Чудеса случаются не случайно 3 Автопортрет
Жизнь, пока ещё не осознающая себя, не выражающая себя в слове. Свет становится ярче, от темно- фиолетового отделяется крапплачно-синий цвет, через лазоревый небесный они перетекают к зелёным земным цветам, все это буйство красок освещается сверху веерами лучей, вспыхивает красным кадмием уже окрепший, налившийся полной силой Свет. Он изливается мощными потоками, оживляя, оживотворяя восстающий из небытия - мир!
И я в этом мире! Я восстаю из тьмы небытия. Я проснулась!
Открываю глаза, и мир предметный восстаёт кругом, отражая свет солнышка и становясь снова видимым. Слава Богу, я живая, я снова возвращаюсь в мир света!
Рядом на подушке посапывает мой любимый кот, я пошевелилась, чтобы его погладить, и он тут же потянулся, обнял меня лапкой за шею, и начал, жмурясь от удовольствия, вдыхать и вдыхать мне в ухо и свою радость от того, что мы проснулись, солнышко светит, и все хорошо!
Потом мы встаем, и, наскоро приведя себя в порядок, выбегаем на улицу. А там уже вовсю разворачивается новое действо: раннее утро в самом разгаре лета!
На востоке ставится свет: так, чтобы мир просыпался в самом наивыгодном цвете, раскрывая себя во всей полноте и красоте. Вначале это тоненькая полоска, разделяющая небо и землю. Словно перламутровая раковина лежит на берегу, тонущем в рассеянном тумане. И в самой её сердцевине зарождается крошечная жемчужина. Вот она растёт, медитируя молитвой в полусне, все шире раскрывая раковину, растворяя её створки в океане тверди небесной, окутывающей твердь земную тонкой вуалью. Земля, словно невеста, скрывающая зардевшийся лик от пристальных взглядов, приподнимает фату...
Она в самом рассвете сил. Она нежится в любви всего и вся ко всему. В недрах её бродят соки, готовые дать начало и питать собой все живое. Даже камни, лежащие на сопках, оживают, согреваясь теплом, и сосны высятся над ними, каждой иголочкой ярко зеленясь и любуясь собой в отражении зеркала реки. Даже малые травинки под ногами, выбиваясь из- под плит тротуара, тянутся к свету изо всех силенок своих.
А уж как искрятся всеми цветами радуг цветы на клумбах! Это и розы, и дикий шиповник; и лилии- лотосы белые плывут над ними, покачиваясь в лёгком ветерке; и красно- кадмиево-желтые бархатцы, и простые ромашки, ноготки и календула, и даже картошка, кабачки и огурцы, - все цветет, благоухает, живёт и радуется! Новому свету, новому дню, новому миру, который каждое утро творится заново, снова и снова, и никогда не перестаёт, и не исчезнет, не растворится навсегда, навеки вечные в той тьме, что остаётся за занавесом.
А занавес раскрывается все шире, и все грандиознее разворачивается перед наблюдателем действо.
Взор и слух наблюдателя улавливает все движения жизни, все её проявления, видимые и невидимые, пытаясь осознать их в полной мере, для того чтобы постигнуть тайну их создания, их существования, их пути и смысл и цель. Наблюдая действо, проникать в тот замысел, что положил начало всему. Участвуя в спектакле, как соавтор, как действующее лицо, вступать в игру, создавая новые декорации, новые сюжетные линии, новые повороты в судьбах мира.
Возвращая то, что дано тебе по способностям, приумножая таланты, писать картинку жизни своей, вписывая в общую картину мира...
Сегодня долгожданный дождь с утра, тайм аут в огородных делах, и, передав природе заботу о своих грядках, я заношу слегка подмокший мольберт на веранду. Пью чай с медом и душицей, смотрю на исчерканную карандашами прежним хозяином белую его поверхность и думаю: не заняться ли наконец творчеством?!
Решившись, ставлю мольберт. Прикрепляю к нему лист бумаги. Что написать на нем? А что вообще хочет сказать человек при помощи линий и красок на чистом листе?
Что ты можешь как художник отобразить на нем? То, что пишется, то, что видится и слышится тебе, и так, как только тебе одному раскрывается мир в мире этом.
Мне нравится писать акварелью, в технике "по-мокрому". Это очень просто: смачиваешь обильно бумагу водой, набираешь на кисть немного краски, и рисуешь. Краска растекается по наклонной поверхности: вот проводишь лёгкую черту по средине листа, и она, сползая вниз, как бы отделяет небо от земли.
Жёлтая точка над ней, расширяясь, становится солнышком-сердцевинкой раковины неба,- его можно писать растяжкой от сиренево- фиолетового, на востоке, через ярко-голубой над головой
- к глубокому синему на западе. Оставляя, где надо, просветы - пробелы облаков.
Вниз, по тёмной кайме сопок, пустить желто-зеленые пушистики-зайчики верхушек сосен, утопающих в пока ещё густой туманной дымке вдоль реки. Но вот по её плывущей в разводах отражений неба поверхности запрыгали яркие блики, будто звезды, видимые днём только на дне колодцев...
И, наконец, самые яркие краски ложатся на уже подсохшую поверхность картины: тут и изумрудная зелёная травы, и кадмий красный и синий, и жёлтый, и все другие оттенки всех цветов растений, что так и просятся на бумагу:"Успей, напиши, отобрази, запечатлей, век наш так короток, останови время хоть на мгновение, пусть останется хотя бы оно в этом потоке все возобновляющейся вечности!.."
Мелкими мазочками, мерцающими точками, рисую цветы.
Ну вот, картина почти готова. Но тут на подоконник вспрыгивает кот, усаживается там, словно специально позируя. Как изящны линии, как блестит на солнце каждая шерстинка, отражая тёплые лучики! Ну как не написать и его?!
И вот уже котик мой запечатлен, и вписан в картину мира, открывающегося створками окон в сад.
Но...чего-то снова не хватает на моей картине. Может быть, самой меня нет на ней? Не написать ли автопортрет на этом фоне?
Писать себя не просто. Это самый не благодарный из всех натурщиков.
Вот, казалось бы, кого лучше всего не знать, как самое себя? Так ведь нет! Хуже всего я знаю себя, каждый день я уже не та, что была вчера, каждое утро словно рождаешься заново в новый, иной мир. И он не тот, и ты уже не та, и каждый день проигрывает все новые замыслы и сюжеты, внося свою лепту в общую грандиозно задуманную и непрестанно разыгрывающуюся мистерию жизни.
Так какая я сегодня?
Смотрю в зеркало на себя - натурщицу. Начинаю потихоньку писать. Абрис головы с поворотом "в три четверти", линии шеи. Вертикальная ось лица, пересекающаяся горизонтальными осями, на которых располагаются брови, глазницы, крылья носа, изгибы рта. Волны ниспадающих на плечи волос. Прорисовываются глаза, выражение лица. Это главное: какие они? О чем говорят? Можно придать им самые разные оттенки мыслей и чувств: от простой детски- кукольной красоты до глубокой духовности, вдохновленности творческой мыслью.
Пишу так, как есть: проступающая седина по вискам, подуставший уже взгляд, опущенные уголки губ. Следы времени, день за днём накладывающего свой отпечаток, свои краски, ложащиеся слой за слоем на поверхность полотна. Как писали художники Возрождения.
А не все ли мы, а не только Джоконда, написаны в технике Сфумато, - то есть "исчезающие как дым".
Кто- то из святых сказал, что наша жизнь - как дым, как пар, появляющийся не на долго, и вскоре исчезающий...
А что, если попробовать поснимать эти слои? И, слегка размывая водой, убрать морщинки, добавить румянца, закрасить седину, придать побольше блеска и живости глазам?
Но такие попытки приводят обычно к затертости: хоть до дыр протри бумагу или холст, а портрет просто потеряет свежесть и правдивость, и станет только хуже.
Главное ведь не в морщинках и седине, а в том, что кроется за ними, в тех глубинных пластах живописи души, что кроются за слоями сфумато, написанного самой жизнью.
Автопортрет, как и сценарий жизни своей, я начала писать не сегодня, а гораздо раньше во времени, и пишу его каждый новый день. То рождаясь, то умирая, то снова воскресая. Как и положено художнику, или сценаристу, или актеру на сцене жизни сей, да и просто - человеку, которому выпало на долю такое чудо, как жизнь!
Хотелось бы, конечно, чтобы получалось " по образу и подобию", но...уж как получается, в меру своих сил, желаний и способностей.
...А дождь за окном заканчивает писать свои пейзажи в стиле по мокрому. Природа, обмакнув кисть в сменившиеся краски на палитре, продолжает творить новый день и новую, неповторимую, незабываемо прекрасную картину жизни.
Среди потеков на стекле я вижу своё отражение, пар от дыхания исчезает, когда я, обернувшись, вижу стоящий посреди комнаты мольберт с пустой, испещренной штрихами былых картин поверхностью, к которой нужно снова прикрепить чистый белый листок бумаги.
1919
Свидетельство о публикации №220080500747