1635 год - разрез изнутри и изгнание молчунов

На Троицу 1635 г. батрак Андреас Грюнхайде (Andreas Gr;nheide, 22 года) с хутора близ Кёнигсберга (ныне с. Зеленица Варминско-Мазурского воеводства Польши), так объелся, что не мог уснуть. Он решил вызвать рвоту ножом (17,5 см). Нож был старый, ржавый, зазубренный, тупой. Держа его за кончик лезвия, Андреас стал совать рукоятку в глотку и невольно этот нож проглотил.

Сбежавшиеся на крики хуторяне принялись трясти Андреаса, переворачивали его вверх ногами, влили в него бочонок пива и в конце концов отправили в Кёнигсберг. Андреас проехал 38 км в телеге, а затем последние 22 км прошел пешком, поскольку уже не мог ни сидеть, ни лежать.

Коллективный разум медицинского факультета Кёнигсбергского университета во главе с деканом Даниэлем Бекером порешил ждать. Постель больного установили под наклоном. Они прождали шесть недель. Больной с одной стороны никак не помирал, а с другой – постоянно вопил от боли.

Только это и заставило врачей решиться на операцию.

Это было время кардинала Ришелье, Тридцатилетней войны, государя Михаила Романова. Амбруаз Паре, один из основоположников современной медицины, умер лишь 50 лет назад.

Хирурги не считались врачами, но дело не только в юридических тонкостях. Конечно, никто в реальности не думал, что хирург ближе к брадобрею, чем к врачу (хотя формально как раз брадобреями хирурги и считались), но хирурги образовывали настолько отдельную группу, что никакого пересечения с лекарями не происходило. Если лекарь и присутствовал на операции, то только в качестве консультанта или чтобы давать указания. В свою очередь, хирург мог попасть на консилиум врачей только в некоем исключительном случае – а зачем бы он там мог понадобиться?

Операции были довольно однообразны – в основном, ампутации и экстракции зубов. По своей инициативе ни один хирург не стал бы делать операций на органах брюшной или грудной полости. Это была даже не запретная область, это была область, которой для хирургов как бы не существовало. Считалось, что любой разрез в области живота или груди ведет к смерти – сразу или через какое-то время. Конечно, хирургам в воюющих армиях постоянно попадались раненые с ранами в этой области, но никаких сложных операций хирурги в таких случаях не делали. Могли извлечь пулю, перевязать крупный сосуд, если его было видно в ране, зашить саму рану, перевязать. Вот и все. К органам хирург не притрагивался. И при этом, даже выполняя эти манипуляции, хирург понимал, что больной все равно умрет.

Была и еще одна сложность. Ни хирурги, ни лекари элементарно не знали анатомии. То есть какие-то теоретические знания, «по картинкам», они имели, но отличить один орган от другого в ране живого человека не могли.

К моменту получения диплома студент-медик видел максимум 16 вскрытий, его практические знания и навыки не позволяли различать органы в реальной ране живого пациента. Обучение студента-медика, кроме чтения античных книг и слушания лекций профессоров, в прогрессивных университетах включало наблюдение за вскрытием трупов. Это все еще обставлялось как представление. Помещения, где вскрытие проводилось, называлось анатомическим театром, в котором для профессоров, хирургов и студентов резервировались первые 3 зрительских ряда. Праздную публику, заплатившую огромные деньги, отправляли на ряды повыше. Большинство вскрытий проводились зимой, в театрах в дни вскрытий не топили. Длилось вскрытие три полных дня подряд. На это время все иные занятия для студентов отменялись. В год таких вскрытий было 3-4. За все время обучения студент-медик видел где-то 16 вскрытий – при искусственном освещении свечами и факелами с расстояния в 2-6 метров. Более того, вскрывали как правило тела казненных разбойников, т.е. тела молодых здоровых мужчин. Неудивительно, что дипломированные медики обеих основных профессий искренне не могли в кровавом месиве настоящей хирургической раны отличить брюшину от желудка, селезенку от кишки, брыжейку от печени.

Не отличались от основной массы медиков и те смелые люди, которые решились в 1635 году провести первую операцию на органах брюшной полости в Кенигсбергской больнице.

Военный хирург Даниэль Швабе (Daniel Schwabe) под наблюдением всех наличных в городе хирургов и профессоров (т.е. 5-6 человек) привязал пациента к доске стоя (Андреас не мог ни сидеть, ни лежать), напоил больного бульоном и отдельно настойкой мускатного ореха (для укрепления сердечной деятельности).

Швабе сделал разрез кожи длиной 10 см над пупком слева (в области наиболее сильной боли). Глубже идти побоялся. Коллектив с трудом уговорил Швабе рассечь и мышцы живота. Затем лиценциат («пре-врач») Крюгер полчаса зондировал рану, но желудок не нашел.

После долгого консилиума было решено, что, наверное, еще не разрезана брюшина. Хирург Швабе решился рассечь нечто, что просматривалось в ране, и в результате таки прошел брюшину.

Под брюшиной Швабе нащупал желудок, но ухватить его не смог.

По предложению хирурга Грёбеля (рыболова-любителя) Швабе решился проткнуть желудок иглой и так зафиксировать его на месте. Швабе ножницами разрезал стенку желудка, а лиценциат Крюгер сунул в желудок правую руку, но нож не нашел. Зато Швабе по внешней стенке желудка нащупал и ухватил его. Чтобы не упустить находку, хирург этим самым ухваченным ножом прорезал изнутри стенку желудка и через это второе отверстие вынул этот инородный предмет.

Пациент выжил (он прожил еще по крайней мере 10 лет, пережил хирурга Швабе, женился, у него были дети).

Ничего подобного до сих пор в хирургии не происходило, операция сразу была названа эпохальной (и таковой она по сути и была), массовым тиражом напечатали памфлет с рисунками. Листовка разлетелась по Европе и наделала невероятно много шума.

Последствий у этой операции было много и по своей сумме они совершили революцию в медицине. В частности, именно эта операция заставила раз и навсегда изменить систему обучения студентов-медиков.

Эта операция привела проф. Хёрниуса (Otto Heurnius) из Лейденского университета к неожиданному выводу – категорически недостаточно учить студентов-медиков, показывая им лишь вскрытия трупов. Он возобновил просьбу своего отца, которую в свое время городские власти с возмущением отклонили. Заключалась она в том, чтобы по примеру падуанского проф. да Монте (Montanus, 1543) привести студентов к постели больного. У самого да Монте тот эксперимент правда очень быстро заглох.

В кампанию Хёрниуса включился и его ученик Стратен (van der Straten), который добился разрешения родного Утрехта водить студентов по больницам (1635). Это и убедило власти Лейдена. Они ни много ни мало выделили для этого постоянную базу – приют Св. Цецилии (Caeciliagasthuis), который и стал первой в истории клинической (т.е. «учебной») больницей (март 1636).

Само слово «klinikos» – «лежащий в кровати» – подчеркивало, что обучение будет теперь проходить на реальных больных. Водили студентов и на реальные операции. Одновременно там ввели еще одно новшество – стали вскрывать умерших, чтобы установить причину смерти.

В декабре 1636 г., через 8 месяцев после появления первой клинической больницы, в ней был введен еще один обязательный элемент обучения студента-медика. Проф. Хёрниус перестал только давать пояснения и начал со студентами беседовать – что с больным, как это проверить, как лечить? Он пытался превратить монолог в диалог. Студенты молчали – они боялись позора. Более того, они воспринимали эти беседы как экзамен, а ведь курс еще не закончен! Пошли массовые жалобы. Пришлось эти беседы прекратить.

Спустя 22 года (в 1658 г.) в той же клинической больнице Св. Цецилии новый профессор, ученик Хёрниуса, Франциск Сильвий (Franciscus Sylvius), тот самый, который первым полностью отказался от мистических объяснений причин болезней и первым объявил, что вскрытия делаются не во славу Господа, а чтобы потом лучше лечить живых, сделал беседу профессора со студентами над ложем больного обязательной. Тех, кто молчал, просто не брали на курс.

Данный текст не является научной публикацией, а представляет собой компиляцию нескольких источников, в том числе и нижеперечисленных. Для дальнейшего чтения рекомендуются: History of the Leiden University Medical Center, 2020; Википедия; История медицинского института Балтийского федерального университета, 2020; Митрофанов Алексей «Калининград. Городские прогулки», 2017; Переписка Канта и Гамана «Кантовский сборник», 2010; Скобей Иван «Врачебная тайна Кенигсберга…», 2019; Шифрин Михаил «100 рассказов из истории медицины», 2019; и конечно профессиональная литература!