом.
05.08.2020